"Девочка на холме" - читать интересную книгу автора (Кузнецова Ольга)

Глава шестая. За секунду до войны

Закрыв глаза и стараясь не дышать, я надеялась, что все пройдет как можно быстрее. Пожалуйста, я не могу больше ждать.

Прошедшие несколько минут казались бесконечными часами. Я с горькой усмешкой вспоминала о том, как еще совсем недавно думала, что самое долгое ожидание — это ожидание сытного завтрака. Какие глупости. Боже, как вообще можно было быть такой глупой?!

Ничего не происходило, меня как будто засосало в какую-то временную яму, из которой было невозможно выбраться, в которой каждое мгновение было похоже на предыдущее. Я слышала похожее на дикий ураган тяжелое дыхание, чувствовала, как тело все сильнее сковывает холод, исходящий от эльфийского тела. Он, что, и вправду был изо льда, а не просто казался таковым?

Неужели, я сошла с ума? Неужели, это все происходит со мной, а не с кем-то другим?

Когда не дышать более стало уже практически невозможно, я резко выдохнула и открыла глаза. В это же мгновение стальная хватка ослабла, и я, стуча зубами и чувствуя, как тело пробирает дикая дрожь, попыталась сесть на траву. Ребра ужасно болели. Наверное, незнакомец слишком сильно на них надавил. Перестарался, черт бы его побрал.

Я посмотрела на стоящее в нескольких футах от меня существо. Эльф глядел в мою сторону с любопытством, слегка склонив голову набок, но мое больное воображение почему-то стремительно дорисовывало это прекрасное лицо до другого — искаженного злобой, с острыми, как свежезаточенные ножи, зубами. Мне было страшно. Так страшно, что я уже не чувствовала своего тела, не могла допустить в своей голове никакой лишней мысли, точно он мог меня услышать, узнать, о чем я думаю. Он был похож на хищного зверя. Скорее всего, на волка, но с человеческим лицом. Хотя нет. Это лицо трудно было назвать человеческим: аквамариновые пустые глаза, будто сделанные из стекла, белые тонкие брови и кожа, которая после того, как я повнимательней присмотрелась, оказалась вовсе не белой — цвета топленого молока. Все тело незнакомца покрывали крохотные острые снежинки, причудливые и узорчатые, больше похожие на полупрозрачные паутинки. Вот почему мне казалось, что эльф сделан из снега.

Больше всего я боялась, что эльф не поймет меня. Вдруг он говорит на каком-то не знакомом мне языке — как я тогда объясню ему, что не хочу причинить ему вреда? Да и даже если мне это удастся, позволит ли он мне уйти с холма после того, как я видела его?

Живой свидетель — плохой свидетель. Мертвый свидетель — хороший свидетель. Мертвый свидетель будет молчать.

В горле встал сухой горький ком, в ушах стучала кровь, и более я ничего не слышала: ни шума проносящегося мимо ветра, ни скрипа разбушевавшихся качелей. Мне как маленькому ребенку хотелось только одного — поскорей попасть домой, забиться с головой под одеяло и больше никогда не вспоминать о произошедшем. Забыть, как страшный сон.

Давай, Джини, давай, придумай хоть что-нибудь, уговаривала я себя, но от этого только больше начинала волноваться. Все это больше походило на какую-то странную сказку. Нет, не так. Я попала в страшную сказку, где каждый встречный, будь он животное или человек, пытается тебя убить.

Некоторое время я убеждала себя, что сплю, но я не была настолько глупой, чтобы наконец не понять, что все, что происходит, происходит на самом деле. В моей реальности.

Это не могло быть даже розыгрышем: все выглядело слишком по-настоящему, слишком реален был этот эльф с кожей, покрытой мириадами крохотных снежинок, слишком серьезен был дядя, когда говорил о Шварце. Нет, в Мак-Марри определенно происходит что-то не то. Возможно, это место просто аномально. Западная окраина мира — так почему бы тут не произойти чему-нибудь похожему на это?

Или, может, мир, о котором я знаю, вовсе не весь существующий мир? Есть ли что-то, что скрывается от человеческих глаз?

— Я предупреждал тебя, чтобы ты не ходила на холм, — внезапно заговорил эльф. Серебристая пыльца на его щеках ровным светом блестела на солнце.

— Предупреждал? — переспросила я и не узнала свой голос: хриплый, тихий, — точно у меня была ангина и я с трудом выговаривала слова.

