"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

22

В перестук колес, действовавший на Богайца умиротворяюще, вызывавший радужные мечтания о жизни и собственной судьбе — для того были веские причины, — ворвались короткие, пронзительные гудки паровоза. Он кричал во тьме словно бы обиженно, жалуясь. Поезд дернулся, вагон встряхнуло, заскрипели тормоза, и погас свет. Состав прокатился немного и встал как вкопанный. За окном справа едва угадывался небольшой перелесок, слева вдалеке виднелись два-три слабых огонька. Возможно, там притаилась деревня, придавленная тьмой и снегом.

Благостное настроение мгновенно улетучилось, тревога охватила Богайца. Что остановило поезд посреди степи? В коридоре было тихо, из соседнего купе выглянул обер-лейтенант, его спутник. Он вертел головой, взмахивал руками, как курица, вспугнутая на насесте.

Минут через пятнадцать хлопнула входная дверь, по коридору полоснул яркий луч электрического фонаря, громкий властный голос предупредил:

— Проверка документов. Всем оставаться на местах.

Отшатнувшись от ударившего в глаза резкого света, Богаец сел на постель. В купе шагнул рослый эсэсовец, второй остановился в дверях, пробежался лучом по стенам, потолку. Вошедший молча протянул руку, уверенный, что его предупреждение услышано. Богаец подал офицерское удостоверение и командировочное предписание, подписанное Стронге. Пронеслась успокоительная мысль: рядом фронт, проверка необходима.

— Господин гауптман, остановка вынужденная, — все тем же резким повелительным тоном говорил эсэсовец, возвращая документы. — Впереди взорван путь. Партизанен… Следовавший перед вами воинский эшелон потерпел крушение, — вдруг взорвался, будто его шилом кольнули в зад, закричал: — Ближние деревни будут сметены, а жители…

Он резко взмахнул рукой в кожаной перчатке, обозначил крест.

— Когда мы сможем двигаться дальше? — спросил Богаец.

— Вас об этом известят. Если нам потребуется ваша помощь — тоже.

Несмотря на пояснение Богайца, что в соседних купе едут солдаты, сопровождающие груз, эсэсовцы подняли их, проверили документы, удаляясь, бросили Богайцу:

— Охранять свои вагоны вы должны сами.

Напоминание показалось излишним. Он не хотел быть подстреленным партизанами, приказал обер-лейтенанту срочно выставить часовых. Когда в окно робко заглянуло серенькое утро, вздохнул с облегчением. Кто-кто, а он на себе испытал, что такое «партизанен». Никогда не знаешь, близко они или далеко. Сиди и вздрагивай.

По степи дул ветер, гнал поземку, порывы со свистом обтекали вагон. За белесой пеленой, затянувшей горизонт, расползались широкие дымные полосы. Горели деревни.

«Управились без моей помощи», — почему-то со злорадством вспомнил Богаец чванливого эсэсовца. Не тронули его, поосторожничали, потому что гауптман направлялся непосредственно к командующему войсками в Сталинграде генерал-полковнику Паулюсу. «Случится что-нибудь с этой тыловой крысой, — домыслил он за эсэсовцев, — отвечай потом».

Поезд стоял, кругом лежала унылая метельная степь. В вагоне топили, проводник приносил горячий чай. Тем не менее, чем дольше длилось ожидание, Богайца все более цепко захватывало суеверное чувство. Завихрились мысли, как поземка за окном. Полезли в голову сравнения. Вот так же ехал прошлой осенью под Москву. Был полон надежд. А что приобрел там? Лучше не вспоминать. Теперь он стал похитрее, воевать не рвется. Пусть дураков ищут. Однако втайне пестовал мечту: возьмет Паулюс город при нем, и ему что-то обломится. Ради дружбы с наместником Стронге не обойдет вниманием и его офицера.

Впрочем, вряд ли осуществятся его тщеславные и наивные мечтания. До него ли будет командующему, чье имя уже гремело на весь мир. Бессмысленно пытаться ловить журавля в небе здесь, когда сам Богаец накрыл синицу сеткой там, в своем городе. Ее бы не упустить.

