"Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)
Глава четырнадцатая
Когда легионы маршируют, сердце мирного обывателя радуется.
Во всяком случае, именно с этих слов начинался эдикт одного из прошлых Императоров, предписывавший всем тягловым сословиям при прохождении имперского войска через места их, сословий, проживания, со всей спешкой выбегать на улицы, становясь в ряды и возглашая хвалу храбрым воинам с их командирами.
Сейчас армия Императора тянулась через опустевшую, разорённую страну. Здесь не успели побывать козлоногие, здесь не хозяйничали пираты – но пресловутая Конгрегация за недолгий срок правления успела выжать из пахаря с мастеровым все соки. «Общественные работы», строительство укреплений, бесконечные поборы, да деньгами, никак не натурой! – и люди побежали. Иные – на юг, но куда больше двинулось на восток, подальше от драки, справедливо полагая, что при таких обстоятельствах Семандра окажется меньшим злом.
Бароны, разумеется, пытались перехватывать беглецов и возвращать на место. Восстание зрело и не вспыхнуло лишь потому, что легионы под знаменем Василиска сами перешли в наступление.
Бóльшая часть войск Конгрегации оказалась в глубоком тылу Императора, в окружённом, но не осаждённом Мельине. Оставленные там когорты Скаррона, из испытанного Девятого Железного, как могли, создавали видимость многочисленной армии, готовящейся к немедленному приступу: маршировали отдельные манипулы со значками других легионов, копались рвы, валились деревья, возводились контрвалационная и циркумвалационная линии, строились мощные осадные башни, особо дальнобойные катапульты и требушеты.
Бароны пока что не дерзали высовываться из-за мельинских стен, но долго обман, конечно же, не продержится. Шестьдесят сотен легионеров не смогут вечно изображать семидесятитысячную армию.
Остальные силы мятежников, удерживавшие северные города – Гунберг, Остраг, Ежелин, – готовились к отпору. Баронские разъезды медленно пятились, оттягиваясь назад перед выдвинувшимися кавалерийскими турмами Императора.
Арсинум сохранил верность правителю Мельина. Горожане так и не открыли ворота, несмотря на все посулы присланного баронского отряда и угрозы магов. Сидельцы немало претерпели – на их головы обрушивался огненный дождь, дома горели, мощный взрыв разнёс ворота, и город бы наверняка пал, не возведи защитники заблаговременно вторую, временную стену – штурмующие упёрлись в засыпанные землёй срубы, соединённые тройным частоколом, и, понеся потери, откатились.
Магов было мало, они требовались для отпора козлоногим, ещё больше их застряло во взятом Мельине – лежащий на отшибе Арсинум бароны оставили в покое «до лучших времён», справедливо полагая, что город и так никуда не денется и что сперва надо справиться с Императором.
Сейчас от Арсинума дальше на север, на Ежелин, наступали два легиона из пришедших с Тертуллием Криспом, Десятый и Двенадцатый. Третий и Пятый присоединились к главным силам.
Империя давно не собирала такой армии, со времён битв с Семандрой на Свилле и Суолле. Первый, Второй, Третий, Пятый, Шестой, Одиннадцатый и Пятнадцатый легионы вместе с испытанным хирдом гномов.
Семь легионов наступали восточным трактом, пролёгшим через Гунберг на Остраг. Арсинум выстоял, но Гунберг баронам удалось захватить – не без помощи Радуги, конечно.
Император ехал по главе Первого легиона, Серебряных Лат, шагавших в армейском авангарде, и на все уговоры Клавдия, объединившегося с Сежес, лишь качал головой.
Наступала осень, обычная мельинская осень, безо всяких грозных предзнаменований, коими так изобиловала та, знаменитая, закончившаяся страшной битвой Алмазного и Деревянного Мечей у стен Мельина. С северо-запада, от Хребта Скелетов и Царь-горы, дули холодные ветры. Правда, восток теперь оставался чистым – чудовищный Смертный Ливень сгинул, словно его никогда и не бывало. И, с усмешкой рассказывала Императору Сежес, уже нашлись такие поселяне, что сетуют на «новую напасть» – мол, раньше-то землица куда лучше родила, не в пример нонешней! Ну и что, что прятались да каждую щёлочку в крыше камнем да извёсткой забивали – зато какие урожаи поднимались! А теперь гнись втрое больше, навоз на поля вози, спину ломай… – Таковы простолюдины, – философски закончила чародейка. – Им бы лишь на печи валяться. А как работать – так нет, не надо, уж лучше мы Смертный Ливень потерпим. Ещё и хорошо, покуда он лупит, никуда ходить не надо, а с голодухи не помрём. Особенно если на лавку забиться да одеялом накрыться. Можно, как медведь, пол-осени проспать.
Сеамни лишь тихо улыбалась. Последние две недели она вдруг сделалась как-то по-особенному спокойной и умиротворённой. «Всё будет хорошо», – только и повторяла она.
 |
Ночами она прижималась к Императору и не спала. В какой бы момент он ни приоткрыл веки – на него в упор смотрели огромные миндалевидные глаза Дану. Пристально, неотрывно. Словно запоминая всё, до мельчайшей чёрточки.
…А призналась она, лишь когда перед легионами замаячили башни славного Гунберга, густо увешанные для поднятия боевого духа штандартами и вымпелами Конгрегации.
Император, как, наверное, все мужчины и до него, и после, сперва вытаращил глаза. А потом – нет, он не бормотал «как же так, ты ж говорила, ничего не будет…», не изображал бурную, но фальшивую радость, и даже не совершил сакраментального Возложения Мужской Длани на Лоно Любимой.
Просто стоял рядом с Сеамни, закрыв глаза и вдыхая пряный, нечеловеческий, тонкий аромат её волос цвета воронова крыла.
С левой руки медленными каплями, пятная ковёр походного шатра, уже привычно сочилась кровь.
– Я в тягости, – одними губами повторила Сеамни. – Да, знаю, что невозможно. Что никогда не случалось. А оно возьми и случись. Со мной. Не хочу ни о чём сейчас думать. Жалеть, сокрушаться, загадывать. Хочу ждать и радоваться. Слушать, как
«Пирамида, – подумал Император. – Больше неоткуда. Что-то случилось там, и со мной, и с Сежес, что-то, опрокинувшее былые запреты. Что именно? – неважно. Почему мне так тепло? Откуда это? И почему защипало в глазах?..»
…В тайну они вынужденно посвятили троих: проконсула Клавдия, Кер-Тинора, капитана Вольных – и чародейку Сежес.
Именно волшебница-то и схватилась за голову, пока Клавдий церемонно, как ему казалось, поздравлял тихую и счастливую Дану.
– Что люди-то скажут! – вырвалось у Сежес. – Все ж знают, сызмальства приучены – не может быть детей у людей и Дану! У скольких благородных имелись наложницы из пленных, именно потому и заведённые! Решат, что… – Чародейка осеклась.
– Решат, что я «гульнула», как у вас толкуют, – безмятежно закончила за неё Сеамни. – Разбитые бароны заговорят о «бастарде» на престоле. О том, что Дану захватывают власть. Пойдёт новая смута. Верно, Сежес? Ты ведь именно это хотела сказать?
Чародейка смутилась:
– Ну, если говорить прямо, то…
– А только прямо и надо.
– Тогда чего ты добиваешься?! – не выдержала Сежес. – Новой смуты?! Простолюдины – это простолюдины! Легионерам сказали – гномы, мол, союзники, и им этого хватает, а кто станет умствовать, тому центурион пропишет действенное средство в виде засыпки или там чистки лагерных отхожих рвов! А пахарям ты этого не объяснишь! Они ещё поход Деревянного Меча не забыли, а им тут пожалуйте, наследник великой Империи – Дану! Люди, они ведь такие – в плохое куда легче верят. В твою, Сеамни, прости меня, ложную блудливость, про то, что повелителю изменяешь в ближайших кустах с притаившимся сородичем, – поверят сразу, охотно, и свидетель не один найдётся!
– Таких – на осину, сразу и без разговоров! – не выдержал Клавдий.
Сежес безнадёжно махнула рукой.
– Вздёрни одного болтуна – его бред подхватят сотни. Не повесь ни одного, сделай вид, что тебя это не волнует, – отрава пойдёт по умам, медленно, но верно. А уж повод восстать, не беспокойся, найдётся. Сейчас легионы охотно идут за повелителем, потому что он – против баронов и магов, а их простой народ ненавидит. А ну как на престоле окажется… гм…
– Значит, наш долг – сделать так, чтобы повода восстать не нашлось, – железным голосом отрезал Император. – Мы, господа совет, ещё не победили. У нас впереди бароны в Гунберге и Остраге, за ними – Нерг, а за спиной – козлоногие. Притихшие, но надолго ли? А распоряжения я сделаю. Ты, проконсул, станешь первым регентом и Хранителем Престола. Ты, Сежес, – вторым. Сеамни – императрицей-матерью. Править вам придётся втроём – печать я распилю натрое.
– Стой. – Глаза Тайде сделались совершенно темны и непроницаемы. – О чём ты… повелитель? – Она запнулась, чуть не назвав Императора запретным, ею самой придуманным именем. – Словно завещание пишешь. Какие регенты, какие соправители?!
– Перед нами – Нерг, – тяжело проговорил Император, избегая смотреть ей в глаза, – такая боль таилась за тёмной бронёй. – Это куда хуже Кутула. А мне придётся идти первому.
– Почему?! – разом возмутились и Клавдий, и Сежес, и даже Сеамни.
Император молча взглянул в лицо и проконсулу, и чародейке – они отвернулись. Встречаться со взором своей Тайде он сам избегал.
– Башни Нерга страшатся куда больше, чем всей остальной Радуги, вместе взятой. И, боюсь, нас встретят не мальчишки и девчонки, только что из-за парты, а матёрые аколиты, вроде тех, что явились через дольмен. Могут, кстати, через те же дольмены и сбежать, если поле и стены останутся за нами.
– Не сбегут, – тихо сказала Сеамни, садясь и зажимая тонкие ладошки между коленей. – Мы им нужны, и притом – живыми. Если б дело всё упиралось в то, чтобы нас убить… Это смогли бы сделать и ассасины Лиги.
Кер-Тинор, молчаливый и неподвижный, как изваяние, не выдержал – у Вольного вырвалось сдавленно-яростное «хмф!».
– Не обижайся, Кер, – виновато попросила Сеамни. – Но ведь это правда.
– Неправда! – вспылил капитан ближней стражи. – Лига, Серые – жалкие щенки! Они крали объедки с нашего стола, учили своих так, что половина ломала себе руки, ноги, а порой и шеи. Против Вольных они – ничто!
– Не горячись, Кер, – остановил его правитель Мельина. – Сеамни права, Нергу мы нужны живыми. Склоки внутри самой Империи всебесцветных занимают мало. А вот Разлом и всё, с ним связанное… какая сила, какая мощь пропадает бесцельно! Разве ж это достойно – изломать какой-то забытый всеми мир? Нет, в Нерге наверняка спят и видят себя оседлавшими Разлом, покорившими его и научившимися им управлять. Наверное, каким-то образом мы и впрямь связаны с той бездной…
Сеамни молча кивнула – она, похоже, быстро теряла интерес к подобным разговорам, как только изнутри неё раздавался ей одной слышимый голосок, говоривший с нею без единого слова. Даже если её Гвин заявлял, что пойдёт на штурм зловещей башни первым, словно простой застрельщик.
– Всё будет хорошо. – Император обнял Дану за плечи. – Я им нужен. Как и Сежес, как и ты. И потому они…
– Наш нерождённый сын им тоже понадобится, – тихо и убеждённо отозвалась Сеамни.
Клавдий глухо зарычал:
– Кровью умоются!..
– Не грози зря, храбрый проконсул, – покачала головой Сежес. – Ты не видел башни Нерга.
– А что там такого? Пять колец крепостных стен, одна другой выше? Рвы? Ловушки? Что?
– Ничего. Просто башня. – Сежес зябко повела плечами. – Высокая, пирамидальная. Гладкие стены.
– Ворота там какие? – деловито осведомился проконсул. – Сталь, дерево? Толстые? Какой подход, дорога какая?
– Там нет ворот, – криво усмехнулась чародейка. – Есть узкая дверца. Нас, если ты помнишь, доблестный проконсул, никогда не пускали внутрь. На отшибе выстроен специальный двор для гостей. Притом не отличающийся роскошью или особыми удобствами.
– О штурме самой башни станем думать, подступив к ней, – заметил Император. – Перед нами Гунберг. Клавдий, у тебя всё готово?
– Мой повелитель, – вытянулся проконсул. – Счастлив донести – всё поистине готово.
– Тогда начнём этой же ночью. Сежес! Сможешь сделать, что обещала?
Волшебница уверенно тряхнула волосами.
– Смогу, мой Император. Вчера ночью пробовала – тяжело, но получается.
– Тогда действуем, как условлено.
– Да, мой повелитель, – поклонилась чародейка.
Чародей в фиолетовом плаще нервно прохаживался по парапету гунбергской стены, то и дело принимаясь грызть ногти. Окажись здесь Тави, воспитанница Вольных, она, конечно, тотчас узнала бы старого знакомца.
Мэтр Ондуласт. Маг Кутула. Просидевший в Хвалине все главные события той страшной осени, опоздавший к штурму главной твердыни своего Ордена, не взятый его набольшими в их таинственную вылазку куда-то за пределы самого мира – и вот сейчас оказавшийся здесь, в окружённом Гунберге, да ещё и в компании с гномом!
Последнее снести оказалось тяжелее всего. Тем более что воины Каменного Престола, союзника Конгрегации, конечно же, не носили никаких бирок.
Но – приказы вышестоящих не обсуждаются. И вот мэтр Ондуласт нёс ночную стражу на гребне стены, на том самом участке, что выпало оборонять малому отряду, пришедшему от Каменного Престола на помощь восставшим баронам.
– Мэтр, – за спиной затопали. Маг обернулся, раздражение и неприязнь пробивались даже сквозь животный страх.
– Что тебе, Сидри?
– Пришёл взглянуть, как там легионы узурпатора, – отозвался гном, выглядывая в бойницу меж зубцами.
– А что на них глядеть? Чего глядеть, я спрашиваю? Встали. Разбили лагерь. Палят костры. Дров-то у них в избытке, не то что у нас. И провизии. Всё, вишь, велено было в Мельин свезти!
– Не слишком разумно, не слишком, – отозвался гном, пристально вглядываясь в быстро сгущающийся сумрак. Вокруг стен Гунберга действительно разгорались многочисленные костры. – Сколько ж тут когорт?
– Десять легионов, – буркнул Ондуласт. – Где смог собрать столько? Потому что ещё целое войско осаждает столицу… Небось вывел все силы с побережья, да ещё и наборы были, я знаю…
– Нет там десяти легионов, мэтр, – уверенно бросил Сидри. – Семь, самое большее.
– Семь… нам и того хватит. – Ондуласт едва не сорвался на визг. – Сколько в гарнизоне? Три сотни рыцарей, пять тысяч пехоты; из них только половина – дружинники, а остальное… сам знаешь, гноме.
– Знаю. Наёмники. Арендаторы, силой взятые. Эти-то разбегутся сразу, едва завидев Серебряные Латы.
– А твои? – не удержался чародей.
– Мои-то, мэтр? – тяжело взглянул на него Сидри. – Мои станут драться до конца и даже дальше. С узурпатором идут предатели, отщепенцы, кого отверг сам Каменный Престол, – себя они называют гномами «молота и василиска». Х-холуи!.. – Сидри сплюнул. – Небось когда со всеми шли… – Он рыкнул что-то совсем неразборчивое и замолчал.
Право же, не следовало напоминать обидчивому хуннусу о своей роли во «вторжении Драгнира», как теперь стали именоваться те события.
– Так что они делать-то станут, эти легионы? – тормошил Ондуласт гнома. Страх вновь брал своё, и когда-то презренный «подземный карл» уже начинал казаться испытанным боевым товарищем. Кутульского мага бросало из крайности в крайность.
– Что делать? Ежели не дураки – а там отнюдь не дураки сидят, мэтр, уж поверь мне, – то ничего делать не будут. Встанут в осаду. Сил у них хватит. Узурпатору надо Мельин брать, а не с нами ковыряться.
– А зачем же тогда он сюда явился?
– Может, ещё куда направляется? На Ежелин, к примеру? Там-то ваших куда больше, чем здесь.
– Никто не думал, что он кинется на север, – прошипел Ондуласт, вновь принимаясь за огрызок ногтя на правом безымянном пальце. – Все считали, что упрётся лбом в мельинскую твердыню, а мы в это время…
– Натравите на него козлоногих, – докончил Сидри. – Что ж, хороший план, даже отличный. Был. Потому как твари, из Разлома повылезавшие, все куда-то делись и на восток больше не прут, а узурпатор ни во что лбом не упирался, а двинул прямиком на север, брать города и ломать хребет вашему восстанию.
– Ну, пока-то ничего не сломал, – буркнул Ондуласт. – Битвы ни одной не случилось…
– А почему вы, маги, не можете на него какой-никакой мор наслать? – вдруг спросил Сидри. – Ну или там дождь огненный? А, мэтр Ондуласт? Ты же сам – чародей не из последних.
– Когда потребуется – нашлют, не волнуйся, гноме.
– Как же мне не волноваться, мэтр? Мы теперича в одной лодке. Ва… нас разбили на Ягодной гряде, там же полно чародеев было – как такое возможно?
– Долго рассказывать, гноме, – буркнул Ондуласт. – Меня самого там не было, слышал, что использовал узурпатор некий артефакт, нечто такое, что и его защитило, и легионы, а вдобавок и повернуло силы наших Орденов против нас же.
– А сейчас? – не отставал Сидри. – Что, один раз напугал вас, и готово дело?
– Ничего он нас не… – запальчиво начал было чародей, однако гном его уже не слушал.
–
Обмирая, Ондуласт метнулся к бойнице.
Гунберг давно не знал набегов, орки, тролли и прочие обитатели северной лесотундры сюда не доходили, войны с Дану остались в прошлом и даже последнее – вторжение Деревянного Меча – не затронуло этих мест. Вокруг стен широко раскинулись «чёрные» кварталы, бревенчатые срубы ремесленного люда. Смертный Ливень не заходил так далеко на юг, крыши оставались простыми, тесовыми. Засевшие в городе мятежники не успели разбросать посады – настолько стремительно наступали имперские легионы. И сейчас, прикрываясь грубо связанными из жердей щитами, к стенам подбирались штурмующие, таща с собой длинные лестницы.
– Подготовились, – с ненавистью бросил Сидри вполголоса. – Лестницы-то, эвон, специальные, не только что сколоченные.
– Эттто поччему? – Ондуласта била крупная дрожь, волшебник чувствовал, как подгибаются колени, а желудок пришёл в такой непорядок, что вот-вот грозил навеки опозорить чародея перед воинами Каменного Престола.
– На крюки посмотри, мэтр. Зубья железные, чтобы цепляться за край стены, чтобы не оттолкнуть… Хитрые, т-твари… Ну, господин маг, сделай же хоть что-нибудь! Пока они нам глотки не перерезали!
Топоча коваными башмачищами, к Сидри сбегались его сородичи, угрюмые и насупленные. В бойницы высунулись самострелы, гномы спешили занять места.
– Давай, мэтр! – гаркнул Сидри, с презрением глядя на растерявшегося волшебника. – Это тебе не «гнумав с биркай» на хвалинских воротах трясти!
