"Черная сага" - читать интересную книгу автора (Булыга Сергей)

3

У каждой Земли свои боги. И это правильно, иначе и быть не может. Ведь Земли всюду разные. И потому, сходя с небес, боги искали для себя такие Земли, которые им больше нравились. Вот, скажем, Земля Белобровых. Там нет живых лесов, а только мертвые, с иголками. И снег лежит почти что круглый год, и хижины у них строят из камня, и вместо дров там греются горючей черной глиной. Это холодная, суровая Земля! И боги там такие же.

И в Руммалии тоже хижины из камня. Но камень там совсем другой — он мягкий, режется ножом. И так у них во всем, у этих руммалийцев, кругом сплошной обман: вода горит, железо гнется, а люди сначала говорят одно, а потом делают совсем другое. Они даже своих богов меняют. Да! Вначале поклоняются одним, потом другим, и тех, кто первым предает прежних богов, великий ярлиярл приветствует, а тех, кто остается верен прежней вере, они нещадно истребляют, жгут. Для них смерть на костре — это позор.

У нас же все наоборот. Огонь нас радует. Огонь сжигает старое и порождает новое. Огонь питает жизнь. И от огня родился Хрт, наш Прародитель. Как это было? Слушайте внимательно.

Итак, вначале было только Небо. Небо, оно везде одно — над нами и над руммалийцами, над белобровыми, над безволосыми — везде. А Земли всюду разные. Земли моложе, Небо старше. Потом, когда-нибудь состарившись как Небо, и Земли тоже везде станут одинаковыми. Но мы до этого не доживем, тогда зачем нам об этом говорить? Мы лучше будем вспоминать о Хрт, а вместе с ним о Макье. Так вот, когда под Небом, от его тепла, из Ничего сложились Земли, боги сошли на них. Я говорил уже, все боги разные, и все они сходили, как кто мог, по-разному. Наш Хрт явился молнией. А так как молнии бывают и днем и ночью, то поэтому нашему Благому Прародителю равно подвластны и день, и ночь.

А Макья властвует только днем, потому что она сошла к нам с солнца, она была солнечный луч. Хотя точнее, это был не луч, а хлебное зерно, влекомое этим лучом. Зерно вонзилось в землю и исчезло, словно умерло. Но через нужный срок из-под земли вышел росток, а уже из ростка явилась Макья. Так с той поры и повелось: все внучки Макьи возятся с землей, возделывают поле. А внуки Хрт больше всего предпочитают то, что сделано при помощи огня — то есть мечи.

Правда, сейчас, когда люди стали все меньше думать о былом, мужчину тоже можно встретить в поле. Но это уже не мужчины — это смерды. А настоящие мужчины — это только воины.

А первым воином был Хрт. И это у него был первый меч. И этот меч сверкал, как молния. Когда Хрт появился на Земле, все звери сразу в страхе разбежались от него. Один только храбрый тур не убежал, а напротив — яро набросился на Хрт. Но Хрт легко сразил его, а после обложил валежником, затем ударил по валежнику мечом, валежник вспыхнул, тур зажарился. Хрт съел его — а Хрт всегда ест очень много… И ему сразу захотелось пить. Тогда Хрт ударил мечом по земле — и из земли пошла вода; целебная, волшебная, всесильная. Вот так, говорят, появился тот самый Источник. А Марево — это не что иное, как дым от первого костра. А первый тур… Из его рогов Хрт сделал первый лук, а из жил натянул тетиву. С него и повелось — на зверя мы охотимся с мечом, а птиц сражаем стрелами.

А первую рыбу Хрт выловил в реке уже тогда, когда Макья сказала ему: «Муж мой! Сегодня ночью мне приснилась рыба. Сходи и принеси мне эту рыбу, я очень голодна». И Хрт не посмел с нею спорить — ведь Макья тогда только-только понесла…

Но это было уже много позже. А поначалу Макьи не было, то есть она была еще в земле, в зерне. А Хрт охотился на зверя и на птицу. Но кто такие звери или птицы? Они для нас никто, просто добыча. А для того, чтобы нам жить по-настоящему, нам нужен друг. И враг. И также думал Хрт. И оттого, что он был один, без друга и врага, Хрт очень скучал. Днем он охотился, а ночью, лежа на земле, молчал. Небо тоже молчало. И уже только осенью, когда с деревьев полетели первые желтые листья…

А Хрт лежал, смотрел на звезды, ждал…

Он вдруг услышал голос:

— Иди. Ищи ее.

Хрт подскочил и начал спрашивать, кого это «ее», но Небо не ответило.

И Хрт пошел. Он шел всю ночь, но никого нигде не встретил. А утром подстерег оленя, добыл его…

Но есть не стал; взвалил на плечи и понес.

Когда он проходил неподалеку от реки, то вдруг услышал чье-то пение. Хрт сразу понял, что это не птица — у птиц писклявый, неприятный голос, а это пение ему очень понравилось. И потому он тихо, по-охотничьи, прошел к самой реке, раздвинул ветки и увидел…

На камне у воды сидела Макья, расчесывала волосы и пела. Она была еще вся мокрая после купанья. Она была…

И Хрт смущенно отвернулся. И отступил на шаг, и громко кашлянул в кулак…

Хей! Хей! Как Макья испугалась! Она поспешно соскочила с камня, подхватила лежавшую на траве одежду и опрометью бросилась в лес! Если бы это был тур или даже медведь, то Хрт незамедлительно пустился бы за ними в погоню. А тут он не спешил. Шел и насвистывал, поглядывал на Макьины следы. Следы и привели его к опушке, на которой стоял маленький кособокий шалаш. Макья сидела в шалаше, боялась выглянуть наружу.

