"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

21

Ильин открыл дверь, увидел Стогова разговаривающим по телефону, задержался у порога.

— Это сложно. Майор Ильин только что назначен начальником штаба полка, входит в обязанности, — полковник обернулся, махнул рукой, чтобы заходил. Послушал, согласно покивал: — В остальном, как договорились.

Положил трубку, подвинул к себе топографическую карту участка обороны в северной части города.

— Командующий армией звонил, — помечая что-то на карте красным карандашом, сказал Стогов. — Помнит вас. Спрашивал, не сможете ли вы с пограничниками, которые участвовали в захвате немецких агентов, помочь армейской разведке.

— В любой момент готов… смотря какая помощь нужна.

— Командование армии направляет несколько специальных групп в глубокую разведку к противнику. Прощупать, где у него войск погуще, где пожиже. Вижу, у вас глаза загорелись. К сожалению, Андрей Максимович, отпустить вас не могу.

Ильин понимал, сейчас нельзя оставлять полк. Положение его усложнилось, он рассечен на части, между батальонами нет локтевой связи. Два из них вместе с армейскими подразделениями прижаты к реке и держатся из последних сил. Час назад сам с трудом пробрался, проще говоря, прополз, как уж, от Сапронова по узкой береговой кромке.

— Как вы смотрите, если во главе нашей разведгруппы пойдет Горошкин? — спросил Стогов.

— Другого не мыслю, — живо ответил Ильин. — Дело, ради которого пошлем его, необыкновенной важности.

Оба не обмолвились о том, чем вызвано усиление разведки, понимая, что на фронте грядут перемены.

— Прошу вас потолковать с Горошкиным. Пусть сам подберет ребят в группу. Дадим ему переводчика, радиста. Через сутки в ночь отправляться. Свяжитесь с армейцами.

— Есть, все сделаю, — Ильин повернулся и вышел.

Решению командира был искренне рад. Значит, полковник снял опалу с Горошкина. Правда, он не оставил без последствий проступок младшего лейтенанта, отстранил его от должности командира взвода полковой разведки и перевел в комендантскую роту.

— Надеюсь, запомнит. Своевольничать и попирать дисциплину никому не позволено, — сурово напомнил командир полка. — Заслужит, обратно верну.

Стогов повеселевшим взглядом проводил начальника штаба и тоже испытал облегчение. «Что может быть лучше восстановленной справедливости?» — подумал он, имея в виду не только Горошкина, но и Ильина. Снова вспоминался тягостный и даже унизительный разговор с полковым комиссаром Рябиковым по поводу назначения Ильина. «Начальником заставы, не более», — слышался ему и сейчас скрипучий голос. Ильин-то, несмотря на такое распоряжение, за короткий срок шагнул по нескольким служебным ступенькам. Пришел в штаб полка, и здесь на своем месте.

Стогов ни в чем не упрекает прежнего начальника штаба. В службе был дока, ревнитель законов и установленных порядков. Когда Стогов принимал полк, начштаба посчитал нужным напомнить ему о специфике выполняемых полком задач. Чувствовалось, он назубок их знал и ни на шаг от них не отступал. Сыпал тезисами, будто перед глазами у него лежало Положение Народного комиссариата внутренних дел. Стогов знал документ, помнил все, что возлагалось на войска, охраняющие тыл действующей Красной Армии. Он видел подрагивающие, разлетающиеся в стороны пышные усы.

— Пограничный полк борется с диверсантами, шпионажем и бандитизмом, — говорил тот внушительно. — Борьба идет жестокая. Вскорости убедитесь сами. Наши подразделения нацелены на ликвидацию мелких отрядов и групп противника, проникающих к нам в тыл. Подчеркиваю, мелких групп. И еще одно требование, весьма важное. Использование пограничных войск не по прямому назначению разрешается только Наркоматом внутренних дел.

Стогову показалось тогда, будто начальник штаба отгораживался от чего-то или намекал, что кто-то пытался перевалить на пограничный полк ответственность чуть ли не за всю оборону города. Это Стогова неприятно кольнуло. Ему хорошо было известно, что десятая дивизия войск Наркомата внутренних дел, в которой немало воевало и пограничников, на первом этапе защиты города упорно оборонялась. Подвиги ее бойцов и командиров были примером для защитников Сталинграда.