Мороз по коже прошел, как припомнил недавний случай: взвинченный прибежал к нему пан Затуляк, дескать, заметил двух людей, которые трижды приходили к подвалу, где береглись сокровища Богайца. Они пытались сдвинуть глыбы, закрывающие вход. Когда у Леопольда прошел шок от услышанного, его затрясла лихорадка. Выходит, пан Затуляк не сводит глаз с хранилища, значит, ценности точно там. Раньше у него не было твердой уверенности, сомнения терзали — не водит ли его за нос пан Затуляк. Конечно, тот меньше печется о Богайце, больше о себе, спит и видит себя землевладельцем, хоть маленьким да помещиком. Ишь, быдло. Но почему бы и не мнить тому себя богачом? Река с малого ручейка начинается.

Выследить тех людей, убрать. Очевидно, за ними кто-то стоит. Узнать, и тех тоже…

— Мои хлопцы шлялись за ними, — как бы угадав мысли Богайца, продолжал Затуляк. — Квартиру одну надыбали. Собираются там какие-то… нюхом чую — краснопузые.

«Ты чуешь, — размышлял при этом Богаец. — Я проверю. Не сам. Господин Стронге приказал мне «подружиться» с гестаповцем Геллертом. Лакомый кусок для того эти краснопузые. Для начала «дружбы» лучше не придумаешь».

Навел Геллерта на квартиру. Любо-дорого было глядеть, как тот развернулся. Накрыл четверых подпольщиков. Не главарей, мелочишку. На них ниточка оборвалась, хотя допрашивал «по первому разряду», так что и расстреливать было некого. Но перед господином Стронге представил дело так, будто крепко подкосил большевистское подполье. Стронге тоже от удовольствия надувался. Геллерт оказался «благородным», не все заслуги приписал себе, сказал о помощи Богайца.

— Гут, — молвил Стронге, пыхнув сигарой. — Впредь работайте дружно и согласованно.

Пан Затуляк — лиса. Подал Богайцу мыслишку открыть вблизи подвала гараж-мастерскую для управы. Он к Стронге, тот распоряжение подмахнул, мастерская открылась. Из двух ближайших одноэтажных домишек выдворили жителей. Солдатам охраны надо где-то обогреться, конторка мастеру нужна. Где солдаты, туда посторонние не подберутся.

После этого Затуляк подсунул Богайцу бумагу. Осталось подписать и заверить у нотариуса обязательство о передаче ему земли.

— Но теперь все это… — пан Затуляк покрутил обкуренным до желтизны пальцем с твердым, как копыто, ногтем, что, очевидно, означало напоминание о сделанной им господину Богайцу услуге, повторил: — Все это теперь стоит двухсот десятин.

«Посади свинью за стол, она и ноги на стол», — злобно подумал Богаец.

— Это немного. Километр в одну сторону, два в другую, — обосновывал свои притязания пан Затуляк. — На краю вашей вотчины. Там я буду вам опорой. Можете на меня положиться.

Можно или нельзя, время покажет. Действительно, этот пройдоха ему может пригодиться. При случае отделается от него. Подписал бумагу.

Постоянно помнил о том, что на имущество Богайцов многие точили зубы. Раньше «добрые» соседи-помещики завидовали пану Казимиру. Потом советский пограничный комендант Ильин погрел руки. Богаец уверен в этом. Да, картины, вазы тот не взял. А золото? Не может быть, чтобы не клюнул. Он еще не видел человека, который не испытывал бы алчности при виде антиквариата в особняке Богайцов. Сегодня главная опасность — господин Стронге. Именно с его стороны Богаец постоянно чувствовал над собой пресс. Не удивился, обнаружив слежку. Конечно, «друг» Геллерт установил ее по приказу Стронге. Протестовать? Гестаповец скажет, это не слежка, а охрана одного из лучших офицеров аппарата наместника.

