Глава 13

Я сидела, прижавшись спиной к стене, и уткнув лицо в колени. Все, больше таиться не имеет смысла… Я сама себя выдала. Вон, даже заключенные в соседних камерах недовольно гудят, требуют убрать от них эрбата, или же им на расправу отдать, чтоб покончить с этим мерзким исчадием раз и навсегда… Враждебные, ненавидящие взгляды еще недавно благожелательно настроенных по отношению ко мне людей… Ох, Вояр, ты можешь говорить, что хочешь, а это твоих рук дело! Ты, дрянь такая, конечно, давал какие-то намеки, что некоторые ответы на свои вопросы можешь получить уже сегодня, но мне даже в голову придти не могло, что ты можешь пойти на такое… Вот дерьмо!

Да, мне с самого начала следовало быть более внимательной и осторожной. Должна была понять, что появление Кисса рядом с моим закутком — это всего лишь первая ласточка из немалой стаи ожидающих меня неприятностей. Почему это меня не насторожило? Так нет же, вместо того, чтоб осознать простую вещь: этот тип для того и переведен сюда, чтоб постоянно злить меня и напоминать о возможных проблемах, которых я от него могу дождаться в избытке! - так нет, я умудрилась при виде его растеряться, и заговорила с ним так, будто мы расстались в поселке чуть ли не лучшими друзьями.

— Кисс?! — ахнула я, увидев его. — Ты? Вот уж кого не ждала, не гадала увидеть! Ты-то, как здесь оказался?

— Тебя искал, цыпа — чуть дрожащим от бешенства голосом прошипел тот. — И, с благословения Темных Небес, отыскал. Правда, добраться до тебя пока не могу. Ну, да это дело поправимое!

— Я тебя серьезно спрашиваю!

— Да я тебе серьезно и отвечаю. Серьезней некуда. Очень мне захотелось встретиться с той красоткой, из-за которой у меня все полетело к… В общем, всю дорогу до Стольграда меня грела одна мечта — с тобой свидеться, и поговорить по душам. Как я жаждал нашей встречи, милая!

А вот мне с тобой, дружок, встречаться совсем не хочется! Да и судя по твоему голосу, дорогуша, если сейчас между нами не окажется решеток, то ничего хорошего от встречи наедине меня не ждет. Хотя лицо у него довольно спокойное, насколько это возможно в застенке, но прутья решетки сжимает так, что костяшки пальцев побелели. Не знаю отчего, но в присутствии этого мужчины я чувствую себя…. ну, неуютно, что-ли. Не хочу его видеть, а может, просто побаиваюсь в глубине души. Хотя я и знаю, что отобьюсь от него, если нам придется схватиться, но, тем не менее, не хотелось бы мне связываться с этим типом. Ну не нравишься ты мне, мужик, совсем не нравишься! А твой наглый взгляд меня вообще выбивает из колеи и злит настолько, что очень хочется нагрубить ему первой!

— Хорошо, если тебе от этого будет легче, тогда, считай, что ты меня напугал! Но пока расскажи, как тебя-то поймали?

— Меня, цыпа, даже не ловили — криво усмехнулся Кисс. — Стыдно признаться, но меня взяли прямо у городских ворот. Попался, как сопливый, неопытный мальчишка. Попросили с коня сойти — дорожные сумки, мол, проверить надо. А дальше все пошло по давно накатанной колее… Я после дороги расслабился, злой был и уставший, контроль над собой и окружающими потерял, вот и лопухнулся, как… Самое смешное и нелепое в том, что эти фокусы, при помощи которых меня взяли, предназначены для зеленых фраеров, а я на них попался, как последний лох! Даже не знаю, как правильней себя назвать за подобный кретинизм! Все мозги, как видно, по дороге растряс! Таким разиней я не был с детства! После встречи с тобой, цыпа, у меня все идет наперекосяк… Похоже, удачу ты у меня умыкнула. Так что со вчерашнего дня я отдыхаю на государственных харчах. Ну, и как я уже говорил, все это время мечтаю о встрече с тобой!

— А я думала, тебя сегодня схватили…

— Нет, цыпа, вчера.

— И где же ты был эти сутки?

— В другом месте прохлаждался, куда темней и хуже этого — в подземном застенке. Тут, к твоему сведению, имеется немало очень неприятных тайных уголков, в которые лучше не попадать. В одном из таких милых мест я с дознавателем долго беседовал. Он, кстати, цыпа, тобой очень интересовался. Там же, в подземном застенке, мне и посидеть довелось. А сегодня вдруг, ни с того, ни с сего, перевели меня сюда, по соседству с тобой, радость ты моя ненаглядная. Так что, считай, мы с тобой свиделись, как я того и ожидал. Правда, несколько не так, как бы мне того хотелось, моя милая змеиная царица.

— Как ты меня назвал?

— Змеиная царица. Правда, запамятовал, как ее по-настоящему зовут. Может, ты напомнишь? Похоже, вы с ней в родстве состоите…

— Ну, Кисс, ты даешь! — заржали из соседних закутков. — Красотку этак обозвать! Хотя и верно — все бабы змеи! И все, как одна, ядовитые!

— Она меня прекрасно поняла. Ведь так, цыпа?

— Отстань! И хватит молоть чушь!

— Да, хорошо ты тогда меня кинула! И я, как пацан, купился! А уж такой чистый и невинный взгляд у тебя был тогда, на вашем деревенском постоялом дворе, горел таким праведным гневом и любовью к сирым и обездоленным, что я ему сдуру поверил, размяк… Артистка ты у нас отменная, сумел оценить достоверность игры на собственной шкуре… Что ж, век живи, век учись…

— Ты его проживи вначале, этот век!

— Проживу, сколько отмеряно. Но вот ты, как только я до тебя доберусь… В общем, когда мы встретимся без этих решеток, или просто окажемся рядом… Цыпа, я сверну тебе башку. Это не угроза, просто я предупреждаю тебя, чтоб и ты начала отмерять положенный тебе срок жизни на этом свете.

— Давай, Кисс, пугай красотку! Может, в дальнейшем посговорчивей будет — засмеялись уже с другой стороны.

Негромко переругиваться на потеху соседей нам пришлось недолго. Пришли стражники, загремели ключами, и увели в другие клетушки заключенных из закутков справа и слева от моей камеры. С чего это меня оставляют одну, без людей по соседству? От неприятных предчувствий сжало сердце. Поневоле вспомнились слова Вояра о том, что правду обо мне он может узнать и иным способом… Вон, и Кисс замолчал, с интересом наблюдает за дальнейшим развитием событий…

Долго ждать не пришлось. Гомон, ругань стражников, звон оружия… По коридору вели заключенного, высокого, крепкого, совсем молодого мужчину, причем оружие у стражников, окруживших этого мужчину, было наготове. Чувствовалось: ворохнись парень, или сделай хоть шаг в сторону — враз зарубят, без раздумий и колебаний. Да и поглядывали тюремщики на этого человека мало того, что зло, так еще и с плохо скрываемой ненавистью. Чем это он перед ними так провинился? Что, этот мужчина тоже кто-то вроде Клеща? Иначе с чего бы стражникам на него так зло глядеть? Мужчину втолкнули в закуток справа от меня, и быстро заперли за ним дверь.

Но, вместо того, чтобы уйти, стражники остались возле камеры с запертым в ней человеком. Подошло еще несколько тюремщиков… И у всех теперь, после того, как за парнем закрылась дверь в камеру, оказались донельзя довольные лица. Судя по их донельзя пакостным усмешкам, парню в соседской клетушке сейчас придется несладко…

К несчастью, я оказалась права. Вначале стражники просто дразнили человека, будто сами подзадоривали себя на дальнейшие неправедные действия… Бедный парень, как мне кажется, не понимал ничего из того, что ему с насмешками и оскорблениями бросали тюремщики. Пытался им что-то сказать на чужом языке. Так он не из нашей страны…

А потом началось нечто такое, отчего во мне стала подниматься безотчетная волна ненависти. Длинными пиками и копьями тюремщики стали тыкать в парня, пытаясь если не убить его, то причинить нешуточную боль. Самое страшное в том, что запертого в клетку человека они ударяли не тупыми концами копий, а острыми наконечниками. Это у них что, развлечение? Игра такая? Если так, то придумана она лишь для полных идиотов! Не похоже, что стражники из их числа…Скорее всего то, что я сейчас вижу — это обычное издевательство над тем, кто не может ответить тюремщикам так, как они того заслуживают. Совсем как тот теткин домоправитель… Но почему они так накинулись на этого заключенного? Стражники будто мстили парню за тот страх, который только что испытывали перед ним. Мужчина растерянно прижался к стене, в тщетной попытке спрятаться от своих мучителей. Правда, напрасно… На стражников напал азарт, они как бы соревновались между собой в том, кто точнее попадет в пленника, кто причинит ему больше боли, кто нанесет глубже рану… И это у них успешно получалось. На одежде парня стали появляться расползающиеся пятна крови, что только подстегнуло стражников к дальнейшим атакам.

— Ну, что? — довольно ухмыльнулся один из мучителей. — Не нравится? Ничего, скулить меньше будешь, на воздух проситься.

— Что вы делаете? — не выдержала я. — Заняться больше нечем?

— А ты бы, девка, не орала понапрасну — хищно осклабился один из тюремщиков. — И отойди от решетки подальше, а не то схватит тебя такой за руки — выдерет их запросто!

— Да вы же его убьете, мерзавцы!

— Нашла, кого жалеть! Это ж эрбат!

— Что? — растерянно спросила я.

— Что слышала! Иначе, думаешь, с чего это мы с ним так себя ведем? Неделю уж здесь сидит, придурок иноземный, с тех пор, как его поймали. Надоел до того, что видеть эту рожу не хочется! Не может он, видишь ли, тут сидеть, на волю просится…

У меня в памяти мгновенно всплыл вечер в домике Райсы, голос Даян"…приходила тетушка Кей. Сказала, что в городе поймали эрбата. Уже второго на этой неделе…". Значит, речь шла об этом мужчине. Здоровый, крепкий парень… Немногим старше двадцати лет… Судя по рукам, по коже на лице, по крепким мускулам, выделяющимся под легкой рубашкой — кузнец. Смуглый, темные волосы, немного коротковатые ноги, чуть раскосые глаза… Похоже, он уроженец той же южной страны, откуда родом и великий мастер Тасс — Лен…

— Перестаньте! — чуть ли в голос закричала я. — Вы же его убьете!

— А ему и так подыхать…

— Он же человек! Такой же, как все мы!

— Он — эрбат Ты что, ни разу не видела, что они выделывают, когда не в себе бывают? Ну, сейчас поглядишь! Да отойди же ты, наконец, от решетки! Он тебя прибьет, если дотянется, а нам потом ответ перед начальством держать!

— Остановитесь! Вы сами с ума посходили! — закричала я, но меня не слушали. Судя по всему, тюремщиков охватило нечто, похожее на чувство опьянения кровью у охотников, забивающих пойманную ими дичь. Стражники чуть ли не на спор пытались дотянуться своими острыми пиками до прижавшегося к стене заключенного, а уворачиваться от раздирающего тело и больно жалящего наконечника у парня не всегда получалось. Да и кололи они бедного не в шутку, а всерьез. Казалось, я наяву вижу один из своих ночных кошмаров. На моих глазах острый конец копья пробивал, светлую одежду пленника, погружался в живое тело… Выходящий из раны блестящий металл, и яркая кровь, иногда просто окрашивающая эту рану, а иногда выходящая из нее крохотными толчками… Крики боли заключенного и гоготанье стражников… Одежда пленника краснела все больше и больше… Когда же кончится это издевательство?! Пресветлые Небеса, или же все те великие боги, в которых верят на родине этого несчастного парня! Молю: сделайте так, чтоб его мучения прекратились!

И вдруг… Это случилось как-то сразу. Парень внезапно остановился, перестал метаться по крохотному огороженному пространству, по его телу пробежала мгновенная дрожь… А еще через секунду он обвел нас глазами, и от этого взгляда меня пробил ужас. На секунду замолчали даже стражники. Казалось, в один миг парень в клетке будто немного изменился внешне, с его лица исчезли испуг и растерянность. На их место пришли ярость и ненависть, и еще непонятная сила, ощущаемая даже на расстоянии. Такое чувство, что рядом с тобой внезапно появился смертельно опасный зверь, к которому опасно даже приближение. Теперь перед нами стоял сильный, уверенный в себе человек, презирающий всех, кто стоял по ту сторону прутьев. Но глаза… В них было страшно смотреть. При одном взгляде на них меня ощутимо стала бить дрожь… Черная радужка заполнила весь глаз, не оставив даже полоски белка. Казалось, на смуглом лице молодого лица зияют два бездонных провала, из которых ощутимо веет ужасом и смертью. Еще мгновение оглушающей тишины… И вдруг, издавая утробное рычание, парень метнулся к стражникам. Те, хотя и стояли по ту сторону решетки, шарахнулись в сторону… Да, будь толстые прутья решетки не так хорошо вмурованы в камень, стражникам пришлось бы плохо. Даже очень плохо. И неудивительно, если учесть, что мужчине несколькими рывками удалось немного раздвинуть прутья решетки…

Очевидно, поняв, что прутья решетки ему не выломать, парень стал трясти запертую дверь. От сильных ударов запертая дверь в камеру несчастного заходила ходуном. Он тряс ее так, что, казалось, готов выдрать намертво впаянные в камень прутья… Это не было безумием в прямом смысле этого слова. Происходящее куда больше напоминало ярость дикого зверя, обманом загнанного в клетку, и всеми силами рвущегося на свободу. Но кроме желания вырваться на волю здесь присутствовало и нечто иное, куда более страшное — жажда убивать тех, кто стоит на его пути. Причем не просто убивать, а рвать, калечить… И все это смешивалось с ненавистью, всепоглощающей, бешенной, хлещущей, как бурный горный поток… Так вот как все это происходит, так начинается безумие эрбата…