Начальник штаба вроде не осуждал, но в то же время и не высказывал слов одобрения пограничникам, когда рассказывал, как вышибали вклинившегося в нашу оборону противника. В этом бою была спасена застава Ильина, которая самостоятельно пыталась пробиться через немцев. Стогов воспринял этот эпизод, вернее, напоминание о нем, как деликатное предостережение для себя, чтобы не наломал дров, поскольку еще не знаком с обстановкой, со спецификой действий.

Надо сказать, начальник штаба службу организовал четко, не придерешься. Ильин пошел дальше предшественника. Оживил оперативную работу в селах и по хуторам. Это сразу же сказалось. Кто бы мог подумать, что под личиной счетовода в одном из прифронтовых колхозов засел шпион. Пришел из госпиталя, по тяжелому ранению подчистую отпущенный сержант. Справки его действовали как отмычки. Парня приняли по-хорошему, от чистого сердца, дали посильную работу. Он собирал сведения о проходящих через село воинских частях и передавал в Саратов своему напарнику.

На запрещение использовать пограничные войска «не по прямому назначению» Ильин смотрит своеобразно. Когда немец дуром прет, разве может быть «не по прямому назначению»? И кидается в бой без оглядки. Он, командир полка, в этом на стороне начальника штаба. Поддержал, когда тот взгрел комбата Сапронова за промедление во время прорыва немцев к реке. Пока соображал, снимать ли заставы с переправы, чтобы бросить навстречу немцам, те сбили последние армейские подразделения и заняли берег. Вряд ли внесли бы перелом одна-две заставы, но важна была моральная поддержка истекающим кровью малочисленным ротам.

— Я снял бы заставы, а немец захватил бы в это время переправу? — уныло отнекивался Сапронов, формально цеплялся за то же известное положение. — Никто не может меня упрекнуть, что я струсил.

— Кабы струсил, разговор был бы иной, — требовательно говорил Ильин. — Упущенное придется наверстывать.

«Наверстывать…» — вот это внушалось не ради формы. Слово с делом у него не расходилось: задумал — сделал. Пошел к Сапронову, обмозговали замысел вместе с армейцами и ударили двумя батальонами навстречу друг другу. Неожиданно ударили, когда немцы этого не ждали. Очистили от них узкую полоску вдоль берега, метров сто — сто двадцать. Зарылись в землю и не отдают.

— Мы теперь там вроде ржавого гвоздя в сырой доске. Пусть попробует вырвать, — докладывал Ильин командиру полка.

Немец то ли выдохся, то ли еще по какой причине, но не делал новых попыток в том месте пробиться к реке. По прибрежной полоске можно было только проползти, ибо противник сидел выше, сыпал по ней из пулеметов. И все же теперь эта узенькая полоска была не у него, а у нас, и во многом меняла ситуацию, по-иному сказывалась на настроении бойцов.

— Самому не обязательно было вести цепь атакующих, — добродушно подметил Стогов.

— Мне надо было поглядеть, каков Сапронов в бою. Комбат тоже на нового начальника штаба глянул, — обосновывал свои действия Ильин.

— Каким находите его?

— Думаю, неплохой комбат. Впереди еще много боев. Каждый из нас должен быть уверен друг в друге.

Что возразишь? Не поспоришь ни против таких мыслей, ни против действий. Как командир-организатор и как боец Ильин для него ясен. Одного не успел — не удосужился поговорить с ним по душам. Сам Ильин не делал попыток завести такой разговор. Может, из обыкновенной скромности, а то и такт соблюдает. Устав-то он все-таки знает, там это право оставлено за командиром.

Времени у обоих в обрез. Видятся не каждый день. Батальоны разбросаны, оторваны один от другого. Командир полка и начальник штаба мотаются по подразделениям. Едва успел оглядеться Стогов в полку, немцы в середине сентября начали штурм города. Хитрить перед собой не собирается, признает, не побывал бы в свое время под басмаческими шашками и пулями, не пообтерся бы в горячей боевой обстановке, не уверен, что сдюжил бы. Немцы давили так, что порой жутко становилось. Казалось, еще час, от силы день, и все кончится. Враг уже на Мамаевом кургане утвердился, городской вокзал захватил, вышел к Волге, отсек одну нашу армию от другой.

