"Эволюционная идея в биологии. Исторический обзор эволюционных учений XIX века." - читать интересную книгу автора (Филипченко Ю.А.)

Приспособляемость, или изменяемость, стоит, по Геккелю, в таком же отношении к питанию, как наследственность к раз-множению. Подобно явлениям наследственности, имеются и два особого рода приспособления, каждый из которых управляется собственным законом. Первый из них — закон непрямого приспособления гласит: «Благодаря взаимодействию с окружающим миром каждый организм может претерпеть такие изменения, которые проявляются не в его собственной форме, а лишь опосредованно, в развитии особенностей его потомства, как результат непрямого приспособления». Второй закон--закон прямого приспособления говорит: «Благодаря взаимодействию с окружающим миром каждый организм может испытывать изменения нутритивного характера, которые проявляются непосредственно в особенностях его строения в результате прямого приспособления».
Нетрудно видеть, что подобное деление не представляет в сущности чего-либо нового, совпадая с дарвиновским делением всех изменений на непосредственные и опосредованные (через воспроизводительную систему). Однако между воззрениями Дарвина и Геккеля на процесс изменчивости имеется и некоторое различие. Последний разбивает оба своих закона приспособляемости на ряд второстепенных законов, среди которых имеется особый закон накопляемой приспособляемости, носящий уже чисто ламаркистский характер. Согласно этому закону, «все организмы испытывают значительные и остающиеся постоянными изменения, если только на них действует даже незначительное изменение в условиях существования, но в течение длительного времени или повторно, многократно». Сюда относятся, по Геккелю, непосредственные результаты влияния внешних условий, вроде питания, климата, окружающей среды, а также следствия упражнения, употребления и неупотребления органов и т. д. Словом, Геккель в полной мере признает значение определен-ных изменений, на которых строили свои учения Ламарк и Жоф-фруа Сент-Илер, но которым сам Дарвин отводил лишь второстепенное значение. Соглашаясь с Дарвином, что до него влиянию подобных факторов приписывали слишком большую роль, он все же прибавляет: «Однако, мы не может расценивать их влияние столь незначительным, как это делает последний (т. е. Дарвин), если вспомним, какие громадные изменения испытывает, например, одна наша нервная система под влиянием климата, различных пищевых веществ, как определяется характер целых наций климатом и характером питания, какие изменения вызывают те же факторы в строении и отправлениях наших домашних животных и культурных растений и т. д.».
70

Все это не мешает Геккелю принимать в полной мере все оригинальное учение Дарвина о подборе, которое он излагает столь же подробно и систематично, и выводить из него совер-шенно в духе Дарвина, во-первых, закон расхождения призна-ков и, во-вторых, закон прогресса и усложнения организации, как он их называет.
В общем во всей этой части учения Геккеля, касающейся основ эволюционной теории, мы видим мало оригинального. Он принимает целиком теорию Дарвина, добавляя к ней учение Ламарка, причем все это сведено им в чрезвычайно ясную и простую, строго систематизированную форму, столь свойственную вообще немецкому уму. В последнем и заключается секрет того исключительного успеха, который имели в свое время все произведения Геккеля. По существу же он является типичным представителем той «золотой середины», среди сторонников эволюционного учения, которая стремится сгладить все противоречия и свести их в единую систему. Ту же роль с успехом выполняет преемник Геккеля по кафедре Иенского университета — Плате, о книге которого мы «е раз упоминали [54].
Однако Геккеля особенно интересовали не эти основные по-ложения эволюционной теории, а та ее сторона, на которой и Дарвин и Уоллес останавливались меньше всего, именно — во-прос о первом появлении организмов на Земле и о путях их дальнейшего развития. В этом и заключается наиболее ориги-нальная часть учения Геккеля.
В первой части «Общей морфологии», включающей общую анатомию (вторая часть посвящена общей теории развития), помимо ее двух главных отделов — тектологии и проморфоло-гии5, имеется особый раздел, посвященный вопросу о природе и происхождении организмов и их отношению к неорганическим телам. Сравнив те и другие в самых различных отношениях друг с другом, Геккель приходит к выводу, что между ними нет принципиальных различий, а те, которые имеются, вытекают из сложной структуры белков и других органических соединений. Это обстоятельство заставляет его решительно отвергнуть идею о творении организмов и присоединиться к учению о происхождении их первых представителей путем самопроизвольного зарождения из неживой материи. Последнее вытекает в виде простого следствия и из теории образования Земли Канта и Лапласа, причем Геккель допускает, что этим путем произошли самые низшие организмы, имеющие вид микроскопически малых бес-форменных комочков белка, которых он называет монерами. От настоящих клеток монеры отличаются отсутствием ядра, и
5 Общая анатомия делится, по Геккелю, на тектологию (учение об органических индивидуальностях) и проморфологию (учение об основных стереометрических формах). Он устанавливает и ряд других подобных терминов, которые столь же мало привились в науке, как и их аналоги начала XIX века — онтология, пневматология Окена и др.— Прим. Ю. Ф.
71

