"Нынче в порфире…" - читать интересную книгу автора (Трентер Стиг)

ТИОСУЛЬФАТ НАТРИЯ

Веспер Юнсон чуть ли не обрадовался.

— Ах ты, черт! — воскликнул он.— Больше полувека дерево-хранитель цветет, а той самой весною, когда умирает его подопечный, вянет и оно. В пору усомниться, случайность ли это.

— Ясное дело, случайность,— сказал я.

— Так я и сказала Хильде, когда она давеча прибежала,— объявила горничная.— Господи боже мой, эта сирень уж не первый год сохнет. Удивляюсь, как она вообще перезимовала нынешний год. Но Хильда этого, понятно, не знала. Она только осенью сюда переехала.

Я кивнул.

— От госпожи Денер, да?

— Точно. Она здесь двадцать пять лет не была.

— А почему, собственно, она вернулась? — спросил я.— Госпожа Денер отказалась от ее услуг?

— Работы для нее стало многовато, и тогда госпожа Денер договорилась с господином директором, что ее возьмут сюда. Здесь на ней только готовка, и в доме все по-современному, с тех пор как хозяин его перестроил.

— Не больно-то приятно, черт побери, связывать судьбу с таким вот деревом-хранителем,— заметил Веспер Юнсон, когда мы, выйдя из квартиры покойного миллионера, спускались по лестнице.— Представьте себе: каждое утро проверять, хорошо ли оно полито да удобрено. А весной волнуйся, распустится ли!

Из лестничного сумрака вынырнул какой-то человек. Когда он подошел ближе, я разглядел, что это старший полицейский.

— Как хорошо, что вы не ушли,— сказал он и что-то прошептал на ухо своему начальнику.

— Отлично,— сказал тот,— отлично. Я к нему забегу. Как его фамилия — Ларссон?

— Капитан торгового флота Эйнар Ларссон.

Веспер Юнсон достал блокнот и сделал какие-то пометки, зонтик при этом покачивался у него на руке.

— А вы пока, будьте добры, позвоните адвокату Георгу Шиллю, Дроттнинггатан, тридцать восемь, передайте, что я на полчасика запоздаю. Он все равно сидит в конторе, работает, так что, думаю, это не имеет значения.

Полицейский все записал и, глянув на карманные часы, сказал:

— Депеши из Норрланда, должно быть, вот-вот поступят.

— Вы лучше езжайте домой,— сказал начальник уголовной полиции.— Если что проклюнется, свяжитесь со мной. Я буду на месте часиков в десять, а может, и раньше.

Мы вышли на улицу и поспешили к соседней парадной, над которой стоял номер одиннадцать. Дом был старый, обшарпанный, а лестница находилась в столь плачевном состоянии, что я было подумал, уж не хозяйничает ли тут стокгольмский муниципалитет. Грязно-желтая краска на стенах облупилась, подъезд провонял кухонным чадом и прочей гадостью — хоть нос затыкай.

— Кто такой этот капитан Ларссон? — спросил я, когда мы поднимались по высокой истертой лестнице.

— Здешний жилец,— бросил он в ответ.

Я не замедлил сделать свои выводы из его резкого тона.

— Мое присутствие вообще-то желательно?

— В принципе без разницы.

— All right.— Я остановился.— В таком случае до свидания.

Он быстро переменил тон.

— Господи, ну вы и порох — сразу обида.— Он похлопал меня по плечу.— Идемте-идемте, услышите кое-что интересное.

Много времени пройдет, пока я разберусь как следует в этом сумасбродном и весьма небезопасном коротышке.

Мы молча продолжали подниматься по скверной, полутемной лестнице, наконец добрались до верхней площадки. Туда выходило несколько дверей, на одной из которых я прочитал «Ларссон». Веспер Юнсон позвонил.

В квартире послышались шаги, дверь открылась: на пороге стоял великан.

— Прошу вас, господа,— пророкотал он басом и церемонным жестом пригласил нас войти.— Как я понимаю, вы из полиции,— сказал он, когда мы очутились в большой комнате, куда через косые окна цедился вечерний свет. Мне бросилось в глаза множество моделей судов на шкафах и столах и ряды морских пейзажей, развешанные по грязным стенам. Спертый воздух пропах табачным дымом, кухней и клеем. Начальник уголовной полиции с любопытством огляделся.

— Я и не подозревал, что здесь наверху морской музей,— сказал он.

