"По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2" - читать интересную книгу автора (Окулов Максим)

Казенный дом

Катя Заречина — в девичестве Озерова — сидела в глубоком мягком кресле в холле пятизвездочного отеля Coral Beach. Именно здесь назначил ей встречу Майкл, который должен был прийти не один. Богатый клиент из России строил солидную виллу и был заинтересован в эксклюзивном дизайне интерьера. Еще в Москве Катя договорилась со своей начальницей, с которой у них сложились дружеские отношения, об отпуске без содержания за свой счет: заказов в агентстве в это время года было совсем мало. В этот период девушке предстояло определиться, где она будет жить и работать.

Катя чувствовала себя не в своей тарелке. Она не привыкла ездить куда бы то ни было без Дениса. Мысли о муже, о его подлой измене сразу вызывали жгучую боль, но и не думать, не вспоминать о нем она не могла. Катя любила Дениса, несмотря ни на что. За прошедшие годы он стал для нее самым близким человеком, который сейчас словно отрывался по живому, оставляя мучительно болящую кровавую рану. Ожил мобильный телефон, и Катя, решив, что это звонит опаздывающий Майкл, не глядя на определитель, ответила.

— Алло!

— Катя, доброе утро, — в трубке раздался голос ее свекра — Григория Александровича. Его траурный тон не предвещал ничего хорошего. — Хотя, добрым его врядли назовешь.

— Здравствуйте, Григорий Александрович, что случилось?

— Это я хотел бы знать, что случилось, — свекр неожиданно резко повысил тон. — Что у вас, мать вашу, вообще происходит, а?!

— Это вопрос не ко мне, — голос Кати вмиг похолодел. — Думаю, Денис лучше меня расскажет вам о своих холостяцких похождениях.

— Ох… Катенька, ты не сердись на меня, я вообще ничего не понимаю, вот и срываюсь. Прости. А у Дениса я ничего спросить пока не могу. В тюрьме он.

— Где?! — Катя почти закричала. Проходящий мимо портье вздрогнул и с удивлением обернулся.

— В тюрьме, Катя, в тюрьме. Он убил человека. Случайно. Я подробностей пока не знаю — звонил Соколов, но он был хмур и сказал, что дело сложное и пока ни за что нельзя ручаться.

— Григорий Александрович, вы сейчас где?

— Я в Питере в аэропорту. Через полчаса мой рейс на Москву. А ты где?

— Я на Кипре, в Пафосе. Постараюсь вылететь… — Катя посмотрела на настенные часы. Они показывали 9.40 утра. В этот день в Москву был только рейс «Аэрофлота», вылетавший из Ларнаки. Регистрация начиналась в двенадцать с небольшим, до аэропорта ехать не более двух часов… — Успею! Постараюсь вылететь сегодня, если будет хотя бы одно местечко. Все, Григорий Александрович, до встречи в Москве, — Катя поспешно забрала лежащие на журнальном столике вещи и бросилась к выходу.

— Доброе утро, Катенька, прошу прощения за опоздание! — в отель входил Майкл в сопровождении мужчины крупного телосложения. Угрожающее впечатление от внешнего вида незнакомца усугублялось абсолютно лысым черепом, сидящем на короткой толстой шее. Катя остановилась, подбирая слова извинений. — Вот познакомьтесь, Владимир Николаевич, наш клиент.

— Да можно просто Владимир — незнакомец смущенно улыбнулся, протягивая огромную ладонь, на тыльной стороне которой красовалась татуировка «Вован». Вообще казалось, что больше половины площади тела «Вована» была синей от «нательной живописи», а сам незнакомец будто стеснялся своего устрашающего вида. — Рад познакомиться!

— Мне тоже очень приятно, только… Понимаете, я прошу прощения, но мне нужно срочно в аэропорт. У меня беда. Надо лететь в Москву.

— Катя, что случилось? — вмиг посерьезнел Майкл.

— Да, Катенька, вы давай уж поделитесь, может, я смогу чем помочь?

— Да нет, вряд ли. Мой муж попал в тюрьму, а вот за что и при каких обстоятельства — пока не знаю.

— Это скверно, — Владимир инстинктивно провел ладонью по бритому черепу. — Надо прокуратуру зарядить, адвоката найти. Я, Катя, смог бы вам помочь…

— Владимир, спасибо, — прервала девушка собеседника, — только нам уже помогают.

— Может, уровень моей помощи будет покруче? — собеседник криво ухмыльнулся.

— Ну не знаю. Мужу помогает заместитель Генпрокурора России.

— Соколов? — лицо Владимира резко вытянулось.

— Да, а вы его знаете?

— Еще бы! Это правильный мент. Тогда я за вас спокоен.

— Ладно, я побежала! Простите еще раз.

— Думаю, с такой крышей она скоро вернется, — сказал обладатель колоритной татуировки «Вован», глядя в спину убегающей Катерине. — Иваныч дело знает туго. Ну а мы с тобой, Мишаня, чего? По пиву?! — огромная ладонь легла Майклу на плечо.

— Ой, Володя, пожалейте мою печень!

— Да будет тебе! Пошли, пошли, а потом обсудим еще план летней веранды — я там поставлю холодильничек с пивком, чтобы из бассейна в дом каждый раз не бегать. Вот братаны оценят!

Самолет, летевший рейсом Ларнака — Москва, плавно заходил на посадку. Кате чудом удалось попасть на борт — видимо, кто-то из пассажиров опоздал на рейс. Еще в воздухе она решила, что в первую очередь сделает, приземлившись в Москве — отправится в Данилов монастырь в своему духовнику о. Кириллу. Катя корила себя самыми последними словами, что не сделала этого еще до отлета на Кипр. Она была настолько убита поведением Дениса, что даже не подумала о том, что в подобной ситуации надо в первую очередь обратиться к Богу и попросить духовного совета у священника.

Беспрепятственно пройдя паспортный контроль, Катя через зеленый коридор вышла в зал прилета Шереметьево-2. Сотрудник аэропорта с фирменным бэджем на груди предлагал услуги такси. Конечно, Катерина понимала, что здесь такси будет стоить баснословных денег, но сил, а, главное, времени добираться до города на общественном транспорте у нее не было.

— Куда едем, красавица? — весело спросил водитель. Парню было не больше 25–28 лет.

— Пожалуйста, в Даниловский монастырь.

— Любой каприз за ваши деньги! — машина тронулась с места. — Только зачем же так сразу — в монастырь! Такая хорошенькая девушка…

— Давайте не будем! — отрезала Катя.

— Ладно, ладно. Только скажите, это монастырь-то женский?

— Нет. Мужской.

— Ну тогда мне все понятно! — зашелся смехом водитель. — Это дело другое! Это дело понятное!

Катя вся кипела от злости, но ответить ничего не могла. Она всегда терялась перед таким вопиющим и наглым хамством. Мало того что негодяй срубит с нее огромные деньги за рядовую поездку, так еще и издевается. Трудно сказать, какие слова были более оскорбительными — сказанные в свой собственный адрес или в адрес таксиста. Водитель же явно оказался на своем любимом коньке и пытался «развлечь» пассажирку всю дорогу вплоть до главных монастырских ворот. С огромным облегчением Катя расплатилась с молодым хамом и почти бегом направилась вглубь монастыря. Вечернее богослужение еще не закончилось, и девушка рассчитывала найти о. Кирилла в церкви. Но ее ждало очередное разочарование: иеромонах был в отъезде. Кате сказали, что из паломнической поездки он вернется не ранее, чем через неделю.

Вот и знакомый до боли подъезд, вот дверь квартиры, в которой случились самые лучшие, самые яркие мгновения жизни — Катя в этом не сомневалась. В сильном волнении она вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. Много бы отдала она сейчас за то, чтобы ее встретил Денис! Встретил с веселой улыбкой на лице: «Привет, Котенок! Ужинать будешь?» Это все было в прошлой жизни. Вспыхнул свет в прихожей. Катя разулась и прошла в гостиную. Кровь прилила к вискам. На полу лежала скомканная одежда мужа. Катерина живо представила себе в какой ситуации еще совсем недавно эта одежда, наверное, вот так же валялась на полу. Всепоглощающая ревность накрыла ее с головой. Она подцепила ногой пиджак, отшвырнула его на диван и захлопнула дверь в комнату.

Катя устроилась на кухне. Слезы катились по ее щекам, а дрожащие руки держали стакан с минералкой. Постепенно успокаиваясь, девушка вспоминала эпизоды их с Денисом совместной жизни. Вспоминалось только хорошее. Вот кабинет Соколова. Как же смешно тогда выглядел Денис! Катя невольно улыбнулась. Вот первая поездка на Кипр, чудесный дом в Коралловой бухте. Немного успокоившись, Катя переоделась, налила себе чаю и позвонила Григорию Александровичу. К сожалению, пока не было никаких вестей. Свекор, насколько мог мягко, изложил невестке обстоятельства совершенного Денисом преступления и сообщил, что, возможно, завтра несчастному арестанту уже можно будет позвонить по телефону.

— Григорий Александрович, а вы не могли бы мне дать номер телефона о. Николая, который служит в Одинцово? — эта мысль пришла Кате в голову совершенно неожиданно.

— Конечно, подожди секундочку, — Заречин-старший продиктовал номер, и они распрощались.

Часы показывали начало одиннадцатого вечера. Если звонить священнику сегодня, то делать это надо прямо сейчас. Тяжело вздохнув, Катя набрала номер.

