"Они предают мир" - читать интересную книгу автора (Катала Жан, Перевод с французского. )

Но это подчинение Ватикану было далеко не единственной вассальной зависимостью, которую навязала Франции политика антисоветской агрессии. Лондонский Сити в период между двумя мировыми войнами начал оказывать все более порабощающее влияние на парижских министров. Переплетающиеся интересы английских монополий и «200 семейств» в борьбе против СССР привели к тому, что голос лондонского Сити все сильнее и сильнее раздавался в Париже. Ощутимым результатом этого был все более увеличивающийся нажим на парижские кабинеты, не только политика которых, в частности в вопросе отношений с Германией, но даже и самый состав все чаще диктовались различными премьер-министрами его величества. Лаваль, этот знаток в области предательств и измен, говорил, что деятели Третьей республики «ездили в Лондон спрашивать разрешения на то, чтобы стать французскими министрами». Это совершенно верно. Но политические деятели были не единственными, перешедшими на службу Великобритании. Высшие чиновники и крупные армейские чины в момент отставки получали от лондонского Сити, в порядке вознаграждения за свою лойяльную службу, административные посты на Суэцком канале. Ограничимся указанием, что в их числе был Вейган, о котором в 1925 году
20
Роже Менневе опубликовал уличающие документы, показывающие, что этот главнокомандующий французской армии был простым агентом «Интеллидженс сервис».
Вместе с тем уже тогда появились зловещие признаки подчинения Вашингтону, которые еще может быть и не были столь явными, но представляли собой не менее низкую форму подлинной рабской зависимости. Известный «план Дауэса», означавший для Франции окончательный отказ от репараций и от всякой независимой политики по германскому вопросу, все же был принят парижским правительством. И только потому, что американский банкир Морган, державший в своих руках различные парижские банки, спекулировал одновременно на финансовых нуждах Пуанкаре и на той притягательной силе, которую имела для французской финансовой олигархии антисоветская сторона «идей Дауэса». Если в 1935 году переговоры по поводу франко-советского торгового договора провалились, то это произошло благодаря прямому вмешательству американского посла в Москве Буллита, который, по собственному выражению его коллеги в Берлине Додда, «подействовал на лицо, имеющее решающее влияние во французском кабинете». Если Боннэ остался у власти, хотя сам Даладье считал его немецким агентом, то это потому, что тот же самый Буллит, будучи назначен послом в Париж, защитил его по указанию банка Моргана, связанного с банком братьев Лазар, доверенным лицом которых являлся Боннэ.
Таковы закулисные нити антисоветской паутины, которые подготовили июньскую катастрофу 1940 года.
3. Союз с Гитлером
Идея использования немецкой военной машины против СССР является не новой. Она была ясно выражена в условиях перемирия от 11 ноября 1918 года, когда французы принимали все меры предосторожности для того, чтобы армия кайзера не только вернулась целой и непобежденной в Германию, но и официально была уполномочена продолжать «борьбу против большевизма» на востоке. Во имя той же «идеи» немецкая реакция потопила в крови движение «Спартака». И если знаменитая «непримиримость» Пуанкаре в вопросе репараций
21
была так легко преодолена посредством англо-американского нажима, то это потому, что в конечном счете отвоевание «русского рынка» казалось более серьезным делом, чем французская безопасность. Все усилия были направлены на то, чтобы Германия могла занять свое место в заговоре держав, готовящих агрессию против СССР.
За кулисами всех этих событий скрывались все те же «200 семейств». Известно, что из-за недостатка железа в Германии и недостатка угля во Франции существует взаимозависимость между французской и немецкой металлургической промышленностью. На этой основе создались чрезвычайно мощные картельные связи между монополистическими группами по обе стороны границы. И не только картельные связи. Семья французского магната металлургии де Ванделя была наполовину немецкой и занимала среди магнатов Рура значительное положение. Тот, кто должен был стать гитлеровским послом в Париже — граф Вельчзек, через свои родственные связи с Саганом и Сейлерами, также примыкал к тресту де Ванделя. Во французском дипломатическом корпусе можно было найти графа де Кастеллана, дальнего родственника того же Вельчзека, и полномочного министра де Вьенна, о котором уже упоминалось как о родственнике фон Папена. Французские тресты не могли не считаться с интересами и требованиями своих немецких братьев, которые в то же время были тесно связаны с американскими монополиями. Именно они — американские, английские и французские банкиры — всячески помогали восстановить военный потенциал Германии.
