"…Со многими неизвестными" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)Глава 5 БЫВШАЯ НИНАПервое, что сделал в то утро Сергей, это позвонил в гостиницу, однако никто ему там не ответил. Нахмурившись, Сергей позвонил администратору и довольно нервно спросил, уехал ли жилец из четыреста седьмого номера, Колосков. Выяснилось, что тот еще не уехал, и Сергей попросил, как только он вернется, передать, чтобы позвонил Коршунову, телефон он знает. – Происходит странная вещь, – сказал он Лобанову, – чем дальше мы продвигаемся, тем дело становится все запутанней. Ты не находишь? – Да-а, – покрутил головой тот. – Я же тебе с самого начала говорил: шарада. Хотя с Семеновым мы теперь все-таки кое-что выясним. Тот гость ночной у нас А вот с убийством… Выходит, паспорт Горлиной, а убита не она. Вот где шарада-то! Кто же такая убитая, спрашивается? Как к ней паспорт чужой попал? И где же сама Горлина в таком случае? – И какое отношение ко всему этому имеет Семенов? – добавил Сергей. – А может, никакого не имеет? – Имеет. Тут я уверен. – Гм. А я что-то начинаю сомневаться. – Да? Ну тогда давай восстановим факты. – Давай, – со вздохом согласился Лобанов. – Просто голову тут с ними со всеми сломаешь. Он подошел к большому сейфу в углу кабинета и принялся доставать пухлые папки с бумагами. Сергей пересел с дивана поближе к столу и закурил. Бумаги эти были не один раз ими прочитаны. Уже по одному виду каждой из них Сергей и Лобанов тут же вспоминали их содержание чуть ли не дословно. И все же терпеливо они принялись заново их читать. Постепенно восстанавливалась до мелочей знакомая цепь фактов. Итак, все паспорта, с которыми были совершены мошенничества, добыты Семеновым. Это не вызывало сомнений. Выходит, Семенов участвовал в преступлениях. Но одно из них было совершено с паспортом ограбленного и усыпленного в поезде человека. Следовательно, Семенов имел отношение и к этому делу. Тем более что Семенова именно по тому, последнему, мошенничеству опознал Колосков. Тут все было как будто ясно. Теперь – убийство в гостинице. Там действовали с помощью того же снотворного, что и в поезде. Поэтому сам собой напрашивался вывод, что и тут замешан Семенов. Тем более что через сестру он вполне мог такое снотворное получить. То, что Скляревская якобы не узнала в нем спутника убитой потом женщины, нисколько не снимало с него подозрения. Даже наоборот: Сергей был убежден, что Скляревская солгала. – Теперь неясен даже мотив убийства, – с досадой заметил Лобанов. – У Горлиной хоть были украденные, деньги, а у этой… – У этой деньги тоже могли быть. Дойдя в своих рассуждениях до этого места, они, не сговариваясь, захлопнули папки и уложили их высокой горкой на краю стола. Решено было немедленно допросить задержанного ночью человека. Через некоторое время в кабинет ввели высокого, худощавого парня в зеленой поролоновой куртке на «молнии». В руке он держал модную, ворсистую кепку. На узком и смуглом лице с тонкими, тщательно подбритыми усиками видны были следы усталости, нижняя губа была упрямо прикушена. – Садитесь, – сказал Сергей, внимательно оглядывая парня. Тот молча сел. – Ваше имя, фамилия? – Алек… Александр. А фамилия Гамидов – Место жительства? – Ну, допустим, Баку. Допустим, улица Комиссаров, пять. Парень нагловато усмехнулся, но Сергей сделал вид, что не замечает его вызывающего тона. – Где ваши документы? – Потерял. Сам, понимаете, переживаю. – Заявили о потере в милицию? – Вот я вам совершенно официально и заявляю. – Зачем приехали в этот город? У вас тут знакомые? – А как же? – Снова, на этот раз как-то странно, усмехнулся парень. – Разные люди, понимаете. Есть хорошие, есть не очень хорошие. Но вас это, знаете, не касается. – Грубовато отвечаете. – А со мной тоже грубо обошлись. Так что квиты, – Нет, – покачал головой Сергей. – Мы еще далеко не квиты. Как зовут человека, к которому вы пришли этой ночью? – Не знаю, – безмятежным тоном ответил тот. – Вы не находите, что это звучит довольно глупо? – Для вас это, может быть, и глупо. А для меня, понимаете, наоборот. Парень явно рисовался. Но в больших, выразительных глазах его проглядывала тоска. Зазвонил телефон. Сергей снял трубку и тут же образованно воскликнул: – Да, да, это я! Здравствуйте! Очень хотелось, чтобы вы приехали к нам. Мы за вами машину пришлем… Ну что вы, нисколько!.. Зеленая «Волга» будет, номер… Он вопросительно взглянул на сидевшего в стороне Лобанова, и тот подсказал: – Тридцать один – пятнадцать. Сергей повторил номер и, положив трубку, почти весело спросил задержанного парня: – Так вы отказываетесь отвечать на мои вопросы? – Не могу, – тот широко развел руками. – Спать хочу. – Ну, так посидите в коридоре. Там и вздремнуть можно. Когда парня увели, Сергей посмотрел на Лобанова: – Ну, что скажешь? – Интересный парень. Я бы даже сказал, перспективный. Показать решил? – На всякий случай. Высылай машину. А ты, может, пока Семеновым займешься? …Спустя немного времени в кабинет к Сергею ворвался взволнованный, запыхавшийся Дмитрий Петрович. Он, видно, очень спешил. Пальто его было распахнуто, кашне выбилось из-под ворота. Шляпа сдвинута на затылок с потного лба. На впалых щеках его даже появился румянец. Дмитрий Петрович подбежал к столу и возбужденно прошептал, перегибаясь к Сергею и поправляя очки: – Вы знаете, кто у вас сидит в коридоре?! Это ужасно… Это тот самый… Он был у нас в учреждении… Да, да, да… Я его прекрасно запомнил. Гораздо лучше того, второго… – Это точно, Дмитрий Петрович? – не скрывая радости, спросил Сергей. – Это так же точно, как… как то, что я вас вижу. Я могу под присягой, если угодно… Боже мой, только не выпускайте его, умоляю вас… – Будьте спокойны. Когда Дмитрий Петрович уехал, Сергей снова вызвал арестованного. – Ну, Алек, давайте поговорим серьезно. Тот тревожно поднял на него свои бархатные глаза. В них не было прежней наглости. Настроение парня явно переменилось. «Наверное, узнал Колоскова, – подумал Сергей. – Наверное, понял, что деться некуда». – А, все равно теперь! – Алек безнадежно махнул рукой. – Сажайте. Можете даже расстрелять. Одним дураком будет меньше на свете. – Глаза его наполнились слезами. – Если хотите знать, жалко только моих стариков. Они так верят, что