"Вторжение" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)Все имена, фамилии и должности персонажей являются вымышленными. Любые совпадения случайны. То же самое относится и к представленным в книге событиям. В малых войнах казаки являются единственной боевой силой, которой следует опасаться благодаря их активности и неутомимости… Говорят, что чиновники и белая одежда хороши, лишь пока они новые. Хоть это и шутка, я полагаю, что так оно и есть на самом деле… проведя на службе долгое время, они начинают злоупотреблять уступчивостью людей и слишком высоко ценить себя и совершают то, что никогда прежде не делали бы… На бис!Остаток ночи прошел спокойно. Наутро выспавшиеся казаки под чутким руководством Влада заложили снаряды и мины в стенах ущелья, по которому к группе Шарипова должен был подойти чеченский отряд, оттащили трупы боевиков подальше от дороги и закопали их в песчаной ложбинке, дабы те не воняли и не привлекали к себе пернатых любителей падали. Оставшихся троих боевиков напоили водой из ручья, проверили крепость стягивающих их веревок и для большей надежности привязали к одному общему стволу молодого тополя. Вышедшие на рекогносцировку Фирсов и Рядовой наткнулись на заброшенную бахчу, полную созревших дынь, и приволокли в расположение отряда десяток желтых, истекающих сладким соком плодов. После скромного завтрака все разошлись по позициям. Первая группа заняла хребет слева от ущелья, вторая справа, третья, в состав которой вошел и Рокотов, расположилась на каменной осыпи у самого входа в долину. Теперь мимо них не смог бы проскользнуть даже одиночный разведчик: Задача, которую предстояло выполнить начальнику штаба Северного флота вице-адмиралу Михаилу Яцыку, была непростой. Даже не непростой, а архисложной и архиответственной. Яцык должен был заявить на всю страну, что надежд на спасение моряков с Мценска больше не осталось, и постараться обставить свое выступление по государственному телевизионному каналу таким образом, дабы у зрителей сложилось впечатление о непричастности к катастрофе высшего руководства ВМФ и вообще отсутствии чьей-либо вины в произошедшем. Так, трагическое стечение обстоятельств. Можно сказать, случайность… С развитием в стране гласности, пришедшей на смену руководящей роли партии, чиновники из Министерства обороны поняли одну простую вещь – неважно, что на самом деле происходит в армии, а важно, как это преподносится населению. Раньше мухлевали в секретных докладах соответствующим инструкторам и завотделам ЦК КПСС, теперь лгали публично, громогласно и. самозабвенно. При коммунистах слишком откровенно подтасовывать факты не получалось, приходилось хоть что-то делать, опасаясь перекрестных проверок со стороны КГБ и ГРУ. С приходом же псевдодемократии необходимость в конкретных действиях отпала. Достаточно доверительно побеседовать с допущенными к столу журналистами, поставить гриф секретно на неудобные документы – и можно более не волноваться о том, что кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь узнает. А излишне ретивых гиен пера можно угомонить с помощью подельников из прокуратуры, также не брезгующих соучастием в растаскивании государственного бюджетного пирога. Пирог, конечно, не особо жирный, но при грамотном подходе к его дележу хватает на всех. Смена Президента никак не повлияла на сей процесс. Даже несмотря на то, что новоизбранный Глава Государства объявил о жестком контроле расходования средств и борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти. Все так говорят поначалу… Верховный, может, и поборолся бы с коррупцией, да кто ж ему даст! Не на простачков напал. Государственная машина настолько прогнила и настолько проросла воровскими связями, что любая инициатива Президента тихо умирала еще на стадии подготовки соответствующих бумаг. Расследованию аварии Мценска и поиску виноватых была уготована та же участь. На место председателя правительственной комиссии чиновному лобби удалось протолкнуть своего верного кунака и, по совместительству, вице-премьера Илью Иосифовича Кацнельсона, который всегда был готов закрыть глаза на любые нарушения, если его карман при этом оттягивался солидной пачкой крупных купюр. А ради спасения собственных шкур Самохвалов, Зотов и Яцык не намерены были скупиться. Илюше уже намекнули на возможность пополнения его банковского счета в Лихтенштейне, и он благожелательно воспринял предложение. Не впервой… Оставалось успокоить общественность. Кацнельсон, естественно, тоже приложит усилия, но первому сообщить печальную весть все же придется Яцыку. Вице– адмирал собрался с духом и поманил к себе адъютанта, застывшего у дверей. – Зови… Капитан второго ранга бесшумно выскользнул в приемную. Спустя полминуты двери распахнулись и в кабинет втащили несколько софитов и видеокамеру на треноге. Вслед за техническим персоналом на ковровую дорожку ступили гример и бородатый телеведущий программы Зеркальце с простой грузинской фамилией Свинидзе. Яцык вяло махнул рукой, изображая на лице вселенскую скорбь… Когда над объективом камеры зажегся красный огонек, вице-адмирал сел прямо и насупился. Гример отступила на шаг в сторону, держа наготове широкую напудренную кисть. Оператор посмотрел в видоискатель и кивнул. – Нормально. Свинидзе чуть придвинулся к столу. – Михал Николаич, вы готовы? – Готов, – буркнул начальник штаба Северного флота. – Тогда начинаем, – телеведущий поправил сползшие к кончику носа очки и пригладил аккуратно постриженную бородку. – Сережа, готов? – Усехда хотов, – голосом Папанова отреагировал оператор. – Поехали… Итак, Михаил Николаевич, каковы последние данные с места трагедии? Яцык хотел одернуть Свинидзе, с места в карьер употребившего слово трагедия, но не стал этого делать. Пусть говорит что хочет. Все равно через минуту сам вице-адмирал объявит о гибели экипажа. И форма, в которой журналист задал свой первый вопрос, уже не будет иметь никакого значения. – К сожалению, ситуация перешла в закритическую стадию, – начштаба Северного флота грустно покачал головой. – Несмотря на все наши усилия, пристыковать спасательные аппараты к лодке не удается. И с каждой секундой остается все меньше надежд на благоприятный исход операции… Ко всему прочему, мы получили данные о том, что внутри корпуса огромные разрушения. И боюсь, что все наши попытки тщетны. Я сам подводник и умом понимаю, что, вероятнее всего, экипаж погиб в первые минуты после аварии. До вчерашнего дня еще оставалась надежда, но сегодня… Яцык замолк и сжал губы. В наступившей тишине было слышно, как вздохнул оператор. – Что такое закритическая ситуация? – напрягся Свинидзе. – Закритическая в прямом смысле, – вице-адмирал сжал кулаки. – Любая лодка имеет свой запас прочности при аварии. Судя по разрушениям прочного корпуса, взрыв в носовой части выбил переборки и уничтожил все живое вплоть до реакторного отсека. А при ударе о дно повредило и кормовые отсеки, где еще могли уцелеть люди. – Каковы повреждения носи Мценска? – поинтересовался телеведущий. – Очень большие. Фактически, первого отсека, где хранится торпедный боезапас, не существует, – Яцык немного успокоился. Журналист не стал заострять внимание на прошлой лжи вице-адмирала, когда тот вещал о штатной ситуации с аварией подводного ракетоносца и о том, что флот справится с происшедшим своими силами. Ложь о разрушениях первого отсека была более безопасной. Все равно проверить ее не-. возможно. Видеокадров со дна Баренцева моря корреспондентам никто не даст. И они никогда