"Мгла" - читать интересную книгу автора (Барановская Юлия Александровна)

Глава 7

Прибывшие в вечер, когда я сама того не подозревая завлекла себя в силки, из которых не было спасения, виконты на поверку существами шумными и говорливыми, разом приковав к себе внимание всех присутствующих.

Смешливые и непоседливые, несмотря на почтенный возраст, они беспрестанно говорили, делились впечатлениями от поездки, жаловались на дороги, вспоминали славное военное прошло, то и дело припадая к собственным кубкам, провозглашая всё новые и новые тосты. Но как оказалось, были лишь первыми ласточками — предвестниками того безумия, что обрушилось на замок в последующие дни. Долгожданные гости прибывали, за какие-то сутки, нарушив уклад старого замка.

Благородные лорды и леди желали развлекаться, каждое мгновение, проведенное среди старых стен, которые, как мне казалось и сами стонали, измученные гулом, не смолкавшим ни днем ни ночью. В ожидании предстоящей охоты, они высыпали во внутренний дворик, затеяв игру в жмурки, целиком завладевшую их вниманием и позволившую мне сбежать незамеченной.

Шумные игрища вызывали во мне отторжение, а предстоящая охота — ужас. А потому я поспешила укрыться в библиотеке, с наслаждением вслушиваясь в тишину, нарушаемую такими знакомыми голосами, с азартом планировавшие целую военную операцию по предупреждению очередного похищения многострадальных штор, эпопея с которыми за эти дни достигла апогея.

Трое суток минувшие с момента первого похищения прошли в незаметной для остального замка борьбе между обезумевшим храмовником и лихими братьями, словно родовое знамя похищающими и возвращающими несчастный предмет интерьера. Дошло до того, что почтенный старец совершил ночную вылазку за бархатным трофеем, не подозревая, что за небезызвестной картиной притаились неугомонные лорды с шумом изгнавшие его из моих покоев.

Уже уставшая смущаться и напоминать, что их поведение недопустимо я, всю битву просидела в смежной комнате, страдальчески прислушиваясь к звукам, доносящимся из моей опочивальни. Я лишь от всей души сожалела, что со мной нет сестры — неизменной опоры и поддержки, бывшей со мной, сколько себя помню, исчезнувшей тогда, когда она была мне так нужна. Братья по-прежнему не желали посвящать в свои дела кого-либо кроме меня.

И я отчего-то не находила сил противиться их воле.

Я менялась. Ощущая это всем своим существом, я была отнюдь неуверенна, хороши ли такие изменения, но ничего не могла поделать. Казалось, что с памятной ночи, когда мне случилось подслушать разговор между родителями и кажущимися такими враждебными графами, лед, сковывающий мою душу пошел проталинами, открывая выстуженную, но живую почву, где уже расцветали робкие цветки первых, неведомых, а может, забытых чувств.

Я не знала, праведны ли они, но, как мне иногда казалось, их желал сам мир. Замок, погруженный в бесконечные встречи гостей и завершение последних приготовлений, существовал, словно отдельно от меня. Шумно приветствовали друг друга вновь прибывшие гости, метались слуги, подгоняемые сердитым голосом матери. Кажется, и от нее не укрылись творимые со мной метаморфозы, отчего-то совсем не порадовавшие её. В эти дни она сделалась невероятно строга и критична, и вскоре я сама принялась избегать наших встреч, отговариваясь то усталостью, то просто скрываясь в тайных нишах, заслышав её гневный голос.

Возможно, будь у меня чуть больше опыта, я смогла бы разглядеть за её поведением нечто большее, нежели простой страх пересудов. Но, увы! Куда больше в то время меня беспокоили появившиеся в моей жизни тайны.

Я не рассказывала родителям о том, что являлось мне в ночных кошмарах. Молчала и о тех странных, незапоминающихся снах, что не сохранялись в памяти, но оставляли тревогу и тоску — о чём-то неведомом, но потерянном.