лучше их Алека никого нет. – Сделав над собой усилие, он усмехнулся: – Святая простота, понимаете. – Вы сможете их повидать. – Что вы, дорогой! Так – сын пропал, и все. А так – сын преступник. Этого мои старики не переживут, нет. – Они все равно об этом узнают, – с невольной досадой возразил Сергей. – О чем вы раньше думали, Алек? – А! Две опасности всегда поджидают мужчину – глупая гордость и красивая женщина. – Ни то, ни другое не может толкнуть на преступление. На это толкает жадность, грубая жестокость. А гордость и любовь толкают на подвиг. – Красиво говорите. – Верно говорю. Хотя, вы сказали «глупая гордость», а о женщине, что она красивая, и только. Это, конечно, меняет дело. Алек поднял на него свои большие, грустные глаза: – Сейчас это уже не имеет значения, понимаете. И мое дело это не изменит. – Главное, измениться самому, – снова возразил Сергей. – Тогда может измениться и дело. Но мы еще об этом поговорим. А сейчас скажите: зачем вы пришли к Семенову? – Не знаю никакого Семенова. – Но вы стучали ночью в его дом. – Да? Я этого не знал. – Я вам не верю, – покачал головой Сергей. – Этого не может быть. – Это так и есть. Фамилии такой не знаю. – Ну допустим. Но зачем вы пришли в ту ночь? – Взять одну вещь. – Какую? – Допустим, не знаю, – Алек нахмурился… – Я вам сказал: сажайте, судите, хоть стреляйте. Мне все равно уже. Но о других я рассказывать не буду. Каждый, понимаете, платит по своему счету. Вот я и плачу. Но только по своему. – Что ж, вы правы, – согласился Сергей. – Но я хочу, чтобы каждый заплатил. Каждый, а не только один вы. Этого требует закон. Люди хотят жить спокойно. Но и об этом мы тоже еще поговорим. – Он снял трубку телефона и набрал номер. – Володя? Зайдите ко мне, Через минуту в кабинет вошел Жаткин. – Пусть этот человек, – Сергей кивнул на Алека, – побудет у вас в комнате. Я позвоню. – Слушаюсь. Жаткин движением руки указал Алеку на дверь. Тот, вздохнув, поднялся. – Прошу учесть, – сказал он Сергею. – О себе я могу и еще кое-что рассказать. Но только вам. Вы почему-то мне понравились. Он гордо вскинул красивую голову и вышел. Жаткин последовал за ним, обменявшись с Сергеем улыбкой. И в его улыбке Сергею почудилось сочувствие. «Симпатичный парень этот Жаткин», – подумал Сергей и решил, что надо будет о нем расспросить. Он позвонил Лобанову: – Ну, как Семенов, у тебя? – Да. – Говорит что-нибудь? – Нет. – Я зайду. В кабинете у Лобанова сидел Семенов, раскрасневшийся, потный. Теплое пальто его было расстегнуто, на коленях лежала пушистая шапка. Увидев входящего Сергея, он воскликнул: – Товарищ начальник, ну что же это такое! Когда этот шантаж кончится?! Что от меня хотят! Я ничего не знаю! Ничего! И вообще… Это, наверное, ошибка! Вы же сами видите, они так и не пришли. До сих пор! – Но вы были уверены, что они придут. – Да, был. Но теперь… Теперь я сомневаюсь. – А они пришли, Семенов. Сергей пристально посмотрел в его округлившиеся от испуга глаза. – Пришли? – сразу вдруг осипшим голосом переспросил Семёнов. – К-когда пришли?.. – Сегодня ночью. – Н-не м-может быть… Почему же я… то есть мы… н-не слышали ничего?.. – Это другой вопрос. Но они пришли. И их задержали. Вернее, его. Пришел один человек. Сергей видел, что Семенов испуган, по-настоящему испуган. Это было совершенно ясно. Но почему? – Один человек, – с ударением повторил Сергей. – Значит, пришел он не убивать. – А з-зачем?.. – Это мы у вас хотим спросить. – Но… А я не знаю!.. Пусть он сам скажет!.. Семенов наконец справился со своим волнением и снопа перешел на крик. – Он уже сказал. – А я повторяю: не знаю! – Ну что ж. Сейчас мы устроим вам очную ставку с этим человеком. Может быть, тогда вы кое-что вспомните. – Нет, нет! – Семенов в страхе поднял руки, словно защищаясь от удара. – Я не желаю его видеть! Я, в конце концов, боюсь, вот и все! – Чего же вы боитесь? Он уже арестован. – Все равно… Все равно… Семенова опять начал бить нервный озноб. Толстые побагровевшие щеки его затряслись. – Мы можем это понять только в одном смысле, – подчеркнуто спокойно возразил Сергей. – Вы боитесь, что он скажет то, что вы сказать нам не хотите. – Ничего подобного!.. Слышите?.. Ничего подобного!.. Я… Ну хорошо! – вдруг в отчаянии воскликнул он. – Пытайте меня!.. Издевайтесь!.. – Значит, вы согласны на очную ставку? – А что я могу сделать? – Можете отказаться, – пожал плечами Сергей. – Вы не арестованы. И вам не предъявлены обвинения. – Ну конечно! Я откажусь, а вы потом… Нет, нет! Я согласен! Пожалуйста! И вы увидите… Через несколько минут в кабинет ввели Алека. Он безразличным взглядом окинул Семенова, потом на миг в глазах его мелькнула усмешка. – Садитесь сюда, – Сергей указал ему стул напротив Семенова и предупредил обоих: – Прошу отвечать только на мои вопросы, друг другу вопросов не задавать, не переговариваться и не спорить. Вам ясно? Семенов поспешно закивал головой. Алек, усмехнувшись, пожал плечами. – Вопрос к вам, Семенов. Вы знаете этого человека? – В первый раз вижу, – решительно ответил тот. – Посмотрите внимательней. – Нет, нет, я этого това… гражданина не знаю, – Так. – Сергей записал его ответ и с тем же вопросом обратился к Алеку. – Эта малосимпатичная личность мне что-то напоминает, – насмешливо ответил тот. – Если он перестанет дергаться, то я, может быть, вспомню. Успокойся, дорогой, – обратился он к Семенову. – Вместе сидеть будет веселее. – Попрошу отвечать серьезно. Это не шутка, – строго предупредил его Сергей. – Если серьезно, то, к сожалению, не встречал. – Так, – Сергей сдержал улыбку. Положительно, этот Алек чем-то ему нравился, особенно по сравнению с Семеновым. И он задал Алеку новый вопрос: – Зачем вы пришли ночью к Семенову? – Забрать одну вещь. Я вам уже говорил. – У меня нет никакой вещи!.. – завопил Семенов, снова багровея. – Клянусь, у меня… – Гражданин Семенов! – оборвал его Сергей. – Я вас пока ни о чем не спрашиваю. – Но… Но я протестую! Он врет!.. Нагло врет!.. Алек, сжав кулаки, вскочил со стула: – Я вру, собачий сын?! Лобанов положил руку ему на плечо. И Алек, весь дрожа от возбуждения, снова опустился на стул. – Хорошо, – с угрозой сказал он. – Тогда пишите. Я эту собаку знаю, понимаете. И забрать я должен был у него… чемодан! Но больше