— Алло.

— Батюшка, благословите! — Катя немного заикалась от волнения.

— Бог благословит!

— Батюшка, это Катя, Катя Заречина, супруга Дениса. Вы меня помните?

— Как не помнить, Катенька! Рад вас слышать! Как мое нерадивое чадо? Это я Дениса имею в виду, — батюшка был явно не в курсе тех бед, что обрушились на семью Заречиных.

— Отец Николай, а вы, наверное, еще не в курсе…

— Не в курсе чего? — священник вмиг насторожился. — Что у вас стряслось?

— Простите, я думала, что Григорий Александрович или Александр Иванович вам уже все рассказали… Хотя. Я сама сначала ускакала на Кипр — бестолочь, а уж потом вспомнила о своем духовнике.

— Катя, не томите! Что у вас стряслось?!

Катерина, как могла кратко, рассказала о произошедших событиях. В трубке повисла тягостная пауза.

— Да… — наконец ответил священник. — Ну вы, ребята, даете! Скажу честно, ТАКОГО я не ожидал! Катенька, и что вы решили делать? Я имею в виду вы лично?

— Не знаю… Я убежала на Кипр, начисто забыв обо всем, кроме своих кровных обид. Вот вернулась и совершенно не представляю, что теперь делать. Поэтому и звоню вам. Надеюсь, вы не оставите нас, дадите нужный совет, — Катя с трудом сдерживала рыдания.

— Катенька, конечно, я помогу вам, чем смогу. Только, сами понимаете, по телефону это сделать сложно. Я завтра служу Литургию часов до одиннадцати. Вы сможете подъехать к этому времени?

— А во сколько служба начинается? Я бы к началу подъехала.

— Это будет здорово! Приезжайте в половине девятого.

— До свидания, батюшка.

— С Богом, Катюша!

Отец Николай отложил трубку телефона, взял из книжного шкафа молитвослов и встал на колени перед иконами. Свет в комнате священника так и не погас в эту ночь до самого утра…

Катя не спеша брела по узкой асфальтированной дорожке, ведущей от храма к платформе «Отрадное». Разговор с отцом Николаем был позади. Стало ли ей легче? Безусловно! Но все равно по ее щекам катились слезы. Кате было слишком досадно, что она в свое время не обращала внимания на столь очевидные вещи. Многого она просто не понимала, а от чего-то отмахивалась, следуя банальному эгоизму. Вновь и вновь всплывали в голове отрывки долгого и непростого разговора…

— Да, Катя, наломали вы дров, — священник только что внимательно выслушал Катин рассказ о том, что произошло в самое ближайшее время, а также о том, что этому предшествовало. — Я, конечно, и с себя вины не снимаю, но Денис, к сожалению, слишком редко приезжал ко мне в последнее время, да и не стремился он обсуждать ваши внутрисемейные отношения.

— Да, батюшка, я тоже не советовалась с духовником на эту тему. Думала, что это более наше личное дело.

— Ну, отчасти это так. Муж и жена — самые близкие друг другу люди. Здесь трудно вмешивать кого-то постороннего. Однако же духовного отца трудно назвать посторонним. Более того, священник действительно может дать дельный совет по тем или иным жизненным вопросам. Вот, например, в вашем случае вы, Катя, были совершенно не правы в том, что решили вопрос о дополнительном воздержании в супружеской жизни самостоятельно, без осознанного на то согласия мужа.

— Батюшка! Но он сначала согласился, сказал, что, мол, давай попробуем, а потом… Я думала, что это у него просто блажь такая, что он вредничает. Ну, свою власть хочет показать, что, мол, я мужчина, вот и давай… А мне обидно это очень было.

— Да уж, Катя, действительно подавляющему большинству женщин сегодня очень обидно видеть в своем муже мужчину. Я имею в виду не в постели и не тогда, когда он защищает жену от уличного хулигана, а в обычной повседневной жизни. Вот так просто день за днем уж если и не любить, то хотя бы уважать мужа как главу семьи. Что же касается интимных отношений, то здесь требуется огромная осторожность, внимание и предупредительность. Поймите, Катя, темперамент у разных людей разный. Более того, сексуальность конкретного человека меняется в течение жизни. И здесь требуется максимум снисхождения одного супруга к другому. Вот скажите мне, если вас закрыть в вашей квартире, а на холодильник навесить замок. Из еды оставить только воду и хлеб и подержать вас так с месяц. Можно ли будет сказать, что этот месяц вы постились?

— Ну разве что формально.

— Вот и я о том. Пост — дело добровольное и осознанное. И если один супруг лишает другого законного права на супружеские отношения, то по-простому это называется большое свинство. Подумайте сами, куда супругу идти, если плоть его неспокойна? Ведь брак установлен Господом в том числе и для этого — для усмирения плоти. Помните, что советовал апостол Павел вдовам? Да, лучше оставаться незамужней, но если трудно справиться с плотью, то тогда надо выходить замуж.

Вспомнив эту часть разговора, Катя, стоя на платформе в ожидании электрички, инстинктивно втянула голову в плечи.

— Ну и дура же ты, Екатерина Витальевна! Ох и дура! — тихо шептала она.

Тем временем подошла электричка, и Катя села в полупустой вагон. Состав тронулся, а Катерина вернулась к воспоминаниям беседы.

— Поймите, Катенька, семейная жизнь — это не только совместные дети, кастрюли, отдых у моря и супружеская постель. Супруги прежде всего люди, а человек не может без общения. И горе тем семьям, где муж и жена замыкаются каждый в своем мирке — в своих приятелях, персональных интересах, работе и прочем. Супруги должны интересоваться друг другом, они должны просто разговаривать. А вот когда оказывается, что поговорить им не о чем, то это беда! И, понимаете, здесь мало формального интереса. Надо искренне интересоваться делами второй половины, и, кроме этого, надо уметь слушать! Надо уважать своего собеседника! Знаете как бывает: «Ну, что у тебя на работе?» — спрашивает жена. «Да начальник сегодня вызывал, говорит»… — только было начал муж. «Ой смотри, смотри, какое у нее платье! — кричит жена, тыча пальцем в телевизор. — Классное какое! Да, так что там у тебя на работе?» — «Да вот начальник, говорю, вызывал, ну и думает, что мне пора»… — «Тебе на гарнир картошку или макароны?» — «Все равно». — «Да и чего там у тебя? Да, кстати, а ты слышал, что американцы там опять кого-то разбомбили?! Вот нахалы!» — Катя невольно улыбнулась.

— Да, Катенька, со стороны выглядит смешно, но знаете сколько семей живет именно с таким вот уровнем общения? И, скажите на милость, будет этот бедный мужик хотеть что-то рассказывать своей жене? Нам часто не хватает не только любви и внимания, но элементарного воспитания. Люди забывают простейшие правила общения: не перебивай собеседника; не смотри в сторону, если собеседник смотрит тебе в глаза и тому подобные вещи. Да, я понимаю, что дома нам хочется отдохнуть. Мы и так вынуждены играть слишком много ролей в своей жизни, чтобы еще дома кого-то из себя изображать. Но в том-то и отличие подлинной, я бы сказал, врожденной воспитанности, от показухи, на которую способны многие. Надо стараться, чтобы принятые в приличном обществе нормы поведения вошли в самую сущность человека. Это не происходит сразу. И здесь супруги должны помогать друг другу, подсказывать, указывать на ошибки. И встает очередная проблема: «Чего ты меня учишь?! Лучше на себя посмотри!» — кричит обиженное самолюбие супруга, которому указали на ошибку. И это вместо благодарности! Сложность семейных отношений заключается еще и в том, что супруги в принципе не могут скрывать своего истинного отношения друг к другу — слишком хорошо они знают друг друга, слишком много времени проводят вместе. Понимаете, жена никогда не сможет убедить мужа в том, что искренне о нем заботится, если она забыла, когда в последний раз готовила ему завтрак. И это, увы, не редкость. Понимаете, любой мужчина очень нуждается в самой элементарной женской заботе. И когда он оказывается, например, в командировке, а за завтраком первая попавшаяся соседка за столом предлагает ему сделанный своими руками бутерброд, то у мужика может натурально переклинить голову. Он уже много лет делает эти бутерброды сам, а тут… И он не вспомнит в этот момент, что жена выносила и родила его сына, что она изо дня в день ведет хозяйство, стирает ему белье, моет за ним посуду и так далее. Перед ним будет лежать этот несчастный бутерброд, — как олицетворение женской заботы и ласки.

— Катя, — продолжил священник после паузы. — Может показаться, что я критикую женщин и оправдываю мужчин. Это не так. Доведется мне встретить нашего оболтуса, я найду что сказать и ему, поверьте! И о цветах, и об элементарных знаках внимания, которые нужно оказывать своей жене, и о лежании перед телевизором в семейных трусах, о свежем луке, съеденном с аппетитом за ужином, о футболе и бане с друзьями. Поверьте, Катя, много чего я могу предъявить «заботливым» мужьям…

Катя невольно улыбнулась, глядя на проплывающие за окном электрички деревья.

— Батюшка, но что же нам теперь делать?

— Это сложный вопрос, Катя. Для начала вам надо решить, сможете ли вы простить Дениса, станете ли вы бороться за ваш брак. Ведь с точки зрения церковного права вы можете развестись с Денисом на совершенно законных основаниях. Вашего брака в данный момент не существует. Денис его разрушил, совершив грех прелюбодеяния. И, хотя я не устаю повторять, что в подобных вашему случаях как правило виноваты оба супруга, но все же основная вина лежит на том, кто пал во грех, — повисла тягостная тишина.

