"Царь голод" - читать интересную книгу автора (Андреев Леонид Николаевич)Картина четвертая Бунт голодных и предательство Царя ГолодаНочь великого бунта. Великолепная, чрезвычайно богатая зала. Статуи, картины старых и новых мастеров, мозаика, мрамор, тропические цветы. Направо, сквозь широкую арку, спуск вниз по белой мраморной лестнице. Налево, также сквозь арку, видна библиотека – ряды шкафов, уставленных книгами в богатых переплетах. Из предосторожности горят не все огни, и освещена зала тускло; всю заднюю стену занимают большие, почти до полу, окна, за которыми клубится ярко огненно-красное зарево пожаров. Когда в зале темнеет, на пол от окон ложатся широкие багровые полосы, и люди, стоящие у окон, бросают длинные черные тени. В том, как беспорядочно расставлена мебель, и в том, что хозяев трудно отличить от гостей, в движении танцующих, в забвении некоторых приличий чувствуется страх и ожидание. Музыка, помещающаяся на хорах, то начинает играть громко и бравурно, то беспорядочно замолкает; и одна какая-нибудь труба нелепо долбит свою ноту и сразу испуганно обрывается – точно охнув. Дворец, охраняемый внизу стражею, считается местом относительно безопасным, и бунт загнал сюда почти всех, кому он враждебен и кто его боится. Так же, как и Зрители в суде, пышно разодетые декольтированные дамы и девицы, осыпанные драгоценностями, красивые, породистые; такие же мужчины, во фраках. Но есть и в сюртуках и даже в блузах: так, группа Художников и Писателей одета с несколько искусственной небрежностью. Ученые почти все в сюртуках и пиджаках, некоторые довольно грязны. Тут же, в толпе, несколько священнослужителей со скромными, заискивающими лицами; к ним остальные относятся невнимательно и даже грубо. Движения собравшихся суетливы. Быстро образуются группы и так же быстро распадаются, потому что все ищут нового и успокоительного; почти никто не сидит. Часто с осторожностью подходят к окнам и заглядывают на улицу, иногда безуспешно пытаются задернуть прозрачные гардины. И во все время картины где-то недалеко бухает набатный колокол голодными призывными звуками; и кажется после каждого особенно сильного удара, что ярче стало зарево и беспокойнее движения гостей. Удары колокола то учащаются, и тогда в них чувствуется надежда, радость, почти торжество, то становятся медленными, тяжелыми, печальными – точно устали и руки и сердце старого Звонаря. Так же непрерывно слышится хриплый рог Смерти. То далекий, то до ужаса близкий, он минутами заглушает все остальные живые и мертвые голоса; и тогда как бы сами гаснут многие огни, и все замирает в неподвижности, и по полу ложатся длинные черные тени от ярко багровеющих окон. Занавес открывается при смешении всех этих звуков: бравурной, но растерянной музыки, хриплого рога и частых ударов колокола. – Я все еще не могу поверить, что бунт вспыхнул. Какой ужас! – Да и многие не хотят верить. Это произошло так внезапно. Еще только вчера все было спокойно и мирно. – Но послушайте, что делается там. Эта смерть… – Каждый удар колокола обрушивается на голову, как молот! – Ведь это значит, что через минуту могут прийти сюда и убить всех: мужчин, женщин, детей. – Нас охраняют. – Ах, оставьте! Неужели вы верите в стойкость этой наемной сволочи, что внизу? Стоит перейти силе на ту сторону, и все будет кончено. Где Царь Голод? – Там! – Боже! Неужели он изменяет? Я всегда говорил, что не нужно доверяться