от него нельзя было ничего добиться. Он упорно отказывался отвечать. Семенов же, опасливо косясь на Алека, упрямо повторял: – Первый раз его вижу… Клянусь, первый раз… И никакого чемодана у меня нет!.. Нет и не было!.. И Сергею начало казаться, что он говорит искренне. Очная ставка наконец закончилась. Алека увели. Семенов в полном изнеможении поднялся со своего места и, вытирая платком мокрое от пота лицо и шею, спросил: – Я могу… идти?.. Получив утвердительный ответ, он поспешно направился к двери. – Ну что скажешь? – спросил Сергей, когда они с Лобановым остались одни. – Интересно, что это за чемодан. Уж не тот ли? – С поезда? Но Алек сам же их встречал, с той девушкой в шубке. И Семенов… – Похоже, что Семенов его действительно не знает. – А тот его знает? – Да, – вздохнул Лобанов. – Но это же чепуха! – Чепуха, но факт. – Ну знаешь. Одно из двух. – Тебя больше устроит, если я скажу, что ничего не понимаю, да? – Конечно, – невесело усмехнулся Сергей. По крайней мере, мы будем в одинаковом положении. – И, помедлив, добавил: – Но вообще-то, Семенов не похож на главаря шайки. – Хотя вполне может быть в ее составе. – Это другое дело. Но главарь… Тут должен быть опасный главарь, – он многозначительно посмотрел на Лобанова. – И еще, Семенов, по-моему, никогда не пойдет на убийство. Не тот характер. – М-да. Может быть, ты и прав, – с сомнением отозвался Лобанов. В конце концов они решили, что необходимо отдохнуть и хоть один раз пообедать вовремя. При этом, как всегда, условились: о деле больше ни слова. Отдыхать так отдыхать. Спускаясь по широкой лестнице – столовая помешалась в полуподвале, – Лобанов затеял азартный разговор о хоккее. И тут же, конечно, возник спор, ибо не могут два отчаянных болельщика его не затеять, тем более если речь идет о формировании сборной страны для предстоящего первенства мира. Каждый горячо отстаивал своих кандидатов, проявляя свойственную всем подлинным болельщикам эрудицию, сыпя терминами и примерами из международных встреч прошлого года. При этом Лобанов успевал здороваться со всеми встречными сотрудниками, знакомить с ними Сергея и шутить по любому поводу. Жизнерадостный его характер легко брал верх над усталостью, и, глядя на него, Сергей чуть ли не физически чувствовал, как эта усталость уходит и от него. И в который раз уже он лорадовался, что в таком трудном и запутанном деле рядом с ним этот человек. С аппетитом уплетая обед, среди общего шума и движения – столовая на этот раз была полна людей – Сергей сказал: – Знаешь, нравится мне твой Жаткин. – Он всем нравится. Перспективный парень. Это было любимым словечком Лобанова, оставшимся у него с того времени, когда он был внештатным тренером по самбо в московском «Динамо». И Сергей, усмехнувшись, спросил: – И результативный? Это было у Лобанова вторым любимым словечком. – Посмотришь, – лукаво ответил он. Оба твердо придерживались условия не говорить о делах. Но разве можно о них не думать? Особенно когда в таком шуме говорить трудно и больше молчишь. И Сергей подумал об Алеке. Что это за парень, откуда? И как случилось, что он оказался замешанным в преступлении? Ведь грамотный, неглупый парень, любит своих стариков. Он, конечно, вспыльчивый, самолюбивый, гордый. Алек сказал сегодня: «Глупая гордость». Видно, он о чем-то жалеет, видит какой-то свой промах… На «глупую гордость» такого поймать нетрудно – молодой, неопытный и, видно, только-только выпорхнул из-под родительского крыла. А родители-то на Кавказе. Почему же он оказался так далеко? Преступные его связи не могли возникнуть еще там, в родном городе, и привести сюда. Алек явно из хорошей, честной семьи. Значит, они возникли уже здесь. Но как здесь оказался сам Алек? Убежал из дому? Почему? Он любит родителей. Может быть, попал в какую-то историю? Или несчастная любовь? Нет, из-за этого не бегут из дому. Алек сказал: «Красивая женщина». Но он ее назвал «опасностью», так о любви не говорят, даже несчастной. Видимо, «красивая женщина» встретилась ему позже. Итак, почему же Алек оказался так далеко от дома? Если он не убежал из дому, то, может быть, приехал в Москву или в Борек к кому-то в гости? Или учиться, поступать в институт? Но если он приехал в гости, то был бы в какой-то семье или у друзей; тут случайным, а тем более преступным связям возникнуть трудно. А вот если он приехал поступать в институт, один, в чужой город, тут все может произойти. Сколько таких случаев он, Сергей, знает! Куда же приехал Алек: в Москву или в Борек? Где его путь вдруг пересекся с путем того, главного, самого опасного, человека? И на что Алека поддели, на какой крючок? Вот тут, пожалуй, очень к месту будет «красивая женщина», ну и «глупая гордость», конечно. Да, опять перед Сергеем человеческая трагедия, опять чья-то измятая, исковерканная судьба! И снова тот знакомый уже случай, когда надо бороться не столько против, сколько за человека. А за этого паренька стоит бороться, даже с ним самим. – Да ты слышишь меня? – обратился к нему Лобанов. – Что ты говоришь? – откликнулся Сергей. – Я говорю: ты еще компота хочешь? – Нет, нет, пошли. Выйдя из столовой, они закурили и медленно стали подниматься по лестнице. – Мне тут пришла в голову одна мысль, – сказал Лобанов. – По-моему, перспективная. Вот этот самый чемодан, за которым пришел Алек… И те двое с чемоданом на вокзале… Так?.. – Пожалуй. А дальше? – поинтересовался Сергей. – А дальше вот что получается. Семенов, которого опознал Колосков, следил от вокзала за теми двумя. А потом Алек приходит к нему за чемоданом. Ерунда? – М-да. Непонятно. – Так, может, это не Семенов следил? Может, Колосков ошибся? – Во всяком случае, опознал он его потом нетвердо. Там, на рынке. А вот на вокзале… Иначе бы они за ним не пошли. – Вот именно – «они»! – Да, это интересно. Причем два вопроса бы ему по ставить, – мечтательно произнес Сергей. – А какой второй? – Алек… Еще бы раз убедиться, что он был на вокзале. – Стой, стой. Тех двоих с чемоданами встречали высокий парень и девушка в беличьей шубке. Так? – Это говорит Колосков. А их видел еще и тот толстяк. Тем более что парень был в длинном черном пальто и в шляпе; А Алек… – Ну! – с упреком произнес Лобанов. – Да, конечно, – согласился Сергей. – Вот именно