— Я не хочу, — тихо начала Катя. — Я не хочу! — неожиданно громко повторила Катерина, и в ее глазах сверкнул огонь. — Я люблю Дениса, я готова бороться за нашу семью!

— Эх, повезло парню, повезло сказочно! — священник светился какой-то внутренней радостью. — Это просто здорово, что вы нашли в себе силы простить нашего оболтуса.

— Ну, простить… Это, наверное, громко сказано. Знаете, батюшка, как вспомню, что я пережила той ночью, — Катя невольно сжала кулаки.

— Понимаю, вас, прекрасно понимаю! Мы его сначала высечем, а уж потом простим! — священник и девушка искренне рассмеялись. — А если серьезно, то ему сейчас нужна наша помощь. Я уверен в том, что эта измена была случайностью. Да, трагической, но все же случайностью. Вот увидите, Денис раскается в этом, и заживете вы вместе счастливее прежнего! Сначала надо постараться вытащить его из тюрьмы, а пока он там — поддержать насколько возможно. Поддержать молитвой, вниманием, заботой да просто ласковым словом. А потом вам надо будет начинать выстраивать свои отношения заново, сделав соответствующие выводы. Главное здесь — разговаривать. Откровенно и честно обсуждать все то, чем каждый из вас недоволен. И, конечно, не уподобляться базарным бабам: «Ты дура! Сам ты дурак!», а стараться искренне понять друг друга.

Катя вошла в квартиру, разулась и первым делом отправилась в до сих пор закрытую гостиную. Она заботливо подобрала с пола одежду Дениса, которая пахла ИМ. Катя только сейчас в полной мере ощутила, как соскучилась по мужу. Да, несомненно, она любила его. Любила и очень тосковала. Произошла страшная трагедия. Да, это именно трагедия, и Денис сейчас наверняка раскаивается. Бедный, как же ему, наверное, сейчас тяжело!

— Вот так всегда, — прошептала Катя, — что имеем, не ценим, а потерявши плачем…

Девушка аккуратно сложила нижние части штанин, расправляя стрелки брюк. Из под нижнего брючного отворота выпал какой-то предмет. Катя замерла. Это было обручальное кольцо Дениса. Еще в тот вечер, когда муж вернулся домой, Катерина заметила, что у него нет обручального кольца. И вот оно! Лежит на полу! Катя бережно подняла его и положила на полку перед иконами. Мысль об обручальном кольце не давала покоя. Если есть в этой жизни знаки свыше, то это, несомненно, добрый знак! С этими мыслями Катя и отправилась на кухню, в очередной раз попытавшись связаться с мамой. Сначала ее телефон не отвечал, а потом стал недоступен.

— Мама в своем репертуаре, — грустно произнесла Катя и набрала рабочий номер Светланы Леонидовны.

— Компания «Даймонд Хиллс», Ольга, добрый вечер.

— Оленька, добрый вечер! А куда опять пропала моя мама?

— А, Катенька, здравствуйте! Светланы Леонидовны сегодня нет и не было.

— Соедините меня тогда с Евгением Дмитриевичем.

— Секундочку.

— Здравствуйте, Катенька! — ответил заместитель Светланы через пару секунд. — Чем обязан?

— Здравствуйте, Женя. Все как обычно, маму потеряла.

— Она вернулась из Милана, но на работу уже второй день не приходит.

— С ней все в порядке?

— Не уверен, Катенька, не уверен. Она тут меня вчера так отчитала по телефону, что у меня появилось чувство, что работаю я здесь последние дни.

— Да ладно вам, Женя! То вы моей мамы не знаете! Она вспыльчива, но отходчива.

— Ну, дай Бог!

— Женя, вы уж меня информируйте, если вдруг что-то?

— Конечно, Катя. У вас-то как дела?

— Ох, Женя, лучше и не спрашивайте! Но я не готова сейчас говорить о грустном.

— Вы уверены?

— Да, Женя, всего хорошего! — и Катя спешно положила трубку.

Александр Иванович Соколов пребывал в скверном настроении. Хуже всего, что он не видел реальных причин приключившейся с ним хандры. Следствие по делу Дениса продвигалось неплохо. За две недели удалось провести основные допросы. Если так дальше пойдет, то скоро дело отправится в суд, а там, Бог даст, отделается Заречин условным сроком. В худшем случае он отправится на зону, где все равно должно быть полегче. Соколова удивляла странная тишина по поводу этого дела. Все утихло как-то неожиданно. Даже Генеральный ни разу не вызвал подчиненного после того памятного разговора. Елена Зарубина пыталась мутить воду, но у нее, похоже, своих проблем было выше крыши. В конце концов, успокоилась и она.

Супруги Соколовы, попостившись три дня, исповедались и причастились Святых Христовых Таин в ставшей уже родной церкви в подмосковном Одинцове. Отец Николай был в этот раз несколько озабочен. На Исповеди он долго не отпускал жену Александра Ивановича, да и на самого Соколова смотрел так, будто собирался что-то сказать, но никак не мог понять, что же именно.

На следующий день Александр Иванович вел автомобиль по Ленинградскому шоссе на север от Москвы. Было чудесное летнее утро. Солнце уже давно поднялось над горизонтом, но в воздухе еще витала удивительная утренняя свежесть. Рядом дремала любимая жена, верный друг и соратник Вероника Сергеевна. Они не отдыхали вместе уже года два, если не считать кратких выездов из Москвы на несколько дней. В этот раз Соколовых ожидали четыре дня отдыха в одном из самых романтических мест на земле с забавным названием Кукуевка. Давний школьный приятель Александра Ивановича волею судьбы оказался лесником в тихом российском уголке в 300 км от столицы. У Степана был солидный дом в деревне, а на тихой речке он построил маленькую охотничью избушку. Строение стояло на деревянных сваях прямо над водой метрах в 10 от берега. Из дома было два выхода: один — парадный — выходил на деревянные мостки, проложенные от самого берега, другой же — с противоположной стороны — напоминал жилье в Венеции: открыв дверь, хозяин жилища мог созерцать зеркальную гладь воды и деревянные ступеньки, уходящие в реку. Тут же была привязана добротная весельная лодка. Рыбу ловить можно было прямо с мостков, шедших по периметру избушки. Это место, полностью оторванное от цивилизации, пленило Соколовых своей тишиной и каким-то особым ощущением первозданности, здесь даже не работала мобильная связь.

Соколов посмотрел на спидометр. Стрелка колебалась в районе цифры 120. Он сбавил скорость и подумал: «Что со мной сегодня, плетусь как извозчик…»

— Что-то мне сегодня неспокойно, — сказал Соколов вслух и инстинктивно погладил ладонью грудь в районе солнечного сплетения, где «поселился» холодный шарик, особенно беспокоивший его сегодня с утра. Александр Иванович не спал часов с четырех. Промаявшись без сна больше часа, он встал, выпил крепкого кофе и после утренних молитв прочитал акафист святителю Николаю. Это принесло облегчение — холодок под ложечкой испарился, но шарик ожил вновь, стоило Соколову сесть за руль.

— Сашенька, ты просто очень устал, — жена погладила его по макушке. — Сейчас отдохнем, и все пройдет. Вот увидишь!

Александр Иванович взял ладонь жены и поцеловал. Он так любил ее нежные теплые руки, пахнущие домом.

Степан встречал их, сидя на скамейке перед мостками и дымя любимым «Беломором».

— Доехали, слава Богу! — кости Соколова захрустели в крепких объятиях лесного жителя.

— Осторожней! Ну настоящий медведь!

— Здравствуй, Вика! Ты все хорошеешь!

— Спасибо за комплимент, Степа. Ты сам все молодеешь. Не иначе свежий воздух?

— Да уж, не то что у вас в Москве. Ну, давайте в дом. Я вам все покажу, да отбуду восвояси, чтобы не мешать молодым супругам, — Степан весело подмигнул. — Кстати, вы надолго?

— Нет, Степан, на четыре дня всего. Я отгулы взял, плюс выходные, в воскресенье обратно.

— Ясно. А то приехали бы на пару недель, мы бы с тобой на охоту сходили.

— Да не люблю я это дело, ты же знаешь. Вот рыбалочка — другой разговор!

— Тоже неплохо. Вчера окунь хорошо клевал. Так что удачной рыбалки.

Степан проводил гостей и собрался уходить.

— Степа, на минуточку, — Соколов проводил друга до скамейки на берегу. — У меня к тебе небольшое дело.

— Слушаю, Саша, — Степан опустился рядом на скамейку.

— Тут такое дело… Не думаю, что это серьезно, но мой начальник может устроить какую-нибудь пакость. Я на него собрал кое-какой компромат… Оригиналы спрятаны в надежном месте, а здесь, — Соколов достал заламинированную в пластик пачку листов формата А4, - заверенные копии. На первой странице указаны координаты человека, которому это надо передать в случае, если со мной что-то случится.

— Даже так?! И ты без охраны ездишь?

— Степа, ну какая охрана?! От профессионалов не убережешься, а от шпаны я и сам отобьюсь. И вообще. Я, скорее всего, преувеличиваю опасность. Это, как говорится, на всякий случай.

— Саша, а чего ты сразу этому журналисту это не отдашь? Разве так не надежнее будет?

— Он слишком любопытный и нетерпеливый. Боюсь, может нос засунуть раньше времени. Ты, Степа, не переживай, я подстраховался основательно. Эта копия не единственная.

