"Царь голод" - читать интересную книгу автора (Андреев Леонид Николаевич)Картина третья Суд над голоднымиПодобие судейской залы. Налево наискосок, вполоборота к зрителям, сидят за столом Судьи. Стол находится на возвышении и покрыт черным сукном; атрибуты судопроизводства: голый подержанный череп, закапанный слегка чернилами и стеарином, небольшая игрушечная английская виселица и высокая четвертная бутыль с красным, как кровь, вином. Судей пятеро, председательствует Царь Голод; все Судьи одеты в черные мантии и пышные напудренные парики. Двое по бокам Царя Голода необыкновенно худы и тощи, с длинными, вытянутыми до чрезмерности лицами; и рты у них похожи на перевернутую букву V; следующие два чрезмерно толсты, бочкообразны, сонны, и рты у них кружочками, напоминают верхушку задернутого кошелька. Внизу, за маленьким столиком, согнувшись, Секретарь с необыкновенно большим гусиным пером. У задней стены, на возвышении, пюпитр, за которым сидит неподвижно Смерть. Занимая весь правый угол картины, ближе сюда, отделенные от суда низенькой решеткой, помещаются на удобных скамейках и в креслах Зрители. Все они одеты как на бал: женщины в пышных платьях, сильно декольтированы, украшены драгоценностями: жемчужные колье, бриллиантовые диадемы, золото; у одной из них. Миллионерши, пальцы до самых ногтей унизаны перстями. Только одна девушка, хотя и декольтированная, но одета очень просто, в черном, открытом платье. В общем, женщины красивы и породисты, за исключением двух старух, одетых также пышно, и притом одна из них в ярко-красном. Мужчины во фраках и сюртуках, тщательно выбриты и причесаны у парикмахера, благообразны и чисты. У Профессора, например, седые кудри необычайной белизны и вообще вид патриарха. Есть толстые, из коих один, с огромным животом, еле помещается в кресле и постоянно засыпает. Трое юношей: один, глупый, с моноклем и выражением восторга на прыщавом лице; другой равнодушный, пресыщенный; третий с пышными черными волосами, демонической внешностью и выражением на лице мировой скорби. Все указанные свойства, как толщина, так и худоба, как красота, так и безобразие, достигают крайнего развития. При открытии занавеса Царь Голод и за ним все остальные Судьи встают и почтительно кланяются сперва Смерти, которая отвечает угрюмым кивком головы, и затем Зрителям. Царь Голод. Милостивые государыни и государи! Позвольте приветствовать вас в зале правосудия. По вашему желанию, которое для нас закон… Кланяется и смотрит на товарищей, – и те по очереди, каждый с поклоном, подтверждают: – Закон. – Закон. – Закон. Царь Голод Секретарь быстро кланяется. Он служит по вольному найму, и хотя голоса в решении не имеет, но совершает в протоколах ошибки. Иногда эти ошибки являются источником неприятностей, иногда же – ибо все в этой жизни неисповедимо… Находящийся среди зрителей Аббат вздыхает и поднимает глаза к потолку. …служат источником нового действующего права. Что это значит, сударыни, вам объяснит господин профессор, которого я имею честь лицезреть в вашей уважаемой среде. Теперь же приступим к суду. – Как торжественно! – Мантии и парики придают им такой строгий вид. Их даже трудно узнать… – Так нужно. Необходимо, чтобы суд внушал к себе уважение. – Мамочка, а зачем на столе череп и виселица? Профессор. Это, дитя мое, символы. В Англии… – Посмотрите, какой нос у того судьи, совсем как кончик собачьего хвоста. Ну, честное слово, он облизнул его языком. – Как вы насмешливы. Вы так молоды, вы должны уважать суд. – Да я его, честное слово, уважаю. Но ведь у него такой смешной нос! – Это неважно, какой нос у судьи. Важно, чтобы судья был справедлив и не щадил голодных. – Иначе мы возьмем других. Они это знают. – Суд надо уважать. – Суд – это мы. Суд надо уважать. – Как интересно! Это похоже на театр. Толстый – Еще не начинали, ваше сиятельство. – Что же это они! – Ведут! – Ведут! – Как это