"Они предают мир" - читать интересную книгу автора (Катала Жан, Перевод с французского. )

141
альностей — был подобран с большой заботой. Одна небольшая деталь является красноречивым свидетельством этого. Когда французский радиокомитет выделил в качестве своего корреспондента одного прогрессивного журналиста, Бидо вычеркнул его из списка отъезжающих и заменил молодым попугаем по имени Вилледье, неспособным сказать ни одной фразы, кроме тех, которым обучили его хозяева.
За исключением трех или четырех объективных людей, которых совершенно невозможно было отстранить, группа корреспондентов при делегации была сборищем самых продажных антисоветских лакеев: Доминика Оклер из «Фигаро», Женевьева Табуи из «Франс либр», Андре Пьер из «Монд», Орест Розенфельд из «Попюлэр», Доминик Падо из «Орор». Это свидетельствовало о подготовке покушения против франко-советского союза.
Характерно было также и то, что многие из приехавших людей занимались здесь деятельностью, даже не похожей на ту, которая была указана в их паспортах. «Личный секретарь» Бидо принадлежал к политической полиции. «Атташе» Эдмонд Шарль-Ру, дочь бывшего посла в Ватикане, была специальной корреспонденткой американского журнала «Вог». Молодые женщины, официально считавшиеся «машинистками», как только выпивали слишком много водки, признавались, что они работают во «Втором бюро». В списке корреспондентов Франс Пресс числилась некая Вивиана Лувел, которая не послала ни одной телеграммы, зато поддерживала наилучшие отношения с американским государственным секретарем. «Корреспондент» «Фран-тирер», молодой троцкист Шарль Ронсак, не успев приехать, установил контакт с Шарпантье и сотрудницей посольства Барбарэн, считавшейся в Кэ д'Орсэ агентом «Интеллидженс сервис». Наконец, «Монд» послала Андре Пьера, и я не мог не отметить, что в прошлом году министерство информации отказалось из боязни скомпрометировать себя послать его в Москву в качестве директора французского журнала, аналогичного «Британскому союзнику» *. Действитель-
* Это было только лишь одной из многочисленных попыток использовать службу информации в постыдных целях. В июле 1945 года, например, Сустель, бывший в то время министром информации,
142

но, этот тип был слишком хорошо известен благодаря своим прежним отношениям с рядом секретных служб. К тому же, через неделю после своего приезда он был задержан московской милицией, когда занимался деятельностью, ничего общего не имеющей с корреспондентскими делами. Во всяком случае, Пьеру пришлось давать объяснения в советских органах безопасности... Хотя использование французских делегаций, как прикрытие для постыдных целей, было обычным явлением, но на этот раз оно перешло всякие границы.
Наконец, нельзя было не отметить полного подчинения французской делегации английским и американским дипломатам.
В этом отношении можно было наблюдать интересные явления среди французских журналистов. Их взгляды и настроения настолько копировали «западную» прессу, что чтение переводов ежедневной советской прессы, которыми я их снабжал каждый вечер, совершенно озадачивало их. С большинством из них невозможно было говорить о французских интересах. Как можно было не оценить «твердость» какого-либо выступления Маршалла или Бевина, говорящего о явном желании восстановить агрессивную Германию? Как можно было набраться смелости
о связи которого с разведкой мы уже упоминали, попросил меня, в случае, если советское правительство уменьшит количество людей, едущих с миссией по репатриации, включить в число моих сотрудников некоего «капитана» Фабра, который был не более не менее как личным секретарем Даладье. В ноябре мне прислали любопытное трио сотрудников. Меня уверяли, что по чистой случайности один из них оказался блестящим учеником школы восточных языков, участвовавшим в сопротивлении в сети БСРА и вплоть до своего отъезда в Москву служившим в ДЖЕР. Но это не являлось случайностью, если сопровождавшая его «машинистка», никогда не умевшая пользоваться пишущей машинкой, некая Симона Мишенон, с момента приезда находилась в наилучших отношениях с рядом сверхсомнительных англо-саксонских дипломатов. То же самое можно сказать и о третьем члене группы — Клоде Альфандери, тесно связанном с лидерами правых социалистов, который однажды забыл в моем бюро странный отрывок из английского вопросника о средствах «контакта с советской действительностью», в частности по «вопросу реконверсии военной промышленности».