Эльф не ответил, но мне уже и не требовался ответ: я все поняла. Гроза, сверкавшая накануне вечером над холмом. Тогда я думала, что мне показалось. Небо было ясным, но это была не просто гроза — это был сигнал для меня, чтобы я не совала нос не в свое дело. И как я могла не расшифровать это несложное послание?

Дело было даже не в грозе — мне давно нужно было понять, что я захожу за черту, перехожу все границы дозволенного. Я должна была сделать вид, что ничего не заметила, что все эти странности мне только привиделись. Потому что обычные люди обязаны поступать именно так. Они обязаны жить в своем обычном мире, не нарушать равновесие, не смещать мировые весы. Они обязаны обычными вечерами смотреть записи Маппет-шоу вместе со своими обычными лучшими подругами. Но все, что было вне этой нормальной жизни, влекло за собой только одно — неприятности.

— Два дня назад, едва ты приехала, я тут же почувствовал твой запах, а затем понял, что ты можешь видеть холм, — продолжило существо, не шевеля ни единой мышцей на своем лице. Казалось, ему так было вполне комфортно: замереть, сделать вид, что ты всего лишь что-то неживое, неподвижное.

— Я всегда могла видеть холм, — возразила я. Странно, как у меня вообще хватило смелости спорить с этим излучающим опасность существом. — Когда приезжала к дяде на Рождество, но я…

— Но тебе и в голову не приходило взобраться на него, — закончил за меня эльф.

Я кивнула.

— Возможно, все дело в крови. — Эльф задумчиво качнул головой; стеклянные глаза цвета неба заслонила непрозрачная дымка. Только сейчас я заметила, что у него совсем не было век, и, может быть, то, что я сейчас видела, было похоже на то, как люди закрывают глаза. Эльф меня тоже, казалось, теперь не видел. — Но, когда ты была меньше, ее зов внутри тебя был не такой сильный. — Дымка дернулась и моментально растаяла — эльф снова смотрел на меня своим холодным взглядом.

Кровь? О чем он говорил? В моем роду не было эльфов.

— В конце концов, это не мое дело, — произнес эльф и, вынув из висящих на поясе ножен изящный ледяной кинжал, принялся крутить его неестесственно тонкими и длинными пальцами. Пальцы были похожи на тоненькие веточки деревьев, готовые сломаться от первого же порыва ветра, но, как я уже успела убедиться, медлительность и хрупкость эльфа были на самом деле иллюзорными. Он мог постоять за себя и с завязанными глазами — только, боюсь, прежде чем я завяжу ему глаза, он уже разломает меня напополам.

Сглотнув, я как завороженная следила за ловкими движениями эльфа, за тем, как кинжал скользил между пальцев и крутился вокруг своей оси. Хозяин при этом, казалось, будто бы даже забыл об опасном предмете в его руках. Мне дядя Рей обычно даже охотничий нож давал подержать с явным подозрением, что я обязательно что-нибудь себе да отрежу. Глядя на эльфа, я почувствовала себя слабой, человечной, приземленной. Все, что руководило мной в тот момент, описывалось одним-единственным словом — страх. Он сковал мой разум, не давал мне найти верного решения. Я была загнанной раненой ланью, до последнего надеющейся на то, что голодный хищник не тронет ее и оставит умирать своей смертью.

Но в реальности судьба была вовсе не моей стороне. Какой ей вообще прок защищать глупую девочку, которая сама пришла в лапы хищника? которая искала себе неприятностей, пытаясь объяснить то, что объяснять ей вовсе не следует?

Все это напоминало какой-то фантастический фильм, но только в этом фильме главная героиня умирала, не сумев справиться даже не с дюжиной иноземных захватчиков, а всего лишь с собственными страхами. Возможно, именно поэтому такой фильм никогда не снимут: люди не любят плохих концовок.

— Ты ведь убьешь меня, да? — спросила я, все более и более не узнавая свой голос. В нем чувствовалась какая-то обреченность, покорность, которых еще не было в моем сердце. Мой внутренний голос вопил, кричал, молил о пощаде — использовал любую, даже самую призрачную возможность выжить. Но в реальности я не могла себе этого позволить.

Я как завороженная наблюдала за тем, как ледяной кинжал крутился в умелых пальцах снежного существа. Эльф поднял на меня свои холодные глаза, но в них я увидела не равнодушие — какую-то злую иронию.

— Ты так этого хочешь? — произнес он, слегка прищурившись. В этот момент надежда на спасение в моей душе стала теплеть, разрастаться, согревать замерзшие кончики пальцев.

