Все имена, фамилии и должности персонажей являются вымышленными. Любые совпадения случайны. То же самое относится и к представленным в книге событиям.

Каждый охотник желает знать…

Последним на россыпь известняка спрыгнул Туманишвили, придерживая подбородком ремень СВУ-АС, и залег рядом с Лукашевичем. В тридцати метрах от основной группы Рокотов отдал последние приказания Филонову и Рядовому, хлопнул Никиту по плечу и отполз назад.

Посланная на разведку двойка растворилась в темноте.

Медленно потекли минуты…

Лежащие казаки образовали полукруг, выставив стволы из-за камней и напряженно вслушиваясь в ночную тишину, прерываемую лишь шелестом листьев под порывами прохладного ветерка.

Влад скрючился за трапециевидным валуном, положил Грозу на колено и прикрыл глаза. Выключив зрение, он тем самым активизировал все остальные чувства, более полезные в окружавших его условиях. Ухо уловило шуршание крыльев летучей мыши, затем где-то справа от него со скалы сорвался мелкий камешек и стукнулся об известняк у подножия горы, спереди поток воздуха принес едва уловимый запах погасшего костра. Кто-то из бойцов еде слышно шмыгнул носом.

Напряжены… Это и понятно. За исключением Никитона и меня, для всех это первая боевая операция. Тем более – ночью. Есть от чего впасть в нирвану… Но когда-то начинать надо. Сейчас на нашей стороне внезапность и, вероятнее всего, численный перевес. Так что должны справиться… Большими группами на минирование дорог не выходят. Но нельзя исключать и наличия где-нибудь поблизости более крупного отряда. Вон, если судить по телерепортажам, при нападении на колонны всегда с обеих сторон наваливаются. Однако с той стороны дороги разместиться негде, кустики низковаты. Если только залечь непосредственно перед нападением, минут за тридцать-сорок. Эх, днем было бы проще!… Не ной. Днем не только нам проще…

Рокотов поочередно вытянул вперед руки и Слегка встряхнул кисти, разогревая замерзшие пальцы.

Холодно, блин. Градусов двенадцать от силы. Не хватает еще простудиться… Верно говорят, что полная приключениями жизнь в старости оборачивается сплошными болячками. То тут кольнет старая рана, то там. Исключение составляют геморрой и ожирение. Вот это мне явно не грозит. С моим образом жизни только успевай брюхо набивать. Жирок нагулять некогда. То от албанцев и всякой другой сволочи сматываюсь, то они от меня. Я как татарин, мне все равно – что водка, что пулемет – лишь бы с ног валило. Наступать – бежать, отступать – бежать… Насыщенно живу, понимаешь! Романтично. Покой мне даже и не снится… Вот интересно, начнется очередная заваруха на Балканах или нет? Скоро выборы, Милошевича скинуть попытаются. Просто так он не уйдет. И у мирового сообщества во главе с идиотами-янкесами опять не останется другого выхода, кроме как бомбить. Поддержать, так сказать, оппозицию… А моя невестушка из Белграда ни в какую! Вот ведь подфартило! Знойная парочка патриотов-надомников. Одна в Белграде сидит, другой по горам шляется. Сюрреализм… И детишки небось в папашку с мамашкой пойдут. Такие же неуемные. Со слоганом на устах Новое поколение выбирает эс-триста!. Ни больше ни меньше… Кстати, о киндерах. Этот вопрос стоит серьезно обдумать. Может, так удастся Мирьяшу в Питер выманить?…

[С-300 – зенитно-ракетный комплекс наземного базирования. По своим характеристикам на порядок превышает американские и немецкие аналоги.]

Размышления о планировании здоровой славянской семьи прервали вернувшиеся Филонов с Рядовым.

Экс– браконьер примостился рядом с Владом, Семен залег рядом с Чубаровым.

– Девять человек. Дрыхнут. Поставили часового, но тот мышей не ловит.

– Оружие?

– Калаши и гранаты. Экипированы неплохо, но явно хреново подготовлены. Рассчитывают на авось. Пришли пешком…

– Там точно один отряд?

– Точно. Я до поворота дороги дошел. Никого…

– Понятно, – Рокотов немного приподнялся и подозвал к себе Чубарова, Пышкина и Веселовского. – Значит, так. Я с первой группой выдвигаюсь в лоб, Миша слева, Леша – справа. Обходите немного сзади. Ваша задача – мочить схватившихся за оружие. Только меня не зацепите, я в самом центре поработаю. Бить одиночными и наверняка. Пленных не берите, это моя забота…

Командиры групп молча кивнули.

– Двигаемся медленно и предельно осторожно. Времени навалом, так что лишние десять минут погоды не делают. Никита, сигналь наверх…

Филонов перевернулся на спину и дважды нажал на кнопку фонарика, полуприкрыв ладонью отражатель света. Сидящие на скале в двухстах метрах от них Гречко, Дима Славин и отец Арсений никак себя не проявили, но так и было оговорено заранее. Увидев две короткие вспышки, оставленная наверху троица, заняла боевые позиции и приготовилась.

Рокотов дал отмашку, и казаки пошли вперед, приседая на одно колено через каждые двадцать шагов и прикрывая передвижение товарищей.

Начальник пресс-службы штаба ВМФ Игорь Дрыгало зажал под мышкой кожаную папочку с несколькими чистыми листами, должными имитировать суперсекретные документы, встал на указанное ему место перед объективом телекамеры и подбоченился.

Оператор показал растопыренные пальцы правой руки.

Пять секунд до эфира.

Капитан второго ранга облизал губы.

Так много и так убедительно врать ему еще не приходилось. За все время службы в пресс-центре он встречался с журналистами от силы раз десять. Обычно пресс-релизы отсылались по факсу, а общением с настырными акулами пера и микрофона занимались нижестоящие офицеры.

Но не на этот раз.

Дрыгало очень хотел получить третью большую звездочку на погоны и потому ринулся в бой. В перспективе он мог рассчитывать и на дальнейшее расположение непотопляемого Главкома Самохвалова, и на вхождение в адмиральскую касту, что автоматически означало участие в распределении выделяемых флоту бюджетных средств, которые в большинстве своем расходовались не на поддержание боеспособности кораблей, а на строительство адмиральских дач, оплату загранкомандировок и отпусков, и на другие, не менее важные с точки зрения личного благосостояния вещи.

На флот в целом и на обороноспособность страны в частности Игорю Дрыгало было наплевать.

Его интересовали лишь собственное благополучие и близость к общегосударственной кормушке. Ради пачки зеленых бумажек он был готов предать кого угодно, включая Главкома, но только при условии, что потом за это не придется отвечать. А таких гарантий ему никто не давал. Потому капитан второго ранга пока что стоял на защите интересов Адмиралтейства и не пытался

продавать налево известные ему сведения об истинных причинах гибели Мценска.

Еще не время…

Тележурналист кивнул в ответ на отмашку оператора и поднес микрофон Дрыгало.

– Здравствуйте, Игорь Анатольевич!

– Добрый вечер.

– Первый и, пожалуй, самый главный вопрос: сохраняются ли еще шансы на спасение членов экипажа Мценска?