не узнают, что же произошло на самом деле. А при проведении работ по имитации усилий по подъему лодки характерны повреждения от форштевня надводного корабля будут уничтожены. Кацнельсон уже готовит почву для этого. Два-три взрыва на поверхности легкого корпуса, якобы нужных для того, чтобы проникнуть внутрь ракетоносца, или бомбометание с целью не допустить приближения к затонувшему АПРК иностранных разведсубмарин, в процессе которого пяток выстрелов из комплекса Ромашка лягут в непосредственной близости от носовой части Мценска, – и лодку можно будет смело показывать журналистам. В мешанине перекрученных листов металла никто не разберется. – То есть версия о взрыве подтверждается? – уточнил Свинидзе. – Лично у меня не было сомнений с самого начала, – важно сказал Яцык. – В причинах взрыва нужно еще разбираться, но сам факт бесспорен. Либо Мценск столкнулся с плавающей миной, либо с иностранной субмариной, либо произошла самопроизвольная детонация боеголовок нескольких торпед. Телеведущий потеребил бородку. Он предварительно уже беседовал со специалистами-подводниками, которые подвергли сомнению все три официальные версии катастрофы. Плавающая на поверхности моря мина никак не могла задеть идущий на перископной глубине ракетоносец, иностранные субмарины на полигон, а тем более – на мелководье, не заходят. Да и боевые торпеды перед учениями должны были быть сгружены на берег и заменены на практические, с невзрывающимися боеголовками. – В чем, по-вашему, Михаил Николаевич, причина гибели моряков в кормовых отсеках? – В пробое сальников гребных валов, – наставительно заявил вице-адмирал. – Когда лодка ударилась о дно, валы сорвало с креплений и сдвинуло вперед. Сам сальник – это металлический цилиндр метровой длины. Как вы понимаете, выдержать срыв вала более чем на несколько десятков сантиметров он не в состоянии. Через образовавшиеся отверстия внутрь корпуса и хлынула вода. Валы идут от винтов до реакторного отсека, так что сальники имеются повсюду… А давление воды в десять атмосфер помешало экипажу принять меры к спасению. Даже если в каком-нибудь отсеке и остался бы воздух, то он бы был сжат до закритического для человека предела. В подобном воздушном пузыре люди, увы, не выживают. Могут продержаться от силы час. Да и то вряд ли… Прибавьте к этому температуру воды. Всего два-четыре градуса! У нас на Севере падение человека в воду считается крайне опасным, даже если немедленно принять меры к спасению. Переохлаждение наступает очень быстро, в течение нескольких минут, – Яцык сделал трагическую паузу. – А тут – несколько суток… Телеведущий отвел глаза и облизал пересохшие губы. Будь его воля, он вместо интервью с изолгавшимся флотоводцем поехал бы в Североморск, а оттуда вертолетом его доставили бы на борт спасательного судна. Но приказ исполнительного директора РТР был однозначен – сидеть в Москве и делать репортажи с участием высших офицеров ВМФ. На месте событий работала другая съемочная группа, состав которой был согласован с флотским начальством. Ведущему программы Зеркальце в аккредитации было отказано, причем без объяснений. И отказ в аккредитации абсолютно убедил опытного журналиста в том, что к аварии Мценска имеет непосредственное отношение один из боевых российских кораблей. Но свои выводы телеведущий пока не обнародовал. Слишком рано. Надо выждать время, собрать доказательства, а уж потом бить. Наверняка. Чтобы не оставить золотопогонной сволочи ни единого шанса на спасение. Однако не все так просто. Мало хотеть вывести адмиралов на чистую воду, необходимо еще заручиться поддержкой хотя бы одного чиновника из высшего руководящего звена – Секретаря Совбеза, министра обороны или премьера. Без серьезной защиты в таких делах не обойтись. Вякнуть не успеешь, как размазанное взрывом бренное тело будут отскребать от стены подъезда. Когда на кону адмиральские должности и десятки миллионов долларов, со щелкоперами не церемонятся. Газетчиков еще можно игнорировать, но вот телевизионщиков… Слишком большая аудитория и слишком большой резонанс от острой передачи. Особенно такой, как информационная программа государственного канала. – Змея! – свистящим шепотом сказал Туманишвили. – Знаю, – Рокотов мельком взглянул на метровую толстую гадюку, расположившуюся на солнцепеке в нескольких метрах ниже по склону. – Она тут уже час загорает… – Блин, не люблю змей… – Зря. Большинство из них совершенно безопасны. Даже ядовитые. Первыми не нападут, мы для них интереса не представляем. Встречаются, конечно, отморозки типа эфы или африканской древесной гадюки, но в этих местах они не водятся… – А кобры? – Что кобры? – переспросил Влад. – Нормальные змейки. – Укусят – и кранты. – А не надо лезть, – спокойно заявил биолог. – У них своя жизнь, у нас-своя. Ежели друг другу не мешать, то и проблем не будет. Единственная опасность исходит от самки, охраняющей кладку. Или самца, это уж от вида зависит… Но змеи всегда предупреждают. Мол, вали отседова, не отсвечивай. – Ну, про кобр и гремучников я знаю, – Егор мягкой замшевой тряпочкой протер стекла прицела своего СВУ-АС. – А остальные как предупреждают? – Сворачиваются в клубок и поднимают голову. Все просто. Увидел такое – обойди стороной. К тому же в наших широтах змеиный яд для человека практически не опасен. Конечно, если не заниматься самолечением. Прижигать там или еще что… – Высасывать яд из ранки? – полуутвердительно спросил заросший черной щетиной грузин, за три дня превратившийся в классическое лицо закавказской национальности. На рынке он сошел бы за своего. Особенно в рядах, где торгуют мандаринами, гвоздиками, зелеными ягодками фэйхоа и чурчхэлой [залитая застывшим виноградным соком колбаска из очищенных орехов]. – Если только у тебя все зубы в порядке и слизистая не повреждена, – Владислав оторвался от бинокля и прикрыл глаза, давая им минуту отдохнуть. – Но лучше все же обратиться к врачу. – А в нашем случае? – неугоманивался батоно Туманишвили. – Не беспокойся, антидот у меня с собой. Я, генацвале, человек предусмотрительный. Даже если вас всех перекусают, лекарств хватит. Но я надеюсь, что вы всей толпой не будете ломиться в гнездовье ядовитых тварей. Иначе наш боевой поход превратится в комедию… Хотя с группой инвалидов мне уже довелось повоевать. И достаточно удачно… – Я давно хотел тебя спросить, – Егор поправил сползший на затылок серо-зеленый берет. – Зачем тебе все это? Сидел бы спокойно дома, профессия у тебя есть… Рокотов вкратце рассказывал своим новым приятелям историю югославских и белорусских приключений, намеренно опуская некоторые существенные подробности, дабы не вызвать у них чувства недоверия к собственным словам, поскольку рассказанная без купюр история с погоней за ядерными боеголовками и предотвращение убийства президента дружественной республики выглядели слишком фантастическими. Единственными людьми, кто знал всю правду, были Бобровский и Гоблин, да и то только потому, что сами принимали живейшее участие в происходивших событиях. – Трудно сказать, – честно признался биолог. – До того момента, как началась заваруха в Косове, я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду таким… Произошел некий психологический перелом. Это как наркотик. Без адреналиновой подпитки организм испытывает дискомфорт… А потом, в современном мире почти нет места подвигу. И человек, ощутивший, что он что-то серьезное может, начинает подсознательно искать аналогичные ситуации. Достаточно малейшего намека. Как у меня в Москве, когда