За этим последовала пауза. Ситуация вообще могла бы быть комичной, если бы от этого не зависела моя жизнь.

— Что я могу сделать, чтобы ты меня отпустил? — спросила я наконец и замерла в ожидании. Затекшие руки и ноги начало покалывать, но я старалась не обращать внимания на свое тело — сейчас важно было совсем не это. — Никто не узнает о том, что я видела здесь… — начала тараторить я, но эльф меня перебил.

— Ты никому не расскажешь, и мне даже не придется тебя просить об этом, — усмехнулся он. — Ты боишься. А твой страх — мой самый верный союзник. Ты находишься на грани, за которой идет война. Ты сейчас находишься за секунду до войны, ты понимаешь?

Нет, я не понимала. Все эти слова уходили в пустоту, и даже если бы мой мозг сейчас хоть капельку бы соображал, я все равно, наверное, не смогла бы понять смысла, который эльф вкладывал в эти слова. Я не знала, о какой войне идет речь. Может, он выражался фигурально? Или имел в виду настоящую войну — все против всех?

Мне было плевать. Я просто кивнула. Не знаю, что обозначал этот мой кивок, но, когда ты находишься в таком щекотливом положении, соглашаться следует со всем. Я слабая. Я привыкла сдаваться. Возможно, именно поэтому я была до сих пор жива. Это была не постыдная слабость — это была слабость ради жизни, унижение ради свободы. Я не была героиней приключенческого романа, мой финал не был известен заранее. А в жизни все по-другому: здесь нужно уметь прогибаться.

— Я отпускаю тебя, — прошептал эльф, и этот шепот эхом отдался в моем сердце. — Я отпускаю тебя, но я хочу, чтобы ты не думала, что сможешь так легко избежать всего этого. Не сможешь избежать, потому что твоя кровь предаст тебя. Она будет звать тебя. Ты не будешь спать ночами, будешь видеть странные сны, странных людей, которые будут существовать лишь в твоей голове. Тебе захочется умереть, но смерть не придет к тебе так быстро, как тебе хотелось бы. И тогда ты пожалеешь, что я не убил тебя здесь, на этом холме.

Речь эльфа была тихой, журчащей, точно ручеек, но каждое слово ножом входило в мое сердце. Страх сковал мое тело, язык онемел, и я не могла вымолвить ни слова. В животе скрутился тугой узел, появилось чувство тошноты.

Меня вывернуло прямо на зеленую траву, а затем я отползла поближе к краю холма, легла на спину, раскинула руки в стороны и принялась вдыхать свежий воздух, прохладным ветерком заструившийся по моим венам.

Когда я бросила взгляд в ту сторону, где еще совсем недавно стоял эльф, то увидела, что там больше никого не было.

Перед глазами плыли девственно-чистые облака, мягкие, легкие, свободные. Рыжие блики последнего солнца хлопьями падали мне на лицо, и я впитывала солнечный свет всем своим телом, будто в этом была жизнь.

Все, чего мне сейчас хотелось, это убраться подальше с этого проклятого холма, но у меня не было сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Мое тело больше не принадлежало мне.

Рассчитывая на то, что невидимая заслонка исчезла, я попробовала повернуться, но не удержала равновесие и кубарем полетела с холма. Я чувствовала себя футбольным мячом, который пинают со всей дури полные энергии спортсмены. Меня давили, сминали. Кости ломило по всему телу, и я не сразу поняла, что мое падение наконец завершилось.

С моих губ сорвался протяжный стон. Холодная земля вдавливалась в ноющий позвоночник, а моя попытка пошевелить правой рукой вообще не увенчалась успехом — я почувствовала только резкую, невыносимую боль, вновь заставившую меня сморщиться. Черт, наверное, сломала что-нибудь. Дядя Рей точно убьет меня.

Сейчас, когда моей жизни уже ничего не угрожало, внутренний голос наконец врезал мне по ребрам, что я была такой трусихой. И правда, теперь все казалось таким нереальным, призрачным. Плохой сон. Кошмар. Все это скоро забудется, если я буду жить нормальной жизнью и не гоняться за неприятностями.

А что, если неприятности сами гонятся за мной?

Сквозь мое затуманенное сознание мне стало казаться, что я слышу чей-то крик, местами перерастающий в мое имя. Кто-то искал меня, и мне нужно было откликнуться, если я не хочу провести ночь около злосчастного холма.

