"Кавалер Золотой Звезды" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)

Глава XXXIII

На рассвете Сергей и Ирина приехали в Рощенскую. Следом за ними прибыли Семен, Стефан Петрович Рагулин, Никита Мальцев, Дарья Байкова и Савва Остроухов. Сергей решил созвать заседание исполкома с активом, поэтому начал звонить в станицы и велел председателям станичных советов немедленно прибыть в Рощенскую.

Созвать людей было не трудно, но Сергея больше всего беспокоило то, что Кондратьева не было дома,- выехал в район и еще не вернулся. Как ни пытался Сергей связаться с ним по телефону, но отыскать так и не мог. Звонил в Белую Мечеть - ему отвечал сельисполнитель: «Они еще днем туточки были, да и уехали… А куда? Кажись, в Родниковскую…» Из Родниковской сообщили, что секретарь райкома ночью зашел на минутку в станичный совет и тотчас уехал, а куда - никто не знал… Пока Сергей звонил, Стефан Петрович, удобно устроившись на диване, уснул, а Ирина и Семен сидели у стола и о чем-то вполголоса разговаривали.

Сергей подошел к Семену и Ирине.

- Ну, Иринушка, помогай! - сказал он.- Садись к телефону и начинай вызывать нужных людей… Возьми карандаш.

Ирина молча взяла карандаш и бумагу.

- Привыкай, Ирина! - сказал Семен.

- Звони на квартиры вот этим товарищам.- Сергей наклонился к столу: - Начальнику автоколонны - Супрунов его фамилия, хозяин машин, нужный человек… директору нефтебазы - Соломатину Евсею Марковичу, тоже богатый хозяин. Еще заведующему сельским хозяйством - Ковтунов Сидор Гордеевич. Директору МТС - Савельеву Петру Семеновичу. Вот еще кому позвони: председателю артели «Кожкоопремонт» - Есаулов Илья Григорьевич,- у него есть четыре автомашины, и можно взять пар десять коней. Да и народу у него немало. Еще вызови директора сырзавода - Кожкодаев Савелий Митрофанович. А тебе, Семен, тоже найдется работа: пойди к Рубцову-Емницкому, к старому своему приятелю… Тут недалеко… А я пойду ко второму секретарю Алданину.

Алданин выслушал Сергея молча.

- Кондратьев вернулся? - спросил он, потирая ладонью щеку.

- В том-то и дело, что не вернулся. Я его и по телефону не мог разыскать. А дело-то такое, что не терпит.

- Ну, хорошо. Собирай людей, а я подойду.

Возвращаясь в исполком, Сергей завернул к Федору Лукичу Хохлакову. Из-за садочка все так же молодо смотрели на улицу окна небольшого домика под черепичной крышей. Створки их были раскрыты. Федор Лукич в одной нательной рубашке сидел за столом и пил чай. Увидев входившего в калитку Сергея, он крикнул:

- Ранний гость! Заходи до меня чаевничать!.. А я думал, что только старому коню не спится,- сказал Федор Лукич, когда Сергей вошел в комнату,- а оно и молодой скакун любит рано вставать… Ну, садись, выпей чайку.

- Спасибо, не хочется.

- А ты пей, хоть и не хочется. Водкой угостить не могу - доктора запретили даже в доме держать эту влагу.- Федор Лукич налил в стакан крепкого чаю и усадил Сергея за стол.- Да ты что такой хмурый? Не больной ли? А может, не выспался?

Сергей отрицательно покачал головой, налил в блюдце горячего чаю и, пока пил, в кратких словах рассказал Федору Лукичу, как члену исполкома, по какому делу он к нему пришел.

- Всех мобилизуешь? - строго спросил Федор Лукич.

- Не всех, но вот у вас на мельнице есть три пары лошадей - вы должны их послать.

- Не пошлю.

- Почему?

- Пустая затея.- Федор Лукич задумался, осторожно потрогал пальцем родинку на своей толстой губе.- Сергей! И что ты есть за человек? Год на тебя я смотрю, нравишься ты мне, вижу, казачья у тебя жилка,- а вот понять тебя не в силах.

- Что ж во мне непонятного?

- Характер… Я знаю,- это тебя настропалил Рагулин… И вот я не могу понять. Будто ты парень умный и глаз у тебя верный, но за каким дьяволом ты держишь курс на этого старика Рагулина? Это же одно горе, а не человек. То он мне своими выдумками кровь портил, а теперь к тебе прицепился. Это же карьерист первой статьи! Он уже отхватил одну Золотую Звезду, а теперь целится на другую… Герой нашего времени - да и только! Ну, вот ты - кровь на фронте проливал, войну на своих плечах вынес - это я понимаю. Но какой герой из этого вредного старика? Хлеб уродил - стал Героем. Да у нас земля такая, что и без Рагулина может уродить.

