"Милые чудовища" - читать интересную книгу автора (Линк Келли)

Констебль из Абала

Они покидали Абал в спешке, после того, как мать Озмы убила констебля. Такая досада, ведь бизнес шел хорошо. Мать Озмы, Зилла, почти ежедневно получала приглашения на вечеринки в лучшие дома города. Богатые джентльмены восхищались ее красотой, а их жены с нетерпением ждали ее предсказаний. Озму, ходившую в блестящем тесноватом платье с черными лентами, всегда привечали и угощали рулетами и горячим шоколадом. Талисманы и брелоки на концах ленточек, какие носили Озма и ее мать (маленькие фарфоровые и медные кораблики, черепа, куклы, короны и кубки), предназначались для привлечения духов, но вскоре все местные модницы стали носить такие же — как украшения. За несколько месяцев до приезда Озмы и ее матери по Абалу прошлась чума. Все, что связано со смертью, было в моде.

Благодаря матери Озмы теперь каждая высокородная дама из Абала прогуливалась по городу в облаке призраков — облаке, которое могли видеть только Озма и ее мать. Зилла зарабатывала огромные деньги, сперва продавая ленточки и талисманы, а потом просвещая покупательниц насчет той мистической компании, которой они теперь обзавелись. Некоторые духи, разумеется, пользовались большей популярностью, чем другие, их хотели заполучить все. И если вам не нравились ваши духи, что ж, тогда мать Озмы могла прогнать их и продать вам новые талисманы и новых духов. Для состоятельной дамы поменять духов было не труднее, чем переодеться, а производимое на публику впечатление — даже больше.

Озма была мала для своих лет. Голос у нее был нежный, а ручки и ножки миниатюрные, как у куклы. Она заматывала грудь куском ткани. Она никогда не отказывалась от горячего шоколада, хотя предпочитала вино. Но от вина можно сделаться сонной или неуклюжей, и тогда будет трудно тихо и аккуратно пробираться в спальни, гардеробные и кабинеты и оставаться незамеченной, когда на тебе болтаются сотни приманивающих духов талисманов. Они, как рыболовные грузила, свисали с воротника, лифа, с подола и из швов. Удивительно, как Озме вообще удавалось двигаться.

Зилла звала дочку Принцессой-Обезьянкой, но Озма чувствовала себя скорее вьючным животным — так много тайн и секретов нагрузила на нее мать. Среди талисманов Озмы имелись отмычки и маленькие зубила. В том, как Озма проникала в запертые покои и вскрывала ящики столов, не было никакой магии. А если бы ее застали за делом, всегда можно было сослаться на поиски одного из ее духов. Он, видите ли, затеял с ней игру в прятки. Случайный свидетель увидел бы только мрачную маленькую девочку, охотящуюся за своим невидимым приятелем.


Зилла не была алчной. Она была умелой шантажисткой. Она не выпивала из своих клиентов всю кровь досуха, она их доила. Можно даже сказать, что она это делала по доброте душевной. Ну зачем нужна тайна, если о ней так никто и не узнает? Если человек не может позволить себе скандал, шантажист для него — сущая находка. Озма и Зилла собирали свидетельства интрижек, супружеских измен, младенческих смертей, краж наследств и убийств. Они были внимательнее любого биографа, бдительнее любого надзирателя.

Зилла скармливала кусочки трагедий, романтических историй и комедий голодным призракам, болтавшимся на кончиках ее лент. Иногда духов надо кормить деликатесами, и лучше, если это что угодно, только не кровь женщины и малорослой девчонки.


В констебле оказалось много крови. Молодой, довольно миловидный, амбициозный и на содержании у госпожи В. То ли Зилла где-то прокололась, то ли госпожа В. была умнее, чем казалось. И уж точно ума ей досталось куда больше, чем красоты, заявила Зилла в ярости. Зилла ткнула констебля в шею демонической иглой. Кровь хлынула сквозь полую иглу, как красные чернила. Все духи Озмы принялись неистово дергать за ленточки, как будто они были детворой, а она — майским шестом с подарками.

Сперва констебль был юношей, полным жизни и надежд, потом стал мертвецом в луже собственной крови, и в конце концов сделался духом, таким крошечным, что Зилла могла бы зажать его в ладонях и, хлопнув, разорвать, как пакет с тестом — если бы, конечно, в нем оставалась хоть какая-то плоть. Он вцепился в один из Зиллиных талисманов, висевший на ленточке, как будто это была спасительная веревка, брошенная тонущему с корабля. На лице его застыло комичное удивленное выражение.

Озма подумала, что из него получился симпатичный дух. Она подмигнула ему, но дела не позволяли отвлекаться. Нужно было разобраться с трупом, а потом упаковать одежду Зиллы, и книги, и украшения, а всякие чрезвычайно хрупкие талисманы предстояло обернуть ватой и тряпками.

Зилла была в отвратительном настроении. Она пнула мертвого констебля. Пока Озма трудилась, она мерила шагами комнату и пила. Разворачивала карты и снова скатывала их в трубочку.

— Куда мы теперь отправимся? — спросила Озма.

— Домой, — сказала Зилла. И высморкалась прямо на карту. Летом ее терзала сильная аллергия. — Мы едем домой.


На седьмой день пути бандиты пристрелили слугу Зиллы Нерена. Он поил лошадей из ручья, тут-то его и убили. Зилла, оставшаяся в карете, вытащила пистолет. Она подождала, пока бандиты не подойдут поближе, а потом уложила обоих выстрелами в голову. Зилла стреляла метко.

К тому времени, как Озма успокоила лошадей, дух Нерена уже уплыл вниз по реке. У нее не было при себе лишних ленточек, чтобы тратить их на такую шваль, как бандиты. Зилла перед отъездом развязала большинство лент и отпустила духов. Когда духов слишком много, это затрудняет путешествие — они пугают лошадей и привлекают ненужное внимание. К тому же, обустроившись на новом месте, всегда можно наплести новых ленточек и наловить новых духов. Озма оставила при себе только трех любимчиков: старую злобную императрицу, мальчишку, чей призрак почему-то был убежден, что он котенок, и констебля. Но ни императрица, ни мальчик в последнее время почти ничего не говорили. До них не достучаться. А вот в констебле еще оставалось немножко жизни, а может, это было просто воспоминание о его удивленном лице и яркой-яркой крови.

«Она чудовище», — сказал констебль Озме. Он глядел на Зиллу как будто даже с восхищением. Озма ощутила укол ревности, а может, наоборот, гордость от обладания чем-то ценным.

— Она убила сотню мужчин и женщин, — сообщила ему Озма. — У нее в книжице хранится список их имен. Мы ставим в храме свечки в память о них.

«Я не помню своего имени, — посетовал констебль. — Может, я успел представиться вам с матерью, прежде чем она меня убила?»

— Ты вроде назвался Печать или Наковальня, — сказала Озма. — Или Булыжник.

— Озма, — окликнула дочку Зилла, — прекрати разговаривать с этим духом, лучше помоги мне с Нереном.

Озма с Нереном друг друга недолюбливали. Нерену нравилось щипать и дразнить Озму, пока Зилла не видит. Он лапал плоский лиф платья, под которым пряталась ее туго перетянутая тряпкой грудь. Иногда он хватал ее за волосы и приподнимал, чтобы показать, как он силен и как она мала и беспомощна.

Они обернули тело Нерена куском красного полотна, а потом закрепили его на дереве, между ветвями, намотав еще несколько слоев ткани поверх покрывала. Так обычно поступали с мертвыми, если не было времени на похороны. Что до Озмы, то она бы охотно оставила Нерена на съедение псам. А сама бы задержалась посмотреть.

«Я голоден», — сказал дух констебля. Озма дала ему маленькую мисочку с кровью и землей, собранной с того места, где умер Нерен.


Потом они поехали быстрее. Лошади боялись матери Озмы, хотя та хлестала их кнутом куда реже, чем Нерен.

Озма сидела в карете и играла с духом констебля: один загадывает предмет, а другой должен его отгадать.

«Что я вижу, назови. Я загадал, а ты води!» — сказал констебль.

— Облако, — сказала Озма. — Или мужчина в поле.