Перед моими глазами все поплыло, меня ощутимо заколотило. "Держись, иначе пропадешь вместе с ним…". Да знаю я это! Знаю, но не могу сдержаться… А пленник метался по клетке, как загнанный зверь в клетке. Причем, как страшный и опасный зверь, от которого следует держаться как можно дальше. Схватив тяжеленную деревянную лежанку, он легко швырнул ее об стену, отчего она разлетелась на отдельные доски. И все эти рассыпавшиеся доски он измочалил за несколько минут, с невероятной силой и страшным грохотом разбивая их как об стену, так и о решетки своей клетушки. Острые щепки разлетались во все стороны, дрожали прутья решетки…Смотреть на это было и страшно, и притягательно. Прямо перед нашими глазами билась и страдала невероятная сила, пробудившаяся в обычном человеке, и рвущаяся наружу…

И тут, отшвырнув в сторону расхвостанный обломок доски, которым он только что бил об стену, человек невероятным прыжком с места вновь оказался подле запертой двери в его камеру. Вцепившись в нее, парень снова стал трясти ее с такой дикой мощью, что через несколько бесконечно долгих мгновений произошло невероятное: со звоном лопнула одна из железных петель, на которых и держалась дверь. С десяток тюремщиков, столпившиеся у решетки на небольшом расстоянии (чтоб оттуда до них нельзя было дотянуться, и до того наблюдавшие за происходящим со смесью восторга и ужаса), от увиденного струхнули всерьез. Ведь если случится невероятное, и заключенный выломает дверь и вырвется наружу, то последствия предугадать несложно: эрбат разорвет любого, что окажется на его пути…

Я видела, как в израненное тело человека с лихорадочной скоростью стали впиваться мечи, клинки, пики… Втыкаются, выдергиваются, и снова впиваются в окровавленную плоть… Не знаю, осталось ли у бедняги на теле хотя бы одно не израненное место… Испуг подстегнул силы стражников и увеличил их злость. Теперь они стремились не просто ранить человека, а убить его, не допустить того, чтоб он вырвался наружу… Но заключенный, казалось, не замечал ничего, яростно продолжая выламывать дверь… Лопнула еще одна петля, и висящая на последней петле дверь заходила ходуном от мощных рывков парня. Еще немного усилий с его стороны — и стражникам надо бежать отсюда со всех ног, и счастлив будет тот, кто сумеет унести ноги от смертельно разъяренного ими же человека…

Не знаю, кто из стражников успел сбегать и принести сюда это страшное оружие… Хотя вполне может оказаться и так, что они его заранее доставили сюда и держали неподалеку. На всякий случай… Просто я вдруг увидела, как в окровавленного парня вонзается огромное копье, или как там оно называется… Хотя нет, неверно… Назвать копьем этот ужас было никак нельзя. Заточенный чуть ли не до состояния бритвы огромный стальной наконечник более чем в локоть длиной на тяжеленном толстом древке… Да и швырнули его с немалой силой — страх и у тюремщиков сил добавил! На моих глазах острый конец наконечника вышел у парня из спины… Да таким оружием дикого быка с первого раза можно завалить, не то что человека! А заключенный только вздрогнул, отступил на пару шагов назад, взялся обеими руками за толстое древко, и (я просто не могла поверить своим глазам!), сломал его у основания стального наконечника… Отшвырнув обломанный кусок дерева в сторону, он снова шагнул к решетке, и невероятно сильным рывком выдрал дверь…

Трудно сказать, что было бы дальше, но парень вдруг замер на месте. Оглушительно загремела выпавшая из его рук железная дверь… Несколько неверных шагов в сторону, и он вцепился окровавленными пальцами в решетку, разделяющую наши с ним камеры. Еще пара шагов на подгибающихся ногах, и его слабеющие пальцы вцепились в мои руки, которыми я держалась за железные прутья решетки. Его лицо оказалось напротив моего лица, и несколько секунд мы смотрели друг на друга. Глаза парня снова стали обычными глазами человека, только вот в них плескалось целое море обиды, непонимания, всепрощения… Приступ прошел, и он стал приходить в себя. Мало того, что приступ вымотал из парня все силы, так вдобавок на беднягу начала наваливаться страшная боль от нанесенных ему жутких ран. Невероятно, но он даже попытался мне улыбнуться… "Лайсле…" — прошептали его израненные губы, и он медленно стал оседать на пол, не отпуская слабеющих рук от решеток камеры.

Когда тело парня упало на пол, он был уже мертв. Встав на колени подле него я увидела, как из его темных глаз ушла последняя искорка жизни, как он замер на полу камеры изломанной, нелепой, окровавленной куклой… Возбужденно шумели стражники, кричали заключенные… Какие они все стали храбрые!.. Еще совсем недавно от страха орали! Можно подумать, одержали победу в честном бою…Ненавижу! Меня от захлестывающего бешенства и злости трясло так, что чувствовалось: еще чуть-чуть, и я сорвусь и поведу себя точно так же, как только что погибший парень…

— Что он сказал мне перед смертью? — спросила я у предка. — Отвечай, или об этом я спрошу у стражников!

Тот помолчал, затем с неохотой произнес:

— Во время приступов эрбаты чувствуют таких же, как они сами, и никогда не причинят друг другу вреда… Он назвал тебя лайсле — сестренка…

Все завертелось перед моими глазами, стало меняться, проваливаться в черную дыру страшного чужого мира… Я резко поднялась с грязного пола… Отчетливо услышала, как один из стражников испуганно кричит, указывая на меня…

Когда же я пришла в себя, то поняла, что без сил лежу на полу в своем закутке. Все вокруг было усыпано щепками и обломками древесины — это все, что осталось от моей лежанки. Кое — где виднелись крохотные осколки разбитой чуть ли не в пыль керамической обеденной миски. Дверь в мою камеру тоже была немного погнута — видимо, и я пыталась выломать ее… Что ж, погибший парень в этом преуспел куда больше. Его камера, кстати, была уже пуста: кровью был залит весь пол, а вот тела уже не было…Унесли… С трудом скосив глаза на пол в своем закутке, я с вялым удивлением отметила, что на нем нет ни капли крови. Тело у меня было как налитое свинцом, я не могла шевельнуть даже пальцем, но ни одной раны на нем, кажется, не было. Саднящие, ободранные пальцы в расчет брать не стоило… Ничего не понимаю… Интересно, за что мне стражниками дана такая милость — жизнь? Парнишку — соседа никто не жалел…

За прутьями решетки слышались злые голоса стражников. Однако чей-то властный голос в корне пресекал их любые попытки проявления недовольства. А ведь я уже раньше слышала этот голос… Заскрипела открываемая дверь… Кеир, помощник главы тайной стражи. А, так вот чей это был голос… Кстати, как здесь оказался Кеир? Или… Неужели он все это время находился где-то неподалеку, и смерть соседа была им заранее подготовлена? Похоже на то… Тогда почему они так страшно поступили с этим молодым парнем? Зачем? С какой целью? Если только для того, чтоб прояснить свои подозрения — эрбат я, или нет… Ну, для уточнения этого вопроса достаточно было еще там, в допросной, посмотреть мои виски, а не устраивать бойню на глазах десятков людей! Неужели все это преследовало только одну цель: посмотреть на то, как я поведу себя при виде погибающего эрбата? Нет, этого не может быть! Люди не так жестоки! Или им нужен был громкий скандал? Для чего? Какие-то дворцовые интриги? Не понимаю… Мне постоянно вспоминались слова Вояра о том, что вся ответственность за мое молчание ляжет на мою же совесть…

Между тем Кеир, ступая по усыпанному щепками полу, подошел ко мне, присел, и сильными пальцами повернул мою голову набок. Взъерошил мои короткие волосы… Если бы могла, то я бы застонала… Там же шестиугольный шрам, несмываемое клеймо эрбата… Кеир тем временем повернул мою голову в другую сторону, и снова провел пальцами по волосам… Сейчас он не улыбался своей доброй улыбкой. Это, скорее, взгляд человека, получившего ответ на вопрос, который ему был известен и без подтверждения. Встал, не оглядываясь вышел из камеры… Я услышала, как в замке снова поворачивается ключ.

Снова раздался властный голос Кеира, отдававший какие-то распоряжения. Глухое недовольное ворчание уходящих стражников… Так, судя по всему меня, кажется, никто сию секунду убивать не собирается. Ну, спасибо и на этом… Снова Кеир с кем-то заговорил, куда спокойней и дружелюбней. Похоже, ему отвечает Кисс… Да ну вас всех!

Не знаю, сколько прошло времени до того, когда ко мне стал возвращаться силы, и я сумела доползти до стены, и, опираясь на нее, сесть там. До меня доносились голоса заключенных, которые требовали вышвырнуть отсюда эрбата… Да, бывшее еще совсем недавно благожелательное отношение окружающих ко мне растаяло, будто дым… Стражники лениво отбрехивались: мол, как только прикажет начальство, так они тянуть не будут, живо очистят камеру — им тоже эрбата в камере держать не с руки…

Люди в закутках угомонились не скоро. Еще бы — такая новость! Есть о чем поговорить, что пообсуждать… Не каждый день такое увидишь и услышишь! Тишина в застенке установилась лишь глубокой ночью, не раньше. Я по-прежнему сидела, уткнувшись лицом в колени. Мне было даже страшно представить о том, что я вытворяла, пока была в беспамятстве! А про то, как я при этом выглядела… О нет, хотя бы об этом думать не стоит, а не то мне станет еще хуже, хотя хуже, кажется, уже некуда!

Может, прав был Дан, когда просил меня не ходить вместе с ними во дворец? Не знаю… Все одно прятаться от тайной стражи мне было негде, а без моих слов рассказ ребят о произошедшем с ними по дороге в Стольград был бы неполным. Ладно, не стоит отчаиваться, посмотрим, что будет дальше… А вот мальчишку — соседа, того, что убили прямо на моих глазах — вот его жалко до слез… Ведь есть у него где-то родные, близкие, кто-то же его любил, заботился о нем…

О чем я думаю? — с внезапной злостью подумалось мне — какие у него могут быть родные, какая любовь?! Сделать из крепкого, здорового парня раба своей семьи, существо, которому, даже несмотря на его отменное здоровье и доброе отношение ко всем, живущим на этом свете, в лучшем случае отмерено не более тридцати лет безрадостной жизни? Скоты! Как можно так поступить со своими близкими, родными людьми?! Кровная родня называется… А если бы с ними кто поступил так же, как они с этим несчастным парнем? Они что, ни во что не ставят человеческую жизнь? Или в той далекой стране, откуда был родом этот парнишка, превращать своих детей в баттов считается в порядке вещей? Эх, видели бы они, эти родственники, с чьего желания он стал таким, видели бы они, как страшно погибают те, кто по их воле становятся эрбатами! Наверняка, кое — кто бы призадумался, стоит ли губить своего ребенка…

Впрочем, стоит признать, что здесь я неправа. На родине этого парня подобные сцены убийства эрбатов наверняка видели сотни раз, и все равно это вряд ли останавливает людей в стремлении облегчить себе жизнь за счет других, пусть даже родных. Привыкли за века использовать семейных рабов, и, очевидно, это считается у них естественным и правильным. Безотказные и бесплатные рабочие руки ценятся куда выше возможных страданий человека в будущем… Каждый надеется, что превращенный в батта таким навсегда и останется, что минует их чаша сия: увидеть, как на твоих глазах спокойный и безответный человек превращается в эрбата, теряя при этом разум, превращаясь в дикого зверя…

Мои родные — тому наглядный пример. Ни одной из двух эгоисток — ни бабке, ни тетке, даже в голову не пришло, что когда-то в будущем я могу стать эрбатом! Надеялись на вечно тихую, исполнительную, молчаливую домашнюю рабыню, навек избавившую их от многих хлопот. У одной в голове была вроде бы благородная цель — обеспечить заботу о больной дочери на всю оставшуюся той жизнь, а другой даже в мыслях не нужны были немалые заботы о семье сестры — там ведь только старые, малые да больные; проку от них нет никакого, но жить спокойно не дадут, свяжут по рукам и ногам… А в общем, говоря проще — ни одной из них не хотелось менять свою привычную, налаженную жизнь. Вот и нашли наилучший выход из положения, родственнички любимые — взвалить работу по уходу за больными и ответственность за их будущее на кого-то другого, пусть даже этот кто-то ребенок, родной по крови! Ведь даже в одной комнате с больной матушкой для постоянного ухода за ней, с девяти лет жила я, а не бабушка, хотя она очень любила мою мать. Это — лишние заботы. А может, бабушка просто берегла свои небольшие силы? Не знаю… Но хотя бы сиделку они могли нанять!.. А что такое жить в одной комнате с тяжело больным человеком, когда ночью от ее стонов просыпаешься каждые четверть часа и бежишь к ней — это может понять только тот, кто подобное пережил сам. А потом, ни свет, ни заря надо вскакивать, бежать по хозяйству, да работать с шитьем… Наверное, оттого я и вспоминаю свое детство как бесконечное желание сна, изматывающую работу и смертельную усталость, когда уже ничего не хочется! А еще вечное недовольство бабушки и тетки, их раздражение, упреки, унижение и ругань… Что ж, все правильно: именно так положено держаться с баттами, чтоб из воли родных не выходили. Ну, и кто они после этого?.. Ладно, про них пока думать не буду, а не то меня снова, не приведи того Пресветлые Небеса, подхватит темная волна и понесет неизвестно куда…

Я до того была погружена в свои мысли, что вздрогнула от неожиданности, услышав негромкий голос Кисса:

— Слышь, цыпа, все забываю тебя спросить: как твое имя?

Надо же — заговорил! Послать его, может, куда подальше? Но голос у Кисса нормальный, не грубый, так и мне в ответ хамить не стоит.

— Как меня звать — об этом тебе еще в поселке сказали.

— Да, сказали, что тебя звать Лия. А полное имя у тебя какое? Лиян или Льяна?

— Называй, как хочешь. Мне без разницы.

— И все же?

— Отстань! — огрызнулась я. — Сказала же: называй тем именем, какое тебе больше нравится! Мне лично все равно, как ты будешь ко мне обращаться.

— Я привык разговаривать с женщинами, зная не только их сокращенное имя, но и полное.

— Можешь со мной не вообще разговаривать. Это вряд ли интересно тебе, да и мне сейчас как-то не до бесед.

