"Они предают мир" - читать интересную книгу автора (Катала Жан, Перевод с французского. )

Зато подобно большинству англо-сакссоских дипломатов Шарпантье начал систематически заниматься «спор-том на открытом воздухе». Зимой каждое воскресенье он ездил на лыжные прогулки, а в остальное время года — на охоту или рыбную ловлю, всегда как можно дальше от Москвы. Почти каждый раз благоприятный «случай» давал ему предлог провести ночь в доме какого-нибудь колхозника для того, чтобы записать ответы простых советских людей на его «коварные» вопросы. Он даже подвергал допросам мальчишек, так как «было очень интересно знать, что говорит молодежь».
Но с особым усердием Шарпантье занялся «людским материалом», поставляемым консульством.
Это, прежде всего, были «обломки». В течение 1945 года в СССР тем «ли иным обманным путем проникло некоторое число авантюристов обоего пола: как жены или мужья репатриантов. Но убедившись, что в
133
социалистическом государстве нет возможностей для профессиональных сутенеров или проституток, они кончали тем, что осаждали консульство, требуя, чтобы их бесплатно отправили обратно во Францию. Вместо того чтобы поручить разбор этих дел консулу — для того он и существует— Шарпантье решил сам «заняться» этим. Он на длительное время запирался с ними в кабинете и подробно допрашивал обо всем, что они могли наблюдать на советских заводах, где они работали, — о снабжении продуктами, о ценах, о чем думает население. И если субъект представлял интерес, то Шарпантье без колебания приглашал его к себе для продолжения разговора, даже если это был какой-нибудь выходец из притона.
По тем же соображениям, Шарпантье вдруг воспылал страстью к постоянной французской колонии. Каждый раз, когда кто-нибудь из ее членов приходил в посольство для продления паспорта, и если он проживал в месте, представляющем интерес, его немедленно посылали к поверенному в делах, и там происходила та же комедия, что и с «обломками».
Лица, которые казались Шарпантье наиболее способными помогать в его шпионской службе, получали указания составлять «маленькие донесения», и за это им платили из средств, отпускаемых на «благотворительность» или из «политических фондов» посольства. Так была завербована «староста колонии в Ленинграде», некая Гортензия Бовар, которая до 1941 года была правой рукой секретного агента Ватикана — Флорана. Таким же путем Шарпантье привлек некую даму из Львова — Иду Вассо, о которой было известно, что она сотрудничала с немцами во время оккупации. И, наконец, некий Роберт Зоммер из Черновиц дополнил эту компанию. Этот Зоммер был настолько подозрительным типом, что одного взгляда на его внешность было достаточно, чтобы причислить к самому подлому человеческому сброду. Во время «странной войны» Зоммер состоял на службе «Второго бюро» на румыно-советской границе. Появившись в начале 1946 года в стенах посольства (он по ошибке заглянул в мой кабинет и тотчас же заявил с чудесным немецким акцентом, что он может мне рассказать «очень интересные вещи»), он стал вскоре другом Шарпантье, и
134
каждый раз, когда Зоммер приезжал в Москву, чтобы поговорить с ним, то они вместе обедали. Разъезжая по городу, Зоммер пользовался машиной Шарпантье. Карьера этой троицы бесславно закончилась высылкой из СССР.
Подобрав себе таких людей, французский поверенный в делах мог выполнять требования своих хозяев. Все донесения Шарпантье были наполнены досужими антисоветскими вымыслами, нагромождением 'противоречивых цифровых данных о ценах и зарплате, доставляемых подлыми проходимцами, никогда и не бывавшими в тех местах, где они якобы записали свои наблюдения; лживыми измышлениями об «ужасах НКВД». Но мы знаем шпионский девиз Беделла Смита: «должны все собирать». И он, повидимому, был очень доволен «прогрессом» Шарпантье, так как вскоре отношения их стали сердечными. Впрочем, это были отношения, какие могут быть в капиталистической армии между дивизионным генералом и полотером его адъютанта.
С тех пор шпионская служба французского посольства стала лишь вспомогательной службой разведки посольства США. И в деле подготовки антисоветской агрессии французское посольство также стало играть роль сателлита.
Попутно заметим, что к этому времени и в военных разведывательных службах в Париже началась тайная подготовка заговора: военный атташе в Москве Гийом был заменен морским офицером 'капитаном I ранга Пельтье; было не совсем понятно, как он может быть использован в качестве представителя сухопутной армии в самой большой континентальной державе мира.
Было ли это одним из эпизодов тайного соперничества между «Вторым бюро» армии и флота? Если это было даже так, то все равно сам факт очень важен, так как «Второе бюро» морского флота всегда отличалось особенно яростным антисоветизмом, и Пельтье, который был главой «военно-морской миссии» в Финляндии во время «странной войны», пользовался настолько установившейся антисоветской репутацией, что даже Шарпантье был удивлен, когда Пельтье был назначен французским военным атташе в Москву.
Но мы должны задать себе и другой вопрос. Не было ли это другой, военной стороной перехода французского шпионажа в СССР на службу Вашингтона?