Вид из окна кареты открывался однообразный. Поля побурели и загнили на корню, а воздух был вонючий и полный пыли. Пшеница в этом году гибла от какой-то растительной болезни, как люди от чумы. В небе ни облачка. А мужчина в поле на самом деле был сломанным стволом, торчащим на прогалине и перевязанным маленькими грязными тряпочками — его поставили тут как атрибут деревенской магии. Полевой божок, отмечающий то место, где кто-то наткнулся на белый камень.

«Не мужчина, — поправил ее констебль. — Женщина. Грустная девушка с каштановыми волосами. Она немного похожа на тебя».

— Она симпатичная? — спросила Озма.

«А ты симпатичная?» — ответил вопросом на вопрос констебль.

Озма резко тряхнула волосами.

— Дамы в Абале называли меня милой куколкой, — сказала она. — Они говорили, что у меня волосы медового цвета.

«Мать у тебя очень красивая», — сказал констебль. Зилла сидела на облучке и пела про черных птиц, клюющих чьи-то глаза и пальцы. Она любила печальные песни.

— Я стану еще красивее, когда вырасту, — сказала Озма. — Зилла всегда так говорит.

«А сколько тебе лет?» — спросил констебль.

— Шестнадцать, — сказала Озма, хотя точно она не знала. Год назад у нее начались месячные. Зилла этому не обрадовалась.

«Зачем ты бинтуешь грудь?» — поинтересовался констебль.

В дороге Озма одевалась по-мальчишески и завязывала черные волосы в простой хвост. Но все равно каждый день продолжала утягивать грудь тряпицей.

— В один прекрасный день, — сказала она, — Зилла подыщет мне мужа. Богатого старика с поместьем. Или юного повесу с большим наследством. Но до тех пор, пока я не выросла слишком большой, я больше полезна ей как ребенок. Зиллина Принцесса-Обезьянка.

«А я вот уже никогда не стану старше», — оплакивая свою судьбу, промолвил констебль.

— Что я вижу, назови. Я загадала, ты води! — сказала Озма.

«Облако, — попытался угадать констебль. — Или огненное колесо». — Мертвые не любят произносить слово «солнце».

— Мышонок, — ответила Озма. — Он пробежал под колесами кареты.

«Куда мы едем?» — спросил констебль. Он задавал этот вопрос уже много-много раз.

— Домой, — сказала Озма.

«А где этот дом?» — уточнил констебль.

— Не знаю, — ответила Озма.


Если верить Зилле, отцом Озмы был принц Подземелья, дипломат из далекой страны Торлал, шпион, головорез с ножом в переулках Бенина. Нерен был низкорослый, и его пронзительные черные глаза напоминали Озмины, но он не был ее отцом. Если бы был, она бы опустила в поток ленту и выловила бы его дух, как на удочку.


Они устроили стоянку в поле, поросшем белыми цветами. Озма накормила и напоила лошадей. Потом принялась собирать цветы — она решила насобирать их столько, чтобы можно было сделать для Зиллы постель из лепестков. Она нарвала кучку цветов высотой примерно до колена, а потом утомилась. Зилла развела огонь и выпила вина. Она не сказала ничего ни про Нерена, ни про дом, ни про белые лепестки, зато после заката научила Озму паре простых заклинаний: как зажигать на спинках зеленых жуков, бегавших по поляне, огоньки; как вызывать маленьких бесят, которые жили внутри деревьев, кустов и камней.

Зилла и каменные бесята немного поболтали на отрывистом гортанном языке, Озма с трудом их понимала. Потом Зилла подалась вперед, поймала бесенка за хвост и сломала его длинную шею. Остальные бесята разбежались кто куда, а Зилла гонялась за ними с ухмылкой. В ней было что-то волчье: она рыскала по поляне на четвереньках, металась из стороны в сторону. Озма и духи сидели и смотрели, как она схватила еще двух бесят, а потом не спеша вернулась к стоянке, раскрасневшаяся, усталая и довольная, держа болтающихся в воздухе бесят за хвосты. Она заточила пару палочек и зажарила бесят на костре, как перепелов. К тому времени, как они приготовились, она уже успела порядком налакаться. Озме она вина так и не предложила.

В бесятах оказалось много мелких острых костей. Зилла съела двух. Озма погрызла окорочок, жалея, что все столовое серебро они оставили в Абале. При ней остался только нож для табака. Вязкие жареные глаза бесенка смотрели на нее с укоризной. Она зажмурилась и оторвала ему голову. Но все равно оставались еще маленькие ручки, пальцы на ногах. Это было все равно что есть младенца.

— Озма, — сказала ей Зилла, — ешь давай. Ты мне нужна здоровой. В следующий раз будет твоя очередь приманивать ужин.

Зилла спала в карете. Озма положила под голову кучку белых лепестков, а констебль, императрица и мальчик-котенок пристроились у нее в волосах.

Всю ночь по лагерю бегали зеленые жучки с мерцающими огоньками на спинках. Им это, по всей видимости, не мешало, а смотрелось очень красиво. Озма несколько раз просыпалась среди ночи, и всегда земля казалась живой из-за движущихся зеленых огоньков. В этом вся загвоздка с магией. Иногда она была прекрасна, а иногда Озме казалось, что магия несет одно только зло, как проповедовали священники. Ты можешь убивать, можешь врать и красть (Зилла так и поступала), а потом достаточно поставить нужное количество свечек в храмах — и ты прощен. Но если ты ешь бесят и ловишь духов на ленточки и талисманы — значит, ты ведьма. А ведьмы прокляты на веки вечные. Озме всегда казалось, что в целом мире у нее есть только Зилла, а у Зиллы есть только она, Озма. Возможно, дома все будет по-другому.


Озма думала, что Зилла что-то ищет. После смерти Нерена прошло четыре дня, и лошади отощали. С травой в округе было неважно, а попадавшиеся по дороге ручьи почти сплошь пересохли. Они бросили карету, и теперь Зилла шла пешком, а Озма ехала на одной из лошадей (Зиллин вес лошади бы не выдержали). На вторую клячу навьючили Зиллины карты и коробки. Они ехали на север, и по пути не встречалось ни деревень, ни городков, где Зилла могла бы гадать или продавать амулеты. Попадались только покинутые фермы и леса, в которых, по словам Зиллы, было полно бандитов, а то и кого похуже.

Вина уже не осталось. Зилла его прикончила. Теперь они пили грязную воду из тех же ручьев, где поили лошадей.

Ночью Озма проколола палец и выдавила немножко крови в грязь — для своих духов. В Абале у них для этих целей были слуги, духов кормили их кровью. Для одного духа крови нужно всего ничего, но в Абале у них было много, очень много духов. От вида императрицыных губ, запятнанных ее, Озмы, кровью, и от вида мальчика-котенка, катающегося в комковатой грязи, Озму слегка затошнило. А вот констебль ел с достоинством, как будто был все еще жив.

По ночам у Озмы болели ноги, так, словно они стремительно росли. Она забывала обвязать грудь. Зилла, кажется, этого не замечала. Она ночью уходила со стоянки, оставляя Озму одну. Иногда она не возвращалась до самого утра.

«Что я вижу, назови. Я загадал, а ты води!» — сказал констебль.

— Лошадиная задница, — предположила Озма. — Или мамины юбки, волочащиеся по грязи.

«Девушка, — сказал констебль. — Юная девушка, полная крови и жизненных сил».

Озма уставилась на него. Мертвые не флиртуют с живыми, но в мертвых глазах констебля горел игривый огонек. Императрица беззвучно рассмеялась.

Шедшая впереди них Зилла остановилась.

— Там, — промолвила она, — впереди, ты видишь?

— Мы дома? — спросила Озма. — Мы приехали домой?

У них за спиной расстилалась безлюдная ухабистая дорога. А далеко впереди Озма разглядела что-то похожее на маленький городок. Когда они подъехали поближе, стали видны здания. Красотой эти постройки не блистали. Крыши не сверкали золотом. Не было ни городских стен, ни садов, ломящихся от фруктов, только бурые поля и стога гнилого сена.

— Это Брид, — сказала Зилла. — Мне там кое-что нужно. Иди сюда, Озма, помоги мне с поклажей.