следует думать, что клетки произошли от монер путем дальнейшей дифференцировки.
Ряд подобных монер был вскоре открыт и описан Геккелем, причем во всех своих позднейших работах он придает большое, значение этой группе организмов. Впрочем, последующие исследования других авторов не подтвердили существования подобных безъядерных монер; напротив, у всех них оказалось или олно. или даже много ядер. Однако опровержение существования монер имеет для гипотезы произвольного зарождения Гек-келя столь же мало значения, как и данное в начале шестидесятых годов Пастером доказательство, что произвольное зарождение не имеет теперь места даже по отношению к бактериям. Ведь если произвольного зарождения теперь не существует, то почему его не могло быть раньше, когда на Земле господствовали совсем иные условия, и если монеры Геккеля оказались ти-пичными простейшими с ядром, то разве это доказывает, что нет или не было раньше подобных им низших организмов, стоящих по своему строению ниже всех известных нам в настоящее время одноклеточных существ? Словом, гипотеза произвольного зарождения столь же неопровержима (но и недоказуема), как и конкурирующая с ней гипотеза изначального существования жизни и переноса зародышей с одного небесного тела на другое. Обе они относятся к той области, которую можно назвать метафизикой биологии и где больше приходится руководствоваться верой, чем точным знанием. Впрочем, из этого еще не следует, что данный вопрос останется навсегда в таком положении, но пока он лежит именно в этой плоскости.
Во всяком случае для всей системы Геккеля понятие само-зародившихся из мертвой материи монер играет очень большую роль. Вот, например, как он определяет содержание эволюционной теории во втором томе «Общей морфологии»: «Все организмы, которые в настоящее время населяют Землю или населяли ее когда-то раньше, развились в течение очень долгих промежутков времени путем постепенного превращения и медленного усовершенствования из небольшого числа исходных форм (быть может, даже из одной-единственной), причем эти чрезвычайно примитивные первичные организмы, имевшие вид простейших монер, возникли путем произвольного зарождения из неодушевленной материи».
В общем, Геккель, безусловно, склоняется не к полифилети-ческому, а к монофилетическому происхождению всех организмов от одной-единственной формы монер, когда-то зародившейся на Земле. Деление всех живых существ на два царства природы — животное и растительное — кажется ему не совсем правильным, и он устанавливает рядом с ними третье царство — протистов, относя сюда кроме монер все низшие одноклеточные организмы. Каждое из этих трех органических царств состоит из нескольких отделов, отвечающих более или менее тому, что
72

называли прежде, да называют и теперь, типами. В такой отдел, или, как чаще называет его Геккель по-гречески, — «филон», объединяются организмы, связанные друг с другом общим про-исхождением от одной и той же исходной формы, которую он представляет себе в виде монеры, что, конечно, едва ли допус-тимо для высших типов животного и отделов растительного царства.
Чрезвычайно интересна позиция Геккеля в вопросе о значе-нии систематических единиц. Он подробно разбирает все крите-рии, предложенные для характеристики вида, и, подобно Дар-вину, приходит к заключению о полной относительности и ис-кусственности этого понятия, которое можно, по его мнению, охарактеризовать лишь с чисто генеалогической стороны таким образом: «Вид есть совокупность всех циклов размножения, ко-торым при одинаковых условиях существования свойственны одинаковые формы». Еще более искусственный характер имеют все высшие систематические единицы, начиная с родов, кроме самой высшей категории — отдела, или филона. «За единствен-ную реальную категорию зоологической и ботанической систе-мы, — говорит Геккель, — мы можем признать лишь те главные подразделения животного и растительного царства, которым мы дали название отделов, или филонов. Каждый из них, по нашему; мнению, является действительно реальной единицей, ибо все его члены связаны друг с другом материальной связью кровного родства. Все виды, роды, семейства, отряды и классы, относя-^ щиеся к такому отделу, являются неразрывно связанными друг\ с другом членами этой крупной, обнимающей их всех единицы t и развились из одной-единственной общей исходной формы».
В подобной точке зрения нельзя не видеть влияния старого учения о замкнутых, не переходящих один в другой типах и, хотя Геккель и не пользуется последним понятием, заменяя его словом «филон», влияние теории типов Кювье и Бэра, по край-ней мере в его «Общей морфологии», безусловно, заметно. Вообще же подобная точка зрения, что лишь тип, или филон, есть реальная единица систематики, а все другие единицы являются искусственными, не может не быть признана одной из тех крайностей, на которые был во многом так щедр Геккель, почему она не поддерживалась никем даже из его ближайших последователей.
При таком взгляде на значение систематических единиц ясен взгляд Геккеля и на всю систему организмов. «Естественная система организмов, — говорит он, — это их родословное дерево, или генеалогема». Главной задачей систематики и вообще биологии является, по его мнению, выяснение родственных отношений между организмами, истории развития каждого генеалогического ствола, или его филогении.
Заметим, что второй раздел морфологии — общая история развития, которой Геккель посвящает второй том своей книги,
73