— Как угодно…

Прошла ночь, наступило утро, медленно тянулся день… Меня никуда не вызывали, ко мне никто не приходил. Интересно, почему? А должны бы… Уверена, там, наверху, что-то варится в вечном котле дворцовых интриг, и меня вполне могут добавить к этому вареву как одну из острых приправ… Только вот какую, интересно?

А пока все делают вид, что меня не замечают. Стражники, то и дело проходившие мимо, бросали, правда, иногда пару не очень любезных фраз, но без особых грубостей.

К вечеру мне до смерти надоело сидеть на месте без движения, да и усыпавшие пол моей камеры щепки, оставшиеся от разбитой деревянной лежанки, следовало убрать. В соседней камере, где вчера погиб парнишка, порядок уже навели, а у меня, конечно, никто и не подумал заняться уборкой. Даже в то время, когда какой-то заключенный, под присмотром стражников, выносил оттуда обломки дерева, то старался не подходить близко к решетке, разделяющей наши камеры. Боится…

Ни веника, ни совка мне, конечно, не дали… Ну да это не беда! Из усыпающих пол обломков древесины выбрала тот, что побольше, и с его помощью, как совком, сгребла весь мусор, устилающий пол моей камеры, в одну довольно большую кучу. Там же, среди валяющихся под ногами деревяшек самой разной длины отыскалась парочка очень острых и длинных то ли щепок, то ли обломков, оставшихся от моей разбитой лежанки. Отложила их в сторону, а потом, когда закончила убираться, воткнула эти обломки сверху в общую кучу собранного мусора. Причем сделала так, чтоб их острые, как ножи, кончики были глубоко погружены в собранные куски дерева, а вытащить эти обломки из кучи можно было сразу. Среди общего вороха мелкой древесины их на первый взгляд не отличить от прочих щепок. Зачем я их отложила? На всякий случай. Недоверчивая я стала в последнее время, а может, излишне подозрительная. Пусть острые щепочки лежат под руками, мне все спокойней будет: все же какое — никакое, а оружие под руками имеется.

А секунду мне стало смешно: я ли об этом рассуждаю, тихая домашняя женщина, которая в поселке самостоятельно не могла даже зарезать курицу? В последнее время на моей душе скопилось немало грехов, связанных как раз с тем, о чем я раньше даже помыслить не могла… А может, идею запастись оружием мне предок подсказал? Хотя нет, сама до такого додумалась. Притих предок что-то после моего приступа, голоса не подает…

Вроде простая работа — навести порядок на крохотном пятачке, а тем не менее, она помогла мне успокоиться и придти в себя. Огляделась по сторонам. Так, в соседних от меня камерах по-прежнему никого нет, а сосед напротив — Кисс сидит, прислонившись к стене и закрыв глаза. Дремлет он, что-ли? Если так, то хорошо, хотя бы не злит и с разговорами не пристает. Стражники косятся, но ничего не говорят — тоже неплохо, из себя не выводят. Может, лежанку у них новую попросить? Не на куче же щепок мне спать! Так ведь побоятся дать мне другую…

— Никак ты, цыпа, успокоилась? — внезапно подал голос Кисс. — Вижу, порядок стала наводить? Хозяйственная ты у нас женщина, как я погляжу…

— А я — то надеялась, что ты спишь — вздохнула я, поворачиваясь к нему. Он как сидел, так и сидит, но не дремлет, а смотрит на меня своими необычно светлыми глазами. Нет, чтоб поспал часиков десять, так не спится ему, злыдню! — Напрасно, как видно, рассчитывала, что не услышу твой голос. Да, а с чего это ты со мной разговаривать вздумал? Бери пример со своих соседей — молчат, прямо как воды в рот набрали!

— Была охота языком понапрасну молоть… — пробурчали откуда-то сбоку. — Да было бы с кем! Видали мы таких!.. Ежели тебе что не по нутру покажется — все решетки свернешь, а до нас, грешных, доберешься!..

— Цыпа, ты мне так и не назвала свое полное имя. Лия… Знаешь, оно мне не очень нравится, звучит несколько простовато. Мое обращение — цыпа, не нравится тебе. Ну, так как — же прикажете к вам обращаться, змеиная царица?

— Почему ты меня так называешь?

— Я тебя просто узнал тогда, ночью, на болоте… И не надо отпираться, что это была не ты.

— Нет, — покачала я головой, смиряясь с неизбежным. — Это полное вранье. Признаю: тогда, ночью, на болоте, пугала вас именно я, но узнать меня ты никак не мог. И отпираться я не собираюсь.

— Похвальная искренность! Не ожидал… Впрочем, — продолжал Кисс, — если говорить честно, то и мне стоит покаяться: тогда, ночью, у болота, и я тебя узнал не сразу. Признаюсь со стыдом, что первоначально, увидев нечто, выползающее и тумана, я струхнул вместе со всеми. Уж очень неожиданно и быстро все произошло. И рассуждать здраво о том, что случилось, сумел не сразу, а лишь после того, как прошел первый страх. Тогда-то и понял, что нас умело провели… А что касается тебя… В роли змеиной царицы выступала ты. Надо же, не побоялась! И развлекалась при этом, думаю, от души. Я еще тогда, на постоялом дворе, обратил внимание, что ты не очень хорошо видишь: то и дело прищуриваешь глаза. И та страхолюдина, что вылезла из болота, поступала точно так же… Именно на подобных мелочах люди обычно и засыпаются! А если коротко — я тебя просто узнал, почувствовал твое присутствие… Увы, не сразу. И потом… Я, хвала Сеургу, с этой тварью (я имею в виду настоящую царицу змей) никогда не встречался, да и никому из моих знакомых не выпало такое счастье, но, тем не менее… Не шло от тебя той волны ужаса, что, по слухам, всегда сопровождает появление царицы! Страх, испуг, растерянность — эти чувства присутствовали в полной мере, не спорю, но ужаса не было. И еще одно: здесь, на холодных северных болотах, змеиной царице делать нечего. Эти ваши болота и сейчас не назвать теплым местом; зимой же, в холода, как тебе самой прекрасно известно, они промерзают чуть ли не до дна. А змеиная царица, как утверждается, обитает лишь в самых жарких и влажных местах южных стран, и совершенно не выносит не то что холодной, а даже прохладной погоды. Да и никак не добраться ей сюда, за высокие горы, из тех немыслимо далеких жарких мест! Видишь, как все просто, стоит лишь немного подумать.

— Да уж, — развела я руками, — все мы крепки задним умом.

— В общем, я хотел было вернуться в ваш поселок поутру, с тобой по душам потолковать. Но люди были всерьез напуганы, стали выходить из повиновения. Мы сразу после вашего ухода снялись с места ночлега, и чуть ли не бегом отмахали по дороге большое расстояние. Все стремились убежать подальше от того места, где ты нас осчастливила своим появлением… Остановились лишь поутру, когда дорога отошла от края болот на приличное расстояние. Там еще небольшая деревушка имеется… У нее еще название какое-то растительное, все с тем же болотом связанное…

— Серые Мхи. Между прочим, такой мох растет не только на болоте, но и в лесу…

— Да мне без разницы, где он там у вас прорастает! Пусть хоть на камнях укореняется, хоть по речке плавает… Кстати, местные жители, когда мы им рассказали о ночной встрече на болоте, только посмеялись. Посоветовали пить поменьше: на трезвую голову, дескать, не спутаете местных болотниц с какими-то там иноземными змеюками! Таким разиней и обманутым идиотом я себя давненько не чувствовал! В том поселке мы устроили привал, и вот тогда выяснилось, что больны несколько человек. Серая лихорадка… Мои люди, и те, что шли в караване — все чуть не взбунтовались, пришлось порядок наводить… Признаю: шумновато было… Местные поняли, в чем дело, дымом сигнал в соседние поселки дали. Прискакали конные стражники вначале из одной вашей деревушки, затем из другой… В общем, в этих Серых Мхах путь нашего каравана завершился. Не могу сказать, что благополучно. Во всяком случае, для меня.

— А ты сам как умудрился здесь оказаться? Карантин так быстро закончиться не мог…

— Удрал через несколько дней. Тоже мне, невыполнимая задача… Я ж сказал, цыпа, что разговор к тебе появился. Особенность у меня такая: не выношу, когда бабы из меня длинноухого осла делают, да еще и посмеиваются при этом! За подобные вещи расплачиваться надо, да так, чтоб другим неповадно было впредь со мной столь пакостные шутки шутить. И в этих случаях мне становится без разницы, кем именно является тот человек, с которого надо ответ за содеянное требовать без всякой жалости… К несчастью для меня, в поселке тебя, цыпа, уже не было. Вот и пришлось, дорогая, на твои поиски пойти, в долгий путь отправиться. Давненько я так далеко за девками не бегал. Да только вот пошла полоса неудач, и в столице мне опять не повезло!.. Но ничего, цыпа, у нас с тобой расчет еще впереди…

— Погоди! Ты в наш поселок заезжал? С людьми разговаривал? Мою сестрицу видел? Как она там живет? У нее все в порядке?

Кисс усмехнулся, чуть скривив в неприятной усмешке свои тонкие губы.

— Меня всегда занимал вопрос: отчего это красивые бабы всегда вешаются на шею пустобрехам, и не обращают внимания на хороших мужиков? Цыпа, просвети! Вы с сестрой в этом смысле очень похожи друг на друга: обе красотки, и обе безмозглые. Вот тебе и весь ответ.

— Неужели так сложно ответить на простой вопрос: как она живет? Как у нее дела? Я же волнуюсь за нее!

— Сама прекрасно знаешь, или хотя бы догадываешься, как могут обстоять дела у избалованной и безголовой девицы, которая настолько влюблена в смазливую внешность полного ничтожества, что без раздумий променяла родную и преданную сестру на этого тупого дебила. Ничего хорошего там нет, и быть не может. Твоя сестра осыпает мужа деньгами, все его прихоти исполняет, а тот и рад выламываться перед ней, жалуясь на неисчислимые страдания, будто бы полученные им от тебя. Его сломанный нос для нее куда важнее, чем ты со своими заботами о ней. Хотя твоя сестра редкая красотка, да вот вцепилась обеими руками невесть в какую дрянь, и ничего понимать не хочет! Похоже, это у вас семейное — красота и отсутствие мозгов. Я просто поговорил с людьми в поселке, много чего узнал… Больше мне о твоей сестре сказать нечего, да ты и сама это понимаешь. А может, еще кем поинтересуешься? Всегда рад сообщить, что знаю…

В голосе Кисса звучали издевательские нотки. Вольгастра имеет в виду, не иначе. Конечно, мне очень хочется узнать все последние новости о его нынешнем житье, но только не от этого… И уж тем более не здесь, где так много чужих ушей! Вон, притихли все соседи по застенку, молча сидят по своим закуткам, наш разговор слушают.

— Спасибо, не надо.

— Ну, нет, так нет. Было бы предложено…

— Я тебя хотела спросить о другом, — вспомнилось мне. — Как там себя чувствует тот желтолицый? Его еще змеи покусали…

— Покусали? Однако, какое преуменьшение! Ты, очевидно, хотела сказать — искусали? Как это ни странно звучит, но он выжил. Уже наследующий день в себя пришел. Недельки через две — три будет, как новенький! Хотя здесь нет ничего необычного или странного. Как я понял, он — из служителей храма Сета, или Великого Змея, очень почитаемого в Нерге божества. Этот парень — один из тех, кого родители с младенчества отдают на служение в этот самый храм. Там эти дети живут и воспитываются в вере и почитании Сета, Великого Змея. А таким с детства прививают как стойкость к змеиным ядам, так и способность к магической защите и атаке. Съян-Ти-Фа….

— Что?

— Это его имя. Видел я кое — что из того, на что он способен. Да, умело вы его вывели из игры, а иначе… Мне вот только одно неясно: у тебя уже заранее ловкий приятель был припасен, или это работа вашей ведуньи? Склоняюсь ко второму варианту. Недаром, когда я вновь приехал в ваш поселок, ее там уже не было, даже след простыл. Успела смотаться, как и ты! Будь Съян-Ти-Фа здоров, ничего бы у вас не вышло! Он нас еще у болота, до твоего появления перед нами, предупредил, чтоб были настороже; почуял рядом постороннее присутствие, но не смог определиться, кто именно за нами наблюдает, и откуда. Насчет болота он, правда, не подумал, знаток темных наук! Дело в том, что сам он родом из засушливых пустынных мест, а оттого к лесам и заболоченной местности испытывает заметную неприязнь. И потом, на всех картах это болото обозначено как непроходимая трясина. А ему, умнику, следовало бы подумать, что тайные тропки могут быть и там…

— О них известно далеко не всем.

— С тобой и он дурака свалял, по — иному не скажешь! Так, между делом, сообщил мне еще в вашем поселке, когда ты подошла к нам на постоялом дворе, что не заметил в тебе ничего магического и опасного: дескать, ты самая обычная деревенская баба, страдающая излишком слюнявой мягкотелости… Сейчас, думаю, его мнение о тебе в корне поменялось! Единственное, правда, о чем он пожалел при нашей с тобой первой встрече, еще тогда, на постоялом дворе, так это о том, что ты находишься не в его любимом Нерге: по его мнению, ты, красотка, вполне подходишь для праздничного жертвенного камня во славу Великого Сета! Гордись! Считай, что из его уст это звучит как изысканный комплимент и высокая оценка твоей внешности. У них там, в Нерге, на подобное жертвоприношение отбор из рабынь идет еще тот! Чуть ли не все время, что проходит от одного праздника до другого, жрецы специально отбирают самых красивых рабынь, или же покупают хорошеньких девушек у небогатых людей, причем в таком случае платят золотом, не скупясь. Считается: чем красивей женщина, приносимая в жертву, тем благосклонней и снисходительней будет к ним Великий Сет. Так что в тех местах понятие " подходит для жертвенного камня" означает, что женщина очень красива, причем настолько, что вполне может понравится даже их великой гадюке…

— Кому? Какой гадюке?

— Как, разве ты не знаешь? — ухмыльнулся Кисс. — Великий Сет означает Великий Змей, главное тамошнее божество. При каждом храме в Нерге живет по нескольку змей, причем такой величины, что тебе и не снилось! Хотя… Ты ж вроде им сродни? Тем вечером вас было не различить. Я, во всяком случае, особой разницы не заметил. Что ж ты своих родственников так плохо знаешь?