Ондуласт хотел обиженно возразить, что сроду не стоял на хвалинских воротах, что этим занимались служки совсем не его ранга, но тут снизу свистнула первая стрела, и он враз забыл обо всём.
Кто-то из легионеров выстрелил с колена, промахнувшись лишь самую малость – арбалетный болт пронёсся совсем рядом с головой беспомощно застывшего чародея.
– Заррраза! – прорычал Сидри, дёргая Ондуласта за плащ. – Колдуй, колдуй, провалиться тебе в Разлом!
– А-а… н-ня, – пролепетал чародей, однако за дело действительно взялся. Правда, руки у него тряслись, и простейшее заклятье срывалось трижды, прежде чем на четвёртый раз у него получился достаточно мощный огнешар – ничего более утончённого в парализованном ужасом сознании мага уже не умещалось.
Тем не менее туго стянутый клубок пламени взорвался прямо перед связанным из жердей щитом; тот моментально вспыхнул, легионеры с отменной проворностью бросились в укрытия. Воители Подгорного Племени разрядили самострелы, но едва ли кого-то задели.
– Давай, маг, давай! – надсаживаясь, заорал Сидри, поворачивая искажённое яростью лицо к чародею.
–
Там, легко перешагивая через разбросанные и горящие жердины, мимо прижавшихся к стенам легионеров, шла женщина в небесно-голубом плаще, такого же цвета узких портах и короткой куртке. Тёмные волосы вольно разлились по плечам, на груди неестественно-ярко сверкала какая-то побрякушка.
Ондуласт судорожно сглотнул, чувствуя, как штаны оросила горячая струя.
Предательница Сежес.
– Никому он ничего уже не даст, – возвысила голос чародейка, отталкиваясь и воспаряя над землёй.
Сидри с проклятием выпустил стрелу, но промахнулся. Волшебница, как на крыльях, перемахнула стену, мягко опустившись на парапет за спинами Ондуласта и гномов.
– Ничего он никому уже не даст, – звучно повторила она.
Страх придал Ондуласту силы, хотя за миг до этого заставил постыдно обмочиться. С его рук сорвалась тёмно-фиолетовая спираль, словно змея, прянула точно в грудь волшебнице – и, вспыхнув, разбилась о яростное сияние, исторгнутое её нагрудным талисманом.
– Ну-ну, – неприятным голосом произнесла Сежес, резко разводя руки, словно собираясь обнять и гномов, и Ондуласта, и даже ближние башни городской стены.
Второе заклятье Ондуласта лопнуло, осыпав его и ближайших гномов снопом жгучих искр. Сородичам Сидри никто не отказал бы в смелости, они ринулись на чародейку со всех сторон – но лишь разлетелись кто вправо, кто влево, получая увесистые, но незримые оплеухи.
Ондуласт пошатнулся, сел, закрывая трясущимися руками лицо и завывая в голос. Он хотел жить, жить, жить!
– Убирайся отсюда, – услыхал он холодные слова Сежес. – Правитель Мельина не желает кровопролития. А теперь…
…За воротами Гунберга что-то ярко сверкнуло, повалили клубы почти невидимого в сгустившемся мраке дыма, и тяжёлые створки с грохотом рухнули, сорванные с петель. В проёме появилась Сежес, залихватски закинувшая конец плаща через плечо.
– Заходите, открыто! – громко и звонко крикнула она легионерам.
…Сидри с трудом приподнялся, очумело вертя головой, – шлем на ней уже отсутствовал. Отсутствовал и топор, как, впрочем, и панцирь. А прямо над гномом нависал, напряжённо и зло глядя ему прямо в глаза, имперский легионер в полном вооружении. Доспехи высеребрены – значит, Сидри угодил в лапы Первому легиону, императорской гвардии.
–
«Вставай, гном».
Странно, почему они не связали мне руки? Ну, дураки, сейчас вы за это поплатитесь…
Вокруг зашевелились сородичи Сидри – у большинства, как убедился он, оказались надеты колодки. Верно, Сидри очнулся раньше, чем до него добрались.
Эх, мне бы сейчас Драгнир…
Я ведь держал его. Ладони помнят. Мы шли с запада на восток, и никто не мог нас остановить. Малой дружиной мы опрокидывали легионы, а теперь – пойдём в цепях на рабский рынок?..
Откуда взялась мысль о рабстве, Сидри не знал. Может, именно от колодок, в которые легионеры деловито забивали его друзей?..
Гном взревел бешеным вепрем, выставив плечо, ринулся на ближайшего имперского солдата – тот ловко увернулся, наотмашь хлестнул Сидри копейным древком; гном взвыл, но на ногах устоял. Слепая ярость затуманила взор, он вцепился в рукоятку короткого, чуть изогнутого кинжала на правом бедре легионера, успел ощутить ладонью обточенную кость оленьего рога, и…
Спину между лопатками разодрала дикая боль. Что-то тупое и холодное всунулось туда, словно таран, пробивший крепостные врата.
Но, к счастью, это длилось недолго.
– И к чему это? – недовольно проворчал центурион, глядя на мёртвого гнома, застывшего лицом вниз в луже собственной крови. – Не мог угомонить иначе, Герний?
– Виноват. – Легионер стоял навытяжку. – Не хотел я его убивать, честное слово. Сам думал – тупым концом копья, а оказалось…
– За «оказалось» – таскать тебе сегодня трупы весь день до заката, – угрюмо бросил центурион. – В Первом легионе да такой позор! Не видел, чем бьёт, мыслимое ли дело!.. Вали с глаз моих, Герний.
– Слушаюсь!..
…Тело Сидри вместе с полудюжиной других бедолаг, не пожелавших сдаться или бросившихся на легионеров с голыми руками, отдали гномам Баламута – Император велел их хирду не вмешиваться в уличные потасовки, а заняться пленными и «достойным погребением» убитых.
…Мэтр Ондуласт трясся куда сильнее всем известного осинового листа, пока его вели по гунбергскому предместью. Город достался узурпатору почти без боя. Проклятая Сежес, набрав поистине великую силу, сокрушила городские ворота и смела защитников на ближайших к ним участках стены – штурмовые манипулы Первого и Третьего легионов без помех и потерь ворвались внутрь. Пока развернулись три сотни рыцарей, стоявших в «резерве», то есть спавших в городской ратуше, пока с других частей стены не подоспели дружинники – Серебряные Латы, словно хороший, остро отточенный клинок, успели прорваться к самому сердцу Гунберга, рыночной площади. Там, сомкнув щиты и выставив копья, осыпая пилумами высыпавших рыцарей, из которых мало кто успел вскочить в седло и полностью вооружиться, они опрокинули защитников. Пробравшись боковыми улочками, в спину мятежникам ударили воины Третьего легиона, и к полуночи всё было кончено. Уцелевшие бароны, их дружинники и силком поставленные в пехоту арендаторы сложили оружие. Последние, впрочем, стали сдаваться, едва завидев наступающих легионеров.
Сдались не все маги, кое-где Серебряные Латы пустили в ход заветные «сборы» Сежес. Задыхаясь от кашля, катаясь по земле и раздирая ногтями грудь, чародеи попадали в плен точно так же, как и «добровольно сдавшийся» Ондуласт. Сейчас кутульский маг горько жалел, что не попал в следующую, ещё более желанную категорию – «добровольно сдавшийся, не оказавший до этого сопротивления».
Их вели кое-где выгоревшим посадом, деловитые пожарные команды из всё тех же легионеров вместе с жителями растаскивали обугленные брёвна.
Ондуласта сопровождала пара молодых и очень серьёзных магов, из сторонников Сежес, сразу ушедших вместе с ней, когда только решалось, можно ли иметь дело с «возвратившимся безумцем».
Миновали кучку воинов и простолюдинов, тушивших наполовину сгоревший сарай.
Ондуласт втянул голову в плечи. Ничего хорошего ему ожидать не приходилось.
И точно.
– А ведь енто он у меня дочку забрал! – выкрикнула вдруг какая-то женщина, в драном кожушке и худом платье. – Он, как есть он, магик проклятущий!..
Ондуласт обмер, а желудок его скорчило жестоким спазмом.
Остальной люд, только что усердно растаскивавший обугленные огрызки сруба, молча и недобро надвинулся на конвой Ондуласта. Трое легионеров сдвинули щиты, старший прикрикнул – мол, сей магик есть пленник повелителя, Императора Мельина, и всякий, кто покусится…
Просвистел первый камень. Пущенный ловкой рукой, пролетел над щитами солдат и угодил прямо в плечо мэтру. Ондуласт подскочил, взвизгнул, бросился наутёк – слепо, прямо на какой-то плетень. Женщина в кожушке первой ринулась в погоню, за ней, с проклятиями – трое легионеров. Молодые маги остались на месте, один поспешно сплёл руки перед грудью, что-то прошептал – правая нога Ондуласта онемела, как раз в тот момент, когда он пытался перемахнуть через второй ряд плетня.
Перехватило дух, когда чародей увидел прямо под собой заточенный кол, нацелившийся ему в живот.
Нога подвернулась, соскользнула, и…
Легионеры успели первыми, женщина в кожушке потратила лишний миг, чтобы схватить валявшиеся возле раскрытых ворот хлева вилы. С ловкостью, которой позавидовал бы иной велит, она ткнула острие прямо в висок истошно вопившему Ондуласту, обхватившему развороченный колом живот.
Крики мага тотчас оборвались.
…Император въехал в Гунберг следующим утром. На ратушной площади его ждали молчаливые ряды пленных – сдавшиеся бароны с дружинниками. Пахарей распустили по домам ещё ночью.
Мятежники мрачно молчали. Надо полагать, в памяти у всех накрепко засели памятные указы правителя Мельина – как дóлжно поступать с теми, кто, несмотря на все «увещевания многие», не отречётся от Конгрегации. Конечно, тут, в Гунберге, собрались самые худородные из восставших – вся верхушка засела в Мельине, самые же умные, или дальновидные, что порой одно и то же, – в Ежелине, до которого ещё не один день пути.
Рядом с Императором ехал известный многим проконсул Клавдий, ближе к правителю Мельина – чародейка в голубом, проклинаемая многими Сежес; ещё ближе – черноволосая девушка Дану; эту пока что совсем не проклинали. Пока что.
Подойдя к Гунбергу, Император не тратил время на переговоры и требования сложить оружие. Мятежники расценили это как несомненный знак судьбы – с заранее осуждёнными говорить действительно смысла нет.
Император привычно держал чуть на отшибе кровоточащую левую руку. Казалось бы – свыкнуться с таким невозможно. Оказалось – очень даже и вполне. Когда понимаешь, что идёшь против силы, по сравнению с которой твоя жизнь – даже не разменная монета, а нечто куда мельче. Люди здесь вообще просто источник, средство, ингредиент, обладающий некими свойствами. Требуется чем-то особенный Император Мельина – а подать его сюда, и сколько других людишек, даже наших же собственных слуг, сгинет, добывая драгоценную добычу, никого не волнует. В принципе не может волновать. Даже не как у самого жестокого и бесчеловечного тирана. Никакой тиран невозможен без подданных и слуг, а Нерг ни в тех, ни в других не нуждался. Людей можно заменить. Не всегда, но в тех случаях, когда нельзя, люди всё равно оставались всего лишь ингредиентами. Не «говорящими вещами», не «двуногим скотом», а именно компонентами, подобно всевозможным солям и кислотам для алхимика.
Сейчас перед Императором мрачно переминались с ноги на ногу почти две с половиной сотни разоруженных рыцарей. Баронов тут раз, два и обчёлся, всё больше дружинники, безземельные, получившие скромные наделы от сеньоров, или же и вовсе живущие подачками с баронских или рыцарских столов. Впрочем, редко какой рыцарь мог содержать больше пяти-шести бойцов, следовавших за ним в сражение.
Все они приговорены, думал Император. Сегодня каждая капля, скатывавшаяся с левой кисти, отзывалась тягучей болью во всей изувеченной руке. Мы все приговорены, все оказались в заложниках у нергианцев. Даже Радуга, многие десятилетия, если не века, считавшая себя единственной настоящей хозяйкой Мельина. Они долго плели интриги, аккуратно подводя к нужному для себя исходу. Кому оказалась выгодна схватка Семицветья и Империи? Только им. Кто надеется извлечь какие-то бенефиции из страшного Разлома, наступления козлоногих и так далее? Опять же один лишь Нерг. Что? Семандра? Если твари из бездны возобновят натиск на восток, то рано или поздно доберутся и до «свободных» королевств. Конечно, семандрийцы могут этого не понимать, вообще не представлять себе опасности, но это уже не имеет значения. Важно лишь, что из всех бед и несчастий Мельина с завидным постоянством выгоду извлекали лишь всебесцветные.
– Есть ли здесь те, кто хватал детей? – вполголоса спросил Император, нагибаясь к Сеамни.
– Есть, – чуть помедлив, отозвалась Дану, лицо её дрогнуло, ладонь прошлась по животу.
– Есть, – подтвердила и Сежес, пальцы чародейки коснулись висящего на шее гномьего оберега. – Кровь метит сразу и навсегда.
– Их – повесить, – бросил Император. – Остальных – отпустить по домам. Оружие не возвращать.
Сежес медленно повела головой, словно пытаясь без слов сказать: «ну и ну!»
Правитель Мельина тронул поводья, пустил коня медленным шагом вдоль строя пленных.
Да, Сежес и Сеамни выберут. Бестрепетно проедутся следом, молча указывая то на одного, то на другого. Легионеры выволокут упирающихся из толпы, быстро скрутят руки.
Может, это неправильно; может, эти вояки лишь выполняли приказы магов. Последних, кстати, удалось захватить немного, большинство быстро поняло, что происходит, и сумело удрать, даже не попытавшись оказать сопротивление. Одного, захваченного прямо на стене, к сожалению, ожидал самосуд.
– Этот, – услыхал он шёпот Тайде. И сразу – «да» Сежес.
Император кивком указал на могучего затравленно озиравшегося рыцаря в изорванном кафтане без гербов.
– А-а-а, за что?! – истошно завопил тот, извиваясь в руках четверых дюжих легионеров.
Правитель не обернулся.
– Клавдий, передай охране, кто это такие и за что. Скажи – охотники за детьми. Скажи – Радуга приносила малышей в жертву.
Проконсул молча кивнул, сделал знак совсем молодому легату-порученцу.
…Всего из пленных выдернули больше двух десятков – тех, кто помогал магам Радуги ловить детишек по окрестным селениям и самому Гунбергу. Отделённые, кажется, поняли, в чём дело, – судя по волчьим взглядам. Вокруг них сомкнулось кольцо солдат из Третьего легиона, центурион шепнул что-то своим людям, и теперь они, в свою очередь, глядели на пленных настоящими волками – верно, успел поделиться полученными от Клавдия вестями.
На площади и возле неё уже стало черным-черно от собравшегося люда. Наверное, сбежался весь Гунберг. Вольные заметно напряглись, плотнее сомкнув кольцо вокруг Императора, – момент для покушения сейчас – лучше не придумаешь. Достаточно одного удачно пущенного огнешара, одного затаившегося на каком-нибудь чердаке мага Радуги.
Выдвинулась ещё одна манипула Третьего легиона, выразительно нацелилась на заволновавшихся пленных остриями многочисленных пилумов.
Император остановил коня, приподнялся в стременах.
– Добрый народ Гунберга! – Зычный голос разнёсся по всей площади, однако искалеченная рука отозвалась болью, глубокой, таящейся в самой сердцевине костей, и ещё быстрее стали срываться тяжёло-алые капли с левой кисти. – Мои верноподданные горожане, мятеж так называемой Конгрегации пресечён. Сюда возвращается имперское правосудие. Я знаю, многие из вас лишились детей, захваченных обезумевшими магами Радуги. Эти, – он ткнул пальцем себе за спину, – помогали им. Вольно или невольно, под угрозой смерти или как-то ещё – неважно. Империя запрещает человеческие жертвоприношения…
– У нас был рескрипт! Твой рескрипт, узурпатор! – отчаянно завопил тот самый верзила, первым выдернутый из строя. – Ты сам дал его Нергу! Са-а-ам!
Как и следовало ожидать. Конечно, с той проклятой грамотой им стало куда легче. А я-то ещё удивлялся, зачем им потребовалось формальное разрешение в воцарившемся хаосе… Умны вы, всебесцветные, ничего не скажешь.
– Всебесцветный Орден Нерг вытребовал себе это, обещая в ответ спасение Мельина! – Император не замешкался с ответом. Сейчас главное – отвечать резко и быстро, не задумываясь и не колеблясь, с «победительным видом», как советовала читанная в юности книга «О водительстве народов». – Он вымогал это «право», когда от Разлома на нас шла стена злобных тварей, пожиравших всё живое. Он обещал, что в час решающей битвы, когда легионы стояли в одиночестве против сонма чудовищ, какой не приснится и в ночном кошмаре, нам придут на помощь. Никто не пришёл. Нам пришлось отступать, отдавая козлоногим страшилищам наши города, деревни и поля. Наши верноподданные претерпели великие муки, множество их принуждено было бежать, бросая всё нажитое. А сколько тех, кого настигли и сожрали твари Разлома?! Нерг нарушил слово. Сделка не состоялась. И ещё, рыцарь, – Император яростно повернулся к верзиле, – скажи, видел ли ты сам эту грамоту?
– Видел! – не сдавался тот. – Своими глазами, вот как тебя сейчас, узурпатор!
Смел, что и говорить.
– А было ли там сказано, – загремел Император, – что я, правитель Мельина, сам должен решить, кому умирать за то, чтобы жил наш мир?! Это моё бремя и моя беда. И те, кто помогал Нергу, кто забирал детей, вырывал из рук родителей, чтобы зарезать, точно поросят, – повинны смерти.
Толпа дружно взревела – похоже, детские жертвоприношения успели довести людей до последней черты.
Два с половиной десятка обвинённых встретили приговор по-разному – кто-то упал на колени, громко умоляя о пощаде, кто-то сел прямо в пыль, тупо уставясь в одну точку, кто-то и вовсе постыдно разрыдался.
– У нас была грамота! – не сдавался верзила. – С императорской печатью! Ты сам признал, узурпатор! А всё прочее – то словеса! Народ, мы его волю выполняли! Его, слышите, его! Этого и бейте!
Кер-Тинор вопросительно взглянул на Императора, однако тот лишь покачал головой. Зарубить дерзкого прямо сейчас – значило сделать его героем и страдальцем.
Вместо этого правитель Мельина повернулся к не сводящим с него глаз легионерам и жителям Гунберга. Поднял руку – левую, с которой не переставая сочилась кровь. По толпе прокатился мгновенный ропот, прокатился и испуганно затих.
– Вы слышали – этот смелый рыцарь обвинил меня, своего Императора. Что ж, я отвечу, а вы слушайте, и не говорите, что не слышали.
Так почему я приговорил этих? Не дав оправдаться, не назвав защитника, как положено по древним хартиям вольностей благородного сословия. Вы хотите знать?..
Потому что добрый рыцарь, храбрый солдат, честный купец или заботливый пахарь не пойдёт ловить детей, зная, что их ждёт жертвенный нож в руке мага. Такой не станет прикрываться грамотами и указами. На такое способны лишь гнилые души, совсем пропащие, кому одна дорога – в Разлом. Вернее даже не души, душонки.
Не станут добрые люди творить такое и «всего лишь выполняя приказ».
