ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой выявляется литературность имени моего друга

Признаться, от услышанного голова у меня пошла кругом. По счастью, мой молодой друг был решительнее и энергичнее меня, так что и от растерянности, поразившей его не меньше моего, он все-таки оправился почти мгновенно. Даже лицо его ничем не выдало, что слова Насти Егоровой озадачили Владимира куда как значительно. Только по тому, как он вдруг потер руки, словно внезапно озябнув, я понял состояние его души.

– Вот, значит, как получается… – пробормотал он. – Да уж… Eine Leiche – die ?bliche Sache im Laden…

– Что-что? – удивленно переспросила Настя.

– Мертвое тело – в лавке обычное дело, – пояснил Владимир с невеселой улыбкой. – Не обращайте внимания, просто я вслух размышляю. Оставим это до поры. Так что же, Анастасия Владимировна, – по-вашему, Елена Николаевна намеревалась вернуться в родительский дом?

Настя нахмурилась.

– Ну-у… – нерешительно протянула она. – Я не слышала, чтобы Алена… чтобы Елена Николаевна так прямо и говорила. Просто мне так показалось.

Однажды, после ссоры с Евгением Александровичем, она сказала в сердцах, что завтра же бежала бы из дому куда глаза глядят.

Эти слова словно острым ножом резанули по моему родительскому сердцу.

– И куда, по-вашему, могли глядеть ее глаза? – прищурившись спросил Владимир.

– В Кокушкино, – решительно ответила Настя. – Куда же еще?

Конечно, милая девушка полагала, что нет у человека иного убежища, кроме родных ларов и пенатов. А только, похоже, Аленушка моя считала иначе. И никому о том ничего не сообщила, ни с кем не поделилась местоположением своего убежища. Если только она бежала, а не была увезена силой или принуждением, о чем я внезапно подумал – в полном уже отчаянии.

Конечно же, ничего подобного я не произнес вслух – еще и потому, что боялся словоговорением навлечь на нас эдакую беду. Владимир же, кажется, утратил интерес к тому, что могла поведать нам Анастасия Егорова. Окинув рассеянным взглядом магазин, в котором покупателей все еще было немало, он спросил – словно лишь сейчас вспомнив:

– Да, еще насчет покойника… Говорите, нашел его приказчик? А как бы нам побеседовать с тем приказчиком? Его зовут, вы сказали…

– Разве я сказала? – удивилась Настя. – Петенька… – Она покраснела и тут же поправилась: – Петр Тихонович его зовут. Сей момент, он где-то в зале с покупателями разговаривает. Ну-ка, ну-ка, да вот же он! – воскликнула Настя с видимым облегчением. Видно было, что наши вопросы растревожили девушку. Просьба Владимира пришлась как нельзя кстати.

Словно почувствовав, что речь зашла о нем, Петр Тихонович повернулся к нам. Взгляд его был исполнен любопытства, окрашенного толикой неприязни. Оставив нас, Анастасия подошла к нему. Мы видели, как они шептались, при этом приказчик то и дело посматривал на нас. Не могу сказать, что неприязнь исчезла из его взгляда, скорее, она обозначилась еще сильнее. Я уж подумал, что Петр Тихонович откажется с нами разговаривать. Но тут приказчик кивнул, сказал Анастасии что-то еще и быстрым, словно бы скользящим шагом направился к нам.

– Слушаю вас, господа, – сказал он негромко, подойдя. – Чем могу служить?

Вблизи Петр выглядел моложе, нежели с достаточного расстояния: он был ровесником Владимира или, во всяком случае, двумя-тремя годами старше моего спутника. Привычка хранить любезную улыбку на лице оставила неглубокие, но заметные морщины по обе стороны чуть вздернутого носа, широко поставленные серые глаза смотрели с некоторой настороженностью, льняные волосы были тщательно расчесаны на прямой пробор, но при движениях головы колечки то и дело падали на низкий лоб.

Владимир взял приказчика под руку.