интересно! Какая рожа! – Мамочка, он не кусается? – Не бойтесь, дитя мое, на нем довольно крепкий намордник. – Слушайте! Слушайте! – Ах, как интересно! Вводят Первого Голодного – оборванного старика с разбитыми ногами. На лице у него проволочный намордник. Царь Голод. Снимите с голодного намордник. Ты что сделал, голодный? Старик Царь Голод. Сколько украл? Старик. Я украл пятифунтовый хлеб, но у меня его отняли. Я успел откусить только кусочек. Простите меня, я больше не буду. Царь Голод. Ты что же – получил наследство? Или есть больше не хочешь? Старик. Нет, хочу. У меня его отняли. Я откусил только кусочек… Царь Голод. Так как же ты не будешь воровать? Почему ты не работал? Старик. Нет работы. Допрос продолжается. – И этого несчастного судят! Душа моя кипит негодованием и презрением к человечеству… – Оставь, разве тебе не все равно. – Но пойми же! – Ты волосы завиваешь или они вьются от природы? – Слегка. – А у меня начинается лысина. Это в двадцать четыре года! Профессор. …Уголовное право, сударыня, разделяется на две части: на первую часть и на вторую часть. В первой части говорится о преступлениях вообще, и я должен признаться, сударыня, что это наиболее слабо разработанная часть. – Ах, как жаль! Почему же ее не разработают? – Ибо сама сущность преступления остается не вполне разгаданной наукой. Зато вторая часть, где говорится о преступлениях в частности и соответствующих наказаниях… Царь Голод. А где же твои дети, голодный? Почему они не кормят тебя? Старик. Они умерли с голоду. Царь Голод. Почему же ты не захотел умереть с голоду, как дети? Старик. Не знаю. Захотелось жить. Царь Голод. А зачем тебе жизнь, голодный? Голоса. Действительно, зачем они живут? Я этого не понимаю. – Чтобы работать. – Но когда работа кончается? Не можем же мы вечно доставлять им работу! – Чтобы славить господа и укрепляться в сознании, что жизнь… – Ну, не думаю, чтобы они очень Его славили. – Было бы лучше, если бы он умер. – Довольно скучный старикашка, И какой фасон брюк! – Слушайте! Слушайте! Царь Голод Все судьи на некоторое время принимают вид размышляющих: морщат лбы, смотрят в потолок, подпирают нос пальцем, вздыхают и вообще, видимо, стараются. Почтительное молчание. Затем в том же молчании, с глубоко торжественными и серьезными лицами. Судьи встают и все сразу поворачиваются к Смерти. И так же все сразу медленно и низко кланяются ей, вытягиваются ей навстречу. Смерть Царь Голод. Голодный, ты осужден. Старик. Пожалейте! Царь Голод. Наденьте на него намордник. Введите следующего голодного. Пока Голодного выводят, Зрители в таких словах выражают свои чувства: – Зачем ему жить? – Лучше умереть. – Скажите ему. – Умри, старик, умри. – Умри, старик, умри. Все тихо шепчут, махая руками, точно навевая сон: – Умри, старик, умри. Умри, старик, умри. Умри, умри, умри!.. Водят нового Голодного. Веселые голоса: – Ведут! Ведут! – Какой зверь! – Да, это не меньше убийства! – Посмотрите на его лоб. – Как страшно! – Вы очень нежны, дитя мое. – Тише. Быстро вводят Второго Голодного и снимают намордник. Это здоровый детина с низким бычачьим лбом; грудь его наполовину раскрыта; смотрит исподлобья, угрюмо. Царь Голод. Ты что сделал, голодный? – Я изнасиловал барышню в лесу. Выражение ужаса и приятного волнения. – Какой ужас! – Вот зверь! – Это и меня захватывает. – Позор для человечества такие люди. – Которого? Царь Голод. Почему ты это сделал? – Замуж за меня она ведь не пошла бы. А мне очень ее захотелось. – Почему ты не удовольствовался женщинами, какие есть у вас, голодный? – Наши женщины грубы и некрасивы от голода и работы. А эта была нежная и тонкая, с белыми руками. А ребенок у нее будет? – Нет, мы приняли искусственные меры и удалили зародыш. Голодный – Что можешь ты сказать в свое оправдание, голодный? -…Преступления посягательства на женскую честь делятся на… – Ах, погодите, господин профессор, так