"Красивые, двадцатилетние" - читать интересную книгу автора (Хласко Марек)

Феликс Дзержинский и Богарт


Юноше, обдумывающему житье, решающему — сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь — «Делай ее с товарища Дзержинского».

Владимир Маяковский


Конечно, лучше всего было б жить так, как жил Феликс Дзержинский. И вообще, надо крепко запомнить, что хорошо живется только за счет рабочего класса; к со­жалению, это не всегда возможно. Сию печальную ис­тину вы осознаете лишь после того, как попросили по­литического убежища, и единственное ваше имущест­во — клеенчатая сумка, в которую американский народ вложил свой дар беглецу из-за железного занавеса: зуб­ную щетку, полотенце и мыло. Содержимое сумки можно загнать за пятьдесят пфеннигов; но должно очень повезти, чтоб нашелся идиот, который пожелает это купить.

А как быть, если вам по-прежнему хочется писать? Дело упрощается, если вы бывший коммунист, член ЦК или высокий чин из Управления безопасности; шпион или дипломат. Беглец из-за железного занавеса, кото­рый шпионил в пользу Кремля, вырывал у своих брать­ев ногти или стрелял им в затылок, всегда найдет за­ботливых покровителей, поскольку является козырем в пропагандистской игре и может пригодиться для борьбы с коммунизмом; порядочный человек, кото­рый ни коммунистом, ни шпионом никогда не был, для западного общества только лишняя обуза; всем прекрасно известно, что народы Восточной Европы ненавидят commies, и такого человека нельзя исполь­зовать в целях пропаганды. Заявление, что вечером темно, а утром светло, на Западе сенсацией не стано­вится. Перебежчика ждут годы мытарств, унижений, ожидания визы; годы пустоты и отчаяния.

Не стоит также прикидываться разочарованным писателем-коммунистом. До пятьдесят шестого года такие номера проходили, но потом, благодаря Хруще­ву, ситуация изменилась, и сегодня красный интеллек­туал уже не может, раздирая на себе одежды, сокру­шаться, что ничего не знал о миллионах, замученных в тюрьмах и лагерях; не может публично недоумевать, как это он не замечал прогрессирующего обнищания страны и страданий своих близких, про которых ста­рался писать правду. Короче: он не может утверждать, что не видел и не слышал того, что видели и слышали все от мала до велика, каждый рабочий и каждый прохожий. Конечно, от красных мыслителей нельзя тре­бовать чересчур многого; но теперь им уже ничто не поможет. А вот шпионы и сановники по-прежнему бу­дут встречать радушный прием и жить припеваючи. До поры до времени, разумеется. Книга Кривицкого «I was Stalin's agent»[38] заканчивается словами: «Мне в очередной раз повезло». Автор имеет в виду неудавше­еся покушение: тогда он уцелел, но полгода спустя был найден мертвым в вашингтонской гостинице. Commies везет сплошь и рядом; только со смертью шутки плохи.

Но что же все-таки делать пишущему человеку, ко­торый никогда не состоял в партии; который не сочи­нял гимнов в честь политической полиции и которого отказывались издавать на родине по причине его не­лояльности? Задача не из легких. Попробуем подумать, как следует поступать, когда ты подыхаешь с голоду, ни один издатель не дает аванса, а за углом уже поджида­ют неумолимые кредиторы.