— Однако!.. Ну и приятеля ты себе в дорогу подобрал!..

— Я никого не подбирал! Даже идти никуда не собирался, а уж тем более сопровождать караван с рабами… Просто так получилось, совершенно неожиданно… Съян-Ти-Фа по договоренности присоединился к нам в дороге. С парочкой рабов, которых он сам должен был доставить по назначению. Вначале я не придал этому особого значения, но позже мне стало казаться, что и караван-то был собран только ради этих двоих…

— Ты же хозяин каравана, а говоришь так, будто и представления не имеешь, кого и куда вел!

— Я не хозяин, а простой наемник! Хозяина я не знаю.

— Простой, ага, как же! Простому наемнику не доверят караван, это понятно даже мне!

— Ты права. Я не просто наемник, а человек с хорошей репутацией. Тот, кому раньше доверяли! Сейчас, боюсь, уже нет…

— Нет, это надо же такое придумать: наемник с хорошей репутацией! Самому не смешно?

— А ты не ёрничай! Из-за тебя, кстати, она, эта самая репутация, сильно пошатнулась, если, конечно, еще не рухнула окончательно! Да, впрочем, ты же ничего не знаешь о том мире, в котором живут многие простые люди, отнюдь не относящиеся к элите общества, или к тем благонравным и крепким хозяевам, из которых происходишь ты сама! Я должен был провести караван в нужное место согласно устного договора, и сдать его на руки другому человеку. Вот и все! Проще говоря, доставить от продавца купленное имущество хозяину. А что имею сейчас? Побег двух рабов, вспышка лихорадки среди вверенных мне людей, да еще и в чужой стране, и, вдобавок ко всему, если в ближайшее время не объявится настоящий хозяин (а, скорей всего, так оно и будет), и не уплатит большой штраф, то все рабы в караване получат свободу. Я, говоря языком сутяг, не выполнил взятых на себя обязательств, и тот, кому в действительности принадлежит караван, потерпит огромные убытки. У нас за такие вещи расплачиваются не только деньгами и репутацией — могут и жизнь потребовать. И никого не волнует, что это не я приобретал на рынке этих рабов, и что я не имею никакого отношения к их отбору для каравана. Отвечать за последствия придется именно мне.

— Зато люди получат свободу! Они больше не рабы!

— Ты ничего не понимаешь ни в людях, ни в жизни, так что не имеешь права судить о некоторых вещах, исходя из ваших глухих деревенских нравов и правил! Почти половина из тех, кто находится в караване — рабы далеко не в первом поколении! Знаешь, как таким трудно жить на воле, невероятно сложно приспособиться к ней, самостоятельно принимать решения… В их предков веками вбивались понятия покорности, верности своему господину, беспрекословное выполнение приказов…

— Хорошо бы об этом спросить у них самих: нужна им свобода, или нет! Думаю, у них другое мнение по этому вопросу!

— Цыпа, не зли меня еще больше! Я же не спрашиваю у тебя, кем были те парни, которых ты умыкнула из каравана!

— Если ты такой проницательный, то сам, наверное, догадался, что эти ребята были далеко не простолюдины! И что они не рабы, а пленные — этого ты не заметить тоже не мог!

— Что я думал, и о чем догадывался — это, цыпа, мое дело! В этом грязном и злом мире происходит много такого, о чем лучше не знать, и не забивать себе голову чужими проблемами! Крепче спать будешь! Пусть свои беды разгребают и разрешают те, кто в них попадает. Если человек сильный — он выкарабкается, а если нет… Слабаки некому не нужны! Всех все одно не спасешь, да и благодарности от других не дождешься! Доброе дело не останется безнаказанным — слышала такую поговорку? Ты в каком мире жила, цыпа? Судя по твоим натруженным сверх всякой меры рукам, тоже хорошего видела мало. Тебя, как мы все недавно видели, родственники тоже не пощадили! Эрбатом человека делают не чужие люди, а близкие по крови! Думать надо о своих неприятностях, а не о чужих, и беспокоиться о том, как отвести возможную беду от себя, а не от чужого человека. Каждому из нас надо делать все, чтоб они, эти беды, посещали тебя как можно реже! Повторяю: в первую очередь каждый должен заботится о себе! Так что не надо мне доказывать с пеной у рта мою низость работорговца и свое душевное благородство спасительницы человечества! Меня от таких слов выворачивает, если не сказать хуже!

— То, что ты сказал — пустые оправдания собственным неблаговидным поступкам! Знаешь, отчего в мире так много зла?

— Просвети, а то мне, убогому, это неизвестно!

— Я не буду говорить о том, что в основе любых преступлений лежит жадность, ложь, желание получить власть любой ценой, непонимание людьми друг друга… Не меньшие беды происходят еще и оттого, что такие, как ты, не желают замечать несправедливости вокруг себя, а если ее и видят, то проходят мимо — не наше, мол, это дело! Меня не касается — и хорошо! И, наверное, тебе приятно чувствовать себя сильным среди слабых, пусть даже слабые — это те, кто лишен всего в этой несчастливой жизни! Главное — показать свою силу, свою значимость! Ты же самоуверенный в своем праве человек, и что тебе до чужих горестей! Знаешь, есть сила, которая притягивает к себе, а есть такая, которая отталкивает. Так вот, ты именно из тех, к чьей силе не чувствуешь ни малейшего притяжения! Те двое из твоего каравана, которые бежали… Они тоже не святые, но никому из них не придет в голову заняться работорговлей или переступить через те понятия добра и порядочности, которые должны быть заложены в душе каждого человека!

— Ну, их просто судьба мордой о колено как следует хрястнуть не успела. Или же стоящую цену за тот или иной неблаговидный поступок им пока еще не предложили…

— Не спорю, в жизни случается разное. Иногда и себя ломать приходится. Но всегда надо оставаться человеком! А в твоем караване люди были низведены до положения животных! А теперь ты и сам попал в клетку. Не поверю, что тебе это нравится!

— Кисс, я ж те говорил о том, что все бабы — змеи! — снова засмеялись сбоку. — Хвост, может, не у каждой имеется, но укусить может любая! Да, и не орите вы оба так громко друг на друга! Не дома на кухне находитесь, отношения выясняя…

— Да пускай себе шумят! — отозвались с другой стороны. — Все веселей сидеть! Слушаю их — ну, прям как мы с ныне покойной женой по вечерам цапались, да будет ей земля сушеными листьями! Так же, бывало, с ерунды начнем и все обиды переберем, что у кого в душе накопилось! До битья посуды, да кидания горшков друг в друга дело доходило… Потом, правда, мирились… Любо — дорого вспомнить!.. Вы ребята, продолжайте! Только потише. А не то стража вам сейчас рты позатыкает! Тоже стоят, уши развесили, ваши умные разговоры слушают, грамотеи, мать вашу!..

Я посмотрела в коридор. И действительно, несколько стражников находились неподалеку. Меня, что-ли, сторожат, чтоб в случае чего прибить, как того парнишку?

— Слыхала, что народ говорит? — ухмыльнулся Кисс. — И я с ними полностью согласен. Ни от кого из вас, баб длинноязыких, ничего хорошего ждать не приходится. Насмотрелся я на таких кривляк, как ты! Может, из сотни баб парочка хороших женщин и найдется, но все остальные продадут тебя с потрохами, как только грошовую выгоду почуют. Но при этом красивыми словами прикрываются, да еще чуть ли не святых мучениц из себя строят! Ты, цыпа, кстати, тоже из их числа.

— Значит, это ты не с теми женщинами связывался!

— С разными бабами дело имел, дорогуша, но добрым словом вспомнить почти некого. Почти все вы одинаковы… Если мужик уходит из ваших рук, то на все пойдете, лишь бы ему жизнь испортить!

— Ты о чем? Опыт какой печальный уже имеешь?

— Я говорю о нас с тобой, сокровище мое! Боюсь, мы оба в этой жизни успели набить себе хороших шишек… В том числе и при общении с противоположным полом. Так, цыпа?

— Слушай, давай не будем перепираться, и вспоминать прошлое! Здесь не место и не время! Да и не доставляет это радости ни тебе, ни мне. Не до них сейчас. И уж тем более не стоит вспоминать о своих ошибках! Горькие воспоминания есть у всех.

— Радость моя, уж не ревнуешь ли ты меня к прошлому? Как это трогательно с твоей стороны! Я, кстати, куда более спокойно вспоминаю того недоделанного придурка, из-за которого, как мне сказали, ты лила горькие слезы.

— Запомни: даже если внезапно случится такое, что ты окажешься единственным мужчиной на всей земле, то я и тогда буду обходить тебя десятой дорогой! Чтоб лишний раз не встретиться и настроение себе не испортить!

— А я бы даже тогда нашел тебя, радость моя синеглазая! Но вовсе не для того, чтоб коленопреклоненно и с любовью вручить тебе букет цветов! Ничего хорошего, цыпа, тебя бы при нашей встрече не ожидало. Меня — да, но не тебя. Хотя… Это еще с какой стороны посмотреть…

— Какой слог, какое вдохновение! И это после утверждения, что ты простой наемник!

— Ты, между прочим, тоже разговариваешь совсем не так, как говорят необразованные деревенские бабы!

— Послушав городскую речь и посмотрев на столичные нравы, с уверенностью могу сказать: в провинции люди куда воспитанней и добрей. И не надо считать всех, кто родился не в Стольграде, а в деревнях или поселках, темными и тупыми особями, всю жизнь копающимися в навозе! Отношения между людьми там куда порядочнее и чище, чем в больших городах, где многие не знают даже своих соседей!

— Хм, интересно, где это эрбат мог нахвататься таких ученых слов? Таких, как ты — их же даже читать не учат! Незачем и не для чего. Эрбатам все одно помирать во цвете лет! Кто ж тебя натаскал, а, гуманистка ты наша? Правда, жалость твоя мне боком вылезает…

Кто меня учил? Ну, уж про Мариду я тебе рассказывать никак не стану! Про то, как она во время кратких посещений нашего дома оставляла мне книги, учила писать и считать… Не твое это дело знать то, что не положено! То небольшое время, те краткие мгновения, которые нам с Маридой удавалось вырвать для моего обучения, вначале втайне от бабушки, а потом уже мне самой от нескончаемой череды домашних дел, я всегда вспоминаю с благодарностью и признательностью… Где ты сейчас, Марида?..

— Лучше скажи, кто тебя умным словам научил, охотник за людьми!

— Неужели не ясно? Кого ловил, те и учили! — и без того ехидная улыбка Кисса стала еще противней. — Или же я их учил. Причем старательно. Что баб, что мужиков. И на привале, и в застенке, и в стогу, и в чистом поле. Баб, каюсь, учил с куда большим старанием. Или же у них обучение проходил… Смотря по обстоятельствам, и с какой стороны на это дело посмотреть. И учеником был примерным. Да, цыпа, хочу уточнить: ты, голубушка, где предпочитаешь подобной учебой заниматься? Мне это на будущее знать надо… Я бы даже сказал — жизненно необходимо! У нас с тобой, как ты помнишь, остались неоплаченные счета… Вот на пару и будем изучать что-либо новенькое… Знания, как я слышал, обогащают! Если, конечно, больше копить нечего!

Со всех сторон раздался громкий смех. Как оказалось, наш разговор с Киссом на повышенных тонах слушали все, до кого он доносился. А если принять во внимание, что мужчин в этом застенке находилось куда больше, чем женщин, и то, что Кисс — их товарищ по несчастью, давал отпор бабе да еще и эрбату вдобавок, тогда становится понятно, на чьей стороне были симпатии узников. Усмехались даже стражники. Нашли себе развлечение, охраннички! Хотя тут все одно больше заняться нечем — им простительно, но что позволяет себе этот наглец!..

— Ну, ты и… — у меня не хватало слов. — Ну…

— А ты, цыпа, ничем не лучше меня, хотя усиленно изображаешь из себя чуть ли не спасительницу человечества. Сказать можно все, что угодно, но о людях судят не только по словам, но и по их поступкам. Ты же по отношению ко мне повела себя… В общем, мне не понравилось. Можно даже сказать — я разочарован до глубины души. Получил еще одну кровоточащую рану прямо в сердце, которую надо долго залечивать… А если серьезно, то не стоит тебе сейчас изображать праведный гнев, оскорбленную невинность, и сердито сверкать глазами. Со стороны подобная картина смотрится неплохо, но на меня не действует. Таких насквозь фальшивых кисок в своей жизни я уже насмотрелся предостаточно. Угомонись, и не пыли на пустом месте. Но обещаю: будет еще у тебя возможность свой пыл проявить. Наедине. И с большой пользой… Ты как, цыпа, готова?

Спасибо, конечно, Мариде за воспитание, она много души и сил вложила в меня, но при желании я могу выразиться проще и доходчивее, куда более понятно даже такому хаму. Что я и сделала. Опять был смех, но Кисс лишь разочарованно развел руками:

— Цыпа, ничего нового я не узнал. Все, чем ты хотела меня поразить — это было мной слышано — переслышано сотни раз. Причем в более виртуозном исполнении! Так что давай, начинай по-новой! Время скоротаем…

Я открыла, было, рот, но ничего не сказала. Опять предок проснулся… Понятно… Так вот в чем дело!.. Да, не стоит мне с Киссом связываться! Он специально выводит меня из себя, причем делает это умело, расчетливо и с определенной целью. Видимо, уже опыт имеется… Если я поддамся на его подначки, то снова сорвусь. Этот наглец меня незаметно к новому срыву подводит — хочет унизить, но уже от своего имени, как расплату за сбежавших от него ребят! Надо же, по нашему разговору и не подумаешь, что я опять могу дойти до приступа! Ах, ты, что удумал, драный помоечный кот!..

— Что ж ты, цыпа, притихла? — ехидно продолжал Кисс. — Я так жажду вновь услышать твой поучающий и укоряющий голос! Удиви меня еще разок богатством народного языка! Пока что я не впечатлен твоими знаниями! Скорее разочарован. Ну же, продолжай!