разделяется им на две дисциплины: онтогению (иначе эмбрио-логию), изучающую историю развития органических форм (по-гречески — онта), и филогению, выясняющую историю развития главных отделов животного и растительного царства (по-гречески— фила). Обе эти дисциплины стоят, по его мнению, в самой тесной связи друг с другом, которая выражается в том, что «онтогения есть не что иное, как краткое повторение филогении».
Этими словами Геккель формулировал свой знаменитый биогенетический закон, игравший столь важную роль в течение долгого времени. Примечательно, что этот закон был предложен им позже, а в «Общей морфологии» мы его еще не встречаем, и вообще данная формулировка отнюдь не рассматривается им в качестве закона. Это тем более странно, что в то же самое время он устанавливает целый ряд законов наследственности, изменчивости и т. д., которые вряд ли и заслуживают подобного названия. Поистине можно сказать, что за всеми этими букашками «слона-то он и не приметил»!
Строго говоря, биогенетический закон Геккеля не есть что-либо совершенно новое. Еще в начале XIX столетия некоторые ученые (Меккель, Серр и др.) доказывали, что каждое высшее животное при своем развитии проходит стадии, отвечающие низшим формам, против чего энергично выступал Бэр. По его мнению, зародышей можно сравнивать лишь с зародышами, а отнюдь не со взрослыми формами. Затем мысли в духе биогенетического закона можно найти у Дарвина и особенно у Фр. Мюллера в его брошюре «За Дарвина»6, появившейся в 1864 г., т. е. за два года до опубликования «Общей морфологии». Однако только Геккель придал этому закону то широкое значение, которое он имеет до сих пор, так что совершенно справедливо называть его именно законом Геккеля.
В настоящее время по биогенетическому закону имеется большая литература, причем одной из наиболее исчерпывающих этот вопрос является работа А. Н. Северцова 7, который приходит к заключению, что в биогенетическом законе содержится весьма значительная доля истины, но далеко не вся истина. При индивидуальном развитии не происходит повторения признаков взрослых предков, а может происходить повторение признаков зародышей этих предков, т. е., как то доказывал еще Бэр, допустимо сравнение зародышей с зародышами же, а отнюдь не со взрослыми формами.
6 Ф. Мюллер. За Дарвина.— В кн.: Ф. Мюллер, Э. Геккель. Основной биоге
нетический закон. М,— Л., Изд-во АН СССР, 1940.— Прим. ред.
7 А. Н. Северцов. Этюды по теории эволюции. Индивидуальное развитие и
эволюция. М., 1912.— Прим. Ю. Ф.
См. также А. Н. Северцов. Этюды по теории эволюции (индивидуальное развитие и эволюция).— В кн.: А. Н. Северцов. Собр. соч., т. III. M.— Л., Изд-во АН СССР, 1945 — Прим. ред.
74

Однако во всем этом более спокойная критика разобралась лишь в XX столетии, а на современников идея Геккеля произве-ла впечатление нового откровения, дававшего возможность ус-тановить происхождение целого ряда таких форм, вроде боль-шинства низших организмов, где для этого не было никаких других, т. е. главным образом палеонтологических данных. На почве биогенетического закона в зоологии возникает целое филогенетическое направление исследований, которое господствовало в ней добрую четверть века, если не больше. Этот период характеризуется появлением множества работ по эмбриологии и отчасти по сравнительной анатомии беспозвоночных, целью которых было установление главным образом родственных отношений, или филогении, каждой группы. Общей особенностью всех этих исследований было завершение каждого из них родословным деревом, изображающим ход эволюции той систематической группы, которой интересовался автор, причем ряд подобных родо-словных был дан Геккелем еще в его «Общей морфологии».
Большинство последующих работ Геккеля носит именно та-кой, филогенетический характер. Такова, например, упомянутая выше «Теория гастреи» [33], излагающая учение об общем двуслойном предке всех многоклеточных животных, которое, несмотря на ряд очень серьезных сделанных против нее возражений, все еще фигурирует в каждом курсе зоологии. Такова же «Ан-тропогения» [34], где вопрос о предках человека разработан с исключительной полнотой, причем Геккель устанавливает даже те 22 стадии эволюции, которые проходил человеческий род, начиная от стадий монеры, амебы, синабемы и т. д., и кончая стадиями сумчатых — лемуров — длиннохвостых обезьян — человекообразных обезьян и, наконец, человекообезьян. Сводка таких же данных обо всех организмах дана им в его «Систематической филогении» [35].
Было время, когда подобного рода филогенетические спеку-ляции пользовались самым серьезным вниманием, и многие ви-дели в них чуть ли не венец всякого биологического исследова-ния. Осторожное отношение к подобного рода построениям Дюбуа Реймона, Рютимейера 8 и других че встречало сколько-нибудь заметного сочувствия. Однако время шло, интерес к филогении постепенно падал, все более выяснялась сомнительность достигаемых этим путем результатов, и теперь это направление может считаться отошедшим в область истории.
Не останавливаясь на нем по существу, отметим, лишо, что с точки зрения развития эволюционной идеи оно не дало ника-ких положительных результатов, ибо нисколько не способство-
8 Про научную ценность очень многих родословных деревьев Дюбуа Реймон остроумно заметил, что она не выше ценности родословных героев по Гомеру, а Рютимейер указал, что «гнилые стволы многих родословных деревьев, едва построенные, уже быстро разрушаются, устилая собою почву леса и затрудняя будущие успехи».— Прим. Ю. Ф.
75