Они достали лучшее платье Озмы, зеленое с серебряным шитьем. Но когда Озма попыталась его надеть, оно не сошлось на спине. Манжеты из переливчатого шелка уже не прикрывали запястий.

— Ну-ну, — сказала Зилла, — моя малышка растет.

— Я не нарочно! — воскликнула Озма.

— Нет, — сказала Зилла. — Ну, конечно, нет. Я тебя и не виню, Озма. И мои магические силы не безграничны. Все становятся старше, неважно, владеют их матери колдовством или нет. Однако от юных девушек одни проблемы, а у нас нет времени на проблемы. Пожалуй, тебе стоит сделаться мальчишкой. Я обрежу тебе волосы.

Озма отпрянула. Она гордилась своими волосами.

— Иди ко мне, Озма, — позвала Зилла. В руке она держала нож. — Они снова отрастут, обещаю.


Озма так и не пошла в город, осталась с лошадями и духами ждать снаружи. Она была слишком гордой, чтобы плакать по волосам. Прибежали мальчишки и стали кидаться в нее камнями, она так зыркнула, что они удрали. Потом снова прибежали и стали кидаться. Она представила себе, как призывает огонь, разжигает его на спинах мальчишек и глядит, как они носятся туда-сюда, будто жуки. Она здорово разозлилась, раз ей пришло в голову такое. Зилла в тот момент, скорее всего, была в храме, ставила свечки, но во всем мире не хватит свечей, чтобы спасти их обеих. Озма молилась, чтобы Зилла хотя бы сама спаслась.

«Зачем мы сюда приехали?» — спросил констебль.

— Нам нужны кое-какие вещи, — сказала Озма. — Дом гораздо дальше, чем я думала. Зилла вернется с новой каретой, новым слугой, вином и едой. Возможно, она поехала в дом к мэру, чтобы ему погадать. Он заплатит ей золотом. Она вернется с монетами и ленточками, за которые будет цепляться куча духов, и мы снова поедем к мэру в гости — кушать ростбиф на серебряных тарелках.

«В городе полно людей, а в людях — крови, — сказал констебль. — Почему мы должны оставаться здесь, в стороне?»

— Погоди, скоро вернется Зилла, — сказала Озма. Подул горячий ветер, обвевая ее шею. Обрезки волос, попавшие между кожей воротом рубашки, кололись. Она подхватила констебля за ленточку и взяла его в руки.

— Я по-прежнему красива? — спросила она.

«У тебя грязь на лице», — ответил констебль.


Когда Зилла вернулась, солнце поднялось уже высоко. На ней было скромное серое платье, а шевелюру прикрывал белый платок. С ней был мужчина. Он не обратил на Озму никакого внимания. Зато сразу направился к лошадям и ощупал их. Он приподнимал им то одну ногу, то другую и задумчиво стучал по копытам.

— Подойди-ка, — позвала Зилла дочку. — Помоги мне с сумками. А лошадей предоставь ему.

— Куда мы едем? — поинтересовалась Озма. — Мэр дал тебе золота?

— Я нанялась на работу, — сказала Зилла. — Ты мой сын, и звать тебя Эрен. Твой отец умер, мы приехали сюда из Наблоса. Мы почтенные люди. Я буду готовить и заниматься хозяйством.

— Я думала, мы ехали домой, — сказала Озма. — Но это не дом.

— Оставь своих духов здесь, — сказала Зилла. — У приличных людей вроде нас не может быть ничего общего с призраками.

Мужчина взял лошадей под уздцы и повел прочь. Озма вытащила свой перочинный ножик и обрезала три последних ленточки. В одной из седельных сумок лежал воздушный змей, которого ей подарила дама из Абала. Она привязала к нему ленточки с императрицей и мальчиком-котенком и подбросила змея в воздух, чтобы его подхватило ветром. Веревка выскользнула из ладони, и над домами Брида поплыли два духа.

«Что ты делаешь?» — спросил констебль.

— Тихо, — велела ему Озма. Она связала третью ленточку узлом и засунула констебля в карман. Потом подхватила седельную сумку и пошагала вслед за матерью в Брид.

Ее мать шла так уверенно, будто прожила в Бриде всю жизнь. Они заглянули в храм, и Зилла накупила там сотню свечей. Озма помогла ей зажечь их все, пока священник дремал, растянувшись на скамье для молящихся. «Разве он не видит, какие мы злые?» — думала Озма. Только злые, очень злые люди стали бы ставить столько свечек.

Но Зилла, преклонившая колени на ступенях алтаря и зажигавшая свечу за свечой, в своем сером платье больше походила на святую. «Это будет очень скучная игра», — подумала Озма. Лучше бы Зилла не убивала констебля, а заколдовала бы его. В Абале им жилось вовсе не так уж плохо.


Зилла провела Озму через площадь с колодцем, где женщины набирали воду, а потом по узкой улочке. Из канав пахло нечистотами. В Абале лучшие дома были оснащены современным водопроводом. Там были краны, проточная вода и горячие ванны. И общественная баня. Если даже в Бриде и имелось подобное заведение, Озме вход туда был заказан, она ведь теперь мальчик.

— Сюда, — сказала Зилла, подойдя к дверям двухэтажного каменного дома. Никакого сравнения с их жилищем в Абале. Зилла постучалась, и дверь отворила женщина в чепце горничной.

— Вам полагается огибать дом и входить с черного хода, — сказала женщина. — Не знаете, что ли? — Потом она смягчилась. — Ладно, заходите, только быстро.

Они оказались в передней, за которой открывался зал с мозаикой на полу. Голубые и желтые плитки складывались в закручивающийся спиралью узор. Озме показалось, будто она разглядела там драконов, но мозаика была растрескавшаяся, в ней не доставало некоторых плиток. Свет в помещение проникал через сводчатое окно в потолке. В обшитых панелями нишах стояли статуи богов и богинь, они выглядели так, будто давным-давно ждали, чтобы кто-нибудь принес им плащи и шляпы. Они выглядели жалко, не то что боги в Абале, ни достоинства, ни присущего богам высокомерия. Зато Озма обнаружила, что тут все так и кишит духами. Теперь она как будто даже меньше скучала по Абалу. Хоть в одном города были похожи.

Боги Озму не волновали. Если она когда и задумывалась о богах, то представляла себе, что они ловят людей, примерно как Зилла ловит духов — на талисманы и ленточки. Но кому захочется болтаться на ленточке у одного из этих домашних божков с их раскрашенными глазами и облупившимися пальцами?

— Сюда, за мной, — говорила горничная. — Меня зовут Джемма. Я покажу вам вашу комнату, а потом отведу назад в гостиную. Как твое имя, мальчик?

Зилла ткнула Озму локтем.

— Оз… Озен, — сказала Озма. — Озен.

— Имя какое-то чужеземное, — заметила Джемма, и тон у нее при этом был неодобрительный. Озма потупилась. У Джеммы были толстые щиколотки. И обувь, похоже, была ей тесновата. Пока она торопливо вела их по коридорам, вокруг ее юбок вихрем кружились духи. Зилла чихнула.

Джемма провела их в двери, а потом все вверх и вверх по крутой винтовой лестнице. Духи лениво парили за ними.

Зилла притворилась, что не видит их, и Озма последовала ее примеру.

Лестница закончилась небольшим залом, с каждой стороны по двери. Потолок в их комнате оказался скошенный, места едва хватало, чтобы встать двоим. Там были две узкие койки, стул, таз на маленьком столике и окошко без стекла.

— Камин маловат, — сказала Зилла и опустилась на стул.

— Вставайте, вставайте, — засуетилась Джемма. — Ну, пожалуйста, мисс Зилла, вставайте. Мне еще надо показать вам гостиную, а потом побегу обратно на кухню, заниматься ужином. Это счастье, что вы появились. Нас тут было всего двое, я и мой отец. Дом зарос грязью, а я не кухарка.

— Вы идите, — сказала ей Зилла, — а гостиную я сама найду. А потом наведаюсь к вам на кухню. Посмотрим, что можно сегодня состряпать на ужин.

— Да, мисс Зилла, — ответила Джемма и отвесила небольшой поклон.

