"Они предают мир" - читать интересную книгу автора (Катала Жан, Перевод с французского. )

48

Де Голль был очень раздражен такими предосторожностями, но он должен был пенять на самого себя.
3. «Независимость» де Голля
Итак, цепи де Голля были страшно тяжелыми и страшно запутанными.
Но де Голль — фашиствующий карьерист — решил воспользоваться неожиданным положением, в котором он оказался в результате целой серии фактов, не зависящих от его воли, чтобы завоевать власть. Уже более двадцати лет этот кадровый офицер, молчаливый и презрительный, был одержим манией: он хотел стать диктатором. Кстати, он очень хорошо изучил книгу Гитлера «Моя борьба». Фюрер был тоже марионеткой, закованной в цепи, он был одновременно платным агентом различных кругов военных реваншистов, рурских магнатов и различных иностранных разведок, заинтересованных в «борьбе против большевизма». Но в конце концов он стал работать для самого себя. Также поступил и де Голль. Он пользовался очень простым способом: он возвел в политический принцип искусство противопоставлять своих тайных хозяев одних другим. Так, опираясь на Черчилля, он сумел надуть государственный департамент и, наоборот, при поддержке «200 семейств» затормозил дела Черчилля, с помощью Ватикана вел конкуренцию с Петэном и при поддержке фашистов мешал планам союзников, которые беспокоили его. Так, играя своими цепями, он удовлетворял свое чрезмерное честолюбие.
Он лишь оставался верным той органической ненависти к России, которая была заметна во всей его прошлой карьере. Еще в феврале 1915 года он протестовал против наступления в Шампани потому, что оно имело целью «облегчить положение русских». В 1919 году он вступил добровольцем в польскую армию, которая шла на смену немецкой армии, стоявшей на границах Советской России. В 1940 году он разработал план высадки войск в Норвегии, чтобы оттуда вести наступление против «дезорганизованных русских орд»... В 1944 году, приехав в Москву для подписания договора о дружбе с СССР, он осмелился сказать мне, что «русские встречали немцев, как освободителей»...
49
Во всем этом видна одна и та же линия, которую этот человек проводил неуклонно, хотя впоследствии ему и случалось иной раз произнести несколько лживых похвал по адресу России. Такой человек был способен на самые преступные антисоветские авантюры.
ГЛАВА ПЯТАЯ
СССР ПРОТЯГИВАЕТ РУКУ ФРАНЦУЗСКОМУ НАРОДУ
1. Письмо от 27 сентября 1941 года
Эта органическая ненависть де Голля к СССР, однако, натолкнулась на препятствие, которого он не предусмотрел. А именно — на помощь, которую советское правительство оказало французскому народу и безвестному генералу, объявившему себя защитником интересов этого народа.
27 сентября 1941 года советский посол в Лондоне вручил де Голлю письмо, согласно которому СССР «признавал председателя лондонского «Национального комитета» как «руководителя всех свободных французов, где бы они ни находились»; объявлял о своей готовности «установить связь с Советом обороны Французской империи, созданным 27 декабря 1940 года, по всем вопросам, касающимся сотрудничества с французскими заморскими владениями», передавшими себя в распоряжение де Голля; заявлял о своей готовности «оказывать свободным французам всестороннюю помощь и содействие в общей борьбе с гитлеровской Германией и ее союзниками» и, наконец, подчеркивал «твердую решимость советского правительства после достижения нашей совместной победы над общим врагом обеспечить полное восстановление величия и независимости Франции».
В пятнадцати строках этого письма были изложены три столь существенных и столь жизненно необходимых для будущего Франции дипломатических акта, что после июньской катастрофы они действительно явились для Франции первым солнечным лучом в области международных отношений.