этому подлому лакею, этому пройдохе, провокатору! – Погодите бранить его. Еще неизвестно, с кем он, с нами или с мятежниками! – Зачем играет музыка? Крикните ей, чтобы замолчала. – С музыкою легче. – Оставьте! Нас могут услыхать с улицы. – Там не слышно. Там своя музыка. Послушайте! Прислушиваются. – Боже мой, какой ужас! Не нужно привлекать внимания. Эй вы, музыканты, замолчите! – Неудобно без хозяев. – Ах, разве теперь не все равно! Да замолчите же вы, там! Музыка беспорядочно затихает. Ужас гостей. – Что случилось? – Почему музыка молчит? Что случилось? – Сюда идут! Громкий дрожащий голос: – Господа, сюда идут! Господа, господа! Все мечутся. Истерический плач. – Да нет же, успокойтесь, ничего не случилось. – Баррикадируйте двери! Голос Хозяина дома: – Что случилось? В чем дело? – Кто-то приказал музыке молчать, и вот все в ужасе. – Кто приказал? Как он смел? Музыканты, играйте. Господа, ничего не случилось. Сейчас будем танцевать. Кавалеры, приглашайте дам на котильон. Некоторое успокоение. Кое-где даже слышен смех. – Позвольте вас просить. – Вы наступили на платье. – Pardon! – Конечно, бояться нечего. Раз Царь Голод с нами… – А вы уверены в этом? – Но, по крайней мере, история… – Ах, это так шатко: история. Разве мы знаем настоящую историю? – И это говорите вы, историк? Сдержанный смех и улыбки. – Я знаю только одно, что это ужасно. Как можете вы измерить энергию, которую накопил Царь Голод в этих темных, несчастных массах. Быть может, ее достаточно только для короткой вспышки, а быть может, она опрокинет все, всю нашу культуру. – Огонь не разбирает ничего! – Боже мой! – Неужели все погибнет! Кто-то гасит часть огней. Становится темнее, и окна ярко багровеют. И снова ужас. – Что это? – Почему темно? Что случилось? – Господа, господа! – Прекратился ток! – Сейчас наступит тьма! – Зажигайте свечи! Где свечи? Скорее! – Да нет же, успокойтесь. Какие трусы! – Позвольте вас просить? – Вы с ума сошли? Танцевать? Музыка играет вальс. – Почему же вальс? Говорили, что котильон? – Ах, не все ли равно: вальс, котильон, дьявол! – Как вы грубы! – Pardon! В полутемноте кружится одиноко какая-то пара и вскоре куда-то исчезает. – Господа, новости! Новости! – Что такое? – Новости! Слушайте! Музыка беспорядочно затихает. На середину выходит Молодой человек. Костюм в беспорядке, лицо бледно, на лбу кровавое пятно. Его окружают. – Я оттуда. – Боже мой! – Говорите! Говорите! – Это ужас! Я точно вырвался из другого мира, который может пригрезиться только во сне. Пустынные улицы, над которыми в воздухе проносится рев. Откуда он – я не знаю. Кровавая мгла. Черные тени. Трупы под ногами. Молчаливые раскаленные пожарища, около которых нет никого. Где люди? – Вас ранили? – И вдруг – толпа. Вихрь криков, тел, оскаленных зубов. Кто это? Я никогда не видал их раньше. Они разрушают все. Они убивают друг друга. Они убивают детей. Я видел: они сожгли большой дом, полный спасавшихся женщин и детей! – Какой ужас! Кто-то истерически плачет. – Замолчите! – Это голодные! – Это чернь! Они придут сюда. – Какие-то косматые, полуголые чудовища. Кто это? Я никогда не видала их раньше. И еще говорят, что двинулась деревня, что все деревни идут в город. – Это конец! – Мы погибли! – Это революция! – Не оскорбляйте революцию. Это бунт. Вы слыхали: они жгут женщин и детей. – Звери вышли из лесов! – Леса идут на нас! – Мы погибли! – Говорят: уже слышно скрипение