Озма услышала, как Джемма топает вниз по лестнице, так громко, словно это была не одна горничная, а целое стадо. Некоторые призраки отправились за ней, но большая часть скучилась вокруг Зиллы. Та сидела на стуле, крепко зажмурив глаза.

— Что мы тут делаем? — спросила Озма. — Разве нам тут что-то нужно? Кем мы здесь будем?

Зилла так и не открыла глаз.

— Хорошими людьми, — сказала она. — Респектабельными.

Констебль в кармане у Озмы задергался, как рыбка на крючке.

«Хорошими лжецами, — произнес он тихонько. — Респектабельными убийцами».


В тазу была вода, так что Зилла и Озма могли умыться и помыть руки. У Зиллы оказался сверток с поношенной одеждой для Озмы, и девушка разложила вещи на постели. Мальчишеская одежда. Все это приводило ее в ужас: и то, что она теперь должна была стать мальчишкой и носить мальчишескую одежду, но главное, что эта одежда — старье, купленное в каком-то занюханном Бриде. В Абале и том городе, где они жили до Абала, у Озмы были только самые лучшие платья, перчатки и плащи, а ее обувь была сшита из мягчайшей кожи. Одно дело одеваться в мужское платье в дороге, где восхищаться ею все равно некому, и совсем другое дело — в городе. Она вытащила констебля из кармана своего прежнего одеяния и сунула в карман рубашки.

— Кончай дуться, или я продам тебя священникам, — сказала Зилла. Она стояла у окна и смотрела на улицу. Озма вообразила себе простиравшийся внизу город: скучный, скучный, скучный…


Озма ждала у дверей гостиной. Дом так и кишел призраками. Они с Зиллой могли бы открыть тут, в Бриде, новую фирму и экспортировать самых качественных духов в Абал.

Зилла позвала:

— Входи, сынок.

И Озма вошла.

— Закрой дверь, и побыстрее! — скомандовал уродливый старик, стоявший рядом с Зиллой. Может, он влюбится в Зиллу и предложит ей руку и сердце? Мимо Озминого уха что-то пролетело: комната была полна певчих птиц. Теперь она отчетливо слышала их щебет. Повсюду были птичьи клетки, они свисали с потолка или стояли на подставках, и дверца в каждой клетке распахнута настежь. Птицы были встревожены. Они кружили и кружили по комнате, присаживаясь то на кресла, то на канделябры. На каминной полке красовалось гнездо, и еще одно — внутри клавесина. На мебели, полу и на одежде старика виднелись потеки птичьего помета,

— Почему-то невзлюбили они твою мать, — сказал старик.

Озма знала — он не совсем прав. Птицы невзлюбили призраков, которые следовали за Зиллой и Озмой.

— Это леди Роза Фрэликс, — сказала Зилла.

Значит, это не уродливый старик, а уродливая старуха. Озма вовремя спохватилась и вместо привычного книксена отвесила поклон.

— Как тебя зовут, дитя? — спросила леди Фрэликс.

— Озен, — ответила Озма.

— Озен, — повторила леди Фрэликс. — Какой у тебя красивый сын, Зилла.

Зилла громко чихнула.

— Если вы не возражаете, леди Фрэликс, ужин будет подан в малой столовой в восемь часов. А завтра мы с Озеном и Джеммой начнем приводить ваш дом в порядок. Как полагаете, лучше начать прямо отсюда?

— Если Озен будет так любезен и поможет мне поместить моих маленьких друзей в клетки, — сказала леди Фрэликс, — мы могли бы взяться за дело сразу после завтрака. Боюсь, для бедняжки Джеммы тут было так много работы, что она не справлялась. Однако есть в этом доме одна-две комнаты… В общем, я бы предпочла, чтобы вы их не трогали.

— Очень хорошо, мадам, — произнесла Зилла как можно более безразличным тоном. «Ага!» — подумала Озма.

Птицы сидели у леди Фрэликс на голове и на плечах. Дергали за редкие прядки седых волос. Неудивительно, что она почти лысая.


Зилла оказалась хорошей, пусть и не изобретательной кухаркой. Она приготовила рагу, филе палтуса и хлебный пудинг со свежим козьим молоком и медом — потому что Джемма сказала, что у леди Фрэликс уже не очень хорошо с зубами. Озма помогла матери принести блюда в столовую, которая оказалась меньше и куда менее элегантной, чем столовые в Абале, где дамы в роскошных платьях подкидывали Озме лакомые кусочки со своих тарелок. Столовая была ничем не примечательна и не очень-то хорошо обставлена. А еще тут было полно призраков. Куда ни ступишь — повсюду они. Даже в пустых бокалах для вина и в серебряной супнице, стоявшей посреди стола, были призраки.

Зилла осталась прислуживать леди Фрэликс. Озма поела на кухне вместе с Джеммой и ее отцом, крупным стариком, который молча уплетал рагу тарелку за тарелкой. Зато Джемма болтала без умолку, хотя интересного в ее россказнях было мало. С ее слов леди Фрэликс никогда не была замужем. Она занималась наукой и собирала всякие священные реликвии и прочую старину. В молодости она немало попутешествовала. Наследников у нее не было.

Озма поднялась наверх, собираясь лечь спать. Зилла заменяла леди Фрэликс горничную, или шарила по потайным ящикам, или, что наиболее правдоподобно, снова пошла в храм ставить свечи. Джемма вошла в маленькую темную спальню и разожгла огонь в камине, Озма неохотно поблагодарила ее. Потом воспользовалась ночным горшком и старательно помылась у огня при помощи губки и тазика с водой. Она проделала все это за ширмой, чтобы констебль не видел, хотя в пути она так не скромничала.

Констебль был сегодня неразговорчив, да Озма и сама была не в настроении болтать. В голове у нее вертелась тысяча вопросов, которые хотелось задать матери, если только хватит смелости. Проснувшись среди ночи, она услышала странное потрескивание, а камин выплевывал длинные языки зеленого пламени. Зилла сидела на корточках и что-то бросала в огонь. Она сжигала свои инструменты для призраков: длинные иглы, черную шелковую нить, тюбики, мази и все свои записные книжки.

— Спи, Озма, — промолвила Зилла, не оборачиваясь.

Озма закрыла глаза.


На следующий день ее разбудила мать.

— Который час? — спросила Озма. За окнами едва забрезжило серенькое утро.

— Пять часов. Пора вставать, одеваться и умываться, — сказала Зилла. — У нас уйма работы.

Пока Озма искала метлу, щетку, совок и тряпки, Зилла приготовила кашу с изюмом и финиками.

— Прежде всего, — сказала Зилла, — надо избавиться от паразитов.

Она распахнула входную дверь и принялась выметать призраков из зала через прихожую, по ступенькам и на улицу. Они кружились перед ее метлой белыми изумленными облачками.

— Что ты делаешь? — спросила Озма.

— Это приличный дом, — сказала Зилла. — А мы приличные люди. Стыдно, когда в доме кишит эта гадость.

— В Абале, — начала Озма, — в домах было модно держать кучу призраков. Ты же сама и ввела эту моду. Почему в Бриде все должно быть иначе? Что мы тут вообще делаем?

— Подметаем, — отрезала Зилла и всучила Озме щетку и совок.

Они прошлись по малой столовой и большой столовой, по комнате для завтраков и двум гостиным, которые показались Озме чуть поуютнее прочих помещений. Повсюду были видны следы давних путешествий леди Фрэликс: ракушки, сувенирные пресс-папье, музыкальные шкатулки и подставки для зонтиков, сделанные из ног каких-то очень странных существ. И все это было захвачено призраками. В бальной зале призраки клубились и вились вокруг их щиколоток, как туман. У Озмы даже пальцы зачесались, так хотелось нащупать привычные ленточки и талисманы.

— Почему их тут так много? — спросила она.

Но Зилла только покачала головой. Когда часы пробили восемь, она наконец остановилась и сказала:

— Пока хватит. Сейчас леди Фрэликс оденется, и я отнесу ей поднос с завтраком, а потом она хочет, чтобы ты помогла ей ловить птиц и сажать их в клетки.

