"Сократ и мы. Разные очерки на одну и ту же тему" - читать интересную книгу автора (Толстых Валентин Иванович)

Оказывается, нужно было потерять все:
дом, детей, семью, здоровье, стать беззащитным перед смертью, как
затравленный зверь, нужно было, чтобы сознание погрузилось во тьму и
проснулось утром вместе с солнцем; нужно было, чтобы я лежал, бессильный,
в поту и во мне уже ничего не было, кроме благодарной радости - жить,
жить... - все это нужно было, чтобы я вдруг понял... Я часто говорил, что
зло - это отсутствие просвещения и что все в жизни можно исследовать
разумом. Это не так.
Я понял в тюрьме то, что не смог додумать...
Любовь... Любить всех. Понять, что другой - это ты... И любить его...
Если есть в тебе это, тогда разум сможет подсказать истину... И я никогда
не был счастлив так, как в тот миг, когда почувствовал эту любовь в себе.
И оттого мне так хочется жить сейчас. И немало из того, что я утверждал
прежде, перестало мне казаться сейчас истиной..."
Как будто это говорит уже не Сократ, а будущий христианин, на место
знания поставивший веру и провозгласивший примат нравственности. Или,
иначе, устами Сократа говорит современный автор, художник, которому
известны многочисленные факты послесократовской истории, позволяющие
увидеть, какие сложные и конфликтные взаимоотношения возникнут между
знанием и нравственностью, заставляя мучиться над их разрешением по сей
день. Не следует ли в этом случае, даже учитывая право художника на
домысел и вымысел, упрекнуть его в "охристианивании" Сократа, в "насилии"
над исторической правдой? Сделать это не позволяют следующие
соображения.
Претензии христианства на понятие добра сильно преувеличены, и не
религии принадлежит приоритет в утверждении его значимости и ценности.
Нельзя не согласиться с Л. Фейербахом, настаивавшим на том, что идею добра
философия исторически, задолго до христианской эры, включила в круг своего
рассмотрения, сделав это вполне самостоятельно и собственными средствами
[Фейербах Л. История философии. В 3-х т. М., 1967, т. 2, с. 261.].
Выдвинув на первый план не "отдельное", а "всеобщее" сознание, Сократ
понимает его как сознание истинного и доброго в единстве (будущих христиан
подобный "союз" не устраивал, а потому и не интересовал).
Если не путать сократовское понимание разума с мнимым рационализмом,
апеллирующим к модной "научности" и подменяющим разум рассудочностью, что
стало ныне распространенным явлением, внутренняя, кровная связь разума и
добра в его философии очевидна. Связь эта настолько крепкая и органичная,
что разум действительно "сможет подсказать истину"
только тогда, когда он опирается на добро.
Иное дело - разум, который настолько оторвался от своего естественного
союзника пли партнера, что состояние "самовозвышающего обмана"
рассматривает как признак собственного всесилия и всемогущества. Такому
разуму добро, разумеется, ничего уже не "подскажет".
Сократовское понимание разума вполне согласуется с марксовым
определением его как той универсальной независимости мысли, "которая
относится ко всякой вещи так, как того требует сущность самой вещи" [Маркс
К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 7.]. И стало быть, сила разума заключена не
в сознании (тем более - не во "мнениях"), а в объективной всеобщности,
следовать которой и значит быть разумным.
Понятый так разум становится у Сократа универсальным принципом