Я попыталась моргнуть, но в глазах было столько пыли, что веки тут же рефлекторно закрылись. Пересилить себя казалось невозможным. Левой рукой мне удалось нащупать свою льняную сумку, которую я, как оказалось, ни на секунду не выпускала из рук. Хотя бы фотоаппарат был на месте.

— Нашел! — послышался крик где-то вдалеке. Или не вдалеке — совсем рядом, но я уже ничего не могла различить. — Сюда! Она здесь!

Меня определенно искали и теперь, вероятно, даже нашли. Испустив из себя тяжелый вздох облегчения, я позволила себе ни о чем не думать, а просто ждать.

— Джинни! Джинни! — Кто-то был совсем рядом со мной. По голосу я узнала Эовин. Она схватила меня за плечи и принялась что было силы трясти, пытаясь как-то достучаться до моего сознания.

Меня здесь нет сегодня — приходите попозже.

— Прекрати истерить, Эв, — произнес другой голос, более грубый. Лесли. — Она жива. Вот видишь — дышит.

— У нее сильный жар. — Чья-то прохладная ладонь на мгновение дотронулась до моего лба. Освальд. — Помогите мне ее поднять.

У меня было такое ощущение, будто мое тело было набито ватой. Мне отчаянно не хотелось ни о чем думать, не хотелось даже открыть глаза — было достаточно лишь того, что мои новые друзья обо мне позаботятся. Я была уверена в этом.

Я пришла в себя через некоторое время, когда почувствовала, что меня посадили на что-то твердое. Похоже на скамью, но я не была уверена.

Едва я открыла глаза, то тут же увидела напряженное и расплывчатое лицо Лесли прямо передо мной. Девушка была невероятно серьезной, и это ее выражение лица чуть было не заставило меня рассмеяться. Я знала: смех — всего лишь защитная реакция организма, слабость. Но из меня вылетел только приглушенный хрип.

— Где я? — спросила я сиплым голосом, и Лесли, вздрогнув от неожиданного вопроса, тут же отстранилась от меня.

— Мы на школьном стадионе, — пояснил чей-то голос. Краем глаза я уловила лицо Освальда. — Уроки уже закончились, поэтому сейчас мы одни. Мы не могли найти тебя, а когда узнали, что ты ни с того ни с сего ринулась за территорию, то не на шутку испугались. Тед сказал, что ты была ужасно взвинчена, будто…

— …будто сошла с ума, — шепотом закончила я за него, постепенно начиная припоминать отдельные моменты. Этот парень с крыши, сигаретный дым, внезапно появившийся холм и это мое странное желание во что бы то ни стало увидеть его. — Постой, Тед? — переспросила я, чувствуя, как голос постепенно возвращается к жизни. По крайней мере, кроме боли в руке ничто так же сильно меня не беспокоило.

— Тед, брат Лесли, — сказал Освальд таким тоном, будто я была несмышленым ребенком, хотя я и вправду чувствовала себя крайне не важно, да и соображала с трудом. Если бы мне сейчас предложили какой-нибудь психологический тест на сообразительность, я бы его обязательно завалила.

— Ты в порядке, Джинни? — Это Эовин. Меня безумно трогала ее забота, и я ни в коем случае не хотела ее расстраивать. Выдавив из себя вымученную улыбку, которая, скорее, была похожа на какую-то уродливую гримасу, я сдавленно кивнула и попыталась не встречаться с Эовин взглядом, потому что глаза обычно говорят всю правду.

— Только… рука… немного болит, — как можно беззаботнее прохрипела я.

В поле моего зрения вновь появилась Лесли: не успела я опомниться, как она схватила меня за локоть и слегка надавила. От боли и неожиданности я негромко вскрикнула, и Лесли покачала головой.

— Боюсь, перелом, — сказала она с сожалением. Это была совсем не та девушка, которую я видела сегодня утром, в красном прикиде и с шипованными браслетами. Эта Лесли была серьезной.

— Ты уверена? — засомневалась я. В случае с Лесли нельзя было быть уверенной ни в чем.

— Отец научил меня кое-чему, — усмехнулась она и помогла мне встать: ноги все еще с трудом слушались меня. Я позволила ей вести себя куда угодно, покорно закрыв глаза. Боль в руке не унималась, и я думала о том, что худшего первого дня в новой школе быть уже просто не может.

