"Убить Ланселота" - читать интересную книгу автора (Басирин Андрей)

Глава 5 В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ШАРЛАТАНА

Зеркала, колонны, черное дерево перил. Багровые дорожки, цветные витражи в окнах… витражи заколдованы, они меняют Циркон до неузнаваемости, превращая в город сказок и легенд.

Любуйтесь и трепещите.

Перед вами — Бахамотова Пустошь.

Сам по себе Бахамот — ничто. Он лишь тень на грани яви и сна. Воспоминание об ужасе и крови, умирающих воинах, кричащих девушках. Это ложное воспоминание: Бахамоту ни разу в жизни не доводилось сражаться.

Но он умеет внушать уважение одним своим присутствием.

Вот уже неделю в Циркон тянутся возы с дарами. Блеют овцы, кудахчут куры, ревут коровы. Середина лета — неудачное время, чтобы грабить подданных, но у королей свои правила игры.

Когда шарлатан умирает, зверь великий беспокоится. Его приходится усмирять подарками и игрушками. Жертвенной девой, например. Так надо. Иначе зверь не признает нового повелителя.

А еще чудовищу надо постоянно напоминать о том, что оно не бессмертно.

— Кто это? — Секретарь поднял на вошедших усталые глаза.

Пердендози по своему обыкновению сконфузился. Эрастофен молча забрал у него список и протянул секретарю.

— Так, — ожил тот, водя пальцем по строчкам, — Жертвенная дева — одна штука. — Водянистые глазки забегали, пересчитывая девушек. — Наличествует. Далее: герой-спаситель — одна штука. Но здесь написано: Гил-Ллиу.

Эрастофен нагнулся к уху секретаря и зашептал.

— Понимаю, — кивнул тот. — Как всегда, в последний момент… Ладно, проходите.

Будущих участников мистерии отвели в приемную. У Хоакина зарябило в глазах: зеленые, красные, синие и золотые шелка драпировок переливались, словно конфетные обертки. На столике лежала кипа гравюр. Стрелок принялся их листать.

— Ух ты! — поразился он. — Никогда не думал, что у Буррехта столько «Меланхолий». А вот и «Дурачество глав пса» Вошха. Поразительно.

Лизу трясло. Она сложила руки в молитвенном жесте, затем сжала кулаки. Нервно прошлась по приемной взад-вперед.

— Волнуешься? — спросил Хоакин. Как-то так само собой получилось, что они перешли на «ты».

— Еще бы. К этому дню я готовилась всю жизнь.

— Я тоже волнуюсь, сам не знаю почему… А каково это — быть жертвой? — спросил вдруг он.

— Трудно объяснить… Я ведь ничего другого не умею. Говорят, Бахамот убивает сразу. А вот тугрегский Варклап любит поизмываться. — Лиза говорила отрешенным голосом. Так говорят о чем-то далеком, неважном, что напрямую говорящего не касается. — А птица Рух поднимает тебя в небеса и роняет. Но потом ловит — и так много раз. Моя лучшая подруга из-за этого не стала жертвенной девой. Она боится высоты.

— Я тоже боюсь высоты. — Глаза Хоакина затуманились воспоминаниями. — Поэтому в детстве лазал по самым высоким деревьям. И скалам. Назло собственному страху.

— Хок, — Лизин голос дрогнул, — ты же не побежишь прямо сейчас искать шарлатана?

Стрелок опустил глаза. Именно так он и собирался поступить.

— Я не знаю… Не люблю официальщины. А после коронации Фероче будет не до меня.

— Не уходи, Хок. Пожалуйста! Это же мое первое жертвоприношение. Я так хочу… — «…чтобы ты был рядом», — неожиданно для себя самой подумала она. А вслух произнесла: — Чтобы все прошло удачно.

— У тебя получится. Летиция — лучшая жертвенная Дева на Терроксе. А ты ее лучшая ученица, иначе она бы тебя не взяла.

— Правда?!

— В Деревуде я всегда брал на дело лучших учеников.

В последнем Хоакин не был уверен. Он не помнил своей разбойничьей жизни, а книга давала слабое представление о реальности. Но Лизу его слова успокоили.

— Спасибо, Хок. Вот чудо: я уже не волнуюсь! Почти.

Распахнулась потайная дверь за драпировками, и пошел деловитый Эрастофен.

— Госпожа Фуоко, следуйте за мной. Вам надо подготовиться к встрече с чудищем. А вы останьтесь, господин герой. За вами я вернусь позже.

Румянец сошел с лица Лизы.

— Уже?

Она пошатнулась и схватила Хоакина за плечо.

— Не бойся, — шепнул стрелок, — я с тобой. Ни пуха ни пера!

— К зверю, — ответила Лиза и, не оглядываясь, зашагала следом за альбиносом.

Зеркала.

Панели орехового дерева.

Люстры, несущие гроздья колдовских огней.

И вновь зеркала.

Целое море зеркал.