В конечном счете, эти попытки потерпели фиаско. Фабр никогда не был включен в число моих сотрудников. Мишенон сбежала, никого не предупредив. Альфандери последовал за ней через несколько недель.
143
считать «доктрину Трумэна» блефом, когда все англосаксонские коллеги уверяли, что это «бомба»? Как можно было «недооценивать американское превосходство» во всех областях? Даже у менее отравленных буржуазной прессой чувство национальной независимости было настолько подавлено, что они считали себя как бы втянутыми уже в «западный блок», где различие гражданства потеряло всякое значение.
Это в высшей степени тревожное состояние духа находит свое объяснение, если обратиться от журналистов к дипломатам. Конечно, у этих господ нельзя было наблюдать таких явно неосторожных поступков в разговоре или поведении. Но зато таим были факты, которые было невозможно скрыть. Эти факты были очень просты. Американский клан с Кэ д'Орсэ явился на Московскую конференцию почти в полном составе. Точнее, среди французской делегации можно было найти всех людей, которые когда-то помогали Мэрфи наложить руку на то, что еще оставалось Франции от ее независимости. Рядом с Сюзи Бидо находились: Шарпантье (назначенный из-за особого расположения к нему Бидо членом делегации), Кув де Мюрвиль, Эрве Альфан, Тарбэ де Сент-Ардуэн, Леруа-Больё, де Шарбоньер (специально вызванный из Копенгагена), Сейду, Рюэфф. Невозможно было объяснить такой состав простым совпадением. Американская делегация со своей стороны привезла с собой Мэрфи в качестве первого заместителя государственного секретаря Маршалла. Для нового этапа порабощения Франции позаботились привезти старых агентов вместе с их «боссом». Идеологическое подчинение было лишь отражением иерархического подчинения секретных агентов своим американским хозяевам.
Картина была ясна: собственно дипломатическая делегация, эксперты и журналисты составляли ударную группу, которая была подобрана с таким расчетом, чтобы возможно больше облегчить покушение на французскую независимость.
Затерявшись среди этой челяди, малютка Бидо был почти столь же незаметен, как и в декабре 1944 года среди свиты де Голля.
Только внешне он был более напомажен, более тщательно одет и казался еще более комичным, так как во-
141
ображал, что при помощи подобных претензий создаст определенный «дипломатический жанр». Но его бегающие глаза и постоянное напряжение, а в особенности неизменная привычка напиваться потихоньку, для храбрости, свидетельствовали о том, что он более чем когда-либо был паяцем, преждевременно потрепанным неосторожными манипуляциями, которые его заставляли делать его «боссы».
Только в одном он казался менее осторожным, чем во время своего первого пребывания. Он повсюду распространял резко антисоветские высказывания. Ему, очевидно, сказали, что прошло то время, когда надо было скрывать свои подлинные чувства. И так как у него не было чувства меры, бедняга пользовался этим разрешением без всякого соображения. Так, на одном приеме он счел нужным отвести в сторону моего помощника Жана Триомфа, специалиста по русскому языку, чтобы сообщить ему о том, что «Россия — это страна, не имеющая ни культуры, ни литературы, ни искусства»... Даже те из сотрудников посольства, которые были очень плохо настроены по отношению к СССР, говорили мне, что, по их мнению, «Бидо заходит очень далеко».
Это был автомат, по поводу которого можно было быть уверенным, что он воспроизведет все движения, которые заключены в его механизме, если только не будет технических повреждений. А это как раз случилось 25 марта 1947 года, когда слишком сильное опьянение не позволило ему присутствовать вместе с Маршаллом и Бевином на приеме, данном послом монархо-фашистских Афин в честь «доктрины Трумэна». Он получил за это суровый нагоняй, вынужден был для исправления своей ошибки устроить завтрак для вышеуказанного посла и больше не повторял свою ошибку.