их телег. На них они хотят увезти все, что останется от нашего города. – Орда варваров идет на нас! – Звери вышли из лесов! – Я слышу скрипение колес. Мы погибли! – Гасите огни! Гаснет еще несколько огней. Рог Смерти слышится где-то совсем близко. – И я видел, как жгли женщин и детей. И я не хочу после этого жить. Я пришел только рассказать – предупредить. Там где-то мой отец, мать… Скажите им, что я умер. Ужас. Все мечутся. Труп быстро подхватывают и уносят. – Что это? – Сюда пришли. Господа! – Нет, это застрелился кто-то. – Зачем же он всех пугает? – Подотрите кровь! – Музыка! Музыка! – Он сказал, что горит Национальная галерея. – Что? – Горит Национальная галерея. – Господа! Новость. Горит Национальная галерея. Многие бросаются к окнам. – Где? Где? – Вот. – Это правда! – Осторожнее, господа, осторожнее! – Задерните занавеси! – Горит Национальная галерея! – Послушайте, вы наступили мне на ногу. – Какой огонь! – Что? Что? Что? Крайне взволнованный, выбегает из библиотеки Художник в большом белом галстуке и бархатной блузе. За ним выходят другие Художники. – Это правда? Горит галерея? – Да. Да. Смотрите. – Горит галерея? Горит Мурильо? Горит Веласкес? Рубенс? Джорджоне? – Да. Да. Смотрите, какое зарево. – Еще бы. Масляные краски! Художник – Куда он?! – Он с ума сошел! – Держите его! – Убежал! – Хотел бы я посмотреть, как он не позволит. Удивительные фантазеры эти артисты! – Горит Мурильо! – Горит Веласкес! – Горит Джорджоне! – Боже, боже! Некоторые из Художников преклоняют колени перед старинною черною картиною и говорят, молитвенно опустив голову: – Ты, бессмертная Картина! – Ты, дивное создание человеческого гения! – На тебе покоится божественная красота. И ты умрешь! – Ты оправдание всей жизни нашей. И ты умрешь! – Люди погибнут с тобою. – И погибнет красота. Кто захочет жить, когда погибнет красота? – Прости нас, великая, божественная Картина. Мы бессильны защитить тебя. – Нам самим остается только умереть! Злой, отрывистый смех Гостей. Голоса. Тут гибнут люди, а они о Картинах! – Фанатики, они знают только свои картины. Что такое их картины! Тут можем погибнуть мы, вот что важно. – Картины хороши в спокойное время. – Нас не спасут их картины! Картины! – Но все-таки жалко. – Оставьте! Только бы мы уцелели – для нас напишут новые картины. – Еще лучше! – Сколько угодно. Мы можем погибнуть – вот что важно! – Но господь не допустит, чтобы погибло столько невинных. – Ах, оставьте, святой отец. Вы бы лучше раньше учили этих мерзавцев, что голод – путь к блаженству, а не к бунту! – Учили, но… – Не верят! – Верят, но… – Что же? Разве веревка оборвалась? Аббат стыдливо отходит. Старичок в мундире. Я всегда утверждал, что необходимы реформы. Нельзя доводить до крайности. Вовремя брошенный кусок хлеба, даже просто ласковая улыбка… – Ах, пожалуйста, реформы, все что угодно. Мы можем погибнуть, вот что важно. Вы понимаете это: мы! Все с яростью наступают на Старичка и бьют себя кулаками в грудь. – Мы можем погибнуть, вот что важно. Мы! – Мы! – Вы понимаете это: мы! – Мы! Мы! Яростными криками «Мы! Мы! Мы!», двигаясь толпою, загоняют Старичкакуда-то в угол. Зарево, звук рога и колокола сильнее. Тоскливые голоса. Боже! Неужели умирать! – Жить так приятно. Если они придут сюда, я стану на колени, я буду умолять их: не убивайте меня, жить так приятно. – Боже, а я только что заказала новое платье. Боже, я только что заказала новое