Я сжала руками прутья решетки и постаралась как можно беззаботнее улыбнуться, хотя злиться начала уже всерьез. Вот злой стервец! Все же он меня успел вывести из себя… Надо каким-то образом успокоиться. А не то…

— Ах, Кисс, Кисс… Может, я тоже разочарована. Ты еще в поселке вздумал мне рассказывать сказки о том, что мы с тобой будто бы раньше встречались. Причем так искренне доказывал, что обязательно вспомнишь, где же мы с тобой виделись!.. Что, ничего умнее для знакомства придумать не мог? Парень ты вроде остроумный, а на такие пустые слова женщина обычно не обращает внимания…

— Цыпа, а ты все же ревнивая! Не беспокойся, фантазии у меня хватает, и с женщинами я знакомлюсь по-разному. Кстати, стоило нам от вашего поселка отойти, как я вспомнил, где тебя раньше видел. Вернее, не тебя. Я как-то имел счастье видеть княгиню Айберте. Красивая женщина, но сердце мне не задела. Правда, запомнилась, как нечто особое, в дорогом исполнении и не для нашего брата. На первый взгляд, вы очень схожи между собой. Сразу заметно, что вы по рождению — из одной семьи. Я, помнится, даже удивился задним числом: что может делать родственница столь знатной особы в этом захолустье? Прекрасная Эйринн… Цыпа, и все же — какое же у тебя полное имя? Скажи, не таи…

— Кисс, ты интересуешься моим полным именем… А самого-то звать как? Тебе бы тоже не помешало представиться даме настоящим именем.

— А чем тебя не устраивает имя Кисс?

— Ну, хотя бы тем, что это не имя, а кличка.

— И что из того? Мне нравится.

— А мне — не очень. Полное имя у тебя у самого какое?

— Не помню — отрезал Кисс. — Цыпа, с чего это ты тему сменила?

— Да так… Хочу спросить: ты сам откуда родом?

— Цыпа, я из тех, кого называют перекати — поле. Много нас таких, без роду — племени, по миру бродит, удачу ловит и счастье ищет. В основном — безрезультатно. Так что ничего интересного о себе я сказать не могу. Другое дело — ты!

— Ну, не скромничай! Интересная у тебя внешность…

— Цыпа, я тронут! Искренне тронут! Какие слова! Услада для моего исстрадавшегося сердца! А то — " десятой дорогой обходить буду…"! Продолжай! Я — весь внимание!

— Не те выводы делаешь из моих слов! Просто удивляюсь: по облику ты смахиваешь на жителя нашей страны, хотя в этом я не уверена — слишком светлые волосы… Ты не из Валниена, нашего северного соседа? Но кожа для северянина смугловата… Похоже, всего в тебе намешано… Полукровка? Похоже на то. Но волосы носишь, как кочевник — туго в хвост стянул. У нас так не принято. Зачем так издеваться над своей внешностью? На мой взгляд — очень непривычно и тебе совсем не идет. Думаю, ты и сам это прекрасно знаешь. И без того далеко не красавец писаный, а с этим хвостом на голове…

Тут я впервые за весь разговор ощутила, как своими ничего не значащими словами задела в нем нечто такое, отчего он чуть не вспылил. На какую-то секунду глаза Кисса яростно сощурились, но в следующий миг он овладел собой. Э, да я, кажется, нашла у тебя, котяра, уязвимое место!

— Мне, цыпа, нравятся прически кочевников, как, впрочем, и их одежда и нравы. Что касается твоего недовольства моим видом, то на все вкусы не угодишь, тем более на твои, незыблемо — деревенские. А вот ты зачем остриглась? Мне больше нравятся женщины с красивыми длинными волосами. Неужели пыталась таким образом от меня спрятаться? Думала, я тебя не узнаю? Ай — яй — яй, как недальновидно! Стоило ли идти на такие жертвы? Тебя, цыпа, я опознаю везде и всюду! А что касается твоих волос… Не приведи того Всеблагой, увидит тебя кто из родного захолустья в этаком виде — не переживет позора! Кого в вашей деревне за плохое поведение стригут, не напомнишь? Ну, вслух такое слово называть не принято… Даже в этом милом подвале. И все же повторяю: представь на секунду что может рассказать в родном поселке увидевший тебя в таком виде односельчанин!.. Душа радуется! У меня, во всяком случае!..

— Я не остриглась, а подстриглась. И мне очень нравится, как я сейчас выгляжу — куда лучше, чем тогда, в поселке. Или как в захолустье, как ты его называешь. Моим друзьям, кстати, тоже нравится моя прическа. И стрижка мне к лицу. Так что это свое мнение… Я промолчу, куда именно ты можешь его затолкать. Да, и положа руку на сердце, хочу признаться: меньше всего в жизни меня заботят твои симпатии и привязанности!

— Цыпа, ты убиваешь меня наповал! Так естественно разыгрывать неприязнь! Артистка ты наша… Кстати, сразу спешу тебя предупредить: мне нравятся светловолосые девушки, а к темноволосым всю жизнь относился с прохладцей. Так что советую не рассчитывать на особую привязанность с моей стороны.

— Губу можешь закатать на место. Я терпеть не могу бесцветных парней, так что ты тоже не в моем вкусе!

— Ой ли? А если хорошо подумать?

— Кстати, могу порекомендовать тебе хорошего цирюльника. Берет недорого, но работает на совесть. Даже из тебя красавца сделает, хотя это непросто. И хвост твой нелепый сострижет. А главное — эти дурацкие усы сбреет. Как тебе только в голову пришло отпустить эту жуть на лице? Смотришься с ними, я тебе скажу… Глаза бы мои на тебя не смотрели!

Снова на долю секунды зло сощурились светлые глаза. И вновь непонятная то ли усмешка, то ли улыбка на тонких губах.

— Думается, цыпа, я запал в твое сердце куда глубже, чем бы тебе того хотелось!

— Ну, глупые мысли в пустой башке запретить невозможно! Слишком редко они там появляются! И запомни, наконец: ты мне не нравишься, причем не нравишься настолько, что это даже не обсуждается!

— А вот на эту тему, цыпа, я бы поговорил…

— Мне куда интересней другое. Я так и не дождалась ответа — откуда ты родом? Быстро перевел разговор на иное…

Ответить Кисс не успел. Заскрипели входные двери, послышались резкие голоса. Кто-то из имеющих немалую власть заявился в застенок, отдавая при этом команды раздраженным голосом. Часть стражников, обернувшись на шум, кинулась к дверям, а оставшиеся побежали по проходу между камерами, проверяя, все ли в порядке. Один из них остановился перед нами, и рыкнул скорее для порядка:

— Эй, вы, двое, хватит лаять друг друга! Помолчите хоть немного! Потом доругаетесь!.. — и с видом человека, только что успокоившего растущий бунт, потрусил дальше по коридору.

Так, судя по неутихающей суете у входа, в наш застенок пожаловал некто из весьма высокопоставленных особ. Странно. Здесь им делать ну никак нечего! К тому же, как я поняла, в высших кругах тайную стражу не любили, и лишний раз старались с ней не сталкиваться. Хотя и признавали ее крайнюю необходимость, но по возможности пытались держаться как можно дальше как от сотрудников этой самой службы, так и от тех мест, где она располагалась.

На улице, судя по времени, уже должны быть сумерки. Заходящее солнце бросало последние теплые лучи на летнюю землю. Там сейчас должно быть хорошо и светло, несмотря на позднее время… Стоят чарующие белые ночи… Эх, туда бы сейчас, на волю, под бездонное небо!.. Но я здесь, в застенке… И хотя скудного света, падающего в наш подвал через грязноватые окошки, не хватало для хорошей видимости, но, тем не менее, пока еще можно было без труда различить людей, идущих по проходу между решетками. Правда, я со своим "острым" зрением не могла рассмотреть, кто именно осчастливил нас своим появлением. Да и не знаю я, считай, здесь, в столице, никого. Но, судя по тому, как забегали стражники, к нам заявился вовсе не простой смертный. Очень надеюсь, что он пришел не по мою душу! Кисс, который видел куда лучше меня, первым разглядел пришедших, и, бросив взгляд на меня, пробурчал себе под нос нечто похожее на " Однако…".

Похоже, с надеждами я поторопилась… Но того человека, что, чуть пошатываясь, шел по коридору, я уже где-то видела, причем совсем недавно. Богатая одежда, дорогое оружие, стоящие огромные деньги украшения, чуть брезгливое выражение на молодом обрюзгшем лице… Судя по мешкам под глазами, немного неуверенной походке и тяжелому взгляду мутноватых глаз, воду он пьет только по утрам, причем в немалом количестве. В остальное время предпочитает гораздо более крепкое питье, и вливает его в себя от души. А ведь мужик не старый, похоже, что по возрасту мы с ним одногодки, или вроде того… О, вспомнила! Этот человек стоял за троном Правителя в тот день, когда мы всей компанией внезапно нагрянули на праздник во дворце… Он еще советовал Правителю отправить нас к инквизитору на допрос… Да, точно! Его Правитель называл братом… А и верно, что-то у них в лице есть общее! Только вот подошедший мужчина внешне будет куда смуглей белокожего Правителя, и, в отличие от него, мне совсем не понравился: дорогого зятька чем-то напоминал, хотя, конечно, до красоты разлюбезного супруга Даи ему было немыслимо далеко. Но по ухваткам — один в один, такой же наглый хам! Есть вещи, которые понятны без слов. Сопровождавший его невысокий, жилистый человек выглядел куда трезвее своего спутника, но в целом они дополняли друг друга: оба примерно одного возраста, оба с надменным выражением на отекших лицах, и в то же время злые до предела. На всякий случай я отступила от решетки подальше — мало ли что им в голову взбредет, по пьяной лавочке…

Парочка остановилась перед моей камерой. Ну, и что им от меня надо? Боюсь, ничего хорошего. Посмотрев на меня мутным взглядом несколько секунд, родственник Правителя скомандовал окружающим его стражникам:

— Откройте дверь к этой…

— Мы не имеем права! — вытянувшись, доложил один из стражников, самый старший по чину из присутствующих. — У нас имеется приказ…

— Чей?

— Согласно особого приказа главы тайной службы господина Во…

— Можешь послать этот приказ в отхожее место и использовать его там по прямому назначению. Открывай, я сказал!

— Не имею права, Ваше…

Удар в зубы не дал стражнику закончить обращение, причем этот удар был так силен, что высокий здоровый охранник рухнул на пол, непроизвольно схватившись рукой за разбитое в кровь лицо. Спутник высокопоставленной особы, этот невысокий жилистый человек спокойно потирал руку в тяжелой печатке с острыми железными шипами, и с едва заметной презрительной усмешкой оглядывая всех нас. Да, сильно бьет парень, умело и почти без замаха. А если сюда прибавить еще и страшную перчатку!.. Уже по одному этому хлесткому и жесткому удару можно судить, что у жилистого имеется немалый опыт в усмирении непокорных… А судя по довольному выражению лица, чужая боль доставляет этому типу немало удовольствия…

— Кто еще здесь не имеет права?! — зло оскалил зубы родственник Правителя. — Кто не понял, вбейте в свою тупую башку — все права здесь имею только я! Я! Я! Я! Вы — никто, и звать вас будут так, как я того захочу, и делать будете только то, что я вам прикажу! Всем понятно? Открывайте!..

— Ваше Высочество, к этой женщине нельзя заходить! — чуть ли не застонал другой стражник, с испугом глядя на пришедших. — Она — эрбат!

Высочество… Значит, это принц? Помнится, Правитель назвал его братом. Если так, то это младший брат. Разница в возрасте у них должна быть не менее двадцати лет, а то и побольше. А и верно, я не ошиблась, что-то в них есть общее… Но уж манеры у этого родственничка — хуже не бывает! Никакого сравнения со старшим братом! Да и внешне он очень проигрывает Правителю…

— Не пори херню! — продолжал тем временем рыхловатый. — Ты что, меня за идиота принимаешь? Знаю я, какой это эрбат! Кого обманывать вздумал, дерьмо? Быстро открывай, кретин безмозглый! Не то сегодня же и сам в соседней камере окажешься, где тебе самое место!

— Ваше Высочество, вы, очевидно, нас не поняли! Эта женщина — эрбат! Даже мы к ней не подходим! Господин Вояр в самой категоричной форме запретил любое…

Договорить стражник не успел. Получив от приятеля принца несколько сильнейших ударов в солнечное сплетение, он почти в беспамятстве упал на пол, прижав руки к животу и лихорадочно пытаясь вздохнуть. И опять едва заметная усмешка одного, и пьяный кураж другого.

— Ну, кому из вас еще требуется разъяснение? Тупые скоты! Вы не слышите, что я вам говорю? Может, вам уши почистить? Всем, без исключения? А я могу!.. Зажрались на дармовых харчах, крысы подвальные! Распустились от безнаказанности и вседозволенности! Еще сделайте вид, что мои слова для вас ничего не значат! Ничего, скоро я вас всех порядку научу, вобью в ваши безмозглые головы, кого именно надо слушаться! Обмануть меня хотите? Не на того нарвались, дрянь повизгивающая! И что там вам, шавки, сказал тот шелудивый пес, который стоит во главе ваше паршивой стаи, и пытается укусить — это для меня без разницы! Эти его хреновые приказы на драной бумажонке писаны для других. Понял? Ко мне указания всякой мелкой сволочи не имеют никакого отношения, какой бы чин у трона моего братца эта сволочь не занимала! Всем ясно? Или все еще нет? Кто не понял, тому могу втолковать снова, но на этот раз в ухо!.. Дверь открывайте!