Но оказалось, что леди Фрэликс и сама прекрасно справляется с ловлей птиц. Они подлетали и садились ей на палец, а она кормила их крошками от тостов. А потом она заперла их в клетках. Помощь Озмы ей не потребовалась. Девушка сидела на скамеечке у пианино и наблюдала. От выметания призраков руки у нее покраснели и покрылись мозолями.

— Им нужна свежая вода, — провозгласила под конец леди Фрэликс.

Озме пришлось носиться от кухни к гостиной и обратно с маленькими блюдцами воды. Потом она помогла леди Фрэликс занавешивать клетки тяжелыми бархатными покрывалами.

— Зачем вам так много птиц? — поинтересовалась она.

— А почему ты носишь в кармане призрака? — спросила в свою очередь леди Фрэликс. — Твоя мать о нем знает? Кажется, она не жалует призраков.

— А откуда вы узнали, что у меня есть призрак? — удивилась Озма. — Вы тоже их видите? Почему у вас в доме так много духов? В Абале мы ловили их для богатых дам, украшавших ими свои наряды, но те дамы только притворялись, что могут видеть своих призраков. Это было модно.

— Дай-ка мне взглянуть на твоего, — попросила леди Фрэликс. Озма вынула его из кармана рубашки. Она колебалась, стоит ли его показывать.

— Миледи, — промолвил констебль, поклонившись леди Фрэликс.

— О, он очарователен, — сказала старая дама. — Теперь я понимаю, почему ты не можешь с ним расстаться. Хочешь, я возьму его у тебя на хранение?

— Нет! — воскликнула Озма. Она быстро запихала констебля обратно в карман и выпалила: — Когда я впервые увидел вас, то подумал, что вы уродливый старик.

Леди Фрэликс рассмеялась. Смех у нее был чистый, приятный и согревающий.

— А когда я впервые увидела тебя, Озен, то подумала, что ты красивая девушка.

После обеда, состоявшего из риса и курицы, приправленных мятой и миндалем, Зилла вручила Озме бадью мыльной воды и ворох чистых тряпок. И оставила ее в прихожей. Сперва Озма помыла богов. Она надеялась, что они будут ей за это благодарны, но если они и испытывали к ней теплые чувства, то ничем этого не выдавали. Когда она закончила работу, вид у них был как у Зиллы, когда она кого-нибудь облапошивала: отстраненный, загадочный и не вызывающий доверия.

У Озмы болели спина и руки. Дважды она чуть не бросила констебля в бадью с водой, приняв его за тряпку.

Тут в прихожей появилась Зилла. Она протянула руку и дотронулась до одеяния одной из богинь, женщины с волчьей головой. Пальцы ее задержались на статуе, и Озма ощутила острый укол ревности: Зилла редко гладила дочь с такой же нежностью.

— Осторожнее с плиткой, — предупредила Зилла. Она вовсе не казалась грязной или усталой, хотя они с Джеммой весь день выколачивали птичий помет из ковров и обивки.

Пока Озма чистила мозаику, на внутренний балкончик вышла леди Фрэликс

— Твоя мать сказала, что попытается подобрать плитки взамен разбитых, — сказала она.

Озма промолчала.

— Художник, изготовивший эту мозаику, был родом с материка Гид, — продолжала леди Фрэликс — Я познакомилась с ним, когда разыскивала знаменитый храм бога Аддамана. Его культ пришел в упадок, и в приступе гнева Аддаман вызвал бурю, которая длилась три года, и потопил всю свою паству, жрецов и храм. На том месте теперь озеро. Я заплыла внутрь храма и нашла там массу интересных вещей. И вернулась домой вместе с тем художником. Я всегда возвращалась. Вода должна была излечить меня от тоски. А может, это была оспа. У меня где-то есть бутылочка с зельем, хотя, может, это та бутылочка, в которой, по мнению Джеммы, мои глазные капли. Это очень важно — подписывать бутылочки четко, чтобы легко можно было разобрать.

Озма выжала мокрую тряпку.

— Твоя мать очень религиозна, — заметила леди Фрэликс. — Похоже, она неплохо разбирается в богах.

— Ей нравится ставить свечки, — сказала Озма.

— За твоего отца? — спросила леди Фрэликс.

Озма ничего не ответила.

— Если твоему призраку нужна кровь, сходи на рынок к прилавку мясника, — предложила леди Фрэликс. — А я скажу твоей матери, что отправила тебя за кормом для птиц.


В Бриде было совершенно некуда пойти. Ни театра, ни оперы, ни даже кондитерской. Только храмы да храмы. Зилла обходила их все и каждый день зажигала сотни свечей. Она избавилась от нарядов, которые привезла с собой из Абала. Раздала уличным попрошайкам все свои украшения. Она больше не рассказывала Озме о доме и о своих планах, не объясняла, почему они застряли в Бриде, выдавая себя за добропорядочную и набожную экономку и ее сына. Теперь Зилла пользовалась только самой безобидной магией: заставляла тесто подниматься быстрее или гадала, подходящий ли будет день, чтобы вывесить белье во дворе на просушку.

Она готовила простейшие снадобья для слуг, живших на той же улице, что и леди Фрэликс. Иногда что-нибудь предсказывала, но пророчила всем только счастье и удачи. Ее приворотные зелья состояли в основном из растворенных в вине сахара и меда. Зилла не брала за них денег. Слуги из соседских домов просто приходили, рассаживались за кухонным столом и делились сплетнями. Они рассказывали истории, как мэра Брила выставили дураком — и все из-за любви; о непреднамеренных отравлениях; о том, у кого из соседей по слухам в матрасе спрятаны мешочки с золотом; кого из детей в младенчестве уронили пьяные повитухи. Зилла, казалось, не обращала на эти сплетни ни малейшего внимания.

— Леди Фрэликс — хорошая женщина, — сказала как-то Джемма. — У нее была бурная молодость. Она разговаривала с богами и ничегошеньки не боялась. А потом она приехала в Брид полюбоваться на здешние храмы и из минутного каприза купила здесь дом. Говорит, что никогда раньше не видела города, где было бы столько спящих богов. Говорит, это действует успокаивающе. Я-то сама в этом не разбираюсь — всю жизнь прожила в Бриде, никуда не выезжая.

— В Бриде и впрямь что-то есть, — произнесла Зилла. Вид у нее был сердитый, как будто слово «Брид» было ей неприятно на вкус. — Это что-то меня сюда и привело, но что это — я не знаю. Я бы сказала: это что-то умиротворяет, А Озен, боюсь, считает, что здесь скучно.

— Я хочу домой, — сказала Озма тихонько, чтобы Джемма не услышала. Мать смотрела в другую сторону, как будто тоже ничего не слышала.

У Озмы на руках появились жесткие мозоли. Это даже хорошо, что делать в Бриде было нечего. Она все свое время проводила, что-то отмывая, отчищая и выбивая. Нос у Зиллы вечно был розовый, потому что она постоянно чихала. Констебль скучал. «Смерть оказалась совсем не такой, как я ожидал», — заявил он.

— А какая она, смерть? — поинтересовалась Озма. Она всегда задавала призракам этот вопрос, но еще ни разу не получила вразумительного ответа.

«Откуда я знаю! — огрызнулся констебль. — Меня же целыми днями носят в кармане. Я пью затхлую кровь забитого скота с рынка. Я думал, после смерти меня ждет слава, или прекрасные распутные дьяволицы с бархатистой на ощупь грудью, или большой зал, полный богов, собравшихся, чтобы судить меня».

— Скоро все будет по-другому, вот только Зилла покончит со своими делами в Бриде, — сказала Озма. — А потом мы поедем домой. Там тебе будет и слава, и мой карман будет выстлан лавандой и шелком. Зилла будет пользоваться популярностью, и когда мы поедем по улицам на своей карете, все будут ей кланяться. Матери будут пугать своих детей байками о Зилле, а короли будут вымаливать у нее хоть один поцелуй. Но она будет любить только меня.

«Ты думаешь, будто твоя мать — шантажистка, воровка и убийца, — сказал констебль. — И поэтому восхищаешься ею».

— Но она такая и есть! — возразила Озма. — Уж я-то знаю, кто она!