– Петр Тихонович… – Он говорил также негромко, но с властными интонациями, которые всегда смущали меня. – Давайте-ка мы с вами отойдем чуть в сторону, чтобы не мешать покупателям.

Анастасия вернулась к конторке, а мы с приказчиком прошли в угол магазина и остановились как раз рядом с дверью, ведущей на склад. Петр Тихонович – по всей видимости, от удивления – не противился нажиму руки моего молодого друга.

– Вот и славно. – Владимир отпустил локоть приказчика и указал на меня. – Это господин Ильин, Николай Афанасьевич. Думаю, вы знаете его дочь, госпожу Пересветову. Меня зовут Владимир Ильич, фамилия Ульянов. Служу в конторе адвоката Хардина. Ходатай по судебным делам. – Назвав должность, которой он не занимал, Владимир коротко глянул на меня. Я согласно наклонил голову. Кивок этот для него означал, что я понимаю вынужденную ложь Владимира; приказчик же истолковал мой легкий поклон как знак, что я лишь подтверждаю сказанное.

– Что с Еленой Николаевной? – спросил он, демонстрируя мне сочувственный интерес. – Слыхал я…

– Вот как раз мы и хотим расспросить вас о некоторых событиях, – сказал Владимир, не дав ему договорить. – Надеюсь, вы помните о покойнике, найденном здесь, возле магазина?

Светлые пушистые брови приказчика поползли вверх.

– Да как же-с! – ответил он. – Как же не помнитьто! Я ведь его и нашел. Не часто, ой не часто покойники вот так, можно сказать, у порога попадаются. Только зачем это вам?

– Описать сможете? – спросил Владимир, не отвечая. – Как он выглядел?

– Как покойник выглядел? – Петр Тихонович удивился еще больше. – Обыкновенно выглядел, мертвым то есть. Как же еще может выглядеть покойник? Воля ваша, господа, но вопросы вы задаете престранные.

– Понятно, что мертвый выглядит мертвым, – сказал Владимир нетерпеливо. – А все же – молодым он был, средних лет или старым? К какому общественному классу, например, мог быть отнесен? По одежде, разумеется?

Приказчик задумался.

– Что до возраста, – произнес он наконец, – так, скорее, молодой. Думаю, между двадцатью и тридцатью годами. Опять же – умерший выглядит не так, как живой. – Петр Тихонович изрядно помрачнел от неприятного воспоминания.

– Да-да, это мы понимаем, – нетерпеливо заметил Владимир. – А что насчет платья?

– Насчет платья… Одет он был так же, как одевается большинство наших посетителей. Сами понимаете, бродяг среди них нет.

– А вы не помните его? Не был ли он ранее одним из ваших покупателей?

Приказчик отрицательно качнул головой.

– Нет-с, не помню.

Владимир помолчал немного.

– Но как же вы его все-таки нашли? Когда, каким образом?

– Я, видите ли, в отсутствие управляющего, прихожу ранее прочих. Вот и в тот день, восьмого числа мая, господин управляющий с утра в церковь отправился, не потому что Иоанн Богослов, а потому что это день смерти его батюшки, помин души, значит, а я, таким образом, заявился сюда никак не позже девяти часов. Вижу – кто-то лежит у складской двери. Ну, лежит и лежит, бывает ведь, что бродяга какой или пропойца заночует там, где сон прихватит. Хотя, доложу я вам, у нас такое не случалось ранее, да. Подошел я ближе, тронул за плечо. Не шевелится! Мать честная – покойник! У самой двери, даже немного ее подпирает…

– А дверь была заперта? – спросил напряженно слушавший его Владимир.

Приказчик нахмурился.

– Тут вот какое дело, – ответил он, – запирать-то мы запираем, как же-с! Не знаю, что тут такое приключилось и почему дверь оказалась незапертой, а только не замкнута она была, да-с! Более того скажу: не были заперты обе двери – и черная, и вот эта внутренняя, между залой магазина и складом. – Произнеся это, Петр Тихонович как-то странно посмотрел на меня. Взгляд его показался мне неприятен – словно он что-то еще знал, да не хотел при мне выкладывать.