Секундное замешательство — и стражники неохотно двинулись к дверям моей камеры, забрав ключи у лежащего стражника с разбитым лицом. Я их понимаю — приказ приказом, но получить ни за что, ни про что в рыло от пьяного наглеца, который, судя по всему, обладает немалой властью, никому не хочется. Да и вступиться за них сейчас некому: начальство далеко, а родственник Правителя стоит напротив в более чем агрессивном состоянии… И неизвестно, от кого тебе, в конечном счете, больше достанется: от своего начальства, или от этого без меры распоясавшегося хама…

С размаха пнув ногой слишком медленно, по его мнению, отпирающего дверь охранника, милый родственничек Правителя повернулся к стражникам:

— Вы, олухи! Что бы сейчас здесь не происходило — не сметь вмешиваться! Пока я здесь, чтоб никто из этого грязного подвала наружу не смел выходить. И чтоб сюда никого не пускали! Понятно? Путь хоть Правитель заявится, собственной персоной, чтоб его!.. Иначе все у меня завтра же отправитесь в медные забои! Да не охранниками, а сами будете руду ковырять… Вместе со своими сопливыми щенками! И пшли все от этого места подальше! Живо разбежались по углам! Ну, чего встали? Я же сказал — быстро шевелите своими ленивыми задницами!

Еще от Мариды я слыхала, что к детям высокородных родителей приглашают дорогих воспитателей, учителей, знатоков этикета. Такие учителя с раннего детства прививают ребятам хорошие манеры, правила поведения, учат красиво говорить, держаться, вызывать к себе искреннее уважение. Мне трудно судить непредвзято, но, на первый взгляд стороннего человека, учителей этому типу должны были выбирать из самого отъявленного отребья, какое только могли сыскать по гниющим свалкам и вонючим канавам…

Заползшие в мою камеру мужчины заняли собой чуть ли не треть пространства, причем впереди выступал все тот же наглец. Бежать мне от них некуда, да и не размахнешься как следует в моем закутке… Помощи ждать не стоит… Я отступила чуть в сторону, став прямо за кучей щепок от разбитой лежанки. А на рожах у этой парочки были такие улыбки, что по-иному, как похабные, их не назовешь!

— Что ж ты, стерва, надумала лезть в те места, куда таким, как ты, входа нет? Мозги отсохли? Куда сдуру вползти задумала? Что, тоже дворянский титул захотела иметь, как твоя подобранная в глухой дыре сестра? Считай, ты им уже подавилась! Я и не таким шустрым голову к заднице гвоздями приколачивал! — захрипел титулованный молодчик. А запахом пота и какой-то сладковатой дрянью от него несло так, что чувствовалось и за несколько шагов. — Ты в какие игры сунулась? Кому палки в колеса ставишь? Что, серого лотоса обкурилась, дрянь деревенская? Значит, и ответишь сейчас так, как расплачиваются такие не в меру наглые суки! Что, из-под коровьего хвоста сразу в дамки решила прыгнуть? Хрен тебе, а не исполнение желаний! Сейчас ты мне выложишь все то, о чем сегодня вечером Правителю должна была сказать! И подробно! Причем с именами, датами, подробностями!.. И только попробуй утаить хоть какую мелочь! Каждый палец узлом завяжу!.. Ну, чего молчишь?

Отвечать хоть что-то этому омерзительному типу у меня не было ни малейшего желания. Во — первых, я не понимала, что ему от меня нужно, а во — вторых… Этот человек вызывал во мне чувство, близкое к рвотному, и с ним не хотелось не то, что говорить, а не было ни малейшего желания даже смотреть в его сторону. Вот кто меня беспокоил куда больше, так это его приятель. Он все с той же презрительно-омерзительной улыбочкой смотрел на меня, и все так же ласково — мечтательно поглаживал свою перчатку с шипами, а в его глазах было нечто такое грязное и липкое, что на ум приходило желание немедля помыться.

— Ты! — стал выходить из себя рыхловатый мужик. — Что, язык проглотила? Так мы его сейчас достанем, не сомневайся! И сюда никто не придет, напрасно надеешься! Ну что, хорошо они тебя спрятали? Да кому надо на тебя время терять! Придумали фигню для простаков — к бабе соваться нельзя, оттого что она эрбат! Нашли, кого обманывать! Да им меня вокруг пальца никогда не обвести! Хочешь сдохнуть без мук — рассказывай все, что знаешь! И без понуканий! От кого сведения пришли, кто послал, где деньги взяли — в общем, выкладывай все, что хотя бы слышала краем уха. Чего молчишь? Тебя, дуру, законный принц спрашивает!

— Она с нами разговаривать не желает — вышел вперед второй. — Вон, отворачивается… Увы, Ваше Высочество, как это ни прискорбно, но я буду вынужден применить к этой особе небольшое понукание… Ох, и как же я люблю развязывать языки таким упрямицам!.. Да, мой принц, только для небольшого уточнения: сколько ты дашь мне времени для того, чтоб очень нежно и убедительно разговорить эту бабу?

— Чем быстрее, тем лучше.

— А…

— Если будет долго ломаться, то для начала выбей ей один глаз. Будет выламываться дальше — забей ей его в глотку!

— Понятно. Все, как обычно… — шагнул ко мне тот. — Для начала послушаем, как она будет орать… Ох, нравится мне это дело! Ну, стервочка, какой глазик из двух пока еще имеющихся тебе первым выбивать будем? Стесняешься признаться? Бывает… А, положимся на волю проказницы-судьбы! Тебе понравится то, что сейчас произойдет…

Я по-прежнему молчала, прислонившись к решетке между прутьями. Со стороны, наверное, казалось, что женщина смертельно напугана. Недаром у жилистого мужика улыбка стала еще похабней. Еще один шаг — и рука в перчатке с шипами метнулась в мою сторону. Беда этого мерзавца в том, что я уже знала, что он сейчас намеревается сделать: вначале удар перчаткой в живот, затем добавить локтем по согнутой шее, и в довершение — врезать коленом по опущенному лицу, чтоб сломать нос…А уж что должно было произойти дальше — бр — р!… Богатая у тебя выдумка, парень, как я погляжу! Причем этих двух мерзавцев, похоже, нисколько не смущает, что все это будет на глазах людей, сидящих в соседних клетушках. Как видно, до подобных мелочей им нет никакого дела…

Одной мне с этим типом, может, и не правиться, да спасибо предку — подсказал, как надо действовать! Крутануться на ногах, мгновенно отклониться набок, чтоб кулак с железными шипами просвистел мимо, тут же, еще в воздухе, заломить и отвести в сторону эту его летящую руку так, чтоб сильный удар, предназначавшийся мне, пришелся в прутья решетки… И тут же, не дав времени жилистому протереть себе мозги и понять, что произошло, самой ударить его коленом между ног…У меня воображение куда проще, но можно придумать кое — что интересное и здесь! В тот краткий миг, когда он еще не до конца понял, что же такое случилось, но с рычаньем стал поднимать голову, я выхватила из кучи щепок заранее припрятанный там острый обломок деревяшки и с размаха воткнула его в глаз мужика. Ты, голубчик, настолько страстно мечтал оставить меня изуродованной и слепой, что я даю тебе возможность ощутить на собственной шкуре, какое невыразимое удовольствие я должна была получить!.. Что способен натворить с человеком острый обломок дерева — на это я насмотрелась еще в родном поселке…

Раздался животный рев подбитого зверя, и непонятно, чего в нем было больше: боли, бешенства, испуга или растерянности. Даже мне, подспудно ожидающей крика раненого человека, он полоснул по нервам, а что тогда говорить о его высокородном приятеле!.. От растерянности наглый хам окаменел на короткое время. А может, пока еще до конца не осознал того, что именно сейчас произошло на его глазах: в голове мутновато, да и, судя по всему, не привыкли мучители к отпору со стороны жертв… Ладно, хватит крика — надоел, да и орешь ты, мужик, на редкость визгливо…

Но когда вопль оборвался, и мертвое тело со сломанной шеей упало на пол, подмяв под себя перчатку с шипами — вот тогда враз протрезвевший родственничек Правителя кинулся на меня. В его руке оказался длинный и очень тонкий кинжал, от которого я отпрянула с трудом — места в камере было совсем мало. А вот этого оружия мне стоит опасаться всерьез: предок предупредил, что клинок смазан очень сильным ядом — достаточно всего разок слегка поцарапаться… Честно говоря, не ожидала я от этого пьяницы такой стремительности — передвигался он быстро, ловко загоняя меня в угол, и своим длинным кинжалом умудрялся выписывать в воздухе чуть ли не восьмерки… Не знаю, как остальным наукам, но владеть оружием его в свое время обучили неплохо. Чувствуется хорошая школа! Вот оттого-то и я, чтоб (не допусти того Всеблагой!) не получить от него этим клинком хотя бы царапину, вынуждена была отступать и увертываться со всей ловкостью, на которую только была способна. Пара шагов — и я оказалась прижата к холодной стене. Раз, другой… Да, будь мужик трезв или более собран, то, скорей всего, плохо бы мне пришлось… Кинжал, ударяясь о выщербленную стену, высекал из нее искры. Вообще-то в тех местах, куда с силой бил кинжал, должна была оказаться я… Просто пока я успевала уворачиваться… Но это пока… Что же делать? Надолго меня не хватит, а достать этого типа я не могу — вынуждена осторожничать из-за отравленного кинжала… А если…

С превеликим трудом, вновь увернувшись от хищного лезвия, я метнулась все к той же куче обломков, благо до нее не было и двух шагов. Схватив сверху горсть деревяшек, швырнула их прямо в покрасневшее от злости мужское лицо… От растерянности он чуть помедлил, и на секунду — другую зажмурился, прикрыв другой рукой лицо от летящих обломков. Этого мне вполне хватило, чтоб перескочить через наваленные кучей деревяшки, заскочить за спину мужчины и вывернуть ему руку с зажатым в ней отравленным кинжалом так, чтоб он от резкой боли согнулся чуть ли не до земли, а спустя еще миг выпавший из его руки кинжал зазвенел, ударившись об пол камеры. Оттолкнув ногой подальше в сторону отравленное оружие, я прошипела мужику на ухо:

— Утихомирься, придурок! Что, до сей поры не протрезвел после вчерашнего? Или сегодня уже по-новой успел нажраться? Пора бы уже в себя придти! Или дозу большую разом принял? Хватит и того, что ты гонял меня здесь, как зайца! Если будешь продолжать рыпаться, то приляжешь на пол со сломанной шеей рядышком со своим не в меру шустрым приятелем!

— Да как ты смеешь!? — пропыхтел сквозь зубы согнутый. — Дрянь! Отпусти меня, я приказываю! Слышишь! Я кому говорю! Да ты у меня сегодня… нет, сейчас же на колу окажешься! Сам в тебя его вобью! Ах ты!… - и последовавшие за этим слова были такие грязные, каких я в жизни не слышала. И при этом высокородный хам обзывал меня так виртуозно, что окажись рядом пьяный боцман, прошедший огонь и воду — и тот бы из последних сил бросился записывать услышанное, чтоб не забыть этакую благодать…

— Зачем тебя сюда принесло, пьянь высокородная? — заговорила я в полный голос, перебивая поток оскорблений. — Хотя называть тебя таким словом у меня язык не поворачивается! Ты — и обращение "высокородный"… Нелепей может быть только хряк в юбке! Впрочем, не стоит обижать свиней! Они по сравнению с тобой — милые, чистые существа, которых надо любить всей душой.

— Ах, ты!.. — и последовала новая порция грязных сравнений. — Отпусти меня, я тебе приказываю, тварь подзаборная! Да как ты осмелилась поднять руку на царственную особу, стерва! Как освобожусь — сейчас же твой язык отрежу! Или с корнем выдеру!.. Думаешь, тебя кто защитит? Да кому ты нужна!.. Я из тебя сейчас кишки выпущу, и заставлю тебя сожрать их в моем присутствии!

— Мне кажется, что когда ты не зная меры заливаешь глаза, и хочешь, чтоб тебе набили морду, то обычно идешь за этим в другие заведения, более подходящие такому безмозглому пьянице. Там тебе что хочешь, то и отвесят! Могут полной мерой прописать, причем именно по тому месту, которым нарываешься! А с чего ты сюда приперся? Что, новых развлечений на свою задницу захотел? Твой приятель их уже огреб по-полной, как он того и жаждал всей душой!

— Стража! — захрипел мужик, все еще стоящий в той же согнутой позе. — Стража! Чего стоите и глаза таращите, стервецы?! Помогайте! Иначе на колу рядом с этой не каждый второй, а все вместе сидеть будете! Я сказал — все на кол усядетесь, до последнего стражника! Ну, чего стоите? Хотите, чтоб и баб ваших рядышком посадили?

Подбежавшие к камере охранники стояли в полной растерянности, но, что удивительно, никто не рвался кидаться мужику на помощь. Э, да они, похоже, всерьез верят в его угрозы! Может, оттого и не шевелятся? Смысла нет — и так плохо, и этак не лучше…

— И еще мне интересно — на каком мусорном отвале тебя воспитывали? — еще сильнее заломила я руку мужику, отчего он взвыл не своим голосом. — Предполагаю, что твое обучение наукам и изящным искусствам проходило среди каторжников на тех же медных рудниках, куда ты обещал всех отправить, и о которых недавно вспоминал с такой тоской. Хотя, пожалуй, не стоит несправедливо обижать бедных заключенных: по сравнению с тобой там народ куда как более воспитанный и вежливый! Да и прибили бы кайлом на рудниках такого хама в первый же день, не раздумывая ни секунды!.. Кстати, ты мне так и не сказал, что вам обоим от меня было нужно?

— Да я с тебя, сука ты паршивая, сегодня же спущу шкуру! Причем с живой! Сам, лично, драть буду! По полоске!..

— А с чего ты взял, что выйдешь отсюда живым?