я встретил Чубарова… Так что, если судить совершенно беспристрастно, я – адреналиновый маньяк. Разумеется, с точки зрения биохимии… – Так уж и маньяк, – засомневался Егор. – Другого объяснения современная наука не дает. Психиатры признали бы меня не вполне вменяемым… – Это еще почему? – Потому, что не хочу сидеть на попе ровно и вечно лезу в ситуации с непредсказуемым исходом. Да еще и стараюсь претворить в жизнь свои принципы справедливости. Хотя для социума такие, как мы, полезны. Не даем обществу застояться, всегда что-нибудь придумаем. По большому счету, мы нашими нынешними действиями формируем национальную идею… Во как! – Рокотову самому понравилось пришедшее на ум объяснение. – Соответственно, и мы такими же станем, – логично предположил Туманишвили. – А вы все уже такие, – Влад пожал плечами. – Иначе не было бы нашего отряда. Мое появление – это катализатор. Не надо преувеличивать моего влияния. Не будь нашей встречи с Мишей, инициативную роль взял бы на себя кто-нибудь другой. Ты, Кузьмич, Данила или Виталик… И все равно вы бы сюда поперлись. Понятно же, что на власти надежды нет. – Это точно, – Егор нахмурился. – У них только бабки на уме. Что у патриотов, что у демократов… – Погоди, пройдет время… – Рокотов не договорил и чуть приподнялся на локтях. Приблизительно в шести километрах от места засады, там, где идущая по дну ущелья дорога выворачивала из мертвой зоны, появились клубы пыли. Сайдулла Гареев вальяжно развалился на обтянутом тонкой кожей переднем правом сиденье черного внедорожника GMC Yucon Denali. Мягко урчал двухсотпятидесятивосьмисильный двигатель Vortex 4.6, кондиционер бесшумно гнал в салон прохладный воздух, и собранная в штате Мичиган машина чуть покачивалась на разбитой дороге. Несмотря – на отсутствие технического обслуживания, система стабилизации кузова у роскошного джипа работала как часы. Гареев обожал новые американские автомобили. И по его заказу раз в полгода где-нибудь в Москве, Нальчике или Краснодаре угоняли свеженькую модель. С доставкой ее в Чечню проблем не было вовсе. Дал по двести долларов на нескольких милицейских постах – и все дела. Когда есть деньги, недостатка в машинах любых марок не будет. Особенно в том случае, если эти самые деньги печатаются не в далекой Америке, а в соседнем селе, и брать их можно мешками. По цене три рубля за доллар. Сайдулла лениво повернул голову назад и посмотрел на растянувшуюся за головным джипом колонну. Три внедорожника Nissan Patrol, четыре пикапа Mitsubishi L200 Double Cab, два Isuzu Amigo с трехдверными открытыми кузовами и замыкающий Opel Monterey темно-синего цвета. В кузовах пикапов были установлены английские пулеметы L7A2, под брезентовыми тентами трехдверок покачивались стволы М52 FN1. В остальных машинах грузовые отделения заполняли гранатометы Карл Густав и деревянные ящики с дополнительными выстрелами к ним. [L7A2– М52 FN1 (АА FN1) – М2-550 Карл Густав – Мобильный отряд был экипирован по высшему разряду. Более чем достаточно, чтобы завтра уничтожить российскую колонну. Для Гареева столь масштабный диверсионный акт против федеральных сил был первым в его жизни. За год второй чеченской войны он лишь несколько раз принял участие в скоротечных стычках с малочисленными патрулями. Да и стычками-то их назвать сложно – так, постреляли друг в друга с расстояния в полкилометра, пожгли по паре автоматных магазинов и все. Теперь же ситуация иная. Сайдулле доверено осуществить расстрел колонны санкт-петербургского ОМОНа. Как сообщил источник в штабе Объединенной группировки, два КамАЗа и сопровождающий их БТР-90 должны двадцатого августа совершить объезд означенного квадрата. А в середине маршрута их будет ждать сюрприз: группа Бахтияра Шарипова минирует дорогу, а отряд Гареева расстреливает оставшихся в живых. При удачном раскладе можно будет даже взять пяток пленных. [БТР-90 (ГАЗ-5993) – Молодой чеченец довольно зажмурился. Если получится и в его руки попадут пленные омоновцы, то он сделает царский подарок старшему брату. Тот как раз жаловался на нехватку рабочей силы в ауле. А российские менты – парни крепкие, смогут год отработать на строительстве коттеджей. Потом их, конечно, придется пустить в расход. Но такова жизнь раба. Мало кто выдерживает больше. Подыхают от побоев, пытаются броситься на охрану или сбежать, заболевают… Сайдулла покосился на невозмутимого араба, сидящего позади кресла водителя и перебирающего четки. Инструктора ему навязали. Гареев хотел самостоятельно провести операцию, но в последний момент из лагеря Однорукого прибыл этот араб и заявил, что приступает к исполнению обязанностей координатора действий обеих групп. Словечко координатор Сайдуллу не обмануло. Ясно, что никакой он не координатор, а самый настоящий командир, способный в любой момент отстранить Гареева и принять на себя руководство отрядом. Обидно… Получается, что Сайдулле не доверяют. Но спорить со старшим братом не принято. Резван приказал, Сайдулла согласился. Араб так араб. В конце концов, в бою всякое может случиться. Шальная пуля, осколок. А иногда люди и со скалы срываются. Горы все-таки, не равнина. И араб ни от чего не застрахован. Будь он хоть трижды воином Аллаха. Однако чтобы пойти на устранение инструктора, нужны веские основания. И пока араб никакого повода не давал. В процесс подготовки не вмешивался, с советами не лез, беспрекословно забрался в кузов головной машины. Может, и потом все будет нормально. Сидящий за рулем Хож-Ахмед Алиханов одной друкой вытряхнул из пачки сигарету и прикурил. До въезда в долину оставалось чуть более пяти километров. Министр государственной пропаганды в печатных и электронных СМИ Михаил Григорьевич Зозуля растянул уголки рта в злобной гримасе и потряс перед носом у своего помощника ксерокопией газетной статьи. – Как это понимать? – Что конкретно, Михал Григорьич? – Вот это! – мятый листок спланировал на сверкающую полировкой поверхность стола. – Это самое! Вы название статьи посмотрите! – Ху из мистер Президент? А ху его знает…, – прочел помощник и озадаченно почесал у себя в затылке. – Вот черт… – Именно! Эти сволочи-журналисты меня с ума сведут! Мало им скандалов! Теперь новые устраивают, на пустом месте… Ну, ничего! Раз отключения каналов их ничему не научили, будем действовать жестче! Эту питерскую мафию давно надо было к ногтю прижать… Распоясались! Как ни возьму ихнюю газету, так впору валокордин пить. – Из аппарата Президента уже звонили, – доверительно сообщил министр. – Очень недовольны. – А Сам? – Сам такую туфту не читает. Но может прочесть… Представляете, что тогда будет? – Так свобода слова, – вяло запротестовал помощник, не испытывающий особого желания опять вступать в бой со злопамятными и профессиональными акулами пера и объектива. Конфронтация министерства с издательскими домами Санкт-Петербурга ничего хорошего не сулила. Одни неприятности и язвительные замечания. в адрес новоиспеченных цензоров на страницах популярных газет. Родной город Президента всегда отличался изрядным количеством фрондирующих граждан, намного превышающим их нормальную концентрацию в других населенных пунктах. – Умышленные оскорбления – это не свобода слова, – рыкнул министр. – Умысел не доказать. Тем более не доказать оскорбление. Они ж одну букву в фамилии поменяли. Согласно закону о СМИ, тут нет состава нарушения… – Мне плевать на закон о СМИ! – разошелся Зозуля. – Ишь, оборзели! Мало им того, что все правительство из-за этой дурацкой подлодки грязью поливают, они еще на