Мозаичные полы уходили вдаль сверкающими тропами. Багровые дорожки вились и вились без конца, превращая дворец в настоящий лабиринт. Отражения множились, и скоро Хоакин перестал понимать, где он и кто он. Если бы не фея, которую иллюзиями с толку не собьешь, он бы давно уже заблудился.

Фея почему-то сердилась на стрелка.

— Да в чем дело, Маггара? — не выдержал Хоакин. — Что тебе не нравится?

— Она тебе верила. Она ждала твоей поддержки, твоего одобрения, а ты ее бросил.

— Не бросил, а отпустил готовиться к ритуалу.

— В пасть чудищу. Молодец. Умница, Хок.

Обвинения Магтары были несправедливы и обидны: именно на такие слова отвечать труднее всего. Хоакин умолк в растерянности.

запела Маггара.

— Но…

— О боже…

— Маггара, стой!

Вы, сударь, наломали дров немало.

Кто спорит с женщиной, сокращает себе жизнь.

— Хорошо, хорошо, я виноват. Исправлюсь. Куда дальше?…

— Налево. Видишь дверь со знаком нижних миров? Устроим привал.

Знак, о котором говорила фея, походил на стилизованное изображение лохани. Внутри комната сияла непривычной белизной. Посредине стояла огромная мраморная ванна. Два крана, коврик в пупырышках, занавесь из бамбуковых реек.

И ни малейшего намека на окна. Мертвенный белый спет лился из волшебного шара над головой.

В кармане застучала табакерка. Стрелок щелкнул крышкой, и саламандра выбралась на волю.

— Ох! — Огненная змейка скользнула по белым плиткам. — Роскошь! Блеск!

— Инцери, веди себя прилично.

— Ага, щаз. — Ящерка разбежалась и заскользила по кафельному полу, как на коньках. — Волшебный дворец шарлатана! — взвизгнула она.

Кто-то снаружи подергал ручку, но, убедившись, что дверь заперта, ушел.

— Зря мы ушли из приемной, — вздохнул Хоакин. — Эрастофен обещал рассказать что к чему.

— Это была твоя идея — уйти.

— Разве? Хорошо, хорошо, моя. Не спорю. — Он деланно нахмурился. — Что будем дальше делать?

— Не знаю.

Стрелок подошел к зеркалу. Из-за прозрачной поверхности на него смотрел совершенно незнакомый тип: веселый рубака, бесшабашный, мечтательный, «Это я, — подумал Хоакин. — И я чувствую себя на своем месте. Словно Горацио Кантабиле, что из отравителя сделался поваром. Только я из разбойников превращаюсь…»

…в героя?

— Маггара! — Он ткнул пальцем в стекло. — Это я?

— Ты, конечно.

— Давно я чихал последний раз?

— Вчера. До того, как мы встретили карету Золотого Облучка. А что случилось?

— Ничего. Позавчера я встретился с Бизоатоном Фортиссимо. А до этого — помог Алану создать легенду о вольных стрелках. А до того сбежал из академии Града Града. Я ведь хорошо помню свое отражение. Оно всегда было — как бы это сказать? — слишком мягкотелым.

— Хок, помилуй! Ты нисколько не изменился. Уж я-то тебя отлично помню. Хотя… — В глазах Маггары мелькнуло сомнение. — Ты стал жестче.

— Я должен отыскать шарлатана.

— А Лиза?

— Лиза пока вне опасности. Она жертвенная дева и прекрасно знает это. Пока она следует привычному ходу вещей, будет все хорошо. Мне же в голову лезет всякая чушь.

— Что именно?

— Перед тем как навести заклятие, Бизоатон назвал меня Ланселотом. Почему? Я должен выяснить.

— Понимаю. Ты упрямый и своевольный. Всегда добиваешься своего… А еще — ты обещал Фуоко, что не оставишь ее. И мне жаль бедного Бахамота, потому что ему придется несладко.

— Значит, ищем шарлатана? — подняла голову Иниери. — Уррра!

Жизнь в Бахамотовой Пустоши удивительна. Тримегистийцы все немножечко маги, а потому трепетно относятся к словам.

Слово — это идол.

Слово — это товар.

Слова покупают и продают. Ими жонглируют, наводят страх и заставляют желать того, что вам совсем не нужно. Словом можно даже отправить человека в пасть чудищу. Мало того: жертва будет чувствовать себя счастливой.

В Пустоши обитают волшебники. Они заняты тем, что производят слова и числа. Именно поэтому они правят неволшебниками, что живут снаружи.

Хоакин шел запутанными коридорами, не пропуская ни одной двери. Шарлатана он пока что не нашел. Скорее всего здесь располагались маги низшего уровня: маги-чернорабочие, маги-курьеры, маги — сантехники и уборщики.

Девушки с тонкими губами, с волосами, собранными в пучок, пялились в магические зеркала. Ни одна из них пока что не произнесла волшебных слов: «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи». Эти синие чулки давно махнули рукой на свою внешность. Они точно знали, что «на свете всех милее, всех пригожей и белее» кто-то другой.