интересно. – В оправдание? Что, если бы я мог, я изнасиловал бы вон ту, и вон ту, и вон ту. Старуху в красном не стал бы, пусть остается вам. Старушка падает в кратковременный обморок. Все в волнении. – Какой ужас! Это настоящий зверь! – И меня! Вы заметили, он показал на меня. Он согласен меня изнасиловать! – Вы ошибаетесь. Он показал на меня. Ссорятся. Девушка в черном, которая все время молчала, вдруг встает и говорит громко, с вызовом. – А почему ты думаешь, что она не вышла бы за тебя замуж? Я бы вышла, быть может. Голодный – Ты прав: не вышла бы. Ты слишком груб. – Вот то-то. А я бы тебя изнасиловал. – Нет, скорее убил бы. – Да – и убил бы. Девушка садится. Юноша с демонической внешностьюсмотрит на нее мечтательно, но она не обращает на него внимания. Свои оглядывают ее с некоторым страхом. Однако! Царь Голод. Господа судьи, прошу принять вид размышляющих. Повторение той же процедуры с тою же торжественностью вплоть до низкого и протяжного поклона Смерти. Смерть Голодный Царь Голод. Наденьте намордник. Введите следующего голодного. Вводят Голодную. Это молодая, стройная, но крайне истощенная женщина с бледным, трагическим лицом. Черные тонкие брови, сходящиеся у переносья, и пышные волосы, небрежно связанные узлом и спадающие на спину. Женщина не кланяется и по сторонам не глядит, как будто никого не видит. Говорит бесстрастно, мертвым голосом. – Ты что сделала, голодная? – Убила своего ребенка. – Какой ужас! Эти женщины совершенно лишены материнского чувства. – Чего же вы от них хотите? Вы меня удивляете. – Как она прекрасна. В ней есть что-то трагическое. – Женись! – …Преступление детоубийства в древности не считалось таковым и рассматривалось как естественное право родителей. И только с введением в нравы гуманизма… – Ах, погодите же, господин профессор! – Но наука, дитя мое… Царь Голод. Расскажи, голодная, как ты сделала это. Опустив руки, не двигаясь, женщина говорит бесстрастно и мертво: – Я с моей девочкой шла ночью через реку по очень длинному мосту. И так как я уже раньше решила это, то, выйдя на середину, где река глубока и быстра, я сказала: посмотри, дочечка, как шумит внизу вода. Она ответила: я не достану, мамочка, перила очень высоки. Я сказала: дай я подниму тебя, дочечка. И когда она стала смотреть вниз, в черную глубину, я перекинула ее туда. Всё. – Она цеплялась? – Нет. – Кричала? – Да, раз вскрикнула. – Как ее звали? – Дочечка. – Нет, имя. Как ее звали? – Дочечка. Царь Голод Судьи морщат лоб, смотрят в потолок, жуют губами. Почтительное молчание. Потом встают и низко кланяются Смерти. Смерть. Осуждена – во имя дьявола! Царь Голод – Слышу. – Наденьте ей намордник. – Погодите! Это говорит Девушка в черном. Быстро подходит к Голодной и протягивает ей руку. – Дай твою руку, несчастная. – Не дам. Я презираю тебя. – Меня? – Да, тебя. Ты будешь в раю. – Ты презираешь меня? Ты, убийца? Общий крик, но так, что слышно отдельные голоса: – В ад ее! В ад! В ад! – Тешьтесь над нею, дьяволы! – В ад! – Рвите ей сердце железными когтями! – Душите ее, змеи! – Жальте! Жальте! Впейтесь в мозг! Рвите ей сердце! – Ага-го-го-го-го! В исступлении машут на женщину руками. Царь Голод Ступай, дочь моя. Голодную уводят. Царь Голод Правосудие – вещь утомительная, и нужно подкрепить силы. Особенно прекрасным дамам и девицам. Прошу! Радостные возгласы. Кушать! Кушать! – Пора! – Мамочка, где конфеты? – А ты все только конфеты! – Которого? – Кушать зовут, ваше сиятельство. – Ага! Почему же меня раньше не разбудили? Внезапно все принимает очень веселый, милый, домашний вид. Судьистаскивают парики, открывая лысые головы, и постепенно вмешиваются в толпу, пожимают руки и искоса, с притворным равнодушием, поглядывают на кушающих. Рослые лакеи в расшитых ливреях, с трудом сгибаясь под тяжестью, приносят огромные блюда с гигантскими порциями: целые бараньи туши, колоссальные окороки, высокие, как