- Геройство людей, Федор Лукич, нужно видеть не только на войне,- возразил Сергей.- Что же касается народной стройки, то инициатива эта исходит не от Рагулина… не печальтесь, Федор Лукич.

- А от кого?

- От самих людей.

- Зачем же ты Рагулина привез?

- Актив. Рагулину я верю, не подведет!

- Веришь? - Хохлаков усмехнулся.- Не понимаю, во что ты в нем так сильно уверился? Решил аврал подымать и Рагулина привез на подсобление. А Рагулин, чертяка, хитрый, я-то его знаю. Он-то свои поля обработает, а в других колхозах из-за недостатка людей посевы погибнут - и Рагулин сызнова выдвинется… Вот у него какой расчет!

- Плохо вы знаете Рагулина,- что еще сказать?

- Но ты рассуди сам.- Хохлаков приподнялся.- Есть же «Сельэлектро» или там еще какая строительная контора, пусть они и сооружают, а твое дело - о хлебе думать… Урожай - вот твой главный козырь.

- Козырь? Да мы не в карты играем, а жизнь строим!

- Погоди… Ты скажи: почему Рагулину веришь, а в то, что я тебе говорю, не веришь?

- Это длинный разговор.

- Ну, все же?

- Мне кажется, потому, что идем мы в разные стороны. - Значит, вроде как бы не попутчики?

- Вот, вот!

- Чертовщину придумал! А Рагулин, мой же сверстник, тебе попутчик, а я не попутчик? Так, что ли? Рагулин, по-твоему, меня обогнал? Так я тебя понял?

- Нет, немножко не так. Федор Лукич, по правде сказать, не Рагулин вас обогнал, а сама жизнь… А вы этого не видите, да и не хотите видеть… Вот в чем ваше горе.

- Шутник же ты, ей-богу! Жизнь меня обогнала? Вот придумал! Как же это можно понять? Да ты знаешь, что я эту самую жизнь с саблей в руках завоевал? Ай, придумал! - Хохлаков хлопнул Сергея по плечу.- Ну, хорошо! Я приду на исполком. Только заранее знай - буду против, потому как вижу в этом разбазаривание колхозной силы… Хлеб бурьяном позарастал, а ты с Рагулиным штурм подымаешь…

К полудню заседание исполкома закрылось, люди разъехались по станицам, а на второй день началось строительство электромагистрали. Со всех концов района в Усть-Невинскую потянулись за лесом подводы, тракторы-тягачи с прицепами, запылили по дорогам автомашины. На лесоскладе, где шла погрузка бревен, гудели людские голоса, слышался глухой стук укладываемых на возы столбов, урчание моторов - весь берег был запружен лошадьми, быками и машинами.

От Усть-Невинской бревна уходили по трем маршрутам: один обоз, растянувшись километра на два, взял курс на Рощенскую и вскоре потерялся в степи; другой двинулся по берегу Кубани - до Родниковской; третий направился на запад, в Белую Мечеть,- великанами лежали желтовато-серые столбы и по зеленям, и по холмам, и по зяби.

Обезлюдели станицы и хутора, зноем и тишиной были охвачены улицы и пустые дворы. Окна во многих домах наглухо закрыты ставнями, на дверях - ржавые, давно бывшие в деле замки…

Лишь изредка можно встретить то древнего старика в тени у плетня, в поношенном бешмете и в кудлатой шапке: сидит старина, горестно опершись на палку, печальные его глаза слезятся,- видно, и его тянет в степь, и он бы ушел за возом, да только ноги уже не слушаются… То в саду забелеет детская головка и тотчас скроется за кустом; то покажется, согнувшись над грядкой, одинокая старуха - и снова ни души вокруг. Все живое из станиц и хуторов перебралось на поля, и там, под теплым весенним солнцем, началась трудная и необычная жизнь людей.

Как будто ничего особенного и не случилось, а Федор Лукич не мог успокоиться. Ему казалось и странным и непонятным: почему именно после этого заседания исполкома одолела его такая тоска, отчего так тяжко и тревожно на сердце?

«Кажется, и заседание было обычным,- думал Хохлаков.- Ну, собралось много людей, не смогли уместиться в кабинете и перешли в зал… Ну, поспорили, резал я, как всегда, правду-матку, критиковал в глаза, не боялся… А что ж тут такого? Кто мне запретит критиковать? Сергей хмурился, ему не нравилось, тоже критику не уважает, но слушал молча… Терпел… А вот Рагулин, старый черт, бесился, перебивал, насмехался,- давно он стоит у меня поперек горла…»

Хохлаков вспомнил, как разозлился на Рагулина и сказал, что и сам не поедет на строительство и лошадей с мельницы не даст, и тут же покинул заседание. За дверью нарочно остановился, прислушался, думал - позовут, но его не удерживали, и только кто-то громко и насмешливо крикнул: «Валяй! Валяй! Обойдемся и без ахида!» С горькой обидой вспоминая об этом, Хохлаков поежился.