Их зеркала заполняли слова и цифры. Магини разглядывали их, не отрываясь, даже ели и пили, не отводя взгляд от хрусталя. Временами появлялись картинки: гуси, стреляющие из арбалетов, выкройки платьев, портреты знаменитых героев (Гури в том числе). Смотреть на них было интереснее, чем на цифры. Но почему-то в этот момент взгляды волшебниц становились настороженными. А зеркала они старались повернуть так, чтобы их не видел никто посторонний.

Хоакин скоро сообразил, что может бродить по всем комнатам и делать, что хочет. Главное — не заслонить ненароком кому-нибудь зеркало, потому что тогда магини начинали беспокоиться. В остальном они совершенно не различали реальность и вымысел.

— Эй, Шалочка, — повернулась к стрелку бледная дама с ящерично-зелеными веками. — Шалочка, где накладная на дары сто пятьдесят четыре-прим Бэ?

От неожиданности стрелок не сразу понял, что от него требуется. Бледная смотрела требовательно и сурово. Выручила Инцери: она схватила со стола первую попавшуюся бумагу и протянула даме. Взгляд дамы скользнул по строчкам.

— Это не то, — сообщила ящероглазая. — Шалья, вы опять перепутали бумаги. Ваше отношение к делу просто возмутительно! Я буду вынуждена доложить шарлатану.

Тут в зеркале появился каталог притираний и теней от «Пьяччо Пьяченцо — алхимика века». Дама забыла о неправильной накладной и обо всем на свете.

— Подождите, — сказал Хоакин. — Перепутанные бумаги — это важно. Шарлатан должен знать. Быть может, я сам сообщу ему?

Волосы волшебницы распространяли волну цветочных ароматов. Хоакину они напоминали сгнивший в компосте болиголов. Маггара морщилась, отворачивалась, но не выдержала и принялась кашлять.

— Да, — пробормотала ящероглазая. — Я сейчас… Что вы хотели?…

В зеркале развернулся ассортимент духов и гелей для волос. При взгляде на них свербело в носу.

— Шарлатан. Фью Фероче. Где он?

— Спросите у Вилеи Аччелерандо. Она заведует… заведует…

Чем заведует загадочная Вилея Аччелерандо, осталось невыясненным. Магия хрусталя крепко держала волшебницу. Так и не добившись ничего, Истессо продолжил путь.

Кроме иссохших за зеркалами девушек Хоакину встречались маги. Все они носили неприметные серые камзолы, рубашки пастельных тонов и цветастые тряпичные петли на шее.

Относительно этих петель мнения разделились. Хоакин решил, что петля — это знак верности шарлатану до виселицы. Инцери покраснела, вспыхнула и заявила, что их носят одни срамники и пошляки. Что будь у людей раздувающиеся горловые мешки (как у саламандр-самцов), надобность в позорных тряпках отпала бы. Маггара считала, что это знак особой касты волшебников.

К сожалению, петленосцы тоже не знали, где обитает шарлатан. Самые толковые и знающие ссылались на загадочную Вилею. Вилея Аччелерандо хранила все тайны Бахамотовой Пустоши. Она властвовала чуть ли не наравне с шарлатаном.

Отыскать ее не удавалось. Как потом выяснилось, Истессо неправильно подошел к вопросу. Он искал могущественную волшебницу, серого кардинала в юбке. А на самом деле…

Но не станем забегать вперед.

Скоро Хоакином заинтересовались гвардейцы охраны. Сперва на него просто косились. Затем стали покашливать и делать знаки. Наконец, один из них подошел к стрелку и взял его за плечо.

— Вы охотник на чудищ? — доверительно спросил он.

Хоакин кивнул.

— Так называемый Гури Гил-Ллиу?

Хоакин насторожился. Он был вольным стрелком. Слова «так называемый», «якобы», «именующий себя» наводили на нехорошие мысли. Обычно за ними следовало «пройдемте, сударь».

— Несомненно. Он — это я.

— В таком случае пройдемте, господин Гури.

В зеркале за спиной стражника мелькнул знакомый алый камзол. Каким образом Гури удалось освободиться, Хоакин гадать не стал. Он просто дал деру.

— Вот он!!

Стражник озадаченно посмотрел на клок зеленой ткани в руках. Истессо исчез. Он уже мчался по багровой дорожке в самые глубины Пустоши.

— Дер-р-ржи самозванца!

Хоакин проверил на бегу, как ходит в ножнах шпага.

— Стой, мерзавец! Не уйдешь!

К топоту башмаков за спиной добавилось буханье сапог и скрип монашеских сандалий. Положение становилось критическим.

Хоакин нырнул в темную каморку под лестницей. Подождал, пока преследователи промчатся мимо, осторожно выглянул наружу. Его нос уткнулся в огромную вязанку хвороста. Стрелок мог поклясться, что миг назад ее здесь не было.

На вязанке сидела старушка. Заметив Хоакина, она обрадовалась:

— Охти-сынок-милок! — затараторила. — Годы-мои-годы-распогоды! Бабушке-бабулечке-то, а? Хворосточку не донесешь?