Констебль ничего не ответил. Только усмехнулся. Они не разговаривали несколько дней, но потом Озма смягчилась и предложила ему в знак примирения выпить ее крови. Всего одну-две капли. Ей даже льстило, что он предпочитал ее кровь.

Следить за тем, чтобы в доме леди Фрэликс не было призраков, оказалось тяжело. Озма однажды поделилась этой мыслью с хозяйкой, когда принесла ей завтрак. В то утро Зилла и Джемма ушли в храм — если верить тамошним священникам, недавно одна из статуй богов в том храме открыла нарисованный рот и пожаловалась на погоду. Поговаривали, что это чудо.

— Твоя мать хочет, чтобы я отпустила всех своих птиц, — сказала леди Фрэликс. — Сначала духов, а теперь птиц. Она говорит, что держать живность взаперти жестоко.

Что-то совсем непохоже на Зиллу. Эта новая Зилла в последнее время стала раздражать Озму. Одно дело притворяться добропорядочной, и совершенно другое — быть ею целиком и полностью.

— В некоторых местах выпускать птиц на волю считается священным ритуалом, — сказала леди Фрэликс. — Люди выпускают их в праздничные дни, чтобы порадовать богов. Возможно, я должна последовать их примеру. Быть может, твоя мать права.

— Почему призраки возвращаются сюда снова и снова? — спросила Озма. Духи интересовали ее куда больше, чем птицы. Какой от птиц толк? Только и делают, что едят, гадят и шумят. — Что вы сегодня наденете?

— Розовый халат, — ответила леди Фрэликс. — Если ты одолжишь мне на денек своего призрака, я подарю тебе одно из своих платьев. Любое, какое выберешь.

— Все равно Зилла его отберет и отдаст беднякам, — буркнула Озма. А потом добавила: — Как вы узнали, что я девушка?

— Я старая, но не слепая, — сказала леди Фрэликс. — Я все вижу. Призраков и девчонок. Разные потерянные вещицы. Тебе не следует всегда ходить в мальчишеском платье, милочка. Даже таким пронырам, как ты, время от времени нужна правда.

— Если захочу быть мальчишкой, то и буду, — отрезала Озма. Она вдруг осознала, что даже мысленно уже не называет себя Озмой. Она стала Озеном, который важно прохаживался по улицам и заигрывал с девушками, чьи ноги были длиннее, а грудь не нуждалась в заматывании.

«Лучше будь девушкой, — раздался из кармана приглушенный голос констебля. — Когда ты мальчишка, у тебя становятся слишком тощие бедра. И мне не нравится, как меняется твой голос. Раньше он был куда милее и певучее».

— Ой, да замолчи ты! — сердито рявкнула Озма. — Мне за всю жизнь не приходилось слышать большей чуши!

— Ты избалованное дитя, но мое предложение остается в силе, — сказала леди Фрэликс. — Вернемся к этому разговору, когда ты будешь готова снова стать девушкой. А теперь давай спустимся вниз и займемся моей коллекцией. Мне нужен кто-нибудь с ловкими пальцами. Мои старые руки слишком трясутся. Ты мне поможешь?

— Если вам будет угодно, — сказала Озма без должной почтительности. Она помогла леди Фрэликс выбраться из постели и облачиться в халат, а потом расчесала остатки старухиных волос. — Сколько вам лет?

— Не так много, как твоей матери, — ответила леди Фрэликс и рассмеялась, заметив недоверчивое выражение на Озминой мордашке.


В комнате, где хранилась коллекция леди Фрэликс, не было дверей, но Озма была уверена, что уже видела эту комнату. Здесь, за несуществующей дверью, прятались четыре или пять призраков. Все они мялись на пороге, словно приклеились к нему,

— Что это они делают? — удивилась Озма.

— Хотят попасть внутрь, — сказала леди Фрэликс. — Но боятся. Что-то манит их. Они хотят, но не понимают, почему, бедняжки.

Это была очень странная комната. Огромная, размером с зал для танцев, какие Озма видела в Абале, она была заполнена картинами, алтарями и столами, на которых были кучами навалены раки для мощей, священные книги и иконы. И вплоть до самой дальней стены здесь повсюду стояли боги: большие, как шкафы, и маленькие медные божки, боги из слоновой кости, золотые боги, боги из яшмы и жирные богини, дающие жизнь другим богам. И еще здесь были колокола: свисающие с потолка на длинных шелковых веревках и стоящие на полу — такие огромные, что Озма вполне могла бы спрятаться под одним из них. И платья, жесткие из-за густо покрывавшего их шитья. Они висели вперемежку с крохотными колокольчиками, размером с ноготь.

«Где это мы?» — спросил констебль.

Леди Фрэликс шагнула внутрь и поманила Озму за собой. Но когда нога Озмы ступила на деревянный пол, половица издала ужасающий визг.

«Что это за шум?» — сказал констебль.

— Пол… — начала было Озма.

— О, — промолвила леди Фрэликс, — твой призрак… Лучше тебе привязать его снаружи. Вряд ли он захочет войти сюда.

Констебль трепетал у Озмы в руке. Он дико озирался по сторонам, не обращая на девушку никакого внимания. Она привязала его к ножке первого подвернувшегося столика в коридоре.

«Не оставляй меня здесь, — взмолился констебль. — В той комнате есть что-то такое, что мне очень нужно. Принеси это мне, мальчик».


— Мальчик! — возмущенно повторила Озма.

«Прошу тебя, мальчик, — умолял констебль. — Озма, пожалуйста. Во имя моей смерти!»

Озма игнорировала его просьбы. Она снова вошла в комнату. И снова при каждом ее шаге половицы взвизгивали, стонали и скрипели. Леди Фрэликс захлопала в ладоши.

— Это почти так же здорово, как попасть на концерт Олдунского оркестра, — промолвила она, Странной быстрой походкой она приблизилась к резному алтарю в форме крылатой рыбы.

— Почему у вас под ногами пол не издает ни звука? — спросила Озма.

— Просто я знаю, куда поставить ногу, — объяснила леди Фрэликс. — Я храню здесь самые драгоценные свои реликвии. Все эти вещи принадлежат богам. Вот, ставь ногу сюда. Нужно идти вслед за рисунком половиц. Давай я тебя научу.

Она показала Озме, как нужно передвигаться по комнате. Это было все равно что вальсировать.

— Ну разве не забавно? — воскликнула леди Фрэликс. — При достаточной сноровке этот пол можно использовать как музыкальный инструмент. Его привезли из храма в Нале. Тут где-то должен быть изумруд. Глаз бога. Из того же самого храма. А вот, взгляни-ка на это!

Прямо из старого каменного алтаря росло дерево. Его корни чуть не раскололи алтарь надвое. На дереве зрел плод, и леди Фрэликс нагнула к себе ветку.

— Нет, еще не поспел, — констатировала она. — Я жду уже почти двадцать лет, а он все никак не созреет.

— Вы, наверное, хотите, чтобы я тут постирала отовсюду пыль? — спросила Озма.

— Лучше помоги мне разобраться с книгами, — попросила леди Фрэликс. — Прошлым летом я оставила где-то тут один роман, дочитала его только до половины. Прекрасную цыганку похитил знатный господин, переодетый нарвалом.

— Вот, нашла! — воскликнула Озма после долгих поисков в естественной, не тяготившей их обеих тишине. Когда девушка вскинула голову, у нее возникло странное ощущение — будто комната вдруг закружилась. Боги и их алтари словно светились, а колокола звонили, хотя и совершенно беззвучно. Даже леди Фрэликс слегка расплывалась и мерцала, как будто она одновременно двигалась и стояла на месте.

— Что-то ты побледнела, — сказала леди Фрэликс. — Не думала, что ты окажешься настолько чувствительной.

— К чему? — спросила Озма.

— К богам, — ответила хозяйка. — У некоторых людей возникают неприятные ощущения, как при восхождении в горы. А другие вроде бы вообще ничего не замечают.

— Да плевать мне на богов, — сказала Озма. — Они для меня ничего не значат. Ненавижу Брид. Ненавижу этот дом. И богов тоже ненавижу.

— Давай-ка пойдем и заварим чаю, — предложила леди Фрэликс. Кажется, еретические откровения Озмы ничуть ее не смутили.