поэтому. Они здорово научились понимать друг друга, эти старые друзья по МУРу. Сергей вздохнул: – Эх, ходим мы рядом с чем-то, но никак не ухватим. – Значит, я этим толстяком займусь, – заключил Лобанов. – Как-то мы его упустили. – Обязательно. А я пока переговорю с Москвой. И еще раз потолкую с Алеком. Перспективный парень. – Сергей подмигнул. Они расстались на лестнице. Сергей зашел к себе в кабинет, и, словно только и дожидаясь его возвращения, немедленно зазвонил телефон. Сергей снял трубку. – Товарищ подполковник, – услыхал он голос дежурного. – К вам тут пришел один гражданин. Разрешите пропустить? – Ко мне? – Так точно. Называет вашу фамилию. – А его фамилия как? – Федоров. – Гм. Не знаю такого. Ну пропустите. – Слушаюсь. Федоров, Федоров… Знакомая как будто фамилия. Где он ее слышал? За эти дни промелькнуло столько фамилий, столько прошло людей! Федоров… Определенно, кто-то называл ему эту фамилию… А-а, вспомнил! Ох, уж этот Урманский! Неужели это он его прислал? Все-таки нахальный парень. И старик тоже хорош… Нашли способ звать в гости. Сергей рассердился. И когда в дверь постучали, он недовольно и строго крикнул: – Войд-ите! Огромный человек в полушубке и валенках неуклюже, боком зашел в кабинет, скомкав шапку в руке. Седые потные волосы беспорядочно топорщились во все стороны и, небрежно зачесанные назад, открывали широкий, изрезанный глубокими морщинами лоб. Круглое усатое лицо раскраснелось от ветра. Человек нерешительно остановился у порога, закрывая своей мощной фигурой чуть не всю дверь. «Ого, – с невольным восхищением подумал Сергей, – вот это да. Такой в войну мог, конечно, дел наделать и героем стать». Только какое-то чрезмерное его смущение, почти робость не позволяли представить себе ратные подвиги этого человека. – Проходите, товарищ Федоров, садитесь, – пригласил Сергей. Старик оторвался наконец от двери и тяжело, вперевалку, приблизился к столу. Стул под ним угрожающе заскрипел. Только сейчас Сергей заметил, что в заскорузлой, широченной руке его зажат паспорт, казавшийся непривычно маленьким. Положив шапку на колени, Федоров вынул полосатый платок, вытер потную красную шею и, кашлянув, сипло произнес: – Вот паспорт… Может… того… понадобится… Он осторожно, даже будто опасливо, положил паспорт на стол. Сергей все яснее ощущал, что далеко неспроста пришел к нему этот огромный человек, что не пустяковая просьба Урманского привела его сюда, что все гораздо сложнее и потому так смущен Федоров, так взволнован и чем-то явно подавлен, и сразу вспомнил слова Урманского о том, что старик вдруг заинтересовался им, Сергеем. Федоров между тем шумно вздохнул, и светлые его глаза из-под густых, растрепанных бровей посмотрели на Сергея испытующе и чуть растерянно. Он словно робел начинать разговор, словно в последний раз мучительно решал про себя, начинать ему или нет. И так не вязались между собой необычная громадность этого человека с тягостным, растерянным его взглядом, что Сергей поспешил ему на помощь. Он взял паспорт, раскрыл его и сказал, привычно пробегая глазами записи в нем: – Ну, так чем могу служить вам, Степан Григорьевич? Федоров опустил взъерошенную седую голову и глухо сказал: – Иван Григорьевич я… – Выходит, ошибка в паспорте? – улыбнулся Сергей. – Исправить хотите? – Хочу… – Ну так с этим не ко мне надо. – То-то и оно, что к вам. Сергей уловил в его сиплом голосе какие-то странные нотки, заставившие его насторожиться. – В чем же дело… Иван Григорьевич? – Дело?.. – Федоров поднял наконец голову и скорбно посмотрел на Сергея. – Дело моё такое… Считай, тридцать лет тянется, и жизни мне никакой нет. Вот какое это дело. Курица на дороге глянет на меня, а я уже вижу в круглых ее глазах ехидство: «знаю, мол, тебя, знаю…» Воробышек за окном то же самое мне чирикает. А уж про людей не говорю. Кабы знал я, что оно такое – страх перед каждым человеком… Федоров медленно, с хриплым усилием выдавливал из себя слова. И странно, даже жутковато было видеть, как затуманились его глаза, как шевелил он одеревеневшими, непослушными губами. И Сергей, чтобы только рассеять охватившую его тревогу перед тем, что еще скажет этот странный седой великан с преувеличенной бодростью произнес: – Какой же страх перед людьми, Иван Григорьевич? На фронте, говорят, вы фашистов били дай бог как. – То не люди, – махнул рукой Федоров. – Я про наших говорю. Этот страх, он меня спать отучил. Он у меня всю жизнь отнял. На фронте… Там я под пулю сам сперва лез. «Убей ты меня, прошу, ну убей, сделай милость. Мочи нет». А потом так решил: русский я человек или кто? Кто-никто, а русский. А раз так, должен бить гадов. Потом разберемся, что к чему. Ну и стал их душить, как гнид. Так что о смерти уже не думал. И ночами одни эти гниды снились. Да… Спокойное для души время было, – с неожиданной тоской подытожил Федоров. Сергей молча слушал, чувствуя, как в душе у него растет тревога. Что-то страшное стояло за тем, что говорил сейчас Федоров, и Сергей, не в силах понять что-либо, боялся неверным, фальшивым словом помешать этому человеку в его трудной исповеди. – Ну, а после войны вернулся я домой, как и был, чужим. Самому себе чужим, вот что главное-то, – глухо, не поднимая головы, продолжал Федоров. – Жена ждала меня. А я и ей чужим был. Потому и детишек у нас не было. Боялся я их, детишек своих будущих. Потому что и они… – Федоров с усилием проглотил подступивший к горлу комок и еще глуше, еле слышно продолжал: – …Они тоже чужими были бы. Сколько она, жена то есть, слез об этом выплакала, только я да еще подушка ее знаем. Уж я ей говорил: «Брось ты меня». Уж я руки хотел на себя наложить. Не дала. И со мной осталась, горемыка… Федоров умолк, глядя в пол. Сергей тихо спросил: – А рассказали вы ей, в чем дело-то? Федоров покачал головой: – Нет. Не рассказал. Никому. Сил моих на это не хватило. Да и поздно было мне перед людьми-то каяться. Сам только на себя удивляюсь, как я с этим камнем на шее жил до сих пор. Но вот теперь… появилась у нас эта девчушка… – Марина? – Она… Ну и вы тут из Москвы как раз приехали. Вот я и решился… – Он шумно вздохнул и поднял голову. В светлых глазах появилась какая-то скорбная решимость. – Из-за себя не стал бы. Мне бы только смерти скорей