"Современная русская литература: 1950 - 1990-е годы. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений" - читать интересную книгу автора (Авторы: Н.Л.Лейдерман и М.Н.Липовецкий.)

но он не понимает, почему надо при этом отказываться от сострадания к
лишившимся крова членам семьи поджигателя. И тогда, по логике колхозных
"революционеров", уже сам Чаузов признан врагом и выслан с семьей "за
болото"*24.

Большой резонанс вызвала повесть Бориса Можаева (1923 - 1996) "Из
жизни Федора Кузькина" ("Живой") (1966). Герой повести - это самый что ни
на есть "простой советский человек", в меру простодушный и в меру лукавый.
Простодушие его в том, что он истово принимает те социалистические мифы, о
которых слышит по радио и читает в газетах. И, что называется, старается
руководствоваться ими в практической жизни. Но все его попытки действовать
в соответствии с официально провозглашаемыми лозунгами (про равенство, про
власть трудящихся, про права простого труженика и т. п. ) приводят к
острейшим противоречиям с "реальным социализмом" - с косным государственным
механизмом в самом конкретном (колхозном, сельсоветовском) обличье и его
меднолобыми слугами местного разлива. А лукавство Кузькина выражается в
том, что он ведет свою тяжбу с властью по-скоморошьи, каждый раз изобретая
веселые, карнавальные формы демонстрации государственной дури и абсурда. В
его устах деревенский "потребсоюз" превращается в "потрёпсоюз", а истории
про выверты колхозных начальников (вроде той, когда они дружка дружке
пробивали высокие оклады) оборачиваются самыми что ни на есть пошехонскими
сказками. Он артист, умеющий целую сцену разыграть. Вот как, например,
звучит защитное слово Кузькина на суде, где за то, что он засадил картошкой
свой старый огород, его обвиняют в "самовольном захвате колхозной земли":

Товарищи граждане! В нашей Советской Конституции записано: владеть
землей имеем право, но паразиты никогда. И в песне, в "Интернационале" об
этом поется. Спрашивается: кто я такой? Здесь выступал прокурор и назвал
меня тунеядцем, вроде паразита, значит. Я землю пахал, Советскую власть
строил, воевал на фронте. - Фомич как бы нечаянно провел культей по
медалям, что они глухо звякнули. - Инвалидом остался. . . Всю жизнь на
своих галчат спину гну, кормлю их. <. . . > Выходит, я не паразит-тунеядец?

Но в этой артистически сыгранной сцене комизм сливается с трагизмом. И
вся жизнь Кузькина такова. Да, он - живой! Он из любого тупика, куда
загоняют его властные дуроломы, вывернется. Но чего же ему это все стоит -
ведь все на жилах, на непосильном напряге, на муках. И не видно конца и
края этому противоборству. . .
Но проблему "простого советского человека" стали осложнять не только
несовпадения между идеалом и обстоятельствами. Сам идеал оказался не
таким-то уж идеальным, ибо чем глубже, по логике собственного развития,
вникало художественное сознание внутрь характера "простого советского
человека", стремясь получить ответы на вопрос о секретах цельности, тем
больше возникало вопросов. . .
При взгляде "изнутри" довольно быстро стал терять кредит вызывавший
прочную симпатию в 1960-е годы так называемый "простой парень", тот, что
любит и умеет работать, что на "ты" с суровым морем, обрывистыми скалами,
глухой тайгою, что живет, не утруждая себя головоломными проблемами,
полностью доверяется душевному порыву и нередко именно поэтому имеет
репутацию человека, с которым не страшно идти в разведку. Вглядываясь в