51
Это было первым настоящим признанием «свободной Франции» со стороны великой державы. И Китай, и США продолжали официально признавать лишь клику вишистских квислингов. Что касается Англии, то на бумаге она, правда, еще 7 августа 1940 года «признала» де Голля. Но это было совершенно особое «признание», просто-напросто контракт князя с ландскнехтом, подчиняющий во всех областях «свободную Францию» британской короне, о чем Черчилль презрительно сообщил де Голлю в форме «меморандума», подготовленного заранее. СССР же договаривался с «Национальным комитетом» согласно неизменным принципам демократической дипломатии: как равный с равным, как держава с державой.
Письмо от 27 сентября было равноценно союзному соглашению на время войны. Возобновляя по своей собственной инициативе пакт от мая 1935 года, который парижские правители разорвали своими руками, советское правительство предлагало французскому сопротивлению «всестороннюю помощь и содействие в общей борьбе». И де Голль признавался не как протестующий генерал или организатор просоюзнического комитета, а как «руководитель всех свободных французов».
Наконец, письмо от 27 сентября давало Франции абсолютные гарантии ее целостности и возрождения. В то время обязательства «установить связь с Советом обороны империи» было достаточно для того, чтобы оградить Францию от всяких попыток со стороны англо-саксов наложить руку на ее заморские территории. И на будущее перспективы были не менее отчетливы: подчеркивая свое «твердое решение» содействовать полному восстановлению не только «величия», но и «независимости» Франции, СССР давал ясно понять, что после победы он будет бороться со всеми попытками наложить на Францию, вместо гитлеровского, другое ярмо. СССР торжественно обещал защищать французский народ от тех, кто в Вашингтоне или в Лондоне мечтал присвоить себе наследие двухтысячелетней истории Франции.
Во время переговоров, предшествовавших подписанию пакта о дружбе и взаимопомощи от десятого декабря 1944 года, некоторые члены французской делегации выразили мне свое удивление по поводу того, что их советские собеседники настаивали на том, чтобы в предисло-
52
вии к договору было упомянуто о письме от 27 сентября 1941 года. Это говорит не только о политическом невежестве людей с Кэ д'Орсэ, неспособных понять основное дипломатическое значение данного документа. Это говорит также об их необыкновенной душевной низости.
Ведь в тот момент когда советский посол вручил де Голлю письмо, от берегов Арктики до Черного моря в жестоких боях, еще невиданных в истории, советские дивизии сражались насмерть, чтобы остановить чудовищный потоп, подступавший к самому сердцу их родины. В тот же час бомбардировщики с черной свастикой превращали в груды окровавленных остатков вагоны с женщинами и детьми, которых железнодорожники пытались спасти от плена. В тот же час рабочие грузили на платформы оборудование своих заводов, а инженеры со слезами на глазах взрывали электростанции, воздвигнутые на старой русской земле. И вот, в этот-то горестный час, час народной скорби, когда любое буржуазное правительство думало бы только о своем спасении, братская рука Сталина была протянута Франции...
Если эти господа с Кэ д'Орсэ ничего не поняли, то народ все понял и не забыл. И никогда не забудет.
Дипломатический акт советского правительства отвечал его традиционной политике по отношению к Франции.
Две очень серьезные опасности, связанные с поражением Франции, возникли тогда перед французским народом.
Первая опасность состояла в том, что если Черчилль поддерживал де Голля, а государственный департамент США — Петэна, то оба были совершенно согласны (и согласны с Гитлером) относительно необходимости саботировать всякое французское сопротивление. Это была непосредственная опасность, опасность для ведения войны. Англо-американские политиканы не хотели допустить участия в сражении такого значительного стратегического фактора, как нация в сорок миллионов человек, имеющая блестящие военные традиции.
Вторая опасность была не меньшей. Она заключалась в том, что Черчилль и государственный департамент США открыто конкурировали между собой в вопросе гегемонии над Францией. Но в то же время они сошлись на том, что
53
Франция, освободившись от гитлеровского ига, не должна стать великой независимой державой, а должна превратиться в вассала англо-саксонского мира. Эта опасность грозила будущему миру, так как англо-американские монополии стремились к тому, чтобы сделать Францию неспособной к сопротивлению будущим военным интригам западных империалистических держав. Это означало бы создание на западе европейского континента очага третьей мировой войны.