А ты, наш Император, спросите вы, мои верноподданные – разве ты не купил собственную жизнь за ужасную цену, пожаловав Нергу право на кровь? Не расплатился жизнями наших детей, а теперь оправдываешься, жалко и неумело?
Голос Императора гремел так, что, казалось, слышно во всём Гунберге.
– Да, всё именно так. Когда нас припёрли к стене твари Разлома, а Нерг пообещал помощь. Я купил эту помощь. И теперь иду с войском прямо ко Всебесцветной башне – расплатиться. Сровнять её с землёй. И я первым пойду на штурм, впереди всех когорт, потому что иначе вокруг той башни воздвигнется вал из человеческих тел.
Знайте, люди, знайте, мои добрые верноподданные, знайте, храбрые воины моих легионов, – меня жжёт и мучает стыд за ту сделку. И хотя б частично вернуть вам долг я могу одним лишь способом – дотла выжечь эту язву на теле Мельина и самому сгореть вместе с ней.
Сеамни вскрикнула, зажимая рот, Кер-Тинор яростно вскинул подбородок, схватилась за голову Сежес; а по всему собравшемуся многолюдству прокатилась волна:
– Живи вечно, наш Император!
– Смерть Нергу! На осину бесцветных!
– Смерть магикам зловредным!
Правитель Мельина медленно опустил кровоточащую руку – левая пола плаща успела покрыться россыпью алых точек.
– Этих, – кивнул он на приговорённых, – повесить немедленно. На чём придётся. Сгодится любая крыша и любой угол.
– Повелитель! – заорал всё тот же верзила. – Повелитель! Раз ты первым на бесцветных пойдёшь… дозволь с тобой рядом! Уж лучше огнешар в рожу, чем в петле болтаться. А мы не подведём, не подведём ведь, а?! – Он уже обращался к остальным товарищам по несчастью. – Пусть поляжем, но хоть не на рынке, за шею подвешенными!
Император усмехнулся:
– Мы все приговорены. Эй, там, с верёвками! Не мешкать. Детишки тебя небось тоже просили. Да только ты ведь ни одного не отпустил, не помог бежать, не спрятал от магиков.
Верзила завыл, рухнул на колени, задёргался; правда, кричал он недолго.
Гунберг остался позади. Легионы шли ходко, солдатские шутки умолкли – в манипулах из уст в уста передавался рассказ о случившемся на рыночной площади. Император решил идти на штурм Нерга первым, да мыслимое ль дело! Нет, не годится, никак не годится. Мы пойдём, легионеры, солдатская кость. А Император должен путь указать, решить, кого рубим и как. На то он, Император, и поставлен. С делами своими мы сами управимся, а когда надо разить всем многолюдством, как одним кулаком, – тут-то он и нужен. И позади войска, никак не впереди.
Сеамни молча плакала и зло кусала губы, Сежес воздевала руки и закатывала глаза, Клавдий ругался шёпотом. Кер-Тинор красноречиво молчал.
Император торопился. После приснопамятной речи левая рука закровила сильнее; теперь он всё чаще ощупывал белую перчатку, вновь и вновь представляя, как надевает её, целится – и огненный кулак таранит стену, в пролом устремляются легионеры…
Так ты готов оставить Империю наедине с козлоногими? Ну да, набросал горячих слов и теперь готов сгореть сам, лишь бы исполнить обещанное? Это нетрудно. А что с Разломом? Кто его закроет и как? Клавдий? Сежес? Или, может, сам пристыженный Нерг? На чьём месте я бы уже начал тревожить легионы магическими атаками. При умении нергианцев шастать по дольменам…
А ночью плечо становилось влажным от слёз Сеамни. Она плакала беззвучно, замирая с раскрытыми глазами, не всхлипывая, вообще не издавая ни звука. Не спрашивала «почему?!», не рыдала «на кого ж ты меня оставляешь?!». Молчала.
Потому что знала – иначе Гвин перестанет быть Императором для самого себя. Знала – он пойдёт на штурм первым и будет искать победы. И если победить возможно будет только пожертвовав собой – он пожертвует. В конце концов, все распоряжения даны, а большая императорская печать самолично распилена натрое тонкой гномьей пилкой, с немалым трудом отысканной Баламутом.
Где-то за их спинами, знал Император, из Мельина вырвались бароны, наконец-то разобравшись, с кем имеют дело. Скаррон всё сделал наилучшим образом – выстроив легион в несколько квадратов, стал отступать к Арсинуму, чьи жители прислали гонцов: мол, готовы сидеть в осаде вместе с вами, но баронов не впустим.
Конгрегация заглотила приманку, но лишь частично. Девятый Железный слыл слишком серьёзным противником, чтобы беспечно оставлять его в собственном тылу. Бóльшая часть конницы ринулась по следу Императора.
– Пусть себе скачут, – только и бросил правитель Мельина, когда всё тот же Марий Аастер принёс вести о баронских сотнях.
Оправдалось и другое предчувствие Императора – Радуга оправилась от потрясения после небывало лёгкого падения Гунберга и прибегла к новой тактике. Вернее, к ново-старой – так воевали Дану в последние годы открытой войны, когда сил для настоящего сражения с имперскими легионами у них уже не осталось.
Нападения из засад, внезапные налёты небольших конных отрядов, сразу же бросавшихся наутёк. Легионы по-прежнему останавливались на ночлег в укреплённых лагерях – отличная мишень для огнешара, какой сумеет запустить даже паренёк из приготовишек. Сейчас из безопасного, как казалось ещё совсем недавно, Ежелина вылезли отнюдь не приготовишки, и в когортах начались потери. В ответ, не дожидаясь команд, легаты окружали места ночёвок тройными кольцами секретов, вынесенных далеко в окрестные леса.
Сработало – первая же ночь принесла полтора десятка трупов и дюжину пленных – чародеев Радуги, далеко не самых слабых, но всё ж не из Всебесцветного Ордена.
Нерг по-прежнему чего-то ждал.
Вскоре за Гунбергом войско пересекло старую границу полосы Смертного Ливня; потянулись длинные каменные сараи ныне позаброшенных убежищ, возведённых для запоздавших странников, хутора и починки щеголяли могучими стенами и толстенными крышами, окна закрывали ставни, что сошли бы и за крепостные ворота.
Здесь Радуга показала, что её арсеналы ещё не опустели: появились оборотни и вампиры. Специально выведенные, натасканные на кровь, не знающие, что такое «выживание». Собственно, выживать им и не полагалось.
В полном соответствии с традицией, каждый укушенный легионер обращался в точное подобие укусившего. Оборотни умирали, лишь когда им удавалось снести голову или изрубить в куски; вампиров простая сталь не брала вовсе. Пришлось вмешиваться Сежес; небо полыхало всю ночь, мрак хлестали длинные плети молний, и вернулась чародейка только под утро.
– Повелитель, прикажите двум когортам сжечь трупы, – только и проговорила она, без сил повалившись на ложе.
…Больше до самого Ежелина имперскую армию никто не беспокоил. Баронская кавалерия висела на плечах, однако арьергардные легионы знали своё дело: после двух успешных засад мятежники сделались куда осторожнее.
Сежес призналась Императору, что каждый день чувствует «попытки магического нападения», однако пирамида не прошла даром – ей удаётся отражать все удары, правда, сколько ещё продержится у неё эта сила, она не знает.
Император кивнул. Он сам думал о том же – пламень разрушенного им камня впитался им в сердцевину костей, такое не проходит бесследно.
– Нам бы дотянуть до Нерга, Сежес…
– Нет, – возражала чародейка. – Нам бы дотянуть до Разлома, повелитель.
Она права, думал Император. Он заставлял себя думать о войне, только о ней – лишь бы не о том живом комочке, что с каждым днём рос внутри его Тайде. Нельзя его ждать, нельзя, твердил себе Император. Нельзя привыкать к этой мысли, нельзя представлять, как станешь носить его на руках, ерошить мягкие волосики, слушать его смех и чувствовать на шее пару обнимающих её маленьких ручек. Нельзя. Потому что иначе дрогнешь и там, в Нерге (или же около Разлома) не сделаешь то, что требует от тебя Мельин.
Клавдий и командиры легионов всё настойчивее предлагали остановиться и дать сражение обнаглевшей баронской коннице. Когорты выдержат удар, а кавалерийские турмы, сдавив рыцарей с боков и тыла, довершат разгром – однако Император лишь качал головой.
Это уже ничего не решит. Конгрегация – всего лишь марионетки в руках Радуги, а она, в свою очередь, пляшет под дудку всемогущего Нерга. Раньше он тоже думал, что главное – сломать хребет мятежу. Пока не осознал, что есть враг пострашнее мятежных нобилей.
По нему, этому врагу, и следует бить.
Марширующие по тракту легионы, словно поршень, сдавливали отступавших магов и рыцарские отряды, те без боя откатывались дальше к Ежелину. Холодало, ледяные осенние дожди секли землю, палатки провисали, с трудом удерживая влагу.
Перед Ежелином баронская конница ночным броском попыталась опередить Императора и преградить ему путь. В дело вновь пошли вампиры и оборотни, донесли о появлении авларов – Сежес с помощниками не спала до утра, стараясь понадёжнее прикрыть легионы.
Сражение вспыхнуло сразу в десятке мест – на ночлег имперская армия встала не разбросанно, но перекрыв широкую дугу, так, что баронам для обхода пришлось лезть в холодные топи к западу от Ежелина. Многие нобили предпочли испытать прочность легионерских щитов и остроту их же мечей.
Первый удар принял на себя Третий легион, спешенные рыцари навалились, не щадя себя, сумели ворваться за частокол, не успевшие выстроиться манипулы вырезались почти полностью. На подмогу ринулись когорты Пятого, бой грозил превратиться в беспорядочную свалку, выгодную сильным в одиночном бою рыцарям и их дружинникам.
Но успели развернуться Серебряные Латы, оказавшиеся ближе других к злосчастной топи, и расклад тотчас же изменился. Ветераны бились мелкими группками, прикрывая друг друга, и мятежники подались назад. Кого-то загнали в болото, кто-то дал дёру в Ежелин, кто-то – и того дальше.
Подоспели гномы, пошли в ход длинные пики подземных воителей, загоняя сопротивляющихся ещё глубже в топь, – и воинственные кличи мятежников сменились мольбами о помощи. Тонули кони, захлёбывались люди в тяжёлом вооружении, и первым не выдержал Баламут:
– Повелитель, не дозволено ли будет их, того, вытащить? А то смотреть, как тонут…
Император кивнул.
Гномы лихо и быстро расцепили щиты, подняли копья, к утопающим полетели ременные петли.
…Баламут и его гномы вытащили из болота почти пять сотен рыцарей – после здакой работёнки валились с ног даже могучие подгорные воители. Большинство же коней, увы, погибло.
Утро имперская армия встретила у городских ворот, простояла весь день, пользуясь растерянностью мятежников.
А следующей ночью в Ежелине вспыхнуло восстание – горожане, мастеровые, мелкие торговцы, прочий простой люд, вооружившись вилами и дрекольем, открыли крепостные ворота.
Ежелин пал.
– Не понимаю, – развела руками Сежес, – не возьму в толк, почему Радуга бездействует. Ну, оборотни, ну, вампиры… и это всё?
– Боятся, – осторожно кашлянул Гахлан, специально ради этого вызванный на императорский совет. – Боятся, о великодушный повелитель, и растеряны. Слухи о случившемся возле дольмена, полагаю, разнеслись достаточно широко. Ведь не вернулся никто из отправившихся туда чародеев, смею заметить, не последнего десятка. Остальные призадумались. Тем более что известно – мы живы и даже не в заточении.
– Но остались те, кто не сдастся ни за что и никогда, – мрачно заметила Сежес. – Перечислять имена нет смысла, достаточно и того, что их немало. Почему не попытаются вызвать мор, или наводнение, или что-то ещё в этом духе?
– Эти заклятья всегда относились к исключительной компетенции глав Орденов, магистров и гроссмейстеров, – запротестовал Гахлан.
– А кто из них ещё остался? – впилась в него взглядом Сежес.
– Эммен сгинул вместе со всем Красным Арком, – начал загибать пальцы чародей. – Левейтайра из Кутула, как ты помнишь, погибла при первой встрече с козлоногими, наша единственная потеря в том бою, но какая!.. А нового гроссмейстера фиолетовые так и не выбрали.
– Да, но Сашнэ, Фетерда, Гиллестерн?
– Они целы и на стороне, гм, повстанцев. – Гахлан говорил медленно, тщательно подбирая слова. – А гроссмейстер Голубого Лива – вот она, передо мной.
Император вскинул голову. Так он всё это время имел дело с главой Ордена? Надо же… даже тени подозрения не возникло, Радуга издавна поддерживала легенду, что, мол, командоры и гроссмейстеры никогда не покидают главных башен своих Орденов, погружённые в высокомагические раздумья.
– Остался только Фиррейн, однако он – в стороне от всего, – закончил Гахлан. – Ты и сама это знаешь.
– Никогда ни в чём нельзя быть уверенным, особенно в наши времена, – сквозь зубы процедила Сежес. – Значит, трое. Только трое гроссмейстеров. Что ж… немного. И где же они могут быть?
Оранжевый заколебался, опустил голову, в замешательстве потёр морщинистый лоб.
– Ты никого не предаёшь, – ровно проговорил Император. – Кровопролитие стало бессмысленным. Мы победили. Империя. Будут ли жить магические Ордена – зависит только от их разумности. Я не хочу никого убивать. Ты можешь вступить в переговоры с оставшимися тремя мастерами, Гахлан? Убедить их прекратить борьбу?
– Боюсь, – вздохнул старый чародей, – тут не преуспел бы и поистине медоустый оратор, не то что я, недостойный. Что Сашнэ, что Гиллестерн, не говоря уж о Фетерде – гм, по-настоящему настроены умереть, но не сдаться. Я, конечно, не разделяю эту их позицию, я отринул прежние заблуждения…
«Оказавшись у нас в плену», – холодно подумал Император.
– И они были сейчас в Ежелине. – Сежес не спрашивала, она утверждала.
– Сейчас – да, – выдавил наконец Гахлан. – А до того сидели в Мельине… Сейчас, конечно, из города они ушли. Скорее всего, в сторону Нерга.
– Понятно. – Чародейка встала. – Покорнейше прошу у моего повелителя дозволения откланяться. Постараюсь… достучаться до моих бывших соратников. Надеюсь убедить их не умирать во имя идеалов Всебесцветности.
– Ты настолько уверена в себе, Сежес? – не выдержал оранжевый маг.
– Уверена. – Чародейка бросила взгляд на Баламута. – Потому что, если тебя ждут – горы своротишь и не заметишь. А когда рвёшься к власти, к ней одной и ничего больше… Знаешь, Гахлан, нам бы всем не помешало серьёзнее отнестись к детским сказкам. Там, где хорошие – хороши, а плохие – плохи. Так не бывает в настоящей жизни, но порой, порой – наивность не во всём не права.
Она поклонилась, резко повернулась на каблуках – полы плаща вразлёт – и почти выбежала из шатра.
Баламут сидел, боясь пошевелиться и покраснев до корней волос собственной бороды.
Ночь. И вновь Сеамни без сна, нависает над лежащим на спине Императором, длинные шелковистые волосы щекочут ему грудь.
– Мальчик, – шепчет Дану. – Это будет мальчик. Объединитель людей и Дану. Вольных и гномов. Орков и эльфов…
– Орков и эльфов?! Да скорее огонь примирится с водою! – не выдержав, приглушённо рассмеялся Император.
Сеамни только качнула роскошными волосами.
– Он объединит и примирит, – настойчиво повторила она. – Твои эдикты «О равенстве». О том, что в пределах Империи ныне равноправен любой, готовый сражаться под её знамёнами и говорящий на языке людей, принёсший присягу Василиску. Когда ты о них объявишь?
– Не хотел давать баронам лишнего повода орать, что я, мол, «продался нелюди». Не все готовы протянуть руку тому же орку.
– Не все. Но те, кто сражался бок о бок с ними?
– Они – да. Но их пока меньшинство.
– Тогда дай права тем, кто сражался. Тем, кто кормил нас, как те же половинчики. Не тяни, Гвин. Орки ведь до сих пор держат семандрийцев на востоке…
– Ты права. Но о милостях принято возвещать после победы. Если б бароны сдались сейчас… а так, боюсь, придётся ждать, пока не сломаем хребет им с Нергом.
«И воплощать в жизнь эти прекраснодушные эдикты придётся уже тебе с Клавдием и Сежес», – про себя, конечно же, только не вслух.
– Не думай так, – жалобно попросила Тайде. – Не надо. Ну, пожалуйста. Представь себе, что всё кончится хорошо. Как в сказках. Мы победим Нерг. Закроем Разлом. Я рожу тебе сына. И ничего, что он – от «богомерзкой данки». Вон церковники вообще как в рот воды набрали, кто на юг не сбежал.
– Мы победим Нерг, – эхом откликнулся Император. – Ты родишь мне сына. Всё верно, Тайде. Просто… надо быть готовыми ко всему. На сколько ещё хватит той силы, что творит во мне новую кровь? Той, что живёт у Сежес в амулете Баламута? Это не наша мощь, мы украли её у врага.
– Нет. – Сеамни отчаянно затрясла головой. – Ты не понимаешь, Гвин. Сила живёт в амулете у Сежес потому, что она впервые в жизни думает о ком-то чуть больше, чем о себе. Вы не украли силу. Вы просто очень хотели вернуться – и не для того, чтобы жить самим. Вы оба возвращались к другим.
– Любовь побеждает смерть, – тяжело усмехнулся Император. Усмешка вышла кривой и болезненной.
– Любовь ни с кем не воюет и никого не побеждает, – возразила Сеамни. – Побеждают легионы, побеждают маги. Но только если им есть за что сражаться, прости за банальность.
– К чему ты ведёшь, Тайде? Я подпишу эдикты и поставлю печати. Но оглашать пока не стану. Ни к чему смущать моих добрых подданных.
– А ведь кое-где до сих пор держат рабынь-Дану… – тихонько проговорила Сеамни.
– Это нетрудно. Выкупим. Дай только сломать хребет Нергу. После них и с Разломом будет легче управиться. Я уверен.
– Откуда? Почему? Никогда не спрашивала тебя, Гвин, но…
– Разве ты не чувствуешь? Нерг и Разлом связаны. Всебесцветные пытались научиться им управлять. И – при посредстве Радуги – кое-чего добились. У них должен найтись ключ. Может, не ко всему. Хотя бы к части – скажем, к умению сдержать козлоногих чем-то иным, кроме детских жертвоприношений. Ну не могут всебесцветные крутить эту карусель просто так, из одной лишь «любви к знанию». Что-то перестал я верить в их готовность покорно уйти из Мельина куда-то, – он помахал правой кистью в воздухе, – куда-то на астральные пути. Хитрецы наверняка припасли что-то про запас. И так просто не отдадут.
– Но они могли бы потребовать выкуп. Богатства, земли, власть…
– А откуда ты знаешь, что они не требуют? Устами тех же баронов, той же Радуги? Просто привыкли всегда и везде оставаться в тени, эдакими пауками-кукловодами. Вспомни, пока не появилась Белая Тень и мы с тобой не оказались в Эвиале, казалось, что маги присмирели. С той же Сежес мы ездили к Разлому… всё изменилось после баронского мятежа. И здесь не обошлось без Нерга. Всебесцветные наверняка что-то пообещали чародеям, намекнули, дали понять, что выступят на их стороне.
– Почему же ни Гахлан, ни Сежес ничего об этом не сказали?