Помни Хоакин свое разбойничье житье, он бы сразу узнал старушку. Как не узнать? Ее физиономия ухмылялась со всех гобеленов, украшавших хижину. Но воспоминания Истессо обрывались на ночи в обществе шарлатана, а начинались с лесной дороги. Никаких старушек (кроме госпожи Ляменто) он припомнить не мог.

Но, к счастью, стрелок был отзывчивым человеком.

— Хворост? — переспросил он. — Ладно. Давайте вязанку, бабушка.

Он огляделся. Преследователи знали Пустошь лучше его. С минуты на минуту они должны были вернуться.

— Только быстрее, быстрее, бабушка!

— А ты не спеши. Тише едешь — дальше будешь.

Она приложила ухо к ковру:

— Враг бежит, этаж дрожит. За тобой гонятся, да? Не беда это, касатик. Стань к двери и замри.

Хоакин не успел ахнуть, как одеревенел. Ноги вросли в кадку, волосы зазеленели, раскинулись зелеными веерами. Ведьма превратила его в пальму — зеркальное отражение той пальмы, что стояла у окна. Сама же, выхватив из рукава ведро и швабру, принялась усердно надраивать полы.

Широкая мокрая полоса пересекла коридор. Вернувшиеся гвардейцы замерли перед ней, словно кони на краю пропасти.

— Куда? — Бабка погрозила им тряпкой. — Стоять! Вымыто здесь.

— Госпожа Аччелерандо, — загремели стражники, — нам вот так вот надо на ту сторону. Негодяя-шпиона ловим!

— Перетопчетесь. Пока коридор не домою, вам сюда ходу нет.

Гвардейцы переглянулись и пожали плечами. С ведьмами не спорят. Дело так бы и закончилось ничем, но тут прогрохотали еще чьи-то шаги. Разъяренный Гури ссыпался по лестнице и…

— Держи самозванца!!

…вылетел на блистающий чистотой пол.

Стражники зажмурились. Паркет лентой выплеснулся из-под башмаков бродяги и улегся на место. Задрав к потолку голенастые ноги, Гил-Ллиу шлепнулся на спину.

— Это как же? — ошеломленно прошептал он. — Это почему же?

— Идемте, господин Гури. — Один из стражников ухватил его за подмышки и осторожно поставил на ноги. — Идемте. Я обходной путь знаю. Не связывайтесь, сударь.

У каждой ведьмы свой пунктик. Госпожа Вилея Аччелерандо славилась аккуратностью. Чистоту, которую она наводила, можно было собирать про запас. Проведя рукой по грязной батарее, вы измажете пальцы в пыли. Ступив на вымытый Вилеей пол, Гури «испачкался» чистотой. Она отторгала любую грязь, и Гури в том числе. А устоять на ногах, когда подошвы вас отталкивают, довольно сложно.

Пятки Гури вновь сверкнули в воздухе. На этот раз гвардейцы были настороже. Двое подхватили бродягу на руки, третий сорвал злосчастные башмаки. Обувка полетела в угол. Пыль шарахнулась от сверхчистых подошв.

— Извините за беспокойство, бабушка, — раскланялись стражники, — мы уже уходим.

— Заходите на чаек, молодцы.

Погоня умчалась, и Вилея превратила пальму обратно в Хоакина. В носу у того защипало. Мучительно захотелось чихнуть, но ничего не вышло. Разлитая по полу чистота уничтожила всю пыль в воздухе.

— Пойдем, милок, — посоветовала ведьма. — Гвардейцы — ребята ушлые. Так просто от них не отделаешься.

Хоакин вскинул на плечо вязанку и затрусил вслед за бабкой.

Погоня настигала их еще дважды. Оба раза Вилея отводила глаза стражникам. В первый раз нарисовала на стене дверь; дверь вышла почти настоящей, и гвардейцы ушли через нее в пятое измерение. Когда же разобрались что к чему, их ждал новый сюрприз: перекрученная ковровая дорожка. Этот орешек оказался служивым не по зубам. Возник зловещий треугольник (казначейство, податной департамент, кабинет первого министра), в котором бесславно сгинула погоня.

— Славненько, славненько! — щебетала госпожа Аччелерандо. — Умнички вы мои золотые. Теперь можно и чайком угоститься.

Гобелены лгут. Задайся кто-нибудь целью создать классификацию старушек, ведьма с гобеленов получила бы статус «гнусной карги». Госпожа Аччелерандо занимала промежуточное положение между «сбрендившей старушенцией» и «занятной бабулей».

Черного она не носила. Никогда.

Привычка видеть мир таким, каким он должен быть, играет с восприятием дурные шутки. Если вы знаете, что перед вами ведьма, воображение само дорисует черный плащ и остроконечную шляпу. Но госпожа Вилея одевалась вызывающе ярко. Три узорчатые кофты (зеленая, беж и киноварь), фиолетовая шерстяная юбка, синий фартук. Голову ее украшал растрепанный платок; выражение лица каждый миг менялось. Временами Хоакину казалось, что ей лет под девяносто, а временами — не больше сорока.

