"Рациональное объяснение действия" - читать интересную книгу автора (Девятко)

25 Там же. 1984. С- 460-462.
26 Там же. 1984. С. 452.
27 Elster J. The Cement of Society. A Study of Social Order. Cambridge, 1989. P. 1.
28 Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 31-32.
29 Кант И. Соч. в 6-и т. Т. 4. Ч. 2. М., 1965. С. 177.
30 Гоббс Т. Избранные произведения в 2 т. Т. 2. М., 1964. С. 238-239.
31 Гегель. Философия права. М., 1990. С. 80-81.
32 Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 260.
33 Де Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1905. С. 187-188, 196-197.
34 Mulgan R.G. Aristotle's Political Theory. Oxford, 1977. P. 42.
35 Maclntyre A. Whose Justice? Which Rationality? Notre Dame (Indiana), 1988. P. 105.
36 Scruton R. The Meaning of Conservatism. London, 1990. P. 33.
37 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 3. С. 241.
38 Maclntyre А. Указ. соч. Р. 130.
39 Аристотель. Указ. соч. С. 102.
40 Lipset S.M. Political Man. Garden City (N.Y): Anchor Books, 1963. P. 452.
41 Bachrach P. and Baratz M.S. Power and Poverty: Theory and Practice. N.Y., 1970.P. 44.
42 Аристотель. Указ. соч. С. 57.
43 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 3. С. 244,245.
44 Тацит К. Соч. в 2 т. Т. 1. Спб., 1993. С. 258-259.
45 Offe С. Challenging the Boundaries of Institutional Politics: Social Movements since 1960s. Changing Boundaries of the Political. Cambridge, 1987. P. 65.
46 Gray J. Post-Liberalism. Studies in Political Thought. N.Y., 1993. P. 249-250.
47 Foucault М. The History of Sexuality. Vol. 1. N.Y, 1990. P. 85,92-98.
48 Green Т.Н. Lectures on the Principles of Political Obligation. London, 1941. P. 49-50.
49 Гоббс Т. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. М., 1964. С. 343.
50 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 311.
51 Ницше Ф. Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1990. С. 83.



Опубликовано: Ильин В.В., Панарин А.С., Бадаевский Д.В. Политическая антропология / Под ред. В.В. Ильина. М.: Изд-во МГУ, 1995. С. 88-108.

А.С. Панарин

ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

(HOMO POLITICUS)