«Кто же окрестил меня такой дурацкой кличкой? - думал он.- Сергей? Нет, Сергей такое глупое слово не придумает… А? Кто ж еще - Рагулин, старая бестия!..» И Федор Лукич поморщился, точно от боли…

…Опираясь на палку, Федор Лукич неторопливо шел по берегу речки. Вблизи мельницы устало опустился на камень и задумался…

«Ахид… Значит, ехида… Это я - ехида? Так, так… Дожил… Спасибо, спасибо…»

Грузное его тело сгорбилось, седая, низко остриженная голова опустилась на колени.

«Без меня обходятся… Тридцать годов не обходились, а теперь без меня… А почему без меня?»

Он не находил ответа и безотчетно-грустно смотрел на бугорками бегущую воду. Мельничное колесо шумело, как бы насмехаясь над Хохлаковым, от речонки веяло прохладой, а сердце уже не болело, а щемило…

«А без Рагулина не обходятся!»

Ему не хотелось ни о чем думать, а в голову лезли мысли и перед глазами стоял Сергей…

«Значит, что ж, Сергей, за Рагулиным пошел и радуешься?» И ему казалось, что Сергей улыбался, и широкие его брови лезли на лоб: «Тебя не Рагулин обогнал… сама жизнь…»

Федор Лукич закрыл ладонью слезившиеся глаза, и уже перед ним не было ни речонки, ни мельничного колеса - мысленно он снова находился на заседании исполкома и сидел за столом как раз напротив Рагулина. После сообщения Сергея Федор Лукич первым выступил в прениях и теперь каялся, потому что речь начал издалека, с полчаса говорил о неуправке в колхозах, о плохих видах на урожай, а Рагулин смотрел на него своими маленькими глазами и хитро усмехался. Эта ненавистная ему усмешка так разозлила Хохлакова, что он стукнул кулаком о стол и сказал, покосясь на Алданина: «Партия и правительство не позволят растранжиривать колхозные трудодни!» - «Ишь какой стал грамотный! - крикнул Рагулин.- А ты знаешь, какую пользу принесут колхозам эти трудодни? Стыда у тебя, Федор Лукич, нету! Не для чужого дядька стараемся - понимать надо!» - «Ты меня не учи!» Федор Лукич смотрел на речонку и думал; «А еще что же я тогда сказал? Ах, да! Говорил, что посевы надо спасать. И правильно говорил».

Вспоминая выступление Рагулина, Федор Лукич даже слышал его хриповатый голос… Вот Рагулин снял картуз и ударил им по столу так, что резкий, как пощечина, звук и до сих пор стоял в ушах…

«Тут, Федор Лукич пел нам песню, что посевы у нас позаросли бурьянами, что людей не хватает… Пожуриться да еще и слезу пустить - чего проще! А ты, Федор Лукич, спросил у самих колхозников: желают ли они линию строить? Желают! А раз желают, то и неуправки не будет…»

Там, на заседании, Федор Лукич косился на Рагулина и отвечал ему репликами, которые теперь ему почему-то казались и смешными и обидными… Только сейчас он понял, что надо было сказать что-то совсем иное, а что именно - не мог придумать… Ему хотелось продолжать спор с Рагулиным, но мысли в голове путались…

«А ты, Федор Лукич, знаешь, отчего мы затеяли всем людом подымать столбы?»

- Знаю,- угрюмо проговорил Хохлаков, видя, как мимо него проплыла белая утка.- Пошуметь захотелось.

«Нет, ничего ты не знаешь! Себе ж облегчение в труде хотим получить, чтоб силы у нас прибавилось…»

- Какой сильно умный! А придется тебе комиссию вызывать да акты на гибель посева составлять. «Нет, Федор Лукич, этого ты не дождешься…»

- Хвастаешься, чертяка старый! - зло сказал Хохлаков и бросил камень в воду.

«Чем тебе тут языком трепать, ты побывал бы у нас на полях да посмотрел, что там делается…»

Федор Лукич не знал, что ответить, потер кулаком глаза, хотел больше не думать о Рагулине, но навязчивые мысли не давали покоя, и снова перед ним стоял Рагулин и поглаживал бородку.

- А ты меня не учи! - крикнул Хохлаков, так что гуси, подходившие к реке, подняли головы.- Ишь какой учитель нашелся! Я, может, больше твоего бывал на полях и еще побываю, ежели потребуется.

«А чего ж кричишь: «Караул, посевы погибли! Акты давайте писать! А кто тебе сказал, что посевы погибли?»