платье! – Неужели умирать! – Я не хочу умирать! Я хочу жить! Меня не имеют права убивать, если я хочу жить! – Жить! Жить! Толкаясь, с тоскливыми воплями «Жить! Жить!» беспомощно мечутся по залу. Что-то дикое, нелепое начинает играть музыка и, точно сама себя испугавшись, с воплем умолкает. Входит Профессор, сильно расстроенный. На него не обращают внимания. Толкают. – Позвольте! Позвольте! Да позвольте же! – Что такое? – Чего ему надо? – Кто это? Чего ему надо? – Господа, новости! Собираются расстроенной кучкой вокруг Профессора. – Господа! Я сейчас проходил по улице – они жгут книги! – Какие книги? – Что он говорит? – Жгут какие-то книги! – Ну так что же! Что ему надо! Профессор. Наше сокровище – нашу человеческую гордость – нашу великую святыню – они жгут книги, господа. Безумная чернь, что ты делаешь? Что ты делаешь?! Ах, друзья мои, друзья мои, – и когда я… когда я бросился отнимать… один маленький in octavo… [2] он, негодяй, ударил меня. Ищет дрожащими руками очки, надевает, смотрит – пренебрежительно, с улыбками, не удостаивая ответа, как сумасшедшего или ребенка, отходят. Молча, продолжая недоуменно оглядываться, идет за ними разбитой старческой походкой и скрывается в библиотеке. А вопли уже начались. Но теперь в них звучит подавленность, тоска, полная беспомощность, почти покорность. – Мы должны умереть. – Приближается гибель! – Кто спасет нас? Мы погибаем. – Уже нет надежды. Мы погибаем. – Бог отступился от нас. – Смерть! – Смерть! – Смерть! Появляется Девушка в черном. Говорит громко: – Что с вами? Отчего вы не танцуете? Где музыка? Музыканты, играйте! Почему горят не все огни? Вы боитесь? О, трусы! Мне стыдно быть с вами! Да танцуйте же! Тихие, злые, хитрые голоса: – Она сумасшедшая. – Танцевать – теперь! – Уйдем от нее. – Она сумасшедшая. Ее нужно посадить в сумасшедший дом. – Уйдем! – Уйдем. С ней опасно. Она – кричит. – Там могут услыхать. Уйдем! Уйдем! Девушка в черном. Не в темноте, а в ярком свете нашей жизни должны мы их встретить. Вы слышите, трусы! Мы должны их встретить – танцуя – танцуя – танцуя! Пусть красотою будет наша смерть! Вы слышите! Все обернули к ней спины и потихоньку уходят, на цыпочках, согнувшись. Одни только спины, трусливые, съежившиеся, хитрые. И тихий, злорадный, испуганный шепот: – Она сумасшедшая. – Уйдем от нее. – Уйдем! – Тише! Тише! – Обманем ее! Уйдем потихоньку! – Тише! Тише! – Обманем! – Тише! Девушка в черном. О, трусы! Боже мой, что же это! Да танцуйте же, танцуйте! – Тише! Тише! Уйдем! Тише! – Не хотите! Так смотрите, я буду танцевать одна! Хочет кружиться. К ней подходит Молодой человек, до сих пор молча стоявший у колонны, и говорит с изысканной нежностью: – Позвольте вас просить. Без музыки, в пустом пространстве некоторое время кружатся. А те, продолжая стоять к ним спинами, согнувшись, смотрят на них через плечи и шепчут, наполняя зал шипением: – Сумасшедшие! Сумасшедшие! Сумасшедшие! Сумасшедшие! Молодой человек Проводит Девушкусреди поспешно расступающихся Гостей. Как только они скрываются, все с хохотом высыпают на середину. Ликующие голоса. Ушла! – Ха-ха-ха! Ушла! – Мы ее обманули! – Как они танцевали! – Ха-ха! Сердитый голос. Ее нужно посадить в сумасшедший дом. Своим криком она может поднять на нас весь город. – Связать! – Заткнуть ей рот. – Еще немного – и я бы схватил ее за горло. – Танцевать? Мы погибаем – вот что важно! – Нужно молиться богу. – Оставьте. Бог