135
6. «Большой доклад»
Одновременно американская разведка поручила французскому поверенному в делах третью миссию — систематически вести на Кэ д'Орсэ кампанию по дезинформации на тему «Слабость СССР». Таким образом он должен был пополнить результаты, достигнутые его провокационными действиями. В то время как эти действия способствовали ухудшению франко-советских отношений, систематическая дезинформация позволяла оправдывать это ухудшение, доказывая, что бесполезно сохранять хорошие отношения с такой «пропащей» страной, как Россия.
Уже в феврале-марте 1946 года Шарпантье начал массированный обстрел парижского министерства иностранных дел. Посылая не реже одной телеграммы в неделю и донесения с каждым курьером, он бомбардировал Париж своими запутанными соображениями насчет «экономических затруднений СССР», воображаемыми проявлениями «недовольства со стороны населения», мифическими «чистками партии» и прочим вздором. Для того чтобы облегчить деятельность Шарпантье, американское посольство вручило ему сборник антисоветских басен Кравченко, тогда еще не известного во Франции, с указанием включить наиболее пикантные места в свои донесения. Время от времени Дюрброу . или его помощник Рейнхардт добавляли ему несколько нелепостей от себя, которые он тут же передавал в Париж, как «исходящие от исключительно хорошо осведомленных дипломатов». Иногда даже путем невероятного напряжения своего тугого мозга Шарпантье удавалось прибавить кое-что и от себя.
То, что все это было непроходимой глупостью, не имело никакого значения. Не проявляя при этом ни малейшего самолюбия, Шарпантье сам признался в том, что огромнейшая депеша о «моральном кризисе СССР» была сфабрикована им в октябре 1946 года при помощи латинских цитат, взятых из словаря Лярусса для школьников. Господа из американской клики на Кэ д'Орсэ прекрасно знали, что все получаемое ими из Москвы было ложью. Но им необходимо было иметь достаточное количество бумаг на тему «Колосс на глиняных ногах», чтобы опу-
136
бликовать их в тот день, когда Франция будет со связанными руками и ногами выдана империализму янки. Точно так же в свое время Жорж Боннэ думал поддержать свой «союз» с Гитлером.
Когда же приблизилось время, намеченное для дипломатического поворота, в начале декабря, государственный департамент США поручил Шарпантье составить «большой политический доклад» для Парижа. Тема доклада — «Непоправимая русская слабость». И в течение двух месяцев он занимался исключительно этим.
В отношении «источников информации» он мог лишь иметь затруднение в выборе. Шпионы из ЮНРРА сообщили ему «совершенно сенсационные сведения» о так называемом «провале плана восстановления опустошенных районов». Из басен, которые ему рассказывали по поводу репатриации, он мог извлечь объемистый «материал», исходящий от «очевидцев». Из донесений Зоммера о фашистских бандах, существовавших еще некоторое время после немецкого отступления, было очень легко сфабриковать «подпольное сопротивление по отношению к советской власти». И, наконец, наниматели Шарпантье великодушно снабжали его всем, что могло пополнить его «документацию». Корреспонденты американской прессы охотно передавали ему свои самые подлые выдумки. Дюрброу доходил даже до того, что подбирал для него «добровольных информаторов». Так, он прислал ему некоего авантюриста под вымышленным именем Бори, якобы французского гражданина, под предлогом необходимости «репатриировать» его во Францию.
Из всего этого материала вышел огромный доклад. Там говорилось о том, что понадобится «минимум семь лет» на исправление трамвайных линий в бывших оккупированных городах, о «русской пятой колонне», о «волне забастовок на Украине», о «голоде», о «России, которая всем обязана ЮНРРА», о «троцкистах, которые были правы, требуя чтобы СССР уступил иностранным требованиям», о «советском народе, восхищающемся капиталистическим миром» и пр. В сущности, это пахло настоящим Геббельсом, и намеченная цель была совершенно очевидной.
137
Примерно в то же время я послал в Париж достаточно обширный труд о кризисе американского капитализма с точки зрения советских экономистов и о мирной политике СССР. Поверенный в делах принял это за акт саботажа и стал упрекать меня в «распространении ложных идей». Забыв всякую осторожность, он начал говорить о своем знаменитом докладе, основной задачей которого было «доказать, что Советский Союз переживает кризис, от которого он никогда не оправится», в то время как Америка является «восходящей силой при полном процветании». И он добавил: «Неужели вы не понимаете, что мой доклад является большим политическим актом?»
«Большой доклад», порученный ему хозяевами, означал, что настало время решительных действий, чтобы изолировать нас от СССР и полностью наложить руки на мою родину.
7. Накануне Московской конференции
Министры иностранных дел должны были открыть свою ближайшую конференцию в Москве в начале 1947 года. Эта конференция должна была быть посвящена германской проблеме. Именно тогда, в связи с этой жизненной для Франции проблемой, и должен был совершиться столь тщательно подготавливаемый поворот.