- Все люди видят, а тебе повылазило… Нацепил Золотую Звезду и уже ничего не видишь? А за что получил награду? За хлеб! А теперь от хлеба отворачиваешься?

«Ты моей награды не касайся - руку обожжешь! Да и о посевах не печалься - присмотрим!»

- Помяни мое слово - повезешь комиссию…

«Да разве мы затем приставлены к делу, чтобы понятых возить по полю? Дескать, поглядите, люди добрые, какие мы есть заботливые хозяева, об актах своевременно беспокоимся, не зеваем… Так, что ли?»

- Смейся, смейся! - сказал Хохлаков и со злостью плюнул.

«…Нет, Федор Лукич, лично я на это не согласен. Да ежели ко мне явится такая комиссия, то я за свое спокойствие не могу поручиться - так попру со степи, что они и детям своим закажут туда ездить…»

- На язык ты герой, а поглядим, что ты запоешь осенью!..

Тут Федор Лукич облегченно вздохнул - ему показалось, что теперь-то Рагулину уже нечего сказать, а только сердце почему-то ныло еще сильнее, ломило грудь, а к горлу подкатывался комок острой и обидной боли…

«И что же это такое? - думал Хохлаков.- Кажись, раньше со мной ничего такого не случалось… А может, и случалось?»

Федор Лукич тоскливым взглядом посмотрел на перекат. Там конюх, молодцеватый чубастый парень, поил шестерых лошадей, сидя верхом на гнедом мерине. Конь, низко нагибая голову, пил воду, и передняя нога, немного согнувшись в колене, мелко и нервно вздрагивала… Только Хохлаков взглянул на конюха, как глаза его затуманились, точно их затянуло поволокой: и перекат, и сидевший на коне парень, и слабо согнутая, подрагивающая нога мерина вдруг унесли Федора Лукича в далекую пору молодости, и в памяти воскресло то, что было давным-давно забыто…

Вспомнился кочубеевский отряд, свежий осенний рассвет, мелководная, вот такая же, как и здесь, речонка и в балке хутор Извещательный. В то горячее время Федор Лукич был и молод и вспыльчив, и носил такой же, как у парня-конюха, чуб, и слыл в эскадроне гордым и самонравным юношей… И только он подумал об этом, как перед ним живой картиной встала атака на хутор Извещательный… Только-только рассвело, белела изморозью зеленая трава по низине. Эскадрон подходил к хутору, и командир эскадрона приказал на рысях пересечь речонку на мелком песчаном перекате. Хохлаков, гарцуя впереди отряда, не подчинился командиру и, желая прихвастнуть и показать лихость перед товарищами, пришпорил коня и погнал его напрямик по кустам. Вблизи речонки конь споткнулся, упал на колени, и Хохлаков, не удержавшись, вылетел из седла. Эскадрон помчался вперед, вспенилась, взлетела брызгами вода на перекате, а Хохлаков лежал возле своего коня и не мог подняться…

Гремела земля под копытами скачущей конницы, блестели вскинутые над головами сабли, кто-то хлестнул плеткой с такой силой, что у Хохлакова зазвенело в ушах, и поскакал мимо. И вдруг в эту напряженную минуту по эскадрону прокатился громкий смех, и Хохлаков понял, что это смеются над ним… Постепенно дробь копыт стихла, но уже вблизи хутора в туманном утреннем воздухе пронеслось «у-р-р-ра-а-а-а!», а Хохлаков хватался за дрожащую переднюю ногу коня, который тревожно всхрапывал и косился на своего хозяина… Хохлаков понимал, что бой начался и что хутор будет взят без него, и ему стало так обидно и стыдно, что на глазах выступили слезы, а сердце заныло вот такой же, как сейчас, страшной и тупой болью… Напрягая последние силы, Хохлаков вскарабкался в седло и, не помня себя и только чувствуя тупую боль в груди, во весь галоп помчался в хутор, где уже шел бой…

«Догнал же я тогда эскадрон и дрался со всеми… И никто меня не мог упрекнуть… Ну, свольничал, упал и сам же поднялся… А разве зараз не смогу подняться?..»

Федор Лукич, услышал за спиной конский топот и вздрогнул… К нему подъехал конюх и, не слезая с лошади, сказал:

- Федор Лукич, или же пасти коней, или же поехать за хворостом?

Хохлаков вытер хусткой мокрую голову и, опираясь на палку, тяжело поднялся.

- Запрягай,- сказал он, и лицо его побледнело.- Запрягай всех шестерых да положи лопаты, кирки…

- Или же куда ехать собрались, или же еще что? - спросил конюх.

- Чего ты илижкаешь? - гневно сказал Хохлаков.- Тебе сказано - запрягай, значит и делай, что тебе говорят!..