– И что же, – спросил Владимир, – вот так просто и лежал мертвец? Крови на нем не было? Платье в целости, не порвано?

– Нет-нет… – Приказчик запнулся. – Я же говорю, господин… господин Ульянов, я поначалу не принял его за умершего. Понятное дело, дума о мертвеце первой в голову не приходит. По крайности, в мою голову не приходит, как у кого еще, не знаю. Не привычен я, слава Богу, с мертвяками дело иметь… – Петр развел руками в некотором смущении.

– А вы показать не можете, где именно это было и как лежало тело? – спросил Владимир.

– Ну… Извольте… – нехотя ответствовал приказчик. – Если вам какая польза от этого будет.

Петр Тихонович отворил дверь, придержал ее, чтобы мы прошли, затем последовал сам. Дверь была снабжена пружиной и с тихим шелестом закрылась за ним самостоятельно. В складе было сумрачно. Свет проникал через невысокие окна, расположенные по одной стене под самым потолком. Повсюду большими стопами располагались упакованные в оберточную бумагу и прочно перевязанные бечевкой пачки книг. Пройдя через склад, мы, предводительствуемые Петром Тихоновичем, вышли во двор.

– Вот тут он лежал. – Приказчик указал рукою на место в двух-трех шагах от двери. – Ничком-с. И еще словно бы руки под голову подложил. Ну чисто спит человек. А насчет крови там, или чтоб платье в беспорядке – нет. – Петр покачал головой. – Этого не было-с. Я же говорю – будто лег тут и уснул. Да-с. Я его за плечо потряс – не отзывается. Громко так говорю: «Вставайте, господин хороший, что это вы в нашем дворе спать удумали?» – Он молчит, не шевелится. Ну, думаю, неладно дело-с. Побежал в церковь, за управляющим. Он сначала очень недоволен был, ругался даже, мол, разве можно в церкви кричать: «Покойник во дворе! Покойник во дворе!»? Но все же обеспокоился. А когда в магазин пришел, сразу понял, что человек тот давно неживой. Ну, конечно, распорядился позвать городового, затем полицейского врача сыскали. Врач и сказал: сердце-с.

– И как вы думаете – что он здесь искал, тот человек с больным сердцем? – осведомился Владимир. – Да, кстати, установлена ли была его личность?

– Как же-с! Была установлена, да. Звали его Всеволодом Сахаровым. Из дворян. Служил в отделении пароходного общества Зевеке. Это я хорошо запомнил.

– Понятно, понятно, – Владимир покивал своей лобастой головой. – Так что же, по вашему разумению, искал этот самый Сахаров здесь? Неужто вправду собирался в склад влезть?

– Не знаю, – ответил Петр Тихонович. – Может, и собирался. Не зря ведь двери были не заперты. А может, уже и лазил, и даже вышел во двор, ну, тут сердчишко и не выдержало. От испуга, например. Кто разберет, какие у него там мысли были. Я, знаете ли, в ворах никогда не значился, и причуды их разумения мне неведомы.

– С чего это вы решили, что умерший в складе человек – вор? – Владимир нахмурился.

– А вот с того, то есть, и решил, что книгу-то он, видать, из руки выпустил, только когда упал! – торжествующе пояснил приказчик. – Прямо у руки книжка лежала-с! И книжку эту, как я думаю, как раз в складе он и украл-с!

– Вот как? И что за книга? Не помните ли? – поинтересовался Владимир.

– Помню, еще бы! «Жизнь в свете, дома и при дворе» из «Библиотеки практических сведений», – ответил Петр Тихонович. По тому, как он это сказал, видно было, что сам приказчик вряд ли склонен относить сведения о жизни при дворе к разряду «практических».

– «Жизнь в свете»? – так и ахнул я.

Владимир не проронил ни слова, но большой рот его заметно приоткрылся, так что даже блеснули редко расставленные зубы.