– Сежес может и впрямь не знать, а Гахлан… этот, полагаю, до сих пор дрожит за собственную шкуру.
Короткое молчание. Тайде замерла над Императором, губы чуть подрагивают, шея по-лебединому выгнута.
– Я послала весть, – вдруг сказала она. – Послала весть моему народу. Хватит отсиживаться во вновь обретённом Друнге. Башня Нерга – совсем рядом. Мои сородичи рождаются с магией в жилах. Может, они что-то почувствовали, что-то поняли?
– Если так – то отчего не прислали депутацию? – буркнул Император.
– Боятся. Поход Деревянного Меча памятен не только среди людей. Мои соплеменники-Дану сейчас едва ли гордятся содеянным. Хотя немногие откажутся от повода скрепить союз совместно пролитой кровью. Подобно тем же оркам.
– Что ж, сейчас мы не откажемся ни от чьей помощи, – кивнул Император. – Будем надеяться, мудрость Дану не окажется лишней.
…Во взятом – или освобождённом? – Ежелине имперское войско не задержалось. Глубокая северная осень, дождливая и холодная, а впереди ещё неблизкий переход ко Всебесцветной башне.
Сежес так и не смогла убедить трёх других гроссмейстеров в «бессмысленности сопротивления», как с горечью призналась чародейка. Где-то за спинами легионов, в окрестных чащах собирались остатки баронского войска. Самые злые, упорные и безжалостные. И ещё – отчаявшиеся. Идеалисты. Те, кто согласен умирать за эфемерные слова, даже не за земли, титулы и золото.
Они пробираются лесными просеками, заброшенными просёлками. Благородные рыцари с гордыми оруженосцами. Баронские дружинники, у кого в замках остались семьи, кто накрепко связан с нобилями и привык есть с их руки. Не верящие в императорскую милость.
Пробираются на северо-восток, к башне Нерга, словно внемля какому-то зову.
И следом за ними, «поспешая медленно», как сказал бы классик, хищным василиском струится имперское войско.
Осенние дни срываются, словно невесомые паутинки, исчезают без следа на стылом северном ветру. Ночами нападают маги, их арсеналы, видать, выскреблены до дна – всё те же оборотни, вампиры и авлары. Попадалась и вовсе наспех вычарованная нежить – крысы, разносящие чуму. Это оказалось бы серьёзно, если б не Сежес – волшебница лишь зло усмехнулась, покрутила в пальцах гномий амулет и вокруг лагеря вспыхнуло несколько сотен мелких костерков: горели заразные тушки.
Повседневность ускользала и расплывалась. Император передоверил командование армией Клавдию, чародейскими делами занималась Сежес и её молодые соратники. Почти всё время он проводил с Сеамни, глаза в глаза, рука в руке.
Виделось разное, но и человеку, и Дану – одно и то же.
Император то брёл сквозь плотный, мокрый и ледяной туман, почти плыл, с усилием раздвигая руками мглу, поднимался на холм, где приветливо светились окна. Два окна смотрели на него, словно огромные огненные очи, разделённые чёрным крестом переплёта на четыре пламенных зрачка.
Правитель Мельина всё шёл и шёл к этому дому, туман отступал, проглянула дорога, лес, недальнее озеро – всё словно в полумраке; он шагал, ощущая мучительную пустоту, – вдруг пропало имя, дарованное ему его Тайде. Пропало – и всё тут. Растворилось, стёрлось, улетело по ветру, как та паутинка.
Однако мгла рвалась, не выдерживая ярости и напора кованых доспехов с василиском. Император выныривал из океана грёз, сталкиваясь с обжигающим взглядом Сеамни.
Гнев – вот, пожалуй, единственное, что выручало и не подводило. И порой, когда Император, сцепив зубы, плечом расталкивал неподатливую хмарь, заслоняя алые окна-глаза на холме, впереди появлялась фигура могучего воина в чёрных латах, за плечами, словно крылья, вился кровавый плащ, хотя никакого ветра не было и в помине.
Воин протягивал Императору руку, звал к себе – и идти сквозь ледяную мжицу[4] становилось легче. Незримые пальцы касались окровавленной левой ладони, обхватывали замком запястье, словно вытягивая, помогая выбраться из хмарищи.
Рядом возникала Тайде, Деревянный Меч в её руке со свистом рубил злую мглу, открывалась дорога – но вместо освещённых окон, воина в чёрном и алом Император видел слепые стены башни Всебесцветного Нерга.
…Седрик Алый, сын Гвеона Смелого. Последний князь-маг Дану. Чудом выживший на мельинском поле, когда лишился Иммельсторна. Смертельный враг людей, хуннусов, презренных свиней – а теперь стоит перед владыкой Мельина, склонив голову, словно подданный.
Хуннус не потребовал крови народа Дану. Вернул им исконные владения, то, что сами люди называли Друнгским лесом. Заключил торговый договор. Оберегал от мести неграмотных поселян, даже поставил несколько когорт нести охрану Друнга, не допуская туда ретивых порубщиков.
– Приветствую повелителя Империи людей, – не то чтобы сквозь зубы, но без особой признательности и уж тем более безо всякой дружелюбности проговорил Дану.
Сеамни Оэктаканн, сидевшую справа от правителя Мельина, Седрик старательно пытался не замечать. Несмотря на то, что явился, ответив на её призыв.
– Приветствую повелителя народа Дану, – в тон князь-магу отозвался Император. – Спасибо, что пришёл в трудный час, забыв былые обиды.
Седрик гордо выпрямился. Пожалуй, чуть более резко, чем следовало.
Хуннус смотрел на князь-мага и улыбался. Левую руку человек привычно держал на отлёте, на кончиках чуть подрагивающих пальцев медленно набухали алые кровяные ягоды-капли; непохоже, чтобы властителя людей это хоть сколько-нибудь заботило.
Сжавшиеся в линию губы Седрика приоткрылись сами собой, с лица сошла надменная гримаса. Сидевший перед ним был обречён, знал это – и принимал со спокойным достоинством.
И у заносчивого князь-мага вместо всех заранее заготовленных словес, дабы «не потерять лицо», «поставить на место» и прочего, вдруг вырвалось:
– Чем может помочь мой народ?
– Дану сведущи в магии. Могут ли владеющие даром присоединиться к чародейке Сежес, помогая ей расплетать тайны заклятий Нерга?.. Лучники Дану прославлены меткостью, когда начнётся штурм, нужен кто-то умеющий попадать в бойницу с двух сотен шагов.
Седрик уверенно кивнул:
– Наши стрелки не подведут. Что же до видящих – у нас сейчас их, гм, недочёт. Лес ещё не оправился от ран, ещё не может даровать своим детям взгляда достаточной глубины.
– Что ж, – кивнул Император, – лучники нужны даже больше. Хорошие маги у нас имеются, но в искусстве стрелкового боя никто не сравнится с Дану.
Седрик едва заметно улыбнулся, вдруг ощутив, что похвала хуннуса ему приятна. Или – уже не хуннуса? Просто – человека? Соседа?
…Пришло три сотни Дану. Всё, что мог дать Друнгский лес.
Армия Мельина свернула с торного тракта. Как раз в тот день, когда скорая голубиная почта принесла известие, что на границе скопились козлоногие, достаточно для того, чтобы орда вновь стала продвигаться на восток.
– Поспешим, – только и сказал Император, с каменным лицом прочитав присланную грамоту.
Происшедшее не стали скрывать – напротив, центурионы зычно зачитывали манипулам краткий императорский рескрипт, предписывающий легионам «изо всех сил» торопиться к цели.
Предложил свою помощь Седрик, и свершилось небывалое – отряды легионеров шли через зачарованный лес, ведомые проводниками-Дану.
– Нас они на Росчищи встретят, – предсказал Клавдий. – Больше им развернуться негде.
Росчищью звалась широкая полоса, где девственный лес в своё время вырубили ретивые поселенцы, построились, распахали поля – однако потом, в один из кратких успехов Дану, древние хозяева края прошлись по местным хуторам огнём и мечом, не оставив ничего живого, истребив даже скотину, всех, вплоть до последнего цыплёнка. Люди туда не вернулись даже после победы, слишком тяжёлой оказалась память о побоище. Мало-помалу Росчищь зарастала, однако настоящих лесов тут так и не поднялось – словно обильно, сверх меры напоённая кровью земля захлебнулась от ужаса и отвращения; и, точно в отмщение Дану, не дала жизни ни одному саженцу, не пробудила ни единого жёлудя.
Прóклятое место бросили и люди, и Дану.
Прошло много лет, и…
Имперская армия ещё пробиралась глухими чащобами, надрываясь и таща на себе все припасы – телеги пришлось бросить – когда передовые турмы донесли, что дорогу к башне Нерга преграждает баронское войско.
Именно там, на Росчищи, как и предсказывал опытный проконсул.
Они таки собрались, те самые, непримиримые, готовые сражаться до конца. Благородные нобили и мальчишки-оруженосцы. Дружинники. И все прочие, кто отчего-то решил швырнуть на стол последнюю ставку – свою собственную жизнь.
Друнг остался позади, сошли на нет окрестные,
Последнее место, где можно дать правильный бой.
…Бессмыслица, думал Император, сидя в седле. Левый фланг войска мятежников упирался в чёрные бока скального монолита, правый вдобавок ко всему прикрывало ещё и топкое болото с мелким придушенным леском. Открытое пространство, поросшее убитой осенней травой.
Наверное, думают о себе, что герои, не давали покоя горькие мысли. Мальчишки неслись в сёдлах всю ночь, с развёрнутыми знамёнами, чуть не падая от усталости – и мечтая о «последней атаке», в которой они, и именно они, пробьются наконец к ненавистному узурпатору, вызовут его на поединок и сразят.
Бедняги.
А те, кто поддерживал в них это убеждение, – не заслужили ли они петли куда больше, чем повешенные в Гунберге?
Заслужили, говорил себе правитель Мельина. Потому что иных шансов у них не осталось – только броситься всей массой на несокрушимый строй легионов в надежде, что хоть кому-то удастся добраться до него, Императора. Конечно, попытается напоследок оскалиться Радуга – наверняка кроме тех вампиров и оборотней в качестве «последнего средства» сыщется и ещё что-нибудь.
А Нерг выжидает. Словно ему и не так уж важна эта победа, словно наступающие легионы там не считают за угрозу.
Император невольно поёжился. От таких мыслей становилось совсем скверно.
…Вьются, трепещут украшенные золотыми геральдическими зверями вымпелы, сверкает на неярком осеннем солнце броня многочисленных всадников. Рыцари готовы к последнему параду.
– Как ты думаешь, – буркнул Император, оборачиваясь к Сежес, – посылать депутацию с предложениями о прекращении кровопролития…
– Конечно, бессмысленно, повелитель, – перебила его чародейка. – В лучшем случае вернутся ни с чем. В худшем – их вздёрнут перед строем, для поднятия боевого духа.
– Пусть атакуют, – поддержал волшебницу Клавдий. – Мы выдержим, мой Император.
– Что с Радугой? Ты сможешь прикрыть легионы, Сежес?
Волшебница кивнула.
– Отразить – отражу. А остальное поберегла бы до Нерга. Да и ему не следует знать, на что я способна. – Тонкие пальцы коснулись немудрёного гномьего украшения на шее, его чародейка теперь носила, не снимая. – Хотя есть у меня одно заклятье… Признаюсь, берегла на самый чёрный день.
– Это какое же?
– Вызывание демонов. – Сежес понизила голос. – Надеюсь, мой повелитель не думает, что на такое способны только адепты Слаша Бесформенного.
– Вот даже как? А что ж ты молчала? Почему умирали мои легионеры, а не всякие твари с другого плана?! – Император сдвинул брови. Всё-таки утаила. Держала камень за пазухой…
Волшебница нервно облизнула губы, потупилась:
– Повелитель, к сожалению, я не способна поставить под вашу команду неисчислимую орду. Встретить козлоногих такой же армадой у меня бы не вышло. Да и ни у кого другого тоже, можно не сомневаться. Я сожгу амулет Баламута и, быть может, призову сотню-другую бестий. Капля в море против козлоногих, но при штурме Нерга может оказаться нелишней. Потому и говорю, что берегла на крайний случай. Но… если сегодня удастся не допустить кровопролития…
Император кивнул:
– Хорошо, Сежес. Спасибо тебе за откровенность. Заклятье прибереги. Я не знаю, что нас будет ждать у Всебесцветной башни. С этими же справимся и простыми пилумами…
Баламут, твой хирд встанет в центре. Рыцари пойдут клином, у них только один шанс и только одна атака.
– Не беспокойтесь, повелитель, Молот не подведёт Василиска.
– Плохо только, что у нас за спинами нет и самого завалящего холмика, – проворчал Клавдий. – Конница наберёт хороший разбег, постарается разрезать нам центр, а контратаки во фланг – отразить собственными резервами.
Император кивнул. Во все мельинские трактаты по военному искусству вошло поражение его деда в очередной войне против Семандры: поставленная в центре огромная масса рыцарской конницы, выстроившись классическим клином, прорвала ряды семандрийской пехоты, упершись в крутые склоны лесистой гряды, где между деревьями понатыкано было великое множество острых кольев. Легионы, наступавшие на крыльях боевого порядка, отстали, и Семандра смогла окружить зазнавшихся баронов. От полного истребления их спасли подоспевшие когорты и немногочисленные кавалерийские турмы, приписанные непосредственно к легионам, но сражение оказалось проиграно, большие потери понесли Третий и Шестой легионы, поход за Селинов вал был сорван.
Бароны крепко запомнили тот урок. Даже в битве на Ягодной гряде они не решились прибегнуть к тому же приёму. Сейчас – рискнули. Что могло означать лишь одно: драться сегодня они станут до последнего, не отступят и не побегут. Наверняка сыграли свою роль и раздутые (как же иначе!) магами Радуги слухи о двадцати пяти повешенных в Гунберге.
Мальчики, баронские сыновья и внуки, сквайры, оруженосцы, мечтающие о шпорах и поясе, решили красиво умереть.
Тьма и Разлом, хватит крови! Я заставлю вас жить, даже если вы не перестанете меня ненавидеть. Ненавидьте, дело ваше – но служите моему сыну.
Император вновь окинул взглядом выстроившиеся легионы. Массивный квадрат хирда, казалось, врос в самом центре несокрушимой скалой; длинные копья подняты, забрала опущены, стальная стена щитов сомкнута, накинуты на крюки соединяющие их цепи. Справа и слева от гномов – далеко оттянувшиеся прямоугольники манипул, в классическом шахматном порядке, готовые встретить врага ливнем пилумов. Он вряд ли остановит тяжеловооружённую рыцарскую конницу, тем более – приготовившуюся умирать, но обескровит наверняка. Впереди, в поле – россыпь велитов.
Сейчас начнётся. И лучшие бойцы Империи Людей сойдутся на бранном поле, в очередной раз готовые умирать по мановению руки остающихся в тени магов – приливала знакомая подсердечная злость. Знакомая по той страшной ночи в имперской столице, когда он, правитель Мельина, бросил легионы против всесильного, как казалось, Семицветья.
Но злость вспыхивает и тает, исходя ядовитым дымом; её словно бы смывает непрерывно сочащаяся и капающая с пальцев левой руки кровь. Творимая только для того, чтобы покинуть тело. Рождённая на погибель.
Точно так же потекут сейчас вперёд бароны и их сыновья – чтобы вал их «последней атаки» разбился бы о стойкость набранных из простого народа легионов, ненавидящих «благородных», наверное, с самого первого мига жизни.
Достаточно крови.
Пусть сегодня прольётся только его собственная.
Они одурманены, думает Император. Нерг решил показать мне цену победы. Сежес не чувствует никаких чар, но они есть, не могут не быть…
…Или это мне просто очень хочется, чтобы они нашлись? Потому что не хочется верить в жертвующих собой баронов и их сыновей, жертвующих только потому, что искренне, до рези в сердцах считают его, правителя Мельина, убийцей и кровавым узурпатором?
Император тронул поводья, не глядя ни на Сежес, ни на проконсула. Кер-Тинор безмолвной тенью возник рядом, и правитель Мельина предостерегающе вскинул ладонь.
– Мне надо выехать одному, мой капитан.
– А вот меня ты не отошлёшь. – Сеамни поставила своего коня вровень с императорским. – Мы вместе были под стрелами, и я…
– Тайде. Поворачивай. Хочешь, чтобы я приказал Кер-Тинору увести тебя силой? Забыла, кто у тебя в животе?
– Нет. Не забыла. – Головка потупилась, кажется, потекли необычно быстрые для железной Дану слёзы. – Ты хочешь… хочешь… погибнуть, чтобы так помириться с баронами, да?
– Глупая данка, – обнять за плечи, почувствовать тепло даже сквозь её осенний плащ и железо собственных доспехов. – Я не собираюсь умирать. Во всяком случае, потерплю до Нерга, это я тебе обещаю.
– Ничего себе обещание. А я тебе пригожусь, вот увидишь. Они ведь отринут честь, Гвин. Ты им веришь – только смердящую измену я отсюда чую. И на этот случай припасла я один фокус.
– Какие ещё фокусы?! – прошипел Император, не на шутку рассвирепев. – Назад, Тайде, назад! А то и впрямь прикажу Кер-Тинору тебя связать и в шатёр отнести!
– Не придумывай. Ты ж умрёшь от ревности, если ко мне кто-то другой прикоснётся, – лукаво усмехнулась Сеамни.
А кони всё несут их, и уже, забывшись, предостерегающе каркает что-то немолодой ветеран-триарий, мимо которого проезжает Император. Впереди только поле да рассыпавшиеся по нему мельинские стрелки.
Позади остаются Сежес, схватившаяся за гномий талисман, сжавший кулаки Клавдий, прочая свита. Император и Сеамни едут по полю, ещё не ставшему смертным.
Правитель Мельина высоко поднимает левую руку, сжимает кулак – кровь брызжет в разные стороны, её капли вспыхивают в полёте, ещё не коснувшись земли. Сеамни испуганно отшатывается, Император успокаивает её взглядом.
Они неподвижно застыли посреди открытого пространства, одни под огромным небом. С севера прилетает ветер, Императору кажется – он несёт с собой пропитанные ядом злобы и страха мысли магов Радуги. Ну, что же вы бездействуете? Такой момент! Два самых ненавистных вам живых существа в пределах Империи стоят и ждут вашего удара; поторопитесь же, уважаемые, потому что второй такой возможности вам не представится.
Но маги медлили, и понятно почему – те из головки, из верхов, что дожили до этого дня, понимали, во что обратилась Сежес. Понимали, что бывшая чародейка Голубого Лива только и ждёт, чтобы отразить обратно обрушенные на Императора чары.
– Я буду говорить, – произносит правитель Мельина, вновь сжимая кулак.
Послушно вспыхивает его кровь, но слова разносятся по всему полю, его слышат все, даже последний обозник в тылу баронского войска.
– Пусть наш спор, по древнему обычаю, решит поединок.
От него ждут этих слов – те самые мальчишки-сквайры, чью жизнь он пытается спасти. Враг, которого они жаждут победить, конечно же, обязан оказаться подлым и гнусным; однако если он вдруг начинает предлагать решить дело по-рыцарски…
– Выходите, все, кто хочет, – продолжает Император. – Мы сразимся по старинным канонам, без магии, руки да копьё. Если я проиграю, легионы развернутся и уйдут. Если выиграю я… делайте, что хотите, но я бы предложил всем, кому дорога честь, оставить дело мятежников. Ваши маги не могут победить Разлом. Они лишь способны сдерживать его кровавыми жертвами. Детскими жертвами. Подумайте, сколько времени это продлится, прежде чем вас не поднимут на вилы. Ваш враг не я. Он там, за вашими спинами, в башне Нерга. О ней страшатся говорить даже чародеи.