— Да ты знаешь, кто я? — прокряхтел родственник Правителя. — Ты на кого руку подняла, дрянь? Я — будущий Правитель! Я должен был стать Правителем этой поганой страны! Я, а не тот слизняк, который сейчас занимает трон! Поняла? И кто ты такая, чтоб соваться в мои дела, зараза такая! Это с рождения должна была быть моя страна, мои владения!.. Здесь все должно принадлежать мне! Вы, нищета, еще будете у меня в ногах валяться, стоит мне лишь пошевелить пальцем! Скоро я сяду на престол, и вы у меня все попляшете!.. А ты, дура… За оскорбление, что ты мне нанесла, дорого заплатишь! Меня так еще никто не унижал, стерва! Ты у меня еще кровавые слезы лить начнешь! Сегодня же пошлю своих людей в твой занюханный поселок, чтоб красного петуха пустили по всем домам! И никто из проживающей там грязной и тупой деревенщины из огня не выскочит, всех назад, в костер перекидают…

Не знаю почему, но я ему сразу поверила — этот обязательно выполнит то, что пообещал. Особенно, если кому-то захочет отплатить за нанесенную обиду, или совершить большую гадость… Как только я его отпущу, он сделает все, чтоб осуществить эту угрозу. Есть такие, кого трудно назвать людьми, и которым от чужой боли и людского горя только лучше становится! Поджечь поселок — да как ему такое в голову могло придти?! Это же наверняка погубить множество людей, а кое — кого и по миру пустить! Кто хоть раз видел полыхающую деревню, тот такое страшное зрелище не забудет до конца жизни! Безумный крик горящих заживо детей, отчаяние женщин, потерявших родных и близких, объятые ужасом люди, мечущиеся среди моря огня… Там же могут оказаться Дая, Вольгастр с женой, и все те простые добрые односельчане, которых я знаю всю свою жизнь… И предок подтвердил: этот может пойти на такое преступление. Он слишком самоуверен и нагл, слишком уверен в собственном превосходстве и безнаказанности…

От растерянности я чуть ослабила хватку, и мужик попытался вырваться. Хотя он и был редкой сволочью, но сопротивлялся до конца. Другой рукой старался как можно более незаметно достать припрятанный в сапоге нож… Правда, от отвешенного мной хорошего пинка у него что-то затрещало в суставах вывернутой руки, и несостоявшийся Правитель заорал благим голосом:

— Ты без остановки будешь проклинать тот день, когда на свет выползла… как смеешь… кровь царственной семьи священна… неприкосновенна… попробуй пролить хоть каплю… за это плаха положена… никто тебя не спасет… я — будущий Правитель… а за смерть моего друга с тебя отдельная плата… всю твою родню по нож пущу, всех вырежу, а тебя на все на это смотреть заставлю…

Да, такой Правитель доведет страну до бунта. Или до ее полного развала. И еще от него идет нешуточная опасность для Даи… Нет, парень, таких скотов, как ты, к власти допускать нельзя! Если он сейчас ведет себя так, то страшно представить, что будет, окажись этот тип на троне! А ведь этот мерзавец всерьез рассчитывает на то, что он водрузит корону на свою хамскую голову! Простите меня за еще один грех, Пресветлые Небеса, но этот человек куда хуже, куда опаснее, куда страшнее, чем давешние разбойники на дороге! Думаю, все это прекрасно понимают, да вот только сделать ничего не могут. Он же сам сказал — кровь царственной семьи священна, неприкосновенна… Наверное, я уже душой очерствела — кто знает! но если такой человек дорвется до власти, то страна в крови захлебнется. Это понятно даже мне, простой деревенской девке…

— Знаешь, что я хочу сказать тебе на прощание, как напутствие перед тем, как ты предстанешь перед небесным судом, который выше всех наших дрязг и суеты? — негромко спросила я родственника Правителя, который продолжал сыпать угрозами. Видно, он уловил в моем спокойном голосе нечто, отчего споткнулся на полуслове. — Благословенна и счастлива та страна, в которой никогда не будет такого Правителя, как ты…

И я отпустила его руку… Мужик дернулся, распрямился, а в следующее мгновение с уже сломанной шеей мешком свалился на холодный пол моей камеры. И наступила тишина. Молчали стоявшие возле моей решетки растерянные стражники, ничего не доносилось из соседних камер…Да я и сама прекрасно понимаю, что только что сделала такое, чего мне никогда не простят…

Не могу точно сказать, сколько длилось безмолвие — может, минуту, может, несколько мгновений… Внезапно загремело по каменному полу выпавшее у из рук одного из охранников короткое копье. Это прозвучало как сигнал к действию. Стражники будто очнулись и принялись наверстывать упущенное: кто-то из них выставил в мою сторону копье, кто-то собрался метнуть в меня нож, а кто-то схватился за меч… Загалдели стражники, зашумели заключенные… А ведь эти доблестные охраннички вполне могут изрубить меня на мелкие кусочки… Или закидать меня стелами и копьями, и дожидаться, пока я не испущу дух… Что ж, это вполне возможно. Бежать мне все одно некуда… Более того, они даже обязаны это сделать! Только что на их глазах спокойно убили одного из членов правящей семьи, а они ничего не предприняли, чтоб этого не произошло! Тут уже дело пошло на то, что им надо спасать собственную шкуру, а не то и с ними с самими такое могут сотворить, что вслух лучше не произносить!..

Не знаю, чем бы все закончилось, но тут раздался громкий голос Кисса, перекрывающий шум и гомон:

— Мужики, не суйте свои головы в петлю, а если вы ее убьете, то именно это с вами и произойдет! Решат, что вы свою вину пытаетесь свалить на эту…

— Да ты что, Кисс? — взвился один из стражников, постарше. — Она ж только что всех нас под виселицу подвела, а ты говоришь — не трогайте!

— Я-то, в отличие от вас, как раз знаю, что говорю, — продолжал Кисс. — Если ее угробите, то отвечать за смерть родственника Правителя придется вам, а не ей. У вас был приказ начальства девку не трогать? Был, и вы его исполнили. Сказано было вами тем двоим дуракам, что в клетку к эрбату заходить нельзя? И это было. Вон, в свидетелях у вас имеется полный застенок, и любой из тех, кто видел и слышал то, что тут происходило, любой подтвердит ваши слова. Вы пытались их не пустить? И за это вас упрекнуть не в чем. К двоим из вас, к избитым парням, которые изо всех сил хотели этих оболтусов задержать, лекаря надо вызывать, не мешкая… Больше того: эти высокородные не только заявились сюда без разрешения, но и вам запретили даже приближаться к камере, куда они вошли, не говоря уже о том, чтоб позволить вам вмешаться или позвать кого на помощь! Что вы в такой ситуации могли сделать? Да ничего! Так что вы, господа хорошие, здесь, считай, не при чем! Единственная ваша вина в том, что дотошно исполняли все распоряжения как от своего начальства, так и от этих высокородных господ. Но тут надо еще разобраться, кто именно виноват в случившемся. На мой взгляд, за то, что произошло, отвечать должна она… Но если вы ее сейчас убьете, то это будет выглядеть так, будто бы вы избавились от нее, пытаетесь что-то скрыть. Вот тогда-то расплачиваться за ее действия придется как раз вам. А вам что, жизнь надоела?

— А ведь Кисс прав — заговорил все тот — же стражник. — С нас в любом случае спрашивать будут, так не лучше ли…

— Конечно, лучше — продолжал Кисс. — Иначе вам придется объясняться, почему вы не убили ее раньше, а только после того, как позволили расправиться с этими… А так у вас есть отмазка: выполняли приказ!.. Впрочем, мужики, решайте сами, как вам поступить. Но я бы на вашем месте хорошо подумал. Попадет вам в любом случае, но вот как именно всыплют, и за что — думайте сами…

— Кисс знает, о чем говорит — сказал другой стражник, помоложе. — Вы же, мужики, и сами догадываетесь, что он хорошо разбирается в этом вопросе… Так и решим…

Не прошло и четверти часа, как все вокруг стало напоминать разворошенный муравейник. Народу набежало столько, что было непонятно, как они все умудряются разместиться в проходе между рядами камер! Спросить бы только, что они все здесь делают — и стражники, и военные, и просто люди в немалых чинах!.. На мой взгляд, все они бесцельно шумели, галдели и таращились на меня, как на какое-то хвостатое заморское чудище. Впрочем, это как раз понятно: не каждый день погибает один из членов правящей семьи, тем более от рук заключенного! Так как же не поглядеть на того (или на ту), кто осмелился пойти на такое неслыханное дело!

Естественно, что остаться без внимания, или без последствий такое никак не может, тем более что перепуганные стражники, стремясь снять со своей шеи как можно больше ожидающих их немалых неприятностей, сразу же кинулись с докладом не только к своему начальству, но и выше… Вот теперь мне приходится выступать в роли главного действующего лица. Вообще-то желания быть в центре событий я никогда не выказывала, но меня об этом и не спрашивали… Единственное, что я могла сделать — так это отойти к стене своей крохотной камеры, чуть подальше от чужих глаз и двух мертвых тел. Мне просто не хотелось стоять рядом с ними…

Вояр, глава тайной стражи, появился чуть позже и менее чем за минуту навел здесь порядок. Лишних людей выставили без долгих разговоров, стражников, тех, что были в застенке, когда сюда заявилась эта парочка погибших хамов — всех увели на допрос, а их место заняли новые, куда более хваткие ребята (как я позже узнала, из личной, очень небольшой гвардии Вояра). Вскоре стали уводить на допрос и тех из заключенных, что могли видеть или слышать хоть что — то из того, что недавно здесь произошло. Но вот что интересно — меня никто не трогал, ни о чем не спрашивал, не тащил на допрос, хотя, кажется, это должны были сделать в первую очередь.

Убитых надо было вынести из моей камеры, а до той поры, пока я находилась там, вместе с ними, входить ко мне никто не хотел. Вот оттого-то меня под усиленным конвоем перевели в другую камеру, чуть ли напротив моей старой, рядом с камерой Кисса. Почему с рядом ним? Дело в том, что иметь в соседней камере эрбата никто из заключенных не желал. Понятно, как рассуждает любой из сидящих здесь: стукнет такому (или такой) невесть что в голову, дотянется до тебя через прутья, разделяющие камеры — и все! А жизнь, какой бы она ни была, терять никому не хочется! Конечно, на желания заключенных охране наплевать, но они же, сидельцы, шуметь начинают, с криками требуют себе другую камеру, подальше от меня! Ну, а шум в застенке — вещь, крайне нежелательная.

Так что освободили рядом с Киссом две камеры подряд, и теперь с одной стороны моим соседом стал Кисс, а камера с другой стороны была свободна — желающих ее занять не находилось. А что касается мнения по этому вопросу самого Кисса, то его, во — первых, не спросили — никто, как видно, не сомневался в том, что он не начнет ругаться или скандалить, во — вторых, его в это время в камере не было — увели на допрос, как и многих из заключенных, а в — третьих, вернувшись поздней ночью с допроса, и увидев, что меня перевели к нему чуть ли не под бок, он ничего не сказал.

Единственное ехидное замечание, которое я чуть позже услышала от него — совет отодвинуть мою лежанку, которая стояла у прутьев, разделяющих наши с ним камеры, к другой стене. Дело в том, то наши лежанки стояли рядом, разгороженные лишь железной решеткой, что вызвало у Кисса желание отправить меня куда подальше от него. А не то, дескать, мало ли что, вдруг возьмет, да и прибьет он меня сегодня же под горячую руку: ночью, да в темноте, да когда никто не видит: это не задача, тем более что давно у него на такое дело руки чешутся… Ну — ну, пусть попробует, жду! Отодвигать лежанку я не стала — тяжелая, да и не хочется показывать этому, с хвостом бесцветных волос, что я его боюсь.

Люди в застенке утихомирились все только поздней ночью, когда после долгих допросов на прежнее место вернули всех заключенных. Вообще-то я людей понимаю. Не каждый день на их глазах эрбат убивает особу королевской крови. Им теперь разговоров и воспоминаний о произошедшем хватит надолго, а у некоторых это станет одним из самых запоминающихся событий в их жизни, о котором они будут рассказывать всем желающим.

Новые стражники порядок поддерживали куда строже, чем прежние. Резко пресекали все ночные разговоры заключенных, и жестко требовали соблюдения тишины и порядка. Кисс — и тот молчал, хотя и не спал, а уж у меня и подавно не было никакого желания с ним общаться. Сон опять не шел, в голову лезла разная чушь…

Интересно, что теперь со мной будет? Ну, то, что ненадолго отдалившаяся было от меня плаха снова вплотную приблизилась к моей голове — это как раз не удивительно. За смерть одного из членов семьи Правителя меня никто не будет гладить по головке. Куда скорее эту самую голову могут снять, и все посчитают это более чем справедливым наказанием. Но, тем не менее, я не чувствовала ни малейших угрызений совести или жалости: не тем людям головы посворачивала, чтоб о них можно было жалеть, или просто вспомнить добрым словом…

Н-да, что не говори, а все же многовато свернутых людских голов успело скопиться на моем счету смертных грехов, за которые мне придется отвечать, когда предстану перед Высоким Небом. Разбойники на дороге, Клещ, сегодняшняя парочка… И это за тот короткий срок, что прошел после моего отъезда из поселка! Закрыв глаза, я вспоминала лица убитых, каждого в отдельности… Ведь любил же их кто-то, и семьи у некоторых наверняка были, все они чего-то хотели от жизни!.. Простите меня, парни, но, к сожалению, так уж складывались обстоятельства: или я — вас, или вы — меня! Пусть уже и поздно думать об этом, но я взмолилась Высокому Небу: несмотря на то, что каждый из тех, кто пал от моей руки, и не являлся образцом достойного человека, но Вы там, у себя, наверху, осудите их не по грехам и совершенным ими поступкам, а по вашему безграничному милосердию… Я знаю: мне тоже придется отвечать за пролитую кровь, когда предстану перед высшими судьями…

Заскрипела входная дверь. Кого там, среди ночи несет? Надеюсь, что хоть эти не по мою душу! Так, кто там? Двое с фонарями едва поспевают за идущим посередине…

— Лия!

— Пресветлые Небеса, Дан! — меня вихрем снесло с лежанки. Перед моей камерой стоял Дан. — Ты как здесь оказался? Почему? И где Вен? Как у вас дела? Я о вас ничего не знаю! Совсем ничего…

— Лия! Наконец-то! Я еле сумел прорваться к тебе! Погоди… Откройте дверь! — скомандовал Дан сопровождающим его стражникам. — Живо!

— Простите! — вытянулся один из стражников. — Но в приказе, который нам доставили от господина начальника тайной стражи, особо подчеркнуто, что говорить с этой женщиной вы можете только через решетку, а открывать дверь в камеру мы не имеем права.

— Я приказываю!

— Еще раз прошу всемилостивейше нас извинить, но мы не можем нарушить ранее полученный приказ от нашего непосредственного начальника. Предыдущей смене, которая осмелилась это сделать, уже грозят большие неприятности. Кроме того, я вынужден напомнить высокородному господину, что время его посещения ограничено.