Хрт остановился возле шалаша, сбросил оленя на землю и крикнул:

— Эй, женщина! Где хворост?

Но Макья и не подумала ему отвечать, хоть ей, конечно, тогда было очень страшно. Тогда Хрт сам собрал немного хвороста, обложил им оленя, поджег. А потом…

Олень давно уже поджарился, а кое-где даже обуглился, но Макья как сидела в шалаше, так и сидела. Тогда Хрт сам разделал тушу и, вырезав из нее самый нежный и сочный кусок, положил его на ладонь и подошел к шалашу, хотел войти в него…

Однако шалаш был так низок, что Хрт пришлось опуститься на колени. Так — на коленях, с угощением — он впервые и предстал перед Макьей. Макья никогда до этого не ела жареного мяса. Она с удовольствием отведала его, а после, облизавши губы, сказала:

— Что ж, неплохо. Но в следующий раз я приготовлю его иначе — так, чтобы оно не пахло паленой шерстью!

— Пусть будет так, — ответил Хрт. — И пусть всегда будет так! Но и этот шалаш мне совсем не по нраву. Он очень тесен.

— Хорошо! Построй другой — просторнее.

— С огромным удовольствием! — воскликнул Хрт и только принялся вставать…

— Ну нет! — сказала Макья. — Погоди! — и удержала его за руку…

А вскорости, была уже зима, Макья проснулась и сказала:

— Муж мой! Сегодня ночью мне приснилась рыба. Сходи и принеси мне эту рыбу, я очень голодна.

И Хрт пошел к реке. Снег был очень глубок, мела метель. Но меховые одежды, сшитые заботливой Макьей, надежно защищали Хрт от холода.

Выйдя на лед, Хрт мечом прорубил в нем широкую лунку, а затем лег рядом с ней и принялся ждать. Ждал он почти до вечера. И, наконец, большая и глупая рыба выглянула из воды, жадно вдохнула воздух… И тут-то Хрт и подцепил ее за жабры!

Рыба была большая, жирная. Хрт вернулся домой очень гордый. Однако, едва войдя в хижину, он тут же почуял неладное. И не ошибся! Макья лишь мельком глянула на рыбу и сказала:

— А мне во сне привиделась совсем другая. Пойди и принеси совсем другую, Хрт.

— А эту?!

— Отпусти.

И Хрт — вот как он любил Макью! — промолчал. Опять пошел. Принес другую рыбу. А Макья — женщины, запомните! — сказала:

— Хрт! Любимый мой! Ты угадал! О, как я счастлива!

Хотя, конечно, эта рыба опять была не та, совсем не та, напрочь не та. Зато был мир в семье. И так было всегда. И оттого семья у них была весьма немалая — три сына и три дочери. И был еще подкидыш. Макья нашла его в лесу и пожалела, принесла домой. Когда вернулся Хрт, Макья кормила подкидыша грудью. Хрт с удивлением пересчитал детей, потом спросил:

— А это еще кто?

— Подкидыш.

Хрт мрачно рассмеялся и сказал:

— А кто его подкинул? Здесь, на этой Земле, только мы и живем!

— Да, только мы, — невозмутимо согласилась Макья. — Вот потому я и взяла его к себе. Если не я, то кто еще его накормит? А ты не беспокойся, ты не обеднеешь. Садись к столу и ешь, там все уже готово.

Хрт не решился спорить с Макьей, промолчал. И снова не ошибся! Подкидыш ел лишь молоко, ночами не кричал, и быстро рос. И вскоре Хрт забыл, что этот его сын — подкидыш. Да и своих забот у Хрт тогда было достаточно — он воевал с врагом.

А враг у Хрт явился вот как. Я вам уже рассказывал, как поначалу Хрт очень скучал без друга и врага, а после Небо сжалилось над ним — и у него появилась Макья. Потом у Хрт и Макьи появился дом, потом родились дети, потом Хрт приручил Хвакира и стал ходить с ним на охоту. А по ночам Хвакир стерег их дом. Потом…

Хрт снова заскучал. Днем он охотился и приносил богатую добычу, а ночью снова уходил, ложился в поле и смотрел на небо. Ждал. Ждал…

И наконец услышал голос. Голос спросил:

— Ты получил от меня друга?

Хрт тотчас встал и закричал — ведь Небо далеко:

— Да, получил! И я тебе за это безмерно благодарен! Но… — и смущенно замолчал.

— Так что тебе еще?! — грозно спросило Небо.

— Дай мне врага! Какой же я мужчина без врага?!

— Ха! — засмеялось Небо. — Ха-ха-ха! Врага ты должен сделать сам. И так будет всегда, мой Хрт: ты и твои потомки будут лепить своих врагов своими же руками. Иди! Чего стоишь?

И Хрт ушел. Потом он долго думал над словами Неба, и так и сяк прикидывал. День, два прошло. Макья заметила его печаль, спросила:

— Что-то случилось, Хрт?

Хрт посмотрел на Макью… И все понял! Его жена сидела у костра, лепила миски и обжигала их в огне.