Президента замахнулись! Готовьте представление на газету! – А мотивировка? – Подберите! – министр схватил ксерокопию. – И вообще, кто такой этот Чернов? Откуда он взялся? – Без понятия. Журналист как журналист. Мы его специально не проверяли… – Так проверьте! – взвизгнул перевозбужденный Михаил Григорьевич. – Я уже не первый раз на его статейки нарываюсь! Вот, пожалуйста, очередное творение… Кацнельсон – чмо и фуфлогон? И это – о председателе госкомиссии, вице-премьере! У Ильи Иосича чуть инфаркт не случился, – слукавил министр. На самом деле Кацнельсону, как классическому представителю вида бюрократус хапугис, было совершенно плевать на то, что про него пишут в газетах. Новорусское чиновничество в процессе естественного отбора, произошедшего в рекордно короткие сроки, выработало у себя полный иммунитет к любым выступлениям прессы и действовало по принципу Нехай клевещут!. Кацнельсона заботила лишь одна вещь – чтобы количество критических публикаций не перешло в качество и чтобы о них не доложили Президенту. Но и на этот случай у него была отмазка. Всегда можно сослаться на происки завистников, туманно намекнуть на проплаченность материала и тем самым переложить ответственность на плечи самих журналистов, которых новый Глава Государства не очень-то жаловал, хотя и старательно это скрывал. – Там вопросительный знак поставлен, – вздохнул помощник. – Опять с точки зрения закона нет никаких нарушений. Я читал эту статью… Намеков много, но не привязаться. В конце последнего абзаца приписка о том, что слухи о Кацнельсоне как о взяточнике не подтверждаются… – Умно, ничего не скажешь! – Этот Чернов не дурак. Знает психологию читателя… – Что вы имеете в виду? – спросил багровый от ярости Зозуля, сколотивший капиталы в рекламном бизнесе.и слабо разбирающийся в профессиональной журналистике. – Чернов все время употребляет частицу не, когда пишет о Кацнельсоне. Кацнельсон – не сволочь…, Вице-премьер – не подонок…, Кацнельсон не подавал документы на выезд в Израиль…, Кацнельсон не украл на ЛОМО [Ленинградское Оптико-Механическое Объединение] ни копейки… Читатель же подсознательно частицу не пропускает и оставляет в памяти именно те эпитеты, которые Чернов якобы опровергает. Способ довольно примитивный, но действенный. – Ну так отстраните его от публикаций! – Как это? – не сообразил помощник. – Перекройте кислород редакциям, с которыми он сотрудничает. Подумайте, как отобрать лицензии. Короче, не сидите сиднем, а действуйте! – министр посчитал, что тема исчерпана. Но он ошибся. – Ничего не выйдет, – помощник покачал головой. – Наезд на Чернова вызовет непредсказуемую реакцию других изданий. К тому же перекрыть ему доступ во все редакции мы не в состоянии… – Мы министерство или что?! – взвился Зозуля. – Министерство, – успокоил шефа помощник. – Но не Господь Бог. – Примените санкции! – Какие? – Я не знаю! Решайте сами! -.казалось, что министр вот-вот лопнет от ярости. – У меня нет полномочий… – Я вам дам! – Может, не стоит? – засомневался помощник. – Пусть пишет что хочет. В Москве его все равно уже не печатают… – А его что, и у нас печатали? – возмутился министр. – Да, было дело. В Атасе… – Этого еще не хватало! – журнал, где главным редактором подвизался хрипун из программы Однако, был Зозуле хорошо знаком. На пару со старым, еще советской закваски журнальным зубром Львом Вруни телеведущий изготовлял некий аналог политической Мурзилки. Атас пользовался большой популярностью в среде околополитической тусовки и, по слухам, даже доставлялся в Кремль, прямо на стол Президенту. Правда, журнал был совершенно безопасен. В нем мочили только тех, чья судьба уже была предрешена и чей замес был санкционирован с самого верха. Вруни с хриплоголосым держали нос по ветру. Особенно после того, как ведущего Однако начали приглашать на официальные тусовки в Белый дом. Такой чести удостаивались немногие. И высокое доверие власти следовало отрабатывать, невзирая на собственные убеждения. Правда, при этом журналист из акулы пера превращался в откормленного вельможного карпа, но ради близости к столу многие соглашались терпеть унижения и косые взгляды более независимых коллег. Все зависело от конкретного человека. Кто-то не поступался принципами, а кто-то уже изначально был с гнильцой. – Чернов с Атасом расплевался, – помощник министра полуприкрыл красные от недосыпа глаза. – Ему концепция не подошла. – Я смотрю, вы неплохо осведомлены об этой сволочи, – констатировал Зозуля. – Стараюсь быть в курсе… – Вот и подумайте, как сделать так, чтобы этого писарчука попросили отовсюду. Поиграйте с лицензиями, квотами на бумагу, рекламными бюро. Есть же способ заставить его заткнуться! Если хорошенько подумать… – министр сделал значительную паузу. Будучи владельцем компании, подмявшей под себя половину рекламного рынка страны, Зозуля не стеснялся в средствах для достижения цели. В ход шли подкуп конкурентов, подметные письма в налоговую полицию, особые договоренности с правительственными чиновниками. Михаил Григорьевич не гнушался и откровенным криминалом. Но это все в прошлом. Теперь Зозуля – федеральный министр, и ему не к лицу заказывать кровавую разборку. Есть другие рычаги воздействия на неугодных, гораздо более действенные, чем стрельба и взрывы. Благо, должность дает для этого самые широкие возможности. – Я подумаю, что можно сделать, – пообещал помощник. – Подумайте, подумайте, – министр перевел дух и успокоился. – Теперь о других делах… Что у нас по региональным каналам? Они собираются принимать наши условия по рекламе или нет?… В километре от Рокотова рядом с огромным камнем кубической формы, лежащим в нескольких шагах от обрыва, поднялась вверх длинная ветка, сплошь усыпанная маленькими Желто-малиновыми листочками, и дважды качнулась из – стороны в сторону. – Готовность номер раз, – Влад удовлетворенно кивнул сам себе. – Все чисто… Если бы в авангарде чеченского отряда шла группа разведчиков, то Руд ометов, исполнявший роль сигнальщика, поднял бы ветку с гроздями белых ягод. Туманишвили заерзал, устраиваясь поудобнее. – Не суетись, – посоветовал биолог. – Они в пяти километрах, скорость маленькая. Так что на минный рубеж выйдут минут через пятнадцать-двадцать… Успеешь приготовиться. – Не по себе чего-то, – признался Егор. – Это нормально, – Владислав помассировал себе шею. – Убийство себе подобных противно человеческой природе. Но без этого, к сожалению, не получается. Смотри на мишени как на фанерные фигурки в тире. Легче будет. – Честно говоря, не очень получается… – Бывает, – согласился Рокотов. – Но пропустить их без боя мы не можем. Иначе они повиснут у нас на хвосте. – Да понимаю я… – Ты не переживай. Мы еще гуманисты. Раз – и наши друзья уже на небесах, у трона небесного владыки тусуются. Без мучений… Понять ничего не успеют. А вот когда брата твоего освобождать будем, без ближнего боя не обойтись. Так что морально готовься. – Я вроде готов… – Ну и славно, – Влад поправил пучок травы, прикрывавший позицию для стрельбы. – Сегодня наш день. Поквитаемся с ублюдками… – А с теми что будет? – Туманишвили мотнул головой за спину. – С пленными? – Должен тебя огорчить. Взорвем к чертовой матери. – Стоит ли? – Стоит. Нам свидетели не нужны. Даже если они попадут в руки к федералам. У меня нет никакой гарантии, что тогда информация не просочится к чеченам. Подонков среди наших тоже хватает, – биолог вздохнул. – Война – штука неприятная. И в белых перчатках ее, увы, не делают. Приходится и в грязи изваляться… Хотя