Констебль, привязанный к столу в коридоре, дергал за ленточку с такой силой, словно помещение наполнилось кровью.

— В чем дело? — осведомилась Озма. — Там нету ничего интересного, только старые занудные боги.

«Мне без этого не обойтись! — настаивал констебль. — Прояви милосердие, прояви! Дай мне то, что мне нужно!»

— Не будь таким надоедливым, — поморщилась Озма. У нее разболелась голова.

Она так и не успела опустить констебля в карман — леди Фрэликс схватила ее за руку и вытянула констебля за ленточку.

— Очень любопытно, — промолвила старуха. — Он такой живчик, такой милашка. Не похож на обычных призраков. Ты знаешь, от чего он умер?

— Поел испорченного сыра, — ответила Озма. — А может, упал со скалы. Я не помню. Отдайте его мне.

— Это хорошо, — сказала леди Фрэликс, — что большинство людей не видит призраков и не может с ними разговаривать. Когда смотришь, как они шныряют повсюду, в тебе зарождается страх перед смертью. А с другой стороны, что еще делать, когда умрешь? Найдется ли какое-нибудь бессмертное дитя, которое станет таскать меня в кармане, когда я умру?

Озма пожала плечами. Она молода, ей еще очень нескоро умирать. Она старалась выкинуть из головы юного симпатичного констебля, сидевшего у нее в кармане и еще совсем недавно думавшего точно так же.


К тому времени, как Зилла и Джемма вернулись из храма, леди Фрэликс решила выпустить своих птиц, и чем скорее, тем лучше.

— Я держала их только потому, что дом казался мне таким пустым… — объяснила старуха. — В Бриде вообще слишком тихо. Вот в Туке божьи дома полны красных и зеленых птиц, которые носят туда-сюда священные послания.

Зилла, Джемма и Озма выносили на улицу клетку за клеткой. Птицы суетились и чирикали. Леди Фрэликс наблюдала за происходящим из окна своей спальни. Начинало моросить.

Оказавшись за пределами клеток, птицы выглядели скорее растерянными, чем ощутившими свободу. Они не испускали радостных трелей и даже не улетали. Озме приходилось отгонять их от клеток. Они летали вокруг дома и бились крыльями в окна. Леди Фрэликс задернула шторы. Одна пичуга ударилась о стекло с такой силой, что сломала себе шею.

Озма подобрала ее тельце. Клюв был открыт.

— Бедняжки, — промолвила Джемма. Она была ужасно сентиментальна. Она стерла фартуком капли дождя с лица. Из волос ее торчали перья.

— Куда деваются призраки птиц и животных? — тихонько спросила Озма у Зиллы. — Почему мы их не видим?

Зилла смерила ее взглядом. Глаза ее сверкали, на щеках горел румянец.

— Я-то их вижу, — сказала она. — Так же отчетливо, как и все остальное. Это хорошо, Озен, что ты их не видишь. Гораздо добропорядочнее не видеть вообще никаких призраков.

— Леди Фрэликс знает, что я девушка, — сказала Озма. Джемма ее не слышала, она отгоняла птиц от дома, размахивая руками и промокшим фартуком. Дождь лил все сильнее, но Зилла, казалось, этого не замечала. — Она сказала, что мне нужно быть осторожнее. Думаю, это потому, что я превращаюсь в мальчишку. Мне кажется, она права. Теперь я уже могу писать стоя. У меня изменилась фигура. У меня там, внизу, появилось кое-что, чего не было раньше.

— Дай-ка мне взглянуть на тебя, — сказала Зилла. — Повернись. Да, вижу. Что ж, я тут ни при чем. Должно быть, ты каким-то образом сама это делаешь. Хм, до чего же ты стала изобретательна. Это все очень необычно.

— Вообще-то так даже удобнее, — сказала Озма. — Мне нравится писать стоя.

— Ну уж нет, так не пойдет, — заявила Зилла. — В этом нет ничего добропорядочного, это уж точно. Ладно, сегодня вечером мы с этим разберемся.


«Когда ты была девушкой, ты нравилась мне гораздо больше, — сказал констебль. — Ты была милой девушкой. Уж она достала бы для меня то, что мне нужно. Она нашла бы для меня это в той комнате».

— Я никогда не была милой девушкой! — отрезала Озма. Она стояла в их комнатке-мансарде голышом. Жаль, что у нее не было зеркала. Эта штучка у нее между ног выглядела очень странно. Она и сама не заметила, когда это у нее появилось.

«С тех самых пор, как мы приехали в этот дом, — сказал констебль. Он сидел в углу камина на кучке золы. Вид у него был донельзя мрачный. — С тех самых пор, как твоя мать велела тебе стать мальчиком. Почему ты всегда пляшешь под ее дудку?»

— Я не пляшу, — возразила Озма. — Я же оставила тебя. Втайне от нее. Если она о тебе узнает, то сразу выметет тебя из дома, как остальных.

«Не рассказывай ей, — взмолился констебль. — Я хочу остаться с тобой, Озма. Я прощаю тебя за то, что ты позволила ей убить меня».

— Да тише ты, — шикнула на него Озма. — Она идет сюда.

Зилла принесла небольшую стопку аккуратно сложенной одежды. Покосилась на Озму и скомандовала:

— Оденься. Я такое уже видала. Тебе не очень-то идет, хотя и объясняет, почему соседские горничные заглядываются на тебя и повадились наворачивать круги вокруг дома в лучших своих нарядах.

— Из-за меня, что ли? — переспросила Озма и принялась натягивать штаны.

— Нет, брось это. Вот. Леди Фрэликс одолжила тебе платье. Пришлось наплести небылиц. Только такая искусная врунья, как я, могла придумать столь смехотворную историю. Я скормила Джемме байку, что ты носила мужское платье в наказание. После того как влюбленный в тебя парень покончил с собой. Из тебя вышел симпатичный мальчик, — сказала Зилла. — Но теперь я вечно не могу разобраться, о чем ты думаешь. Да еще эта фигура… мне самой никогда не нравилось обладать такой. Слишком отвлекает. К тому же все окружающие только и норовят затеять с тобой ссору.

— Ты была мужчиной? — удивилась Озма. В платье было как-то неудобно, оно сковывало движения. Да и штука между ног никуда не делась. Ей не нравилось, что нижние юбки трутся о ноги. От них кожа чесалась.

— Не очень долго, — ответила Зилла. — О боги, я уже даже не вспомню, сколько именно. Можно одеваться как мужчина, Озма, но при этом ты не должна забывать, кто ты есть.

— Но я и не знаю, кто я! — возразила Озма. — Почему мы не такие, как все остальные? Почему мы умеем видеть призраков? Почему я превратилась в мальчика? Ты говорила, что мы поедем домой, но Брид нам не дом, я же знаю. Где наш дом? Почему мы приехали сюда? Почему ты ведешь себя так странно?

Зилла вздохнула и щелкнула пальцами. На тыльной стороне ладони зажегся маленький зеленый огонек. Она поглаживала его другой рукой, ласкала, пока он не подрос. А потом уселась на узкий подоконник и похлопала по нему, приглашая дочь. Зилла села рядом.

— Я должна кое-что отыскать, — сообщила Зилла. — И это кое-что находится в Бриде. Без этого я не могу вернуться домой. Когда умер Нерен…

— При чем тут Нерен?! — воскликнула Озма, она не желала говорить о нем.

Зилла поглядела на дочь, и взгляд ее был страшен.

— Если бы те бандиты убили тебя вместо него… — промолвила она и умолкла. Зеленый огонек уменьшился до искорки, а потом и вовсе исчез. — Я должна кое-что сделать для него. Когда-то я знала, как это делается. А потом позабыла.

— Ничего не понимаю, — сказала Озма. — Мы же похоронили его на дереве. Что еще мы могли сделать?

— Не знаю, — ответила Зилла. — Я каждый день хожу в храмы, смиряю свой дух и зажигаю столько свечек, что ими можно было бы спалить целый город, но боги не хотят говорить со мной. Я слишком дурная. Я делала ужасные вещи. Мне кажется, когда-то я знала, как говорить с богами. Мне нужно поговорить с ними снова. Поговорить, прежде чем я отправлюсь домой. Нужно, чтобы они рассказали мне то, что я забыла.