— Понятно. Все сделаю, Иваныч. Но лучше уж эта папочка так у меня бы и осталась.

— Так и будет, не переживай!

Степан уехал, а Соколовы перенесли в дом свои вещи и целлофановые пакеты с продуктами и, раздевшись, устроились на двух раскладушках у воды, поставив рядом с собой табуретку, на которой стояли бутылка сухого вина, пара бокалов и ваза с фруктами.

— Ника, знаешь, какое самое главное событие в моей жизни?

— Очень интересно, и какое же? Я заинтригована! — Вероника Сергеевна легла на бок, повернувшись лицом к мужу.

— Нет, нет, ложись на живот. Мне так нравится гладить тебе спину, — рука Соколова мягко легла ей на плечо. — Самое важное событие в моей жизни — это знакомство с тобой. Все остальное счастье, которое у меня было, лишь производное от главного. Без тебя я не представляю своей жизни.

— Сашенька, милый, я тебя так люблю! Ты самый лучший мужик на свете, а я — самая счастливая баба в мире! — супруги весело рассмеялись. — Нет, правда! Ни разу в жизни я не разочаровалась в том, что вышла за тебя за муж. Мне даже с большинством подруг не интересно общаться, потому что у них любимая тема для разговоров — поиздеваться над своими мужьями, — рука Вероники Сергеевны легла мужу на голову. Она нежно перебирала его волосы.

— Ника, тебе не холодно? Может, пойдем в дом? — Соколов озорно улыбался.

— А и правда, зябко!

Он легко подхватил супругу на руки и понес в избушку. Красный столбик на уличном термометре замер на цифре +27 °C…

Солнце уже давно село. Над идеально ровной водной гладью опустился легкий туман. Тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков. В небе светила полная луна, и Соколовы этим вечером не зажигали свет. Они перекусили, лежа в постели, и наслаждались этим чудным летним вечером, тишиной и друг другом. Александр Иванович прикрыл простыней спящую жену, а сам отправился закрыть ставни на окнах и проверить, заперты ли двери.

Только он лег в постель, как жена во сне прижалась к нему. Он нежно гладил ее по волосам, глядя в потолок. Неожиданно в груди опять проснулся «ледяной шарик». Уснуть было невозможно, так и лежал Соколов с открытыми глазами, обнимая мирно посапывающую супругу. Он вспоминал день их знакомства.

Соколов медленно брел по Страстному бульвару в сторону Тверской площади. Ласково светило мягкое весеннее солнце. В центре города совсем не осталось снега, и только влажная земля, еще не успевшая покрыться зеленым ковром свежей травы, напоминала о том, что природа только просыпается от зимней спячки. Это удивительное время года, когда не только солнце светит по-особому, необычны запахи и даже звуки — к ним будто примешан легкий хрустальный перезвон.

На эту девушку невозможно было не обратить внимание. Солнечные лучи, отражаясь в ее пышных светлых волосах, создавали впечатление светящегося нимба. Соколов не смог оторвать от незнакомки глаз, так и пошел следом, словно на поводке.

— Молодой человек, вы долго будете меня преследовать? — Девушка совсем не сердилась, она с трудом сдерживала смех. Ее большие зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели с интересом. Александр Иванович смутился, сильно покраснев. Словно загипнотизированный он смотрел на удивительные ямочки на щеках незнакомки.

— Ну вот, по слежке теперь будет незачет, — Соколов наконец немного пришел в себя. — Зато, может, сдам экзамен по курсу охраны важных персон?

— Важных персон? Охраны? — Девушка была заинтригована.

— Конечно, такая, как вы, одна на весь белый свет.

Теперь пришла очередь краснеть девушке. Она опустила голову вниз, ветер ласково перебирал ее пушистые светлые волосы.

— Простите, я вас смутил, но я сказал чистую правду, — Александр Иванович окончательно осмелел и ринулся в бой. — Меня зовут Александр, я могу вас проводить?

— Вероника, — девушка, улыбаясь, подняла взгляд на Соколова. — И долго вы намерены меня охранять?

— Всю жизнь…

Вдруг в ночной тишине явственно послышался скрип плохо смазанных уключин и тихие всплески воды. Вскоре раздался стук дерева о дерево и скрип мостков, идущих вдоль дома. Соколов беззвучно встал с кровати и, подойдя к входной двери, превратился в слух.

— Иди, помоги Джокеру блокировать ставни на окнах, а я займусь входной дверью. Только тихо! Он может быть вооружен, — раздался шепот снаружи.

— А если он проснется и шмалять начнет?

— Тогда валим всех, но это на крайняк! Все должно выглядеть, как несчастный случай. Понял?

— Понял.

Соколов вмиг вспотел. На цыпочках он прокрался в спальню и, прикрыв жене рот рукой, потряс ее за плечо.

— Никуся, тихо! У нас беда! Непрошеные гости. Вставай как можно тише и одевайся. Берем самое необходимое — деньги и документы.

Жена все поняла с первого слова. Она бесшумно встала и начала быстро одеваться…

— Заречин! С вещами на выход! — бесстрастный, как робот, конвойный стоял в проеме нашей VIP-камеры.

— Что? А куда меня?

— Вещи собрал быстро! И без разговоров!

Меня словно ледяной водой окатили. Что бы это могло значить? Словно во сне, я начал собирать вещи. Юра, с которым мы сдружились за прошедшие две недели, ободряюще пожал мне плечо и отправился к конвойному. За спиной был слышен только шепот и шелест купюр. Я уже собрал вещи, когда конвойный тихо прикрыл дверь в камеру, выйдя в коридор, а Юра мигом подскочил ко мне и зашептал:

— Дэнис, тут творятся какие-то паскудные дела. Тебе поменяли следака, и он распорядился, чтобы тебя перевели в другую хату. Причем очень похоже на то, что тебя собрались прессовать. Хата эта, как тебе сказать, не то чтобы совсем нехорошая, но не по понятиям там живут. Я попробую малявы разослать, но, сам понимаешь, быстро такие вещи не делаются. Так что, если можешь, молись и не бойся ничего! И вот тебе — на всякий случай, — Юра протянул мне заточку: — Спрячь вот так. — Я не успел опомниться, как смертоносная железка была хитроумно спрятана и прикреплена к рукаву ветровки изнутри. — Вот так выхватываешь, — показал Юра нехитрый прием, — и бьешь!

— Юра, подожди, но я не смогу! Не смогу, да и не хочу бить ножом человека! — меня начала колотить мелкая дрожь.

— И не надо! Выхватывай — и острием по тыкве, по руке. Куда-нибудь скользящий удар, уже мало не покажется. Пойми, это на крайний случай. А если шмонать начнут, скидывай незаметно на пол — и всего делов. Ну, давай!

— Юра, позвони Соколову и все расскажи, — шепнул я на прощание и по памяти продиктовал номер.

На негнущихся ногах я вышел в коридор и поплелся по гулким коридорам. «Святителю отче Николае, помоги мне! Защити, спаси, сохрани!» — вдруг сама собой зазвучала в голове молитва. — «О, опомнился! А то все „не могу я сейчас молиться, какими очами на Господа взгляну“… — раздался язвительный внутренний голос. — А как стало плохо по-настоящему, так сразу о Боге и вспомнил?» А что я мог сам себе возразить? Все правильно. Оказался в ситуации хуже некуда, а о молитве забыл — слишком гордым оказался! Ну вот, теперь одумался — не по-хорошему, так по-плохому!

Вспоминая всех святых, Господа и Пресвятую Богородицу, я переступил порог новой камеры. В нос ударил затхлый кислый запах несвежего белья, человеческого пота, табачного дыма и застарелых окурков. С верхних нар спрыгнули два молодых парня с наглыми физиономиями и, подойдя поближе, молча уставились мне в глаза, похабно осклабившись.

— Здравствуйте, — слова давались мне с огромным трудом. Я сильно заикался. — Денис Заречин, статья 107-я.

Бросив скатанный в рулон матрас на пол рядом со столом, стоявшим посередине камеры, я пристроил свою сумку на скамью и достал оттуда приготовленный заранее сверток.

— Это к столу для всех, здесь сигареты, чай… — я замолчал под пристальным взглядом около десяти пар человеческих глаз.

— О! Да ты у нас, типа, грамотный сиделец! — это был один из двух встретивших меня парней.

— А у тебя есть чего мне предъявить? — как же в этот момент я благодарил Юру за науку. Он долго и кропотливо вдалбливал мне правила поведения и основы местного тюремного жаргона. Мне даже показалось, что парень слегка смутился.

— А, я смотрю, чушкарь борзый! — это подключился второй. — Чего вылупился, вон твое место — возле параши! — рука в наколках указала на импровизированный туалет типа «очко».

— Ты что-то перепутал! — я неожиданно осмелел, голос вдруг окреп, я выговаривал слова четко и внятно. — Ты меня раком не ставил, так что к параше не отправляй! Я косяков не рубил! Есть что предъявить, валяй, нет — встреть, как положено! Я честный сиделец!

Парень как-то странно дернулся и в моих глазах засверкали искры. В одно мгновение я оказался на полу. Встать мне не дали, начав вдвоем избивать ногами. «Господи, спаси! Матерь Божия, защити!» — непрестанно вертелось в моей голове. Неожиданно раздался лязг двери и грозный окрик конвойного:

— Прекратить! Что здесь происходит?! — я лежал посреди камеры, а все остальные расселись по нарам, как будто ничего и не было. — Заречин?! Ты решил здесь навести свои порядки? В карцер захотел?! Встать!