можно обозначить сей процесс как стратегическую необходимость. Егор поморщился. – Ты же сам все семейство Сипиашвили резать собрался, – хмыкнул Влад. – До двенадцатого колена, если не ошибаюсь… – Это я в запале сказал. – Во-во! А тут холодная голова нужна, батоно Егорус. Резать – самое простое. Отомстить же по уму, изящно – это посложнее. И ты рано или поздно встанешь перед этим выбором… Кстати говоря, нынешнюю войну боевики проигрывают именно потому, что примитивно мыслят. Разучились делать многоходовые комбинации, как раньше. Понадеялись на грубую силу. А надо было воевать на финансовом фронте. Тут у России защиты нет… Наши чинуши все бы распродали, им только волю дай. Сам знаешь… – Знаю, – буркнул Туманишвили и почесал щеку. Секретарь Совета Безопасности России Сергей Петрович Иванцов знал нынешнего директора ФСБ очень давно. Еще по работе в Санкт-Петербурге, когда они оба служили младшими офицерами грозного трехбуквенного ведомства, чью аббревиатуру некоторые несознательные граждане расшифровывали как Комиссия по Глубинному Бурению. Филологов-надомников на первый раз строго предупреждали, а на второй применяли санкции. Увольняли с работы, вкатывали по партийной линии строгий выговор с занесением в личное дело, ставили на карточке в ОВИРе штампик без права выезда. Особенно оборзев-ших, на которых не действовали словесные увещевания, могли отослать на поселение в закрытый город или даже посадить, придравшись к плевку на улице и квалифицировав деяние как. мелкое хулиганство. Но таких были считанные единицы – воспитанный в беспрекословном подчинении народ обычно успокаивался после первого же намека товарищей в штатском. И Секретаря Совбеза, и директора ФСБ время от времени мучила ностальгия по светлым денькам служения высоким идеалам построения коммунизма. Да и народ тогда был уважительный. Не то что сейчас, в период разнузданной демократии, когда любой писака, только-только устроившийся на работу в заштатную газетенку, считает своим долгом проявить независимость и вылить на страницы полведра грязи, обвинив ФСБ во всех смертных грехах. И ничего с писарчуком не поделать. – Ну, – Секретарь Совбеза пригладил свои короткие светлые волосы. – Ты разобрался по вопросу учений? – Почти, – уныло кивнул главный фээсбэшник, – Вроде вопли прекратились… – А суд? – Ничего у них не выйдет. В конце концов заявим, что не хотели пугать жильцов и объявили об учениях для того, чтобы спокойно вывезти взрывчатку… – Думаешь, пройдет? – Да куда они, Сережа, денутся! Не такое проходило… Иванцов с сомнением покачал головой. Проведенные отделом ФСБ одного небольшого подмосковного городка учения, в процессе которых якобы были обнаружены мешки с гексогеном в подвале жилого дома, переполнили чашу терпения сотен людей, проторчавших всю ночь на холодной улице. На организаторов провокации подали в суд, требуя миллионных компенсаций за нанесенный моральный и физический ущерб. И по сути жильцы были правы. Ретивый местный начальник отдела не имел никаких полномочий для организации подобного мероприятия с привлечением в качестве испытуемых гражданских лиц. За что получил предупреждение о частичном служебном несоответствии и долго каялся в кабинете у своего шефа. Обращение жильцов в суд в корне изменило ситуацию. Все тут же вспомнили о корпоративной солидарности и принялись яростно защищать честь мундира. Даже подняли старые бумаги, нашли законсервированного барабана, проживавшего в пресловутом доме, и поручили ему собрать подписи в поддержку действий ФСБ. Барабан с честью выполнил задание, обошел все квартиры, убедил жильцов подписаться под заявлением в РЭУ по поводу установки нового домофона и состряпал нужное обращение в газету. Однако ушлые журналисты не поверили в единый благородный порыв жильцов и заявились с ксерокопией письма прямо к дому, где принялись расспрашивать подписантов на предмет их соучастия в составлении бумаги. Барабан в тот же вечер получил в тыкву от подвыпившего сантехника и на этом сотрудничество с ФСБ прекратил. Теперь уже навсегда. – Коля, это очень грубая работа, – Иванцов недовольно поежился. – Судебное разбирательство вызовет массу откликов в прессе. Я бы тебе посоветовал решить вопрос полюбовно. – Не выходит. Им деньги нужны. А заплатить мы им не можем. У меня таких статей расходов не предусмотрено. – А если как следует наказать этого придурка-начальника? – Уже… Но люди не успокаиваются. – Плохо… – Да уж, ничего хорошего нет. – Ладно, – Секретарь Совбеза сменил тему разговора. Суд – так суд. В любом случае за экзерсисы местечкового контртеррориста будет расплачиваться государство. То есть – деньги одних налогоплательщиков перераспределятся в пользу других. На материальном положении конкретных виновников происшествия это никак не скажется. – Ты обсудил с Мыльцевым вопрос о привлечении его бойцов к Отработке эстонского следа? – Обсудил. Боря пока формирует отделы, так что придется немного обождать… – Сколько именно? – Недели две. – Годится. Он уже устроился с жильем? – Ага. – А семью из Питера перевез? – Не в курсе. Наверное, да. Он же назначение еще в мае получил… – Надо будет его навестить, – Иванцов потянулся. – Давненько не виделись… Начальник Антитеррористического Центра генерал-полковник Борис Павлович Мыльцев был креатурой, предложенной самим Президентом и потому мгновенно утвержденной на высокий пост. Глава Государства медленно, но верно выдавливал из значимых кресел старый, обросший многочисленными полукриминальными связями аппарат и расставлял повсюду своих людей. В результате он хотел иметь полностью очищенную от подозрительных элементов государственную машину – обновленную, профессиональную и всецело преданную ему лично. Генерал Мыльцев идеально подходил на должность начальника Центра, ибо действительно был профессионалом. Начинал с самых низов, не гнушался черновой работы и успешно продвигался по служебной лестнице. – Лишь один раз чуть не сорвался вниз, да и то по глупости. Молодой был… Иванцов едва заметно улыбнулся. Историю появления у генерала клички Вятка-автомат, причем никак не связанной с фамилией, как это может показаться неискушенному человеку, он знал со слов прапорщика, принимавшего непосредственное участие в давних событиях. А дело было так. Молодой старлей Мыльцев получил премию. Аккурат к очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Тогда всем давали. И решил юный сотрудник КГБ сделать жене презент. Обсудил со старшими товарищами, сбегал в спецраспределитель и остановился на стиральной машине Вятка-автомат, которая в те стародавние времена была пределом мечтаний любой домохозяйки. Раз решено – надо делать. Тем более что между размером премии и стоимостью агрегата существовал небольшой люфт в пользу старлея, который он намеревался пустить на обмыв покупки. Но Мыльцев по молодости спутал причину и следствие. И сначала хорошо выпил с товарищами по работе, а уже потом в сопровождении прапорщика отправился за презентом супруге. Ехать надо было за город, где находился склад. Изрядно нагрузившиеся Мыльцев и прапорщик Вася прибыли туда лишь под вечер. Долго блуждали между одинаковых ангаров, пока наконец не вышли к распахнутым воротам, за которыми радостный старлей узрел-таки вожделенные чудеса советской бытовой техники. Не слушая объяснений перепуганного сторожа, которому под нос сунули аж два краснокожих удостоверения, Мыльцев взгромоздил на прапорщика коробку, сунул деньги прибежавшему грузчику и отбыл. По пути домой исполнявший роль вьючного животного