Приход Гитлера к власти в 1933 году вынудил парижскую финансовую олигархию более тщательно маскировать свою игру. Общественное мнение требовало, чтобы были приняты, наконец, меры к обеспечению безопасности Франции. Антифашистское движение масс принимало широкие размеры, и под воздействием французской коммунистической партии намечались первые шаги к образованию широкого «народного фронта». Несмотря на замалчивание или потоки лжи так называемых «информационных» газет, Советский Союз в глазах «среднего француза» все более и более становился единствен-
22
ным последовательным борцом за мир и естественным подлинным союзником Франции.
Только для виду — другого слова нет — тайные хозяева Франции терпели в министерстве иностранных дел такого патриота Франции, как Луи Барту, который заложил основы первого франко-советского пакта. Но накануне подписания пакта, девятого октября 1934 года, этот человек был убит. Официальное расследование установило, что за это преступление ответственность несет итальянский фашизм. Но дело не обошлось без участия «Интеллидженс сервис».
Место Барту занял Пьер Лаваль. Тем не менее 2 мая 1935 года франко-советский пакт был подписан. Но дипломаты с Кэ д'Орсэ предусмотрительно ввели в текст, предложенный советским правительством, такие оговорки, которые лишали его всякой практической эффективности. Ничего не было сказано, даже парижским министрам, о советском предложении заключить военное соглашение, направленное на защиту обеих стран в случае нападения. А Лаваль поспешил предупредить Геринга, встретившись с ним в Варшаве на похоронах Пилсудского, что союз между Францией и СССР является только «фарсом».
Тогда, во время франко-советских переговоров, впервые вполне ясно определилось то положение, о котором будет часто упоминаться на этих страницах. Всегда при переговорах защитниками жизненных интересов моей родины выступали не французы, а представители советского правительства, и только они одни.
Под прикрытием дымовой завесы, которой служил пакт от 1935 года, политика слияния с немецким империализмом продолжалась непрестанно, без малейшего перерыва. Более того, с годами она становилась все интенсивней в своем стремлении убедить Гитлера оказать «услугу» «200 семействам» и напасть на Советский Союз.
Полный размах этот союз с Гитлером принял после появления в 1934 году в Париже личного шпиона Риббентропа — Отто Абеца. Он не замедлил завязать самые тесные связи. Эти связи были к тому же очень доходными для тех, кто ими пользовался, так как Гитлер щедро оплачивал своих иностранных агентов. Абецу «удалось» организовать визит Риббентропа к Лавалю. Во
23
время этого визита было решено, что Франция откажется от всех претензий в отношении Саарского бассейна, чтобы не мешать гитлеровским планам «антибольшевистского похода» и позволить фашистам провести там «плебисцит» по своему усмотрению.
Очевидно, Лаваль был идеальным собеседником при подобного рода торге. Но и образование «народного» правительства Леона Блюма в 1936 году не внесло никаких изменений в политику сближения с гитлеризмом. Как раз наоборот: одной органической ненависти этого человека к СССР было достаточно, чтобы сделать из него послушного лакея Гитлера. Деятели партии Блюма вели в палате неистовую кампанию против ратификации франко-советского пакта.
Вот почему политика «невмешательства» Блюма и его министра иностранных дел Ивона Дельбоса состояла не только в том, как это обычно принято думать, чтобы оставить Гитлеру свободные руки в борьбе против испанского народа. В действительности это было лишь составной частью обширного плана, выработанного сообща тайными хозяевами Франции для того, чтобы привести фашистских вожаков к мысли о совместной антисоветской операции. Об этом шла речь во время визита к Блюму гитлеровского министра финансов Шахта в конце 1936 года, когда «оба очень понравились друг другу», по замечанию Поля Рейно. Разговоры на эту тему продолжались между немецким послом Вельчзеком, французским премьером и министром иностранных дел Франции. «В наших интересах, — писал Вельчзек своему министру иностранных дел, — удержать этих двух здравомыслящих и честных людей у руля», он имел в виду Блюма и Дельбоса.