вало дальнейшему углублению этой идеи и более глубокому проникновению в понимание общего хода эволюции. Когда все внимание направлено на то, от кого произошли позвоночные или семенные растения, сущность самого процесса невольно остается в тени и не привлекает внимания, между тем как все дело-то заключается именно в этой сущности. Однако нельзя считать филогенетическое направление всецело ошибочным и тем более вредным, ибо в его рамках был добыт целый ряд новых доказательств эволюционного учения, а, главное, последнее было введено в плоть и кровь зоологических исследований того времени.
Таким образом, за Геккелем приходится признать две до-вольно крупных заслуги. Во-первых, он является создателем филогенетического направления в зоологии, которое было в течение долгого времени в ней господствующим и, не внеся в область эволюционной идеи чего-либо нового, безусловно, способствовало ее широкому распространению и упрочению. Во-вторых, он первый не только энергично выступил в защиту эволюционного учения, но и дал систематическую сводку последнего, распространив его на целый ряд биологических дисциплин. Его собственная позиция в вопросах эволюции, как мы видели выше, была довольно нейтральной; он не только не примкнул ни к одному из тех лагерей, на которые вскоре разбились сторонники эволюционной теории, но всячески пытался сгладить и обойти все возникшие между ними противоречия, которых для него, впрочем, по-видимому, и не существовало.
Геккель был слишком целостной натурой, чтобы ограничиться приложением своих идей лишь к области биологии, а не пытаться создать из них целую философию. Не даром одна из глав «Общей морфологии» заканчивается словами: «Всякое истинное естествознание есть философия и всякая истинная философия есть естествознание; всякая же истинная наука есть философия природы (натурфилософия)». Свою натурфилософию Геккель изложил уже на склоне своей научной деятельности в книге «Мировые загадки» [36].
Он сам называет ее монистической философией, и это верно в том отношении, что «монизм» Геккеля есть, конечно, монизм, но именно та его разновидность, которая называется обычно материализмом. Психология в его глазах — лишь отрасль естественных наук, а именно — физиологии. Душа — это «общий комплекс всех психических отправлений протоплазмы»; в этом смысле «душа» — такая же физиологическая абстракция, как понятия «обмен веществ» или «зачатие». Развитие психики высших форм прошло так же, как и развитие других сторон их органи-низации, ряд последовательных стадий, через «целлюлярную», «ценобиальную», «эпителиальную» и другие души. Это вытекает, по Геккелю, из того, что, по его мнению, уже атомам следует приписать простейшую форму чувствования и стремления, т. е. «душу» самого примитивного качества, а у организмов имеются
76

самые различные категории души — «душа клетки», «душа союза клеток», «душа ткани», «нервная душа» и т. д.
Все «мировые загадки», которых Дюбуа Реймон насчитал, например, семь, сводятся для Геккеля к одной — «проблеме субстанции». Впрочем, и ее он разрешает довольно просто: эта субстанция состоит из двух главных частей — массы и эфира, которые по существу тождественны, ибо эфир — невесомая субстанция в состоянии напряжения, а масса—весомая, сгущенная субстанция. С понятием природы и субстанции совпадает и понятие Бога, ибо Бог и мир — одно и тоже. Христианство и вообще всякий теизм рисует, по мнению Геккеля, Бога как «газообразное позвоночное животное», он же противопоставляет этому пантеистический взгляд на природу и призывает построить на нем новую монистическую религию, поклоняющуюся «троице XIX столетия, — союзу истины, добра и красоты».