– Безусловно, – капитан второго ранга изобразил на своем крысином личике усталость, в должной мере разбавленную озабоченностью за жизни терпящих бедствие моряков. – Сегодня только двенадцатое августа. Запаса воздуха хватит минимум до четырнадцатого-пятнадцатого, – Дрыгало уже забыл, что корреспонденту НТВ он назвал иное число, но это было в порядке вещей. Когда начинаешь вдохновенно врать, трудно удержать в голове все подробности лжи. – Мы уверены, что спасательная операция увенчается успехом. Об этом неоднократно докладывали и адмирал Самохвалов, м министр обороны, и командующий Северным флотом адмирал Зотов.

– Как продвигаются работы в настоящий момент?

– К спасательным аппаратам присоединился еще один, более совершенный. С его помощью мы надеемся в самое ближайшее время вскрыть аварийный люк и начать эвакуацию экипажа.

– В прессе появляются статьи о причинах аварии. Называются столкновения с гражданским судном ледокольного типа и айсбергом, – журналист переступил с ноги на ногу. – Как вы можете прокомментировать данные версии?

– Ведется работа по проверке всех версий, – – важно заявил Дрыгало. – Но наибольшее доверие все же вызывают предположения о внутрилодочной аварии и о таране Мценска субмариной НАТО. Президент назначил госкомиссию, которая в ближайшие дни сообщит предварительные результаты…

– Есть ли реакция со стороны стран Запада?

– Что вы имеете в виду?

– Ответ на наши обращения за помощью.

– Это непростой вопрос, – начальник пресс-службы ВМФ шаркнул ножкой. – Вы же понимаете, что Мценск – секретная лодка. И допускать на нее иностранных специалистов мы можем только в самом крайнем случае. Естественно, что тема иностранной помощи рассматривалась. Даже более того… Специальная группа уже вылетела в Брюссель для технических консультаций и координации совместных действий. Но западные эксперты еще не дали своего заключения относительно совместимости переходных люков их спасательных средств с аварийным люком Мценска. Подготовка крепежа может занять слишком много времени. А рисковать мы не имеем права…

Сволочь ты, – подумал корреспондент, сохраняя на лице маску отстраненности. – Тебя бы сейчас на лодку, в полузатопленные отсеки. Посмотрели бы, как запел! И как порассуждал бы о необходимости приема иностранной помощи… Хватит с меня этого позора. Следующий репортаж пусть кто-нибудь другой делает. Сил больше нет с этими уродами общаться.

– Здесь необходимо учесть несколько факторов, – продолжал выкручиваться Дрыгало. – Совместимость спасательных средств, разрушения корпуса лодки, возможности вскрытия люка и пристыковки к нему эвакуационных модулей. Один пример. Английская лодка эл-эр-пять может взять на борт только шесть моряков, а наш Бестор – шестнадцать. Вот и считайте. А ведь каждый раз придется снова задраивать люк, поднимать спасенных на поверхность, снова спускаться к Мценску и опять открывать люк. Можем ли мы подвергать находящихся в лодке людей такому испытанию?

Оператору захотелось бросить камеру и дать капитану второго ранга в рыло.

В журналистской среде официальным объяснениям штабов Северного флота и ВМФ не верили с самого начала. Слишком много лгали все последние годы. И по поводу радиационной опасности списанных лодок, и по поводу инцидентов с матросами, и насчет честности и неподкупности военно-морского начальства.

Оператор сам год назад проводил съемки дачки за миллион долларов, выстроенной по заказу Самохвалова на Рублевском шоссе, и хорошо знал цену словам пресс-секретаря. Тогда съемочной группе даже пришлось вступить в драку с охранниками адмиральских владений, вознамерившимися отнять кассету и хорошенько проучить зарвавшихся, по их мнению, корреспондентов ОРТ.

Но бить Дрыгало было опасно.

Слишком высокопоставленных людей тот прикрывал. Несдержанность телеоператора могла бы обернуться не просто увольнением с работы, а возбуждением уголовного дела и отправкой буяна на годик в Бутырку. Когда речь заходит о подобных персоналиях, журналисты вынуждены терпеть.

Оператор сжал зубы и заставил себя успокоиться.

– К тому же у нас есть ряд вопросов и к норвежским водолазам, – пресс-секретарь ВМФ подвигал бровками и скривился. – Ведь одно дело – работать на нефтепромыслах, и совсем другое – помогать вскрывать люк подводной лодки.

– Им можно показать аналогичный люк, – пожал плечами интервьюер.

– Не все так просто, – Дрыгало решил уйти от прямого ответа. – Но это уже детали. Главное в том, что спасательная операция не прекращается ни на минуту…

Верховный комиссар Организации Объединенных Наций по правам человека Мэри Робертсон была вызвана к Госсекретарю США сразу после возвращения последней из турне по европейским странам.

Практика прямого давления на сотрудников ООН со стороны Госдепартамента была делом обычным и уходила своими корнями далеко в прошлое.

США являлись крупнейшим кредитором ООН и считали возможным получать соответствующие услуги в обмен на свои взносы. Правда, благами от такого сотрудничества пользовались не простые налогоплательщики, а руководители транснациональных корпораций, решавшие, куда и под каким предлогом направлять батальоны голубых касок и на какие страны накладывать удушающее эмбарго. Но это уже нюансы. Во всех странах мира девяносто пять процентов населения не получают ничего взамен тех денег, что ежегодно расходуются бюджетами на поддержание достойного образа жизни сонма международных бюрократов.

– Что по переговорам с Драшковичем? – Мадлен Олбрайт даже не удосужилась поздороваться.

Проблема Югославии спустя год после бомбардировок снова вышла на первое место. Через какой-то месяц в Сербии и Черногории должны состояться выборы Президента республики. А проамериканская часть оппозиции продолжала делить полученные гранты и вяло реагировала на агрессивную политику заокеанского партнера, настаивавшего на проведении предвыборных забастовок и акций неповиновения.

– Опять обещания, – Робертсон уместила свой костлявый зад на краешке кресла. – Драш-кович напуган последним покушением и просит денег на оплату дополнительной охраны.

– Сколько ему нужно?

– Три миллиона…

– Он что, собирается нанимать танковую дивизию? – неприязненно поинтересовалась Олбрайт, облокотившись на край антикварного стола, поставленного в ее кабинете две недели назад взамен современной офисной мебели.

Комиссар по правам человека выпятила подбородок.

Псевдодемократические течения в югославской оппозиции были головной болью не только для самих сербов, но и для всего мирового сообщества, ввязавшегося в балканскую авантюру под чутким руководством Администрации Соединенных Штатов. Противники Милошевича грызлись между собой, вечно были недовольны оказываемой денежной помощью и с завидной регулярностью втягивались в самые разнообразные скандалы: то командировочные уходили на амстердамских проституток, то видного оппозиционера задерживали с полными карманами наркотиков, то полиции приходилось усмирять перепивших ракии демонстрантов.

Всего не упомнишь.

А тут еще ежеквартальные покушения на лидеров карликовых партий. Причем почти все покушения почему-то развивались по одному сценарию – в мишень неприцельно палили из автомата с расстояния в несколько сотен метров и не попадали.

Чудом спасшиеся отряхивали перышки и принимались с удвоенной энергией требовать денег. Что наводило на нехорошие мысли об инсценировках.

– Дадим полтора миллиона и ни центом больше, – твердо решила Госсекретарь.

– Драшкович сбежал в Черногорию, – напомнила Робертсон. – Сидит на вилле тамошнего президента. В предвыборной заварухе, судя по всему, участвовать не собирается.

– Почему?