лучше вас знает, в чем тут дело. Нам нужно молиться дьяволу!.. Дьяволу!.. – Что они говорят? Это кощунство! Бог за нас! – Я не хочу умирать. Я хочу жить – жить! А кто мне даст жизнь, бог или дьявол, – мне все равно! – Он сошел с ума! – Нет, он прав! Мы должны молиться дьяволу! Шум. Почти вбегает Лакей и говорит Хозяину дома. – Сюда идут! Уже близко! – Что? – Сюда идут! Хозяин дома Гасите огни. Гасите огни. Скорее! Есть еще надежда, что нас не заметят в темноте. Гасите огни! Общий переполох, но голосов не слышно. Охваченные паническим страхом, молча, точно слепые, все движутся в разные стороны и натыкаются друг на друга, пока гасят огни. И отовсюду, из всех дверей являются такие же смятенные, растерянные фигуры. Приходят и Художники. Погасла последняя лампочка, и наступает полная темнота, в которой со зловещей яркостью выступают красные четырехугольники окон. Теперь в среднем большом окне с цельным стеклом можно рассмотреть черный силуэт старинной колокольни, за которым клубится красный дым и даже как будто показываются языки огня. И оттуда идет непрерывный звон. Недалеко и хриплый рог Смерти. И в темноте протяжные плачущие голоса: – Приближается гибель. – Они идут, уже слышны их жестокие шаги! – Погибнут картины! Погибнет Веласкес, Мурильо, Джорджоне! – Погибнем и мы! И мы! И мы! – Приближается гибель! – Пощадите нас, голодные. – Простите нас, голодные. Мы все сделаем для вас. – Погибнет Веласкес! – Боже, сжалься над нами! – Он не услышит! Он отступился от нас. – Он никогда и не был с нами. Молитесь дьяволу! – Дьявол! Дьявол! – Боже! Боже! – Приди, о дьявол! – Защити нас, о дьявол! – Боже! Боже! – Дьявол! Дьявол! – Приближается гибель! Стоны. Внезапно в темноте, с той стороны, где лестница, раздается мелкий, но спокойный, самоуверенный и громкий голос: – Что здесь такое? Отчего у вас темно? Разве ток прекратился? Одновременно испуганные и радостные голоса: – Дьявол! Дьявол! У входа зажигаются несколько лампочек и освещают маленькую фигурку Инженера. Это низенький, лысый, грязновато одетый, но чрезвычайно самоуверенный человечек. Некрасив, – хорош только большой выпуклый лоб. Говорит что-то с улыбкой Лакею – он демократичен и не считается с приличиями, – и тот отвечает, разводя почтительно руками. Инженер. Ага, понимаю! Пустяки, господа, пустяки. Можете зажечь все огни. Зажги-ка, любезный, они сами сейчас едва ли… Вынимает грязный носовой платок и громко сморкается. Общая радость, крики «Инженер! Инженер!». Зажигаются все огни. Хозяин дома обнимает Инженера. – Новости, дорогой мой, новости! – Господа! Новости! Инженер принес новости! – Пусть говорит! – Слушайте, слушайте! Инженер. Ничего особенного, господа. Должен вам сказать… Вынимает платок и громко сморкается. Возмущенные нетерпеливые голоса: – Что это? – Тут ждут, а он… – Он еще сморкается… Инженер. Господа, если бы мой нос строил я, он, конечно, не нуждался бы в платке. Но насморк… – Новости! Новости! – Особенных новостей нет. Бунт еще продолжается. Эти господа зажгли что-то там еще, кажется, Национальную галерею. Такие идиоты! Впрочем, очень возможно, что галерея зажжена нашими же снарядами. – Так это правда! Дальше! К делу! – Могу добавить, что бунт захватывает, по-видимому, некоторые новые районы. Но мы, инженеры, приняли некоторые меры… – С кем Царь Голод? Вы не видали? – Виноват, этим вопросом не интересовался. Так вот, осмелюсь доложить, мы приняли