Ну, так долго ли мне ещё ждать? Найдётся ли смелый? – Император уронил левую руку, с кулака сорвался веер кровяных брызг; они уже не горели.
Смелые, разумеется, нашлись. Хотя среди мятежников многие наверняка помнили Ягодную гряду, а до иных, возможно, дошли вести и о замке некоего барона Висемерра Струга, о том, какая судьба постигла его ворота.[5]
Из рядов баронской кавалерии один за другим выезжали гордые рыцари, в великолепных доспехах, при паре мальчишек-сквайров, держащих их штандарты; следом за господами торопились конные арбалетчики и пикинёры – каждый барон выезжал вместе с приведенным им «копьём».[6]
Ветер резанул по лицам, заставил чёрным пламенем распуститься волосы Тайде. Дану неподвижно застыла в седле, оцепенела, не сводя взгляда с медленно приближающихся всадников.
Самый цвет, думал Император, едва разглядев гербы. Те, кто вырвался из Мельина, кто гнал следом за нами, жалея коней, не себя.
Да, верхушка баронства. Кто спал и видел себя не вассалами мельинской короны, властными только над собственными сервами, да и то не во всём – а настоящими королями, наподобие многочисленных союзников Семандры. Чтобы людишками – торговать невозбранно, чтобы ходить на соседа настоящей войной, чтобы «преломлять копья» не только на турнирах. Мечтают разодрать тело единой Империи на множество уделов, удельчиков и удельцев, где и воссесть – каждый с королевской короной на челе.
Прекрасная, поистине возвышенная мечта. Нечего и удивляться, что мятежники нашли полное понимание у мятежной же части Радуги.
Полосатые копья с надетыми на них разноцветными вымпелами дружно склонились в подобии салюта. Двенадцать рыцарей, десять баронов и двое графов. Некогда – опора трона. Связанные кровными узами с Семицветьем, отправившие туда многих сыновей и дочерей.
– Мы готовы все. Выбирать тебе, – грубо бросил один из всадников, с парой красных львиноголовых птиц в гербе.
– Я выберу, не сомневайся, Перейн, – спокойно отозвался Император, не двигаясь с места. – А вот вежество именуемые благородными, похоже, и вовсе забыли. Вы ответили на мой вызов, следовательно, признали моё на него право. Что немедленно вернуло нас к прежнему положению. Узурпатор не имеет никаких прав. Он подлежит немедленному и безусловному уничтожению. С ним не преломляют копья на ристалище.
– А кто тебе сказал. – Рыжебородый коренастый барон дерзко откинул забрало, с наглой ухмылкой воззрился в глаза Императору. – Кто тебе сказал, что мы действительно собираемся «преломлять с тобой копья»?
…Они кинулись на него все разом, нацелив острые оголовки. Никакая лошадь не рванёт с места под тяжестью рыцаря в полном вооружении, и потому двенадцать благородных нобилей благоразумно взяли Императора в полукольцо заранее.
Наверное, ждали, что он повернёт коня и побежит – латы с вычеканенным василиском куда легче баронских, жеребец правителя Мельина – лишь под седлом, доспехов нету. Уже хорошо, уже успех. Вражеский предводитель, позорно улепётывающий прочь, – вот что запомнит войско. Человеческий взор порой удивительно избирателен.
Император успел выдернуть меч, но его опередила Сеамни – как и он сам, Дану не сдвинулась с места. Правителю Мельина почудилось, что в резко опустившейся руке мелькнул тёплый отблеск Деревянного Меча, – в разные стороны брызнула земля, в неё словно прянул исполинский молот. Из воронки повалил дым, и вместе с первыми клубами огромным прыжком вынеслось рогатое существо, закованное в аконитовую броню; сквозь дым блеснули алым расположенные треугольником глаза.
Тварь, как две капли воды похожая на ту, что Дану сразила, заставив убраться восвояси в памятном сражении на Свилле.
Взнесённый горб, увенчанный костяным гребнем, огромные когти, упирающийся в землю хвост.
Демон, чуть не отправивший саму Сеамни Оэктаканн раньше срока в их заповедные леса.
Тот самый «фокус», обещанный этой невозможной данкой.
Однако на сей раз тварь появилась уже с глубокой раной, тянувшейся вниз от плеча, глубоко уходя в плоть, – бестия была той самой, вызванной аколитами Слаша и тяжело раненная призраком Деревянного Меча. Наверное, он, этот Меч, и удержал несчастное создание, не дав соскользнуть и умереть на его собственном плане бытия.
Из раны вырывалась дымящаяся багровым кровь, смешанная с пламенем. Чудовище заревело, ярость и бешенство смешивались с тоской и болью. Сеамни выкрикнула что-то повелительное на языке Дану, словно отдавая приказ.
Демон прыгнул, подминая под себя ближайшего барона, со львиноголовыми птицами в гербе. Тот дико заверещал, попытавшись оборониться мечом, но клинок только вывернулся из руки, затупившись о чёрную чешую. Взмах чёрный когтей – визг оборвался.
Остальные рыцари бросились врассыпную, но тварь оказалась куда быстрее – настигала их огромными лягушачьими прыжками, плюхаясь сверху и придавливая брюхом. Она сама горела и истекала кровью, ревела от боли и муки, удачное копьё застряло в разрубе, оставленном ещё Иммельсторном, – но остановился демон, лишь подмяв последнего барона. Подмял, повернулся к бледной, пошатывающейся в седле Сеамни, проревел что-то, нелепо пошатнулся, взмахнул лапами – и рухнул чёрной дымящейся грудой.
– Вот теперь всё, – слабым голосом проговорила Сеамни.
Император молча обхватил её за плечи. Да, конечно, она хотела как лучше, и, наверное, у них просто не оставалось иного выхода, кроме его белой перчатки. Но теперь никаких разговоров с баронами не будет. Для их войска узурпатор коварным чародейством убил доверчиво выехавших к нему на поединок благородных воителей. И это уже не исправишь.
Но какова Дану!.. Как смогла, почему скрывала такое умение?..
Кто-то в рядах баронского войска привстал в стременах, закрутил мечом над головой, завопил что было мочи – и вся громадная масса рыцарской конницы качнулась, полилась вперёд, сперва шагом, потом неспешной рысью; на полный ход она перейдёт за несколько десятков шагов до столкновения.
Несколько мгновений Император молча смотрел на оживший стальной вал. Опомнился лишь оттого, что Сеамни с неожиданной силой рванула его за полу плаща.
– Гвин! Надо уходить!..
Надо уходить, да. Топочут кони, содрогается земля, а облитый сталью клин ещё не перешёл и на рысь.
Человек и Дану пускают лошадей вскачь. За спинами всё нарастает и нарастает топот, он становится подобен грому.
Велиты выпустили первые стрелы, защёлкали гномьи самострелы – сородичи Баламута водрузили на треноги настоящих монстров, бивших дротами чуть ли не в половину кавалерийского копья.
Клавдий вмахнул рукой, что-то выкрикнул, отдавая команду, – Император не слушал. Проконсул знает своё дело. План обсуждён во всех деталях.
– Как ты это сделала?! – вырвалось у Императора, едва они осадили коней и подоспевшие слуги приняли поводья. – Ты вызвала демона?!
– Да, красиво смотрелось, красиво, – с оттенком зависти призналась Сежес. – У меня так не получится, чтобы за счёт только своей собственной силы… – Она коснулась гномьего талисмана.
– Я не хотела. – Голос Дану срывался, на глаза невесть почему наворачивались слёзы. – Только остановить. А вышло… откуда оно? Сама не знаю. Не произносила никаких слов, ничего…
– Тебя защищает Иммельсторн, – решительно заявила Сежес. – Другого объяснения не нахожу. Ведь, насколько я понимаю, и в прошлый раз именно он спас тебя, когда вы столкнулись с тем демоном?..
…Гномы Баламута наклонили пики, первый ряд встал на колени, подражая легионерам.
– С разрешения моего повелителя, я бы слегка остудила пыл этих храбрецов. – Сежес элегантно выгнула точёную кисть, указывая на баронскую конницу. – Самую малость. Крови не будет, я обещаю.
…Отступали велиты, с боков осыпая рыцарский клин стрелами; подались вперёд и крылья войска мятежников. До столкновения оставались считаные мгновения, когда Сежес, слегка поморщившись, сделала движение, точно ломая в пальцах тонкую лучину, – и над передними рядами скачущих рыцарей разверзлись хляби небесные.
Вызывание дождя – маги Радуги владели этим несложным заклинанием много лет – порой использовали и на войне, не давая, к примеру, разрастись пожарам. Но никто и никогда не мог вложить в немудрёные вроде бы чары такую силу и так точно очертить пределы действия.
Ливень. Косой, его струи бьют в глаза не хуже настоящих стрел. Стена воды – сквозь неё не пробиться даже арбалетным болтам. Под копытами мгновенно расступается земля, боевые кони под грузом рыцарских доспехов и собственной брони проваливаются выше бабок. Неистовое ржание испуганных животных; и ничего не видно в секущем лицо месиве.
В полусотне шагов от разбушевавшейся стихии замерли ошарашенные гномы.
Из хаоса вырвался одинокий всадник, очумело уставился прямо на копья хирда; сухо щёлкнул самострел, тяжёлый болт опрокинул рыцаря, завалил на круп коню.
Сежес прошипела проклятие – ливень стал ещё гуще. Он хлестал из ничего, возникая прямо над головами всадников. Гордые штандарты поникли, а всё поле перед строем имперских легионов всё больше напоминало непроходимое болото.
Чародейка быстро кивнула двум помощникам – те поспешно что-то забормотали, с потешной серьёзностью выводя перед собой замысловатые пассы. На той стороне маги Радуги пытались, как могли, погасить заклинание Сежес, но ливень только усиливался, сквозь воздух оставалось только плыть.
– Она ж их всех утопит! – вырвалось у Императора.
Вода лучше крови, но убивать способна тоже.
– Сежес!
Волшебница нехотя разжала пальцы, выпустив гномий талисман.
Небеса больше не извергали из себя потоки воды, однако новосотворённое болото никуда не делось, и сейчас в коричневой топи барахталось тысяч пять рыцарей – всё остриё конного клина.
К собственному удивлению, Император ощутил укол стыда. Странного и нелепого, словно, сохраняя баронов от неминуемой гибели на остриях гномьих пик и легионных пилумов, он лишал нобилей чести. Многие бы наверняка предпочли смерть унизительному заплыву в жидкой грязи.
– Сейчас ответят, – мрачно бросила Сежес, глядя куда-то поверх голов.
Маги Радуги сочли момент подходящим для контратаки.
Выпустили они и последние запасы чудовищ, уцелевших во всех перипетиях долгой войны. В небе замелькали крылья авларов, справа и слева от попавших в болотную ловушку рыцарей помчались в атаку оборотни, за ними, распахнув сочащиеся тёмной слюной пасти, спешили вампиры, сотворённые в алхимических кабинетах Семицветья, то есть – некогда просто люди, насильственно изменённые чарами.
Были и ещё.
Сежес презрительно сощурилась, вновь взялась за гномий амулет – и вдруг покачала головой.
– Я была неосторожна, – мрачно проговорила она. – Потратила слишком много. Так может не хватить на всебесцветных…
Император молча кивнул.
Чудовища – не люди. А для тех же вампиров смерть станет избавлением.
Промелькнул первый огнешар – взвился высоко в серое осеннее небо, описал дугу, низринулся вниз – и разбился буйно-красивым облаком рыжих брызг, столкнувшись с отражающим щитом, поспешно сотворённым помощниками Сежес.
Сильна, чародейка, подумал Император. Научить свой молодняк отбивать такие заклятья!
Рыцари тем временем всё увереннее тонули в болоте, дико ржали захлёбывающиеся и бьющиеся от ужаса кони.
Пролаял команду Клавдий, ему ответили легионные буксины, когорты плавно потекли вперёд, давая гномам больше места.
Посреди поля серая волна оборотней – несколько сотен – столкнулась со стеной щитов, украшенных василиском и легионными значками. Полетели пилумы.
Рассыпалось бесполезно-праздничным облаком очередное пламенное ядро.
Продолжалась обычная работа.
Император усмехнулся и повернул коня.
– Идём, Тайде. Здесь справятся без нас.
Правая рука словно сама собой осторожно коснулась живота Дану. Сквозь кожу, ткань и сталь Император чувствовал бьющееся сердце. Как быстро, однако…
И как медленно. Потому что увидеть
– Передайте Баламуту и Серебряным Латам – пусть помогут этим горе-воякам выбраться из грязи. Обезоружить, но не больше.
Легионы перебили брошенных на них вампиров, оборотней и авларов, хотя с последними пришлось повозиться.
А единственная атака баронского войска так и оказалась последней. Клин утонул в жидкой грязи, гномам и легионерам пришлось попотеть, вызволяя рыцарей из топкой ловушки. Мокрые, перемазанные глиной, гордые нобили сейчас больше напоминали обычных деревенских хряков, только что выбравшихся из любимой лужи.
Остальные мятежники в растерянности отступили, разбежавшись кто куда. Конные турмы преследовали их, многие сдавались сами, даже если против сотни беглецов оказывался всего лишь десяток имперских всадников.
Император одержал решительную победу, совершенно к ней не стремясь.
Хватит проливать кровь, стучало в висках. Или, если уж проливать – то свою собственную.
На следующий день, миновав Росчищь, имперская армия подошла к самой башне Нерга.
Чащи расступились внезапно, и разведчики увидели перед собой изящное строение, вознёсшее к небесам венец серой короны.
Пресловутая всебесцветная твердыня не поражала размерами. Да, велика, да, высока. Но ничего сверхъестественного.
В отличие от твердыни Кутула тут не оказалось далеко вынесенных бастионов и рвов. Неширокая тропка обрывалась возле узкой двери, больше напоминавшей щель; чуть в стороне – «гостевые покои», выстроенные, как объяснила Сежес, специально для встреч и разговоров с остальными Семью Орденами. Ничего необычного: простой приземистый дом под двускатной крышей с широкими выступами каминов в торцевых стенах.
Заросли подступали почти к самой башне, свободного пространства оставалось мало, и Император только покрутил головой – её строители что, совсем исключали возможность осады и штурма?
– Заклятья, Сежес? – Правитель Мельина почти не сомневался в ответе.
– Никаких, – после паузы отозвалась ошеломлённая чародейка. – Я, признаюсь, не верила. Но… ничего не чувствую. Вообще ничего. Башня как башня. Обычная. Каменная. Серая. И… всё.
– Ты ведь бывала здесь раньше? Тогда – всё обстояло, как и сейчас?
– Нет, – покачала головой волшебница. – В те дни я ощущала магию всебесцветных за три дня пути. А теперь…
– Затаились, – мрачно бросил Баламут. – Как пить дать!
– А ещё, гноме, что скажешь? Есть ли здесь…
– Тоннели да подземелья, повелитель? – перебил тот. – Есть. Как не быть. Я аж дрожу, мой Император, – уходят так глубоко, что даже мне дна не углядеть.
– Дна не углядеть? – удивилась Сежес. – Это как же?
– Да вот так же. Знаю, что всегда дно бывает, у любой бездны, даже эвон, у Разлома имеется, раз вы, повелитель, нашли там, на что ногою встать и от чего оттолкнуться, дабы, значить, обратно выбраться. А тут нету. – Гном болезненно сморщился. – Ох… аж живот сводит, как всмотрюсь. Никогда высоты не боялся, а тут – засасывает, затягивает, словно подгорный водопад.
– И как же глубоко они зарылись, хотел бы я знать?
– Не ведаю, – беспомощно развёл руками гном. – Не вижу я его, дна-то. Всё темнотой затянуто. Не видать, вот ведь какие дела.
– Уйдут, – скрипнул зубами Клавдий. – Как есть уйдут. Не через дольмены, так по этим крысиным ходам.
– Они выходят где-нибудь на поверхность? Баламут? Сежес – можете определить?
Гном и волшебница переглянулись.
– Постараемся, мой повелитель, – миг спустя ответили они хором.
– А я пока прикажу развернуться баллистам, – отсалютовал Императору Клавдий. – Проверим всебесцветность на крепость.
…Легионы деловито валили лес, копали рвы, окружая башню Восьмого Ордена двойным кольцом. Запершиеся там маги не отвечали, строение казалось пустым и мёртвым, в редких бойницах не промелькнуло ни единого огонька. Никто не появился и наверху, меж зубьев серокаменной короны – словно и не окружали твердыню всебесцветных многочисленные легионы.
Дану эти дни держались особняком, однако в первый же вечер после того, как армия достигла заветной башни, Седрик испросил у правителя Мельина аудиенции.
– Западня, повелитель людей, – без предисловий начал князь-маг. – Ловушка. Мышеловка, как вы говорите.
– Спасибо, я понял, – кивнул Император. – Не стоило трижды повторять одно и то же, даже если говоришь с человеком. Поверь, князь Дану, мы способны понимать куда быстрее и больше.
Седрик прикусил язык, молча ругая себя за оплошность. Они – твои союзники, как ни печально. Других нет, и ты сам вызвался идти в этот поход…
– Итак, западня? – Император скрестил руки на груди. – Очень хорошо. Ты имеешь представление, как она должна сработать, доблестный князь-маг?
Вождь Дану медленно покачал головой:
– Если б так, я пришёл бы к тебе, повелитель людей, с детальным планом этого капкана. Я просто чувствую, что он есть, и насторожён. Нельзя забывать о дольменах, окрестные леса просто напичканы ими. И ещё неким образом это связано с некромантией. Не удивлюсь, если Нергу потребны человеческие жертвоприношения в особо больших количествах.
Император молча кивнул. В словах Дану имелся свой резон.
– Спасибо тебе, благородный Седрик. Твоё предупреждение, надеюсь, спасёт не одну жизнь.
Князь-маг ответил коротким и резким кивком – наверное, поклониться человеку по-настоящему по-прежнему оставалось выше его сил.
– Он прав, – шепнула Сеамни, когда за Седриком сомкнулся тяжёлый полог походного шатра. – Капкан. Западня. Мышеловка. Потому-то они так спокойно и дали нам дойти до самой башни. И бароны требовались для того же – приманка. Чтобы волки ни в коем случае не повернули назад.
– Надеюсь, эти волки ещё вцепятся кому надо в глотку, – негромко заметил Император.
День, и два, и три протекли без всяких происшествий. Легионеры занимались привычным делом – как и всегда, осадив крепость, вокруг неё строили оборонительные линии, внутреннюю и внешнюю: опираясь на них, атака могла развиваться спокойно.
Нерг не подавал признаков жизни.
Клавдий приказал установить тяжёлые катапульты и требушеты, однако каменные ядра бессильно дробились о стены башни, не причиняя ей ни малейшего ущерба.
Как и следовало ожидать.
Проконсул предложил было бросить это дело, но воспротивилась Сежес. Мол, от ядер никакого толку лишь на первый взгляд, а на самом деле они заставляют аколитов Нерга поддерживать отражающие заклятья, попусту растрачивая силы.