По всей вероятности, советское правительство было превосходно информировано о личности генерала де Голля. Но советские руководители умеют смотреть дальше вопроса об отдельных лицах. Дело де Голля, помимо его желания (совсем наоборот!), совпало с волей народа. И вот, чтобы прийти на помощь этому народу, СССР решил оказать де Голлю поддержку без всяких задних мыслей. И предложил ему одновременно практическое средство для того, чтобы Франция могла играть в войне надлежащую ей роль, и помощь, необходимую для того, чтобы Франция после победы стала независимым и сильным государством, более независимым и более сильным, чем Франция до 1939 года. Ибо в силу принципов, на которых основывается внешняя политика социалистического государства, каждый демарш советской дипломатии является в то же время абсолютно беспристрастным, благородным и великолепно рассчитанным правительственным актом.
2. Де Голль притворяется, что хочет «сближения» с СССР
В момент, когда де Голль получил письмо советского правительства, его личное положение было далеко не блестящим. Устав от его постоянного неповиновения, Черчилль создал для него столь тяжелые условия жизни, что в штабе на Карлтонс гарден начали уже планировать свой переезд в Экваториальную Африку, в Браззавиль. Вот почему, несмотря на всю свою ненависть к СССР, председатель Национального комитета не мог отказаться от протянутой ему руки. Оставив на время свои замашки Людовика XIV, он ответил даже с некоторым энтузиазмом, употребляя такие мало похожие на диктаторские выражения, как «принимаю с признательностью», «я
54
также очень счастлив», «со своей стороны я также обязуюсь».
Но в течение четырех месяцев ни в одной из его речей по Би-би-си, на которые он был так щедр, не комментировался этот акт СССР. Это был момент гитлеровского наступления на Москву, и де Голль не более, чем «эксперты», с которыми он мог консультироваться в Лондоне, верил в боевую способность тех, кого он называл когда-то «русскими ордами». Он настолько верил в победу Гитлера, что даже не сразу понял все значение разгрома немцев под Москвой.
Но все же, хоть и с опозданием на месяц, он понял, что произошло. И 20 января 1942 года он выступил по лондонскому радио с хвалебной речью по поводу победы России. В ней можно даже было найти выражения, столь редкие в устах такого человека: «К общему несчастью, на протяжении веков франко-русский союз очень часто прерывался или тормозился благодаря интригам или непониманию. Тем не менее необходимость в этом союзе наблюдается при каждом повороте истории. Вот почему Франция, которая сражается, соединит свои зарождающиеся усилия с усилиями Советского Союза»...
Теперь, когда он был твердо уверен в том, что СССР не будет побежден, де Голль решил ответить на письмо от 27 сентября действительным «сближением». С марта по -ноябрь 1942 года были предприняты конкретные меры для осуществления этого намерения, а именно — посылка в СССР постоянного дипломатического представительства, военной миссии и истребительной эскадрильи «Нормандия».