некоторые меры… Боюсь, однако, что здесь нет людей, которые хорошо знали бы математику. – Говорите без математики. – Хорошо-с. Так вот, я и мои товарищи сделали несколько снарядов особенной, так сказать, разрушительной силы, размеры которой, сударыня, я затрудняюсь определить. Представим, например, обычную городскую площадь, полную народа, – и достаточно одного-двух таких снарядов… Голоса. Ого! – Славно! Так, так. На кусочки! – Какой ужас! – Оставьте. Я говорил, что нужно молиться дьяволу. Браво! – Браво! Браво! Аплодисменты. Инженер кланяется и снова вынимает платок. – Извините, господа, но, право, такой ужасный насморк… – Ничего! Пожалуйста! Пожалуйста! – Неужели у него нет чистого платка? – Нет, оставьте, он такой милый. – Далее, на Солнечной горе мы поставили ряд больших орудий огромной силы. И если бунт еще продолжится, мы закидаем город. – Это невозможно. А мы! – Погибнут невинные! – Это невозможно. – Конечно, господа, здесь есть известный риск для нас. Но в настоящее время, благодаря работе моих товарищей… – Браво! – Прицельность орудий достигла такой высокой степени… – Браво! Браво! Аплодисменты. Инженер Хозяин Инженер. Такой, знаете, холод. В заключение, господа, еще одна маленькая, но утешительная новость. В среде этих же голодных мы нашли за невысокую относительно плату несколько достаточно умных и расторопных господ и снабдили их поручениями интимного свойства. И в настоящую минуту эти идиоты уже начали великолепнейшим образом истреблять друг друга. Хохот. – Конечно! Конечно! – Чего же от них ждать? Глупцы! Идиоты! Скоты! – Так! Так! Браво! – Дьявол помогает. Аббат стыдливо качает головою. Инженер берет принесенную рюмку коньяку и пьет с поклоном. – За ваше здоровье, сударыни! Очень красивая дама, Жена Хозяина дома, говорит громко: – Господин инженер! Вы некрасивы, у вас грязный носовой платок, вы вульгарны и не умеете держаться в порядочном обществе, но вы наш спаситель, и я становлюсь перед вами на колени. Остальные кричат: – И я! И я! И я! Дама – И я! И я! – И мой муж позволит это, потому что и он, как и все мы, понимает, что вы наш спаситель. Позвольте поцеловать вашу руку. Другие также. Инженер Голоса. Танцевать! – Приглашайте дам! – Как светло! Играет музыка. Некоторые танцуют. Колокол звонит почему-то реже, но рог Смерти на некоторое время становится почти непрерывным. Вот он заглушает колокол, вот заглушает и заставляет молчать музыку – вот он наполняет залу, хриплый, торжествующий, бешеный. Все прислушиваются, вытянув шеи. Говорят почти шепотом: – Смерть! – Как она косит! – Ужасно! – Вы слышите? – Чувствуется, как падают сотни людей. – Тысячи! – Она в бешенстве! – Смерть! Смерть! Вдруг сразу наступает мертвая тишина, которая почти оглушает своей резкой неожиданностью. Умолкает колокол. Всхрипывает еще раз и умолкает рог. Мертвая тишина. Ярко горит электричество. Все застыли на своих местах и вопросительно, с тревогою переглядываются. На лестнице движение. Тяжелые, медленные шаги. – Что это? Входит Царь Голод. Он окровавлен, и измученное лицо его смертельно бледно. На голове острая красная корона; на остриях ее что-то красное, кровавое, будто куски человеческого мяса. Ни на кого не глядя, тяжелыми шагами он проходит в середину залы и стоит некоторое время в позе безысходного отчаяния и тоски. Шепот: – Что это? Что с ним? Царь Голод Музыка играет торжественный победный марш. Опускается занавес. |
||
|