О них знала лишь Элли… моя неугомонная сестренка, так и не догадалась, что у меня появились секреты от неё. Сестра не понимала, что происходит, а я не находила сил взглянуть в её глаза, вынуждая всё больше времени с молодыми дворянками,

невольно оставляя одну среди пестрой толпы, как один смотрящей на меня со странным предвкушением, заставляющим меня избегать благородного общества.

Мрачные предчувствия родились гораздо раньше осознания, вынуждая бежать к людям, вдруг ставшим единственной поддержкой в так быстро изменившемся мире. Оттого я старалась держаться ближе не к семье, но братьям. Иногда мне казалось, что я знала, что так случиться — потому ещё не знавшая графов я тянулась к ним, ища у них приют от внезапного одиночества, ещё до того, как мое незавидное положение стало столь очевидным…

Я пыталась защитить свою семью и людей, просивших моей помощи, но потеряла что-то очень важное, отдающее болью в груди ослабевающей лишь рядом с Заком и Светочем, любыми способами вовлекающими меня в свои авантюры. Братья всерьез вознамерились найти ключ от тайного хода, а я… куда сильнее любопытства был страх потерять последних существ, не отводящих глаза, повстречавшись со мной взглядом.

Иногда мне начинало казаться, что этот поиск — лишь игра, невесть зачем затеянная ими, а иногда — что за этой дверью и спрятано обещанное им сокровище. И тогда я беспокойно смотрела на веселящихся лордов, гадая, не оставят ли они меня, едва оно окажется в их руках?..

Прошло шесть дней с момента приезда храмовника. Всего шесть дней. Но за это время я потеряла почти всё, что было ценно для меня в этом мире. А в его причастности к злости матери и отчуждению сестры я не сомневалась: не потому ли кровожадные планы лордов вызвали незнакомое мне прежде чувство мрачного удовольствия, что кто-то доставит неприятности источнику моих бед, в эти дни старавшегося без нужды не покидать выделенные ему апартаменты, но и уезжать не спешившего.

Последний факт особенно раздражал графов, кровожадно обсуждавших возможность несчастного случая для одного служителя.

Несколько мгновений я прислушивалась к их пожеланиям, а затем, словно очнувшись ото сна, тряхнула головой, и произнесла, подходя к окну возле которого и расположились мои лорды:

— Может, стоит ему уступить? — Робко предложила я, нервно теребя изящный хлыст, имевшей несчастье попасть мне под руку в момент волнения.

— Никогда! Отстоять эти проклятущие шторы — дело чести! — Моментально вскинулся Зак, ничуть не удивившийся моему появлению. Лишь тряхнул рыжими волосами, собранными в забавный совсем короткий хвостик, перетянутый кокетливой изумрудной ленточкой. Лентой, как и дамой сердца Зак обзавелся накануне после прибытия лорда Эдьена, второго рыцаря его величества, похвалявшегося жемчужной нитью, подаренной её величеством.

Лениво наблюдавший за ним рыжий граф немедленно встрепенулся, и, прейдя в чрезвычайно приподнятое расположение духа, не мешкая, объявил меня своей дамой сердца, потребовав памятного дара, который бы напоминал о моем расположении к своему верному слуге. Расшалившегося лорда не смогли призвать к порядку ни грозные взгляды моей матери, ни тычки собственного брата, бросавшего на меня виновато-настороженные взгляды.

Не возымели действия и исполненные ненависти взгляды несчастного воителя, нервно сжимающего злополучную нитку.

Призвать к порядку расшалившегося графа удалось лишь после того, как раскрасневшаяся я со вздохом протянула ленту с правой косы, не жалея испорченной причёски, но храня трепетную надежду, что порывистый и увлекающийся рыжий лорд получит желанное и забудет. Однако Зак проявил несвойственное ему постоянство, не только не вернув мне ленту, но и подвязав ей собственные непокорные волос, вызывая крайнее недовольство моих родителей и тихие смешки — у меня. Прошедшие дни нисколько не охладили рыжего графа, всё так же носившего мой подарок, что отчего-то совсем не расстраивало меня, согревая среди подбирающегося к сердцу холоду, усиленным странным гнетущим чувством, крепнувшим день ото дня. Этим предчувствием ныне я рискнула поделиться с графами, прервав их сетования о том, что в нашем замке не знают, что такое железная дева, с которой не мешало бы познакомиться уже не их врагу.

Светоч с наслаждением подставлявший лицо солнечным лучам вздрогнул, опуская глаза, которые он, к моему безмерному удивлению ничуть не ослепленный солнцем, но ничего не сказал. В отличие от Зака, ответившего по новой привычке теребя края ленты:

— Быть может, всё дело в волнении. А может, в близости храмовника, умом ты понимаешь, что он мог на основе нашей дружбы высказать предположение о твоей связи с темными силами. И теперь барон и баронесса опасаются огласки, так же как и мы, скрывая истинную подоплёку от Элоизы… — Наставительно произнес он, сверкая темными глазами.

Ещё восьмицу назад я скрыла бы мысли, вызванные словами лорда, уверив что ничуть не волнуюсь, а его пояснения излишни и оскорбительны. Тогда мне и в голову не могло прийти, что я буду обращаться на «ты» к чужим людям, ставшим меньше чем за месяц из врагов едва ли не родными — последней преградой на пути одиночества…

То было восьмицу назад. А сейчас я могла не признать, что тоскую без них, не представляя, как переживу расставание. Невоспитанные, коварные, отпугивающие графы за пару тройку недель пребывания в нашем доме смогли привязать меня к себе так же крепко, как Элоиза за два прошедших года. А потому, не имея возможности поделиться с сестрой, я позволила себе тяжкий вздох и жалобу:

— Мне совестно перед Элли. И больно, что приходится ей врать, может, стоит рассказать ей…

— Нет! — Разом вскинулись братья, и, кажется, сами устыдились своей несдержанности, ибо, когда я подняла глаза от растрепанного края манускрипта, Светоч уже не смотрел на меня. Прятал взгляд и Зак, наконец вздохнувший, всё так же не поднимая глаз:

- Нет. Прости, но так будет лучше. И не беспокойся, думаю, что это задело её так уж сильно — девочке сейчас тяжело: первый бал, множество незнакомых людей, препорученных её заботам — тяжелая ноша и для более сильной девушки, чем Элоиза. Думаю, твоё молчание, если и замечено ей, то приписано волнению и усталости. Если хочешь, мы расскажем, но потом… Только подожди. — Ласково произнес он, осторожно оглаживая ленту большим пальцем. — Но знаешь, Вира, думаю, ей не стоит знать о наших прогулках — иначе придется раскрывать и причины нашего маленького обмана — тайны нашего рода открываются не всем, а Элоиза излишне инициативна и может… по живости характера великих бед. Не хотелось бы, чтобы ваши почтенные гости прознали, что вы принимаете отлученных или, что вас с ними связывает нечто большее, нежели простая вежливость…

— Я не боюсь этого! — Горячо уверила я, сжав прохладные пальцы графа в своих руках.

Больше всего я боялась, что графы не поверят мне, решат, что мне претит дружба с ними.

Но графы лишь рассмеялись, а Зак улыбнулся, осторожно целуя вспыхнувшую, как маков цвет меня в запястье.

— Мы знаем, — ласково произнес он, прижимая моя ладонь к своей груди — туда, где по бархатным кафтаном мерно билось его сердце. — Но лучше бы это было не так…

— Но это так! И я не боюсь. И Элоиза бы не испугалась! — Воскликнула я, и прошептала, опуская глаза: — Она никогда не простит меня…

Я думала, они рассердятся, но в голосе Зака не было и тени гнева:

— Всё будет хорошо! Верь нам, и все будет хорошо! Разве может быть иначе? — Неожиданно серьезно сказал он, показавшись вдруг много старше обычного. И добавил, в мгновение ока, сбрасывая маску кого-то очень древнего, проступившую было сквозь черты молодого мужчины: — Да и как можно не желать счастья своей даме сердца? Верно, Светоч?

А тот лишь улыбнулся, и произнес, впервые за время разговора поднимая глаза на меня: — Естественно. Но раз уж этот рыжий мерзавец посмел раньше объявить Вас дамой своего сердца, то, думаю, не вызывает сомнений, кто поведет вас в первом танце этого вечера! — Заявление беловолосого завело меня в тупик, зато было мгновенно понято Заком.

— Как вы бессовестны, дорогой брат! — Возмутился он, вновь затеребив ленту. — Но так и быть, я уступаю Вам право первого танца, при условии, что два последующих будут принадлежать мне. Право слово, когда спутница, так хороша, как моя, мою мятежную душу посещает непобедимое желание вызвать мерзавца с коим я должен делить внимание моей блистательной госпожи на дуэль, и будь это хоть моя собственная тень — немедля убить её, дабы никто не смел отнимать и самой малой части внимания, предназначенного мне. — Заявил он, и серьезно спросил, обернувшись ко мне: — Ну так что, Элли, пусть поживет ещё или, прикажете призвать к барьеру?

— К…конечно нет, Зак… — Запинаясь, выдохнула я, с тоской представляя недовольство матери. — Я с удовольствием приму оба ваших приглашения. Только не называй меня Элли. — Смущенно добавила я, вздрагивая от восторженного рева, донесшегося со двора. Затем, осторожно высвободила руку и подошла к окну, выглядывая на улицу через плечо устроившегося на подоконнике Светоча: — я - Вира. А Элли — она. — Кивнула я на веселящуюся сестренку, окруженную пестрой стайкой юных аристократок, нетерпеливо ожидавших когда атласная лента будет повязана на глаза лорда Эдьена, чьи светлые волосы и голубые глаза, успели вскружить ни одну голову.

Зак лишь недовольно фыркнул, явно имея своё мнение на этот счёт, а Светоч, наконец, вмешался в разговор, подняв взгляд от очередной хартии, изучаемой им в попытке найти ключ. На потемневшей от времени коже проступали очертания уже знакомого нам волка, грозную фигуру которого опоясывала затейливая надпись.

…» Путь к Святыне в пасти Греха…» — Смогла разобрать я, растерянно подняв глаза на хмурящегося беловолосого: — И что это значит?..

— Понятия не имею. Скажу только, что согласно этой рукописи, ключ состоит из двух элементов: металлической оправы и драгоценного сокровища — скорее всего, подразумевается некий камень. Последний был подарен предку барона около семи столетий назад императором Обитусом — последним представителем династии де Мортис… Он хранился как великий дар, а около двух сотен лет назад был использован, как активизирующее устройство — «приводящее в действие» — уже привычно подсказал изучающий документ Зак. — для того самого замка…

Я же лишь вздохнула. Мои удивительные друзья щедро баловали меня древними преданиями и легендами, не рассказывая лишь о том, что за сокровище ищут они в стенах моего дома. Мой, взбудораженный историями о кладах и магических предметах разум, выдвигал все новые и новые предположения, видимо, очень далекие от истины, ибо графы каждый раз смеялись, и говорили, что эту тайну я должна разгадать сама, позволяя мой фантазии уносить меня в далекие дали…

— Значит, нам нужно найти безделушку и железку активизирующую её? — Весело ухмыльнулся Зак, прерывая мои думы.

— Скорее, наоборот. Сперва железку, а потом уже камешек. — Вздохнул Светоч. — Но где её искать, и что за пасть греха имеется в виду — ума не приложу… Подобные надписи — загадки для посвященных. Им достаточно всего лишь услышать — и эти слова обретут смысл, который не увидит никто посторонний, даже если попортит все глаза, рассматривая сии строки. Потому и не нарисовали ключ — лишь замок, как подтверждение правильности пути.

— Это так сложно… — Поделилась я, с сомнением глядя на едва ли не светящихся от предвкушения братьев.

— Но в этом и вся прелесть, моя прекрасная леди! — Бархатно рассмеялся Светоч, и предложил, предлагая мне правую, затянутую в белоснежную перчатку руку: — А сейчас, полагаю, нам лучше присоединиться к вашим гостям — кажется наконец-то пикер[6] появился?

Как не прискорбно было это сознавать, но Светоч оказался прав — пикер в самом деле появился. Более того, к моменту нашего появления на улице, он уже переговорил с распорядителем и тот как раз садился на своего коня — спокойного с виду вороного хантера[7]. Тоже делали те немногие, что еще не были в седле.

Светоч с Заком мгновенно отыскали своих коней, без видимого труда даже не вскочив, взлетев, на их спины. От более подходящих для охоты лошадей они отказались, уверив, что их собственные звери достаточно выносливы, да и им будет спокойнее управлять знакомыми животными. Я была лишена и такой милости.

Для охоты мне была отдана молодая четырехлетняя кобыла, не понравившаяся мне с первого взгляда.

Элоиза восторженно восхваляла родительский подарок, а я с нарастающей паникой наблюдала, как ходят мышцы под блестящей шкурой. Лошадь была сильна. Лошадь была вынослива. Но с каким бы удовольствием я забралась бы в крытую повозку, предназначенную для дам преклонного возраста!

К сожалению, родители проявили несвойственную им жестокость, категорично настояв на моем участии в охоте, едва не завершившейся столь же печально, как и предшествующая ей…

Охота была в разгаре. Где-то впереди мчалась, преследуемая собаками лисица, уводя за собой разгоряченных лордов и леди, чей лоск и блеск на время сменились лихорадочным возбуждением, оказавшимся чуждым нервно теребящей поводья мне.

Возможно, когда-то эта забава приносила мне удовольствие, и я испытывала азарт, подобный тому, что вел вперед благородное общество…

Сейчас же было недоумение и страх перед животным, на спине которого я оказалась волей злых родителей.

Лошадь злилась, сердито дергая лобастой головой, нетерпеливо пританцовывала, всхрапывала, беспокойно охаживая бока гладко вычесанным хвостом, стремясь присоединиться к своим сородичам, уже мчащимся вперед — туда, где задыхалась от быстрого бега несчастная лисица, и захлебывались лаем своры гончих и борзых.

Я же лишь туже натягивала поводья, заставляя возвращаться к шагу.

Кобыла сердито фыркала, беспокойно прядая ушами, но подчинялась моим дрожащим рукам, неторопливо бредя по истоптанной молодой траве, явственно осознавая, как неуютно чувствует себя её всадница, нервно оглядывающаяся по сторонам.

Вдалеке раздались обиженно-сконфуженным взвизги псов, кажется, потерявших свою добычу.

— Спасибо тебе, Богиня! — С чувством произнесла я… а в следующий миг под ноги моей кобыле, метнулась грязно-рыжая тень, опрометью перебежавшая нам дорогу и скрывшаяся в перелеске, не обращая внимания ни на вставшую на дыбы кобылу, ни на меня, в тщетной попытке перенести свой вес вперед, заставляя тем самым встать на оторвавшиеся от земли ноги с отчаянным писком припавшую к лошадиной шее.

Кобыла подчинилась, но уже в следующий миг, подчиняясь каким-то своим, лошадиным мыслям перешла на рысь, устремившись в лес, следом за запоздало узнанной мной лисой.

— Тпру! — Отчаянно провыла я, натягивая поводья, но животное уже не подчинялось, унося меня все дальше от знакомых троп.

Молодой, нежно-зеленый перелесок сменился стволами вековых сосен, пушистые лапы качались над головой, цепляясь за растрепанные волосы, стихли человеческие голоса и лай обманутых собак, а кобыла все бежала вперед, невесть как лавируя меж стволов.

Я уже не тянула поводья, вспомнив поучения Элоизы — ждала, когда животное успокоится. А та все бежала вперед, не обращая внимания на хлещущие по нежной морде ветки.

Спас меня бурелом, словно по волшебству выросший на моем пути. Обомшелые стволы поваленных бурей деревьев, ветви, обвитые зелеными путами молодого вьюна, невесть как оказавшегося в непролазной чаще, окружали нас с трех сторон, словно отделяя человеческие владения от земель лесных хозяев.

Старые служанки рассказывали, что за такими лесными крепостными стенами начинаются владения древних духов, жестоких, как и мир, породивший их…

Говорили, что в незапамятные времена им повелевала сама богиня, по ночам спуская на нечестивцев и душегубов. Рассказывали о целых поселениях разрушенных ими по её воле. Но с тех пор прошли века, и слуги её одичали, превратившись в обычных зверей.

Так говорила мать, услышавшая однажды, как Элоиза рассказывает мне истории о древних временах. А старая нянька, лишь поджала потрескавшиеся губы, да покачала головой — она свято верила, что духи — неизменны и лишь затаились, ожидая возвращение своей хозяйки.

Она умерла на рассвете полгода назад — тихо и спокойно. Прилегла на ночь, заботливо свернув цветастый платочек, да так и не проснулась…

А её слова, произносимые тихим, бесцветным голосом вдруг пробудились в моей памяти, и торопливо соскочившая с лошадиной спины я, нервно оглядывалась, словно наяву видя, как оживают тени, таящиеся во мраке чащи и с жадностью тянуться ко мне и нервно оглядывающейся кобыле.

И лес словно чувствовал мой страх, наполняясь звуками. Скрипел валежник, стонали старые стволы — даже свет померк в этом странном месте, куда привезла меня тяжело дышащая кобыла, охарактеризованная родителями как спокойная и ласковая.

К сожалению, ей, видимо, было неведомо мнение собственных хозяев, а потому дурное животное, словно уловило мои мысли, затрясло головой, зафыркало, попятилось было назад, но поняв тщетность своих попыток, и вовсе попыталось вновь встать на дыбы. Однако на этот раз попытка саботажа была пресечена на корню, повисшей на влажной голове мной, зашипевшей на явно испуганную кобылу:

— Тише глупая, тише! Тпру! Ты же спокойная и ласковая, вот и веди себя… — Журила я пытавшуюся высвободиться животину, пока мое внимание не привлек тихий треск ломающихся сучков, доносящийся откуда-то из-за моей спины. Увлеченная оглаживанием горячей, мокрой от пота шеи, я неловко оглянулась через плечо, не прекращая успокаивать фыркавшее и пританцовывающее животное.

Словно в страшной сказке взгляд моих глаз пробежал по серым лапам, на миг, будто запутался в рыже-серой густой шерсти широкой груди, пока не остановился на любопытной морде, так похожей на собачью… с которой карими звездами сияли хищные, совсем не собачьи глаза.

— Волк… — Невесть зачем и кому, обреченно объявила я, судорожно вцепившись в повод. Отчаянно взвизгнула, подтверждая правоту моих слов кобыла, а в следующий миг на погруженную в сумрак полянку ворвались два недовольно фыркающих зверя, кажущиеся такими же яркими, как и их хозяева, в мгновение ока спрыгнувшие на покрытую ковром опавших сосновых иголок землю и устремившиеся ко мне.

— Вира! — Испуганно воскликнул Светоч, в считанные секунды оказавшийся рядом. Я же лишь всхлипнула, чувствуя его горячие пальцы на собственных плечах, заглядывая в тревожные, невозможно синие глаза и боясь поверить, что мои мучения закончены.

Сейчас Светоч действительно напоминал солнечный луч, ворвавшийся в темное царство.

Беловолосый граф тяжело дышал, иссиня-черная лента стягивающая его волосы пропала, видимо, оброненная во время скачки, в то время как моя собственная, отданная Заку ленточка мелькала перед глазами все время пока рыжий граф разжимал мои пальцы, завладевая поводьями, плеснув вышитыми краями, когда он отводил в сторону, жалобно заржавшую кобылу.

Отчего-то именно вид такой знакомой и простой полоски ткани произвел на меня самое сильное впечатление, заставив зарыдать, наконец поверив, что я уже ни одна, что мои графы пришли, не бросили.

Всхлипывая, я уткнулась лицом в грудь обомлевшего Светоча, выплескивая страх, от безумной скачки и внезапного одиночества, через слезы:

— Лиса… Там… а она как побежит, а я… Волк… — Бессвязно лепетала я, однако нерешительно обнявший меня Светоч, кажется понял, и зашептал, прижимая к себе:

— Тише, тише… Мы здесь, мы рядом, ты не одна. Ты никогда больше не будешь одна, слышишь? — Пытался он успокоить меня. Слез было неожиданно много. Давно закончились все слова, а они все лились нескончаемым потоком, мгновенно впитываясь в беленый лён рубашки беловолосого лорда. Но тот не делал попыток отстраниться, словно и не смущала его такая двойственная ситуация. Мое поведение было недопустимым для леди. Но сейчас мне было неважно чужое порицание или негодование родителей — лишь теплые ладони и ласковый голос, вырывающий из объятий пережитого ужаса…

И я плакала, неловко обнимая ставшего вдруг таким родным мужчину, сбивчиво рассказывая и о страшных историях, и о глупой охоте, и о жестоких родителях, а тот только молчал, опустив голову на мое правое плечо, щекоча шею тяжелым горячим дыханием…

Конец этой гротескной идиллии положил Зак.

— Смотрите! — Восторженно воскликнул он, заставив меня вздрогнуть. — Смотрите же!

— Опять волк? — Не открывая глаз, спросил Светоч, осторожно перебирая мои рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Какой волк? — Возмутился его брат. — Цветочек. Да смотрите же!

Всё еще всхлипывающая я обернулась, с удивлением обнаружив, что там, где сидел серый хищник и в самом деле раскрыл лепестки к небу первый, невесть почему распустившийся раньше отведенного ему срока вьюнок.

— Красивый, — только и сказала я, разглядывая освещенный пробившимся сквозь непроглядную зелень крон лучом цветок, невольно отстраняясь от тихо вздохнувшего Светоча, чей рыжий родственник бесцеремонно объявил, протягивая ярко-алый носовой

платок:

— Вира, больше не плач. У тебя нос красный и глаза, как у зайца-беляка.

Слова эти подействовали, словно ушат холодной воды: вздрогнув, я быстро отвернулась, торопливо вытирая мокрые щеки и приглаживая растрепанные волосы. А за моей спиной вздохнул Светоч:

— Вечно ты, братец… Шут непризнанный.

— Кто-то же должен быть рыжим, — непонятно парировал Зак, и сказал, подходя к смущенной мне:

— Посмотри на этот цветок, Вира. Он так похож на тебя — маленький, хрупкий и невероятно смелый, прорывающийся сквозь мраки пустоту своего мира. Он тянется к солнцу, хотя и не является его продолжением, но зная, что жизнь без солнца для него — невозможна… — Задумчиво говорил он, осторожно отводя с моего лица, занавесившие его пряди.

Я же молча смотрела на рыжего графа растерянными, щиплющими от слез глазами. Зак был шутом, балагуром и весельчаком. Он не мог быть серьезным, вдумчивым… Но временами, когда ему казалось, что его никто не видит, сквозь вечную усмешку проступало что-то древнее, чему не было места в сложившемся образе….

А тот, будто услышав мои мысли, расплылся в доброй, широкой улыбке невероятно красившей его загорелое лицо, и спросил, строго грозя мне указательным пальцем:

— Кстати, дорогая, а зачем ты к границе-то поскакала?