Верховный комиссар ООН молча пожала худыми плечами.

– Эти славяне все одинаковы, – злобно выдохнула жабообразная чешка, сменившая во время оно имя Мария на Мадлен. – Что сербы, что белорусы. В Минске то же самое происходит…

– Может быть, стоит на время срезать финансирование?

– Поздно. Через полтора месяца в Белоруссии парламентские выборы. Приходится терпеть… Ну и черт с ними! – Олбрайт поправила сбившуюся прядь волос и решила сразу после окончания разговора с Робертсон связаться с давно ожидавшими ее аудиенции представителями другого сербского демократа – Войслава Куштуницы. Но Мэри об этом знать не полагалось. – Как прошли переговоры в Москве?

– Фактически никак, – Мэри грустно наклонила голову. – Сейчас русские озабочены своей субмариной. Им не до разговоров о Чечне. Из шести встреч у меня состоялось только три. С Яблонским, с Ковалевым-Ясным и с Хамакадой. Остальные под благовидными предлогами уклонились…

– Вы контактировали с представителями ПАСЕ?

– Да. Они даже присутствовали при беседах. Но чувствовалось, что нарастает давление со стороны европейских бизнесменов. Формулировки относительно нарушений прав человека стали смягчаться, особенно у французов и немцев. Из-за повышения цен на нефть они стараются не конфликтовать с Москвой. Финны так просто отказались от контактов с нашей делегацией…

Олбрайт нахмурилась.

Вялотекущая война в Чечне не приносила каких-либо ощутимых результатов. С окончанием активной фазы применения авиации и артиллерии пошла на убыль и истерия, связанная с гибелью мирного населения. Ибо сложно убедить обывателя в том, что прочесывающие чеченские села роты русской милиции уничтожают за один заход две-три сотни жителей. Даже истошные вопли Сергея Адамовича Ковалева-Ясного, кавалера ичкерийского ордена Честь нации, напоминающего позолоченное блюдце на широкой зеленой перевязи через плечо, не производили нужного эффекта.

К крикам Адамыча давно привыкли и в России, и в Европе, и в Америке.

Особенно подорвала имидж правозащитника одна публикация в известной английской газете, где периоды повышенной активности Ковалева-Ясного напрямую увязывались с поступлениями на его банковские счета в Брюсселе и Вене. Настырные журналисты раскопали копии финансовых документов и представили их на суд общественности. Теперь Адамыч половину своего времени был вынужден тратить на то, чтобы оправдываться. А оправдания, как известно, никому еще популярности не добавляли…

– Каков ваш прогноз голосования на осенней сессии ПАСЕ?

– Вероятно, Россию немного пожурят, и на этом все закончится, – осторожно предположила Робертсон. – Нам не удалось получить новых документальных доказательств убийства мирных граждан. Одни слухи. Наши эксперты трижды выезжали на места якобы массовых захоронений, и каждый раз информация оказывалась ложной.

– Русские с вами ездили?

– Естественно. Они обеспечивали охрану и сопровождение…

– Возможно ли представить ситуацию таким образом, чтобы создалось впечатление о намеренном изъятии тел убитых за несколько часов до приезда наших экспертов?

– Затруднительно, – в голосе у Робертсон появились гнусавые нотки. – Там нет никаких следов захоронений.

– Умелая маскировка, – предложила Олбрайт.

– Я не стану такое озвучивать.

– От вас это и не требуется. Ваша задача – не опровергать. Отвечайте: Без комментариев. Остальное сделают другие, – Мадлен уже рассчитала комбинацию с привлечением депутатов ПАСЕ из Прибалтики, Польши и Словакии, и теперь добивалась от Робертсон обещания не ставить палки в колеса.

– Хорошо, – вздохнула Верховный комиссар ООН.

– И сориентируйте членов делегации. Никаких комментариев. Только общие слова. Русские продолжают уступать по многим позициям. А успех прошлого года следует закрепить…

Расправу над Югославией и фактическое отделение Косова Госсекретарь почитала за свой крупнейший успех на ниве международной политики. Вряд ли его удастся повторить. Но стремиться к этому стоит.

Пока на пути американского бульдозера самым крупным препятствием оставалась Россия – ослабленная, многократно преданная собственными правительствами, растаскиваемая на куски, но еще достаточно сильная, чтобы с ней необходимо было считаться.

Покончив с Россией, можно было бы приниматься за мелкие очаги сопротивления.

Пятая колонна, собранная из самого разного псевдодемократического и псевдолиберального сброда, получила приказ действовать открыто. Стесняться было уже некого. Патриотов загнали в угол, из кабинета министров вышвырнули последних сопротивляющихся, на должности контролеров за всеми естественными монополиями поставили своих людей. Со дня на день неискушенному в кулуарной борьбе новому Президенту России должны были принести на подпись доктрину национальной безопасности, разработанную в тихих кабинетах Лэнгли. Подписав сей документ многозначного толкования, Глава Государства положит начало окончательному развалу постскифской империи.

Оставался последний рывок.

И огромная роль в нем отводилась непокорной Чечне.

Рокотов выглянул из-за ветки боярышника и пересчитал темные фигуры.

Все верно. Девять.

Один сидит, облокотившись спиной на ствол акации и положив голову на колени. Часовой. Судя по спокойному дыханию, видит уже третий сон.

Остальные разлеглись возле потухшего костерка, накрытого сверху изогнутым куском жести. Потому-то его огонь и не был виден со скалы. Местоположение бандитского отряда выдала сигарета.

Шестеро сбились в кучу, двое устроились в некотором отдалении.

Влад бесшумно отступил на несколько шагов назад, снял с плеча Грозу и передал ее в руки Денису Фирсову.

Пленных необходимо брать голыми руками. Биолог наклонился к самому уху Филонова. – Часового и лежащих в стороне от группы мочите сразу. Остальных – если попытаются поднять стволы.

Никита кивнул головой.

Рокотов поводил плечами, разогревая мышцы, присел, вытащил из карманов парочку кастетов из шероховатой черненой стали и просунул пальцы в отверстия. Кастеты ему подарил приятель Гоблина по кличке Мизинчик [персонаж романа Д. Черкасова «Канкан для братвы»]. Браток весом в полтора центнера получил свое погоняло за привычку интеллигентно оттопыривать мизинец, когда поднимал штангу в спортзале или прикладывал утюг к жирному брюху проштрафившегося барыги.

Кастеты были хороши, сделаны с душой и пониманием их предназначения.

Никаких шипов, острых выступов и прочей ерунды, чем грешат изделия, вышедшие из рук дилетантов. Гладкая округлая поверхность ударной грани и сферические выпуклости в нижней части.

Влад переступил через поваленный ствол, миновал проплешину в густой траве: и вплотную приблизился к спящему часовому.

С расстояния в несколько метров было видно, что оружие шестерых боевиков сложено в пирамиду немного в стороне от потухшего кострища. Чтобы его схватить, им потребуется не одна секунда. Автомат часового был прислонен к акации. Оставались двое, расположившиеся по другую сторону от куска жести. Они лежали в обнимку со стволами и представляли для Рокотова реальную опасность.

Биолог сделал шаг на залитое лунным светом пространство и резко поднял правую руку вверх.

По этому сигналу Филонов, Лукашевич и Веселовский почти одновременно вдавили спусковые крючки.

Две ВСС и одна Гроза выплюнули девятимиллиметровые пули.