Великан хозяин фыркнул.

— Старым да лысым тоже ведь надо чем-то заниматься… Да-да, эти вот игрушки я сам сделал, все до одной, своими руками,— удовлетворенно сказал он.

Он и впрямь был уже в годах — пожалуй, за шестьдесят пять перевалило. Череп голый как коленка, обветренный подбородок зарос седоватой щетиной. Уму непостижимо, как его грубые лапищи могли выполнять такую тонкую работу — строить модели кораблей.

Полицейский начальник угостил старого шкипера сигаретой и закурил сам.

— Я шеф уголовной полиции Юнсон,-представился он,— и вообще-то пришел сюда вовсе не затем, чтобы любоваться моделями.

Старый моряк кивнул.

— Вы, как я понимаю, насчет директора Лесслера интересуетесь,

— Совершенно верно. Вы уже давали показания старшему полицейскому, но мне хочется самому услышать ваш рассказ. Вы ведь последний, кто видел директора Лесслера живым?

— Не знаю, последний или нет, но видел я его аккурат без малого в девять вчера вечером, на крыше.

— Может, туда и пройдем? — Веспер Юнсон обвел комнату ищущим взглядом.

— Конечно-конечно,— с готовностью пророкотал старый моряк.— Лестница там, в передней.

Узкая короткая лестница привела нас в тесный длинный садик, с одной его стороны была стенка высотой до плеча, с другой — металлические перила; оттуда открывался вид на север. На ухоженной земле теснились кусты и деревца, а между ними пестрели весенние цветы.

— Тут, значит, у вас вроде бы дачка,— сказал Веспер Юнсон.

Великан кивнул.

— Мне нравится. Прямо как в деревне.

Начальник уголовной полиции бросил взгляд на соседнюю террасу, она располагалась повыше, слева, у торца ларссоновского садика, и тоже утопала в зелени,— и вдруг меня осенило. Это же сад Свена Лесслера, а мы сейчас в том самом садике, который я видел утром из-за стены.

— Итак, вчера вечером вы были здесь, на крыше,— сказал Веспер Юнсон,— Цветочки поливали?

Моряк молча кивнул,

— Не помните, в котором часу вы поднялись сюда?

— Около половины девятого, пожалуй.

— И что же произошло?

Старик потер щетинистый подбородок.

— Пока я копался на грядках, слышу, кто-то ходит по лесслеровской террасе. Смотрю — сам директор. Спустился по лесенке в этот вот коридорчик за стенкой — тут он, рядышком,— а после пошел туда, к железной дверце.

И он показал на ржавую дверцу, которая, как мы установили утром, была открыта.

— Он ее отпер? — спросил полицейский начальник.

— Совершенно верно. Я его окликнул, поздоровался, но он не услышал. Вы, наверно, знаете, он был туговат на ухо.

— А вот это кое-что новенькое,— заинтересованно сказал Веспер Юнсон.— Говорите, туговат на ухо?

— Да. И давно. Глухим он, понятно, не был, слуховым аппаратом не пользовался, но слышал не ахти как хорошо.

Авторучка полицейского начальника, поскрипывая, летала по странице блокнота.

— Очень интересно,— бормотал он.— Значит, директор Лесслер вас не заметил?

Ларссон покачал головой.

— Так и ушел, а меня не заметил.

Веспер Юнсон прикусил пухлую нижнюю губу и издал какое-то странное чмоканье.

— Когда примерно это было? — спросил он.

— Кто ж его знает…— задумчиво протянул старик.— Трудно сказать, на часы-то я не глядел. Пожалуй, этак без десяти девять или около того.

— Ну а сами вы долго здесь пробыли?

— Тут можно сказать точнее,— закивал моряк.— Ушел я самое раннее минут пять десятого. Как раз перед тем пробили часы на церкви Марии-Магдалины. Темно стало, не поработаешь.

— Больше вы в тамошнем саду никого не видели? Может, приходил кто или уходил?

Ларссон качнул большой лысой головой.

— Ни души там не было.

— И не слышали ничего?

— Не-ет.

— Ни малейшего шума?

— Не-ет. Я понимаю, вы на выстрел намекаете, про который в газете писали. Но услышать его здесь было невозможно. Во-первых, довольно далеко, и потом, западный ветер, четыре-пять метров в секунду.

Веспер Юнсон глубоко вздохнул и спрятал блокнот в карман.