2. Указания, полученные Бидо от Маршалла
Когда Бидо приехал в Москву, он знал только о том, что должен передать свою страну во власть американцев. Но ему ничего не было известно относительно характера и даты этой операции. Он знал об этом даже меньше, чем вся клика янки на Кэ д'Орсэ.
145
Маршалл сам взял на себя труд сообщить ему основные линии плана, когда Бидо нанес ему визит в день приезда Маршалла в Москву. Маленький французский министр послушно сидел в кресле, указанном ему этим верзилой — генералом с мрачным лицом. С предельной сухостью — его слова звучали, как говорящие часы — Маршалл сказал Бидо примерно следующее:
— Франция нуждается в угле. Очень хорошо. Вы откажетесь от всякой формы контроля над Руром, в котором принимали бы участие русские. Я помогу вам получить компенсацию по саарскому вопросу, а позднее, возможно, и некоторое право на участие в нашей администрации Рура.
Следовательно, установленной точкой падения был рурский вопрос, а датой — момент, когда он будет обсуждаться четырьмя министрами.
Бидо знал, что, прежде чем передать ему эти распоряжения, Маршалл беседовал с Рамадье в Париже, когда пересекал Европу в своем специальном поезде. Поскольку Рамадье был уже в курсе дела, то ему не надо было ожидать его мнения. Бидо уверил Маршалла в своей полной преданности и вернулся к себе.
Одновременно Мэрфи начал обучать американскую клику Кэ д'Орсэ некоторым тактическим деталям операции.
Было решено, что французская делегация прежде всего потребует, чтобы Францию снабжали немецким углем, который необходим для осуществления «плана модернизации оборудования», выработанного в Париже под руководством Жана Моннэ. Находка была удачной.
В самом деле, было совершенно очевидно, что восстановление французской промышленности срочно требует больших поставок горючего. Поэтому могло показаться, что Бидо защищает национальные интересы, стараясь любой ценой получить уголь, хотя в действительности этой ценой была независимость Франции. Кроме того, это служило демагогическим аргументом против демократических организаций, которые неоднократно заявляли о необходимости таких поставок и в принципе одобряли «план Моннэ». Если бы они стали протестовать против предательства, то их всегда можно было обвинить в том,
146
что они «противоречат сами себе», разумеется, «по приказу из Москвы»!
Удар был, собственно, подготовлен уже давно. В октябре прошлого года на одном приеме Беделл Смит очень тщательно расспрашивал меня об отношении французского рабочего класса к «плану Моннэ», подчеркивая «большое значение», придаваемое этому государственным департаментом США. Очевидно, этот разговор также входил в планы его хозяев. Шарпантье со своей стороны не раз намекал, что его хозяева замышляют какую-то интригу в этом направлении. Накануне конференции, например, когда прогрессивные журналисты заговорили с ним о важности рурской проблемы для французской экономики, он тут же сообщил об этом разговоре Бидо, причем в явно искаженной форме...
Но необходимо было создать еще другую дымовую завесу. Вплоть до того момента, когда он должен был получить приказ раскрыть свои карты, Бидо разрешалось не только произносить громкие фразы о безопасности, репарациях и международном контроле над Руром, но и открыто протестовать против некоторых предложений американской делегации...
Конечно, надо было отбросить всякую надежду на то, что эти дымовые завесы обманут советскую делегацию, но зато были употреблены все средства для того, чтобы ввести в заблуждение французское общественное мнение. И вся эта интрига была так усложнена, чтобы с первого взгляда нельзя было понять, что случилось, и чтобы Бидо мог заставить наивных людей поверить, что советское правительство якобы «покинуло» его в то время, как он сам якобы «поддерживал» СССР.
3. Как дрессировали министра иностранных дел Франции
Американская банда, окружавшая Бидо, уже достаточно долго находилась на службе американской дипломатии, чтобы государственный департамент имел основание доверять ей. Кроме того, эти лакеи настолько соревновались друг с другом, что стоило кому-либо почувствовать признаки измены у другого, как его выдавали десять раз прежде, чем он сам мог уяснить себе, что он делает.