дождаться. Да вот из-за нее, птахи этой… – Что же произошло у вас, Иван Григорьевич? – Издалека начинать надо-то. Значит, так. Случилось это давно. Молодой был, грамоты семь классов набрался, в колхозе работал. Послали меня однажды за семенным зерном. Привез. А оно оказалось таким, что не только сеять, корове дай – она жрать не станет. Одним словом, подсунули мне. А я по дурости уже всюду где полагалось, роспись свою поставил. И один как есть виноватым оказался. Ну, судили меня. И дали по тем строгим законам десять лет. Вот так… Федоров умолк. Ошеломленно молчал Сергей. Звенящая тишина на миг воцарилась в кабинете. Вздохнув, Федоров продолжал: – Да-а… Попал, значит, я, бедолага, куда следует, в холодный край. И думка такая засела мне в голову: убегу. Не за что мне тут быть. Год иль поболе, однако, пробыл, с разными людьми встретился. А потом… одним словом, убег. Молодой-то я еще покрепше был. Сила во мне большая гуляла, а в башке-то пусто. Вот и пришло в нее – убечь. Не поймали меня. Всю тайгу пехом прошел. Волка руками душил, кору жрал. Но прибег я, не думая, не гадая, в город Ростов. Там один мне и присоветовал: вербуйся, мол, на сельские работы, там люди во как нужны. Ну, я и попал в совхоз. Горы я там ворочал, за десятерых. Совесть все свою успокаивал. Видят люди, какой я есть работник, присоветовали остаться. Со слов справки мне, какие надо, составили, я к этому хозяйству и прирос. Работал там и за страх, и за совесть. На Красной доске висел. Свеклу разводил. За нее и на выставку в Москву попал. Знаменитая получилась свекла. Отец покойный ее еще разводил, а я мальчонкой помогал. Вот и пригодилось. В Москве я медаль получил. И диплом. А все эти справки и дипломы руки мне жгли. Чужая ведь там фамилия, из головы ее взял. Люди ко мне с почетом и уважением, а я их обманул подло. И еще страх, конечно, во мне жил. Не дай бог, узнают, что беглый я. А тут, аккурат перед самой войной, дивчину встретил. Полюбил ее без памяти. Ну, без памяти и женился. Свадьбу совхоз устраивал. А я сижу, помню, за тем громадным столом, смеюсь и плачу, и слезы текут, и душа разрывается. Да… Лучший час своей жизни сам же и растоптал… А после свадьбы еще горше мне стало. Совсем было собрался на признание идти, а тут война. Ну, про войну я вам уже говорил, – со вздохом заключил Федоров, – и про потом тоже., . Он снова умолк. Молчал и Сергей, не в силах собраться с мыслями, не в силах охватить, разобраться во всей этой нескладной, трагической жизни. Он понимал, что Федоров ждет от него не прощения, не каких-то утешительных слов, а избавления, избавления любой ценой, ибо дальше он уже не может носить в себе этот страшный гнет, что настал предел его силам. И Сергей вдруг вспомнил, что сказал Федоров о Марине. Появилась она, вот он и дрогнул, и пришел сюда, к Сергею. Но почему же? Как она появилась? Кто она? И, словно угадав все эти вопросы, Федоров выпрямился, строго посмотрел в глаза Сергею и твердо, как что-то бесповоротно решенное уже, сказал: – Дитев у нас не было, не смел я их иметь, раз обманом жил. А тут появилась под конец жизни эта девчушка. Сирота она круглая и горя, кажись, тоже хлебнула немало. Вот мы с женой и решили принять ее к себе. Но тут уж без обмана надо. Потому и решился я. Нельзя ей чужую, а не свою фамилию-то давать. – Она взрослая, Иван Григорьевич, у нее своя фамилия должна остаться. – Не имеет значения, – твердо возразил Федоров. – Раз с нами жить будет. Да и вообще… Вот я к вам и пришел. Может, тридцать лет мук моих… – голос Федорова дрогнул, и он снова проглотил подступивший к горлу ком… – может, зачтет их наша власть. – И тихо, еле слышно добавил: – Егоров я по рождению… – Полагаю, зачтет, Иван Григорьевич, – кивнул головой Сергей. – Полагаю, дело ваше суд пересмотрит. – И решительно добавил: – Сам к прокурору республики пойду, слово вам даю. Только все это написать надо. Федоров растерянно развел руками. – Ну, где же мне написать про это… – А мы вместе напишем. Сейчас, – загорелся Сергей, чувствуя, как отступают куда-то все его дела и заботы перед этой страшной человеческой драмой, и если он не вмешается, не поможет, то никогда себе этого не простит и потеряет уважение к самому себе. В голове пронеслись почему-то мысли о Витьке, об отце, о матери, о войне и фронте, и еще какие-то мысли, лихорадочные, взволнованные, которые он не уловил, которые только жаркой волной обдали его и исчезли. Сергей не понимал, почему дрожит, как в ознобе, его рука, пока он писал заявление на имя прокурора республики, почему все время пересыхает у него во рту. Уже под самый конец, когда заявление было почти написано, Сергей сказал: – Надо, Иван Григорьевич, и о вашем желании удочерить Марину тоже написать, просто, чтобы ситуация яснее была. – А как же. Непременно. Желаю, мол, удочерить Марину Владимировну Иванову… – Что?! – Сергей, опешив, поднял голову и с изумлением посмотрел на Федорова. – Как ее зовут?.. – Я же говорю: Марина Владимировна Иванова. – Так мы же ее ищем! Сергей все еще не мог прийти в себя от неожиданного открытия. Федоров обеспокоенно нахмурился: – Что она такое сделала? – Да ничего она не сделала! Пропала. Уехала из своего Волгограда, и все. А ее там ищут. – Так сирота же! – На работе забеспокоились. Она же работала. – Ну, то другое дело. Отпишите им, что нашлась, мол. – Это обязательно. Но мне бы с ней поговорить надо, Иван Григорьевич. – Милости прошу к нам, – сдержанно ответил Федоров. – А что? – оживился Сергей. – Неплохая идея. Они закончили писать заявление и условились, что вечером Сергей придет к Федоровым. – Вы только Марину не предупреждайте, – попросил Сергей. – Дело пустяковое, а она разволнуется. Лучше я ей сам все объясню. Хорошо? – Будь по-вашему. – А что касается этого, – Сергей положил руку на заявление, – я все сделаю, будьте спокойны. Вам только в Москву придется съездить потом. – Господи, да я куда хотите поеду, – горестно усмехнулся Федоров. – И все, что присудят, как избавление приму. Тут уж не сомневайтесь. На том они и расстались. Сергей позвонил Лобанову, однако того на месте не оказалось. Был уже конец рабочего дня', но Лобанов не мог уйти, не повидавшись с Сергеем. «И где его носит?» – нетерпеливо подумал Сергей. Его просто