Настоящая ведьма. Вилея путала ковровые дорожки, варила зелья, разговаривала с рыбками в фонтане. Младенцам, заблудившимся в лабиринте дворцовых переходов, лучше бы не попадаться ей на глаза. А еще госпожа Вилея заготавливала хворост. Откуда она его брала, живя во дворце, — это загадка. Но все гвардейцы (а также канцлеры, поварята и министры) хотя бы по разу, да помогали донести вязанку.

— Пришли, касатик. Стой, раз-два.

Хоакин свалил хворост у входа в подсобку. Рубашка промокла от пота. Госпожа Аччелерандо нырнула в каморку и принялась греметь ведрами. Возилась она долго: переставляла швабры, развешивала тряпки. На Хоакина пахнуло с детства знакомыми запахами. Мыло, мокрая шерсть и песок. В школьные времена Истессо частенько прятался от одноклассников в подсобке, среди щеток и лопат.

— На сегодня хватит, — пробормотала Вилея, пряча связку ключей под фартук. — Разбаловались охламоны.

Даром что дворец — свинячат, как свиньи.

Она вытерла руки о фартук и приказала:

— Подсобка, подсобка, повернись к фойе задом, ко мне — передом.

Стена заскрипела, задрожала. Дверной проем поехал в сторону. Промелькнули ведра, штукатурка, каменная кладка, замурованный скелет — и выплыл темный проход.

По другую сторону темноты находилось ведьмино обиталище. С притолоки свисали клочья паутины. Капала вода. Где-то что-то скрежетало и попискивало.

Лоб и щеки Хоакина овеяло слабым током воздуха. Фея выбралась из чайника и уселась на плечо стрелка.

— Чудо какое! — восхитилась она. — Вы здесь живете, бабушка?

— И-эх, дочка. Где ж еще жить? Чай, шарлатановы маги парчовых покоев не дадут. Шевелиться приходится.

Взгляд Вилеи построжел.

— Входите, гости дорогие, входите. Не стойте на пороге. Жилплощадь неучтенная, в пожарные реестры не внесена. Не ровен час, увидят — по инстанциям затаскают.

Хоакин взвалил на плечо вязанку и шагнул в темный проем. Маггара пискнула и ухватила стрелка за волосы. Сквозняк усилился. С каждым шагом он становился сильнее, превращаясь в ревущий ураган, а потом все стихло.

Полоска тьмы.

Свет.

Горницу свою Вилея содержала в чистоте. Ничего лишнего: лежанка, печь, сундук. На сундуке красный копер с золотыми симплициссимусами — единственное яркое пятно в горнице. В центре комнаты накрытый стол, вокруг — разнокалиберные лавки. С потолка свисают связки трав. На полках средь горшков лежат старые книги, ступки, хрустальные шары.

Но самое интересное — окно, сквозь которое виднеется лесная чаща. Поляна и кувыркающиеся на ней оленята. Неужели в Бахамотовой Пустоши растет лес? Или же это очередная иллюзия?

— Фу-фу! — сморщила нос госпожа Вилея. — Чую дух деревудский. Али гости незваные пожаловали? Вот я на косточках молодецких поваляюсь-покатаюсь.

— Что вы сказали, госпожа Аччелерандо?

— Не бери в голову, милок. Есть такое слово — ностальгия. Вот это она, родимая.

Вилея огляделась, достала тряпку и принялась смахивать невидимые пылинки. Хоакин сбросил хворост у печи, а сам уселся за стол. Маггара и Инцери пристроились среди посуды.

Наконец Вилея закончила с уборкой. Села напротив стрелка, подперла щеки кулаками.

— Явился, значит, касатик, — пробормотала она задумчиво. — То-то мы гадали с подружками — где объявишься? А ты — вон он. С Бахамота решил начать.

Хоакин молчал. Спрашивать что-то пока не имело смысла. Раз уж ведьма не поленилась, отыскала его, значит, все сама и расскажет.

— Провидица я, — сообщила госпожа Вилея. — Многое мне открыто. Чаю хочешь? С твоей-то посудиной, — кивнула она на обиталище Маггары, — поди нечасто чайком балуешься. А я пока расскажу, что знаю. Может, на что и. надоумлю.

Отказываться стрелок не стал. Маггару, как старшую, допустили к столу, а саламандру Аччелерандо определила в печь — с угольками повозиться. Мало-помалу, под ватрушки да синский кокей-чай, завязалась беседа:

— …ты ведь человек зимний? — словно невзначай спросила бабка. — Один год тебя другому передал, одна эпоха — второй.

— Да. В канун Грошдества родился.

— А скажи: не чувствуешь ли в себе зуда какого? Идти, менять порядки, открывать людям глаза?… Сны странные — видишь?…

— Я их не запоминаю, бабушка. Но знаю, что они есть. Иногда удается ухватить самый краешек.

— И что тебе снится?

— Медовая звезда.

— Обожди-ка.