– Именно так, милостивый государь, – подтвердил приказчик. – А что вас удивляет? То, что я ее запомнил? Во-первых, профессиональная память – мы называем ее книжной. Во-вторых же, мы как раз тогда только-только получили эту книгу из СанктПетербурга. А едва тело на спину перевернули, я еще цветок увидел. Тот господин прямо на цветке и лежал.

– Сирени?! – снова ахнул я.

– А вы догадливы, господин Ильин! – уважительно сказал приказчик. – Точно, кисточка сирени. И то сказать – что еще в начале мая-то цветет? Не обыкновенной сирени, конечно, а той, что на срезку выращивают.

Пока я приходил в себя, усваивая полученные необыкновенные сведения, Петр Тихонович терпеливо ждал. Смею думать, Владимиру тоже требовалось время, дабы стряхнуть с себя наваждение того, что французы называют «дежа вю». Я взглянул на него – Ульянов слегка повел головой из стороны в сторону, делая мне знак, чтобы я не развивал свое удивление. Наше молчание между тем протягивалось долгой паузой, и я решил прервать ее.

– Зачем же, по-вашему, вору, если, конечно, это был книжный вор, понадобилось разгуливать с сиренью по двору магазина? – спросил я у приказчика, вполне осознавая, что ответ может задать нашему разговору совершенно нежелательную дирекцию.

– А по-моему, никто и не разгуливал-с, – ответил Петр Тихонович, глядя на меня непонятным взором. – Если уж по-моему, так цветок принадлежал вовсе не умершему господину, а какой-нибудь даме.

«Вот она, та самая нежелательная дирекция, – подумал я. – И ведет она прямо в сторону Аленушки!»

– Загадка, конечно же, почему он возле нашего склада оказался, этот сиреневый цвет, – продолжал приказчик, – но ребус сей пусть уж кто-нибудь другой догадывает, мое дело тут сторона.

– Так-так-так… – Владимир покивал под такт своей излюбленной присказки. – А скажите, Петр Тихонович, почему все же двери в склад и из склада оказались незапертыми? Вы ведь, я полагаю, имеете какие-нибудь подозрения на сей счет?

Приказчик вновь бросил на меня странный взгляд – и вроде как сердобольный, и в то же время словно бы злорадный.

– Не знаю, уместно ли будет говорить, – сказал он, со значением поджимая губы. – Право, боюсь, господа, что вам мои подозрения покажутся неприятными.

– А вы не бойтесь, – равнодушным голосом посоветовал Владимир. – Нам важно узнать об этом происшествии все, что только возможно. И об иных происшествиях, если таковые были. А уж приятны ваши суждения или неприятны – о том мы будем судить после.

– Ну что же, извольте-с, – Петр Тихонович произнес это решительно, словно отбросив сомнения. – В тот вечер – я это прекрасно помню – я ушел ранее обычного. А оставалась в магазине позже всех госпожа Пересветова. И именно Елена Николаевна должна была запереть склад, прежде чем уйти домой. Тут, видите ли, такое дело: поначалу запирается черная дверь, потом внутренняя дверь между залой и складом. После того ваш покорный, или кто другой, который уходит последним, опускает шторы, гасит лампы, если они зажжены, выходит через парадную дверь, навешивает на нее замок, затем закрывает и запирает ставни. Это порядок, который знают все. И Елена Николаевна, таким вот образом, должна была сделать то же самое. Непременно-с. У нее своя связка ключей имелась. Однако же, как мне довелось сообщить вам ранее, утром я пришел – а черная дверь в склад не замкнута. И внутренняя дверь тоже. И потом еще этот сиреневый цвет, только он позднее обнаружился… Вот и выходит, что обе двери оказались незапертыми по недосмотру, уж простите великодушно, – тут приказчик повернулся ко мне, – вашей, так сказать, дочери.

Я промолчал, хотя за это неожиданное обвинение в адрес исчезнувшей Аленушки мне хотелось, попросту говоря, размазать Петеньке тесто по физиономии.

– Вы уж выражайтесь яснее, Петр Тихонович, – сухо произнес Владимир. – Вы ведь Елену Николаевну, похоже, не в недосмотре подозреваете? Вы, как я понимаю, готовы обвинить ее в сознательном умысле. Правда, неясно – для чего же ей было умышленно не запирать склад? Да еще оставлять у черной двери сирень?