147
Наконец, даже если бы какой-нибудь Сенг-Ардуэн и изменил, то это не могло бы помешать осуществлению плана.
Совсем другое дело было с Бидо. Теперь, когда подготовка к маневру была закончена, все держалось на нем. И несмотря на то, что он и раньше давал заверения в «верности», такую ответственную миссию ему доверили впервые. Поэтому, согласно самым священным законам гангстерства, это двойное обстоятельство требовало принятия особых мер предосторожности.
Прежде всего надо было изолировать его от внешнего мира. Самым лучшим, конечно, было бы запереть его в камере. Но этому препятствовало его служебное положение. Поэтому пришлось создать условия, которые больше всего соответствовали настоящему заключению. Его заточили под охраной жены в помещение из трех комнат, расположенное в глубине приемных залов французского посольства. Оттуда его выводили лишь в зал заседаний к англо-саксонским коллегам или же на приемы, разрешенные хозяевами. Я ни разу не видел его в саду, вход в который находился как раз перед моими окнами. И ни разу он не был в той части здания, где находятся служебные кабинеты. Зато Бидо никогда не оставался один. Кроме членов его кабинета — таинственного Фалэза * и Ля Тур дю Пэна, рядом с ним всегда оказывался кто-нибудь из «главарей» американской клики: Альфан или Кув де Мюрвилль, еще чаще Шарпантье, которые всегда находили предлог, чтобы в любое время дня и ночи прийти к нему сообщить последние радиограммы, расшифрованные ими. Когда же возникало опасение, что бедняга может соскучиться, то всегда находился кто-нибудь, чтобы устроить для него «маленький вечер», где не скупились на шампанское, если только на этот счет не было никаких особых указаний свыше. Растерявшись от множества разнообразных дел, возложенных на него, Шарпантье совершенно позабыл о том, что не следует во всеуслышание кричать, что его хозяева навязали ему роль телохранителя. И каждый раз, когда пытались отвлечь его от своих
* Этот человек, преследующий Бидо, как тень, является секретным агентом Ватикана и «специалистом по испанским делам».
148
обязанностей, он с важным видом заявлял: «Нет, я сожалею, но сейчас не время ссориться с Бидо!».
Такая система представляла тройное преимущество. Во-первых, она позволяла держать Бидо только в американской атмосфере, и он в течение дня проникался указаниями, которые ему передавал государственный департамент США через своих агентов. Во-вторых, это было лучшей гарантией предотвращения всякой возможности контакта с советской делегацией: он встречал Молотова только за столом конференции или во время чисто протокольных приемов. Наконец, в-третьих, Америка таким образом воздвигала настоящий «железный занавес» между министром иностранных дел Франции и французами, которые не были прямыми агентами Америки. Я делал ежедневный обзор советской прессы, но меня ни разу не вызвали к Бидо, так как Шарпантье снабжал его бюллетенями американского посольства. Даже наш посол фактически никогда не видел министра один на один, поскольку он не участвовал в комбинации.
Для того чтобы усилить действие этого интернирования, люди Вашингтона прибегали также к постоянному шантажу.
Сначала это был классический трюк с «болтливостью прессы». Оли заставили своих журналистов распространить кое-какие секретные беседы с французской делегацией. Уже 10 марта вечером все американские и английские корреспонденты вдруг «чудесным образом» узнали о том, что Маршалл потребовал от Бидо «присоединиться к Бизонии». 12 марта 1947 года европейский директор херстовского агентства Кингсберри Смит протелеграфировал, что тот же Маршалл обещал Бидо «часть ресурсов, недостающих сейчас французскому правительству». Потом 30 марта вся англо-саксонская пресса уже писала о секретных переговорах по поводу «саарского угля» и о близком «отказе французской делегации от Рура». Словом, делалось все возможное для того, чтобы отрезать Бидо все пути к отступлению, даже если последние остатки национального чувства помешают ему беспрекословно выполнить полученные указания. Всего сказано не было, чтобы преждевременно не раскрывать карты. Но было достаточно сказано для того, чтобы скомпрометировать марионетку и помешать ей отступить.
149