Некоторые наивные люди, совершенно не понимающие иезуитских методов де Голля, неоднократно упрекали его в том, что он «не умеет подбирать себе людей». Это мнение категорически опровергается тщательным подбором кадров для указанных трех учреждений. Полномочный министр Роже Гарро, глава дипломатического представительства, в 1942 году был убежденным сторонником франко-советской дружбы, причем единственным из профессиональных дипломатов, присоединившихся к «свободной Франции», заслуживающим такого определения. Бригадный генерал Эрнест Пети, возглавлявший военную миссию, был настоящим солдатом, подлинным патриотом,
55
одним из тех редких людей своего класса, верность которых демократическому движению никогда не отступала даже перед лицом самых жестоких атак. Командир эскадрильи «Нормандия» Тюлан и его помощник Литольф были теми настоящими героями, для которых старый девиз 93-го года «жить свободными или умереть сражаясь» сохранил всю свою силу. Они доказали это своей смертью в первых рядах сражавшихся во время наступления летом 1943 года. Де Голль подобрал патриотов из «свободной Франции», которые смогли «представлять» ее в СССР. Советские люди прекрасно поняли это, оказав самый сердечный и теплый прием этим людям, как своим боевым товарищам. Этот прием чуть не заставил нас всех позабыть о том, что предательство вычеркнуло нашу родину из списка независимых наций. «Никогда нас нигде так не принимали», — часто говорили мне офицеры из первой смены «Нормандии». Дело в том, что в других странах люди, носящие форму «французских свободных сил», были только «деголлевскими людьми». В СССР знали лишь французский народ и знали, что, несмотря на свое жалкое положение, он вовсе не погиб. Поэтому и принимали как братьев тех, кто пришел от его лица.
Но даже и эта забота, с которой де Голль отобрал свои кадры, была не чем иным, как маневром.
Я заметил это в тот. день, когда 13 августа 1942 года приехал в Куйбышев для работы в представительстве «свободной Франции». Войдя в вестибюль «Гранд отеля», служившего тогда резиденцией иностранных миссий, эвакуированных из Москвы, я узнал от телефонистки, что меня примет поверенный в делах «майор Шмитлейн»...
Это было столь поразительно, что я попросил повторить фамилию. Но мне тут же подтвердил это и шифровальщик Дельтур, вышедший мне навстречу из своей комнаты. Речь шла действительно об офицере «Второго бюро», которого я знал в Прибалтике в период «странной войны» как одного из наиболее активных подпольных деятелей плана агрессии против СССР с севера. В декабре 1939 года он по требованию советских властей был выслан из Латвии и в ожидании знаменитой «финской экспедиции» продолжал свое дело в Стокгольме. В конечном счете он попал в Нарвик, откуда вместе со шпионом Деваврэном-Пасси присоединился к де Голлю.
56
Перейдя на дипломатическую работу в ранге советника, он обеспечивал теперь для БСРА (разведки де Голля) при представительстве «свободной Франции» в СССР ту же политику тайной антисоветской войны, которая привела Францию к катастрофе.
Я вскоре обнаружил, что Шмитлейн был не один. В военной миссии был некий капитан Мирлес, который официально должен был «подготовить подписание соглашения относительно организации использования «Нормандии». В составе самой эскадрильи находились различные офицеры (как например, доктор Лебединский), которые занимались активной разведывательной деятельностью. Позднее появился «атташе посольства» Жорж Горс, который даже не скрывал того, что он является человеком шпиона Сустеля... Стало ясно, что такие патриоты и герои, как Пети, Тюлан и Литольф, были использованы лишь как дымовая завеса. Настоящими же представителями де Голля были Шмитлейн и ему подобные. «Сближение» было всего лишь притворством, под прикрытием которого действовали тайные шпионы «свободной Франции».
Но зачем же понадобилось де Голлю это притворство?
3. «Сближение» было рассчитано на то, чтобы обмануть французский народ
По замыслу де Голля это фальшивое «сближение» было предназначено для того, чтобы обмануть французский народ. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что в оккупированной Франции СССР пользовался огромным авторитетом, как первая держава, которая действительно сражалась против гитлеризма. Поскольку де Голль не мог бороться с этими симпатиями к СССР, то он решил притвориться, что будто бы тоже разделяет эти чувства. Он надеялся, что игра в «друга СССР» придаст ему характер «демократа» в глазах тех, кого он в интимном кругу продолжал называть «чернью» или «толпой». Вот почему, решившись принять позу «просоветского» человека, он начал пересыпать свои бесчисленные речи псевдореволюционными выражениями.