двухметровый Вася и караван-баши Боря сделали две остановки в рюмочных, где дозаправились недорогим розовым портвейном. Радости супруги не было предела. Мадам Мыльцева даже не стала пилить мужа за невменяемое состояние и порванный в двух местах пиджак. Мыльцев почувствовал прилив энтузиазма и объявил, что сам подключит машину к водопроводу. Мол, инструкции пишут для идиотов. Онемевшая от свалившегося на нее счастья жена и обессилевший после многокилометрового марш-броска прапорщик не возражали. Старлей втащил агрегат в ванную, минут десять погремел разводными ключами и повернул кран. Первые тридцать секунд ничего не происходило. Аппарат гудел, но вода в емкость не поступала. Обозленный Мыльцев пнул глупую машину ногой. Как оказалось, не зря. Внутри технического чуда что-то щелкнуло, и из малозаметного отверстия в центре корпуса ударила мощная струя. Старлея выбросило в коридор, где он сшиб с ног и супругу, и прапорщика. Вода била фонтаном, в считанные мгновения затопив ванную вместе с кухней, и останавливаться не собиралась. Прапорщик Вася предпринял героическую попытку заткнуть отверстие собственным телом, для чего с утробным криком бросился на агрегат, но поскользнулся и упал на раковину, превратив ее в груду фаянсовых осколков. Грохот смешался с воплем домохозяйки, лишившейся стоящих на полочке перед раковиной дефицитных французских духов. Мокрый и благоухающий женским парфюмом Матросов попытался было выдернуть шланг из переходника, однако давление воды внезапно усилилось, и прапорщика смыло в коридор. Потопу пришел конец только тогда, когда технически подкованный и нежданно-негаданно протрезвевший Борис догадался отрубить электропитание. Агрегат в последний раз изверг из себя воду и затих. А в дверь уже барабанили соседи снизу… Разбирательство было недолгим. Как оказалось, два следопыта из КГБ просто перепутали склады и уволокли не стиральную машину, а электропомпу, предназначенную для экстренной откачки воды из подвальных помещений. Ее с многочисленными извинениями вернули обратно. Остаток премии пошел на оплату ремонта нижней квартиры, так что с покупкой Вятки пришлось повременить. Мыльцеву еще повезло, что залитые соседи были людьми не склочными и не стуканули на старлея в жилконтору, откуда известие о происшествии тут же поступило бы на стол непосредственному начальству Бориса… – Так пригласи его к себе, – сказал директор ФСБ. – Он рад будет… – Надо подумать, – Секретарь Совбеза отогнал посторонние мысли. – Так, что у нас по взрыву на Пушкинской? – Вяло. Фоторобот подозреваемого составили, но тот это человек или случайный прохожий, неизвестно. Там месяц назад был конфликт между местными ментами и крышей одного из торговцев. Сейчас разбираемся… – Какая из версий наиболее жизнеспособна? – Коммерческая. В теракт верится слабо. – Обоснуй. – Нет смысла. Акция однократная; резонанс с точки зрения тех же чеченов небольшой… – Ничего себе – небольшой! Вся страна на ушах! – Вот именно, – директор ФСБ переложил сигарету из правой руки в левую. – Воплей много, а толку чуть… Это не вокзал. И наши источники молчат. Никто из половых командиров, – чиновник позволил себе пошутить, – не отдавал такого приказа. Мое мнение – чистый бизнес. К этому давно шло. Местный префект со своей бандой ото всех бабки берет. Могут один и тот же объект по три раза перепродать. Чувствуют, сволочи… – Что чувствуют? – нахмурился Иванцов. – Что скоро их лавочка накроется. – Ты погоди префектов списывать. Они пока в силе. – Так то пока. Как вертикаль президентская устаканится, так им и конец. И Сантехнику заодно, – губернатора Санкт-Петербурга директор ФСБ почему-то недолюбливал. – Чаплин мужик резкий, умеет решать вопросы. – У Вити сейчас другие проблемы, – – Секретарь Совбеза скрестил руки на груди. – На носу разбирательство по поводу дворца бракосочетания… – Так ему этот дворец Сантехник и присоветовал! – директор ФСБ прикурил. – Мягонько так подставил – А сам потом – в кусты. Типа, Чаплин все. решил, я не при делах. Плавали, знаем… – Хорошо. Оставим эту тему. Пусть Витя разбирается, – Иванцов вернулся к рабочим вопросам. – Так кто тогда главный подозреваемый, если не чечены? – Сейчас выясняем. Торгаши-то молчат. Пытаемся опосредованно узнать, через спецконтингент. – А менты как себя ведут? – Помощи от них никакой. Привыкли дань собирать и проституток трясти. Центр, будь он неладен, место хлебное. У начальника отделения – джип форд экспедишн последней модели в комплектации Эдди Бауэр, у замов – бээмвухи. Тоже не из дешевых… – Может, с этой стороны прижать? – Глухо. Должности проплачены, за ментов тут же ГУВД вступится… – Да, дела-а… – И я о том же. Будем копать через охранные фирмы, там хоть наши бывшие работают. – Но чеченский след не отбрасывай, – Знаю. Перспективно, – директор Федеральной Службы Безопасности верноподданически выпучил глаза и на секунду стал похож на пожилого мопса. – И Самому должно понравиться… – Сейчас у него другие заботы, – вздохнул Секретарь Совбеза. – Лодка… Идущий в авангарде колонны американский внедорожник миновал меловой потек на скале, служивший Владу ориентиром места закладки первого заряда, и медленно пополз дальше. – Черт! – прошептал Рокотов. – Растянулись больше, чем нужно. Егор, бери на мушку головную машину… – Водителя или капот? – деловито поинтересовался Туманишвили. – Водилу. – Готово, – грузин сдвинул ствол снайперского автомата на десять сантиметров вниз. – Бей по моей команде. – Ясно… Биолог выждал, когда замыкающий колонну джип подъедет поближе к корявому кустику, торчащему у подножья отвесного обрыва, и положил руку на пульт дистанционного управления. – Давай! СВУ– АС дернулся, и на камни вылетела дымящаяся гильза. Внедорожник вильнул вправо, когда убитый шофер завалился набок, и врезался в огромный камень на обочине дороги. Рокотов нажал на кнопку. Лобовое стекло GMC Yucon покрылось сетью трещин с маленькой дырочкой прямо напротив головы Алиханова. Хож– Ахмед дернулся, во все стороны полетели кровавые брызги, и мертвое тело кулем съехало на центральный тоннель. Руки скользнули по кожаной оплетке руля, тяжелый автомобиль повело вбок, взревел двигатель, когда Алиханов в агонии нажал на педаль газа, и внедорожник уперся бампером в серый валун. Сайдулла в панике попытался оттолкнуть от себя труп Хож-Ахмеда и попал левой рукой в то, что секунду назад было черепом старого приятеля. Пальцы беспрепятственно прошли сквозь спутанные черные волосы и обрывки кожи и угодили в теплое месиво, напоминающее по консистенции фруктовое желе. Гареева вырвало на затянутую серым нубуком переднюю панель. Сзади что-то страшно кричал араб-инструктор, но Сайдулла не обращал на его вопли никакого внимания. Гареева снова вывернуло, и он незапачканной рукой схватился за дверцу, пытаясь ее открыть, чтобы выбраться из натужно ревущего джипа наружу. И тут дорога на протяжении добрых ста метров вздыбилась ввысь. GMC Yucon со скрежетом протащило вдоль камня и ударило о ствол тополя. Сработали подушки безопасности, Гареев получил хлесткий тычок в лицо и оказался прижатым к спинке сиденья. Лопнули задние пружины, подвешенная на поперечных штангах балка заднего моста сорвалась со своих креплений, и кузов внедорожника осел. Потерявший сознание араб-инструктор перекатился с заднего сиденья в грузовой отсек и наполовину свесился наружу сквозь разбитое стекло пятой двери. Гареев завизжал, пытаясь вывернуться из-под раздувшейся подушки. Семь зарядов взорвались почти одновременно, с промежутком в