распирало от желания поделиться своим неожиданным открытием. Подумать только, нашлась Марина Иванова! Теперь наконец удастся выяснить, кто такая убитая в гостинице женщина. Ведь она дала Марине телеграмму, собиралась приехать к ней. Это, наверное, близкие подруги. И Марина, может быть, даже назовет того мужчину. Ей обязательно надо будет показать Семенова. Тут Сергей вспомнил, что не узнал у Федорова, как Марина появилась у него в доме. Может быть, они были знакомы раньше? Или он знал ее родителей? Или у них общие друзья? Это все следовало бы выяснить, конечно. Но Сергей был так ошеломлен судьбой этого человека, что не смог собраться с мыслями, не смог ни на чем другом сосредоточиться. Ну ничего. Все это он узнает сегодня вечером. Сергей встал, прошелся по кабинету, рассеянно посмотрел в окно на заваленный снегом пустынный двор, затем вышел в коридор и побрел на второй этаж, в уголовный розыск. Уже спускаясь по лестнице, он увидел Жаткина. Тот стремительно поднимался ему навстречу, в распахнутом пальто и сдвинутой на затылок шляпе, раскрасневшийся, оживленный, видимо только что приехавший откуда-то. Увидев Сергея, Жаткин радостно заулыбался и, сделав последний, по-мальчишески лихой прыжок, очутился рядом с ним. И Сергею вдруг на миг показалось, что это он сам, только на десять лет моложе, когда еще начинал работу в уголовном розыске. Он тоже был тогда таким же легким, азартным и веселым, так же щеголял своей молодостью и энергией. – Здравствуйте, Сергей Павлович, а я как раз к вам, – оживленно заговорил Жаткин. – Мы вот только что приехали. Александр Матвеевич, – он оглянулся, – идет следом за мной. Сергей улыбнулся: – Положим, еще не идет. – Ну, я ведь бегом… А вот и он! Действительно, внизу появился Лобанов в пальто и шапке. – Что, есть новости? – поинтересовался Сергей. – Конечно! Идемте к нам. Они дождались Лобанова и все трое направились в егокабинет. По дороге Сергей шутливо сказал: – Только не очень-то задавайтесь. У меня новость всеравно поважнее. И вообще мне некогда: я сегодня в гости приглашен. – Да? – Лобанов с интересом поглядел на него. – Если не секрет, то к кому? – К Марине Владимировне Ивановой. – Что?! Неужели это та, которую мы разыскиваем? Сергей важно кивнул головой. – Вот именно. Когда они вошли в кабинет, Лобанов энергично заявил: – К черту. Говори сначала ты. – Пожалуйста. И Сергей со всеми подробностями, сам незаметно увлекаясь, пересказал свой разговор с Федоровым. Когда он кончил, в кабинете на миг наступило молчание. Наконец Лобанов сказал: – Да-а… История… Просто в голове не укладывается. Но все-таки, как хочешь, а я бы… – он покачал головой, – этого Федорова сначала проверил. – Пожалуй. Но в гости сегодня я к ним пойду. – Еще бы! Потом Лобанов сообщил свои новости. Иван Осипович Дубко – так звали толстяка, приехавшего вместе с Дмитрием Петровичем, – хорошо запомнил человека, с которым они столкнулись в первую ночь своего пребывания в Борске. Но когда ему на рынке показали Семенова, он не узнал в нем того человека. – Вот так, – развел руками Лобанов. – Выходит, разошлись показания. – И Колосков его не очень-то твердо опознал, – заметил Сергей. – Странно. Ну, а что еще? – Другая новость получше. Дубко твердо опознал Алека. Хоть тот и был на вокзале в пальто и в шляпе. – Парень с девушкой в беличьей шубке? – Во, во. – Слушайте, – Сергей покачал головой, – меня эта девушка начинает все больше интересовать. Она знакома с Алеком и с Семеновым. Выходит, Семенов должен знать Алека? Тем более что Алек знает его. – Ну, еще бы. Надо эту девушку найти. Лобанов посмотрел на Жаткина. – Она больше не появлялась у Семенова, – виновато вздохнул тот. – Ни дома, ни на рынке. А больше и неизвестно, где ее искать. И вообще мы ничего о ней не знаем. Даже имени. – Слушай, а в какой шубке эта самая Марина? – неожиданно спросил Лобанов, Сергей махнул рукой. – В черной. И вообще это не она. Я же ту девушку видел. В конце концов было решено «прекратить прения», как выразился Лобанов, и Сергею срочно собираться в гости. Час спустя Сергей уже шел по длинной, залитой светом улице, сплошь застроенной новыми, светлыми домами. На широких тротуарах было людно. Никто не спешил, шли компаниями, семьями, громко и весело переговариваясь, окликая знакомых. Чувствовалось, что эта новая просторная улица уже стала местом прогулок и вечернего отдыха для жителей. У ярко освещенного входа в кинотеатр толпились люди. Сергей хорошо помнил адрес и теперь не спеша шел по этой казавшейся ему такой приветливой улице, поглядывая на номера домов. Но чем ближе он подходил к нужному ему дому, тем больше волновался. «Как на свидание иду», – усмехнулся он про себя. Но вот наконец и тот самый дом. Сергей свернул в большой полутемный двор и уверенно вошел в первый от ворот подъезд. Квартира Федорова находилась на первом этаже. Сергей поднялся на один лестничный марш и позвонил в обитую коричневым дерматином дверь. Открыл ему сам хозяин. Был он в широком, слегка помятом пиджаке и в галстуке. Седые волосы на этот раз были аккуратно причесаны. Увидев Сергея, Федоров поспешно приложил толстый палец к губам, давая понять, что женщины ничего не знают и знать не должны. Сергей в ответ кивнул головой и, чтобы у Федорова не было сомнений в том, что он его понял, громко сказал: – Добрый вечер, Степан Григорьевич, – называя Федорова именем, которое тот сам себе когда-то придумал. В этот момент из комнаты вышла статная румяная женщина лет сорока пяти, темные густые волосы ее были собраны в большой пучок, под черными, соболиными бровями вразлет большие, тоже черные глаза смотрели на гостя с нескрываемым тревожным интересом. Видимо, Федоров передал жене, что просьба их будет поддержана этим человеком, что он им поможет, и она пыталась угадать, не ошибся ли муж в своих надеждах. – Проходите, милости просим, – с легким поклоном, певуче сказала она, указывая руками'на дверь в комнату. – Мариночка сейчас придет. – Хозяйка моя, Галина Захаровна, – чуть смущенно представил жену Федоров. «Какая же красавица была», – невольно подумал Сергей. В маленькой квартире было тепло и уютно. Комната удивила Сергея идеальной, прямо-таки стерильной чистотой. Словно никто не пользовался аккуратно расставленной