Я с трудом поднялся. Болело все тело и особенно сильно голова. Во рту был противный металлический привкус крови, разбитый нос не дышал. — Руки за спину, на выход!

Меня снова вели гулкими тюремными коридорами. Кровь из носа стекала по подбородку и капала на грудь, а я даже не мог вытереть лицо: мои руки сковали наручниками за спиной. В таком жалком виде я и предстал перед следователем Голопупенко…

— Какой кайф! — обладатель оригинальной фамилии даже не пытался скрыть своего злорадства. — Как же я ждал этого момента! Ты даже не представляешь!!! Сколько же ты мне крови попортил, гаденыш! Твою мать, ну как же радостно видеть твое раздолбанное хлебало! — словоизлияния стража закона неожиданно прервались, когда я спокойно опустился на прикрученную к полу табуретку. — Встать! — завизжал он и отвесил мне оплеуху, испачкав руку в моей крови. Я слетел с табурета, больно ударившись головой об пол, наручники с нестерпимой болью врезались в руки. Превозмогая боль, я медленно поднялся. Это было удивительно, но откуда-то у меня появилась внутренняя решимость и уверенность.

— Ты ведешь себя как баба — у меня же руки связаны! Да и дерешься ты так же, чмо! — за это я получил две уже основательные зуботычины.

— А так нормально? — несмотря на вконец разбитую физиономию, я ликовал! Мне удалось-таки стереть мерзкую ухмылочку с этой отвратной рожи.

Голопупенко сел за стол и достал бланк допроса.

— Можете сесть, Заречин. Начнем, — продолжил он, как ни в чем не бывало. — Фамилия, имя, отчество.

— В наручниках разговора не будет.

— Ты, ублюдок, еще по тыкве захотел?! — следователь начал угрожающе приподниматься. Я упрямо молчал. — Конвойный! — крикнул следователь, — сними с него наручники.

Я не спеша помассировал сильно опухшие запястья, покрытые кровавыми ссадинами, после чего достал из внутреннего кармана ветровки платок и начал осторожно вытирать лицо.

— Мой вопрос понятен? — зашипел Голопупенко.

— Вы не представились, и я совершенно не понимаю, что здесь происходит.

— Старший следователь прокуратуры Голопупенко Тарас Семенович, — я невольно улыбнулся. — Ну повеселись, повеселись, сейчас тебе будет не до смеха! Итак. Я веду твое дело об убийстве депутата Левина. Мне предстоит допросить тебя в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.

— Мое дело вел следователь Колосов, вот с ним я и буду говорить.

— Твое дело теперь веду я, а Колосов отстранен. И, кстати, на Соколова тебе тоже надеяться не следует — он погиб, — мой окровавленный платок упал на пол, а Голопупенко наслаждался произведенным эффектом. — Так что начнем, Денис Григорьевич, начнем. Итак. В каких отношениях вы были с Еленой Силиной, в девичестве Зарубиной?

Мои мысли путались, я никак не мог сосредоточиться на главном. А что же главное сейчас? Соколов мертв, мое дело ведет самый гнусный следователь, который меня откровенно ненавидит, в камере меня ждут «неудовлетворенные оппоненты», а этот козел, сидящий напротив, пытается меня на что-то развести. В любом случае, сейчас лучше ничего не говорить и не подписывать. Остался еще адвокат, которого они не в состоянии заменить без моего согласия.

— Я ни слова больше не скажу, пока не встречусь со своим адвокатом.

— О! Еще один американских фильмов насмотрелся! Адвокат твой лишен лицензии и не может более заниматься практикой. Могу предоставить бесплатного адвоката, хотите?

— Нет, не хочу! Я вам не верю! Я плохо себя чувствую и хочу в камеру! — последнюю фразу я громко прокричал. В дверь протиснулась вопрошающая физиономия конвойного. Голопупенко только недовольно махнул рукой.

— Я бы на твоем месте не торопился в камеру, — на лице следователя появилась мерзкая улыбка. — И вообще… Ты бы подумал, стоит ли тебе туда возвращаться? Если расскажешь мне все, что надо и как надо, то сможешь вернуться в свою прежнюю хату. Хочешь?

— Что вы хотите от меня?

— Вот это уже разговор. Я хочу, чтобы ты признался в том, что собирался прибрать к рукам банк, принадлежащий Елене Силиной. Сначала ты убил ее покровителя — депутата Левина — выставив все как убийство по неосторожности. Заранее ты подготовил убийство самой Силиной, решив, что, раз ты будешь сидеть в тюрьме, то на тебя подозрение не падет. Умно, ничего не скажешь!

— Какое убийств Силиной? О чем вы?

— Хватит, Заречин! — Голопупенко стукнул кулаком по столу. — Хватит придуриваться! Силина убита два дня назад. Это заказное убийство. И организовал его ты!

— Так вот что вы решили на меня повесить?! Все! Разговора больше не будет!

— Так ты не хочешь вернуться в свою прежнюю камеру?

— Не хочу! Мне в новой камере очень понравилось, — я не мог сам себе объяснить, откуда вдруг взялась внутри эта убежденность в том, что я поступаю правильно, что нельзя верить ни единому слову этого мерзкого субъекта, а также в то, что я смогу выкрутиться из отчаянного положения в новой камере. В голове опять возникли слова молитвы: «Святителю отче Николае, моли Бога о мне! Пресвятая Богородица, спаси нас! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!» В этот момент Голопупенко что-то важно мне растолковывал, но я его не слышал. В конце концов он, видимо, понял это по моему взгляду и с раздражением вызвал конвойного. Опять гулкий коридор, уже знакомая дверь камеры. На обратном пути конвойный почему-то не надел на меня наручники. Держа руки за спиной, я вытащил Юрину заточку и, взяв ее в правую руку лезвием вверх, спрятал, опустив рукав ветровки пониже.

Лязгнула за спиной дверь. Все! Я был один на один со своими проблемами. Теперь ни папа, ни Соколов, никто другой мне не поможет, кроме меня самого. Ну что же, чему быть, того не миновать. Двое нахалов привычно спрыгнули с верхних нар. Они все делали молча, с отвратительными ухмылками на лицах. Один, держа серое вафельное полотенце в руке, отправился на «очко», а второй достал из-под матраса цветную иллюстрацию из порнографического журнала с изображением обнаженной женщины и разложил ее на столе. У меня не осталось никаких сомнений в том, что сейчас должно произойти…

Далее все развивалось словно в замедленной съемке. Первого я полоснул заточкой по лицу. «Слава Богу, не задел глаз», — подумал я на автомате, глядя как его щека расходится в стороны, выворачиваясь наружу белой плотью. Парень завыл, закрывая лицо ладонями, по которым обильно заструилась кровь. Второй — с полотенцем в руке — на миг остолбенел. Мне хватило этого мгновения, чтобы с силой взмахнуть заточкой сверху вниз. Футболка с надписью «Kiss me» на груди с треском разорвалась. Белая ткань стала быстро окрашиваться в алый цвет… За дверью камеры раздалось характерное позвякивание связки ключей, и заточка полетела в «очко». Это получилось у меня на автомате. Вбежавшие охранники были вооружены резиновыми дубинками. Меня начали методично избивать. Потом появился начальник оперчасти. Его приказ был кратким:

— Камеру обшмонать, Заречина в карцер к Тихоне.

Меня подняли за руки, поставив на ноги, и уткнули лицом в стену, начав обыскивать. Грубые руки ощупывали все тело. Прикосновения к ушибленным местам причиняли сильную боль. На пол упал извлеченный из внутреннего кармана молитвослов. Я инстинктивно нагнулся, чтобы его поднять, и получил увесистый удар дубинкой по почкам. Не удержавшись, я взвыл от боли, упав на грязный пол.

— Вставай, сука! — охранники были вне себя от злости.

— Молитвослов отдай, — ответил я сквозь зубы.

Сержант подошел и демонстративно растоптал книгу огромным десантным ботинком.

— Забирай.

Я бережно сложил то, что осталось от книги, и убрал ее в карман. С огромным удивлением и радостью я обнаружил в кармане никем не замеченный флакончик с Крещенской водой.

— Заречин, встать! Руки за спину! — я, кряхтя, поднялся и, пошатываясь, поплелся по коридору. Каждый шаг отдавался в голове гулкой болью. Дикий выброс адреналина сменился апатией…

Карцером оказалось небольшое, грязное, нестерпимо пахнущее канализацией помещение. Вместо нар здесь были толстые каменные плиты, покрытые чем-то, что, наверное, лет тридцать назад было ватным матрасом. Свет пробивался сквозь крошечное зарешеченное окно. В помещении было нестерпимо душно. Ворох грязного тряпья, лежащий на дальних каменных нарах, неожиданно зашевелился, и оттуда раздался приступ безудержного кашля. Незнакомец медленно сел, сотрясаясь всем телом в конвульсиях. Из его рта вылетали какие-то ошметки, а губы были покрыты кровью. Мужчина находился в крайней степени истощения: голова его более походила на череп, обтянутый тончайшим пергаментом, а иссохшие руки с длинными костлявыми пальцами напоминали персонажей из фильмов ужасов.

— Ну, давай знакомиться. Тихоня, — начал незнакомец, окончательно придя в себя. Голос его был удивительно тихим, более походившим на шепот.