Голова часового взорвалась темными брызгами. Тело мгновенно вытянулось в струнку, откатилось вбок и забилось в агонии.

Лежащих отдельно двоих боевиков динамическими ударами пуль отбросило на метр в сторону и пропороло очередью, выпущенной Васей Славиным, засевшим с противоположной стороны бандитского лежбища.

Рокотов прыгнул вперед.

Ошалевшие от стремительного нападения боевики заполошно раскатились в стороны, и тут между ними появился Влад, в своем мохнатом одеянии напоминающий озлобленного вторжением на свою территорию лесного духа из детской сказки.

Первому досталось худому чеченцу с жиденькой бороденкой.

Кастет попал точно в солнечное сплетение. Ичкерийский волк хрюкнул, согнулся пополам и потерял сознание.

Второго, не успевшего вскочить на ноги, Рокотов успокоил ударом ребром стопы в горло и развернулся к остальным. Двое бросились на Владислава, двое ринулись к оружию.

Влад ушел в низкую стойку, перекатился назад, по пути сбив локтем задребезжавший жестяной лист, и встретил первого нападавшего прямым ударом в область грудины. Кость хрустнула, боевик по инерции проскочил дальше и кулем свалился в жухлую траву, где на него обрушился выпрыгнувший из-за дерева Лукашевич, добавивший пудовым кулаком по плешивому затылку. Второй чеченец попытался изменить траекторию движения и обогнуть перешедшего в контратаку Рокотова, но не успел, налетел лбом на железку и перекувырнулся в воздухе, взметнув вверх руки.

Сухой треск очереди ПП-90 возвестил о том, что с остававшимися на ногах чеченцами покончено. До своего оружия они так и не добрались.

Из кустов вылетели Филонов, Веселовский и Чубаров, перебросили стволы за спины и заранее приготовленными кусками веревки связали руки мычащим оглушенным боевикам. Рот каждому пленному заткнули кляпом.

– Готово! – бодро отрапортовал Чубаров.

– Куда этого? – задумчиво спросил Лукашевич, пиная ногой неподвижное тело.

– Пеленай, и к остальным, – Влад проверил пульс у троих связанных бандитов. – Жить будут. Но недолго…

Подполковник Бобровский вывесил увеличенный кадр аэрофотосъемки на световой экран и отступил на шаг.

– Вот так…

Майор Сухомлинов поправил сползшие к кончику носа очки.

– И что?

– Пока ничего, – Бобровский заложил руки за спину. – Радуюсь тому, как далеко вперед шагнула наша техника. Разрешающая способность выше штатовских аналогов раза в два. Если не в три…

– Зато у них в основном цифровые образцы, а не аналоговые, – покачал головой майор. – При увеличении мы упираемся в размер зерна.

– Не мешай наслаждаться.

– Тебе помешаешь! – хихикнул Сухомлинов. – Враз в бараний рог скрутишь. Ты ж у нас теперь полевой агент. Можно сказать, коммандо.

Бобровский погладил себя по выступающему животику.

– Ну, коммандо не коммандо, а кое-что можем, – совместное с Рокотовым участие в боевой операции по обезвреживанию ядерного заряда привело к тому, что подполковник всерьез занялся своим здоровьем. Он стал меньше курить, дважды в неделю посещал тренажерный зал, где терзал себя на разнообразных снарядах, и записался в секцию рукопашного боя, которую специально для сотрудников вел старший инструктор спецназа ГРУ.

Молодые офицеры с недоумением поглядывали на пузатого аналитика, воспылавшего любовью к приемам смертоубийства, но старались происходящее не комментировать.

Бобровский за год тренировок заметно посвежел и сбросил полтора килограмма. Что, впрочем, при его весе было равнозначно скидке в пять долларов при покупке шестисотого мерседеса. Он прилежно выполнял все домашние задания инструктора, пытался не отставать от группы, самоотверженно выходил на контактные схватки и мужественно терпел удары. Его, естественно, немного жалели и в полную силу не били. Однако контактный бой не всегда предсказуем, и подполковник регулярно радовал Сухомлинова и остальных работников аналитического центра Главного Разведуправления в Кубинке свежими синяками на своей круглой довольной физиономии.

– Гриша, чего ты хочешь тут увидеть? – спросил майор.

– Не знаю, – Бобровский провел пальцем по глянцевой поверхности фотографии. – Возможно, просчитаю маршрут движения боевиков, если те попытаются спуститься в предгорье.

– Брось ты это дело, – Сухомлинов страдальчески скривился. – Все равно твои экзерсисы никому не нужны. За бабки чучмеков пропустят хоть до Москвы…

– Как ты помнишь, нам поручен тактический обзор.

– Помню.

– Вот и введем абзац потенциальных маршрутов…

– Зачем?

– Пусть будет, – Бобровский уселся во вращающееся кресло перед дисплеем недавно приобретенного для нужд аналитиков панельного компьютера Windrover LP2001 АТ7 iP-3-1000. Красиво оформленный доклад – путь к успеху. И чем больше в нем подпунктов, тем лучше. Начальство сие любит.

– Тогда заодно сделай цветную графическую схему.

– Обязательно.

– И приложи таблицы соотношений…

– Само собой… Стоп, соотношений чего к чему?

– Я почем знаю? Это же твой доклад, – развеселился майор. – Вот ты и решай, что с чем соотносить. В Генштабе такое усердие в цене. Глядишь, в центральный аппарат переведут, бумажки перекладывать.

– Мы люди подневольные, – подполковник оттолкнулся ногами и проехал в кресле вдоль стола.

Его энтузиазм понемногу угас.

Толку от грамотных подсчетов, как верно заметил Сухомлинов, было немного. Аналитические справки поступали в Генеральный Штаб, там обрабатывались и уже в виде приказов направлялись командирам соединений, которым не было никакого дела до стратегического планирования и которые в большинстве своем считали труд аналитиков бессмысленной тратой времени. Генералам было важнее повоевать, а не подумать.

Контртеррористическая операция в Чечне имела под собой чисто коммерческую основу.

Куда– то надо было девать излишки оружия, кому-то потребовалось присвоение очередного звания, как-то следовало обкатать армию в реальных боях. А заодно и поправить материальное положение участников маленькой, но победоносной войны. Так повелось еще с Вьетнама и Афганистана. Год боевых действий -и сотни миллионов долларов благополучно оседают в карманах всех соучредителей концессии. По сравнению с роскошными виллами и крупными счетами в европейских банках жизни рядовых солдат и простых боевиков ничего не значат.:;

Бабы других нарожают.

– Ладно, – Бобровский потянулся. – В любом случае доклад делать придется. Хотим мы этого или нет… Кстати, а что ты так увлеченно читаешь?

– «Двойной заговор», – Сухомлинов показал подполковнику яркую обложку раскрытой книги. – Чертовски занимательно. А с учетом тех документов, к которым мы с тобой имеем доступ, занимательно вдвойне.

– Надеюсь, Сережа, сей труд не про жидомасонов?

– Обижаешь! – майор вложил между страниц закладку и захлопнул книгу. – Разбор предвоенной ситуации и анализ настроений высшего руководства Красной Армии. По всему выходит, что, если б дядя Джо [И.В. Сталин] не замочил Блюхера, Тухачевского и Якира, гражданин Шикльгрубер принимал бы парад Победы на Красной площади еще осенью сорок первого…

– Весьма возможно, – согласился Бобровский. – Ты слышал про последние изыскания Савельева из Внешней разведки?