Но протекция германского посла не помогла блюмовскому кабинету продержаться у власти. Его место заняли Даладье — Боннэ, которые не менее пылко желали соглашения с Гитлером в целях антисоветской войны. И события продолжали развиваться именно в этом направлении.
30 сентября 1938 года было подписано мюнхенское соглашение. Ни один человек не станет сейчас отрицать, что мюнхенское соглашение — это беспримерное в исто-
24
рии покушение на целостность союзной страны, как Чехословакия, — было также лишь составным элементом более широкого плана. Надо было удовлетворить территориальные требования Гитлера, чтобы взамен этого он решился наконец на агрессию против СССР, которой его дипломаты без конца дразнили своих собеседников в Париже и Лондоне. И нужно раз навсегда отбросить получившую широкое распространение во Франции легенду о том, что Даладье действовал по принуждению своего сообщника Чемберлена. Документы, найденные в архивах гитлеровского министерства иностранных дел после победы (информационное сообщение Хейниша и памятная записка Кордта), говорят, наоборот, о том, что французский премьер-министр был более безжалостным из двух по отношению к Чехословакии и наиболее сердечным к Гитлеру. Мюнхен был не результатом капитуляции, а продуманным расчетом.
Вскоре Риббентроп приехал с официальным визитом в Париж, и если господа с Кэ д'Орсэ обманывали журналистов, говоря им, что заявление о франко-гитлеровской дружбе было «враньем», то разговоры между двумя министрами носили весьма существенный характер. Как заявил помощник Риббентропа — фон Вейцзекер на официальной аудиенции, данной им французскому послу Кулондру 18 марта 1939 года, Боннэ предоставил своему собеседнику полную свободу действий в отношении оккупации Чехословакии. Риббентроп уверил своего коллегу, что война на востоке неизбежна. В одном циркуляре для французских дипломатических постов Боннэ, коментируя парижские переговоры, писал, что министр Гитлера дал ему понять, что «немецкая политика отныне будет направлена на борьбу с большевизмом». И во время одного разговора с публицистом Леоном Гердан он грубо бросил:
«Вы получите ее, вашу войну, когда немцы набросятся на Украину».
На Кэ д'Орсэ жили уверенностью, что наконец-то осуществится эта «большая операция», о которой мечтали в течение двадцати лет. Но операция не осуществилась. Произошло другое: в первые месяцы 1939 года стало очевидным, что вместо «кампании на востоке» Гитлер набросится на Польшу Бека, хотя
25
последний был также сторонником «антибольшевистского похода».
Будучи верным своей неуклонной политике активной защиты мира, советское правительство, великодушно простив нарушение франко-советского пакта, совершенное в Мюнхене, предложило лондонскому и парижскому кабинетам начать переговоры, чтобы преградить путь гитлеровской опасности. Даладье и Чемберлен решили использовать это обстоятельство, чтобы путем шантажа заставить Гитлера выполнить обязательства, взятые им на себя в Мюнхене и во время переговоров Боннэ с Риббентропом. Даладье и Чемберлен сделали вид, что начинают переговоры с советским правительством, заранее решив не доводить их до конца. Они были глубоко убеждены в том, что предпринятой ими попытки переговоров окажется достаточно, чтобы сплотить франко-германо-английскую коалицию против СССР.
Таким образом, с марта по конец августа 1939 года в Москве происходили невероятные официальные переговоры, во время которых представители стран, находящихся под непосредственной угрозой гитлеровского нападения, а именно Франции и Англии, занимались лишь тем, что проваливали каждое предложение о конкретной помощи, которое им делали их советские партнеры. Тем временем, через официальных агентов — Горация Вильсона и Хадсона со стороны Англии и Поля Бодуэна и неизбежного Бринона с французской стороны, — гитлеровских эмиссаров в Лондоне, Берлине, Париже и Риме всячески убеждали, чтобы фюрер поспешил договориться с «западными демократиями» и напал на Советский Союз.