Меж тем тревожные вести шли и с востока, и с запада. На закате вновь напирали оживившиеся твари Разлома, на восходе оправившиеся от страшного разгрома семандрийцы (небось не без помощи Радуги!) попытались сбить с рубежей оставленные там немногочисленные легионы. Оборону держали растянутые тонкой нитью вдоль речных рубежей Четырнадцатый, Шестнадцатый, Восемнадцатый, Девятнадцатый, Двадцатый, Двадцать первый и Двадцать второй – в большинстве новые, недавно набранные, о каких бывалые вояки говорили – «у них и орёл ещё не облупился». Из старых, заслуженных – на востоке Пенного Клинка медленно восстанавливался Седьмой легион, «волки», и его когорты, сохранившие лишь три сотни ветеранов, уже были почти готовы к бою.
Вдоль Суолле и под Лушоном вновь разгорелись жаркие схватки. Пока это ещё не настоящее наступление, уверяли Императора командиры легионов. Семандра прощупывает нашу оборону, ищет брешь для удара. И хотя таких сил, как раньше, восточным королевствам уже не собрать, угрозу они по-прежнему представляли немалую. На восток бежало множество пахарей и ремесленников из областей, ныне оказавшихся под козлоногими, заброшенные некогда края меж городами Сельме и Илдар оживали; особенно там, где опустели баронские замки. Пропустить туда жадных до крови и мщения семандрийцев – смерти подобно.
Всё, отпущенное ему время исчерпано, понимал Император. Надо покончить с Нергом. И затёртые слова «любой ценой», увы, как нельзя лучше отражали действительность.
Волшебников всегда губила самонадеянность. Радуге и в страшном сне не могло присниться, что какой-то простолюдин-самоучка или маг-ренегат придумает-таки средство, лишающее чародея способности творить заклятья. Без этого, понимал Император, он не добился бы и десятой доли успеха. Всё рассчитал патриарх Хеон, жаль, ошибся лишь в самой малости; впрочем, едва ли хитрый лигист остался бы в союзе с правителем Мельина – крысы ищут лишь собственной выгоды. А какая уж тут выгода, когда с одной стороны – Семандра, с другой – бароны вкупе с магами, а с третьей надвигаются твари Разлома, грозя похоронить всех, и врагов, и друзей, не делая меж ними различий.
 |
Что ж, не будем мешкать. Посмотрим, не обломает ли зубья о броню легионов хвалёный «капкан Нерга».
– Гвин?.. Гви-ин, мне страшно, Гвин…
– М-м? – Император просыпается мгновенно, сон слетает с век подобно ночному мотыльку, рука сама находит эфес.
Сеамни стоит на коленях, волосы распущены, руки молитвенно сжаты – ни дать ни взять, кающаяся грешница. Хотя, как иерархи Спасителя бежали на дальний юг, о Церкви в Мельине почти забыли; лишь не бросившие паству простые священники мелких храмов пытались, как могли, напоминать о вере.
– Они начнут сегодня, – медленно произносит Дану, едва разжимая губы. – Нерг устал ждать. Им нужна кровь, этим всебесцветным. Кровь, смывающая все краски с сути вещей. Серая кровь. Крысиная…
– У крыс она красная. Как и у нас.
– Серая кровь. Крысиная, – упрямо повторяет Дану.
Серая кровь. Серый туман. Живое марево, заполнившее Разлом.
…Туман, мокрый и холодный. Плещущийся волнами вокруг холма, где на вершине горят два алых пятна, рассечённые чёрным крест-накрест.
Сквозь мглу прорисовывается острая игла, вонзившаяся в далёкое небо, царапающая облака. Башня Нерга – всё в этом видении надело маски.
– Они начнут сегодня, – плывёт завораживающий шёпот.
– И ты начни! – С холма сквозь мглу протягивается твёрдая рука. Чёрная латная перчатка крепко стискивает белую, трещит и гнётся кость, брызжет в разные стороны мигом вскипающая кровь, однако Император даже рад этой боли – потому что так приходит освобождение.
Он теряет кровь, с кровью – уходит жизнь. Так пусть уж уйдёт так, чтобы от башни Нерга не осталось даже воспоминаний.
– Коня, Кер-Тинор!
Мы тоже начинаем.
Имперский лагерь не спал. Вернее, спали в нём только те, кому положено. Менялась прислуга возле требушетов, баллист и катапульт, в свой черёд несли стражу на частоколах отряды велитов, и белые, свежеошкуренные концы брёвен угрожающе целились в ночное небо.
Всё изменилось в единый миг, стоило Императору вскочить в седло, а Вольным – сомкнуть вокруг него ряды.
Сеамни тоже вспархивает на конскую спину и неожиданно завязывает себе глаза тёмным шарфом. Император удивлённо поднимает бровь, однако на слова у него уже не остаётся времени – прямо по лагерю, опрокидывая палатки и котлы на треногах, мчится верхами Сежес, сопровождаемая Баламутом, едва удерживающимся за спиной у чародейки.
– Начали! – вопит волшебница, не обращая внимания на легионеров из числа Серебряных Лат. – Начали они, повелитель!
– Не хватило терпения дождаться, пока мышь дёрнет за крючок?
– Какие мыши, какой крючок! Демоны, мой Император!
…Подножие башни Нерга скрывали клубы жирного, непроглядного дыма. Иссиня-чёрного, невозможного в природе. Казалось, там горит сама земля.
И, подобно тому, как из серой мглы Разлома возникали козлоногие, из аспидно-клубящегося мрака десяток за десятком выходили самые причудливые существа, какие только могло представить себе человеческое воображение.
Создание, вызванное адептами Бесформенного и окончательно добитое сейчас Сеамни, показалось бы по сравнению с ними истинным красавцем, образцом гармонии и изящества.
Прыгучие, на уродливых лягушачьих лапах, с длинными пастями, усеянными зубами в три ряда, – такие никогда не появятся сами по себе, только силой злобной, извращённой магии. Ползающие, с клубком щупалец на темени и крабьими клешнями. Огромные пауки со скорпионьими хвостами и жалами. Имелись и отдалённо напоминавшие людей – многорукие великаны о нескольких головах, словно сросшиеся телами.
– Это – ловушка? – нахмурился Император.
Атака, конечно, опасная. Но она в лучшем случае отбросит легионы
– Сежес!..
– У меня всё готово, мой Император. – Волшебница хищно усмехнулась. – Вот и права оказалась. Берегла-берегла… а сейчас пригодится.
Баламут только страдальчески покачал головой и осторожно придвинулся, словно готовясь в случае чего подхватить чародейку.
Скрюченные пальцы Сежес впились в гномий амулет, сквозь сжавшуюся ладонь пробивался яркий, режуще-белый свет. В руке стали видны жилы и даже кости; голова волшебницы запрокинулась, губы побелели, глаза закатились.
Баламут поспешил поддержать её, не то Сежес и вправду бы опрокинулась.
…Демоны не успели добраться до частокола, где уже приготовились к отпору легионеры. Наверное, чародейка «отзеркалила» чары, потому что вдоль всей линии имперских укреплений заклубился такой же дым, непроглядный и густой, только другого цвета – застарелой крови.
Из него такими же стройными рядами повалили такие же создания, что бросил на мельинскую армию Нерг. Столь же мерзкие и отвратительные. Не уступающие в кровожадности. И точно так же готовые сражаться до конца, не щадя живота своего.
Воины передовых когорт, уже готовые встретить вражий натиск, разразились восторженными воплями. Через головы «своих» демонов полетели арбалетные стрелы – во множестве.
Нерг не ответил ничем.
Тревога уже подняла на ноги всех в имперском лагере, выстраивались легионы, иные – лицом к башне, иные – спиной, на случай, если атака последует и с тыла.
С рёвом, визгом, воем и скрежетом две армии демонов сцепились.
А Сежес тихонько вздохнула и без чувств осела на руки к Баламуту.
Император, Сежес, Вольные, Клавдий и остальные, замерев, смотрели, как орда вышедших из ночного кошмара чудовищ рвёт друг друга на части, кромсает клешнями, давит щупальцами, вспарывает когтями животы и норовит задушить врага его собственными кишками. Ни та, ни другая стороны не могли взять верх, чёрно-красное кольцо то придвигалось ближе к башне всебесцветных, то вновь подавалось назад, к частоколам; нерассуждающие тупые твари терзали друг друга, и даже закалённым легионерам становилось дурно при виде вспоротых животов и порванных глоток.
Баламут и подручные Сежес хлопотали над лишившейся сознания волшебницей; гномий амулет помаленьку угасал. Пальцы чародейки его так и не отпустили.
– И это всё, на что ты способен, Нерг? – прорычал Клавдий.
Пространство между лагерем легионов и башней заполнилось растерзанными тушами. Иные демоны бросили драку, предавшись более приятному занятию – трупоедству. Правда, обжорам не повезло – другие, более свирепые твари походя растоптали занявшихся чревоугодием.
Последние двое, самые крупные и злобные, долго кружили по истоптанной и залитой дурнопахнущей кровью земле, цепляли друг друга то рогами, то клешнями, то когтями; пока наконец их обоих не охватила, верно, поистине слепая ярость – твари разом бросились друг на друга, вогнав кто куда весь набор смертоубийственных орудий. Два тела в конвульсиях повалились, подёргались несколько мгновений – и замерли уже навсегда.
Сежес всхлипнула и открыла глаза. Баламут всхлипнул в свою очередь, заключив чародейку в отнюдь не платонические объятия.
– Первый козырь мы побили, – хладнокровно заметил Клавдию Император. – Только, боюсь, это был вовсе не козырь. А так, проверка. Разведка боем.
– Стоило ли терять просто так столько могущественных слуг? – усомнился проконсул.
– Если сейчас последует второе пришествие демонов, то стоило. Сежес говорила, что призвать такую силищу она сможет только один раз.
Валявшиеся туши погибших демонов начали медленно тлеть. Башня Нерга стояла незыблемо, неколебимо, словно заправилам Всебесцветного Ордена гибель их нововызванной армии была совершенно безразлична.
– Заманивают, – с уверенностью бросил Император.
Надо атаковать. Правильной осадой твердыню всебесцветных не взять. Не подвести и подкоп – если припомнить слова Баламута, что башня возведена над уходящими невесть в какую глубину подземельями.
Император невольно взглянул на белую перчатку, сейчас испятнанную его собственной кровью.
Так чего же он медлит? Или просто не знает, хватит ли его крови, чтобы запалить неприступные каменные стены башни, о которые разбиваются даже гранитные ядра катапульт?
С его взглядом скрестился взор Сеамни.
«Даже и не думай!»
И – рука на её животе.
Что ж, яснее ясного.
Победи – и не умри. Эх, если бы…
Туман, холодный и мокрый. Огни окон на холме.
И чёрная длань, протянувшаяся сквозь гнилую хмарь.
Ты в ответе за всё, Император Мельина.
Ты отдаёшь свою кровь, чтобы жил твой мир. И какая разница, отдашь ли ты её всю или только девять десятых?
Дым рассеивается. Ну, Нерг, что теперь? Ход за нами, не правда ли?
Сежес уже сидела, бледная, и жадно глотала что-то из услужливо поднесённой Баламутом фляжки. Император разобрал слова гнома:
– Ну вот, я ж говорил, гномояд – он завсегда помогает, у меня-то он особо забористый, собственной перегонки, высшая очистка, как слеза, Царь-горой клянусь!..
 |
– Умгум… – Волшебница благодарно кивала. Гномояд она уже пила безо всякого смущения.
…А потом случилось то, что случилось и чего Император ожидал всё это время. Атака демонов, похоже, и впрямь была лишь демонстрацией, призванной отвлечь внимание имперцев от творящегося у них за спинами.
Прав был Седрик, говоря, что окрестные чащи изобилуют дольменами, запечатанными для всех, кроме аколитов Всебесцветного Ордена, входами не то в таинственные коридоры, протянувшиеся через весь Мельин, не то служившими порталами, сквозь которые могли перемещаться верховные маги Нерга.
И сейчас эти порталы открывались.
Взрывалась земля, вековые, намертво вросшие в неё глыбы подбрасывало на десятки саженей; иные раскалывались, другие вспыхивали, словно пуки соломы.
Из разверзшихся провалов, где кипела белёсая мгла, так напоминавшая пресловутый Разлом, выходили новые отряды.
Император уже видел их – там, далеко на юге, когда их с его Тайде едва не принесли в жертву непонятным силам. Безликие фигуры в просторных плащах с капюшонами, полностью скрывающими лица. Ног не видно, и казалось, что аколиты Нерга не ступают по земле, а плывут над нею. Змеиные движения, нечеловеческая гибкость – руки гнулись во все стороны. Им никто даже не пытался придать бóльшее сходство с человеком.
Затряслась и застонала земля. С треском валились деревья, аколиты Нерга не утруждали себя поисками троп, они прокладывали себе широкие просеки. Разбившись на семёрки, эти создания строились узкими клиньями, со всех сторон нацеливаясь на имперский лагерь.
Ожила и серая башня. Меж острых рогов венца заметались бледные росчерки молний, раздался громкий треск, словно там рвалась неподатливая мокрая мешковина.
– Сежес! – рявкнул Император, однако чародейка уже стояла на ногах. А рядом с ней – Сеамни Оэктаканн с плотно завязанными шарфом глазами.
– Дым! – выкрикнула чародейка; катапульты и требушеты швырнули к стенам и на вершину Всебесцветной башни дымящиеся тюки с заветным «сбором», подавляющим любого мага. Император помнил, что на аколитов Нерга это действует куда слабее, чем на простого чародея Радуги, и поэтому сейчас запасов не жалели. Велиты в свою очередь подожгли фитили, дымовые стрелы вонзались в землю перед наступающими адептами бесцветных; манипулы решительно сдвинули щиты и взялись за пилумы.
Нергианцы наступали в молчании. Дым явно мешал им, но правильные клинья, выбравшись на открытое пространство, со всех сторон нацелились на развернувшиеся им навстречу легионы.
На частоколах густо засели велиты, лучники и арбалетчики, со всех сторон в бестрепетно шагающих нергианцев летели болты и стрелы, однако большинство отскакивало в стороны, отшибаемое незримыми щитами. Большего успеха добивались те, кто одновременно выпускал и дымовые стрелы «со сбором», и боевые. Фигуры в плащах стали падать, хоть и редко и неохотно.
Когда до укреплений оставалось шагов сто и уже не одно тело в плаще осталось валяться на задымлённой земле, аколиты Нерга остановились. Дружно вскинули руки, словно пытаясь толкнуть вперёд нечто неподъёмное.
Напряглись, и…
Левая рука Императора вспыхнула болью от плеча до кончиков пальцев, словно облитая пылающим земляным маслом. Схватилась за горло и захрипела Сежес, и только Сеамни не шелохнулась – вытянулась в струнку, вскинула подбородок. Глаза Дану по-прежнему оставались завязанными.
Сминалась сухая осенняя трава, трещали кусты – от застывших аколитских клиньев к частоколам катились незримые ядра, круша и ломая всё на своём пути. Дым от сежесовского «сбора» на миг делал их видимыми – нечто серое и монолитное, тупая мощь, сжатая во всесокрушающий снаряд.
Гномы Баламута, числом не меньше полусотни, бросились к одной из катапульт, надрываясь, принялись разворачивать, отпихнув опешившую прислугу. И развернули-таки, и метнули сенный тюк (с грузом в середине, чтобы летело подальше), и даже ухитрились попасть точно перед одним из невидимых ядер. Посланное аколитами Нерга, оно влетело в успевший растечься сизый дым, по сделавшейся видимой поверхности побежали трещины; стремительный бег затормозился, ядро кое-как проползло ещё десятка три локтей и лопнуло, осыпав всё дождём вспыхнувших в воздухе осколков.
Другие снаряды достигли частоколов. Легионеры видели, куда ударит тот или иной, разбегались в стороны; и шары с лёгкостью, точно лучинки, ломали полутораобхватные брёвна, с таким трудом сваленные, приволоченные из чащи, поставленные на попа и вбитые в землю. Ломали – и катились дальше, превращая лагерь в сплошное месиво раздавленных палаток и прочего.
Где-то под каток угодили раненые и недужные. Они умирали молча, зачастую даже не успев крикнуть; не щадя себя, и люди, и гномы, и Дану бросались под невидимые колёса, в последний миг выхватывая кого успевали.
Кое-как выпрямилась Сежес, по-прежнему прижимая руки к горлу.
– Атакуй, мой Император, – только и прохрипела она. – Мне… здесь, кр-х-х-х, не справиться.
А передовые легионы уже невольно подались назад, имперская армия прижималась ближе к башне – ей, похоже, нипочём оказался и заветный сбор, не оправдавший возлагавшиеся на него надежды.
– Атакуй, Император! – заорал и Баламут. Гномы бросили возиться с катапультой, спеша выстроиться в боевой порядок.
– Тайде? – Вместо команды правитель Мельина повернулся к своей Дану.
– Сейчас, Гвин, – прошептала она в ответ. Безмятежно и спокойно, словно они двое плыли сейчас в узкой лодочке по залитой лунным блеском речной глади.
Сейчас, Гвин.
Она надеется на память Деревянного Меча? Заветное оружие дважды спасало её, что, осталась последняя возможность, как в сказке – три желания?
А следом за первой волной уже катились новые ядра. Те же, что пропахали лагерь, – взрывались невдалеке от самой башни Нерга, сыпали вокруг пылающим пеплом, но ближе к твердыне всебесцветных получилось нечто вроде спокойного островка, куда вольно или невольно сбивались сейчас резервные когорты второй линии.
Нерг даже не потрудился как следует скрыть свой замысел – настолько уверовал в неизбежность успеха.
Что видела Тайде завязанными глазами? В каких безднах блуждал взор бывшей Видящей народа Дану?
Рядом оказался Седрик, щегольской плащ перепачкан пылью и чужой кровью.
– Атакуй, повелитель людей. И аколитов, и саму башню. Иначе нас смелет тут в мелкую муку.
В этот момент Сеамни Оэктаканн, выгнувшись дугой, высоко вскинула руку – словно вонзая клинок тонкой ладони в набрякшее серое небо.
И – пошли взрываться шары. Один за другим, ещё в поле, разбрасывая не ожидавших подобного аколитов.
– Она это сделала! – услыхал Император потрясённое бормотание Седрика. Вежество не оставило князь-мага и здесь: он говорил на языке людей Мельина.
Сеамни пришлось подхватить, после того как она обессиленно стала заваливаться в седле – силы отданы все, без остатка.
Император коротко взглянул на Клавдия и быстро кивнул.
Завыли трубы. По щитам грянули мечи; и когорты, прямо через проломы в собственных частоколах, пошли на бесцветных. Торопились лучники, вновь потянулся дым от прикрученных к стрелам тлеющих мешочков с высушенными травами.
А Император, передав Сеамни на руки Вольным, в упор смотрел на серую башню.
Как победить? Где у них слабое место? Куда нацелить удар?
…Дождь из стрел, арбалетных болтов и пилумов заставил аколитов Нерга чуть податься назад. Чуть – но не более. Наконечники из закалённой стали лишь дробились и ломались, разбиваясь о воздвигнутые адептами всебесцветных щиты. Бесполезны оказались даже верные, как смерть, гладиусы.
Тогда, на холме, спасавшим Императора очень сильно повезло. Нергианцев захватили врасплох, те не успели подготовиться к отпору – не то что сейчас.
Напиравшие плотным строем манипулы давили, крепко сбив щиты. Легионеры дружно налегли левым плечом – и незримая броня всебесцветных не выдержала, аколиты подались назад. Сыграл свою роль и пресловутый дым; схватка несколько отодвинулась от разрушенных частоколов.