мебелью, ничего не ставил на белоснежные, крахмальные салфетки и дорожки, и пыль словно никогда не садилась на полированные стулья, стол и сервант. Широкий подоконник был заставлен цветочными горшками, и видно было, что за цветами ухаживают любовно и тщательно. Разговор начался самый обычный: о городе, в котором Сергей раньше не бывал, о морозе, который держался так необычно долго, о Москве, где ни разу не бывали хозяева. Галина Захаровна принялась накрывать на стол. Проходя с посудой мимо окна, она, улыбнувшись, сказала: – Вон и Мариночка. С подружкой прощается. Сергей подошел к окну. Около ворот стояла Марина в своей черной шубке и большой меховой шапке, а рядом с ней… Сергей не поверил своим глазам. Рядом с Мариной стояла и горячо что-то говорила ей девушка в светлой беличьей шубке. Та самая девушка… Сергею пришлось сделать усилие над собой, чтобы вот так, в одном пиджаке, не выскочить стремглав на улицу. Его остановила только мысль, что раз девушка знакома Марине, то теперь уже не скроется от него. Но как они познакомились, черт возьми? Он еле заставил себя отойти наконец от окна и с улыбкой, которая нелегко ему далась, сказал: – Ну, мы с Мариной старые знакомые, еще, так сказать, по Москве. – Да, да, она рассказывала, – оживленно откликнулась хозяйка, расставляя на столе посуду. – И Гоша так вас расхваливал… Сергей не сразу сообразил, что она имеет в виду Урманского. Вскоре пришла Марина. Увидев Сергея, она сразу как-то испуганно сжалась и боязливо протянула ему холодную, слегка дрожащую руку. Сергея не удивил ее испуг. Он легко был теперь объясним, как и поведение Марины в самолете. Непонятна была только причина ее бегства из Волгограда. Но главное, что следовало выяснить в первую очередь, это, что известно Марине о женщине, убитой в гостинице, и, конечно, кто такая новая ее подружка. За чаем разговор не клеился. Федоров отмалчивался. Марина все еще была охвачена испугом, и только Сергей да еще хозяйка дома пытались разрядить тягостную обстановку. Потом Федоров с женой под каким-то предлогом вышли на кухню, и Сергей сказал Марине: – Давайте поговорим. – Пожалуйста… – Вы только не бойтесь меня, Марина. Я же помочь вам пытаюсь, – искренне заверил Сергей. – Вы хотите остаться в этой семье? – Да. – Ну и отлично. Они вас, кажется, по-настоящему полюбили. И люди хорошие. – Очень хорошие! – Вот я вам и помогу у них. остаться. – Правда?.. – робко спросила Марина, подняв на Сергея большие серые глаза. – Конечно. Но и вы мне помогите. Вы знаете эту женщину? – он вынул из бумажника фотографию и протянул через стол девушке. Марина испуганно взглянула на нее, но тут же с непонятным облегчением покачала головой: – Нет. Я ее не знаю, совсем не знаю. Пораженный, Сергей как можно мягче возразил, еле сдерживая охватившую его досаду: – Но, Марина. Она же послала вам телеграмму в Волгоград, собиралась к вам приехать. Вы посмотрите получше. Может быть, фотография не очень удачная? – Нет, нет. Я вам даю слово… Я ее совсем не знаю. Совсем. И… и я не получала никакой телеграммы. Девушка говорила искренне. Сомневаться в ее словах было невозможно. Но за всем этим Сергей ощущал страх, владевший ею, непонятный, ничем на этот раз не объяснимый страх. А главное, факты, которыми располагал Сергей, не позволяли поверить, что Марина говорит правду. Все обернулось до такой степени неожиданно и странно, что Сергей просто не знал, что теперь предпринять. Настаивать? Но этим ничего не добьешься. Уличить Марину во лжи, показать ей в конце бланк телеграммы с ее адресом и фамилией? Но самое странное заключалось в том, что Сергей готов был поклясться, что девушка говорила правду. Нет, нет, лучше пока больше не касаться этого вопроса. Надо спокойно подумать, посоветоваться с товарищами, еще раз все проверить. Марина, в конце концов, никуда не денется. Сейчас же самое главное – это постараться ее успокоить. Она вся дрожит от испуга. И Сергей, махнув рукой, сказал: – Ну ладно. Не знаете, так не знаете. Дело, в общем, пустяковое, – и сам содрогнулся от своих последних слов. Они помолчали, потом Сергей снова спросил: – А почему вы так внезапно уехали из Волгограда? – Я больше не могла жить одна, не могла, – поспешно ответила Марина, с каким-то новым испугом взглянув на Сергея. – Мне было так тоскливо. Я не думала, что… что останусь здесь. А теперь я напишу на работу, уволюсь. – И еще не думали, что здесь появится столько друзей? – весело добавил Сергей. – Георгий. И потом та девушка. Мы видели вас из окна. – Ах, Тамарочка? – слабо улыбнулась Марина. – Вас, наверное, Георгий познакомил? – Нет, мы… мы случайно познакомились в кино. Потому что… – Голос ее задрожал, на глазах появились слезы, и она вдруг в отчаянии воскликнула: – Вы мне не верите!.. Вы ни одному слову моему не верите!.. – И Марина зарыдала, уронив голову на стол. Сергей растерянно произнес: – Марина… Откуда вы взяли?.. Я вам верю… Но девушка, захлебываясь в рыданиях, лишь отчаянно затрясла головой. В дверь заглянула встревоженная Галина Захаровна. И Сергей виновато сказал: – Ну, смотрите – плачет. Я же ничем ее не обидел. – И, сам расстроенный, обратился к девушке: – Марина, разве я вас обидел? Та снова затрясла головой и, неожиданно вскочив, кинулась в соседнюю комнату. Галина Захаровна, сама чуть не плача, поспешила за ней. Сергей тоже поднялся. Было ясно, что поговорить с девушкой сегодня уже не удастся. Да и с хозяевами тоже. Вечер был испорчен. Сумрачный Федоров проводил Сергея до двери. – Честное слово, просто не знаю, почему она так расплакалась, – смущенно сказал Сергей. Федоров вздохнул: – Тоже жизнь, видать, не удалась у этой птахи. Они условились встретиться на следующий день. Сергей медленно брел по улице, расстроенный, на всех обозленный, и в первую очередь на самого себя, брел, не замечая ледяного ветра, дувшего ему прямо в лицо, не замечая людей вокруг, снова и снова перебирая в уме все, что произошло в этот вечер. Итак, ему ровным счетом ничего не удалось узнать у Марины. Ни как она попала к Федоровым, ни кто та женщина, которая послала ей телеграмму, ни даже кто та Тамара, с которой Марина познакомилась в кино. А в кино ли, между прочим? И стоило ему только задать себе этот вопрос, как тут же всплыл целый рой других