горы, ростбифы. Перед Толстым на низенькой скамеечке ставят целую зажаренную свинью, которую приносят трое. Он смотрит на нее с сомнением. – Не поможете ли, господин профессор? – С радостью, ваше сиятельство. – А вы, господин судья? – Хотя я кушать не хочу, но, если позволите… – Быть может, и мне будет дозволено… Вчетвером садятся вокруг свиньи и молча с жадностью полосуют ее ножами. Иногда Профессор и Аббат случайно встречаются взглядами и тогда, не в силах жевать, со щеками, раздутыми пищей, застывают от ненависти друг к другу и презрения. Потом жуют усиленно и давятся. Все разбились на кучки. Смерть вынула из кармана сухой бутерброд с сыром и кушает в одиночестве. Тяжелый разговор набитыми пищей ртами. Чавканье. – Пожалуйста, еще кусочек. Очень вкусно. – Как на пикнике. Великолепный парень – этот Голод. – Хорошо мы ее, однако! – А все-таки она прекрасна. – Ростбиф необходимо кушать с кровью. Это… – Мамочка, почему их не судят всех разом? – Не знаю, деточка, спроси у профессора. – Господин профессор! – Гм? – Господин профессор! – Гм! – Черт возьми, где же моя салфетка? – Господа, совершилось преступление кражи: у советник? украли вставные зубы. Смех. Чавканье. К Царю Голоду, стоящему в стороне, подходят Первый Рабочий и Председатель – Хулиган. Одеты они прилично и до сих пор сидели незаметно на одной из отдаленных скамеек. Рабочий. Как жрут! Зачем ты с ними, Царь? Я ничего не понимаю. Ты изменяешь нам? Смотри! Хулиган. И это твой суд. Отец? Царь Голод. Вы слепы оба. Это не мой суд. Это суд над моими детьми. – Но ты же председатель! – Разве вы не понимаете, что я делаю? Ведь каждый, побывавший здесь, навеки становится их врагом. Я развращаю их и учу делать мерзость. Я въедаюсь в самую сердцевину их жизни, наполняю ее гнилью и разрушаю ее. Они уже перестали понимать, что такое правда, – а ведь это начало смерти. Ты понимаешь это? – Но ты делаешь это как лакей! Царь Голод – Я этого не понимаю. Я вижу только, как мои братья… – У тебя же нет своих! – Отец, правда та женщина пойдет в ад? – Да. И ты также. Хулиган плачет. – Ты плачешь? Ты, сын мой, плачешь? – Отец, Отец. У меня есть только нож. Кого же мне зарезать? Рабочий. Не нужно резать. Надо работать, работать. – Отец, ты говоришь: и мне ад. Пусть – но как бы мне спасти ее? Я уже вижу дьяволов, которые подходят к ней. Отец, верни мне жизнь, скажи: ее можно спасти? – Нет. – Ты лжешь, старик! Голоса. Однако и вчетвером мы ее не съели! – Очень велика, ваше сиятельство! Царь Голод. Уходите. Необходимо кончать. И слушайте меня: завтра… – Завтра? Завтра? – Тише! Ударит колокол! – Завтра? – Тише! Тише! – О-о-о! – На улицы! В дома! – Тише! – Завтра! Завтра! Завтра! Тихо расходятся со зловеще-радостными лицами. – Господин профессор, у вас на бороде осталась косточка. – Ах, боже мой, где же это? – Хотите конфету? – Когда подумаешь, что у какого-то верблюда три желудка, а я, царь природы, принужден обходиться одним… Царь Голод Судьи поспешно натягивают парики. Во время дальнейшего разговора все занимают свои места. – Простите, уважаемый коллега, но вы взяли мой парик. – Ах, извините, ради бога. То-то я чувствую… – Как, еще не кончено? – Это невозможно. Мне нужно в театр! Сколько их там! – Вы очень легкомысленны, молодой человек. Не забывайте, что мы пришли сюда не для удовольствия, что мы выполняем общественную обязанность, возложенную на нас нашим званием сытых и честных людей… – Но честное слово!.. – Позвольте. Не забудьте, что каждый день… – Исключая праздники. – Конечно, исключая праздники, когда мы ходим в церковь и театр, – каждый день во всех местах нашей земли, где есть только культура, заседает суд и судит, и все-таки не может всех осудить… – Кого надо. – Конечно, кого надо. Подумайте, что произойдет, если только хотя на время суд приостановит свои действия… – Но честное слово… Царь Голод. Секретарь просит сообщить, что он