Политическая антропология - наука о "человеке политическом": о субъекте политического творчества, его возможностях, границах, специфике его воздействия на социальную и духовную среду общества. В рамках дихотомии "субъект - система" политическая антропология представляет субъекта, тогда как другие отрасли политической науки акцент делают на системе, институциональных сторонах политики.
Политическая антропология противостоит "системному" фетишизму - представлению об автоматически действующих механизмах власти и управления, о человеке как "исчезающе малой величине" в политическом процессе, а также узколобому прагматизму, упускающему из виду гуманистическое, ценностное измерение политики.
Ценностные приоритеты политической антропологии выражаются в принципе: не человек для общества, общество для человека.
В политической антропологии анализируются актуальные проблемы гуманизации политики, защиты человека от жестких политических технологий, "мегамашины" власти, возможности творческой самореализации личности в политической деятельности. Проблемы человеческого измерения политики, соотношения целей "большой политики" с запросами личности, ценностями индивидуального блага требуют гуманитарной экспертизы, которую, в частности, обеспечивает политическая антропология.
Политическая антропология - новая для нашего научного сообщества дисциплина. Несомненна ее связь с культурной и философской антропологией, социальной психологией, теорией "человеческого фактора" в управлении и т.п. Тем не менее, становление политической антропологии как самостоятельной дисциплины только намечается. А между тем вопрос о специфике "человека политического", его отношениях с "экономическим человеком", с человеком быта и досуга, другими ипостасями общественного человека приобретает важнейшее значение, в том числе в решении проблем разделения власти, разумного разграничения экономики и политики, политики и культуры, политики и идеологии. Новым в нашей общественной науке является и вопрос о специфической мотивации "человека политического", о политике как призвании и профессии, как цели и как средстве, как творчестве и как ритуале.
Становление политической антропологии происходит в рамках современного "гуманитарного ренессанса" - резкого повышения престижа и статуса гуманитарного знания, изживания "технократического синдрома" предыдущих десятилетий. Это становится понятным ввиду многочисленных опасностей, угрожающих благополучию человека, его существованию на Земле. Чтобы отвести угрозы, мало простого сочувствия: требуется мобилизация новых знаний о человеке и его среде, преодолении прежних упрощенных представлений о его сущности, его месте в космосе, природе, истории.
Среди данных знаний свое место занимает политическая антропология. В ней функциональный подход к политике, связанный с проблемами эффективности, дополняется ценностным, связанным с проблемами назначения и смысла, целей и средств, допустимого и недопустимого.
Политическая антропология участвует в той революции, которая происходит в социальных и гуманитарных науках и связана с овладением точными количественными методами, экспериментальным подходом, интеграцией и кооперацией наук. Новые профессии политолога как аналитика, эксперта, прогнозиста, специалиста, готовящего решения, рецепты и технологии, не обошли антропологическую сферу. Политический антрополог оперирует разнообразной статистикой, ведет полевые исследования, мобилизует данные смежных наук. При этом он наследует великую гуманитарную традицию, нравственный пафос, эстетическое чутье, памятуя, что наряду с вопросами "как?" и "почему?" существуют вопросы "во имя чего?", "какой ценой?", "в какой перспективе?"
Современный человек - это поистине индивид всемирно-исторический. В его формировании активно участвуют наряду с местной социальной средой и традицией факторы глобального порядка, диалог культур и цивилизаций, всемирное духовное производство (наука, искусство, массовая коммуникация). Рассогласованность микро- и макромира, национальных и общецивилизационных ориентиров, эндогенных и экзогенных влияний проходит через сознание и психику современного человека, сообщая особый динамизм его жизни, образуя напряженную драматургию его духа.
Это становится особой темой политической антропологии, исследующей, как соотносятся в политическом процессе импульсы глобального и парциального, как они сталкиваются и примиряются, как достигается их относительный синтез. Отмеченное особенно актуально для нашей страны, заново самоопределяющейся в мировом цивилизационном процессе между Востоком и Западом, Севером и Югом, индустриальным и постиндустриальным обществом. Российские реформы наряду с внутренними источниками, бесспорно, имеют и внешний импульс, связанный с эффектами цивилизационного влияния и сравнения, интеграционными тенденциями в экономике и культуре.
Да и пространство СНГ и самой России представляет поле активного диалога различных наций, этносов, культур, пересматривающих свои отношения, свое место в евразийском пространстве. Единый "советский человек" уступил место разнообразию политических и социокультурных типов, без учета специфики которых невозможно строить политику. Прежние линейно-детерминистские описания, связанные с попытками приведения их к "единому знаменателю" ("единое экономическое пространство", единые "императивы НТР" и т.п.), показали неэффективность. В ответ культурная антропология выдвинула принципы "продуктивности разнообразия", неиерархичности культур. Прежде их предпочитали располагать по шкале времени, выделяя архаичные и современные и предполагая скорое выравнивание мирового культурного ландшафта по единому передовому образцу. Кстати, в отношении политических культур эта точка зрения до сих пор преобладает на Западе. Классификация Г. Алмонда предлагает следующую иерархию политических культур: эталоном признается англо-американская, за нею следует менее современная континентально-европейская, замыкают ряд отсталые авторитарные культуры Востока.
Проблема, однако, состоит в том, чтобы достичь нового мирового порядка, преодолеть очаги опасной международной и внутриполитической напряженности в различных регионах планеты, не утрачивая при этом живого разнообразия мира, не "перевоспитывая" народы по единому шаблону, будь то американский или европейский. Политическая антропология своими средствами решает проблему реабилитации "неевропейских" культур, защищает культурное многообразие человечества. Она показывает, как преодолеть ложную дилемму: либо единое мировое пространство, либо перманентная напряженность, конфликты, войны. Понимая политику не только как столкновение групповых интересов, но и как поле напряжения между цивилизациями, культурами и субкультурами, она разрабатывает теоретико-методологические проблемы межкультурного диалога и консенсуса в политике. И поскольку специфика российского политического процесса состоит как раз в том, что он развертывается в полиэтническом, поликонфессиональном, межкультурном и даже межцивилизационном пространстве (имеется в виду положение России между Востоком и Западом), рекомендации политической антропологии оказываются особо значимыми.