вопросов. Все было странно и непонятно в поступках этой девушки и в ее словах. Сергей чувствовал, что безнадежно запутывается. Утомленный мозг уже не в силах был оценить и сопоставить факты, нахлынувшие на него за весь этот беспокойный, напряженный день, начавшийся с ошеломляющего открытия, что убитая не была Ниной Горлиной. А потом шли допросы Алека, Семенова, очная ставка между ними, наконец, появление Федорова, его страшная история. И вот теперь этот неудачный вечер. В конце концов Сергей решил, что больше он не будет думать о Марине до самого утра, иначе можно просто свихнуться от всех этих мыслей. До гостиницы он добрался поздно. Видимо, шел не самым коротким путем по улицам этого почти незнакомого города, больше руководствуясь собственной интуицией, чем указаниями редких прохожих, к которым иногда обращался. Уснул он мгновенно, как только вытянулся на прохладных простынях, укутавшись с головой в одеяло. По комнате гулял ветер. Наутро Саша Лобанов встретил друга нетерпеливым вопросом: – Ну, как в гостях? Сергей только махнул рукой. – Что был, что не был. Кабинет между тем наполнялся сотрудниками. Все были в курсе дела, все жаждали услышать какие-нибудь новости. Сергей принялся рассказывать. И по мере того как он рассказывал, лица слушателей становились все озабоченнее. Закончил Сергей неожиданным вопросом, сам удивившись, как это он вдруг всплыл у него в голове: – Между прочим, к ориентировке по розыску Марины Ивановой должна быть приложена ее фотография. Где она? Этот вопрос возник у него только что, в тот момент, когда он заново рассказывал все, то произошло накануне вечером у Федорова. Оказалось, фотография поступила позже. Когда она попала ему в руки и Сергей впервые, может быть, так внимательно, даже придирчиво, вгляделся в нее, он почувствовал, как заколотилось вдруг сердце. С фотографии на него смотрело совсем другое, совсем незнакомое лицо. Сомнений не было: девушка, приехавшая к Федоровым, была не Марина Иванова. Когда Сергей поделился своим открытием, все молча переглянулись. – Ну, знаете… – не то растерянно, не то возмущенно произнес наконец Лобанов, – что это за фокусы? Горлина оказывается не Горлиной, Иванова – не Ивановой и, между прочим, – он покосился на Сергея, – твой Федоров – не Федоров. Это уж слишком… Через минуту двое сотрудников мчались вниз по лестнице к поджидавшей их у подъезда машине. А спустя еще минут пятнадцать в кабинете Лобанова зазвонил телефон. Один из уехавших сотрудников докладывал, что дома у Федоровых никого нет и они остаются дежурить. Как только появится мнимая Марина Иванова, она будет немедленно доставлена в управление. В то утро у Сергея все валилось из рук. Надо было снова допросить Алека, заняться Семеновым, а главное – искать, искать новые пути, новые факты, новые связи между ними, новые слова наконец, которые надо было сказать Алеку, чтобы заставить этого упрямого, парня заговорить откровенно, чтобы понял он, кто ему друг, а кто враг. Но Сергей ни на чем не мог сосредоточиться. И Лобанов тоже. Наступила какая-то нервная разрядка. Словно иссякли где-то невидимые аккумуляторы или кончился завод у пружин. Оба сидели в кабинете у Лобанова, раздраженные, злые, вконец измотанные, и не знали, за что взяться. – Придумали бы кибернетическую машину, что ли, – досадливо сказал Лобанов. – Заложить в нее все эти фокусы, все наши данные – и, пожалуйста, вам ответ: кто есть кто, как в том справочнике. – Многого хочешь. – Все много хотят. В конце концов, у нас тоже точная наука, криминалистика. Это тебе, скажем, не литература – одному нравится, другому не нравится… В минуту усталости и раздражения Сергей становился молчаливым и сдержанным. Лобанова же такое состояние делало еще разговорчивее. – …Там одни вкусы и ощущения, – сердито продол жал он. – А у нас точные факты. Вон я читал: машина и переводы с одного языка на другой делает, и иероглифы расшифровывает, и в шахматы играет, даже больным диагнозы ставит. Скоро детей начнет учить, каждого по его способностям… – Ладно болтать-то. – А я не болтаю. Что, у нас кибернетика не применима, по-твоему? – Пытаются применить. Пока для справочно-инфор-мационной службы. – Это зачем? – Затем, что у нас правовых норм видимо-невидимо, всяких законов, постановлений, актов. – Ну, это, конечно, надо. Тут я не спорю. – Спасибо. – А все-таки и в борьбе с преступностью машина тоже нужна. – Ее пока к судебной статистике приспосабливают. – И к нашей нужно. Чтобы сразу знать, где, когда, что и как совершили и кто. Большое дело. Но главное все-таки, чтобы она раскрывать преступления помогала. Вот смотри, сколько у нас сейчас фактов. Их надо только логически расставить. Логически! Что ж, это машина не может сделать? – Не может. – Может! – Ну, значит, не хочет. Они посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. – Договорились, – сказал Сергей и, снова помрачнев, добавил: – Мне сейчас не машина, мне эта девчонка нужна. Она мне больше любой машины сейчас расскажет. Посланные сотрудники вернулись только часа через два и привезли с собой… Федорова. Он был растерян и подавлен до такой степени, что, войдя, не сразу даже заметил Сергея, а заметив, не сразу, кажется, его узнал, Федоров приблизился к столу и молча положил на него измятый листок бумаги, который до этого всю дорогу судорожно сжимал в своей огромной руке. Сергей взял листок и с ощущением, что сейчас на него свалится какая-то новая неприятность, прочел: «Дорогие Галина Захаровна и Степан Григорьевич! Простите меня, если сможете. Я совсем запуталась. Лучше бы мне умереть, чем писать вам это. Но умереть я боюсь и жить тоже боюсь. И людей боюсь, и вас тоже. Но вас я еще люблю. Поэтому и пишу. Я уезжаю совсем. И даже…» Тут записка обрывалась. Сергей, закусив губу, молча передал записку Лобанову. Итак, мнимая Марина Иванова исчезла, ничего не рассказав, ни в чем не признавшись. Но главное чувство, которое неожиданно овладело Сергеем в этот момент, была жалость, острая жалость к этой странной, потерянной девушке. Ему показалось, что какой-то злой ветер погнал дальше, неведомо куда, вырванную чьей-то рукой травинку. И только некоторое время спустя Сергей подумал, что внезапное исчезновение девушки не могло быть случайным. |
||
|