– Этого я не знаю. А только вскорости после означенного события госпожа Пересветова уволилась. Хотя ни разу до того не выказывала желания оставить место службы! – заявил с едкостью приказчик.

Тут я вмешался. С трудом сдерживаясь, я сказал:

– А с чего бы она должна была делиться с вами своими планами? Вас ведь, похоже… – Я хотел сказать: «Вас ведь, похоже, она вряд ли могла считать другом! И не зря!» – но Владимир вовремя остановил меня, осторожно взяв под руку. Я тотчас замолчал.

Мой молодой спутник поблагодарил приказчика и быстро увлек меня в магазин. Мы прошли сквозь склад и снова оказались в зале.

– Николай Афанасьевич, – сказал Владимир укоризненно тихим голосом, – эдак мы ничего путного не узнаем и Аленушке никак не поможем. Поймите: мы сейчас много неприятного можем услышать – субъекты-то нам будут встречаться разные. Надобно сдерживать свои порывы. В противном случае я буду вынужден всех опрашивать сам, в ваше отсутствие.

Выговорил он это по моему адресу так, словно не мне, а ему от роду много за пятьдесят, я же представал перед ним молодым и неопытным юношей, едва-едва с гимназической скамьи. Стыдно мне стало.

– Вы правы, Володя, – сказал я, понурившись. – Обещаю впредь помалкивать. Но только уж позвольте и дальше быть вашим помощником.

Ульянов улыбнулся.

– Ладно вам, Николай Афанасьевич, и вам никнуть не к лицу, и меня величать не надобно. Будем, как и прежде, вести поиски вместе. Сегодня мы узнали немало. Да что там немало – много мы узнали. Даже слишком много. Теперь надо постараться во всем этом не запутаться. Как, по-вашему, не пора ли нам направиться домой?

День был трудный и длинный, и я уже испытывал немалую усталость. Как хорошо было бы сейчас оказаться в уютной квартире, усесться в кресло, вытянуть ноги и, попивая рябиновку, предаться тихой отвлеченной беседе. И все же некая мелкая неявная мысль занозой сидела в мозгу, какая-то упущенная забота мешала утвердительно ответить на вопрос Владимира.

Я напряг память, поискал глазами по сторонам, обводя взором бесчисленные корешки и переплеты книг, и – вспомнил. Вспомнил так, что едва не хлопнул себя по лбу.

– Володя! – вскричал я. – Про список опечатокто я и забыл! Мы же в магазине, где непременно должна быть та самая книга! Доставайте побыстрее ту страничку, я уверен, мы быстро найдем издание, откуда она была вырезана.

Ульянов наморщил лоб, словно укоряя себя самого в забывчивости – или же укоряя меня в излишней памятливости, – полез во внутренний карман пиджака и в очередной раз произвел на свет уже изрядно помятый листок со списком опечаток.

– Так-так, – произнес он по обыкновению, – тактак… Высота книги три вершка, ширина чуть больше двух. – Владимир пригляделся к строчкам. – Цицеро? Похоже, что цицеро. В начертаниях букв я не разбираюсь, и что это за шрифт – Кэслон, Таймс, или Баскервилль – ни за какие коврижки вам не скажу. Значит, нужно искать книгу похожего размера и иметь в виду, что это, скорее всего, роман, и в нем не менее четырехсот сорока восьми страниц. Задача нелегкая, но, кажется, выполнимая.

Следующие полчаса мы провели, рассматривая книги в шкафах и на этажерках, обращая внимание только на трехвершковые. Увы, никаких плодов это занятие не принесло. Книг в магазине было множество, изданий требуемого размера и типа тоже оказалось немало, однако ни в одном из них – ни в начале, ни в конце книги – искомого списка опечаток не обнаружилось.

– Зря мы с вами это затеяли, Николай Афанасьевич, – наконец сказал Владимир со вздохом, когда наши пальцы уже, казалось, онемели от перелистывания сотен страниц. – Не с того начали.