На охраняемой полком переправе творилась кутерьма. Днем ее бомбила авиация, ночью обстреливала артиллерия. Подбирались к ней и многочисленные диверсионные группы. Каким-то чудом пограничники берегли ее. Не одни, конечно, вместе с нашей авиацией, бригадой бронекатеров и другими подразделениями. Переправа работала без перебоев, как бы туго ей ни приходилось.

В разгар штурма города с той стороны Волги подошла и переправилась гвардейская дивизия генерала Родимцева. Она сразу развернулась в боевые порядки, с ходу атаковала немцев. Стогов бросил вместе с гвардейцами один из своих батальонов и так же, как недавно Ильин, пошел в его цепи. Видел своими глазами, как бежали немцы. Центр города оставили, вокзал отдали. «Вот тебе и мелкие отряды и группы противника», — мысленно возразил он своему бывшему начальнику штаба.

Вспомнилось, генерал Родимцев подозвал его к себе. Откинул с потного лба фуражку, улыбнулся, по задымленным щекам разбегались морщинки.

— Благодарю, товарищ полковник, подмогнули, — сказал он, крепко пожимая руку. По-дружески, на «ты», добавил: — Забирай своих пограничников, отводи. На твоих плечах задача не шуточная — переправа. Прорвет ее немец, главную жилу нам перережет. Тебе с твоими молодцами еще надо до границы дойти. Мечтаешь об этом?

— Верно, товарищ генерал, есть такая мечта. Но до осуществления ее так далеко, что подумать страшно.

Успехи и неудачи, как наши, так и немцев, чередовались, раскачиваясь словно маятник. Через месяц, в середине октября, немцы опять усилили натиск. Они заняли тракторный завод и вышли к реке. Но об этих событиях Стогов теперь узнавал из сводок. Пограничный полк неожиданно отвели из города за северные окраины. Переправа оставалась на попечении других частей, а батальоны погранполка, разбросанные по широкому степному участку, полностью взяли под охрану тылы армии.

Не раз спрашивал себя Стогов, легче ли здесь? Бомбежек было меньше, здешние бои отличались от боев в городе. Попробуй-ка прикрыть огромные пространства своими малочисленными нарядами и заслонами. Вредный червячок все же точил сознание: почему отвели полк из самого горячего места в такое трудное время? Спросил как-то у начальника войск по охране тыла фронта.

— Направление, где ваш полк несет службу, приобретает наиважнейшее значение, — ответил генерал. — Подойдет срок, сами в этом убедитесь.

Скоро немцы выбросили десант, ликвидируя который, полк решал задачи со многими неизвестными. После той операции он и взял Ильина начальником штаба. И не жалеет. Надо поближе с ним сойтись, подружиться. Жизнь сурова, переменчива, не щадит ни рядовых, ни полковников. В полку-то Стогов всего два месяца, а командир его и начальник штаба уже новые.

— Вася, ни пуха тебе ни пера…

— К черту-дьяволу, как говорится, — младший лейтенант повернул голову, шутливо ухмыльнулся, трижды сплюнул через плечо.

Сумрак плотно залил окоп, сыпал снег. Ильин глядел на обтянутую маскировочным халатом сильную плечистую фигуру разведчика, словно отдаленную от него темнотой и летящим снегом, и противоречивые чувства одолевали его. То, что Горошкин возглавлял разведпоиск в тыл к немцам, у Ильина не вызывало сомнений, да и вряд ли кто другой лучше мог справиться с этим. Младший лейтенант шел с большой охотой, горел нетерпением, при подготовке был до невозможности придирчив к себе и разведчикам. Ильин со Стоговым обсудили с ним каждую мелочь, маршрут, по которому предстояло идти.