…

Рука действительно оказалась сломана, и мне целую неделю пришлось проходить с гипсом. На вопрос дяди о том, где я умудрилась так навернуться, я ответила, что просто упала. Глупейшая отговорка, ничего не скажешь. Это еще если учесть, что мне удалось уговорить доктора местной больницы не рассказывать дяде Рею о том, что помимо перелома у меня был еще неслабый шок, и мне ввели несколько кубиков успокоительного.

И Эовин, и Освальд пытались выпытать у меня, что же на самом деле произошло, но я молчала. Врачи снова и снова спрашивали, что же так напугало меня, но я вновь молчала. Единственным человеком, который не спрашивал меня ни о чем, была Лесли — она вообще делала вид, что ничего страшного не случилось, так что Лесли вновь превратилась в нетактичную, местами даже грубоватую девочку в красном.

Что же касалось ее брата Теда, то мы больше с ним не пересекались за прошедшую неделю. Не знаю, избегал ли он меня, но я его избегала точно, потому что испытывала какое-то странное чувство смущения, когда вспоминала о нем. Он подумал, что я… сумасшедшая? Он действительно так подумал, потому что именно это он сказал Лесли и компании. Мне было просто стыдно смотреть ему в глаза.

Моим самым большим продвижением недели оказалось то, что я наконец разобралась в том, почему в местной школе преподавались такие странные предметы. Дядя Рей сказал мне, что здесь так преподавали еще в те времена, когда Мак-Марри не была континентальной колонией. Отделенная от остального мира горным перешейком, она развивалась отдельно от остального мира, и что, если бы ни обнаружение на территории в начале прошлого столетия богатых залежей платины, Мак-Марри так и осталась бы в стороне. Школьные предметы, как выяснилось, в большинстве своем были связаны с природой, которую местные жители и их далекие предки очень уважали и поклонялись ей во времена язычества. Поэтому все, что сейчас осталось в системе преподавания — дань традициям. Дядя Рей сказал, что мне нужно гордиться, что мой отец родом именно отсюда, с западного конца мира. Еще дядя добавил, что это самый необычный уголок во всей вселенной, и от этих слов по моей спине тут же побежали мурашки.

Уроки верховой езды с Дейзи из-за моей сломанной руки пришлось перенести, но я не особенно переживала из-за этого, а пока я могла совершенно спокойно заявлять, что пока не могу заниматься и физкультурой, на что тренер Харви только сдвинул к переносице свои густые брови.

Но зато у меня добавились совсем другие занятия, а именно посещение психиатра местной больницы, мистера Брауна. Как я уже говорила, осматривавший меня врач обещал мне не рассказывать ни о чем дяде, но, по-видимому, кое-кому другому он все же проболтаться успел, так что теперь вторник и пятница были для меня днями, помеченными в календаре красными крестами на месяц вперед. Что ж, если я не буду говорить глупостей и делать вид, что я абсолютно нормальная, то уже через месяц весь этот ад закончится, а пока мне предстояло два раза в неделю, затаив дыхание, стучаться в эту дверь из вишневого дерева.

— Да-да! Войдите! — Мистер Браун, как всегда, развалился в своем массивном кожаном кресле, и мне иногда казалось, что я не могу понять, где заканчивается тело психиатра и начинается его кресло. Они представляли из себя единое целое, что-то неделимое, неразрывное.

Психиатр сидел, вальяжно закинув ногу на ногу и теребя пальцами уголок толстого блокнота, в котором он обычно делал всякие пометки, когда мои ответы его заинтересовывали. Некоторое время назад я увлекалась психологией и даже прочитала несколько весьма занятных книг, где и узнала, как надо вести себя на приемах у врачей: не теребить одежду, отвечать на все вопросы не так, как думаешь на самом деле, и самое главное — не смотреть в глаза.

Я села напротив мистера Брауна на жесткий, сковывающий движения стул — не такой, как у самого психиатра. Этот стул точно напоминает тебе, кто ты есть на самом деле.

— На чем мы с вами остановились, мисс Макэндорс? — Прямоугольное лицо мистера Брауна с резким, угловатым подбородком дернулось, и психиатр принялся пролистывать свой толстый блокнот.

Я не отвечала. Вопрос, который он задавал, не был из разряда тех, на которые нужно отвечать, и вообще, чем реже я буду открывать рот, тем лучше.

— А, вот, нашел.

Шелест страниц прекратился, и я стала смотреть на громко тикающие часы, висящие на стене. Следила, как лениво переползала секундная стрелка с одной цифры на другую, надеясь, что время начнет бежать хоть немножко быстрее.