— Денис. Друзья зовут меня Дэнис.

— Здорово, Дэнис. У тебя, видать, первая ходка?

— Ага.

— А за что тебя прессуют?

— А ты откуда знаешь?

— Так ко мне только таких и сажают.

— А что в тебе страшного?

— А ты еще не понял? Тубик у меня. Ну туберкулез. Открытая форма, последняя стадия. Умираю я, парень[11].

Тихоня опять страшно захрипел. Казалось, он сейчас задохнется. Я огляделся вокруг и увидел рядом с раковиной алюминиевую кружку. Набрав в нее воды, я подошел к умирающему.

— На, попей, Тихоня.

Два огромных глаза с удивлением уставились на меня.

— Парень, ты что, придурок? Ты не понял, что я тебе сказал? Тубик у меня!

— Ну и фиг с ним. Мне, думаю, все одно долго здесь не прожить, а тебе хоть небольшое утешение. Пей давай.

Тихоня пил осторожно, маленькими глоточками, поддерживая кружку длинными костлявыми пальцами.

— Благодарю, Денис. Ты настоящий пацан. Сидеть нам здесь долго, расскажи мне, за что тебя прессуют?

Не знаю почему, но у меня не возникло никаких сомнений в отношении этого человека. Я кратко рассказал ему всю историю своих злоключений.

— По поводу адвоката тебе следак скорее всего врет. А вот все остальное… Не знаю, не знаю. В любом случае, пока ты в карцере, никаких встреч тебе не светит, в том числе и с адвокатом. Так что наберись терпения и жди. Здесь, Дэнис, самое главное искусство — уметь ждать.

Ночь прошла беспокойно. Я долго не мог уснуть на жестком лежаке, а, как только удалось задремать, Тихоня разбудил очередным приступом кашля. Пришлось вставать и отпаивать его водой. Утром сильно болела голова. То, что принесли на завтрак, настроения тоже не улучшило, так что я пребывал в довольно мрачном расположении духа.

У Тихони опять начался приступ. Я напоил его, затем, оторвав кусок ткани от своей рубашки, смочил его водой и протер лицо и шею больного.

— Господи, какой кайф! Дэнис, мне уже лет десять не было так хорошо! Погоди! — Тихоня, насколько мог быстро, сел на нарах. — А ты, небось, верующий?

— Ну… — я задумался. — Неверное, да. По крайней мере, был.

— То есть как?! — изумление сокамерника было неподдельным. — Я всегда думал, что вера — это навсегда!

— Да, наверное, ты прав, — я чувствовал себя очень неловко. Трудно объяснить постороннему то, что ты сам не можешь понять. — А почему ты спросил, Тихоня? — перевел я разговор в другое русло.

— Да я подумал, может, ты мне объяснишь некоторые вещи.

— Смотря что…

— Знаешь, я прекрасно понимаю, что умираю. Жить мне осталось совсем немного. Меня даже лечить уже бесполезно — я постепенно выхаркиваю наружу свои легкие. Недавно, когда я был на больничке, мне в руки попалось Евангелие. И, знаешь, в моей душе что-то перевернулось. Я вдруг ощутил, что Иисус Христос пришел спасти именно меня. Вот, я, конечно, не прав, но почему-то возникло такое ощущение Его близости. Как будто Он рядом и пришел на землю не когда-то давно, а сегодня. Пришел ради меня. Я, конечно, ошибаюсь…

— Почему? Ты говоришь Истину. Господь пришел 2000 лет назад, но пришел он ради всех людей — живших тогда, живущих теперь и тех, кто будет жить до скончания века. Господь на самом деле рядом с нами, Он слышит нас, отвечает на наши молитвы.

— Да, да! Вот еще! А молиться, это как?

— Молитва — это обращение к Богу, общение с Ним. Бог вездесущ, понимаешь? — Тихоня отрицательно замотал головой. — Ну он находится одновременно везде и всюду. Все видит и слышит. Одновременно всех людей на земле.

— Круто!

— Да уж… Кроме этого, Ему открыты и все наши мысли. От Него ничего нельзя скрыть. Вообще ничего, понимаешь? — Тихоня кивнул. — Вот. Поэтому молитва может быть произнесена вслух, а может быть прочитана мысленно. И Бог обязательно это услышит!

— А нужны какие-то особые, специальные молитвы? Только их слышит Господь?

— Не обязательно, ведь Бог — это Отец наш Небесный, Он все понимает и видит и даже чувствует наше настроение. Послушай, Тихоня, а ты крещеный?

— Неа.

— А почему? Ты веруешь, что Иисус Христос — Бог и Господь? Что Он Творец Неба и Земли?

— Верую! — глаза собеседника горели огнем.

— Веруешь ли, что Он основал на земле Церковь, которая в России называется Русская Православная Церковь?

— Ну это наша обычная церковь, да? — уточнил Тихоня.

— Да, да, именно так.

— Да, верую!

— Так что тебе мешает?

— Грехи мои. Я, понимаешь ли, таких дел в своей жизни натворил, что не могу я к Богу обращаться, — костлявая ладонь крепко схватила меня за руку. — Меня просто убить мало, понимаешь?!

— Да разве есть такой грех, в котором человек не может покаяться? Ты помнишь разбойника на кресте по правую сторону от Господа? — Тихоня кивнул. — Ну так он же первым вошел в Царствие Небесное!

— Вот, Дэнис, и я об этом. Я как прочитал про этого разбойника, так и подумал, что это про меня… — взгляд Тихони потух. — Но, оказалось, что я особенный. Не могу я креститься…

— Да с чего ты взял?!

— Тут батюшка один у нас на тюрьме был. Молодой, но такой внимательный. Я ему рассказал, что креститься хочу, он так обрадовался. Говорит, что, мол, давай. Ну, а я ему отвечаю, что не могу вот так креститься с тяжким грузом на душе. А он мне, мол, ничего, Крещение все смоет. Но как это?

— Прав он был, Тихоня. Кстати, а как тебя зовут на самом деле?

— Жора я. Георгий, стало быть. Но как же это, объясни мне, таких дел в жизни наворочал, а потом покрестился — и все?

— Да, Георгий, так и есть. Крещение, если с верой и покаянием принимается, смывает все грехи.

— Ну вот. А я, стало быть, настоял, чтобы он меня послушал…

— И что?

— Что — что! Убежал он.

— Как убежал? И что сказал?

— Ничего не сказал. Руками замахал и убежал.

— Ну понятно. Он, поди, первый раз в тюрьму пришел. Решил на себя примерить вериги тюремного служения, а не понес…

— Какие такие вериги?

— Да ладно, это так… Сейчас что собираешься делать?

— А что сейчас поделаешь? Батюшек больше не приходило, а сюда — в карцер — они и подавно не заходят. А меня отсюда, как пить дать, вынесут вперед ногами.

— Но креститься ты хочешь?

— Хочу! Но как?..

— В крайнем случае тебя могу и я покрестить.

— Врешь?!

— Нет, не вру.

— Но это будет не настоящее Крещение?

— Самое настоящее. Если выживешь, то потом пойдешь к священнику, он прочитает все необходимые молитвы и совершит еще Таинство Миропомазания, но само Крещение можем совершить хоть здесь, — сказал я, ощупывая флакончик с Крещенской водой.

— Да ты что?! — глаза Георгия были широко раскрыты, он глубоко дышал. — Слушай, ну покрести ты меня ради Христа! У меня деньги на воле есть, я маляву отпишу — все твое будет! Только сделай, а?!

— Да ты сдурел?! Не надо мне денег. Если лишние они у тебя, пожертвуй на церковь какую, или монастырь.

— А на какой?

— На любой, разницы нет. Ну так что, Георгий?

— Я готов! Только, Дэнис, ты уж выслушай меня, а?

— Зачем, Георгий?

— Выслушай, прошу! Не смогу я с этим креститься, понимаешь? А ты потом попу какому-нибудь все передашь. Так можно?

— Можно, — не легко было мне согласиться на этот шаг. Понимал я, что услышу сейчас нечто ужасное. Однако я даже отдаленно себе не представлял, насколько это оказалось тяжело!

— Ну, слушай, Дэнис, слушай и запоминай! — Георгий явно торопился.

— Подожди, — я встал, перекрестился и прочитал молитву «Царю Небесный…», которую читают перед началом всякого дела. Что можно сделать еще я не знал, поэтому обратился к Богу своими словами: — Господи, прими Исповедь раба Твоего Георгия, а я, все что здесь услышу, обещаю передать первому встреченному мною священнику. Аминь! Начинай, Георгий.

— Ты думаешь, почему меня Тихоней прозвали? Думаешь, я всегда такой как сейчас был? Нет, Дэнис. Я был неуправляемым. Чуть что, за нож хватался, а если не было ножа, то мог и зубами загрызть, как того охранника, когда последний раз с зоны бежал. Я его руками обхватил, и…

— Георгий, давай сделаем так. Ты каешься в том, что убивал людей. Просто скажи мне, скольких человек ты убил.