— Большое вам спасибо,— сказал он, протягивая капитану руку.— Мы узнали весьма важные вещи.

— Рад, коли чем помог,— пробасил моряк.

— В самом деле, если говорить о выяснении обстоятельств двойного убийства, показания старого моряка весьма и весьма полезны,— подытожил начальник уголовной полиции, когда в сумерках мы въезжали по Западной дуге на Шлюзовую развязку.— Во-первых, он подтвердил, что железную дверь отпер сам Свен Лесслер. Во-вторых, мы теперь более-менее точно знаем, что через крышу убийца не проходил. Иначе бы моряк видел его. Ведь он ушел из садика уже после девяти и, несмотря на свой возраст, оставляет впечатление человека наблюдательного и зоркого.

— В-третьих, мы узнали, что у Свена Лесслера было плохо со слухом,— добавил я.

— Чрезвычайно любопытный штрих,— согласился Веспер Юнсон.— Возможно, это сыграло определенную роль.

Он погрузился в размышления, отвечал односложно, с отсутствующим видом, а машина меж тем катила по Старому городу. Только когда Класон затормозил в сердце Клары, у массивного мрачного дома на Дроттнинггатан, он оживился.

— Я скоро.— С этими словами он выпрыгнул на тротуар и исчез в темном подъезде.

Класон припарковался в одной из боковых улочек. Я вышел из машины, купил на углу несколько вечерних газет и горячую сардельку. Жирные шапки экстренных выпусков кричали о «загадочном убийстве» и «страшной тайне», но заметки были так себе.

Я успел приняться уже за вторую сардельку, когда рядом вырос Веспер Юнсон. Голодным взглядом он покосился на меня, сказал:

— Я тоже не обедал,— и направился к лоточнику. А через минуту вернулся, неся в каждой руке по дымящейся сардельке.

— Что нового? — полюбопытствовал я.

Он проглотил кусок сардельки.

— Адвокат Шилль — старый хитрющий лис и говорить не хочет. Занимается он не только разводом Хелен и Гильберта, он еще и поверенный Свена Лесслера.

Мы уселись на заднее сиденье и поехали дальше.

— В таком случае он знает текст завещания,— сказал я.

— Конечно, но завещание будет вскрыто только после похорон.

— И он не пожелал приподнять покров тайны?

— Он попросту не имеет на это права.— Веспер Юнсон откусил большущий кусок и с жаром воскликнул: — В самом деле вкусно! — Доев сардельку, он достал носовой платок и тщательно вытер руки.— Впрочем, он дал мне понять, что никаких сюрпризов в завещании нет.

— Иными словами, сестра и братья унаследуют миллионы,— сказал я.

Он кивнул.

— Единственная неожиданность — Хелен станет состоятельной вдовушкой. Наследует после мужа добрых четверть миллиона.

Да, это был сюрприз, что и говорить.

— У Гильберта были деньги?! — недоверчиво воскликнул я.

— Невероятно, но факт и, как таковой, имеет объяснение,— ответил он.— Деньги положены на блокированный счет. Лесслер-старший хорошо знал своего наследника. Гильберт должен был получить эти деньги после того, как отпразднует свое тридцатипятилетие. До тех пор он распоряжался только процентами. Сам капитал был для молодого человека вне досягаемости, как золото в королевском банке. Кстати, это не золото и не серебро, а ценные бумаги.

— И теперь все они отходят Хелен?

— Совершенно верно.

— Надо же, вспомнил жену в завещании,— удивился я.

Веспер Юнсон фыркнул.

— Вспомнил? Думаете, Гильберт Лесслер помнил о ком-то, кроме себя? Он вообще не оставил завещания, вот и все. Состояние автоматически отходит Хелен, как ближайшей наследнице.

Я задумался.

— Но ведь они уже договорились о разводе. А в таком случае супруги, наверно, утрачивают право наследовать друг другу?

Он покачал головой.

— Право наследования действует, пока брак не будет расторгнут, что происходит лишь через год после разъезда, то есть когда истечет проверочный срок. Юридически брак расторгается только после суда.

Расторжение брака? Так Хелен вроде собиралась вчера к адвокату именно по этому поводу? Да, теперь я вспомнил. Она даже условилась с адвокатом на определенный час, но не пошла, лежала в постели с мигренью.