Старушка встала и засеменила к сундуку. Скоро она вернулась. В руках у нее был старинный меч.

— Вот оружие. Попробуй, как оно?

Истессо вытащил клинок из ножен. Взмахнул несколько раз, приседая, чтобы не зацепить потолок. В академии он дрался исключительно на шпагах, но меч пришелся по руке.

— У Гури такой же, — сообщила из печки Инцери.

— Гури — прохиндей, — недовольно отозвалась ведьма, — и оружие у него хозяину под стать. Сломанный клинок, меч обмана… Задурить, голову закружить, — это он умеет. Пустоголовую девчонку на сеновал затащить, пыль пустить в глаза.

— А этот?

— Когда-то он принадлежал самому Ланселоту. Он не рождает иллюзии, а, наоборот, разрушает их. Раз тебе дался, так владей им.

Госпожа Вилея призадумалась.

— Ты вот ищешь шарлатана. Зачем он тебе?

— На мне заклятие, наложенное его отцом. Снять хочу.

— Вижу, давно приметила. — Ведьма вздохнула: — Сама бы развеяла, да не могу. Сильное очень. Мнится мне, что и Фероче оно не под силу…

— Кто же тогда его снимет?

— Не знаю. Спроси шарлатана — вдруг да поможет. Вдруг дастся ему чужое заклятие? Но опасайся: шарлатан тебе враг. Пока он ничего о тебе не знает, но стоит ему встретиться с Дюжиной — и начнет преследовать тебя.

— С Дюжиной? Ладно, рискну. А как мне его найти?

— Сыскать его сложно. Он и там, и здесь… Шарлатан одним словом. Но я дам тебе проводника — уж он-то к Фероче дорожку знает.

Подарок госпожи Аччелерандо отличался бестолковостью. Он заглядывал во все двери, путался под ногами, по нескольку раз переспрашивал дорогу. Но от старого, траченного молью клубка никто не ожидает глубинного понимания человеческой души. Отдадим ему должное. Без него Хоакину пришлось бы заниматься тем же самым, вот только результат был бы хуже.

Путаться под ногами клубок умел виртуозно:

— Вы не подскажете?…

— Вы не проведете?…

— Эта прическа вам так к лицу!…

— Одолжите пяток дублончиков до получки.

Словами он не пользовался. Нитяной мимики хватало, чтобы выразить любую мысль. Вот клубок в вредной раз нырнул в приоткрытую дверь, и Хоакин устало вытер пот со лба. Все. Хватит. Уж это — в последний раз. Больше гнусному мотку шерсти не удастся обвести его вокруг пальца.

Зверя с два! Удалось, и не раз.

Назвался груздем — полезай в кузов.

Скрипнула дверь. Клубок нырнул в очередной кабинет, и Хоакину ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Подскажите, пожалуйста, шарлатан здесь не проходил?

Разодетый в геральдические шелка волшебник уставился на клубок отсутствующим взглядом. Мысли его находились далеко. Он безуспешно пытался связаться по хрустальному шару с кем-то очень важным.

— Господин Макабр? — гремел он, водя над шаром ладонями. — Это я, да. Третий час звоню. Срочно необходим реестр пик. Реестр пик, говорю! И докладная бубен от господина Ляргетто. Да. Герольд изволил в бубну, пичка козыри. Да, сударь. Да, да. И с чем я, с вашего позволения, останусь? Без двух?

Хоакин спрятался за портьерой. Это уже стало дурной привычкой, но как иначе? Приходилось прятаться, иначе клубок стеснялся выспрашивать дорогу.

За окном громыхнуло. Гроздья салюта расплылись в воздухе, осветив комнату причудливым кровавым сиянием.

— Алло? Меццо-Миноре? — Маг мученически закатил глаза. — Ах, это вы, Геллочка? Преинтимнейше извиняюсь. Да. Слово из шести букв, вторая «а». В том-то и дело! В том-то и дело, из газеты кусок вырван. Да. Да. Постараетесь? Умничка! По горизонтали. Вы уж напрягитесь, сделайте милость.

Кабинет вновь осветился — на этот раз зеленоватым светом. Маг бросил трубку на стол и перевел дыхание.

— Его магичество у себя? — подпрыгнул клубок. — Мне по личному.

— В коридор и налево, — сомнамбулически произнес волшебник. — Имейте в виду: он не принимает. Сегодня коронация. И вообще бардак.

— Спасибо.

— Не за что.

Хоакин вытер рукавом пот со лба. Наконец-то хоть какая-то определенность… Значит, в коридор и налево?

— Алло, — донеслось из-за стола. Волшебник все терзал хрустальный шар. — Меццо-Миноре? Я ведь вот по какому вопросу… Испанская партия. Да. Помните?… На седьмом ходу черные сделали неканонический ход…

Стрелок шагнул к двери. И тут же метнулся обратно запортьеру.

В кабинет вошел первый министр. Неддам де Нег, тот самый, что приезжал в Деревуд вместе с шарлатаном.

— А, господин Морендо! Приятно, приятно. А я вас ищу, знаете ли…

— Меня?

— Вас, господин Морендо. — Неддам развязно уселся напротив волшебника. Закинул ногу за ногу. — Как делишки с подмостным сбором в Настурлии? Что поделывают ваши тролли?

— Совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

Хоакин заинтересовался. Судя по тону первого министра, он пришел шантажировать хозяина кабинета. Дворцовые тайны никогда лишними не бывают; нет-нет да выяснится что-нибудь интересное. А уж воспользоваться этим неглупый человек всегда сумеет.

— Я хочу напомнить вам, господин Морендо, о красотке Джинджелле. О горькой судьбе, которая ее постигнет, если вы будете мешать нам.

— Звери великие, какая красотка? — потрясенно вымолвил хозяин кабинета. — Что вы мне голову морочите, Неддам?

— Хо-хо! Напомнить вам о шахматах, господин Мо-Рицо? О перламутровой шкатулке?

Хоакин осторожно глянул в щель. Вид у первого Министра был грозный и вместе с тем развязный.

— Быть может, вы спросите: а как же Тальберт, возлюбленный Джинджеллы? Не беспокойтесь. Мы держим в руках его главную тайну. У молодого человека есть лишь один шанс расстроить свадьбу любимой с господином Педале. Он должен воспользоваться Башмаком Безысходности. Но уверяю вас, это будет непросто…

Хозяин кабинета потер виски. Снял колпак волшебника и носовым платком промокнул вспотевшую лысину.

— Я все понял, господин Неддам. Вы ошиблись дверью. Вам ведь в соседний кабинет, да? Там заседает господин Морендо, наш юстициарий.

— В соседний?… Хм. А вы кто, сударь?

— Не Морендо, к вашим услугам. Я наш новый церемониймейстер. Его магичество назначил меня на пост сегодня утром. Вас не успели предупредить.

— Зверевы таблички на дверях. — Неддам нервно потер шею. — Вот денек, а?… Нижайше прошу прощения, сударь. Я, знаете ли, выкупил у казначея несколько интриг… Хожу, разбираюсь что к чему. Шантажирую помаленьку, за ниточки дергаю… Чувствую себя — поверите?! — серым кардиналом.

Зашелестели бумаги.

— Как ваше имя, вы сказали?… Может, у меня и на вас что-нибудь найдется.

— Позже, позже, господин первый министр. Умоляю! Поверьте, мне не до ваших глупостей. Я жду важных известий.

Клубок закатился под портьеру и недоуменно пожал плечами — или что там у него вместо плеч. Глядя на него, Хоакин только вздохнул. Обычный моток шерсти. Неопределенно-розоватого цвета, местами коричневый. Наверняка в середине сложенный в несколько раз кусочек газеты. И все-таки в том, как он смотрел на хозяина, было нечто озадачивающее. Чересчур живое.

— Ну что? — шепотом спросил Истессо. — Пойдем?

Клубок кивнул. Оба на цыпочках прокрались к выходу из кабинета.

…Церемониймейстер действительно ждал важных известий. Известия эти касались Хоакина и Гури Гил-Ллиу. По неписаным законам жанра спрятавшийся за портьерой стрелок должен был их подслушать.

Не сложилось: рассеянность Неддама де Нега спутала все карты. Но это еще полбеды.

В соседнем кабинете (принадлежащем господину Морендо) прятался человек. Во дворец шарлатана он (вернее, она) пробрался, преодолев множество препятствий. Путь к заветному шкафу усеивали тела слуг и стражников. Человеку этому до зарезу нужно было узнать тайну красотки Джинджеллы. А также Тальберта, Педале и Башмака Безысходности. Время поджимало. До опасной свадьбы оставались считаные часы. Не дождавшись первого министра, человек выбрался из шкафа и покинул кабинет.

Река событий вышла из берегов. Плотины и шлюзы реальности угрожающе затрещали, грозя развалиться. К счастью, у реальности есть свои способы самозащиты.

От цели Истессо отделяли считанные шаги. Клубок мчал по следу, словно гончая, преследующая зайца. Будь у него легкие, он повизгивал бы от радости, заходясь от пьянящего чувства погони. И плевать, что зверь опасен, что это не просто заяц, а матерый вепрь или того хуже. Как говорят варвары, «кто не одалживает Гури в счет будущей казны, тот ничего не смыслит в виноделии».

— Налево, налево, — бормотал Хоакин. — Дверь налево… И там шарлатан.

Слева была лишь одна дверь. На ее пороге стоял юноша в черном. Щеки его подозрительно поблескивали, золотистые волосы ниспадали на плечи в художественном беспорядке. Рукава рубашки (черной) были кокетливо подвернуты, обнажая тонкие руки. На левой штанине (тоже черной) золотилась веточка дрока.

На бледном лице юноши ярко выделялись веснушки. Туши на ресницах было многовато даже на неискушенный взгляд стрелка. Кафтан на груди подозрительно оттопыривался.