Гитлер разгадал маневр. Судя по тому, что телеграфировал немецкий посол в Лондоне Дирксен, ему было известно о том, что московские переговоры «были лишь запасным средством для настоящего примирения с Германией». Гитлер сделал вид, что он «колеблется», чтобы обмануть Париж и Лондон. Но он уже успел усвоить, что нельзя нападать на Советский Союз, не разбив сначала французскую армию. Эта армия угрожала гитлеровским тылам, даже в случае формального союза, так как он знал о горячих чувствах симпатии французского народа к СССР. И Гитлер напал на Польшу, вовлекая таким образом Францию и Англию в войну, прямо противопо-
26
ложную той, которую они упорно готовили на протяжении двух десятилетий.
Так политика антисоветской агрессии парижских правителей подвергла Францию фашистской агрессии. Она также открыла дверь кошмару второй мировой войны. И поэтому в глазах истории преступление против человечества, совершенное Даладье, Боннэ и их вдохновителями, является таким же и заслуживает такого же наказания, что и преступление фашистских главарей, которым они проложили путь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОТ СКРЫТОГО ПРЕДАТЕЛЬСТВА — К ОТКРЫТОМУ
1. «Странная война»
Эта война, оказавшаяся совсем не такой, какую они готовили, застала врасплох парижских министров, которые были в состоянии ужасающей дипломатической изоляции. Со времени Мюнхена они потеряли, за исключением слабой Польши Бека, всех своих союзников на континенте. Из «дружественных» великих держав у них осталась всего лишь империалистическая Англия, от которой они не надеялись получить ничего, кроме прекраснодушных фраз, так как знали, что Англия готова сражаться «до последнего французского солдата».
В течение августа и сентября 1939 года правительство СССР неоднократно давало понять, что несмотря на все махинации, проводимые до сих пор против него в Париже и Лондоне, оно попрежнему готово служить делу мира. Но правящие круги Парижа даже не стали рассматривать эти миролюбивые предложения. Они приняли самое абсурдное решение. Оно состояло в том, что Франция соглашалась объявить войну гитлеровской Германии, не открывая против нее военных действий. И в течение восьми месяцев они с исключительной последовательностью проводили в жизнь это решение.
Прежде всего, против Германии не было проведено ни одной операции, достойной этого названия. Даже в тот момент, когда почти вся гитлеровская армия была занята в Польше, а на французской границе было лишь двадцать пять дивизий, наша армия бездействовала. «Это подтвердило, что западные державы не хотят вступать с нами в войну» — заявил на Нюрнбергском процессе Кейтель. Запомним глагол «подтвердило».
28
В области дипломатии наблюдалось подобное же бездействие. Не предпринималось никаких попыток к сближению с СССР, что было бы единственным путем к спасению. Не пытались даже восстановить отношения с дипломатами стран Восточной Европы, которые когда-то считались политическими деятелями «200 семейств», «бастионами французской безопасности». Более того, не было никакого контакта с Бельгией, хотя опыт 1914 года напоминал даже самым невежественным людям, что гитлеровцы вторгнутся через Бельгию.
В области военной индустрии царило не менее поразительное бездействие. Пушки, танки, самолеты и снаряжение выпускались заводами в гораздо меньшем количестве, чем это было предусмотрено, а иногда даже в меньшем количестве, чем в мирное время. Пропаганда Даладье уже не могла скрыть этот скандал, и поэтому поспешила объяснить его «дурным желанием рабочих». Но имеется целый ряд доказательств, что саботаж исходил от «200 семейств».
Даже в области разведки бездействие было полнейшим. «Второе бюро» так «хорошо» работало, что, например, для него было настоящим открытием, когда в мае 1940 года на полях сражения во Фландрии появились немецкие танки, неуязвимые для французской артиллерии. Оно уверяло командование, что в Германии не существует другой брони, кроме той, которую видели в польскую кампанию!
Только в одной области правители Франции, которая находилась в состоянии войны с фашизмом, проявляли необычайную активность: они запрещали единственную антифашистскую и патриотическую партию — коммунистическую; они производили массовые аресты ее борцов, предъявляя им совершенно сумасбродные обвинения; они сожгли все, что было выпущено издательствами коммунистической партии за предыдущие годы. Короче говоря, правители Франции занялись охотой на патриотов и их книги.
Лишенный газет, которые бы не оплачивались из бюджета Даладье, французский народ не мог видеть оборотной стороны карт. Но своим здравым смыслом он понял, что за всем этим нагромождением преступного
29