"Современная русская литература: 1950 - 1990-е годы. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений" - читать интересную книгу автора (Авторы: Н.Л.Лейдерман и М.Н.Липовецкий.)

чрезвычайности. Скрыл мужик своего сына от мобилизации в крестьянскую
армию, значит, пошел против революции - казнить. Появилось подозрение, что
Мещеряков слишком мягок, жертв боится, - убрать. Во всяких проявлениях
гуманности, уважения к человеку, жалости он видит только одно: утрату
революционности. Важно подчеркнуть, что этот маленький сталин рожден
народной массой, он - плоть от ее плоти. В этом смысле Залыгин вступил в
противоречие с теми авторами, в основном из круга "деревенщиков", которые в
своих романах о коллективизации разрабатывали и внедряли в общественное
сознание представление о чужеродности тоталитарных новаций крестьянскому
миру. По Залыгину, Брусенков воплощает тоталитарную версию народовластия
как одну из мощных тенденций народного же сознания.
Но тоталитарностью не исчерпывается потенциал народного сознания.
Альтернативную тенденцию Залыгин воплотил в характере Ефрема Мещерякова -
командира партизанской армии. На фоне фанатического аскетизма Брусенкова в
Мещерякове необыкновенно сильно бьющее через край жизнелюбие. Он из "тех
людей, которые любят жизнь вопреки всем ее невзгодам, умеют ценить выпавшее
им счастье существовать на земле"*21. Мещеряков из тех самородков, чью
природную одаренность высветила революция, пробудив к творчеству. Его любят
за то, что он "радостный", но и сам он буквально расцветает среди "густого
народа", переживая настоящее чувство радости от задушевного разговора с
людьми. Уважение Ефрема к людям сказывается даже в простодушном желании
выглядеть в глазах мужиков попривлекательней (вот и решай - снять или не
снять шапку, когда речь говоришь, чтоб "лысинку" не заметили), а тут еще
голос подводит: "тоненький, ребячий". Мещеряков и воюет ради этих людей.
Ему в принципе чужда теория жертвенности, проповедуемая Брусенковым. Для
него смысл революции - в жизни, а не погибели человеческой. Когда
максималистка Тася Черненко спрашивает его: "Понадобится тебе ради верной
победы бросить всех людей на верную смерть - бросишь?" - Мещеряков твердо
отвечает: "Какая же это будет верная победа? Я отступлю. Буду ждать победы
для живых. Не для мертвых. И пусть народ губит враг народа, а не друг ему".
Тем тяжелее ему решиться на "арару", на "слезную стенку" из баб,
стариков, детишек, которую в критической ситуации пришлось пустить в бой.
Впервые заплакал тогда Ефрем, "дико взвыл", в бессилии срывал шапку с
головы, швырял оземь. Ведь "за что и за кого война? За ребятишек она, за
ихнюю жизнь и свободу. . . " А теперь надо этих ребятишек смертельному
риску подвергать. И все-таки "надоть", как говорил маленький старикашка,
поведший "арару" на колчаковские пулеметы. Это была уже не только его,
главнокомандующего, воля, но и воля народа, частицей которого всегда ощущал
себя Ефрем. И в этом его нравственное оправдание и его счастье.
Через характер Мещерякова, полемизируя с тоталитарным радикализмом
Брусенкова, Залыгин создает "осветленный" образ революции - такой, какой
она могла бы быть. Этот образ во многом утопичен и строится по контрасту с
общеизвестной историей революции, в которой жертвенность была возведена в
норму, а Мещеряковы были вытеснены Брусенковыми. Вместе с тем такой
идеализированный образ революции был создан по всем правилам реалистической
убедительности - желаемое представало как действительное, должное как
сущее. И такая гуманистическая "подчистка" истории в известной степени
служила укреплению авторитета официальной идеологии.

3. Трансформации "положительного героя"