— Здравствуйте, незнакомец, — поздоровался «юноша» ненатуральным басом.

— Добрый день, сударь, — осторожно отозвался Хоакин. Называть незнакомца «сударем» было неудобно, «сударыней» — невежливо. Для любого маскарада должны быть свои причины. — Вы чем-то опечалены? — спросил он. — Могу ли я вам помочь?

— Помочь? Вовсе нет, — Переодетая девушка шмыгнула носом. — Печаль? Ха. Скажите еще, что я плачу!

Стрелок не ответил. В разговоре с женщинами не стоит указывать на очевидное. Может получиться неловко.

— О нет, я не плачу, — продолжила переодетая. — Просто у меня неприятности.

— С шахматами?

— Верно.

— А может, еще и с некоей шкатулкой?

— Да. Но откуда вы знаете? — Она нервно затеребила в руках берет (угольно-черный), не замечая, что ломает перья (агатовые).

Маггара с интересом выглянула из чайника. Хм, подумала она. То, что черный цвет стройнит, — это иллюзия. Когда рядом меч Ланселота, понимаешь это очень хорошо. Но все же, все же…

— Неважно, судары… сударь. Это Бахамотова Пустошь. Интригами здесь занимаются все кому не лень. А интриги — такая вещь, они принадлежат всем и никому в отдельности.

— Точно. — Девушка шмыгнула носом. — Это верно.

— Скажите: знакома ли вам некая Джинджелла?

— Да! Это же… — Незнакомка зажала рот ладонями. — Знакома, в общем.

— А Тальберт?

— У вас есть известия о нем?! О мой спаситель! — Она в молитвенном жесте прижала к груди ладони. — Я думала… то есть думал прокрасться в кабинет господина Морендо. Он законченный мерзавец, конечно. Мне надо было подслушать его разговор с первым министром. Но вместо Неддама пришел какой-то выцветший противный анатолаец…

— Эрастофен?

— Наверное. Они принялись рассуждать о чудище. Такая скучища! Жертву, говорят, принесут сегодня в полдень.

— Жертву?

— И с героями что-то неладное. Что господин Дури… Бил-Мимо — так, кажется? — надежд не оправдал. А некий Хоахихин Из-теста… но вам, наверное, это все ужасно неинтересно.

— Рассказывайте, — потребовала Маггара. — Что он?

— Пропал без вести. — Девушка невинно хлопала ресницами, переводя взгляд с Истессо на фею. — Его ищут, хотят заключить в удочку.

— В удочку?!

— Ну в удилище, — исправилась она. — О боже! Бледный сказал господину Морендо, что Хахахин… Ох!…

— Что с вами? Вам плохо?

— Нет, ничего. Ой, кажется у меня тушь потекла.

— Нисколько, — отрезала Маггара. — С тушью все в порядке. Вы продолжайте, продолжайте суда… рь.

— Продолжаю. В общем, этот Эрастофен говорит… Ох! Он такой бледненький. Мне его жалко.

— Да что же он говорит-то наконец?!

— Говорит, Хахахин отправился к шарлатану. Очень спешит он. Необходимо его задержать.

— Благодарю вас, милая Джинджелла. — Стрелок поклонился. — Вы мне очень помогли. Чтобы отплатить той же монетой, скажу: ваш брак с господином Педале разрушить легко. Для этого Тальберту нужно воспользоваться Башмаком…

— …Безысходности. О боже! — Девушка запрыгала на одной ножке. — Я знала, знала! Конечно же. Сапог Обуревания! Сандаль Великолепия! — закричала она, убегая.

Черный вихрь пронесся меж цветных витражей. Вместе с Джинджеллой умчались ее горести и победы, чужие интриги и приключения. Реальность вновь вернулась в свое обычное русло.

«Какая разница — кто подслушивает чужие разговоры? — подумал Хоакин. — Главное — оказаться в нужное время и в нужном месте. Пусть ей повезет. Да и мне тоже, если на то пошло».

— Бле-э-эдненький, стра-а-шненький, — протянула Маггара. — И сюда, значит, добрался прохиндей.

— Ты о ком?

— О выцветшем философе с красными глазами. Он называет себя Эрастофеном из Чудовиц.

— Ты тоже его знаешь?

— Еще бы не знать! Черная книга, страница сто восемнадцать. Мы с Инцери попали к тебе не просто так. До этого мы путешествовали с Эрастофеном.

— Интересно. Я хотел бы это прочесть.

Хоакин потянулся к сумке, где лежала книга. Но тут же одернул себя:

— Не время. Сперва заглянем к шарлатану. Ведь мы почти у цели.

Цель действительно была близка. Как ни торопился Эрастофен, пытаясь остановить Хоакина, он опоздал.

Зазвенел колокольчик. Победно заскрежетала дубовая дверь с короной и двумя «Р» на табличке. В приоткрывшуюся щель ударили отблески алхимических огней. Аромат ладана, вонь тухлых яиц. Бульканье реторт и рев пламени в атаноре.

Шарлатан волшебничал.

Истессо тихонечко вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.