– Нет, – заинтересовался Сухомлинов.

– Рассказываю, – подполковник сцепил руки на животе. – Миша вернулся к истории Клинтон-Левински и связал ее с Олбрайт.

– Каким образом?

– Ты дослушай сначала. Так вот, он немного покопался в прошлом Моники и вышел на ее контакты с представителями одной еврейской организации, поставлявшей кадры Моссаду. Затем проверил, как именно Моника попала на стажировку в Белый дом. История немного туманная. Неясно, кто рекомендовал сопливую девчонку на достаточно ответственный пост. Пусть даже стажером. Белый дом все-таки, не хухры-мухры… Сенатор, дружок ее родителей, отпал. Не просил он за Монику. Все получилось как бы само собой…

– Само собой не бывает, – Сухомлинов покачал головой.

– Естественно. Вот первая странность, за которую и зацепился Савельев. Месяц голову ломал, зачем все это надо. И тут его озарило. Левински – подводка к объекту на предмет психокодирования…

– Метод?

– Введение в организм психотропных веществ и закладка программы.

– А служба безопасности? Они ж берут анализы всей еды и всех напитков…

– Именно! – радостно улыбнулся Бобровский. – На то и был расчет. Моника ввела препарат через свой ротик, когда обхаживала Билла. Всасывание кожных покровов детородного органа ничуть не хуже, чем слизистой. Первые контакты были пробными, затем последовали два или три рабочих. Самой Левински, естественно, ввели противоядие…

– С точки зрения биологии возможно, – Сухомлинов почесал за ухом. – Но зачем тогда было раздувать скандал?

– Монике, вероятно, недоплатили. Попытались, как это свойственно иудеям, сподвигнуть ее на дальнейшее сотрудничество под знаменем! священной и бескорыстной борьбы за израильские интересы. А девочка не согласилась. И устроила истерику…

– Хорошо, в качестве версии принимается. Но при чем тут Мадленка?

– Эта старая сволочь и была пультом управления. Левински заложила реакцию на кодовое слово, а Олбрайт вводила дальнейшие программы. Госсекретарь может встречаться с президентом без свидетелей…

– Остается перманентный аудиоконтроль помещений, – майор щелкнул пальцами. – Сотрудники Секретной Службы были обязаны прореагировать. Там не лохи сидят. Любой психологический наезд – и Мадленке бы не поздоровилось.

– В Моссаде тоже не дураки. Они явно выстроили реплики Олбрайт таким образом, чтобы было не придраться. Какое-нибудь сложное словосочетание – и понеслось. Дурачок Билли начинает действовать как робот. Слушает все то, что вещает Мадлен, и воспринимает это как руководство к действию… Простейший пример – Югославия. Милошевича можно было дожать на уровне дипломатии. Он и так сепаратно шел на переговоры по Косову.

– Но недостаточно активно, – возразил Сухомлинов. – Без огонька. Соглашения подписывал, однако мало что по ним выполнял.

– Верно. Хотя в дипломатии даже частичный успех считается победой. Додавить Милошевича было можно. Сдал бы он Косово, как пить дать. Еще полгодика переговоров в Рамбуйе, и Милошевич согласился бы на присутствие в крае международных наблюдателей. А затем и на контингент ООН…

– Принимается, – кивнул майор.

– Теперь смотри, Сережа, что вышло. Югославы стараются сохранить лицо, европейцы им в этом не мешают. Переговоры идут, шатко-валко, но идут. И тут вдруг Штаты волевым усилием принимают решение об ультиматуме. Зачем?

– Ускорение процесса, – предположил Сухомлинов.

– Ультиматумом процесс не ускоришь.

– Янкесы так часто делают, – не согласился майор. – Привыкли, что в последние десять лет все их слушаются.

– Ага! – хмыкнул Бобровский. – И одновременно с этим заявляют о том, что с нетерпением ждут Милошевича на скамье подсудимых в Гааге. Странный какой-то ультиматум, тебе не кажется? Все вместе: и этнические чистки, которых, как оказалось, никто не проводил, и требования выдать международному трибуналу законного президента, и угрозы бомбардировок… Причем, заметь, ультиматум идет вразрез с договоренностью самих Штатов с европейцами. И невыгоден ни Европе, ни Америке.

– Хорошо. А в чем выгода Израиля, если иудеи все это замутили?

– Отвлечение внимания от своего региона и замыкание агрессивной псевдоисламской дуги Алжир – Южный Ливан – Косово – Кавказ – Афганистан – Джама и Кашмир – Пенджаб – Таиланд. До момента балканской войны в дуге имелся пробел. Теперь его не существует. Более того. Со времени мирового кризиса девяносто седьмого года инвестиции в экономику Израиля уменьшились в два раза. Вот они и придумали ход, с помощью которого вытянули из штатников лишние сорок миллиардов на вооружение.

– Да, такую вероятность исключать нельзя… Но создание панисламской дуги опасно для самих евреев, – рассудил Сухомлинов. – Что, если она развернется в их сторону?

– Вот тут, Сережа, я бы хотел обратить твое внимание на политику Израиля по отношению к соседям. Иудеи на самом деле и не собираются жить с ними в мире. Ибо в таком случае они лишаются невозвратных кредитов на оборону. А без посторонних вливаний эта страна не выживет. Им все время нужен враг у своей границы. В противном случае иудеям останется только выращивать апельсины и торговать грязями с Мертвого моря, что с финансовой точки зрения невыгодно… Без внешней угрозы Израиль теряет девяносто процентов своего влияния и становится рядовой маленькой и очень захудалой страной.

– Зачем им тогда мириться с палестинцами?

– А кто сказал, что они действительно настроены на мирный исход? – вопросом на вопрос отреагировал Бобровский. – Ведь каждый раз, как процесс близится к завершению, что-нибудь происходит и все возвращается на круги своя. Спровоцировать Арафата и компанию – раз плюнуть… Достаточно стычки израильтян с группой арабских подростков или пары фраз на митинге. И мы видим, что так и получается.

– По-твоему, Мадленка готовится к очередной пакости?

– Я этого не исключаю. Больно спокойно все идет…

– А Югославия? Там вроде бы пока все на точке замерзания.

– Погоди немного. Через месяц там выборы. Вот и увидишь…

– Думаю, Милошевичу не усидеть, – констатировал майор. – Больно много денег сейчас у оппозиции. Янкесы только за последние полгода перевели Драшковичу, Куштунице и Джинджичу сотню миллионов. И Аркан очень удачно погиб…

– Се ля ви. Хотя Ражнятовича могли грохнуть по более приземленным мотивам. Типа коммерческих.

– Что-то не верится…

– Мне тоже. Но информации – ноль… Ладно, пора за работу. Цветные схемы, говоришь? – подполковник Григорий Владимирович Бобровский с чекистским прищуром уставился на кадр аэрофотосъемки.

– А через год его маненечко того,

И тут всю правду мы узнали про него -

Как он парламент расстрелял,

Как он дочурку прикрывал,

Как с олигархами страну разворовал…

– Я слышал иной вариант последней строчки, – Рокотов вышел из-за куста и встал рядом с перебирающим гитарные струны Васей Славиным, – Как он Вована в президенты продвигал… Собственно говоря, а откуда здесь сей щипковый инструмент?