— Вот так и я! — воскликнул Хрт. — Так! Так! О, Небо!

Встал и пошел. Хвакир бежал за ним, нес в пасти меч. Хвакир был рослый пес, теперь таких не встретишь. Хрт научил его словам «бр-рат», «кр-ровь» и «вр-раг». Хвакир их четко выговаривал. А нынче псы только рычат. А если бы…

Так вот, я говорил — Хрт встал, пошел. Хвакир пошел за ним. Вдвоем они сошли в овраг. Там было много красной глины. Хрт испытал ее — размял, обжег — и только после этого взялся за дело.

Три дня он создавал себе врага, трудился до изнеможения. Ведь Хрт хотел, чтобы враг у него был храбрый, ловкий, сильный. Зачем нам слабый враг? Ведь мы ж не…

Да! Три дня трудился Хрт, а на четвертый он обложил врага толстенными поленьями, поджег и начал ждать. Хвакир сидел с ним рядом.

Когда поленья обгорели и обсыпались, Хрт подошел к врагу и осмотрел его. Враг получился черным, крепким. Хрт вылепил его похожим на себя, только повыше ростом да пошире в плечах. Но, правда, враг был без меча. Хрт после объяснял:

— Меч каждый добывает себе сам! Вон, сыновья мои, они все сами добывали. А этот… Он и без меча обходится. И еще как!

И это истинная правда. Чурык — а так зовется первый враг — ходит с железной палицей, валит ею могучие дубы и пробивает самые крепкие стены. И сжечь его нельзя — от огня он только крепчает. Его не зарубить мечом, его не утопить. То есть, конечно, он уйдет под воду и пролежит на дне день, два… да хоть и целый год!.. а после выйдет на берег, поднимет палицу и закричит:

— Р-ра! Р-ра-ра-ра!

Кроме того, от долгого лежания в воде Чурык становится еще опасней; ведь он тогда…

Но все это стало известно много позже, а тогда, когда Чурык еще стоял как истукан… Да он и был тогда обычным истуканом! Хрт обошел его со всех сторон и рассмотрел, и остался доволен, потом вернулся к псу и стал его науськивать:

— Вот, это враг! Куси его! Куси! Порс! Порс!

Хвакир сначала упирался — ведь он же видел, что это никакой не враг, а просто истукан, — но Хрт настаивал, подталкивал, потом грозил, а после даже насмехался, говорил, что псу, должно быть, очень страшно. Тогда Хвакир не выдержал и бросился к Чурыку, и стал его трепать, словно медведя. А зубы у Хвакира — вот такие, даже еще больше, и очень острые. И вот он рвал ими, кусал…

Пока Чурык не выдержал и дико заорал! И подскочил! И бросился бежать в лес, напролом. Хрт и Хвакир помчались за ним следом. Хвакир бежал, кричал:

— Вр-раг! Кр-ровь!

А Хрт бежал молча. Хвакир затем кричит, чтобы Хрт знал, где его искать, а Хрт затем молчит, чтобы лучше слышать пса.

Так было и тогда — Хрт бежал молча, слушал пса…

И вдруг Хвакир затих. Потом как будто завизжал…

И вновь затих. До самых поздних сумерек Хрт бегал по лесу, искал — и, наконец, нашел. Хвакир лежал под деревом и чуть дышал. У него была проломлена голова и перебиты передние лапы.

— Кто? — спросил Хрт.

— Вр-раг! — прохрипел Хвакир.

Хей! Хо! Хрт был в безмерном бешенстве! Однако он не стал преследовать Чурыка, а отнес Хвакира домой и там они вместе с Макьей долго, до самых холодов, выхаживали раненого пса.

Потом, когда уже лег первый снег, Хрт и Хвакир отправились на поиски Чурыка. А Чурык к тому времени уже раздобыл себе железную палицу, и потому одолеть его стало совсем непросто. Пока была зима, враги двенадцать раз сходились в битвах, но всякий раз расходились ни с чем. И уже только весной, когда в полях зазеленела первая трава и Хрт вышел на битву не один, а с сыновьями, Чурык бежал. Три года его не было, потом он опять пришел и опять был побит, бежал, потом опять пришел…

А годы шли…

В последний раз Хрт и Чурык сошлись тогда, когда Хвакир давно уже околел от старости да и сам Хрт при ходьбе опирался на меч. В тот день с Хрт не было старших сыновей, которые уже много лет как отселились от него и жили отдельно. С Хрт был только младший, Подкидыш. И вот Подкидыш это и затеял! Он сказал так:

— Отец! Если врага нельзя сразить силой, то его нужно одолеть хитростью.

— Ха! — засмеялся Хрт. — Хитростью! Ты что, хочешь, чтобы я на старости лет превратился в женщину?!

Но Подкидыш твердо стоял на своем. Так они спорили полдня. Наконец Хрт поддался его уверениям, и они договорились вот о чем: Хрт не проронит ни слова, а говорить с Чурыком будет только Подкидыш. И так оно и было. Когда Чурык явился на заранее условленное место битвы, Подкидыш встретил его самыми робкими и любезными речами и много говорил о том, что давно уже пора прекратить бессмысленную вражду, разделить нашу Землю поровну и жить в мире и согласии. Слушая Подкидыша, Чурык самодовольно ухмылялся и все поглядывал на Хрт, который, нахмурившись, сидел неподалеку и молчал. Когда же Подкидыш стал предлагать Чурыку бросить жребий и тем определить, кому же из них достанется правая, а кому левая половина Земли, Чурык презрительно прервал его, сказав:

— Молчи! Здесь все будет мое! — а после закричал: — Р-ра! Р-ра! — и, подняв палицу, ринулся к Хрт.