Но это ещё не победа. Что стоящему на бездонных подземельях Ордену гибель сотни-другой человекоорудий! В его арсеналах иного наверняка найдётся вдосталь.
Верх не берут ни те, ни эти.
Незнакомое сосущее чувство поднималось внутри, копилось, словно застоявшаяся кровь под высохшей коркой. Император думал, что вступит в дело, когда настанет поистине «последняя минута». Когда от полного поражения будет отделять лишь исчезающе тонкий волосок. Когда армия зависнет над бездной.
А бездны нет. Есть упрямое бодание. Сейчас Нерг подбросит своим подкреплений, легионы вновь подадутся назад. И тогда…
В одном месте когорта и впрямь подалась назад. Там сбились вместе сразу два клина нергианцев, оба уменьшившиеся числом, но вкупе аколитов оказался целый десяток. И незримое ядро вновь растолкнуло красные легионные щиты, колесо покатилось, давя и калеча разбегающихся людей.
Центурион попытался собрать своих, ударить сбоку и – очутился слишком близко от серой башни.
Под ногами у него раздалась земля, словно начала раскрываться жадная и ненасытная утроба. Разрез становился всё шире, с криками валились вниз легионеры, а обмершему Императору показалось, что на миг он обрёл способность видеть сквозь глину, песок и камень.
Там, внизу, крутились исполинские мельницы, приводимые в движение уныло бредущими вереницами мелких чернявых существ, отдалённо напоминающих Подгорное Племя. Дрожащие горловины, увенчанные широкими воронками, словно живые, алчно и торопливо подхватывали валящиеся сверху человеческие тела.
Раздавшиеся крики заставили побелеть даже Сежес.
А серая башня словно бы мигом сделалась ещё выше.
Остальные когорты поняли, что их ждёт, упёрлись насмерть, налегая на щиты всей тяжестью.
Всё ясно. Нерг станет давить так, пока в ловушке не окажется всё имперское войско. Спокойно, без лишнего надрыва. Буднично, подобно мясникам на бойне. Им некуда спешить. И нет нужды в «последних усилиях». Просто – давить, давить и давить, пока человеческие силы не иссякнут.
Император смотрел на серую башню.
И понимал, что наступает его час.
– Проконсул, мне пора. В ларце с василиском ты найдёшь все необходимые указы, равно как и печать. Стой! Ни слова, Клавдий. Командуй легионами. Раздави этих тварей. Сежес тебе поможет…
– Сежес пойдёт с повелителем. – Волшебница уже поднялась, бледная, но решительная.
– Седрик Алый не оставит союзника, – напыщенно заявил князь-маг Дану.
– И хорошо, что Сеамни без чувств, – негромко закончила чародейка.
– Да, – эхом откликнулся Император. – Ну конечно же, хорошо.
…С Клавдием они не стали прощаться. Проконсул всё понимал.
– Я клянусь, мой Император, что сберегу Сеамни и твоего сына, что бы ни случилось.
– Видящая народа Дану понесла от тебя, повелитель людей? – Седрик Алый на секунду замер, а затем благоговейно опустился на одно колено. – Я должен передать весть. Ты не понимаешь, как это важно, владыка Мельина…
– Что, небось опять какое-нибудь пророчество?
– Не стоит смеяться, правитель Империи. В видениях Illaienee Мудрой, великой Видящей народа Дану, предречено, что настанет день, когда в чреве Дану появится отпрыск человеческого семени. И это будет означать, что великая война окончена.
– Не все пророчества Илэйны сбылись, – сухо заметил Император. – Например, о получивших свободу Алмазном и Деревянном Мечах. Или о конце света.
– Всё верно, – торопливо кивнул князь-маг. – Но это в наших силах – придать пророчеству новую силу или же выступить против него. Это – за то, чтобы жить, а не о том, как умирать. Пусть Дану услышат. Пусть воспрянут духом. Для них это знак, что войне и впрямь пришёл конец.
Император кивнул и обратился к капитану Вольных:
– Кер-Тинор, оставайся. Твоя служба мне закончена. Она возобновится, когда я вернусь. Если же я не вернусь, служи моему сыну. Ты готов поклясться за себя и за своих Вольных, мой капитан?
– Готов. – Кер-Тинор, вслед за Седриком, преклонил колено.
– Тогда – за дело, – буднично произнёс Император. – Князь-маг, прошу тебя, не следуй за мной. Ты, Сежес, тоже. Вы оба понадобитесь тут. Помогите лишь открыть дорогу, а дальше…
– Мы готовы, повелитель людей. Скажи, что нужно сделать?
– Двери закрыты накрепко. Сежес, ты и твои ученики – сможете удержать меня хоть мгновение над теми мельницами?
– К-какими мельницами? – растерялась волшебница.
Некоторое время пришлось потратить на разъяснения.
– С-смогу, – наконец кивнула Сежес. – Но, повелитель…
– Не надо. Не надо ничего говорить. Князь-маг, ты и твои стрелки – как только откроется земля, бейте во всё, что движется. Покажите, что никто лучше вас не умеет обращаться с луками.
– Они узнают, что такое стрелы Дану! – гордо и высокомерно. Пусть. Наверное, им так легче.
Император последний раз проверил доспех, выдвинул и вновь вогнал меч обратно в ножны; и, не оборачиваясь, зашагал прямо к серой башне.
Как же, однако, это страшно.
Скручивается, извивается поселившийся в животе холодный червяк, и ничего с ним не сделаешь – только заставляй ноги передвигаться, только шагай. Останавливаться нельзя. Император нужен Нергу живым, и потому можно не опасаться арбалетной стрелы в упор, равно как и огнешара.
Император идёт. Его войско бьётся без него, выкрикивает команды Клавдий, стараясь, чтобы подчинённые не заметили дрожи в голосе. Смотрит вслед Императору Сежес, и это взгляд по-настоящему примирившегося с ним человека. Примирившегося, несмотря на всю пролитую кровь.
Император идёт. Вокруг поднимается уже знакомый туман, холодный и мокрый. Видна только сливающаяся с ним серая башня.
Ну вот, долгожданная дрожь под ногами. Всё, дороги назад нет, прощай, моя Тайде, прощай, любимая! И ты, мой сын, мой малыш, прощай тоже. Может, я и увижу вас ещё – а может, и нет. Но в любом случае вам нечего стыдиться своего мужа и отца.
Властно потянула вниз голодная пустота. В глазах – отблеск дымных факелов, сливающийся с зелёным отблеском громадных кристаллов, словно ножи пробивших плоть земли.
Император падает, но смертельный лёт в тот же миг обрывается, незримая петля подхватывает правителя Мельина под мышки, сильный рывок – и он зависает над обширным подземельем. Над головой сходятся земные пласты, однако заклятье Сежес ещё работает, медленно опуская Императора вниз.
Да, мельницы. Да, нескончаемые вереницы низких чернокожих карликов, угрюмо скачущих вприпрыжку по кругу, вращая исполинские зубчатые колёса. Подле жерновов валяются смятые в лепёшку шлемы и латы, щиты разбиты в щепки, честные гладиусы изломало и скрутило винтом.
Угрюмый и мрачный полусвет. Скрежещущие машины молотят шестернями, грохочут несмазанными передачами, крутятся «червяки», шлёпают ремни, перекинутые через шкивы; на первый взгляд ничего особенного, просто мастерская или большая мельница.
Вот только мелют здесь отнюдь не зерно.
Император ступил на пол подземелья. Негромко шлёпнула о камни сорвавшаяся капля крови; чёрные карлики-импы задёргались, зашипели, крутя безобразно-шишковатыми башками. Круглые жёлтые глаза сперва уставились на правителя Мельина, но затем, словно не найдя его занимательным, импы воззрились туда, где холодной плиты коснулась малая частица живительной влаги из человеческих жил.
Пяльтесь, пяльтесь, – зло подумал Император. Лодыжку каждого карлика охватывало массивное железное кольцо, от него тянулась цепь, скользившая по общей связке. Импов намертво приковали к мельницам.
В треске, скрежете и шлёпанье шаги правителя Мельина почти не слышны. Он идёт наугад по широкому проходу, как ему кажется – к стержню, к оси, нанизавшей на себя все каверны под башней Нерга. Император не сомневается – его присутствие замечено. Хозяева не замедлят устроить тёплую встречу.
Может, стоит их слегка поторопить?
Император выдернул меч, примерился. Оси, конечно, толстые, но выкованный гномами клинок способен разрубить и не такое.
Взмах. Облако искр, пронзительный крик рассечённого железа, скрежет рвущего металла и ломающихся зубьев. Чёрные импы, вереща, брызнули кто куда, насколько позволяли цепи: огромное колесо, словно сбившееся с пути закатное солнце, обрушилось вниз, круша и ломая тяги, шкивы вкупе с прочей механикой.
– Что, и это вас не расшевелит? – Император замахнулся вторично.
– Нет нужды портить наше имущество, – ядовито проговорил змеиный голос сзади.
Ну, конечно. Всебесцветные, как оказалось, обожают дешёвые театральные эффекты. Не так-то вы «погружены в познание», нергианцы.
Облачённая в просторную накидку-пелерину фигура парит над полом, руки скрещены на груди, капюшон, естественно, низко опущен.
– У вас, как я вижу, не принято показывать лиц. – Император сделал шаг, даже не потрудившись опустить клинок.
– Что нам ваши человеческие обряды? – сварливо отозвалась парящая фигура. – Я знал, что ты придёшь, правитель Мельина. Нерг хочет предложить тебе сделку. Очень выгодную, должен заметить.
– Всегда готов выслушать разумное предложение. – Император не остановился.
– Только не стоит тыкать в меня всякими острыми железками. Предупреждаю сразу – это бесполезно.
– Зачем же тогда предупреждать?
– Исключительно с целью сохранения твоего душевного равновесия, правитель людей Мельина, – ехидно заметила фигура.
– Ближе к делу, если возможно. – Слова Императора звенели льдом. – Там гибнут мои легионеры. Я хотел бы свести потери к возможно наименьшим.
– Всё очень просто. И уже излагалось тебе. Нерг закрывает Разлом и покидает Мельин. Империя остаётся один на один с козлоногими, но тут уж твои легионы должны справиться.
– Прекрасное, щедрое предложение, – усмехнулся Император. – Я б даже не торговался, если бы не ваша репутация, всебесцветный. Если б не ваш обман с обещанной помощью. Не спрашиваю, зачем вам это понадобилось, но…
– А я отвечу! Возьму, да и отвечу! – запальчиво бросил нергианец. – Нам требовались человеческие жизни. Чем больше, тем лучше. То, что ты видишь здесь, – фигура небрежно повела рукавом, Императору он показался пустым, – не единственный наш способ обретать и направлять силу.
– Ничего удивительного. Вы точно такие же, как безумные аколиты Бесформенного, – пожал плечами Император. – Вся ваша магия-шмагия – человеческие жертвы. Сила крови. Ну, смотри, у меня она течёт. Подходи и бери.
– Именно это мы и собирались сделать, – последовал ответ. – Но, по здравому размышлению, проделав соответствующие расчёты, решили предложить тебе следующее: ты добровольно приносишь себя в жертву…
Правитель Мельина коротко и зло рассмеялся:
– Придумай что-нибудь позабавнее, нергианец. На роль шута ты годишься не очень.
– Ещё нам нужны жизни Сежес и твоей Дану, – невозмутимо продолжал всебесцветный. – Тогда мы закроем Разлом. Высвободив ту силу, что ты и чародейка вынесли из пирамиды, и добавив память Деревянного Меча.
– Ага, – кивнул Император. – Прекрасный план. Вот только одна беда – я на слово Нерга больше не полагаюсь. Ты знаешь, бесцветный, я с радостью пожертвую собой ради Мельина, но только зная, что жертва моя не останется напрасной. Поэтому сперва вы закрываете Разлом – а потом я ваш. Как тебе такое предложение?
– Не пойдёт, – проскрипел нергианец. – Без жизненной эссенции вас троих мы ничего не сможем.
– Тогда сделки не будет. Тем более что ваш посланник уверял меня, будто бы Нерг не цепляется за физическое существование и в любой момент готов покинуть Мельин.
– Это так, – кивнула фигура. – Но ничего иного мы предложить не можем.
– И ты рассчитывал, что я соглашусь на столь нелепое предложение?
– Нет, – вдруг хихикнула фигура. – Я рассчитывал, что ты слишком поздно заметишь мою западню.
Чёрные импы кинулись со всех сторон, сверху кто-то набросил сеть. Верёвки затрещали под взмахом клинка, лезвие запело, рассекая чёрные тела; карлики падали, мокро шлёпаясь об пол; однако петли летели со всех сторон, не прошло и мига, как Император оказался спутан по рукам и ногам.
На полу остались шестеро зарубленных карликов.
Только б не усомнились… Наверное, следовало убить побольше.
– И всего-то? – неприкрыто удивился нергианец. – Лёгкая победа, Император людей. Теперь дело за малым. Осторожно устранить нарушающий баланс артефакт…
– Что ж, устраняй. – Правитель Мельина пожал плечами, насколько позволяли путы.
Нергианец сделал было знак чёрным импам, Императора подхватили, однако последние слова человека отчего-то заставили аколита насторожиться.
– Не пойму, – с оттенком любопытства проговорил адепт, – ты просто глуп и не понимаешь, что тебя ждёт? Ваша раса не способна преодолеть страх смерти. Вы лишь заглушаете его на краткое время, перед тем как совершить самоубийство.
– Считай, что я его не просто заглушил, а задушил вообще, всебесцветный.
– Гм. – Нергианец покачал головой. – Что ж, будет небезынтересно понаблюдать за окончанием твоего пути…
– Когда трагики в моём театре начинают выражаться таким слогом, простонародье забрасывает их тухлыми яйцами.
– Мы, к счастью, в несколько ином месте, – съязвил аколит. –
Чёрные импы засуетились вокруг Императора, подхватили его, поволокли куда-то по широкому проходу. Нергианец возглавлял процессию.
Зал с чудовищными мельницами остался позади, Императора вытащили на площадку лестницы; кожа на лице чувствовала движение воздуха, правитель Мельина кое-как повернул голову.
В глубины земли вонзалась отвесная шахта, заполненная слабым зеленоватым сиянием, словно тут светилась каждая из мельчайших частиц воздуха. Вдоль стены вилась спиральная лестница, винтом уходившая вниз. Повсюду – узкие и острые арки входов, иные открывались на лестницу, иные – прямо в провал, и не зря – на глазах Императора из арки прямо в пропасть шагнул нергианец в развевающемся плаще, медленно и плавно опустился вниз, скрывшись в другой арке, как две капли воды похожей на ту, откуда выплыл.
На необычную группу никто не обращал внимания, словно так и надо.
Не думать, что путь вниз – твой последний, что тебя заживо несут хоронить. Не вспоминать о Тайде, о том, кто сладко спит у неё в животе. Пусть уж лучше останется один туман. Он холоден, в нём нет движения и жизни, огни на холме пугающе чужды – однако сквозь липкую мглу тянется рука, закованная в чёрную сталь, надёжная и твёрдая. Рука друга, готового встать рядом и обнажить меч просто потому, что это – друг.
…Однако ж как глубоко мы спустились! Сколько осталось позади оборотов, спираль протянулась сквозь весь Мельин, и концы её, наверное, лежат далеко за его пределами. Есть ли дно у этой бездны, нет ли – Император не сомневался, что в конце пути его лично будет ждать покрытый засохшей кровью жертвенник. Все эти «Великие Ордена» стоят на одном-единственном: на убийстве, отъёме жизни, чужом страдании. Высшие вампиры, если можно так выразиться.
Одну такую он уже убил.
Вновь смыкается вокруг хладное море тумана, но теперь во мгле перед Императором не просто холм, где алым пялятся на тебя четырёхглазые окна; он чувствует, что в промозглой мгле горит живое пламя, потрескивают смолистые дрова, сосна щедро отдаёт вязкую кровь, чтобы жили те, кого сейчас согревает порождённое ею пламя.
Чёрная тень на холме, гордая осанка, разметавшийся багряный плащ. Правая рука протянута навстречу Императору, а в левой воин держит пушистую сосновую ветвь. Ощетинились зелёные иглы, набрякли шишки, полные семян, готовые раскрыться; ветвь сорвана, но не умирает, напротив, ей хорошо и покойно в могучей длани вечного воителя.
Её глодало алчное пламя. Она рассыпалась пеплом, трещала и корчилась в огне – но, коснувшись земли, вобрав в себя чужие смерти, жизни, отданные за других, ветвь возродилась. В глубокой изначальной тьме, таящейся в каждом комке вечно родящей земли.
Недаром ему, Императору, становилось легче, когда они по пути от Мельина проезжали звонкие сосновые боры.
Чёрный рыцарь протягивал правителю Мельина сосновую ветвь. Он не звал к себе – мол, твоё время ещё не настало.
Жди, человек. Ты горишь и падаешь, как та сосновая ветвь. Но за тебя там, наверху, бестрепетно умирают легионеры. Ты по капле отдаёшь собственную кровь и знаешь – настанет миг, когда она перестанет возобновляться.
Но течёт вода, вечная вода жизни, незримая, невесомая. Она пронзает плоть миров, для неё не преграды земля и камень, лёд и огонь. Она везде и всюду.
Обугленная сосновая ветвь может возродиться.
Император наяву видел два ключа, весело булькающих у корней молодой сосенки – не с неё ли взяли эту ветку?
Уходящая в глубину шахта под башней Нерга – какое это имеет значение, если в твоих жилах течёт та самая влага жизни, пронзающая каждую частицу тела так же, как незримая кровь магии дарует жизнь и движение всему сущему?
А те, кто пытается её запрудить, проиграют. Рано или поздно великая река прорвёт возведённые дамбы, сокрушит хитроумные водяные колёса, сорвёт шестерни с осей и обрушит сами стены уродливых мельниц.
…Он не заметил, что его уже никуда не несут, импы толпятся рядом, взвалив свою ношу на длинный каменный алтарь.
Жертвенник. Само собой. Ничего иного и ожидать не приходится.
Они достигли самого низа? Вокруг всё тот же зеленоватый свет, по окружности громадного купольного зала застыли кристаллы, словно обнажённые мечи цвета тёмного изумруда. Зал стремительно наполняется аколитами Нерга, безликие фигуры в плащах, отвратительная нелюдь, не орки, половинчики или тролли, даже не безмозглые вампиры или оборотни. Нелюдь, потому что состоит она из тех, кто отказался от своей человеческой сути. Кого заманили щедрыми посулами и кто продал собственное естество, превратившись в злейшего врага бывших сородичей.
Император застыл на жёстком ложе. Он знает, что ему предстоит, – и не страшится этого. Ничтожества, они и в самом деле верят, что страх смерти можно только «заглушить на миг», и то лишь, чтобы самому уйти из жизни. Они так боялись неведомого посмертия, что согласились на всё: на вечное заточение в тюрьме Нерга, на предательство собственной расы – и потому так торопятся расправиться с ним.
Император безмятежен. Всё будет хорошо. Сеамни родит ему сына. Клавдий, честный рубака Клавдий, сохранит для мальчишки Империю. А его, Императора, последний долг – закрыть Разлом.
Он уверен, что ключ ко всему – здесь, в этой бездне.
Почему? Откуда это взялось? Откуда пришло?
