"Сократ и мы. Разные очерки на одну и ту же тему" - читать интересную книгу автора (Толстых Валентин Иванович)

почувствовал его жизненную несостоятельность в современных ему условиях,
когда "сама жизнь в такой степени исказила естественность человеческих
отношений, что сделала невозможным и естественный ход диалога, беседы
между двумя людьми. Сократ, попавший в XVIII век, должен был бы без конца
расшаркиваться перед своим собеседником аристократом, должен был бы с
подобострастием перечислять его титулы и т. д." [Шефтсбери А. Эстетические
опыты. М., 1975, с. 503 (комментарии).].
Сократ далек от того, чтобы предоставленную ему социальную привилегию
на умственный труд воспринять как право мыслить за других, и как характер
не имеет ничего общего с образом интеллектуала элитарного склада,
возникшего гораздо позднее. Он положил начало традиции, характеризующей
классическую философию в целом: лучшие образцы последней есть драгоценный
опыт напряженного поиска истины, где нельзя обойтись без спора или, по
крайней мере, диалога, без стремления завоевать на свою сторону читателя.
И если современный человек понимает, что Платон, Руссо или Лейбниц нужны
ему не только как "источники информации", находит в трудах классиков
импульс для собственных раздумий, то традиция эта жива и сегодня,
продолжает делать доброе дело.
(Тем более странным, заметим в скобках, показалось нам суждение,
согласно которому для "классики" характерна "монологическая форма
умственной деятельности" и, будучи "по преимуществу мышлением за другого",
классическая философия, да и вся культура, якобы насквозь пропитанные
"просветительскими и миссионерскими иллюзиями", могли рассчитывать лишь на
"сострадательную активность массовой аудитории". В этом смысле "классике",
оказывается, противостоит "современность", то есть современная западная
литература, где "предполагаемый потребитель произведения принимается в
значении соавтора, сотворца, многое строится в расчете на его встречную
интуицию, сама смысловая композиция продукта духовного труда подчиняется
требованиям "открытого диалога" [Философия в современном мире. Философия и
наука. М., 1972, с. 59.]. Нет, к "современности" ото никак нельзя отнести.
Достаточно вспомнить, как нынешние философы-позитивисты настойчивы и
категоричны в отстаивании, часто даже в навязывании читателю своих
моднейших концепций. Вот если на место "современности" поставить имя
Канта, то характеристика была бы более справедливой.
И так же, как нет оснований принять Канта в качестве эталона
современного философского мышления, никак не подвести под "монологическую
форму умственной деятельности" ни сплошные диалоги сочинений Платона, ни
"Диалоги" Дж. Бруно, ни "Диалог о двух главнейших системах мира..."
Галилея, ни радищевское "О человеке, его смертности и бессмертии",
построенное на принципе сознательного противопоставления двух трактовок -
материалистической и идеалистической, ни "Разговор Д'Аламбера с Дидро" и
"Племянник Рамо" Дидро, ни Шеллинга с присущим его уму "состоянием
брожения" [Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 41, с. 223.], ни споры Н. Г.
Чернышевского с "проницательным читателем" в "Что делать?"
и гегелевской эстетикой в диссертации. То, что классическая,
домарксистская и немарксистская, философия не могла "изменить мир",
конечно, верно, но в стремлении и способности "объяснять мир" никто из
марксистов ей не отказывал.)
Потребность в диалоге как способе проверки самой жизни и своей
способности ее ощутить во всей полноте - это и проблема формирования