миллисекунды. Ударная волна прокатилась по ущелью и разметала колонну тяжелых пикапов и внедорожников так легко, как будто они были пластмассовыми модельками. Один Mitsubishi L200 взлетел в воздух, и из его кузова посыпались маленькие фигурки. Искореженный пикап совершил двойное сальто и приземлился на крышу ниссана, внутри которого уже полыхал оранжевый огонь. Две сцепившиеся намертво машины перекувырнулись по дороге еще раз, бампер грузовичка зацепился за известняк, и груда мятого железа изменила траекторию движения, вмазавшись в основание скалы. Один Isuzu Amigo исчез в пламени взрыва, второй впечатало боком в каменную стену. Из распахнувшейся двери на землю выпал оглушенный боевик и закрутился волчком, зажимая ладонями уши, из которых толчками выплескивалась густая вишневая кровь. Шедший в арьергарде Opel Monterey перевернуло на крышу и отбросило назад на два десятка метров. Дорогу заволокло пылью и дымом. По оставшимся в живых боевикам ударили десять стволов. Гранатометчики и трое казаков, контролировавших внешний периметр, не приняли участия в призовых стрельбах. Им была поставлена задача наблюдать за окружающей обстановкой. Каждый из стрелков сжег всего по одной обойме, но выпущенных пуль хватило и на то, чтобы добить шевелящиеся тела, и на контрольные выстрелы по неподвижным фигурам. Приказ Влада звучал однозначно – каждый боевик должен получить по две-три пули. Дабы иметь гарантию того, что никто из них больше не встанет и не сможет доложить о произошедшем своим вайнахским друзьям. Спустя минуту после подрыва зарядов в салоне опеля сверкнула яркая вспышка, задняя дверца распахнулась и перегревшиеся в пламени пожара гранатометы Карл Густав выплюнули свои реактивные снаряды… Сайдулле наконец удалось освободиться от подушки безопасности, пропоров ее ножом. Он развернулся на сиденье, бросил мимолетный взгляд назад, увидел неподвижное тело араба-инструктора и схватился за хромированную дверную ручку. Внутри дверного механизма что-то хрустнуло, и ручка отвалилась. Удар внедорожника о ствол дерева смял корпус и заблокировал двери. Гареев изо всех сил стукнул локтем в стекло. Безрезультатно. Изготовленный под специальный заказ GMC Yucon Denali SLE 4WD был оснащен усиленными сверхпрочной пленкой стеклами, которые и молотком-то не разобьешь. Не то что локтем. Сайдулла зашипел и выхватил из кобуры пистолет. Три выстрела, от которых Гареев чуть не оглох, проделали в боковом окошке три дырочки. Чеченец взревел и опять попытался выбить стекло, но лавсановая пленка стояла насмерть. Под ударами она лишь немного прогибалась, но не расходилась. Сайдулла полез через спинку сиденья назад, чтобы вытолкнуть тело араба наружу и выпрыгнуть вслед за ним. Две реактивные гранаты попали под днище полыхающего ниссана, и тот, подобно высокотехнологичному фейерверку, вертикально взмыл вверх на добрый десяток метров, разбрасывая вокруг себя капли плавящейся жести и желто-белые искры. Третья граната была кумулятивной. Она чиркнула по небольшому холмику между выбоин на дороге, отрикошетила от плоского валуна и на скорости в двести восемь метров в секунду ударила точно в правый задний фонарь американского внедорожника. Во все стороны полетели осколки красного поликарбонатного стекла. Струя раскаленного газа прожгла корпус, испарила по пути пучок тонких медных проводов в разноцветной оплетке и ворвалась в салон. Последнее, что Сайдулла Гареев увидел в своей жизни, была раскрывающаяся фантастическим цветком кожа заднего сиденья. Он успел только подумать, что так быть не должно. Негоже умирать во цвете лет, когда борьба за независимость республики только начинается. Когда в подвале сидят несколько русских рабов… Когда деньги сами плывут в руки… Когда неприступная соседская девчонка меняет гнев на милость и больше не насмехается над привычкой гордого вайнаха ковырять в носу немытым пальцем… Когда старший брат становится бригадным генералом маленькой, но победоносной армии… Когда можно через губу поучать даже престарелого муллу, и он будет вынужден молча слушать… Когда подростки вежливо уступают дорогу и внимают каждому слову… И еще сотни когда… Сайдулла раскрыл рот, хотел закричать, но не уложился в отведенные ему законами физики четыре наносекунды. Огненный шар ударил Гареева в грудь, прожег ребра и легкие, вышел из дыры на спине и растекся по крыше машины, превратив дорогую обивку в пепел. Через мгновение взорвался бензобак. – Финита, – удовлетворенно сказал Рокотов, глядя на чадящие остовы джипов. – Пора рвать когти. Через час-другой тут будет не продохнуть от федералов. Туманишвили забросил СВУ-АС за спину. – Погнали? – Погоди, – Влад извлек из рюкзачка пульт радиовзрывателя, вытянул короткую антенну и нажал кнопку. В долине громыхнуло. – Вот теперь все. И не смотри на меня волком. Это не садизм, а житейская необходимость. Лучший свидетель – мертвый свидетель… – Да понимаю я, – Егор опустил глаза, – только… – Потом мне выскажешь все, что ты об этом думаешь, – прервал биолог товарища по оружию. – Цигель-цигель, ай-лю-лю. Побежали… Магомед Цароев наклонился, чтобы поднять очередной шлакобетонный блок, и получил удар сапогом по копчику. – Живее! – наслаждающийся своей полной властью над заложниками охранник сплюнул комок жевательной резинки. – Не справитесь к вечеру, оставлю без жратвы! Ингуш побелел и обернулся к усмехающемуся Исе Бачараеву. Тот проворно сдернул с плеча АКМ и направил ствол автомата в живот Цароеву, Митя Чубаров успел перехватить занесенную руку Магомеда и оттолкнул его к стене, закрыв подростка собой. Охранник осклабился. – Зачем остановил? Пусть бы бросился… Чубаров молча отступил на шаг и плечом подтолкнул Цароева к штабелю блоков. Чеченец шмыгнул носом, повесил автомат на плечо и вновь уселся на свое обычное место под дощатым навесом, где проводил долгие часы в полном безделье, наблюдая за работой заложников и лишь изредка отлучаясь помочиться. Три раза в день Исе приносили закопченный чайник со свежезаваренным чаем, блюдо жареного мяса и стопку лепешек. Рабов кормили только утром и вечером. Черствым лавашем и подгоревшим рисом. В перерывах между едой и питьем Бачараев развлекался тем, что курил анашу и цеплялся к заложникам, занятым на строительстве двухэтажного длинного ангара, где предполагалось разместить несколько цехов по производству самогона. Иногда Ису разбирал сон, и тогда он звал кого-нибудь из болтающихся поблизости подростков, вручал им автомат со снятым предохранителем и заваливался на огромный кусок брезента, покрывающий кучу стекловаты. С мозгами у Бачараева было плохо. Брезент не мог служить надежной защитой от микроскопических волокон стекловаты. Тончайшие иглы время от времени пробивали ткань, невесомые осколки взмывали в воздух и попадали в открытый рот спящего чеченца, от чего он натужно кашлял при пробуждении и жаловался на боли в груди. Его альвеолы раз за разом иссекались острыми волокнами, и через год-другой Иса должен был умереть мучительной смертью от удушья. Бачараев страдал от полипов и не мог дышать носом, а в ротовой полости нет волос, могущих задерживать опасные для легких частицы. Когда Иса спал, у заложников возникала небольшая передышка. Подросткам быстро надоедало следить за передвижениями пленников, они усаживались на бревно и начинали щебетать друг с другом о том, что они будут делать, когда повзрослеют. Мечты обычно сводились к трем вещам: мерседесу, собственному дому и куче разнообразного оружия. Вопрос о прислуге почти не обсуждался. Мальчишки из аула считали само собой разумеющимся, что в каждом дворе на цепи должно сидеть несколько рабов. А в подвале – парочка русских наложниц. Свободолюбивые вайнахи семимильными шагами откатывались в феодализм. Подростки не умели ни читать, ни считать, имели весьма смутные представления о личной гигиене, предпочитали фруктам и овощам хорошо прожаренное мясо и с десятилетнего возраста покуривали травку. К совершеннолетию из них должны были получиться худосочные прыщавые юноши, страдающие ослаблением памяти и дисфункцией желез внутренней секреции. А к тридцати годам половина из них будет уже мертва от болезней, с которыми успешно справляются в любой цивилизованной стране. Ичкерийский режим, вернее – полное отсутствие законов как таковых, сам же и уничтожал подрастающее поколение. Если бы российские власти довели до логического совершенства идею о санитарном кордоне вокруг Чечни и полностью бы блокировали территорию, то через двадцать-тридцать лет оставшиеся там одичавшие племена можно было бы покорять силами одной мотострелковой дивизии и заносить коренных чеченцев в Красную книгу. Но раздираемый межтейповыми противоречиями и богатый нефтью анклав был нужен Москве именно в нестабильном состоянии, ибо сквозь черную дыру Ичкерии утекали из казны сотни миллионов бюджетных долларов, затем возникающие на номерных счетах в банках США и Швейцарии у тех чиновников, кто имел непосредственное отношение к войне, поставкам гуманитарной помощи и вопросам восстановления хозяйства республики. И, как только большинство населения начинало склоняться к мирному решению проблемы независимости, группы проплаченных из России боевиков устраивали очередной расстрел колонны или подрывали грузовик со взрывчаткой возле жилого дома. Тут же начинались зачистки, аресты подозреваемых, избиения задержанных и ситуация опять возвращалась к исходной точке взаимного недоверия… – Не могу больше! – выдохнул Магомед, которого Чубаров затолкал за угол недостроенного ангара. – Лучше умереть! – Умереть никогда не поздно, – Митя через плечо посмотрел на усмехающегося Бачараева. – Трудно пацану, – сказал Варданян, обкапывающий фундамент по периметру. – По себе знаю… – Я убью его! – не успокаивался ингуш. – Не выйдет, – Чубаров прикусил нижнюю губу. – Хитрый, гад. Близко к себе не подпускает. Да и толку-то? Ну, грохнешь ты одного ублюдка, так другие навалятся… Момент надо ждать, чтоб уйти. – Как? – злобно осведомился Рафик. – – Мы до сих пор не решили, в какую сторону побежим… Вопрос был не праздный. Ни один из Заложников даже приблизительно не представлял себе, в какой части Чечни их держат в плену. Знали только, что вокруг горы. Всех привезли в аул с надетыми на головы мешками. План побега осложнялся еще и тем, что пленники работали не на окраине села, а в самом его центре. Боевики предусмотрели желание рабов обрести свободу и. потому затеяли строительство на пустыре, окруженном со всех сторон жилыми домами. Если же заложников отправляли трудиться на окраину, то надевали на них ножные цепи и давали в сопровождение парочку дополнительных охранников. С кандалами на лодыжках далеко не убежишь, а перебить цепь из легированной стали подручными средствами не представлялось возможным. Рабовладельческая система за десять лет независимости была хорошо отработана. Наручники и кандалы заказывали на предприятиях ВПК, кормежку рассчитывали так, чтобы у заложников не оставалось сил для побега, время от времени устраивались показательные казни, должные держать остающихся в живых в состоянии постоянного страха, за малейшую провинность избивали палками или на несколько суток привязывали к столбу на солнцепеке. Жизнь раба ценилась невысоко, потенциальные заложники толпами бродили по прилегающим к Чечне территориям. Бери сколько хочешь. На выбор. Хочешь – бомжей, хочешь – солдат, которых отцы-командиры за скромную сумму с удовольствием сами отправляют на работы, а потом еще и подают рапорта о дезертирах, хочешь – отпрысков дагестанских или краснодарских бизнесменов, хочешь – братьев-ингушей. Полное раздолье для людей, почитающих за святыни стреляющее железо и резаную бумагу с портретами президентов… – Есть одна мысль, – сквозь зубы прошептал Чубаров. – Но о ней позже… Десятикилометровый марш-бросок вниз по склону горы и далее по болотцу, где Филонов провел группу по одной ему известной тропинке между топей, закончился в лесочке на берегу Гехи. Пару раз в отдалении прострекотали вертолеты, доставлявшие боеприпасы и продовольствие засевшим в горах десантникам из Псковской бригады. Казаки, скрытые высоким кустарником и камуфляжем, даже не замедлили шаг – с воздуха их заметить было невозможно. Экс– браконьер первым достиг пологого откоса, раздвинул ветки жимолости, посмотрел на бурлящую воду и махнул рукой. – Порядок… Рокотов критически оценил обстановку. – Ну, и как мы будем переправляться? – серый пенящийся поток шириной в добрые тридцать метров не внушал биологу оптимизма. – Снесет на фиг… – Не снесет, – Никита сбросил рюкзак, – брод прямо перед нами. – Это ты называешь бродом? – удивился Рудометов. – Да, Гоги, – Филонов расстегнул клапан рюкзака и вытянул моток прочного троса, – Мостов туточки отродясь не бывало… – Так, – Влад повернулся к столпившимся казакам. – Что встали? Данила с Семеном – назад, контролировать пройденный маршрут. Денис с Васей – налево, Антон с Лешей – направо. И побыстрее… А то, вишь, расслабились, Бойцы рассредоточились по кустам. Свободные от несения караульной службы уселись на траву. Рокотов положил Грозу на свой сброшенный рюкзак, подобрался поближе к тому месту, где начинался песчаный откос, и улегся на живот, внимательно осматривая противоположный берег сквозь раздвинутые ветки низенького кустика ежевики. Филонов расположился в метре слева. – Что думаешь? – через минуту спросил биолог. – Чисто, – Никита прищурился. – Лесок небольшой, всего-то с километр. Дальше – гора. Чичики тут лагерем становиться не будут, неудобно. Любое из четырех направлений заблокировать можно. И с воздуха проутюжить. Деревья редкие, нормальной защиты не дают. Даже отсюда на сотню метров все просматривается… – Согласен, – Владислав оперся подбородком на кулак. – А мы как схоронимся? – Посередке овражек имеется. Для нас – в самый раз. Токо слушать надо, чтобы вертухи внезапно не подошли. – Ясно. Ну что, готовим переправу? – Ага, – Филонов отполз назад. Никита вошел в бурлящую воду, привязанный за брючный ремень тросом, второй конец которого для надежности Влад обмотал вокруг молодого каштана. Бывший браконьер благополучно миновал быстрину, где вода доходила ему до пояса, и выбрался на другой берег. Там он обошел вокруг невысокого тополя и тем же путем вернулся обратно. Теперь трос охватывал два ствола на противоположных берегах реки и представлял собой огромную петлю. – Готово, – Филонов отвязал веревку и соединил концы сложным морским узлом. – Прошу… Переправа прошла практически без неожиданностей. За пять минут все казаки очутились на другом берегу Гехи. Последним реку пересек Влад. Никита подтянул к себе узел, развязал и смотал мокрую веревку. – Просушить треба. Дойдем до овражка, разложи на солнце, – посоветовал рачительный Лукашевич. – Да и нам не помешает обсохнуть, – поддержал Рядовой, который на середине реки поскользнулся и вымок до макушки. – Под ноги надо смотреть, Ихтиандр, – проворчал Филонов, переживший в связи с падением Семена несколько неприятных секунд. – Сначала оружие протри, потом о себе позаботишься. Масло я тебе дам… |
||
|