Они связаны с Разломом. Ведь сам Император живёт лишь потому, что проклятая пропасть поделилась с ним частью собственной силы. Невольно, сама того не желая. Но – поделилась. Пытаясь заманить в ловушку, жестоко обманулась.
Он, правитель Мельина, сделался частью всепожирающей бездны. В жилах струится чужая сила. И она чувствует нечто родственное совсем близко, узел сошедшихся путей и незримых рек; тот самый узел, что требуется разрубить, не тратя время на распутывание.
Разрубить, чтобы потом ни у кого не возникло соблазна завязать его снова.
В подземелье ощутим свежий и живой запах сосны.
Фигуры в капюшонах снуют, шуршат и скребутся, словно крысы в подполе. Император чувствует их страх – конечно, боятся они не правителя Мельина. К сожалению. Чего-то иного, донельзя мерзкого, отвратительного даже для всебесцветных.
Ну, чего тянете? Начинайте, у меня уже затекает спина.
Злое нетерпение. Губы жестоко изломало – я знаю, белая перчатка не подведёт. Главное – не упустить момент. Тот момент, когда моя грудь раскроется под взмахом жертвенного клинка. Не раньше и не позже. Я знаю это так же точно, как и перелётная птица, умеющая отыскать зимовку за тысячи лиг.
Но закутанные фигурки, умеющие парить над полом и не открывающие лиц, отчего-то не торопились. Вернее, торопились, но совсем в ином смысле – беспокойно шныряли туда-сюда. Жертвоприношение предполагает торжественность, а тут суета только усугублялась. У всебесцветных что-то пошло не так? Сежес сумела отразить колдовскую атаку и сама пошла в наступление, а за ней – и легионы Клавдия?
Не дай разгореться надежде, правитель Мельина, не дай укорениться постыдной жажде выжить. Ты здесь вовсе не для этого. Путь закончен, дорога упёрлась в крепостные ворота. Ты помнишь, как следует поступать с ними.
Да что ж вы медлите-то? Или решили помучить, сломить иссушающим жилы, словно вампирий укус, ожиданием? Вам требуется моё отчаяние? – не дождё-тесь. Это последнее оружие, оставшееся у меня, – если не считать белой перчатки, конечно.
Как следует вести себя обречённому, чтобы не вызвать подозрений? Выть, грозить, умолять или же просто тупо цепенеть?
Едва ли здешние хозяева не знают, что именно надето у Императора на левой руке. Конечно, знают – однако даже не попытались снять перчатку. Значит ли это, что нергианцы не могут так просто лишить правителя Мельина его последней надежды, надежды на столь же последний удар? Может, им нужны особые обряды, заклинания, ритуалы?..
Главное – не упустить момент, как заведённый твердил Император.
…Там, на холме, на одинокой вершине среди бесконечного туманного моря, могучий воин в алом плаще по-прежнему протягивал руку, пытливо вглядываясь во мглу, ожидая его, Императора, надеясь и веря.
Я не подведу тебя, поклялся правитель. Ни тебя, ни самого последнего пахаря в пределах моего мира.
А вокруг него всё носились нергианцы, словно муравьи в куче, задетой медведем. Как-то даже недостойно столь загадочного и таинственного Ордена; впрочем, тайны редко оказываются достойны собственной славы.
Что-то у них пошло не так. Даже совсем не так.
Император улыбается.
Грохот.
Он обрушивается разом, со всех сторон, словно подземелья Нерга стали обваливаться под тяжестью наступившей стопы неведомого исполина, словно в сердце земных недр разразилась внезапная гроза, осыпая молниями стены и тщась вырваться из каменной темницы.
Император хохочет.
Смех, живой и искренний, исходит из самого сердца.
Нашлась и на вас управа, бесцветно-безликие. Сежес пробилась-таки вниз, и сейчас она…
Но тогда я не смогу – не смогу исполнить задуманное – нет, она не должна, не может, это уже ни к чему!..
Рычание. Зелёный свет меркнет, грохот сменяется жалобными скрипами и скрежетами, словно оседают расколотые плиты, стирая в кровь – каменную пыль – неровные края разломов.
Однако твердыню Нерга крушит совсем не Сежес. Приближение чародейки Император почувствовал бы сквозь скалы, и лёд, и огонь. Это не она.
Но тогда кто же?!
…Кто бы это ни оказался, нергианцам он (она, оно) явно не по вкусу. Безликие визжат и разбегаются – вернее, разлетаются. Кто-то падает, верещит придавленным котёнком, другие спешно сбиваются спина к спине и плечо к плечу, подземелье гудит от свивающейся в тугую пружину магии; Император ощущает упругие толчки, словно где-то рядом ожил тяжёлый молот, приводимый в движение водяным колесом.
Вновь грохот. Косная материя не выдерживает столкновения двух начал. Вокруг алтаря начинают валиться куски свода, однако ни один не задевает Императора даже по касательной.
Нечто приближается, и оно настолько мерзко, гнусно и отвратительно, что в человеческом языке просто не находится правильных слов. Любое из них ограниченно, ибо создавалось, как ни крути, под голубым небом и на вольном ветру. Даже злые, слова отражают ночные звёзды, шёпот трепещущих ветвей – или рокот неистовых штормов. Даже малоприятные для человека змеи, пауки, крысы – лишь часть вечно изменчивой природы, где из великой стены не вырвешь, не вытащишь ни единого кирпича.
Даже мор, приносящий заколоченные дома, где воют оставленные умирать заболевшие – чтобы уберечь ещё здоровых, – даже он – часть сущего и такая же его часть, как небесная радуга, яркое солнце или вольнотекущая река.
Даже вполне мерзкий Нерг, предавший собственную расу, не настолько гадок и гнилостен.
А надвигалась поистине квинтэссенция всего, что ненавистно человеку, обречённому жить и умереть под неисчислимыми звёздами.
Но – не «великое», не «страшное». Врага можно уважать, даже ненавидя до зубовного скрежета и потемнения в глазах. Врага – но не
Император повернул голову. Чем бы ни оказалось надвигающееся нечто, оно имело форму, центр, средоточие.
Зелёные блики в ужасе носились по стенам, тяжко скрипел в предсмертной муке каменный свод; нергианцы, из самых храбрых, сомкнули кольцо вокруг алтаря, явно не собираясь расставаться с драгоценной добычей без боя.
«Прочь!»
Не голос, не рычание и даже не шипение. Не слово, не мыслеречь и не озарение. Нечто тупо давящее со всех сторон, колотящееся в костяные бока черепа; удары сливаются в ритм, ритм ходит кругом, круги обретают форму и смысл.
«Прочь!»
Нергианцы дрожат, но не сдаются. С лёгким шелестом, словно нетопыри, со всех концов подземной крепости слетается подмога; Император чувствует, как с хрустом рвётся сущее вокруг надвигающегося Нечто. Правитель Мельина не пытается понять заклятья всебесцветных – нет шансов, настолько они стремительны и сложны. Но противник безликих надвигается всё равно, пусть с некоторым трудом, но отбрасывая всё, на него нацеленное. Он – она, оно, всё вместе – ближе и ближе, пол содрогается, мягко, словно по нему ступает кошка – но весящая больше, чем весь Мельин вместе с катакомбами и дворцовой скалой.
Последних нергианцев расшвыривает, уносит, словно сухие листья осенним ветром; зелёное свечение почти угасает, держится еле-еле, и в его лучах Император видит…
Тайде. Сеамни Оэктаканн. Или нет – Агата. Рабыня Агата в руках господина Онфима, владельца бродячего цирка «Онфим и Онфим». А в глазах – безумный блеск Иммельсторна, Деревянного Меча, проклятия сотворившего зачарованный клинок народа Дану.
Император усмехается. Сеамни далеко. Она наверху, в полной безопасности – насколько это возможно, когда идёт битва, да ещё и с таким врагом, как Всебесцветный Орден. Очередной морок – уж сколько их было!..
Дану приближается, и сквозь каменный жертвенник пробиваются земные содрогания.
«Отдай!»
Привидение – или что это на самом деле – медленно поднимает правую руку; на ней – латная перчатка из белой кости неведомого зверя. Точный двойник той, что на левой у него, Императора.
– Возьми, – усмехается правитель Мельина, не сомневаясь, что существо прекрасно понимает каждое его слово. – Приди и возьми. Я связан, беспомощен. А ты сокрушил… сокрушила мощь всего Нерга. Чего же ты медлишь? Что тебя сдерживает?
– Вручённое в дар нельзя отобрать, – произносит призрак голосом Сеамни, и Император вздрагивает – сейчас различить подделку не смог бы даже он. – Только получить обратно. Нерг глуп, он брал у нас силу и надеялся обмануть. Они придумали этот трюк с перчатками, сумели их выковать, слив нашу мощь со своею. Отдай полученное, Император людей.
– Почему я должен это сделать?
Призрак содрогается, по родному лицу прокатывается судорога гримасы. Сквозь лик Сеамни проглядывает нечто, заставляющее Императора зажмуриться и заскрежетать зубами – смотреть в проглянувшие буркалы не смог бы никто.
Распад. Гниение. Истаивание.
Потоки нечистот. Подонки заживо распавшихся душ.
Чёрное, серое, зелёное.
«Нет иного».
– Почему? – возвышает голос Император. – Всемогущему нет нужды держаться за какие-то там перчатки.
«Нет иного!» – тупо повторяет призрак.
Приказ. Бессловесный, он слагается из тех же ритмов, что и первое, понятое правителем Мельина.
Стой. Почему я вообще воспринимаю это?!
Потому что ты, Император, теперь – часть Разлома. В твоих жилах – его кровь. Значит, хозяева расколовшей Мельин бездны могут тебе приказывать. Вернее, это они так думают.
Давление возрастает, кажется, череп сейчас лопнет, словно перезревшая груша. Тварь наваливается всем весом, тем самым, заставившим содрогаться скалистое основание Всебесцветной башни.
Да, иные артефакты оказываются сильнее создателей.
Кто-то когда-то, в давно забытых безднах времени, когда Нерг ещё не успел уйти от Радуги совсем далеко, – нашёл дорожку к иным силам, властвующим далеко за пределами Мельина. Нашёл дорожку – и соблазнился. Пропал. Кто именно, как его звали – неважно. Нерг устремился по спирали к новому могуществу – и неизбежной гибели. Кредиторы в один прекрасный день могли потребовать уплатить по векселям.
Но Императору нет никакого дела до основателей Нерга, ему безразлично, как именно те смогли вырваться в неведомые пространства, с кем в точности заключались альянсы и какую цену уплатили тогда всебесцветные. Истинные хозяева белой перчатки потребовали назад вручённый дар – их власть также небеспредельна, они вынуждены подчиняться неким законам, не в силах ниспровергнуть их даже всей мощью.
А призрак вновь оборачивается Сеамни, но на сей раз – Сеамни мёртвой, жутко изуродованной, словно её пытали перед тем, как прикончить. Вырваны ноздри, на щеках вырезаны садистски-аккуратные квадраты, сквозь них видна белизна зубов. Горло перерезано, кровь медленными струйками всё ещё стекает по шее и груди.
«Твоя судьба, – давит явившийся. – Ты – часть нас. Мы – часть тебя. Единое. Неразделимое. Ты жив лишь потому, что есть мы. Иголка нарушает равновесие весов, где на чашах – целые миры. Ты – иголка. Мы – стержень весов. Этот мир – наш. Посмотри и сам всё увидишь».
Император видит.
Видит дешёвую бутафорию смерти, наивную попытку напугать. Наделённые силами, управляющие мощью – до чего ж вы прямолинейны, как же вы упёрты в смертность человека, не видя и не понимая в нём ничего иного!
Да, мы смертны. Но наше право, высокое и несравненное – выбирать не только смерть, но и богов.
Серый туман рвётся, не выдерживая напора кованых лат с василиском на груди. Император грудью раздвигает неподатливую хмарь и только теперь видит, что мгла осталась позади, а перед ним – зелёный холм, и могучий воин в чёрном панцире спускается навстречу быстрым, решительным шагом.
Текущий по жилам яд, заменивший кровь, бессилен против человеческой воли. Но явившаяся в подземелья Нерга тварь об этом не подозревает. Она приближается; правитель Мельина скашивает глаза и видит остающиеся за призраком на полу кровавые отпечатки копыт.
Всё-таки козлоногий. Суть не скроешь, вырвется из-под любой личины.
– И что же ты сделаешь, если я ничего не отдам? – усмехается Император прямо в обезображенное лицо призрака.
«Тебе – ничего. Твоему миру – всё».
Яростная вспышка боли, череп словно наяву разлетается веером осколков.
Твоему миру – всё.
Он что, догадался – Императора людей не страшит смерть? Пытается купить чем-то иным?
«Ты уйдёшь отсюда. Мир станет Путём. Ляжет в основание. Но ты – уйдёшь».
Всё понятно. Правитель Мельина даже испытал нечто вроде разочарования. Нет, нагрянувшие хозяева Разлома по-прежнему не видят ничего, кроме страха смерти, по их мнению, держащего людей на коротком поводке.
Значит, станем торговаться.
Император вновь улыбнулся:
– Уйду отсюда? Что ж, хорошо. Уйти так уйти. Невелика цена за столь ценный артефакт, как эта перчатка. Но я уйду не один. Со мной также должны…
…Перечислял имена он нарочито долго, пока не охрип, и к концу даже призрак стал проявлять нетерпение.
«Принимается. Сейчас ты попадёшь на поверхность…»
– Зачем? Я отдам тебе твою перчатку прямо сейчас. – Император делает движение, словно и в самом деле собираясь сбросить с левой руки её костяное облачение.
Призрак издаёт сдавленный рык, сознание Императора едва не взрывается от нового натиска боли, но…
…оставив позади туман и мрак, правитель Мельина оказывается на зелёном склоне. Впереди ласково светятся окна, а совсем рядом – тот самый воин, алый плащ вьётся за плечами, и только тут Император, ещё не успев произнести ни слова, ощущает тот же свежий и крепкий порыв; ветер мчит над стылыми хлябями, над замершим оледенелым маревом, и человек с белой латной перчаткой на левой руке протягивает воителю правую.
Прямой и режущий взгляд чёрных глаз. Полуулыбка-полуусмешка.
– Ты долго шёл ко мне, мой Ученик.
– Так быстро, как только смог, – отвечает Император, глядя прямо в глаза собеседнику.
– Ты знаешь, что тебе предстоит?
О да, Император знает. В точности, не испытывая ни малейших сомнений.
– Тебе не требуется Зерно Судьбы, – произносит воин. – Я, Ракот, прозванный Восставшим, именовавшийся Владыкой Мрака, беру тебя в Ученики. Твое слово – мое слово. И моя кровь – твоя кровь. Действуй, Император Мельина! И пусть содрогнётся небо, увидев, на что способен человек!
Император совсем не удивляется слову «ученик». Словно к этому он шёл всю недлинную свою жизнь.
Ракот делает короткое движение, и сковывавший левую руку стальной браслет послушно раскрывается. Император видит гримасу боли, прокатившуюся по лицу Восставшего и…
…призрак совсем рядом. По стенам в ужасе мечутся зелёные блики, откуда-то набежала целая толпа нергианцев, однако они уже опоздали, безнадёжно и навсегда.
Скрюченные, привыкшие к вечно капающей с них крови пальцы левой руки распрямляются. Скрипят сочленения белой перчатки, раскрывшаяся ладонь сжимается вновь, мёртвой хваткой вцепляясь в надетое на правой «руке» призрака.
Два беззвучных вопля, слившиеся в один. Жутко обезображенная личина Сеамни исчезает, вместо неё…
Императора и его противника стремглав потащило вверх, правитель Мельина даже не заметил, как исчезли путы. Не то лопнули сами, не то он стряхнул их, словно невесомую паутину. Разламываясь, затрещали и без того надколотые своды подземного зала. Лопается сам алтарный камень, его размалывает в мелкую крошку, прокатившаяся под рушащимися арками волна опрокидывает кристаллы, пылающие нестерпимо-ярким зелёным светом.
Человек и тень, плоть и призрак помчались вверх, несомые разбушевавшимся штормом. Разлетались вдребезги перекрытия, обрушивались несущие балки и опорные колонны – вся громада Нерга задрожала, разваливаясь на куски, готовая низринуться водопадом прямо в ждущие этого подземелья.
А Император и его враг воспаряли высоко-высоко над миром, и правитель Мельина видел ясно очерченные границы доставшегося козлоногим – там вновь копошились скопившиеся полчища тварей. Пока они ещё не устремились вперёд, но этот миг не за горами, и тогда встретить бестий окажется нечем.
Есть только один выход. Безумный и страшный.
А тварь совсем близко, шипит и плюётся призрачной слюной, тянет на себя белую перчатку, не понимая, что две половинки одного артефакта спаяны сейчас намертво – их разнимет только смерть одного из противников.
От ногтей и кончиков пальцев вверх по жилам, мышцам и кости начинает распространяться холодное пламя. Белая перчатка словно впитывает в себя силу, щедро возвращая Императору некогда взятое у него. Под ними – Мельин, огромный мир, но его правитель не видит ни своей армии, ни противостоящих ей аколитов Нерга. Видит только огромное коричневое пятно, пятно гнили, расползшееся по лику земли. Не хватит никакого войска, никаких легионов, чтобы счистить эту грязь, никакой крови, чтобы её смыть.
Но даже сейчас, сцепившись с призраком, Император знает, что ему делать. Он не должен победить. Его дело – закрыть Разлом. Любым способом. И «вопроса цены» перед ним не стоит.
Нет больше башни Нерга, нет близких и битвы – остались лишь они с тенью и Разлом. Разлом да копошащиеся на огромных пространствах Империи козлоногие.
Ракот помог. Один раз. Дальше – ты сам.
А тварь шипит, притягивает всё ближе, норовя вобрать тебя в собственную зияющую пустоту, ибо кто же ещё эти – обобщённо – твари Разлома, если не пустота?
Император не ищет новообретённого наставника. Он знает – Ракот появится, когда нужно. Не раньше и не позже. А пока – человеческая воля поджигает кровь в собственных жилах, вбирает в себя холодное пламя и, не разжимая объятий, в свою очередь не даёт вырваться вражьей тени.
Близится миг для того самого «последнего удара».
Сеамни слабо ахнула и обмякла, повисая на железных руках Кер-Тинора.
Башня Нерга, неприступный бастион всебесцветных, взорвалась изнутри, каменные блоки разлетались, словно сухие листья под ветром, из развалин вырвался тёмный смерч, дохнуло сухим жаром, точно в глубине под каменными плитами запылали слои чёрного угля.
Сежес рванула шнурок гномьего амулета, тот вспыхнул, рассыпаясь пеплом, – напрасно, башня уже оседала, проваливаясь внутрь, проваливаясь в раскрывшиеся утробы подземелий; остановились, словно окаменев, аколиты Нерга, в полнейшем недоумении уставившись на катастрофу. Они не сопротивлялись, когда легионеры принялись деловито вязать взятых в кольцо адептов; вялые, безразличные, со враз опустевшими глазами, они тащились, словно пьяные, ничего не видя вокруг. У кого-то по щекам текли слёзы, кто-то поминутно падал, точно разучившись ходить.
Проконсул Клавдий на миг зажмурился. Глаза невыносимо щипало, грудь сжало, горло сдавило так, что воздух едва пробивался в лёгкие.
Повелитель ушёл истинно по-императорски. Нерга больше нет, а вот Разлом – остался ли Разлом?!
Но об этом проконсул подумает позже.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |