"Чувство отвоеванной свободы. Сборник" - читать интересную книгу автора

И все же на пятый день газеты взорвались заголовками! Меня называли пере-бежчиком, невозвращенцем и так далее. А я сидел как проклятый и ждал ответа из Москвы. Хоть какого-нибудь. Хоть положительного, хоть отрицательного. И в это время умирает Черненко, и Генеральным секретарем ЦК КПСС становится Горба-чев. Я решился на крайнюю меру и написал ему письмо. К счастью, оно дошло. За день до того, как истек срок разрешенного пребывания в Великобритании, я полу-чил разрешение остаться на один год.
- Скажите, неужели с вами не пыталось связаться советское посольство?
- Советское посольство требовало от английской стороны немедленного свида-ния. Но я настолько был напуган, что боялся встречаться. Однако англичанин, под-держивавший с нами связь (к тому времени мы жили под Лондоном), уговорил нас встретиться с представителями посольства, обещая полную защиту. Мне же каза-лось, что нас схватят и в мешках вывезут в Москву. Встреча состоялась в конторе адвоката моего продюсера. В сопровождении двух машин мы подъехали к офису.
На углу около дома стояла еще одна машина, в которой явно сидели представите-ли секретных служб. Кроме того, по улице прогуливалось очень много подозрительных влюбленных парочек. Не прошло и нескольких минут, как в контору вошли два сотрудника посольства. Один из них - атташе по культуре, другой - первый секретарь. Они старались не смотреть на меня и вели себя очень агрессивно. Я поздоровался, англичанин включил магнитофон. В комнате находились адвокат, представитель МИДа и переводчик, который, как оказалось, совершенно не понимал, о чем мы говорим. После мне пришлось все заново переводить с русского на английский.
- Видите, у английских секретных служб тоже проколы бывают.
- Первым начал атташе по культуре. «Что, лавры Горовица покоя не дают?» Я, стараясь сдерживаться, отвечаю, что русская школа теряет свой авторитет, что я бы хотел развиться до мирового уровня.
- А это правда,- что русская школа теряет авторитет?
- Раньше, в 60-х, когда за рубежом появлялся русский, залы были набиты бит-ком. Сегодня же все концертные далы, все абонементы забиты русскими фамилия-ми. Гаврилов ты или Иванов, на тебя никто не пойдет, если твои пластинки, твой уровень неизвестны. Примерно то же самое я сказал и тогда. Не знаю, удовлетворил ли мой ответ посольских работников. По крайней мере отпали обвинения, что нас опоили. После встречи мы с Наташей вышли из укрытия и поселились на маленькой улице.
- Как отреагировали ваши родители?
- Это была катастрофа. Наташины родители настаивали на немедленном приез-де Наташи. Они писали, что ребенок без мамы скучает.

37
И в какой-то момент Наташа не выдержала и стала собираться. Но я порвал ее авиационный билет. Мы отвечали на все письма, просили понять.
Началась наша новая жизнь. Мы полетели в США. Это было очень важно, пото-му что без Америки большую карьеру не сделать. Знаете, как в музыкальном бизне-се. Европа смотрит на Америку, Америка – на Европу. Европа - на Японию. Япония - на всех остальных. Если за год не объехать золотой треугольник, в музыкальном мире возникают сомнения, все ли у тебя в порядке. Кроме того, Америка сильна ор-кестрами. Правда, они сейчас банкротятся один за другим. Как выйдет Америка из этого кризиса, покажет только время. Еще нужно появляться в таких газетах, как «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», и раза два как минимум выступать в «Кар-неги-холл». Таковы правила международного музыкального бизнеса.
Мое первое выступление должно было состояться в «Карнеги-холл». Один из известнейших пианистов отменил огромный тур, который расхватывался всеми пи-анистами. Мне, к счастью, перепало изрядное количество концертов, поскольку мое имя помнили и американцы хотели со мной познакомиться. Не обошлось, конечно, без приключений. Заложив часы, я нанял автомобиль, на котором благополучно заблудился и уехал в другой штат. Пришлось гнать всю дорогу, чтобы, не опоздать на выступление. Можете себе представить, в каком состоянии я вышел на сцену. Не знаю, как я играл, но под конец выступления зрители встали.
- Кто организовал вставание?
- Не знаю, но это очень приятно. Хочется еще лучше сыграть.
- Вы давали интервью газетам?
- Нет, ни одного.
- Но ведь газеты продолжали о вас писать?
- Газеты достаточно быстро успокоились, потому что я сразу же опроверг их высказывания. Правда, никто не хотел идти на попятную, и появились следующие сообщения: несмотря на то что Гаврилову разрешено остаться в Англии, это все равно прелюдия к политическому убежищу.
После выступления в Нью-Йорке я улетел в Сан-Франциско и только там узнал, что собрал хорошие рецензии. После Сан-Франциско мы вернулись в Лондон. Ната-ше надо было ехать в Москву. К тому времени я присмотрел квартирку, подписал контракт с фирмой ЕМИ и начал вникать в тонкости бизнеса. Вы не поверите, но я чувствовал себя другим человеком. Даже приступы прекратились. Последний раз тряхнуло в США. Не знаю даже, как передать мое ощущение. Наверное, это было чувство отвоеванной свободы.

38

Наташа улетела в Москву. Я начал ремонт квартиры. После того как у меня был опыт в строительстве дома, это было довольно легко.
- Вы что, умеете строгать, пилить, стены красить?
- Это не проблема.
- А шкафы построить?
- Ну, это элементарно Сварка намного труднее. Особенно, чтобы пузыриков не было. Самое трудное - варить нержавейку. Я, когда бойлерную делал, намучился Не удивляйтесь, среди музыкантов очень много рукастых людей. Ростропович мог тоже все. Кстати, дворники на автомобиле придумал Гофман - великий пианист. Наше племя далеко не белоручки.
Я с упоением делал ремонт. Наташа должна была приехать через десять дней, на мой день рождения. Звоню в Москву в очередной раз и слышу, что-то не то. Наташа говорит, что все нормально, но в то же время сообщает, что приехать вовремя не может. Оказалось, ее держали в качестве заложницы, напугав, что если она хоть одно слово скажет, то будет хуже. До сих пор не могу понять, зачем им это было нужно. Создавалось такое впечатление, что система продолжала делать все, чтобы вырвать из меня какое-то антисоветское заявление. Противоборство продолжалось бесконечно. Причем, я думаю, на очень низком уровне и просто ради перестраховки. Снова начались переговоры. На этот раз вмешался ее отец. В конце концов Наташу выпустили, связав жесткими обещаниями приехать через строго определенное время.
Но дата была просто невыполнима. Конечно, она нервничала. А тут еще я получил приглашение из Израиля, и она перепугалась до смерти. Но я мечтал увидеть Израиль. Во-первых, там прекрасные оркестры, а-во-вторых, там хорошая публика.
- А Наташа разве антисемитка?
- Нет. Просто у Советского Союза с Израилем нет дипломатических отношений. Она боялась тогда всего. Если я сбрасывал гипсовую кожуру с 18 лет, то ей пришлось это сделать быстрее. Мы все-таки поехали.
Вы не можете себе представить ощущение, когда стоишь над Гефсиманским садом и любуешься панорамой Иерусалима, городом, на который когда-то смотрел Иисус.
- Вы разве верующий?
- Это сложный вопрос. Конечно, я верующий. Я верю в высшие силы, в разум. Но во мне существуют как бы два человека. Один верит, другой все подвергает сомнению. Так я и живу в постоянной борьбе диалектических противоположнос-тей. Я спрашиваю себя, почему на земле так много несправедливости, и не всегда, нахожу ответ. Через год мы приехали в Москву на концерт. Нет, страшно не было. Наверное, я перестал бояться.

39

- У меня такое ощущение, что вы себя уговариваете.
- Вы знаете, хуже, чем было, быть не могло. Болезни были. Страх смерти все время возникал. Ситуация в Союзе очень сложная. На Западе пришлось несладко. Поверьте, из того положения, в котором я оказался, выстроить профессиональную карьеру было непросто. Помимо этого, меня окружала очень жесткая западная жизнь, в которой я с трудом ориентировался.
- Позвольте, но сейчас только и слышишь, как о Западе говорят, словно о рае земном.
- Да ерунда все это. Примитивный и очень советский взгляд. Советские люди думают, что достаточно выехать за границу, а там просто рай начинается. То ли это воздействие нашей пропаганды, то ли обратный эффект, не знаю. Почти для всех советских людей жизнь за рубежом - фантасмагория. Они ни черта не понимают. Почти все русские чудовищно адаптируются. Во-первых, они не могут сбросить с себя советскую кожу, продолжают толкаться вместе, не порывают со своим кругом, говорят по-русски, плохо осваивают язык. Если это люди известные, то они каприз-ничают, как привыкли капризничать у нас. Они требуют к себе особого внимания. У многих жесточайшее разочарование, полная уверенность, что их не поняли. Не найдя себя, многие сходят на нет. Скатываются в преступность.
- А как быть с рассказами о домах, машинах?
- Наши эмигранты, даже если они очень тяжело живут, не признаются. Срабаты-вает самолюбие.
- Врожденная русская черта?
- Я думаю, что да. Поразительное эмоциональное восприятие своей собственной судьбы. Русские с повышенным, болезненным интересом рассматривают свою персональную жизнь. Они не могут включиться в жизнь общества, в которое переезжают. У всех советских есть твердое убеждение, что можно наработать определенную сумму, после которой можно ничего не делать. Меня даже сейчас в Москве спрашивают музыканты: «Ну, как тебе, уже хватит? Ну ты можешь ни фига не делать?» Если ты заработал миллион, то тебе нужно заниматься этим миллионом, иначе его потеряешь. Наверное, сказочное представление о западной жизни - это порождение нашего иждивенчества. Больших иждивенцев в мире, наверное, нет. Я когда смотрю «Добрый вечер, Москва!», просто свирепею. Все орут, чтобы им что-нибудь дали. Протекает крыша, кричат «дай», вместо того чтобы поставить кусок шифера.
Иждивенчество такое, что просто диву даешься. Вселенское нищенство, причем с претензиями. В чем причина? Не знаю. Может быть, из-за рабства или потому, что сковывалась инициатива. Но так или иначе по таким же принципам наши начина-ют жить на Западе и жестоко страдают. Кончают, естественно, плохо. Скатываются в пьянство, живут в нищете. На пособие еврейской общины можно купить две раз-