Командир полка разглядел среди собравшихся в поиск разведчиков Янцена. Горошкин заподозрил в его взгляде сомнение, но не сказал ничего, распоряжался уверенно и спокойно. Весь вид его как бы говорил: «Вы доверили мне подбирать людей. Я взял его и полностью уверен в нем. Если прикажете оставить, подчинюсь, но буду считать, что вы неправы в своем сомнении». Ильин ожидал, что полковник не только отведет из группы «совецького немца», но устроит Горошкину выволочку, а Ильина упрекнет в несерьезности. Но Стогов не сделал ни того ни другого. Сам он о Янцене с Горошкиным говорил. Решили, тот будет полезен в поиске, места, по которым пойдут разведчики, знает. Шоферил там: возил зерно с левой стороны Волги, обратно Стронгельные материалы. К тому же лучше его никто не знает порядки в немецкой армии, а это пригодится. В то, что Янцен подведет, хуже того, предаст, они не верили. Особенно Горошкин убеждал майора и себя: он тут родился и вырос, земля эта для него родная, не может он ее продать-опоганить.

Короче говоря, поиск со всех сторон продумали. Но ты предполагаешь, а немец располагает, он там хозяйничает. Как бы ты все будущие ситуации, какие ожидали разведчиков, ни раскладывал по полочкам, ни пытался разглядывать хоть под рентгеном, обстановка может оказаться непредсказуемой. Все пойдет не по твоему плану, а вопреки ему. Это и была другая сторона, волновавшая Ильина. Потому он очень переживал за Горошкина. Ему казалось, не вернись тот из поиска, что-то последнее, чем еще держится в своей личной жизни, рухнет, не известно, что дальше будет с ним, переживет ли это. Да, ему надо воевать, ему очень необходимо дойти до границы. Он надеялся что-нибудь узнать о своей семье. Как он выдержит, если Вася Горошкин не вернется? Нет, лучше не думать об этом.

Разведчики и саперы, назначенные проделать проходы в заграждениях, бойцы из стрелкового батальона, которые будут сопровождать группу до немецкого переднего края и в случае необходимости поддержат ее и прикроют огнем, сидели на дне окопа. Они смолили последние цигарки, жадно затягивались — курить долго не придется, — дожигали самокрутки до ногтей, тихо переговаривались. Ильин ловил обрывки фраз. Нет, не о предстоящем поиске говорили они, а о том, что почтальон, мордоворот несчастный, отъелся на солдатских харчах, нешибко торопится с почтой, а должны быть письма из дома. Один из бойцов сетовал, что не убрал от печки постиранные портянки и кореш Гришка обязательно их навернет, потому как свои у него вечно грязные, лень раньше него родилась.

Рядом стоял начальник разведки стрелкового полка, невысокого роста капитан, тщательно выбритый, подтянутый, специально готовился к этому святому делу — отправке разведчиков в тыл врага. Шли не его люди, но с участка его полка, он так же, как Ильин, будет ждать их, постоянно тревожиться, помнить о них. Он, как и бойцы, курил, глядел во тьму, за окопы, где сидел немец, отмахивался от летящих в глаза снежинок.

— Все, ребята, время, — встрепенулся он.

Стихли разговоры, упали на дно окопа, погасли под сапогами окурки. Ильин молча обнял Горошкина, почувствовал, как напряглись его крепкие плечи.

— Ништо, товарищ майор, я обязательно возвернусь, — весело проговорил разведчик.

Ильин внутренне вздрогнул, ему почудилось, Вася разгадал то, о чем он думал недавно, пока бойцы дымили махоркой. Горошкин поддернул автомат, тронул плотно подогнанный за спиной вещевой мешок, чуть склонился к нему, добавил вполголоса:

— Мне никак нельзя пропасть-сгинуть. От нашей погранкомендатуры вдвоем мы с вами остались, — подумал немного и с вызовом заявил: — В сторону границы иду. Пусть немец не думает, что если до Волги долез, так все — победил. Хрен ему в нос.

Легко, пружинисто вскочил на бруствер и через считанные секунды растворился в снежной завесе.

Почти до рассвета просидел Ильин в затемненном метелью окопе. Ушел в уверенности, что Горошкин преодолел полосу расположения немецких войск. У них всю ночь велась обычная дежурная стрельба, взлетали в темное небо ракеты и гасли в холодном воздухе, оставляя дымный, искрящийся след.