— Четырнадцать. Они мне все до сих пор снятся. А сидел я за убийство только двоих, а то бы мне давно лоб зеленкой намазали. Но, Дэнис, выслушай! Никому я про это не рассказывал, да и сам вспоминать не могу, но сейчас… Короче, девочке той лет семь всего было, — таких крупных слез я не видел ни разу в жизни. Они текли из глаз Тихони непрерывным потоком. Он сидел, сгорбившись, до синевы сцепив кисти рук в замок. — Понимаешь, я не хотел, так получилось. Мне дали наводку на ту квартиру. Сказали, что хата какого-то торгаша. Там и вправду было чем поживиться. Я уже почти все ценное собрал, уже думал уходить, как неожиданно вернулись бабушка с внучкой. Старуха, как меня увидела, так сразу и упала замертво. Видать, сердце слабое. Так что, если и эта смерть на мне, то пятнадцать получается. Ну вот. А девочка вся побледнела, глазенки такие голубые, открыты широко, и страх в них. Я говорю: «Тебя как зовут?» она мне: «Галя». Я говорю: «Ну ты, Галя, не бойся меня, я тебе сейчас конфетку дам», — тело Георгия сотрясалось в конвульсиях, его душили слезы. — Не могу, Дэнис, не могу рассказывать! — он упал на пол и стал скрести ногтями по каменному полу. Я сидел, словно громом пораженный, не в состоянии произнести и слова, повторяя мысленно слова молитвы: «Господи, помилуй раба Твоего Георгия, дай ему сил на искреннее покаяние!» Тихоня в очередной раз зашелся в приступе кашля. Я дал ему воды, и он немного успокоился.

— Георгий, может, не надо больше?

— Нет, Дэнис, умоляю, выслушай! Заклинаю тебя!!! Я с ЭТИМ не смогу уйти туда, понимаешь?!

— Понимаю, слушаю тебя, — я опять начал беззвучно молиться.

— Ну вот. На кухне я порылся в шкафах и нашел шоколад. Отломил кусочек и дал девочке, а сам пошел в комнату. Взял собранные тюки с барахлом и пошел в коридор, а сам думаю, что мне делать. Понимаешь, у меня принцип был — свидетелей не оставлять, а тут ребенок. Ну, и решил я, что оставлю девчонку живой. Думаю, пусть будет, как будет. А тут вдруг стала мысль крутиться в голове, что, мол, не мужик ты, что баба самая настоящая. Теперь девчонка тебя — меня то есть — заложит, и опять за решетку сядешь. В общем, решился я. Самому тошно — жуть, но иду, словно на аркане. Захожу в кухню, а она к шоколадке не притронулась, стоит и смотрит на меня круглыми глазищами. Смотрит и говорит: «Дядя, а вы меня сейчас убьете?» Тут у меня внутри прямо все перевернулось! Думаю: да не бывать тому, чтобы я ребенка убил! А потом, знаешь, голос в ушах — натурально, словно кто-то говорит: «Ты водки выпей». Ну я в шкаф полез, там бутылка стоит початая, я ее из горла и допил. И голос дальше: «А теперь действуй»! Я обычно ножом убивал, а тут подумал, девочке больно будет. Так я ей ладонь правую к личику прижал плотно, а левой за затылок придержал. Она подергалась с минуту и затихла. Я ее в комнату отнес, на диван положил, юбчонку поправил, да ножки пледом прикрыл. Она лежит, словно жива-а-а-а-я-я-я-я-я, — голос Георгия перешел в душераздирающий крик. — У-у-у-у-у-у-у!!! Не могу-у-у-у-у-у!!! Как с этим жии-и-и-и-ить!!! Господи! Убей меня! Пошли мне самую страшную смерть! Отрежь мне ноги, руки, пусть меня пытают каленым железом, только погаси! Залей этот огонь внутри! Не могу-у-у-у-у-у!!! Не могу я так больше жить!!! Больно, болит! Болит вот здесь! — Георгий бил себя в грудь кулаком, а потом стал ногтями раздирать кожу в кровь. — Не могу, Господи, не могу, не могу!!! — у него опять случился приступ. Меня самого бил озноб, и слезы катились ручьем. Такого в своей жизни я еще не видел и не слышал. Я опять напоил Георгия водой и уложил на нары. Минут десять он приходил в себя.

— Ну вот. Случилось! — Георгий лежал на нарах, смотря прямо перед собой, его тело периодически подрагивало. — Благодарю тебя, Дэнис. Вот теперь можно и умереть.

— Болит? — спросил я, имея в виду разодранную до кровавых лохмотьев грудь.

— Кажется, стало легче! — даже не поморщившись, Георгий ощупал открытую кровоточащую рану. — Вроде жечь перестало!

Я в меру своих сил помог Георгию закончить Исповедь, вспоминая свой разговор с отцом Михаилом в Лимассольском храме. Минут через двадцать все было кончено, и Тихоня в изнеможении отвалился на нары.

— Вот теперь можно и креститься!

Раздался лязг открываемого замка, и дверь камеры отворилась.

— Заречин! На выход!

— Вот ведь …! — вырвалось у меня. — Неужели не успели?!

— Дэнис, ты вернешься? — на меня смотрели умоляющие глаза умирающего уголовника.

— Георгий, если бы я знал. Но я сделаю для этого все возможное!

— Заречин! Тебе особое приглашение надо?!

— Иду! — крикнул я охраннику и тихо шепнул Георгию перед тем, как направился к выходу: — Ты молись. Просто своими словами молись Богу, чтобы Он все устроил, понял?

Следователь Голопупенко ожидал меня со своей стандартной мерзкой ухмылочкой на физиономии.

— Проходите, Заречин, присаживайтесь. Как самочувствие?

— Нормально.

— Ой ли? Как карцер? Как компания?

— Все в порядке, вы зря беспокоитесь.

Следователь не смог сдержать удивления. Он снял трубку телефона и уточнил, из какой камеры доставлен к нему подследственный Заречин.

— Ты так сильно надеешься на сделанную в детстве БЦЖ?

— Я надеюсь на Бога. Еще вопросы?

На скулах Голопупенко заиграли желваки.

— Итак, Заречин, приступим к допросу.

— Я же сказал вам, что без встречи со своим адвокатом разговаривать не буду. Вы забыли? Да, кстати, лапшу насчет того, что Дмитрий Петрович не может заниматься адвокатской практикой, вешайте на уши кому-нибудь другому.

— Твою мать, не тюрьма, а телефонный узел! — следователь явно купился! — Ну что же, понравилось с Тихоней, отправляйся к нему, идиот! А за тяжкие телесные повреждения, которые ты нанес своим сокамерникам, еще ответишь!

— Не знаю, о чем вы. Что же касается ответа… Мы все отвечаем за то, что творим. Отвечаем рано или поздно. Ваше время тоже придет, не сомневайтесь!

— Ой, и кем же ты меня пугаешь? — выдавил Голопупенко, вволю отсмеявшись. — Что, твой папочка киллера наймет?

— Да при чем здесь киллер, идиот?! Ты Бога совсем не боишься?!

— Кого?! Бога?! — следователь зашелся в истерическом хохоте. — Ну ты, парень, совсем башкой подвинулся. Для меня Генеральный Прокурор — царь и бог. И, заметь, он на моей стороне! Увести! — появился конвойный, позвякивая наручниками.

Войдя в карцер, я застал Георгия стоящим на коленях. Он опирался на свои нары и непрерывно что-то шептал, а увидев меня, беззвучно рассмеялся.

— Все хорошо! Все хорошо! Иисус не оставил меня, ты вернулся! Как я рад, как я рад! Тихоня, уже будучи не в силах подняться на ноги, протянул ко мне руки, и я, встав рядом с ним на колени, обнял бедного сокамерника.

— Ну, давай начинать, чтобы нам никто более не помешал.

Я взял единственную алюминиевую кружку, наполнил ее водой почти до верху и поставил на нары Георгия. Он стоял на коленях, склонив голову, я опустился рядом. Прочитав «Царю Небесный…», я обратился к Богу:

— Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, да не вменится моя дерзость нам в осуждение. Пошли Духа Святаго на раба Твоего Георгия и соверши по Твоей милости Таинство Крещения. Аминь! — я перекрестился и достал из кармана драгоценный пузырек с Крещенской водой. Открутив крышку, я вылил половину содержимого в кружку с водой.

— Крещается раб Божий Георгий! — торжественно начал я. — Во имя Отца. Аминь! — на голову Тихони потекла тонкой струйкой вода из кружки. — И Сына. Аминь! — я повторно вылил немного Крещенской воды на склоненную голову. — И Святаго Духа. Аминь! — и в третий раз вода окатила главу крещаемого. Я не успел сказать и слова, как Георгий понял главное — СВЕРШИЛОСЬ. Он взглянул на меня сияющими глазами и уткнулся мне в плечо, не пытаясь сдержать слез радости. Я же гладил его по мокрой голове словно ребенка. Успокоившись, обессилевший узник забрался на нары и сел, привалившись спиной к стене.

— На, допей, — протянул я ему кружку с остатками Крещенской воды. Он сделал пару глотков и блаженно прикрыл глаза.

— Дэнис, я тут кое что для тебя сделал. Пока ты был у следака, я отправил смотрящему тюрьмы маляву, где все о тебе рассказал. Блатные не жалуют мокрушников — таких как я, но Милорд мне кое-чем обязан. Так что, думаю, твои проблемы в камере решатся. За это не волнуйся. Еще я распорядился относительно своих денег. Здесь я опять прошу твоей помощи. Запомни адрес, телефон и имя человека, — я постарался запомнить названные координаты, повторив их несколько раз вслух, — вот, этот человек передаст тебе деньги, а уж ты употреби их так, как сочтешь нужным. Договорились?

— Договорились, Георгий.

— Обещай мне.

— Обещаю!