сделал четыре ошибки, но не может найти – где. Ошибки, впрочем, таковы, по его словам, что могут послужить источником действующего права. Секретарь быстро кланяется. Слабые аплодисменты. Царь Голод. Введите следующего голодного. Быстро вводят двоих: худенького Мальчика в наморднике и пожилую, оборванную Женщинус выражением на лице муки и растерянности. Женщина всем низко и часто кланяется. Ты что сделал, голодный? Один из судей, тощий, внезапно прерывает: – Позвольте, почему она без намордника? Тюремщик. Это мать обвиняемого. Она хочет говорить за него. – Раз она хочет говорить, значит, и ей надо надеть намордник. Делаю вам замечание. Секретарь, запишите. – Что же ты сделал, голодный? Женщина Ведь он для меня украл яблоко, судья. Я больна была, он подумал: дай принесу ей яблоко. Пожалейте его! Скажи им, что больше не будешь, ну! Да говори же! Голодный. Я больше не буду. Женщина. Уж я сама наказывала его… Пожалейте его молодость, не режьте у корня его красные денечки! – Конечно, пожалеешь одного, а там готов и другой. Нужно в корне пресекать… – Нужно иметь мужество быть безжалостным. – Это лучше и для них. – Сейчас он мальчик, а вырастет… – Мамочка, мне жаль бедную женщину. Можно послать ей милостыньку? – А у тебя есть мелочь? – Прелестное дитя! Какое сердце! Царь Голод. Прошу господ судей принять вид размышляющих. В течение всей процедуры мать с надеждою смотрит на Судей. Когда Смерть стучит кулаком по столу и кричит хрипло: «Осужден – во имя дьявола!» – Женщина вздрагивает и встает с колен. – Голодный, ты осужден. В бешенстве, поднимая к небу руки. Женщина кричит исступленно: – Так будьте же прокляты! Пусть так же погибнут ваши дети! Пусть искусают их бешеные волки! – Намордник! Скорее намордник! – Пусть высохнет их сердце! Пусть в камень претворится их душа! Пусть… Женщине надевают намордник. Ликующий голос Председателя-Хулигана: – Отец! Ты видишь, как они жалеют наших детей. До завтра! – До завтра! – Тише! – Вижу, сын мой! – Тише! Кто это? – Тише! Царь Голод. Введите следующего голодного. С большими предосторожностями трое тюремщиков вводят человека необычайно мощного вида. Взгляд у него ясный и открытый, говорит просто и спокойно: – Ты что сделал, голодный? – Я не знаю. Я не сделал ничего. Я надеюсь, что суд освободит меня. Я всегда был покорен и делал то, что мне приказывали. Общее недоумение. Царь Голод – Это совершенно справедливо. Сильные рабы опасны, даже когда они послушны. – Да. Я нахожу, что Царь Голод наш истинный друг. – Какое возмутительное тело. Раб – и такие прямые ноги! – В цепи его! – Он разорвет цепи. Смерть ему! Смерть! Царь Голод. Прошу господ судей принять вид размышляющих. Судьи размышляют, и Смерть стучит кулаком: – Осужден – во имя дьявола! Юношу с теми же предосторожностями уводят, и на его место появляется следующий Голодный. Это существо необычайно дикого вида. Длинные до колен руки с огромными, морщинистыми, грязными конечностями, голова и лицо сплошь заросли спутанными волосами, тусклые глазки, звериная походка носками внутрь, боязливая и мнительная. Но есть попытки к чему-то человеческому. Так, существо одето в какой-то очень странный, первобытный костюм: соединение коры деревьев, хитросплетенной грубой материи и каких-то подвязок. При входе оно даже делает попытку причесаться, но запутывается рукою в волосах. – Да это горилла! – Боже мой! Неужели мы будем судить еще целый зоологический сад! У меня театр! – Нет, это человек. – Да нет, горилла! Вы посмотрите на его голову. – На руки! – Не нужно снимать намордника. Оно, быть может, кусается! – Оно кланяется! – Оно человек! – Да нет же! Оно дрессированное. Что это? – Нужен каталог! В этих случаях нельзя без каталога! Как же мы будем судить, не зная, как оно называется! – Какой странный фасон. Интересно познакомиться с его портным. Царь Голод. Так как здесь возникли сомнения, то прежде всего скажи нам: кто ты, голодный? Голодный молчит. – Оно не понимает! – Ну, конечно, горилла! Царь Голод. Кто ты, голодный? Отвечай. Ты понимаешь человеческую речь? Голодный – Я же говорил, что человек! Общий хохот. – Отчего милостивые господа хохочут? – Это не твое дело, голодный. Ты этого не поймешь. Ты что сделал, голодный? – Мы убили дьявола. Общий хохот. – Слушайте! Слушайте! – Но ведь это прелесть! – Какая наивность! Хохот. Царь Голод. Это был человек, которого вы сожгли. – Нет. Это был дьявол. Это сказал нам кюре, и тогда мы сожгли его. Среди Зрителей легкое замешательство. – Что такое? – Он лжет. Этого не может быть. Профессор. Вот вредное влияние церкви на развитие народных масс. Преступления, вызываемые суеверием… Аббат – Ну да, – это другое дело! – Совсем другое дело. При чем тут кюре, если он так глуп? – Скажите, пожалуйста: вид гориллы, а лжет, как человек! – Обвиняет почтенных людей. – Негодяй! Царь Голод. Прошу господ судей принять вид размышляющих. Судьи на некоторое время принимают вид размышляющих. Затем все, почтительно склонив головы, вытягиваются к Смерти. Та вскакивает и яростно стучит кулаком по столу: – Осужден – во имя дьявола! дьявола! дьявола! Царь Голод – Дьявола! дьявола! дьявола! Все встают в ужасе, с разинутыми ртами. – Дьявола! дьявола! Наконец утихает и садится, замирая в неподвижности. Царь Голод Все с разинутыми ртами садятся и некоторое время продолжают смотреть на Смерть. Встав и поклонившись друг другу, выпивают вино. Смерти также относят бокал, но она отталкивает его костлявой рукою. В заключение, также согласно обычаю, позволю себе коротенькую речь, цель которой показать – насколько мы лучше, справедливее и выше всех других людей. Господа!.. Сегодня вы присутствовали при высокопоучительном зрелище. Вечное небесное правосудие в лице нас, судей, ставленников ваших, нашло себе блестящее отражение на земле. Подчиняясь только законам вечной справедливости, чуждые преступной жалости, равнодушные к мольбам и проклятиям, слушаясь только голоса совести нашей – мы озарили землю светом человеческого разума и великой, святой правды. Ни на одну минуту не забывая, что основа жизни – справедливость, мы в свое время распяли Иисуса и с тех пор и до сего дня не перестаем украшать Голгофу новыми крестами. Но, конечно, только разбойников, только разбойников. Мы бога не пощадили – во имя законов вечной справедливости, – станем ли мы смущаться воем этой голодной, бессильной сволочи, ее проклятиями и гневом! Пусть проклинают, – нас благословит сама жизнь, своим покровом оденет нас великая, святая правда, и самый суд истории не будет справедливее нашего суда. Бурные аплодисменты. Царь Голод движением руки восстанавливает тишину и продолжает тихо, с шипением змеи, улыбаясь. Что сделали они проклятиями своими? Что? Они – там, а мы – здесь. Они в тюрьмах, на галерах, на крестах, а мы пойдем в театр. Они дохнут – а мы будем их кушать – кушать – кушать!.. Смотрит на всех веселыми, жадными глазами. И вдруг сбоку жиденьким голоском начинает хихикать тощий Судья. Он выпрямился, положил руки на колени, и смех его походит на блеяние козла. К нему присоединяется другой, третий. Толстый сложил руки на подпрыгивающем животе и, задыхаясь, хохочет, как сквозь трубу, короткими, густыми выдыхами. Выходит так: – Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи! Ху-ху-ху! Смех растет, ширится, перебрасывается, как огонь под ветром, в разные концы, и вскоре хохочут все. Хохочут до исступления, до бешенства, до хрипоты. Все слилось в один черный, раскрытый, дико грохочущий рот. И только Смерть чем-то недовольна. Не смеется. Вдруг стучит кулаком, желая привлечь внимание. Сразу замолкают и испуганно смотрят на нее. Она молча грозит им темным тонким пальцем и собирает в портфель бумаги. Все встают. Быстрыми короткими шажками, не отвечая на поклоны, Смерть идет к двери. Опускается занавес. |
||
|