В конце 1946 года хозяева послали Шарпантье в Париж. Официальной целью поездки было разрешить некоторые личные вопросы. Но Шарпантье вовсе не скрывал, что он хотел сам лично вручить свой знаменитый «доклад» господам на Кэ д'Орсэ, в частности Бидо. В последнюю минуту различным лакеям Америки, разбросанным по всему свету, в связи с их дипломатическими функциями необходимо было выяснить между собой некоторые детали.
Шарпантье вернулся в Москву в последних числах января 1947 года. В том состоянии экзальтации, в котором он находился в результате своей миссии, он мало-помалу изложил мне суть американского плана.
Его можно резюмировать следующим образом:
Первое. Сближение с Англией, начатое Блюмом и завершенное Бидо подписанием союзного договора с Бевином в Дюнкерке, было задумано отнюдь не в соответствии
138
с духом франко-советского пакта; напротив, оно должно было положить начало «подрыву союза». По этому поводу Шарпантье грубо сказал мне: «Отныне нам наплевать на русских!»
Второе. Это решение должно стать публичным достоянием на Московской конференции. Под предлогом, что «русских нет в Руре» и что, следовательно, «их поддержка для нас ничего не стоит», было решено «оставить» русских и блокироваться с английской и американской делегациями, говоря, что «основное для Франции —это иметь уголь».
Третье. Чтобы замаскировать «разрыв» до открытия конференции, французское правительство сделает вид, что оно «идет на сближение с востоком». С одной стороны, Кэ д'Орсэ опубликует меморандум по рурскому вопросу, более или менее близкий к советской точке зрения и, если понадобится, попросит даже СССР поддержать этот меморандум. С другой стороны, будут начаты переговоры относительно заключения союзных договоров с Польшей и Чехословакией. Таким образом, говорил Шарпантье, «мы сможем сказать, что делали авансы русским, на которые они не ответили, поэтому они не имеют права жаловаться, что их оставляют». По его словам, он сам порекомендовал этот маневр. Следовательно, дело шло об «идее» Беделла Смита.
Четвертое. Коммунисты должны будут согласиться на то, чтобы Франция попала в зависимость от запада, или же им придется отказаться от своих министерских портфелей. «Если они будут недовольны, им остается только уйти». Иначе говоря, поскольку нельзя было ожидать, что компартия согласится с политикой национального' порабощения, будет выполнен американский план удаления министров-коммунистов из правительства.
Эти признания Шарпантье в феврале 1947 года представляют несомненный исторический интерес. Они подтверждают, что во время Московской конференции Бидо не «уступил» государственному департаменту, а точно исполнил заранее подготовленный план, который государственный департамент вручил Бидо.
Но американские постановщики жестоко ошиблись, вообразив, что им удастся сохранить втайне свой план вплоть до его выполнения, то есть после открытия сессии
139
Совета министров иностранных дел. Советская дипломатия уже не раз в истории доказывала, что ее. руководители являются бесспорными знатоками и мастерами в искусстве анализа международного положения. Они еще раз подтвердили это теперь. 17 февраля Шарпантье плаксивым голосом рассказал мне путаную историю, из которой можно было понять, что его знаменитый «совет» создать видимость «сближения с СССР» потерпел полное фиаско, и с Кэ д'Орсэ его обвинили в этом.
— Русские, — сказал он, — поняли, что, ведя с ними переговоры, мы хотим создать дымовую завесу, чтобы в это время сговориться с Лондоном и Вашингтоном. Они думают, что это повторение переговоров 1939 года. В хорошенькое положение попал я лично!
Но это, к сожалению, не помешало недостойным правителям Франции отдать ее под иноземное иго.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
МОСКОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
1. Тщательно подобранная челядь
В воскресенье, 9 марта 1947 года, специальный поезд с французской делегацией высадил свое содержимое на платформу Белорусского вокзала в Москве. Сопровождаемый своей высокой женой, которая, казалось, вела его на веревочке, маленький Бидо с изысканностью ответил на теплое приветствие Вышинского. После двадцатиминутной шумной суматохи мощные автомобили «ЗИС-110» отвезли этих людей в отель «Москва», где их ожидали помещения, поразившие всех своим комфортом.
Уже не раз описывали смешной наряд этих господ и дам, собравшихся на Московскую конференцию, как в полярную экспедицию. Это было лишним доказательством испорченности вкyca в высших слоях парижского общества. Не следовало также удивляться тому, что среди дипломатов и экспертов было столько имен, связанных с «200 семейств», что и:х список напоминал выдержку из «Ежегодного справочника по торговле и промышленности». И в подобной среде вполне закономерным явлением было то, что явных вишистов было там столько, что нельзя было узнать, кому можно пожать руку без угрызений совести. Поскольку французская дипломатия стала тем, что нам известно, все остальное было лишь логическим следствием.
Прежде всего заслуживал внимания тот факт, что этот, на первый взгляд разношерстный ансамбль — из высших чиновников Кэ д'Орсэ, гражданских лиц и военных чинов нашей администрации в Германии, пресс-корреспондентов всех направлений и канцелярских служащих всех специ-