– У этих придурков с собой был, – Вася мотнул головой в сторону связанных чеченцев, выложенных рядком на траве. – Музыканты, блин…

– Ясно, – Влад повернулся к Филонову. – Ну что, светает. Пора допросить наших юных друзей.

Никита свел брови к переносице и вытянул из ножен широкий изогнутый клинок.

– Ну-ну-ну, – Рокотов погрозил экс-браконьеру пальцем. – В угол поставлю! Кто ж с самого начала резать начинает? Надобно интеллигентно, может, они сами все расскажут.

На лицах сидящих вокруг Славина казаков появилось скептическое выражение.

– Попитка – не питка, – с грузинским акцентом заявил Владислав. – Итак. Остаются Никита, Леша и я, разумеется. Остальные – в круговую оборону…

– Давай я останусь, – предложил Туманишвили.

– Не надо. Кровь у тебя горячая, оглянуться не успеем, как ты их всех перебьешь. А тут подходец тонкий нужен… Вы пока отдыхайте. И ребят смените, а то они уже четвертый час на постах торчат.

– Яволь, – ответил за всех громила Лукашевич и легко поднялся на ноги. – Все, мужики, пошли…

Когда казаки скрылись в зарослях, окружавших поляну с кострищем, Рокотов вопросительно посмотрел на Филонова.

– С кого начнем?

– Этот хрен справа вроде юнец совсем.

– Согласен. Леша, тащи его сюда…

Абдула Бицоев с трудом разлепил веки, когда ему на голову обрушился поток холодной воды.

Подробностей ночной схватки он не помнил. В памяти остались лишь мечущиеся неясные тени, крики товарищей, внезапно возникшая перед ним мохнатая фигура и сверкнувшая перед глазами молния, когда ему в лоб попало что-то твердое.

Страшно болела голова.

Абдула попытался сесть и размять руки, но не смог. Кисти и лодыжки были надежно перемотаны тонкой нейлоновой веревкой.

– Очухался, гаденыш, – чувствительный удар носком сапога под ребра заставил Бицоева сфокусировать зрение на склонившихся над ним трех мужчинах в камуфляже.

Их лица, перемазанные темно-зелеными полосами, не предвещали ничего хорошего.

– Жить хочешь? – вежливо поинтересовался молодой парень, присев на корточки.

Бицоев втянул голову в плечи и промолчал.

– Не понимает, – удрученно констатировал парень и пощекотал кадык Абдулы кончиком узкого кинжала. – Или глухой… Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш? Абла эспаньол?

Абдула зажмурился.

Парень перешел с русского на неизвестные молодому чеченцу языки.

– Перестань придуриваться, – Бицоеву опять врезали под ребра.

Абдула послушно открыл глаза и уставился на мужчин.

– А представляете, если он сейчас заявит Ватакуши ва вакаримасен? – хмыкнул парень. – Чо тогда делать будем?

– Это по-каковски? – спросил стоящий в паре шагов от чеченца суровый мужик.

– По-японски. Я вас не понимаю…

– Вряд ли, – поморщился мужик и погладил висящие на ремне ножны. – Давай ему палец отрежем. Сто к одному, что запоет…

– Лучше ухо, – вмешался третий.

Бицоев задергался и замычал, пытаясь вытолкнуть языком кляп.

– Ба-а! – обрадовался парень. – Да мы просто кляп забыли вынуть! Ну-ка, ну-ка… – лезвие перерезало ворсистый шнур. – Будешь говорить?

– Буду, – выдохнул Абдула и зашелся в приступе кашля.

– Будет, – удовлетворенно сказал Рокотов и сел рядом с пленником. – Давай, вещай…

– Это все они… – чеченца мелко трясло.

– Не, брат, так не пойдет! – Влад поднес к глазу бывшего боевика острие ножа. – Для начала – кто ты такой?

– А-абдула Б-бицоев… -

– Что вы тут делали?

– Д-дорогу м-минировали.

– Зачем? – с невинным видом поинтересовался Рокотов.

– Федералы д-должны были проехать. 3-за-втра. Мы и-их ждали.

– А откуда ты знаешь, что именно завтра и именно по этой дороге?

– Это не я… Это с-старшие сказали.

– И вы что, вдевятером собирались брать колонну?

– Нет, – Бицоев закрутил головой. – Сегодня вечером ребята д-должны подойти!

Влад оглянулся на Филонова. Тот еле заметно кивнул.

– Сколько человек идут вам в помощь?

– Н-не знаю…

– Точно?

– Аллахом клянусь!

– Ты при мне Аллаха не поминай! – Рокотов несильно стукнул Абдулу кулаком в челюсть. – Не люблю, когда уроды вроде тебя язык распускают! Ишь, мусульманин нашелся! Да таких, как ты и твои дружки, в приличной исламской стране палками на площадях охаживают… Быстро вспоминай, сколько человек в отряде! Десять, сто, двести?

– Давай все-таки что-нибудь отрежем, – кровожадно предложил Веселовский. – Здорово память прочищает.

– Успеется, – Владислав прижал кончик клинка к щеке Бицоева. – Ну, вспомнил?

– Человек сорок! – выкрикнул чеченец, пытаясь отстраниться от ножа. – Точно брат знает!

– А где брат?

– Там лежит…

Веселовский подошел к оставшимся троим пленным.

– Который из них? – Рокотов за волосы приподнял голову Абдулы.

– В середине… – от хваленых вайнахских смелости и семейных традиций не осталось и следа.

Бицоев был готов на все, лишь бы спасти собственную жизнь.

– Оч-чень хорошо, – Влад подозвал Никиту. – Забей ему обратно кляп, а мы пока с братцем потолкуем…

Лидер питерского отделения партии Молодые Христианские Демократы Виталий Мелонов по кличке Дыня был рыжим конопатым толстяком с повадками комсомольского активиста.

Благодаря абсолютной беспринципности, корыстолюбию и тяге к стукачеству, жизнь у Дыни складывалась удачно. Покрутившись годик в псевдодемократической тусовке и немного поправив свое материальное положение, Мелонов занял пост председателя карликовой партии. Никакого веса в городе христианские демократы не имели, однако всегда очень вовремя выступали в поддержку действий западных держав и регулярно получали финансовую подпитку от своих европейских коллег.

Фактически, Дыня со товарищи представляли из себя пятую колонну, пусть не очень многочисленную, но всегда готовую к пикетам и участию в антироссийских демонстрациях, кои время от времени организовывались старшими товарищами из Яблока или ДемРоссии.

– Руслану надо помочь, – протянул Мелонов, разглядывая сидящих перед ним двух прыщавых юнцов. – Этот Воробьев уже достал…

Проблема Руслана Пенькова заключалась в следующем: известного педераста-демократа опять обидели статьей в Комсомольской правде, обвинив в пособничестве убийству, случившемуся больше года назад в темном подъезде дома на канале Грибоедова. Пеньков, ничтоже сумняшеся, подал в суд и теперь добивался выплаты ста тысяч рублей за нанесенный моральный ущерб.

На пару с Пеньковым в суде выступал адвокат

Юлий Карлович Шмуц, славный тем, что еще в доперестроечные времена был исключен из коллегии за поведение, позорящее звание защитника. Он обобрал семью посаженного в камеру директора овощебазы, объясняя свои действия необходимостью дать взятку прокурору, и даже уволок из гаража подзащитного пять новых покрышек для Жигулей, которые в тот же день загнал на авторынке. А когда родственники подследственного потребовали деньги назад, Шмуц сымитировал потерю памяти и напрочь отказался понимать, о чем речь.