– А с чего же, Володя, нам следовало начинать? – удивился я.

– О! «С чего начать?» – это главный вопрос любого расследования. А ответ на него можно было бы обозначить как второе правило сыщика-любителя: «Не знаешь сам – обратись к специалисту».

И он, к моему неодобрению, опять направился в сторону конторки, за которой вновь стоял невыносимый мною теперь Петр Тихонович.

– Это вы где-нибудь вычитали? – спросил я Ульянова, когда мы огибали один из столов с книгами.

– Нет, дорогой Николай Афанасьевич, это я только что придумал сам, – ответил Владимир.

– Правило хорошее, спору нет, – согласился я. – Но почему же второе? И каково тогда первое правило?

– А первое правило для любого дела одно – «Думай!», – твердо сказал Ульянов.

Мы подошли к приказчику, Владимир – первым, я в арьегарде.

– Скажите, любезный Петр Тихонович, – приступил Ульянов, – можете ли вы угадать, из какого издания изъята вот эта страница? – И он выложил на конторку листок с опечатками.

– А тут и гадать нечего, – хмуро ответствовал Петр, бросив всего один взгляд на листок и затем искоса посмотрев на меня. Надо полагать, впечатление обо мне осталось у него весьма посредственное, равно как и у меня – о нем.

– Как прикажете вас понимать? – недоуменно вскинул брови Ульянов.

– Так и понимайте, что я гаданиями не занимаюсь. А опечатки эти – из романа господина Немировича-Данченко «Цари биржи», изданного Сувориным в Санкт-Петербурге года четыре назад. – Петр поднял глаза к потолку. – Да, верно, в 1886 году. Только этой книги у нас больше нет. Продана-с.

Я, наверное, неосознанно издал какой-то возглас удивления, потому что приказчик непонимающе воззрился на меня. Однако аффектация Владимира была еще более сильной. На этот раз не я, а он хлопнул себя по лбу – причем не в сослагательном, а в самом изъявительном наклонении – и воскликнул:

– Ну конечно же! И как я сразу ничего не понял, дурак?! Вот дурак так дурак!

– Володя, вы о чем? Что вы такое говорите? – Я не на шутку обеспокоился.

– Это я о себе, Николай Афанасьевич, конечно же, о себе. Идемте, я вам потом все расскажу. Огромное вам спасибо, Петр Тихонович, – обратился Ульянов к приказчику. – Вы нам очень помогли.

Петр с достоинством поклонился.

– Только скажите, как вам удалось так сразу опознать книгу всего лишь по одной страничке? – задал Владимир еще один вопрос.

– Нет ничего сложного, господин Ульянов. Опыт, всего лишь опыт-с. И еще та самая книжная память. Я работаю у господина Ильина четыре года и за это время перевидал тысячи книг. Все они мне так или иначе знакомы – чтобы продать товар, нужно его знать. К тому же я сам из читателей: люблю, знаете ли, в свободное время книжками угощаться. Так что роман господина Немировича-Данченко я читал и эту страничку с опечатками хорошо помню. Есть там одна особенность…

– Еще раз спасибо, Петр Тихонович, – перебил приказчика Ульянов. – Последний вопрос – если позволите, личного характера. Я свою фамилию вам всего лишь раз упомянул, и то вскользь, едва ли не час назад, а вы ее прекрасно запомнили. У вас не только книжная, но и обыкновенная память столь хороша?

– На обыкновенную память тоже грех жаловаться, – ответил Петр, несколько смутившись. – А только и здесь книжная мемория пригодилась. Ваша фамилия мне давно знакома.

– Это каким же образом? – удивился Владимир.

– Литературная она, ваша фамилия, – пояснил приказчик. – Легко запоминается. Знаете роман Федора Михайловича Решетникова «Где лучше?».

– Нет, признаться, не читал.

– Рекомендую. Там у главного героя ваша фамилия и есть – Ульянов.

И Петр еще раз с достоинством поклонился.