Однако не успел Чурык пробежать и десяти шагов, как провалился в искусно замаскированную яму, которая была до краев заполнена сурьей забродившим медом, настоянным на тридцати трех целебных травах. Сурья — это не простой напиток, а дар Неба. К тому же она очень хмельная и вязкая. Чурык быстро начал тонуть. Подкидыш бегал вокруг ямы, выкрикивал воинственные кличи и время от времени разил врага мечом. А Хрт смотрел на все это бесчестие и горько сетовал:

— Сын, не к добру такая битва! Не к добру!

Но Подкидыш не обращал на него никакого внимания.

Когда же Чурык утонул, Подкидыш забросал яму дерном и гордо сказал:

— Враг мертв!

— Нет, — сказал Хрт. — Тот, кто уходит в землю, тот после рождается вновь. Отныне мы должны страшиться красной глины!

И так оно потом и было. И так оно и есть до сих пор. Люди нашей Земли боятся красной глины, ибо в таких местах часто встречается Чурык. Вот как оно все обернулось — Хрт мертв, а враг его живет! Правда, он теперь уже не так грозен, как в прежние, древние годы, однако мало кому после встречи с Чурыком удается живым и невредимым вернуться домой.

А что такое Ржа? А Ржа — это недобрая река, в ней мутная вода, а берега — сплошь красные и вязкие — из красной глины. И живут там такие же красные, рыжие люди. Они говорят на одном с нами наречии, чтят Хрт и Макью, Хвакира, Подкидыша и прочих Первых Сыновей и Дочерей, пьют сурью, жгут рабов…

Однако все это — только для отвода глаз, а на самом же деле у них только один кумир и бог — Чурык. И, значит, мы, потомки великого Хрт — их злейшие враги. И потому мы им никогда не верили, не верим и не будем верить. Вот почему на все их уверения в дружбе и миролюбии мы отвечаем молчанием, а все их дары возвращаем обратно, и никогда не заходим в их земли и никогда не плаваем по их рекам. Даже воинственный Хальдер Счастливый, и тот всегда чурался их.

А Айгаслав пошел по Рже! Правда, когда он приказал сворачивать, мы поначалу просто не поверили; подняли весла и застыли в ожидании. Подумали наверное, ослышались. Но ярл опять велел:

— Право греби, лево табань! Р-раз! Р-раз!

Грести — на Ржу. Ну, нет! И мы сидели, замерев, сушили весла. Тогда ярл Айгаслав, ругаясь, развязал кошель и принялся бросать диргемы. Нам словно псам! Диргемов было очень много. А тут еще Лузай начал ходить меж нами взад-вперед и потрясать мечом и угрожать, что он сейчас будет рубить нам головы. А ярл кричал, что рыжих нечего бояться, что он подкупит их, как подкупает нас, а если не подкупит, так сожжет, а то и просто перебьет, и если он так говорит, то так оно и будет!

И мы…

Пошли по Рже. Первые два дня все было тихо. И рыжых мы не видели. Река была широкая, глубокая, без перекатов. А берег — очень вязкий. Чтобы сойти, укладывали весла, как мостки. Грук поскользнулся и упал — и сразу провалился по колено, потом еще увяз, еще… С трудом его тогда спасли.

А после Грука все равно убили! И всех убили, кроме нас — ярла, Лузая и меня. Да и меня завтра убьют, они это уже решили наверняка. Но я не жалуюсь, я это просто так сказал, к слову пришлось.

А с ними, то есть с теми, кого убили сразу, было так. Два дня мы шли, две ночи ночевали. Вот только отойдешь от берега — и сразу глины нет, есть твердая, надежная земля, и лес у них как лес, самый обычный. Мы жгли костры, никто нас не тревожил. Ярл говорил, что рыжие — такие же, как мы, ну разве только дикие, и он их не боится. Снимал кольчугу, спал в одной рубахе.

На третий день река стала поуже и помельче. А лес по берегам стоял такой густой, что я таких нигде прежде не видывал. И солнца не было, дождь моросил. Ярл ничего не говорил; сидел под парусом, молчал. Зато Лузай все требовал, чтобы мы быстрей гребли, опять грозил, что посрубает нам головы. И мы гребли, мы сами чуяли, что это место очень нехорошее. И вдруг…

Кр-р-р-рак! Чмяк! Сели на брюхо. Вот ты скажи! Никто бы не подумал, что налетим на мель. И на какую! Из красной глины — да! Лузай взялся кричать, чтоб за борт прыгали, толкали, а то, кричал, сейчас совсем засядем, засосет, Чурык не даст уйти…

Ну да! Так что мы, сами к нему прыгнем, чтоб он нас там хватал, топил?! Все побросали весла, повставали.

И тут…

Вж! Грук упал. Вж! Лепый рядом с ним! Грук от стрелы и Лепый от стрелы. Я закричал…

А стрелы — вж! вж! вж! И мы попадали, попрятались, лежим. Ярл повелел — и повалили мачту, накрылись парусом, опять тихо лежим.