— Если б Хелен вчера побывала у адвоката и подписала бракоразводные документы, она бы потеряла право на наследство? — спросил я.

Веспер Юнсон как-то странно посмотрел на меня.

— Если б Хелен вчера подписала бракоразводные бумаги, а Гильберта убили сегодня вечером, она бы, скорей всего, осталась без наследства. Поскольку городской суд, вероятно, уже сегодня утвердил бы расторжение брака.

Я размышлял над его словами, но смысл их ускользал. А он спокойно продолжил:

— У Хелен Лесслер была, конечно, убедительная причина убить мужа, вдобавок она и алиби не имеет. Однако, насколько я знаю, размер обуви у нее не сорок третий да и силенок маловато, чтобы таскать взрослого мужчину вверх-вниз по лестницам.

Я хотел было ответить, но тут Класон затормозил перед новым зданием уголовной полиции на Бергсгатан. В опаловых сумерках светлый бетонный фасад казался до странности белым.

Скоростной лифт доставил нас на третий этаж, где находился кабинет начальника уголовной полиции. Он предложил мне посидеть в приемной, а сам исчез в своей святая святых.

То и дело зевая, я листал вечерние газеты и сквозь кремово-желтую полированную дверь слышал, как Веспер Юнсон говорит по телефону. Звонил он в разные места. А у меня глаза словно песком засыпало, все тело ломит, одежда как с чужого плеча, мешает каждому движению. Да, прошли те времена, когда я безнаказанно пренебрегал сном.

В углу стоял стул. Я подтащил его поближе к креслу и водрузил на сиденье тяжелые, как гири, ноги. И в эту самую секунду в приемную вышел Веспер Юнсон.

— Ночевать собираетесь? — спросил он, неодобрительно глядя на мои ноги.

— А что, очень удобно,— сказал я.

— Хоть бы газетку подстелили под грязные ботинки.

Я встал и опять зевнул.

— В последние годы слух у Свена Лесслера действительно ухудшился,— сказал начальник уголовной полиции.— Что-то с внутренним ухом, похоже не очень поддающееся лечению. Я говорил с врачом, который его наблюдал. Странная штука. По его словам, вчера около пяти Свен Лесслер позвонил ему и записался на прием, на сегодня. Он, Лесслер то есть, сказал, что прочел где-то о новом чудодейственном методе гормонотерапии, который восстанавливает слух.

— Вот как,— буркнул я. Сонливость не проходила, тяжелые веки сами собой опускались.

Привычным жестом он расправил усы и холодно посмотрел на меня.

— Кроме того, я позвонил прозектору.

— И что же?

— Как и ожидали. Свен Лесслер утонул. Прозектор послал пробы содержимого желудка и жидкости из легких на экспертизу. В желудке найден мединал, в весьма высокой концентрации. Доза, видимо, была большая, но скорей всего не смертельная. Так или иначе, Свен Лесслер успел утонуть, прежде чем отрава подействовала в полную силу.

— А одеколон? — спросил я.— Ведь из грудной клетки пахло одеколоном. Он что, пил его?

Веспер Юнсон вытащил носовой платок и, сморщив нос, обмахнул сиденье, на которое я клал ноги.

— Неряха,— пробурчал он.

— Так как же — пил он одеколон или нет? — повторил я.

Полицейский начальник встряхнул платок, аккуратно сложил его и спрятал в нагрудный карман.

— Одеколон присутствовал в легочной жидкости. Вернее, должен был присутствовать; кроме запаха, других следов не осталось, но это как будто бы в порядке вещей — он ведь летучий.— Юнсон выдержал эффектную паузу и продолжил: — Зато обнаружена некая соль, известная под названием тиосульфат натрия и используемая, кстати, в фотографии — как фиксаж и при стирке — как отбеливатель, вместо хлорки.

Я во все глаза смотрел на него. Господи, ну какое отношение проявка фотопленки и отбеливание тканей имеют к смерти Свена Лесслера? А полицейский начальник спокойно продолжал:

— В Сальтшён, по моим сведениям, не отмечалось сколько-нибудь значительной концентрации одеколона и тиосульфата натрия. А вот в некоторых душистых солях для ванны их полным-полно.

— В солях для ванны?

Он кивнул.

— Именно так, в душистых солях для ванны. Теперь-то вы понимаете? Свен Лесслер утонул вовсе не у мыса Блокхусудден. Его утопили дома, в собственной ванне.