– А кто этот Воробьев? – почтительно спросил один из юнцов.

– Сволочь первостатейная, – зло выдохнул Дыня. – Бывший военный прокуроришка. Сейчас адвокатом у Комсомолки служит. Пенькова совсем достал…

С Андреем Воробьевым у Руслана со Шмуцем это уже был не первый процесс. Все предыдущие они проиграли. Адвокат с птичьей фамилией виртуозно жонглировал статьями кодексов и юридическими прецедентами, в результате чего манерному гомику приходилось раз в три месяца оплачивать судебные издержки.

Шмуц только икал и разводил своими загребущими ручками.

– Я вам дам адресок этого адвокатишки, – Мелонов порылся в куче бумаг на столе. – Живет возле Чернышевской, на Чайковского… Дом номер тридцать восемь…

– Там РУБОП рядом, – испугался второй юнец.

– Ну и чо?

– Боязно…

– Я могу другим поручить, – скривился Дыня.

– Не надо, – у первого юнца взыграла гордость. – Уделаем в лучшем виде. Чо надо-то?

– Пугануть как следует, – Мелонов поджал толстые, лоснящиеся от недавно съеденного гамбургера губы. – Рожу набить. И предупредить, чтоб не борзел.

– Говорить, за что?

– Обязательно. Пусть знает… Юнцы переглянулись.

– Сколько платишь?

– По три штуки, – Дыня извлек из ящика стола перетянутую аптечной резинкой пачку мятых десятирублевок. – Держите…

Старший из парочки хулиганов сунул пачку в карман куртки.

– Сделаем. Когда надо?

– Вчера, – надулся лидер христианских демократов. – Дня за три справитесь?

– Ну…

– Тогда идите…

Дыня подождал, пока юнцы выйдут на улицу, затем достал из ящика вторую пачку, толще предыдущей, и бросил себе в дипломат. Пеньков заплатил за организацию нападения на Воробьева двадцать тысяч, но по червонцу на рыло восемнадцатилетним бакланам было слишком жирно.

Хватит с них и шести.

Причем на двоих.

А остальным четырнадцати Мелонов сам найдет достойное применение.

Лидер христианских демократов посмотрел на часы.

Полдень.

Через пятнадцать минут у него назначена встреча с председателем общественного движения За права очередников Николаем Ефимовичем Ковалевским, вместе с которым Дыня выступает в поддержку одного малоизвестного кандидата в депутаты на предстоящих в октябре довыборах в Госдуму по двести девятому округу.

Мелонов потянулся и развернул вощеную бумагу.

За четверть часа он успеет съесть еще парочку гамбургеров.

Ахмед Бицоев оказался орешком покрепче своего насмерть перепуганного брата.

Когда его привели в чувство, облив водой из ведра, он тут же принялся материться, плеваться во все стороны и бурчать под нос угрозы в адрес казаков. Пришлось дать Ахмеду по роже.

Невоспитанный вайнах на полминуты замолчал, но по прошествии времени все повторилось сначала. Правда, теперь чеченец не матерился и не плевался, а выкрикивал лозунги.

Как на митинге в поддержку независимости Ичкерии.

Рокотову это быстро надоело, и он угомонил Бицоева тычком сложенных копьем пальцев под ухо. Потерявший сознание чеченец затих.

Третий пленный, которому Влад в пылу ночного боя засадил кастетом в грудину, в сознание не приходил. Дышал он неровно, с хрипами, и было ясно, что без квалифицированной медицинской помощи до вечера он не дотянет.

Оставался последний.

Как поведал деморализованный Абдула, Бахтияр Шарипов исполнял в отряде роль смотрящего и подчинялся напрямую Арби Бараеву. Соратникам по борьбе из чужих тейпов полевой командир не очень-то доверял. Потому и отправлял с каждой диверсионной группой своих дальних родственников, наделяя их полномочиями командира отряда.

Бахтияру отвесили пару звонких оплеух и усадили спиной к стволу акации.

– Когда к вам в помощь придут основные силы? – с места в карьер начал Рокотов.

– Вайнахи с гяурами не разговаривают, – гордо заявил Шарипов и отвел глаза в сторону.

– Так, и этот туда же, – проворчал Веселовский.

– Нежелание говорить лечится быстро, – Влад достал тонкий шнур, на котором через каждые пять сантиметров были завязаны узелки, и покрутил им у носа Бахтияра. – Старинный испанский метод. Надевается на голову и затягивается. Воздействует на определенные нервные узлы. Даже убежденные еретики через несколько минут становились шелковыми… А это не поможет, так я тебе, идиоту, в тройничный нерв иголку суну и начну поворачивать.

Шарипову было неведомо, что такое тройничный нерв, поэтому он с презрением посмотрел на перемазанного камуфлирующей краской парня.

– Я – вайнах. Меня не испугаешь…

– Анекдот на эту тему, – Рокотов отвлекся от связанного пленника и повернулся к приятелям. – Приходит латыш из школы. Бежит к маме и говорит: Мама, мама! Сефотня мы проходили умножение. Нас спросили, сколько будет тфажды тфа, и я перфый отфетил!. Это не утифительно, Янис, – говорит мама. – Феть ты же етинстфенный латыш ф классе!. Следующий день. Опять пацан прибегает из школы. Мама, мама! Сефотня у нас было прафописание, и я перфый фее палочки нарисофал!. Это не утифительно, Янис. Феть ты етинстфенный латыш ф классе!. Третий день. Мама, мама! Мы сефотня с мальчишками пиписьками мерялись, и оказалось, что у меня самая тлинная!. Это не утифительно, Янис, феть тебе уже тфадцать три гота!…

Алексей заржал, через секунду к нему присоединился Никита.

Не понявший шутки Шарипов зло сверкнул глазами.

– Вот так-то, – Владислав развернулся к Бахтияру. – Что же касается тебя, то скоро тебе и меряться будет нечем.

Филонов присел рядом с пленником, рывком перевернул того на живот и внимательно посмотрел на его руки. На среднем пальце правой руки у Шарипова был вытатуирован перстень с залитым тушью прямоугольником, означавшим полностью отбытый срок наказания, на безымянном – перстень с трехзубцовой короной и тремя отходящими от нее лучами.

Авторитет.

Левую руку украшало изображение тигриной морды на тыльной стороне ладони. В зоне принадлежал к отрицаловке.

Никита нехорошо улыбнулся подмигнул Владу.

– Ща все будет!

Шарипов почувствовал, как лезвие ножа вспороло его брюки, и забился, пытаясь перевернуться на спину.

– Я тебя в попу – вжик!

И ты больше не мужик! – пропел Филонов.

Бахтияр истошно заорал.

Никита резко расстегнул молнию на вороте комбинезона.

Лежащий вниз лицом Шарипов сей звук идентифицировал как расстегивание ширинки и забился еще пуще.

Филонов поднял с земли короткое округлое полено и пощекотал им сведенную судорогой задницу гордого вайнаха.

Рокотов посильнее прижал Бахтияра к земле, не давая ему обернуться.

– Я тоже буду, – поддержал Никиту Веселовский и вжикнул молнией на кармане своего комбинезона. – Давай разыграем, кто первый.

– Можно, – громко согласился Филонов. – Монетка есть?