А рыжие стреляют. С обоих берегов — вж, вж! вж, вж! Значит, давно они готовились. И много их. Лежим под парусом, молчим. Потом Лузай не вытерпел, сказал:

— Скорей бы подожгли уже!

— Нет, — сказал ярл. — Хотят живыми взять. Для белой глины.

Белой глины! Вы знаете, что это означает? Нет? Ну, погодите, скоро все узнаете. А мы тогда лежим под парусом, молчим. Потом я говорю:

— Ярл! Это все из-за тебя. Ты нас сюда завел, ты похвалялся, что…

— Да! — крикнул ярл. — Все это так! Но разве битва уже кончилась?

— Но ты ее еще не начинал!

— И еще долго не начну. Я жду, когда стемнеет.

— Но к ночи нас тут всех перестреляют. Всех до единого! И что это за смерть? Это один позор — лежать и ждать, когда тебя прикончат.

— А что ты предлагаешь?

— Биться.

— Ха! — засмеялся ярл. — Но как? Они же вон где — на берегу, в укрытиях. Попробуй только показаться из-под паруса. Тебя сразу убьют.

Но я тогда был очень зол и потому сказал:

— Да, одного сразу убьют. А если встанем разом и разом прыгнем в реку и разом поплывем, все до единого, то кто-нибудь и доплывет до берега и будет там сражаться. Разве это не славная смерть? И даже тот, кого стрела найдет в реке, будет убит лицом к врагу, а не под парусом, и это тоже славно!

Но ярл не согласился, а сказал, что нужно дожидаться темноты и вот только тогда уже и выходить на берег. И мы крепко заспорили. Ярл был красноречив, но я был прав, и вскоре все со мной согласились. Ведь, говорили, жить можно по-всякому, а умирать нужно только с мечом в руках, лицом к врагу — тогда ты будешь счастлив там, в неведомой стране. Даже Лузай, поспорив, согласился, что лучше выходить прямо сейчас. Тогда ярл так сказал:

— Глупцы! Уж лучше бы я отправился один. А так… Хей! Изготовиться!

Мы изготовились. Тогда ярл снова крикнул:

— Хей!

Мы дружно попрыгали в реку и поплыли к берегу. Рыжие люди завизжали от радости и принялись еще усерднее осыпать нас стрелами. Они стреляли очень метко, и потому только семерым из нас удалось достичь берега.

Но берег там, на Рже, как я вам уже говорил, очень вязкий, и мы без посторонней помощи ни за что бы не выбрались на сухое место. Да только этого и не потребовалось! Рыжие люди встретили нас прямо на мелководье, и мы схватились с ними в битве.

— Хей! Грязные собаки! — кричали мы.

— Хей! — кричали они. — Облетевшие листья!

Мы бились очень хорошо, никто из нас не дрогнул. Но рыжих было очень много, да и к тому же вязкая глина не чинила им ни малейшей помехи, и потому они весьма скоро зарубили моих четверых товарищей-гребцов, а меня, ярла и Лузая повалили в липкую грязь, крепко-накрепко связали веревками, и уже только после этого выволокли на сухой берег.

Как я потом узнал, Айгаслава и Лузая рыжие пощадили потому, что на них были кольчуги дорогой выделки, что сразу выдавало их непростое происхождение. А я же был оставлен в живых из-за того, что первым прыгнул за борт. Рыжие люди посчитали, что я — самый храбрый из листьев. Глупцы!

И ярл им тоже так сказал:

— Глупцы! Развяжите меня!

Но они в ответ только смеялись. Лузай молчал. И я молчал. Кричал и возмущался только ярл. Тогда они ударили его по голове — и ярл затих, закрыл глаза, обмяк, а изо рта у него потекла кровь. Я опять промолчал. А Лузай им сказал:

— Напрасно вы так поступили. Если этот человек сейчас умрет, то вы даже не успеете об этом пожалеть! — и засмеялся.

— А почему это? — спросили рыжие.

— А потому что этого человека уже однажды убили, а потом, когда он вновь стал живым, то в Ярлграде было зарезано столько народу, что после этого еще три года тамошняя земля была красна от пропитавшей ее крови. Только потом уже дожди ее отмыли.

— А как он был убит? — спросили рыжие.

— Ему отрезали голову, — сказал Лузай. — Если не верите, то посмотрите шрам. Но только будьте осторожны, ибо мой господин очень злобного нрава.

Рыжие люди внимательно осмотрели шрам на шее ярла и пришли в крайнее замешательство. А потом, по приказу старшего из них, они поспешно освободили бесчувственное тело Айгаслава от веревок и переложили его на плетеные носилки. А нас с Лузаем, как подстреленных диких свиней, привязали за руки и ноги к жердям.

Правда, зато никто нас не обыскивал и ничего не отнимал — даже мечи при нас оставили. Нас так и понесли — вместе с мечами. Я уже и раньше слыхал, что рыжие люди не алчный народ. Живут они в лесу, в берлогах, как медведи, питаются дичью и рыбой, пьют мед, ходят в звериных шкурах. А мажут себя глиной только перед битвой. Когда-то, говорят они, у них не было такого обычая. Но однажды, когда на них нагрянули прелые листья (они всегда так выражаются) и сожгли уже много поселков, а жителей угнали в рабство, в одном поселке у реки случилось вот что. Когда чужеземцы начали сгонять людей к Общинному Дубу, некоторым мужчинам удалось-таки вырваться и бежать. За ними была послана погоня. Но мужчины успели добежать до реки и попрятаться на мелководье — зарыться с головой в красную глину и там затаиться. Говорят, что они пролежали в глине весь день до самой ночи, а не задохнулись они потому, что еще загодя припасли с собой дыхательные хворостинки. Но это, конечно, не так, ибо нам прекрасно известно, кто сохранил им жизнь!..

Однако не будем прерывать чужого рассказа. Итак, дождавшись ночи, мужчины скрытно вернулись в поселок, неожиданно напали на чужеземцев (то есть на отцов отцов наших отцов) и перебили их всех до единого. И с той поры, собираясь на битву, воины рыжих людей обязательно покрывают свои тела красной глиной и потому не знают поражения.

Ну что ж, пусть будет так, пусть мы всему этому как будто бы поверили. Но только у каждой Земли есть свои боги, и не нужно делать из этого тайны. То, что Чурык — их главный бог, об этом всем давно известно.

Мы в этом тоже убедились. Когда нас внесли в поселок, то первое, что мы увидели — это огромный глиняный истукан, очень похожий на нашего Хрт, только чуть-чуть повыше ростом да пошире в плечах. Таким и должен быть Чурык, чего тут узнавать?! И я уже подумал, что… Однако нас к нему не поднесли, а повернули в сторону и, пронеся еще немного, сложили возле Главного Кострища. Это недобрый знак, подумал я. Огонь на Главном Кострище разводят только в дни великих радостей или столь же великих несчастий, однако для того, кого наименуют Белой Глиной, какая в этом разница?

А вот и их старейшины, приметил я, они уже сошлись к кострищу. И, стало быть, все это должно вот-вот начаться. Я мельком глянул на Лузая. Он усмехнулся и сказал:

— Дров нет!

Дрова, подумал я, недолго и собрать. И я уже хотел это сказать…

Но тут Лузай повернулся к старейшинам и повелел:

— Развяжите меня! Я должен привести в чувство своего господина.

Лузая быстро развязали. По озабоченному виду старейшин и по той поспешности, с которой они выполняли его повеление, я понял, что им уже известно о нашем разговоре у реки. Ну а Лузай держался так, как будто бы не он у них в плену, а они у него. Склонившись над неподвижно лежащим ярлом и внимательно осмотрев его раны, Лузай строго потребовал воды, обмыл Айгаславу голову, а после, достав нож, два раза уколол его в горло, прямо в шрам…

И ярл пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся, хотел было что-то сказать…

Но тут Лузай опередил его, воскликнул:

— Ярл! Не гневайся! Эти люди очень сожалеют о содеянном. Они ведь не знали, что тебя нельзя убивать. Но когда я рассказал им, как ты расправился с теми, кто посмел отрубить тебе голову, то меня тотчас уверили, что нас здесь ждет весьма теплый прием.

Ярл слабо улыбнулся. А Лузай оглянулся на старейшин и спросил:

— Так я сказал?

— Так, так, — закивали старейшины.

А остальные рыжие люди, которые в большом числе уже обступили нас со всех сторон, молчали. И вид у них был весьма и весьма недружелюбный! Ярл был чуть жив, Лузай надеялся перехитрить дикарей, заставить их поверить в то, что мы неистребимы, всемогущи… Но я-то прекрасно понимал, что ничего у него из этого не получится! А потому единственное, что нам оставалось, так это встретить свою смерть достойно, как и положено настоящим воинам! Пока нас несли в поселок, я уже немного ослабил путы, связывавшие мои запястья. Теперь же, лежа на земле, я их и вовсе снял. И вот теперь мне бы только незаметно дотянуться до меча, вырвать его из ножен, вскочить и броситься в толпу…

И мне еще подумалось: глупцы! первым делом нужно отнимать у пленников оружие, а уже потом приниматься за все остальное!

Но тут один из стариков — как я потом узнал, старший старейшина резво шагнул ко мне, склонился, вырвал меч из ножен…

И, улыбаясь, сделал так — провел подушечкой большого пальца вдоль по лезвию — меч почернел, растрескался и развалился. Я оробел. Меня трясло от ужаса. Ну все, подумал я, сейчас меня убьют!

Но старик уже отвернулся от меня, шагнул к Лузаю, протянул к нему руку и, снова дружелюбно улыбаясь, попросил:

— Меч! Нож!

Лузай покрылся пятнами и задрожал еще сильней меня! И тихо, едва слышно, прошептал:

— Но без меча я не жилец! Я без меча умру!

Старик застыл, подумал… и сказал:

— Тогда… Смотри! Не обнажай его против нас! Не обнажишь?

— Н-нет!

— Поклянись.

Лузай свел пальцы крестиком. Старик согласно закивал… и посмотрел на ярла. Ярл и не думал клясться. Тогда старик подошел к нему, сел перед ним на корточки и принялся смотреть ему прямо в глаза. Смотрел, смотрел…

И ярл закрыл глаза. Я думал, что он умер. Но он был жив, он после нам сказал: «Старик околдовал меня; он выпил мои силы. Но хуже этого — он выпил весь мой гнев! Теперь я не могу сражаться с рыжими!»

Но это мы узнали только ночью. А днем…

Днем дальше было так. Усыпив нашего ярла, старик расстегнул ворот его рубахи и долго рассматривал шрам, потом подозвал других старейшин, те тоже внимательно рассматривали и даже трогали шрам, и совещались на своем тайном наречии… А после принялись расспрашивать нас о том, как был убит ярл Айгаслав и как он после ожил.

Я сразу отказался отвечать — сказал, что ничего толком не знаю. Конечно, кое-что я знал, но боялся сболтнуть по своей глупости что-нибудь лишнее. Зато Лузай много рассказывал! Рассказ его был лжив и страшен. Если верить Лузаю, то выходило, что наш ярл Айгаслав время от времени умерщвлял сам себя, а после оживал — и тогда в Ярлграде происходили невообразимые бедствия. Вот что он им наплел!..

А дикари во все это поверили. Но как! Они сказали:

— Это очень хорошо. Человек, умеющий много раз оживать после смерти, сможет служить нам очень долго. Он будет нашей Старшей Белой Глиной! Мы будем убивать его и убивать, а он вновь оживать и оживать, а мы его опять, опять!

И они были счастливы! Старейшины самодовольно ухмылялись, толпа восторженно шумела. Еще бы им не ликовать! Лузай пытался урезонить их; он говорил:

— Глупцы! Когда ярл оживал, случались жуткие несчастья. И то же будет и у вас.

— Нет, — отвечали дикари. — У нас так не будет. У вас беды случались от того, что ярлу отрезали голову и тем самым давали его неистребимому духу возможность вырваться из тела еще здесь, на земле. Вот он и лютовал. А мы не будем резать ярла — мы будем его жечь, и тогда его дух вместе с пеплом будет устремляться к Небу, а Небо после будет возвращать его нам вместе с дождем, ярл снова будет оживать, а мы его опять будем жечь на костре!..

И они были счастливы. А мы с Лузаем были в ужасе — особенно после того, когда нам вымазали лица белой глиной и сказали, что завтра рано утром нас с ним отправят в дальние селения, ну а сегодня мы еще переночуем в землянке Старшей Белой Глины — так они теперь называли ярла Айгаслава. Его, конечно, тоже вымазали глиной.

Потом нас отвели — а ярла отнесли — в землянку, которая была расположена у самых ног истукана Чурыка.

— Ну что ж, — сказал на это Лузай, — по крайней мере, нас хоть сегодня не сожгли. А что будет потом, это мы еще посмотрим!

А я, честно признаться, уже ни на что не надеялся. Когда нам принесли еду, то я к ней даже не притронулся.

— Глупец! — сказал Лузай. — Ешь! Сил не будет.

— И не надо!

— Вдвойне глупец!

И он сначала съел свое, потом мое. А ярлово не тронул. Сказал:

— Ярл поумней тебя. Проснется — съест.

Но ярл все спал и спал. Лузай колол его ножом, но ярл не просыпался. И наступила ночь. В поселке было тихо. Потом…

Кап! Кап по листьям! Кап-кап-кап…

И хлынул дождь! Лузай повеселел, сказал:

— Вот, добрый знак! В дождь и уйдем. Дождь смоет все следы!

А я молчал. Я ж знал, что уходить-то некуда — вокруг, куда ни побеги, их, рыжих, лес. И еще глина от дождя размокнет. Да и дороги мы не знаем. Да и Чурык стоит над самой нашей головой — мы даже выйти не успеем, как он завоет, зарычит…

И вдруг…

И впрямь раздался вой — далекий, едва слышный. Я встрепенулся и спросил:

— Слыхал?

— Чего? — переспросил Лузай.

— Чего? — переспросил…

Да! Это ярл! Он наконец очнулся и заговорил. И я сказал ему:

— Вот, господин. Кто-то воет в лесу.

Они прислушались. Вой повторился. Лузай сказал:

— Нет, ничего не слышу. Только дождь!

А ярл… Он как-то странно усмехнулся и сказал:

— Ну, воет, и пусть воет.

А я спросил:

— Кто воет, господин? Ты знаешь, кто это?

А ярл:

— Молчи, глупец! Ты ничего не слышал!

Ну, я и замолчал. А ярл сказал:

— Так! Хорошо…

И посмотрел на нас, на наши лица в белой глине, потом ощупал и свое лицо, отковырнул с него кусочек глины и рассмотрел его, стряхнул с руки, опять прислушался…

Дождь, вой…

А после попросил:

— Лузай, рассказывай.

Лузай и рассказал ему о том, как было дело. А после, от себя уже, добавил:

— Дождь, уходить пора. Чурык в такую грязь с места не сдвинется!

Ярл тяжело вздохнул, сказал в сердцах:

— Обидно! Старик околдовал меня!..

Ну, и так далее, я вам уже рассказывал: старик околдовал его, и ярл, хоть и был при мече, не мог сразиться с рыжими.

— Да, не могу! — воскликнул ярл. — Стыд! И позор!

И снова замолчал, и сделал знак, чтобы и мы молчали, долго слушал…

Но воя больше не было. А дождь хлестал, хлестал, хлестал…

И ярл мрачно сказал:

— Подай мне котелок, Лузай, я очень голоден.

И он поел. Все съел, утерся и сказал:

— Вот так-то веселей, — и, уже шепотом: — Ну, что?

— Я думаю, пора, — ответил, также шепотом, Лузай.

— А ты?

