"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

12

В окнах дзинькнули стекла, докатился глухой гул, потолкался между домами и замер.

Вечерние сумерки уже скрадывали даль, противоположная сторона улицы казалась темной. Где-то взвыла сирена, и Богаец кинулся к выходу. Не налетела ли русская авиация? У двери его остановил звонок телефона. Срывающийся на визг голос господина Стронге не оставил сомнений в том, что стряслось что-то необычное.

— Обер-лейтенант, немедленно выезжайте на станцию, — кричал наместник, мембрана в трубке трещала. — Наш груз… Обезопасить! Роту солдат… охранять, как зеницу ока.

«Наш груз» — это Богайцу уже понятнее, хотя и не до конца еще уяснил, что заставило Стронге выйти из себя. Большой состав отборной пшеницы нынешнего урожая, готовый к отправке, стоял на путях. Непосредственно в Берлин. Стронге лично предоставляет столице рейха зерно — дар в честь победы войск фюрера под Сталинградом. С этой затеей наместник носился уже несколько недель. Загонял всю управу. «Дар» дался непросто, только через порку и кровь крестьян.

Богаец тоже ездил реквизировать хлеб, вынужденно оставляя на помощника свою службу по заготовке теплых вещей для армии. Стронге его контору держит в кулаке, каждый день требует отчета о сделанном. Приходится изворачиваться.

Когда он со своей командой забрал хлеб в одном из отдаленных сел и повез его в город, на узкой дороге среди залесенных холмов обоз ждала засада. Под колесами его автомобиля рванула мина. Но, видно, не пришла пора отдать Богу душу. Фортуна ему улыбнулась. Он выбрался из-под искореженной и горевшей машины. Две недели провалялся в постели, пока оправился от многочисленных ушибов и ожогов.

Одно утешало — старался не зря, знал, во имя чего выполняет черную, небезопасную работу. Прежде всего, ради собственного благополучия. Наместник Стронге в свое время пообещал отцу по возможности не трогать крестьян на его землях. Хотя они и платили немалый налог, но все же их не обдирали, как липку. Кое-что оставалось владельцу вотчины. Синяки и шишки Богайца стоили того.

Он поехал на станцию с извозчиком на рессорной коляске. Скорость не та, что на машине, зато безопасней. На мину не наскочит, в аварию не вляпается.

— Пошел скорее, скотина! — рявкнул он на извозчика. Теперь он всех подозревает, никому верить нельзя.

Старик заерзал на сиденье, засуетился, взмахнул кнутом.

Но как Богаец ни гнал, а из тех, кого турнул на станцию Стронге, приехал последним. Она была плотно оцеплена солдатами. Стояло несколько легковых автомашин. Длинная, приземистая — заместителя Стронге, человека еще более надменного и жестокого, чем его шеф. По перрону рысил начальник гестапо Геллерт. Это он со своими людьми недавно потрошил квартиру врача, где Богаец чуть не попался на подсунутой ему дорогой приманке. Гестаповец был взъерошен, запарен, махал пистолетом конвоирам, гнавшим до десятка людей, по виду железнодорожных рабочих. Всех их посадили в кузов грузовика и увезли.

На путях что-то горело. Над перроном в клубах дыма черными галками метались хлопья пепла.

Совершенно очевидно, понял Богаец, что он на этом «балу» никому не нужен. Тут распоряжались начальники не ему чета, они располагали властью снимать головы и миловать. Но, даже обладая ею, мало что могли поправить. Сильный заряд рванул под эшелоном с военной техникой. Состав с зерном практически не пострадал, всего три вагона опрокинулись. Взамен их пригнали другие, и уже перегружали зерно. За разбитую военную технику будет отвечать военный комендант станции. Стронге поднимет этот случай на такую высоту, что бедолага-комендант, если не потеряет голову, то восточного фронта не минует.

Уяснив все это, Богаец вскочил в пролетку, сказал ямщику, чтобы без промедления гнал обратно. Никто другой, именно он, обер-лейтенант Богаец, первым должен сообщить Стронге, что «берлинский» поезд в порядке, через несколько часов будет готов к отправке. Лошадь поскакала коротким галопом. Подковы высекали на брусчатке вспыхивающие светлячками искры. В контору Богаец возвратился за полночь. Стронге будто ждал его звонка. Доклад выслушал благосклонно. Может быть, успокоился, возможно ему уже кто-то успел доложить раньше Богайца.

— Гут, обер-лейтенант. Можете отдыхать.

Утром хозяйка, округлив глаза, почему-то оглядываясь, сообщила квартиранту:

— Какой ужас, Леопольд Казимирович. Денщик вечером пытался открыть замок в вашем шкафу. Заметил меня, спрятал ключ и начал тереть тряпкой шкаф, будто чистил его полиролью.

— Вы не ошиблись? — спросил он со странным ощущением, словно его на улице начали неожиданно раздевать.

— Ни-ни, пан Леопольд, бачила своими очами, як вот и вас, — пропела хозяйка.

Еще при первой встрече с новым денщиком Богайцу показалось, будто он где-то встречал солдата. Но где и когда, не мог вспомнить. Сейчас, увидев его в окно идущим к дому, вдруг вспомнил. А денщик в это время поддел носком сапога под брюхо вислоухого сеттера хозяйки, подбежавшего к нему, и с силой отшвырнул. Сеттер с жалобным завыванием перевернулся через голову.

«Мерзавец, это был он, — Богаец потер виски. — Но почему солдат? В ту пору он носил звание фельдфебеля и эсэсовскую форму».

Богаец оказался очевидцем расстрела за городом каких-то людей. Там были мужчины и женщины, старики и дети. Отстучали автоматы, теперешний его денщик, так же, как сейчас собаку, переворачивал людей и добивал короткой очередью в голову. Богайца покоробило не воспоминание о казни. Он сам расправлялся с людьми без жалости и содрогания. Обеспокоило, что этот человек был приставлен к нему в денщики по распоряжению Стронге. От этой новости у него ослабли коленки.

«Спокойно, Лео, — сказал он себе. — По крайней мере, хорошо, что ты знаешь об этом».

На пороге он влепил денщику крепкую затрещину.

— За собаку, — показал он за окно. — И еще кое за что… Запомни, я тебя насквозь вижу. Меня не проведешь.