– Грязные свиньи!!! – завизжал Шарипов. – Собаки!!!

– Не суетись, – Влад вдавил лицо чеченца в траву. – Мы же не звери. Даже вазелин приготовили.

– Не хочу вазелин! – притворно заныл Веселовский. – Не те ощущения!

Филонов зажал рот ладонью, чтобы не расхохотаться, и показал Алексею кулак. Веселовский пожал плечами.

– Я все скажу, что вы хотите! – зарычал Шарипов, безуспешно пытаясь вырваться из железной хватки биолога.

– Вот это другое дело, – обрадовался Рокотов. – Погодите, ребята… Наш гость испытывает жгучее желание поделиться с нами своими мыслями. Так сколько человек в отряде?

На глубине восьмидесяти пяти метров, когда спасательный аппарат Бестор пошел по пологой дуге вдоль зарывшегося носовой частью в ил корпуса Мценска, в переплетении трубопроводов мини-подлодки что-то щелкнуло.

– Стоп машина! – рявкнул командир Бестора.

Механик мгновенно опустил вниз тумблеры реостатов. Гул трех электродвигателей стих.

– Давление?

– Норма, – бортинженер обвел глазами шкалы приборов.

– Балласт?

– Норма.

– Батареи?

– Норма.

– Напряжение?

– Норма…

– Аварийный запас?

– В порядке.

– Температура в системе?

– Нормальная…

– Тогда что это было? – командир прислушался.

– Хрен его знает, – мрачно выдал механик. – Посудине сто лет в обед. Где-то пробило…

Бестор по инерции прошел еще три десятка метров над еле видным в свете прожекторов серым корпусом АПРК и остановился возле паруса рубки, правая часть которой была смята страшным ударом форштевня авианосного крейсера Адмирал Молотобойцев.

Из ила совсем рядом с субмариной торчала оторванная и искривленная рулевая лопасть.

Это погружение было уже четвертым за сутки.

В преддверии подхода норвежского судна с командой глубоководных водолазов активность спасательной операции возросла. Глубоководные аппараты работали без перерыва, но результата не было.

Несмотря на то что лодка лежала на дне с минимальным левым креном в три градуса, надежно пристыковаться к люку так и не удавалось. Бестор и два Приза раз за разом садились на комингс-площадку, закреплялись, начинали качать воду и спустя час совершали отстыковку, когда кончался запас энергии в старых изношенных аккумуляторах.

Вода из переходного тоннеля не уходила.

Помпы работали с полной нагрузкой, но с тем же успехом их могли и не включать. Форштевень Адмирала Молотобойцева пропорол не только прочный корпус в районе второго отсека атомного крейсера, он еще взрезал трубопроводы экстренной продувки аварийной системы. Так что помпы просто перекачивали забортную воду.

Заявления командования ВМФ о том, что в операции на Баренцевом море используются новейшие глубоководные аппараты, было ложью. Как и почти вся информация, предоставляемая обществу по факту аварии подводного ракетоносца. Спасательные снаряды были выпущены в начале восьмидесятых годов, давно выработали свой ресурс и держались на плаву лишь за счет энтузиазма экипажей и бесконечных ремонтов.

Но адмиралам на техническое состояние аппаратов было плевать.

Их гораздо более заботили возможности перепродать выделяемое кораблям топливо, списать тонны цветного металла и получить откат от фирм, коих они привлекали в качестве посредников при закупках продовольствия для личного состава.

На бумаге спасательные службы были обеспечены всем необходимым. В реальности – финансировались на пять процентов от необходимого объема вложений и постоянно сокращались. Из семи вспомогательных судов Северного флота к месту аварии Мценска смог выйти один Михаил Руднев. Остальные шесть остались стоять у причалов Мурманска и Североморска. Полузатопленные, проржавевшие, с выбитыми стеклами иллюминаторов, с болтающимися на провисших тросах бесполезными спасательными аппаратами…

– Технический баллон! – бортинженер подскочил в своем кресле и ткнул пальцем в круглый белый циферблат, по которому медленно ползла черная стрелка.

– Продуваемся! – командир схватил микрофон. – Экстренное всплытие! Прием!

Бестор затрясло, в балластных цистернах зашипел воздух, свет в рубке мигнул, и аппарат с небольшим дифферентом на нос рванулся вверх.

Механик и бортинженер вцепились руками в подлокотники кресел.

Спасательный снаряд выскочил на поверхность в пяти кабельтовых от борта – Михаила Руднева и закачался на волнах.

Бортинженер крутанул штурвал внешнего люка и распахнул крышку.

Совсем рядом с всплывшим аппаратом взревел мотор катера, и в море плюхнулись трое аквалангистов в черных утепленных комбинезонах.

Бортинженер по пояс высунулся из рубки.

– Что?! – перекрикивая ветер, завопил старший спасательной команды, свешиваясь через борт катера.

– Пробило трубопровод техзапаса! – накатившая волна швырнула в лицо бортинженеру россыпь соленых брызг. – Еще б минута – и кранты!

– Эх, мать его! – руководитель спасателей стукнул кулаком по ограждению борта.

Аквалангисты быстро продели тросы в проушины на носу Бестора и катер подтащил снаряд к Михаилу Рудневу, где у кранов столпились матросы и технический персонал. Экипаж аппарата перебрался на катер. – Финита, – сквозь зубы процедил механик, кутаясь в поданный кем-то сухой ватник. – На сутки ремонта, если не больше. Отплавались…

Командир и бортинженер промолчали. А у трапа их уже ждал начальник штаба Северного флота Михаил Яцык со свитой из паркетных шаркунов. Вице-адмирал был очень недоволен и даже не пытался это скрывать. Его бравурный доклад председателю правительственной комиссии Илье Иосифовичу Кацнельсону, отдыхающему после долгого перелета Сочи-Москва-Североморск в капитанской каюте крейсера Петр Великий, был безнадежно испорчен.

И, по мнению Яцыка, виноват в этом был экипаж Бестора.

Запыхавшийся Вася Славин доволок тридцатикилограммовый снаряд до места, где были разложены остальные извлеченные из грунта боеприпасы, осторожно положил его на кучку песка и обессиленно уселся рядом.

– Все, последний…

Рокотов оторвался от карты и посветил лучом фонарика на собранный арсенал.

Шестнадцать снарядов от стапятидесятидвух-миллиметровой гаубицы, девять мин от двухсот-сорокадвухмиллиметрового минономета, два десятка килограммовых тротиловых шашек, бухты кабеля в синей и черной оплетке, семь динамо-машин, три радиовзрывателя.

– Не кисло, – Влад достал сигареты и перебросил их Славину. – Только подальше от боезапаса отойди… Интересно, кто ж сюда это все приволок?

– На горбу столько не притащишь, – заявил носатый очкарик Рудометов. – Явно машину подгоняли. Причем не чечены, а наши. Со склада мины со снарядами вывезли и тут поблизости на что-то обменяли. Зуб даю – на водяру. А чичики схрон устроили…

– Точно, – согласился Веселовский.

– Я бы в нашей армии первым пунктом устава поставил запрещение торговых операций с противником на поле боя. По примеру израильтян, – проворчал Рокотов. – Совсем головой не думают.

– А торгашам-то что? – хмыкнул Рудометов. – Не их же подрывать будут. Они приехали и уехали. Следующую сделку где-нибудь в другом месте назначат…

– Козлы, – подвел итог Миша Чубаров.