А я молчал. Когда ярл спал, я знал, что нам с Лузаем не уйти, что нам с ним не на что надеяться. А с ярлом — тут совсем другое дело! Тут, может быть…

Но ярл так странно на меня смотрел…

Да и Лузай смотрел ничуть не лучше…

А, может, мне все это просто показалось…

Но я почувствовал, что мне нужно остаться — обязательно! И я сказал:

— Нет, это бесполезно. Нам не уйти от них. Да и куда идти? Поймают — и убьют. А если здесь останемся, то будем Белой Глиной. А Глина может жить и год, и два, и даже три — бывало и такое… Да столько нам не надо, а только бы дотянуть до зимы! Зимой, когда здесь все замерзнет, мы уйдем. Зимой нам глина не страшна, зимой она как камень.

— Глупец! — сказал Лузай.

— Трус, — усмехнулся ярл.

Я промолчал. Да, я глупец, да, трус. Пусть будет так! Потом мы все равно когда-нибудь да встретимся — не здесь, конечно же, а там уже, подумал я, — и вот тогда я вам скажу, кто останавливал меня, кто наставлял… А пока я сказал:

— Острых мечей! Большой воды!

— Как знаешь! — мне ответили.

И стали собираться. А я, чтобы на это не смотреть, лег, повернулся к ним спиной. А дождь не унимался! Он так хлестал, что я даже не слышал, как они ушли. И воя больше я не слышал. А слушал! Слушал…

И заснул.

А утром меня разбудили и стали бить и спрашивать:

— Где твои братья?!

Я молчал. Тогда меня выволокли из землянки и потащили к Главному Кострищу. Дождь давно кончился, светило солнце, пели птицы.

А рыжие, собравшиеся возле Кострища, молчали. Старший старейшина вышел ко мне, посмотрел мне в глаза и спросил:

— Ты знаешь, где они?

— Нет, — сказал я, — не знаю.

Старик кивнул:

— Да, вижу, ты не лжешь. Они что, тебя бросили?

— Да, бросили. Втроем мы бы не смогли уйти.

— А почему?

Я замолчал. Старший старейшина разгневался и закричал:

— Ты знаешь, почему! Я вижу — знаешь! Так отвечай же!

Я молчал. Тогда он приказал, чтобы меня пытали. Начали пытать. Мне было очень больно. И только иногда мне становилось легче — это когда прибегали гонцы и с гневом восклицали, что беглецы не найдены ни там, ни там, ни там, что все ловушки, петли и капканы, все волчьи ямы пусты! Собравшиеся недоумевали, как это можно было ночью — и в такой сильный дождь! — все это благополучно миновать.

— Здесь скрыто колдовство! — кричали рыжие. — Пока мы не узнаем, кто колдун, их и искать-то нечего!

— Да, это верно, — соглашался я. — И не найдете, да!

Но кто колдун, кто помогает ярлу и Лузаю, об этом я молчал. Ведь вы же знаете: об этом говорить нельзя. Старший старейшина, как я в этом уже убедился, обладал великой силой, и потому я очень боялся, что стоит мне только назвать того, кто помогает моим братьям, то… Кто знает?! Старейшина тогда бы мог вот прямо здесь, не сходя с места, сразиться с нашим — их! — спасителем, и тогда…

Мало ли! А так старейшина не знал, кого ему искать, чей дух он должен вызывать и с кем ему нужно сражаться.

А время шло! Я знал — ярл и Лузай уходят все дальше и дальше и дальше. И тот, кто их ведет, не ошибется — выведет. И это приглушало боль. И вот о чем еще мне думалось: а если бы и я с ними ушел, что было бы тогда? Тогда бы, думал я, рыжие не теряли бы время на возню со мной, а искали бы, искали, искали… И хоть у Лузая и ярла очень надежный проводник, но они сами-то быстрее, чем могут бежать, не бегут, а посему очень трудно сказать, чем все бы это кончилось, когда бы с ними был и я. А так…

Я выдержал три дня! А на четвертый день, когда мне уже стало все равно да и еще подумалось «зачем? они и так уже ушли из этих мест!», я…

Говорить уже не мог, а только едва слышно прошептал:

— Их вел Хвакир, пес Хрт и враг Чурыка. Он ночью выл и вызвал их. Они ушли.

Старейшина пристально посмотрел мне в глаза, покачал головой и сказал:

— Да, ты не лжешь, все так оно и было, — а после приказал, чтобы меня оставили в покое.

И после этого я целых восемнадцать дней лежал в своей — теперь уже моей, не ярловой! — землянке. Меня кормили словно на убой. Да так оно и было! Сегодня утром они пришли ко мне и сказали, чтобы я готовился.

— К чему?

— Рыба ушла. В реке совсем нет рыбы. Мы будем возносить молитвы к Небу.

— А я?

— А ты эти молитвы передашь. Готовься! — и ушли.

Вот, значит, как! Значит, завтра меня уже всего — с головы до пят вымажут белой глиной и отведут к Главному Кострищу. Что ж, может быть, это и справедливо — ведь это именно я дал тогда глупый совет прыгать за борт. А если б тогда мы послушались ярла и дождались темноты, то, глядишь, Хвакир и помог бы нам сняться с мели и беспрепятственно двинуться дальше. А так…

Завтра меня сожгут. Но я еще раз обману этих проклятых дикарей! Не буду я там, на Небе, спрашивать об их рыбе, а обращусь к Великому Прародителю и спрошу у него, спаслись ли мои братья. И если оно так, то мне сразу станет легче!