— Дан, не стоит — остановила я начавшего было сердиться принца. — Он прав. Подумаешь, решетка!.. Лучше не будем терять время — его, похоже, у нас мало… Рассказывай, как у вас дела!

Как выяснилось, Дан и Вен тоже сидели порознь, под домашним арестом, правда, в куда более комфортабельных условиях. Несколько длительных допросов лично у Вояра… Однако, уже к концу третьего дня заключения ребята поняли, что жесткий режим ослабевает. К ним допустили ранее сидящих под стражей друзей, стали появляться верно и преданно глядящие в глаза придворные. Напротив, лже — принцу настолько усилили охрану, что в одиночку он уже не мог передвигаться даже по дворцу, не говоря уже о том, чтоб покидать пределы этого самого дворца, а от общения с ним Правитель и члены его семьи уклонялись, как только могли. Тучи стали сгущаться и над семейкой герцога Стиньеде. Хотя официально герцог по-прежнему участвует в расследовании, но в действительности он не может оказывать на его ход никакого влияния. Ходят слухи, что частенько герцогу под видом важных сведений подсовывали умело состряпанную ложь, и герцог имел неосторожность ей поверить, в результате чего совершил пару неосторожных поступков. Во всяком случае, с какого-то времени семейство Стиньеде стало ощущать себя так, будто они находятся в центре заколдованного круга, за край которого никто не пытается переступить. Чуть позже из Харнлонгра пришли срочные депеши с настоятельной просьбой отложить помолвку, а то и вовсе отменить ее в связи с внезапно открывшимися чрезвычайными обстоятельствами.

Сегодня же по дворцу пронесся слух, будто я вечером собираюсь рассказать Правителю о неких тайнах, касающихся этого дела, и раскрыть все те подробности, о которых ранее будто бы говорить не хотела. После этого у некоторых из заговорщиков стали сдавать нервы… Видно, тогда-то этот хам и отправился в застенок, чтоб заткнуть мне рот. А когда чуть позже выяснилось, что он погиб, и взят под домашний арест герцог Стиньеде, лже-принц попытался бежать, но был схвачен. Сейчас он безвылазно сидит в своей комнате, и под неусыпным надзором стражников.

С Веном все в порядке, уже начинает вовсю очаровывать дам, и это у него получается весьма успешно. А иначе и быть не может: ореол пострадавшего за правду героя придает ему еще больше притягательности в глазах женской половины двора. Ребята уже давно пытаются встретиться со мной, но, увы… Каким им объяснили, до конца следствия об этом даже речи быть не может. Дескать, это как в ваших, так и в ее интересах! Лишь сегодня ночью, после известных мне событий, Дану удалось совершенно непонятным образом выпросить короткое свидание со мной. И меньше всего он ожидал, что увидит меня в тюрьме. Ребята считали, что я нахожусь неподалеку от них… И еще Дан просил меня не беспокоиться: он и Вен сделают все, чтобы вытащить меня отсюда.

— Нет, Дан — покачала я головой, — это не так просто. Скорей всего, вытащить меня отсюда невозможно. Ты, думаю, и сам понимаешь, что убийство одного из членов королевской семьи не может остаться безнаказанным. Насколько мне известно, подобные преступления приравниваются к самым тяжким во всем своде законов. Хотя, на мой взгляд, родственник Правителя был порядочной свиньей. Мне хватило нескольких минут, чтоб понять это. Но знаешь, не хочется обижать подобным сравнением бедных животных…

— Ага, я в курсе несколько своеобразных пристрастий и привычек этого весьма милого молодого человека — усмехнулся Дан. — Наказание семьи, сводный брат Правителя принц Паукейн. Конечно, не стоило бы выражаться в подобном тоне о человеке моего круга, тем более о покойнике, но дерьмо, говорят, было еще то… А его закадычный приятель — это вообще невесть откуда взявшаяся особь с садистскими наклонностями. За то время, пока мы были вместе, я успел неплохо тебя узнать. Догадываюсь, что без причины ты бы никогда не подняла руку на человека.

— Ну, думаю, дело в том, что ты не до конца представляешь себе всех достоинств этих двоих молодых людей…

— Почему же, наслышан… Правитель не раз был вынужден прилюдно делать своему брату нелицеприятные замечания, да и на то, чтоб прикрывать многочисленные грешки ныне покойного принца Паукейна, золота из казны приходилось отсыпать без числа. И пусть на словах все выражают Правителю соболезнование в связи с постигшей его тяжкой утратой, но, на мой взгляд, единодушное мнение двора по этому поводу вполне соответствует поговорке — баба с воза, кобыле легче! Имя принца Паукейна ранее ежедневно упоминалось только в полицейских сводках, и прежде всего в связи с очередными пьяными скандалами и дебошами, причем в своих… более чем своеобразных развлечениях он не обращал внимания ни на возраст, ни на звание, на пол или должность очередной жертвы! Так что отныне жизнь во дворце станет чуть спокойней. Кроме того, произошла интересная вещь: отпал один из кандидатов на престол, пусть он даже был далеко не первый в очереди. Хотя, как говорят, у ныне покойного принца не было сомнений в своем праве быть единственным в той очереди, как, впрочем, он не на миг не усомнился и в том, что все права на трон имеет только он, и никто другой! Да не будем больше вспоминать о нем: помер — и благослови Всеблагой его многогрешную душу! Лучше поговорим о тебе! Конечно, вытащить тебя отсюда будет не так просто, но не все потеряно. Лия, ты, главное, не отчаивайся…

— Уговорил. Да, кстати, что это за разговоры о том, будто я сегодня должна что-то рассказать Правителю? Какая ерунда! Ничего не понимаю! И об этом же мне говорил этот принц Паукейн, тоже требовал какие-то сведения…

— За разъяснениями по этому вопросу надо обращаться к Вояру, начальнику тайной стражи — сказал Дан. — Уверен: все, что произошло — не простое стечение обстоятельств, а результат его умелой подачи… Ну, и головастый же мужик! Я и раньше слышал о нем, как о крайне умном и хватком человеке, умеющим просчитывать самые непростые ситуации, но столкнуться наяву с таким незаурядным умом!.. Впечатляет! За короткое время повернуть немыслимый объем работы!.. Поразительно!

— Я это заметила. На своей шее… Должна сказать, у него весьма интересные методы дознания…

— Думаю, в ближайшие день-два мы все узнаем об этой истории, в которой мы все оказались замешаны помимо нашей воли. Хотя Правителю многое известно уже сегодня. Насколько я знаю, ему о ходе расследования глава тайной стражи докладывает каждый день.

— Господин, время, отпущенное вам на свидание, выходит — заговорил один из стражников с фонарями.

— Оно еще не вышло — через плечо бросил ему Дан. И снова помимо воли я им восхитилась. Это уже был не тот милый мальчишка, которого я знала, а настоящий Правитель, сильный и властный. Молодец! Сколько в его голосе осознания собственной силы и власти!.. Любо — дорого посмотреть.

— Да, а как там обстоят дела с платьем для невесты? Сумел его вручить, или нет?

— Ты не поверишь — сумел! И сделал это в тот же самый день, когда мы все вместе пришли во дворец, и на том же самом празднике! Потом подробно расскажу, как мне все это удалось! Если коротко — я сумел доказать Правителю необходимость такого решения: один из нас двоих, женихов его дочери, настоящий принц, но если пока точно неизвестно, кто именно, а церемония представления уже состоялась, то платье для невесты надо принять от обоих — в случае чего одно из них всегда можно возвратить, а обычай будет соблюден. Так что, считай, и мое знакомство с невестой состоялось согласно обычаям, и все благодаря тебе! А видела бы ты в этот момент рожу подставного принца!.. Да, вот еще что: хочу, чтоб ты знала: то платье, что сшила ты, ей очень понравилось! Как мне передали с ее слов, оно ей приглянулось даже больше, чем то, которое специально для нее изготовили в Харнлонгре. Лия, не устану повторять — у тебя золотые руки!

— Были — улыбнулась я. — Вряд ли я снова буду шить. Нет ни малейшего желания снова браться за иголку с ниткой. Но все равно мне приятно такое услышать. И еще: я рада тебя увидеть!

— Думаешь, я не рад? Чуть ли не со скандалом сюда прорвался! Но, слава Всеблагому, теперь можно будет и Вена успокоить, передать ему, что ты в порядке, а не то от этой неизвестности мы себе просто места не находим! Я сто раз себя отругал, что потащил тебя с нами во дворец!

— Перестань! Никуда ты меня не тащил! Я, если ты помнишь, сама пошла, своей волей! И не думай ни о чем плохом: все идет как надо! Я верю, и знаю — вы мне поможете… И вот что еще хочу тебе сказать — мне очень понравилась твоя невеста! Я тут вспоминала на досуге девушек, стоящих у трона Правителя… Давай угадаю, которая из них твоя невеста, и надеюсь, что не ошибусь! У нее длинные светлые косы. Так? И на том празднике они…

— …были перевиты жемчужными нитями! Угадала! Да, это она. Хочешь, открою страшный секрет? Она мне тоже понравилась! Я раньше видел ее только на портрете, и он был неплох, но в жизни она куда красивее!

— Ой, как хорошо! Нет, я, правда, рада за тебя! Значит, все было не напрасно…

— Господин, время вышло — снова встрял в наш разговор стражник — Простите, но вновь вынужден вам напомнить — вы дали слово…

— Хорошо. Еще минута — и я ухожу! Лия, — снова обратился он ко мне, — тебя тут как, не очень обижают?

— Нет, что ты! Со мной все в порядке, не думай ни о чем плохом! Да, а что там насчет твоей бабушки? О Мариде есть какие — либо известия?

— Нет. Пропала… Только вот куда? Но Вояр обещает искать, и…

Тут взгляд Дана упал на соседнюю камеру, а вернее, на Кисса, который стоял у решетки и с насмешливо — непроницаемым лицом смотрел на нас. О, Темные Небеса, ну почему этому облезлому коту в глубине камеры спокойно не сидится? Не видят его, нахала, и хорошо! Ведь должен понимать, балда, что лицезрение Даном его ехидной физиономии вряд ли обойдется без замечаний! Так нет же, обязательно надо разозлить всех своим появлением?! Увидев его, Дан, и верно, на секунду замолчал, а затем с почти незаметным презрением в голосе протянул:

— Всеблагой, вот это встреча! Кого я вижу! Не ожидал… Рад, весьма рад!

— Ну, это с какой стороны посмотреть! — чуть сощурил свои светлые глаза Кисс. — Если говорить честно, то лично я был бы рад расстаться с вами куда раньше, или же вообще никогда не встречаться.

— Лия, — обратился ко мне Дан, — я распоряжусь, чтоб тебя перевели в другую камеру, подальше от этого…

— Интересно, а с чего это ко мне такое недоверие? — снова подал ехидный голос Кисс. —

Как вы изволите вспомнить, господин Как — Там — Вас, за время нашего совместного путешествия я ни разу не тронул даже пальцем ни одного из вас двоих. Разве не так? Все претензии за кнут и зуботычины — к вашему персональному охраннику, хотя, думается, и след его давным-давно простыл! Вот кого даже змеи не берут, так что уж вам-то до него точно не добраться! А что касается всего остального — так в караване вы оба, вместе с приятелем, находились в таком же положении, что и остальные невольники! Если вам что-то не нравится, то следует помнить, что рабский караван — это не то место, где отдыхают или развлекаются! Если вы сами, еще до того, как попасть под мое крылышко, в чем-то допустили оплошность и прохлопали тех, кто точит зубы на ваше место, то не стоит скидывать вину за свое ротозейство на других. Что касается меня, то я просто честно исполнял свою работу. Так что не стоит обвинять палку, что она больно бьет. Ищите руку, которая держит ее, ту палку…

Дан не успел ответить. Все тот же охранник вмешался в их разговор:

— Господин! Все, свидание окончено! Время вышло. Вы обещали вернуться без задержек. И прошу вас не вступать в разговор с другими заключенными.

— Дан, не беспокойся за меня — заторопилась я. — Иди, и не думай ни о чем плохом… И передай от меня привет Вену!

— Конечно…

Но прежде чем уйти, принц бросил несколько слов Киссу на неизвестном мне языке. Тот, в свою очередь, что-то ему ответил, и Дан, посмотрев на Кисса, как на пустое место, ушел. Я снова осталась одна, в темноте, рядом с самым отвратительным в мире человеком…

Медленно текло время, а мне все не спалось. Нет, надо же такому случиться: раньше у меня постоянно смыкались глаза, и я, как о несбыточной сказке, мечтала о том прекрасном времени, когда смогу спать, сколько захочу… Ну и вот, пожалуйста — лежи, отдыхай, сколько моей душе угодно, а сон не идет! Может, я уже отоспалась за все эти дни, пока сижу здесь, в застенке, а может, еще какая тому причина, да только вот напала на меня бессонница. Ну что же, хоть буду иметь представление, что же это такое…

Время тянулось медленно, в голову, несмотря на успокаивающие слова Дана, лезла разная чушь… Все время вспоминалась сестрица — как она поживает там без меня, со своим бездельником? Он же ей не помощник и не опора! Думаю, несладко ей приходится — на одно хозяйство сил сколько требуется! А она совсем к жизни не приспособлена…Бедная! И меня рядом нет, чтоб ей помочь…

Я уже была готова от жалости к ней начать хлюпать носом, но в этот самый момент чья-то сильная рука сжала мое горло с такой силой, что у меня, казалось, глаза выскочили из орбит. Моя попытка закричать ни к чему не привела — сквозь безжалостно сдавленное горло не проходило ни звука… Не думая ни о чем, я в панике пыталась отодрать чужие пальцы, но напрасно… Сил у того, кто душил меня, было просто немеряно, а его пальцы — те вообще обладали бездушной мощью стальных тисков… С таким же успехом я могла бы разгибать железную подкову… Нет, подкову бы я сумела разогнуть куда быстрее… Перед глазами поплыли цветные круги, сознание стало меркнуть… Уже проваливаясь в беспамятство, успела отстраненно подумать: Кисс, собака такая, это он, больше некому… Выполняет свое обещание…