— Ну вот и все… Я устал, я очень устал. Мне надо немного поспать…

Пока я читал шепотом акафист святителю Николаю, за спиной слышалось мерное посапывание Георгия. Закончив чтение, я обернулся. Тихоня улыбался во сне. Я тоже прилег отдохнуть.

Через два часа я нашел тело Георгия бездыханным. Это удивительно, но я испытал искреннюю радость. Скоро должны были принести еду, и я не стал беспокоить надзирателя раньше времени. Конвойный отреагировал на мое известие спокойно:

— Ну наконец-то. Отмучился Тихоня. Сейчас позову начальство.

Когда тело Тихони выносили, я незаметно перекрестил его и мысленно произнес: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Георгия». В этот же день закончился и срок моего заточения в карцере: начальство решило сделать в помещении полную дезинфекцию. Меня вывели в коридор и повели обратно в камеру…

Катя Заречина расположилась за угловым столиком на открытой летней веранде ресторана «О’Мар». Она не любила таких помпезных мест с тяжелыми накрахмаленными скатертями и дорогой посудой. Однако, надо отдать должное, здесь было очень уютно и, главное, малолюдно. Ресторан располагался на Театральной площади по соседству с «Метрополем» и Большим. Потягивая свежевыжатый апельсиновый сок из запотевшего бокала, Катя в сильном волнении ожидала встречи с мужчиной…

Это какое-то наваждение! Только ей показалось, что жизнь потихоньку налаживается, только-только она смирилась с грузом проблем, упавшим на ее плечи, как все рухнуло вновь! Позавчера позвонил свекор — Григорий Александрович — и сообщил, что погиб Соколов. Буквально в этот же день прервалась связь с Денисом. Адвокат ничего не смог добиться, ему лишь сообщили, что дело ведет новый следователь, а Денис сидит в карцере. При мысли о Дениске и о том, что с ним может случиться в тюрьме, Кате становилось плохо. Опять впереди была абсолютная неизвестность.

Плюс ко всему вчера позвонил бывший мамин заместитель Женя и сообщил что-то совершенно невероятное. По его словам выходило, что мама спуталась с какими-то проходимцами, отдала им буквально все, включая налаженный бизнес, свою недвижимость и даже личный автомобиль, а сама исчезла в неизвестном направлении. Ее мобильный телефон был выключен, а на работе отвечали что-то совершенно невразумительное. Женя рассказал немного о тех странных людях, что крутились вокруг Светланы последние пару недель. Все это наводило на очень нехорошие мысли. Евгений посоветовал Кате обратиться к Сергею Владимировичу, прикрывавшему мамин бизнес. Этого мужчину Катя видела лишь однажды, когда училась на первом курсе Строгановки. Проблема заключалась в том, что телефон маминой «крыши» был никому не известен. К счастью, Катя вспомнила, как около года назад мама просила ее через интернет с сайта МТС получить распечатку входящих и исходящих звонков с ее мобильного телефона. Сама Светлана Леонидовна была с техникой не в ладах. Для осуществления этой операции необходимо было установить пароль, и мама выбрала дату своего рождения. В сильном волнении Катя входила в раздел «Интернет-помощник» на сайте оператора. Пароль был принят, и уже через час на свой адрес электронной почты девушка получила подробный отчет за прошедший месяц по всем входящим и исходящим звонкам, относящимся к маминому номеру. Вычеркнув знакомые номера, а также номера стационарных телефонов, Катя начала методичный обзвон. С восьмой попытки ее усилия увенчались успехом.

— Алло, — ответил спокойный мужской голос.

— Добрый вечер. Могу я поговорить с Сергеем Владимировичем?

— Я слушаю.

— Сергей Владимирович, меня зовут Катя. Катя Заречина… Вернее, Озерова. Я дочь Светланы Леонидовны.

— А… Понятно, — голос собеседника сник. — Да, Катенька, прекрасно помню вас — такая красавица, вся в маму! — казалось, собеседник взял себя в руки.

— Сергей Владимирович, что с моей мамой? Вы не в курсе? Она пропала, отдав все свое имущество в руки каких-то проходимцев.

— Да, Катя. Произошла скверная история, но я врядли смогу помочь, да и вообще… — он тяжело вздохнул. — В любом случае это не телефонный разговор. Что вы делаете завтра?

— Сейчас у меня слишком много свободного времени.

— Хорошо. Тогда я приглашаю вас пообедать. Давайте встретимся в час дня в ресторане О’Мар на Театральной площади, это рядом с Метрополем.

— Договорились!

Сергей Владимирович опоздал на четверть часа.

— Катенька, добрый день! — он галантно склонился, целуя Кате руку. — Должен сказать, что замужество пошло вам на пользу. Вы расцвели и стали просто неотразимы!

— Добрый день, Сергей Владимирович. Спасибо за комплимент.

— Да, прошу прощения за опоздание. Работа, будь она неладна.

Официант принес меню, собеседники сделали заказ, и за столом повисла тягостная пауза.

— Сергей Владимирович, все же что случилось с моей мамой? Почему так вышло, что она пропала, а вы не смогли ее защитить.

— Катенька, я постараюсь быть с вами предельно откровенным. Вы, надеюсь, понимаете, что наши отношения с вашей мамой не были благотворительными. Мама зарабатывала деньги и делилась ими со мной. Вернее, даже не со мной, а с организацией, которую я представляю. Отсюда ясно, что процветание маминой компании не было для меня безразлично. И, поверьте, я попробовал вмешаться сразу, как только получил тревожный сигнал. Но оказалось слишком поздно. Светлана Леонидовна пропала слишком скоропостижно.

— Что значит «пропала скоропостижно»?! — Катя была на грани истерики.

— Нет, Катенька, не расстраивайтесь так сильно. Надеюсь, что ничего непоправимого не произошло.

— Да, но с кем же связалась мама?

— Хотел бы я это знать!

— То есть?! Мама как-то обмолвилась, что вы настоящий профи и возможности ваши практически безграничны. Но получается, что…

— Катенька, поверьте, ваша мама была недалека от истины. Мы работали более пятнадцати лет, и за этот срок очень многие хотели прибрать бизнес Светланы к рукам. Да… Господин Радош… Святославский… Очень странный тип.

— О ком вы?

— О том, кто обработал вашу маму. Знаете, Катя, это очень похоже на секту. Мне кажется, что вашей маме промыли мозги, и она фактически добровольно все отдала.

— Но почему вы оказались в стороне?! Неужели вы не могли оградить маму от этих самозванцев.

— Не мог, Катенька, не мог… Их прикрывают на слишком высоком уровне.

— Вы хотите сказать, что их, м-м-м-м… — замялась на мгновение Катя, — крыша оказалась сильнее?

— Именно так. Меня вызвал мой непосредственный начальник и приказал оставить фирму Светланы в покое. Формально мы не нарушили никаких этических и уж тем более юридических норм: наш клиент сам не хотел иметь с нами дело. Договор расторгнут, стороны претензий друг к другу не имеют.

Официант принес горячее, и на несколько минут над столом повисла тишина, нарушаемая лишь позвякиванием столовых приборов.

— Невзирая на указание начальства, я попытался провести свое расследование, — продолжил Сергей Владимирович. — Однако это чуть не стоило мне головы.

— Даже так?! Но кто же все-таки стоит за этими людьми?

— На их стороне ряд влиятельнейших губернаторов. Но, конечно, это не главное. Их прикрывает кто-то из… скажем так, кругов, близких к президентской администрации. Скорее всего, эти люди не облечены формальной государственной властью в виде конкретных должностей и званий. Они имеют власть реальную. Вы понимаете, о чем я?

— Как не понять. Деньги и реальная власть сегодня стали тождественными понятиями.

— Браво, Катя. Вы столь же умны, сколь и красивы.

— Да уж… Умна, — Катя тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие мысли об их с Денисом несчастье. — Сергей Владимирович, но что вы можете в этой ситуации мне посоветовать?

— Не лезть в это дело. Эти люди слишком опасны.

— Вы считаете, я смогу устраниться, бросив мать в беде?

— Вам надо постараться это сделать. В противном случае вы ничем не поможете маме, но только навредите, а то и сами погибнете. Поймите, Катя, я очень надеюсь, что ваша мама рано или поздно придет в себя, и тогда проблема решится сама собой. Да, она не вернет свой бизнес, но вполне сможет вернуться к нормальной жизни, она…

— Вы сами-то верите в то, что говорите? — перебила Катя собеседника. — Зачем им отпускать маму? Зачем им лишний свидетель, который к тому же может начать мутить воду, требуя свое имущество назад?

— Катя, мне пора, — Сергей Владимирович старательно отводил взгляд всторону. Он подозвал официанта и, быстро отсчитав нужную сумму, встал из-за стола.

— Сергей Владимирович, сядьте! — мужчина повиновался. По его удивленному лицу было видно, что он никак не ожидал такого поворота беседы. — Вы должны мне хотя бы назвать известные вам имена. Вы просто обязаны!

— Катя, это слишком опасно, это…

— Я это уже слышала. Но вы постоянно забываете, что речь идет о моей маме. Куда ее увезли?!

— Руководителя зовут Родион Георгиевич Святославский, прозвище — Радош. Свою организацию он называет по-разному. Чаще встречается название «Церковь Сына Царствующая». Их резиденция находится под Красноярском. Там и потерялся след вашей матушки. Это все. Прощайте.

Сергей Владимирович удалялся быстрой походкой, но Катя не смотрела ему вслед. Она аккуратно записывала полученную информацию.