Но Богаец не так прост, как они думают. Позвал Миколу Ярового. Тот своих боевиков науськал. Они тихо, незаметно убрали двух сыщиков Геллерта. Не известно, как развернулись бы события дальше, если бы Богаец не уехал.

Господин Стронге сам занимался его поездкой. Когда везли «дары народа» в Берлин, наместник лично отправился туда, на фронт послал Богайца. Вспоминал, как потрошили фабрики и артели, шьющие теплую одежду. Много собрали, но подпольщики склад с этим имуществом подожгли. Стронге обвинял Геллерта.

— Вы обманули меня, — визжал генерал, толстые, в склеротических жилках щеки его колыхались студнем. — Вы утверждали, что уничтожили подпольщиков. Может быть, пожар вы сами организовали?

— Чистая случайность, несчастье, — оправдывался гестаповец.

— Еще одна такая случайность, вашему начальству пойдет рапорт, и вы окажетесь на восточном фронте, — свирепо пообещал Стронге.

Офицеры управления с солдатами и полицейскими поехали по селам, потрошили хаты, отбирали у селян кожухи, вязаные кофты, ватные штаны, шапки. Хилым, разнокалиберным оказался товар. Стронге все более свирепел, блеснуть перед генералом Паулюсом, как он хотел, было нечем.

Выручил отец Богайца, пан Казимир. Неожиданно он сам нагрянул в губернский город, привез два вагона теплых вещей. Не каких-то облезлых вонючих кацавеек, а настоящих теплых шинелей, офицерских пальто, сапог. Для генерала Паулюса изящно сшитый комплект богатой зимней одежды.

Стронге расчувствовался, дал в честь пана Казимира банкет. На нем были исключительно избранные гости. Между отцом и генералом сидел Леопольд Богаец и его смазливая жена, напросившаяся в поездку с отцом для свидания с мужем. В газетах появилось сообщение о высоком благородном поступке коммерсанта Богайца, превозносились его заслуги перед рейхом.

Как подарок судьбы, Стронге преподнес Богайцам поездку Леопольда на фронт во главе миссии.

— К моему личному другу генерал-полковнику Фридриху Паулюсу, — значительно подчеркнул Стронге и помаячил в воздухе пальцем. — Это большая честь для молодого офицера.

Чтоб Богаец выглядел посолидней, выхлопотал ему очередное воинское звание. Новый мундир, погоны гауптмана тешили самолюбие Богайца.

На этом фоне легко перенес очередной разлад с женой. Он сразу понял, ее не интересовал муж. Бабу, так грубо думалось сейчас о жене, вовсе не трогала его поездка на фронт, с возможными лишениями и опасностями. Она рассчитывала заполучить ценности, чтобы потом купаться в роскоши, устраивать приемы, хвалиться произведениями старины. Холодная, чужая женщина. Даже совместная постель не прибавила тепла в их отношения. Казалось, это ложе было противно ей, она брезговала им. Простились с женушкой холодно. Дальнейшее — в тумане.

Поезд тронулся через сутки. Ехали по воронежской земле, Богаец от нетерпения ерзал, засматривался в окно, читал названия станций. Ожидал увидеть ту, что значилась в обратном адресе на конверте, взятом им в квартире коменданта Ильина, жене которого удалось сбежать в прошлом году от Богайца. До сих пор не может себе простить, что упустил ее. Эсэсовец Зонгер тогда злословил над ним. Ничего, история повторяется. Вот побывает у Паулюса и явится к мадам Ильиной. Помнится, она была тогда в интересном положении. Надо думать, с появлением Богайца ее положение станет еще более интересным.

Под вечер поезд пришел на конечную станцию. Военный комендант принял Богайца с учтивостью и вниманием, на которое оказался способен. Да, он предупрежден о прибытии миссии, направленной господином Стронге. Да, генерал-полковнику Паулюсу доложено об этом. От него приезжали люди, но по независящим от них причинам не дождались, поскольку поезд опоздал на сутки.