— Вам снятся кошмары, Вирджиния?

Услышав свое полное имя, я еле заметно поморщилась и, немного подумав, качнула головой из стороны в сторону. Стандартные вопросы, я знала их все наизусть еще прежде, чем доктор задавал их. Психиатры — самые предсказуемые люди в мире.

— Джинни, — осторожно поправила я, и мистер Браун усмехнулся.

— Вас что-то беспокоит, Джинни? Новая школа, новые друзья. Возможно, вы не можете найти с кем-то контакт?

Слова мистера Брауна шли фоном. В кабинете было душно, несмотря на то, что на дворе было уже начало октября, и, конечно же, никто не догадался установить сюда кондиционер. Все, что я слышала, было противное жужжание маленького настольного вентилятора, от которого не становилось ни капельки лучше.

Я снова покачала головой и, заметив, что мистер Браун сделал очередную пометку, добавила:

— Нет.

— Проблемы с родителями? Может, вы чего-то боитесь? Вам некому рассказать о своих переживаниях? — Вопросы снегом сыпались мне на голову, и я даже не знала, на какой из перечисленных мне стоило отвечать. Наверное, на все.

— У меня все в порядке. — Я попыталась мягко улыбнуться.

Далее мистер Браун сделал то, чего я от него никак не ожидала: он швырнул на стол карандаш, следом за ним полетел и блокнот. Прикоснувшись длинными пальцами к своему квадратному подбородку, мужчина на мгновение задумался, а затем посмотрел мне прямо в глаза. Как я ни убеждала себя, что мне нельзя смотреть в ответ, я не смогла отвести взгляд.

— Вы знаете, чем мы тут занимаемся, Джинни?

Вопрос с подвохом. Его задают всем, кто не хочет идти на контакт, рассказывать о своих кошмарах, о том, во что ни один нормальный человек ни за что не поверит. Их задача — лечить людей от выдуманных болезней.

— Консультируете людей, — не задумываясь, ответила я.

— Мы помогаем людям понять, что в их жизни не так, Джинни. Просто иногда людям нужно помочь. Уже третье посещение на все мои вопросы вы отвечаете так, как будто держите меня за сумасшедшего. Чтобы я помог вам, вы должны помочь мне.

— Мне не нужна ваша помощь, — с расстановкой произнесла я, чувствуя, что медленно начинаю закипать.

— Вы хотя бы знаете, почему вы здесь? Когда ваши друзья привели вас в больницу, у вас была лихорадка, мисс Макэндорс. Жар и непрерывный бред. Почти час вы твердили про какой-то холм, просили, чтобы вас не убивали. Вы кричали, Джинни.

Я замерла. Когда Освальд, Эовин и Лесли нашли меня в долине измученную и истощенную, я подумала, что охватившая меня лихорадка прошла уже на следующее утро. Во всяком случае, я помню, как потом меня привели домой и уложили в кровать.

— Вас что-то беспокоит, Джинни? — повторил мистер Браун, но уже более мягким тоном. Под его теплым взглядом я почти сломалась.

— Только вы, мистер Браун, — огрызнулась я и, схватив со спинки стула куртку, направилась в сторону двери.

Я не хотела хлопать дверью. Это правда было бы слишком ненатурально, совсем как в тех глупых фильмах, к которым когда-то пыталась приучить меня Стеф. И, тем не менее, за моей спиной тут же послышался оглушительный треск. Да, этот психиатр с прямоугольным лицом наверняка подумает, что я истеричка.

В коридоре было полно народу: туда-сюда сновали медсестры в белых халатах, какая-то беременная женщина, явно заблудившись, с испуганным взглядом изучала таблички на кабинетах. Я готова была заплакать. Даже тогда, неделю назад, когда все произошло, по моим щекам не скатилось ни единой слезинки, а сейчас мне хотелось разрыдаться.

Влетев в туалетную комнату, я опустила крышку одного из унитазов, заперлась и села, закрыв рот ладонями, чтобы хоть как-то приглушить рвавшиеся наружу рыдания. Слишком много накопилось внутри меня за последнюю неделю. Я пыталась забыть обо всем, выбросить из своей головы встречу с этим ледяным эльфом, но у меня не выходило. Так происходит всегда, когда стараешься о чем-то не думать, но мысли все равно лезут в голову. Я была на грани.

Кошмары? О чем говорил это чокнутый доктор?

Целую неделю, уже целую неделю я просто не могла заснуть.