— Сегодня войска фюрера перешли в последний и решительный штурм, — комендант привскочил со стула, выкинул руку, со значением потряс кулаком. — С минуты на минуту город будет в наших руках. Очень сожалею, что я сейчас не в рядах штурмующих. Сладостный миг победы!

Офицер прав, подумал Богаец. Одиннадцатого ноября — исторический день. Ему тоже, как этому коменданту, захотелось тотчас же оказаться в городе. Нет, не в рядах штурмующих, пусть воюют без него, а своими глазами увидеть, как покоряются и падают перед победителями крепости. Войти в город, который вот уже третий месяц первым упоминается во фронтовых сводках, гремит по радио, не сходит с газетных страниц.

— Послушайте, — комендант толкнул форточку.

Вместе с холодным воздухом в комнату ворвался грохот канонады, монотонный, перекатывающийся гул большого боя. Потемневшее небо озарялось багровыми бликами.

Офицер своей восторженностью, не подозревая того, невольно возбудил в Богайце неодолимое желание ехать туда как можно скорее. Его подгоняла мысль, что опоздай он, явись, когда все свершится, не будет того эффекта, на который рассчитывал господин Стронге. Потом не оберешься упреков, а он от господина Стронге еще очень зависим.

Богаец потребовал у коменданта транспорт для перевозки груза и офицера, хорошо знающего дорогу в город, для сопровождения. Тот пытался возражать, убеждал, что разумнее дождаться утра, днем ехать безопаснее. У Богайца шевельнулось благоразумие, но отступать он уже не мог.

Подогнали три грузовика с длинными, крытыми брезентом кузовами. Перегрузили из вагонов имущество. Обер-лейтенант разместил в них своих солдат, сам сел в кабину замыкающей машины. Подкатил бронированный вездеход с офицером и несколькими солдатами.

— Мой последний резерв, — сказал комендант. — Господин гауптман, садитесь в бронетранспортер.

Против своего желания, Богаец поехал в кабине первого грузовика, посадив рядом денщика.

— Держись поближе к нему, — сказал он шоферу, кивнув на вездеход.

Дорога оказалась накатанной, местами ее замело снегом. Мотор гудел ровно, в кабине было тепло. Чем ближе подъезжали к городу, тем отчетливее просматривалось стоявшее над ним зарево. Богаец усмехался, вспоминая, как комендант уговаривал его остаться на станции. Всячески лебезил, угодничал, надеясь, не расщедрится ли приезжий гауптман, не одарит ли и его зимней офицерской шинелью. Мысль прервалась внезапно.

Под бронетранспортером метнулась огромная оранжевая вспышка. Он встал на дыбы, как норовистая лошадь, и завалился в сторону. В тот же миг по ветровому стеклу грузовика пробежала строчка, выписанная автоматной очередью. Пули легли столь ровно, будто стрелявший положил их с точным расчетом. Богаец оторопел от удивления, не успел даже испугаться, это произошло в следующее мгновение. Краем глаза он увидел, как водитель откинул голову назад, потом упал лицом на руль. Богайца ударило в правое плечо. Грузовик вильнул вслед за бронетранспортером и врезался в него. Снизу из-под кабины вырвалось пламя.

Денщик рвал ручку двери, она не поддавалась. Навалившись на Богайца, он толкнул мертвого шофера. Солдат выпал из кабины, вслед за ним и Богаец.

Гремели взрывы. Рядом и поодаль стучали автоматы, вспышки рассекали тьму. В бешеную трескотню и посвист ветра врывался чей-то громкий голос, пугающий русскими матюгами.

Богаец перебежал на другую сторону от горевшего грузовика, выскочил из освещенной полосы, споткнулся и оборвался в воронку от снаряда. Оттолкнулся, выскочил из ямы, побежал дальше. Над ухом взвизгнула пуля, он упал в снег, полез в него головой, отчаянно перебирая ногами, почти теряя сознание от нестерпимой боли в плече и хватающего за душу страха.