— Прежде чем мы отправимся домой, — поправила ее Озма. — Ты же не бросишь меня здесь? Ведь не бросишь? Расскажи мне о доме, ну, пожалуйста, расскажи!

— Не могу вспомнить, — сказала Зилла и встала. — Не помню. Прекрати на меня шуметь, Озма. И не смей спускаться вниз, пока снова не станешь девушкой.


Озме снились кошмары. Ей снилось, что птицы леди Фрэликс вернулись домой и клюют ее в голову. Тук-тук-тук. Тук-тук. Они хотят выдрать у нее все волосы, потому что она была плохой дочерью. Их послал Нерен. Она сидела в темноте под одним из колоколов леди Фрэликс, спасаясь от птиц. И, там под колоколом, ее целовал констебль. Его рот был полон птичьих трупиков.

Кто-то тряс ее.

— Озма, — повторяла Зилла, — Озма, проснись. Расскажи мне, что тебе снилось.

— Птицы, — сказала Озма. — Я была в комнате, где леди Фрэликс держит свою коллекцию. Я пряталась там от птиц.

— Что еще за комната? — спросила Зилла. Она так и не убрала руку с плеча Озмы, но лица ее было не разглядеть. Только черный силуэт в темноте.

— Зал, полный колоколов и алтарей, — объяснила Озма. — Призракам нет туда хода. Мы были там сегодня днем, леди хотела, чтобы я отыскала ее книжку. Там пол, привезенный из храма в Нале. По нему нужно ходить по особой траектории. У меня от этого даже голова закружилась.

— Покажи мне этот зал, — потребовала Зилла. — Я принесу новую свечу. Эту ты сожгла почти до огарка. Жди меня внизу.

Озма вылезла из кровати и присела на ночной горшок.

«Значит, ты теперь снова девушка», — сказал констебль из-за каминной решетки.

— Ох, да помолчи ты, — шикнула на него Озма. — Это не твое дело.

«Нет, мое, — возразил констебль. — Сейчас ты пойдешь с матерью и принесешь то, что она велит, а мне ты помогать отказалась. Я думал, ты любишь меня».

— Люблю тебя? — изумилась Озма. — Да с чего ты взял? Как я могу любить призрака? Как вообще можно полюбить что-то такое, что я всегда прячу в кармане?

Она выхватила констебля из камина.

— Ты испачкался, — сообщила она.

«Ты такая аппетитная, Озма, — не унимался констебль. — Спелая, как персик. Ничего на свете я не хотел так сильно, как всего лишь одну капельку твоей крови. Ну, если не считать загадочной вещи из той комнаты — ее я хочу заполучить еще больше. Если ты принесешь мне ее, я обещаю всегда быть с тобой честным. Ни у кого никогда не было столь же преданного возлюбленного!»

— Да не хочу я никакого возлюбленного, — отмахнулась Озма. — Я хочу домой.

Она сунула констебля в карман ночной сорочки и босиком зашлепала вниз по темной лестнице. Мать была в холле, где ждали рассвета призраки. Пламя свечи выхватывало лицо Зиллы из темноты. При таком освещении она выглядела прекрасной, испорченной и безжалостной.

— Скорее, Озма, покажи мне эту комнату.

— Она тут, чуть дальше по коридору, — сказала Озма. Она будто снова очутилась в Абале. Все было как прежде. Ей хотелось танцевать.

— Не понимаю, — пробормотала Зилла, — выходит, решение все это время было у меня под носом, а я его не видела?..

— Чего ты не видела? — не поняла Озма. — Гляди, вот она, комната.

Как и раньше, у входа под ногами толклись призраки, они заполонили все пространство. Их было даже больше, чем в прошлый раз.

— Грязные твари, — процедила Зилла сквозь зубы, а потом чихнула. — Почему бы им не оставить меня в покое?

Кажется, она видела только призраков, а не комнату.

Озма взяла у матери из рук свечу и подняла ее так, чтобы им обеим был виден вход в зал.

— Вот, — указала девушка, — вот, смотри. Это та самая комната, о которой я тебе говорила.

Зилла долго молчала, а потом промолвила:

— Меня мутит. Как будто какое-то жуткое существо снова и снова зовет меня по имени. Должно быть, это бог. Должно быть, он предостерегает меня, чтобы не входила.

— В этой комнате полно богов! — подтвердила Озма. — Десятки и сотни богов, алтарей и всяких священных камней. И заходить туда нельзя, а то пол так заверещит, что в доме проснутся все до единого!

«Принеси то, что мне нужно! — потребовал констебль. — Если не принесешь, я вас всех убью!»

— Озма, — произнесла Зилла. Она снова стала похожа на себя прежнюю, царственную и коварную, привыкшую, чтобы ей подчинялись. — Кто это там у тебя в кармане? Кто мнит себя могущественнее меня?

— Это всего лишь констебль из Абала, — сказала Озма. Она вынула констебля из кармана и спрятала за спиной.

«Отпусти меня, — велел констебль. — Отпусти, или я тебя укушу. Принеси то, что мне нужно, и я так уж и быть оставлю тебя в живых».

— Дай его мне, — сказала Зилла.

— Последишь за ним, пока я буду в комнате? — попросила Озма. — Я знаю, как нужно идти, чтобы пол молчал. Призраки не могут входить внутрь, а я могу. Что я должна найти?

— Не знаю, — ответила Зилла. — Не знаю, но как только ты увидишь, то сразу поймешь, что это оно. Обещаю. Принеси мне то, что я ищу. Давай сюда своего призрака.

«Не отдавай меня ей! — взмолился констебль. — У меня дурное предчувствие. К тому же в той комнате спрятана вещь, которая нужна мне. Если ты поможешь ей, а не мне, то потом пожалеешь!»

Зилла протянула руку, и Озма отдала ей констебля.

— Извини, — сказала она ему. А потом вошла в комнату.


У нее немедленно закружилась голова. Еще сильнее, чем раньше. Она постаралась сосредоточиться на пламени свечи и на капающем ей на пальцы воске. Каждый шаг она делала с превеликой осторожностью. Веревки краденых храмовых колоколов скользили по ее плечам, как мертвые змеи. Алтари и столы ломились от всякого добра, и все это были несомненно ценные вещи, вот только тьма стояла кромешная. Как Зилла это себе представляет? Неужели думает, что она, Озма, за пару минут отыщет тут именно то, что нужно? Может, стоит набрать всего побольше — сколько получится унести? Вот, например, маленький восковой божок на ближайшем столике. Она приподняла подол ночнушки и бросила туда божка. А вот книга в золотом окладе. Девушка попробовала ее на вес. Слишком тяжелая. Она положила ее на место и взяла книжку поменьше. Бросила ее следом за божком.

А вот маленькая ступка и пестик, чтобы растирать благовония. Нет, они не казались подходящими. Озма поставила их обратно. А вот стол, заваленный шкатулочками, а в них — глаза. Сапфировые и рубиновые глаза, жемчужные, ониксовые и изумрудные. Озме не понравилось, как они на нее смотрели.

Во время поисков она вдруг почувствовала, что ее словно что-то притягивает к себе. А потом она поняла, что чувствовала притяжение все это время, но старательно его игнорировала, сама того не замечая. Она направилась к манившей ее вещи, но добраться до нее оказалось тяжело. Приходилось двигаться по сложной траектории. Казалось, чем ближе она пыталась подобраться к нужной вещице, тем дальше оказывалась. Попутно она кидала в подол все новые находки: связку палочек, обмотанных полосками шелка; маленькую бутылочку, внутри которой что-то плескалось; резную фигурку рыбы. Чем тяжелее становилась ее ноша, тем проще делался ее путь к желанной вещи. Свеча в ее руке стала существенно короче. Девушка гадала, долго ли она блуждает по этому залу. Наверняка не очень долго.

Вещь, манившая ее, оказалась статуэткой богини. Этот факт почему-то разозлил Озму, особенно когда она разглядела, что это за богиня. Та же самая женщина с головой волчицы, которая стояла в прихожей. Фигурка словно беззвучно, по-волчьи смеялась над Озмой, как будто та была маленькой, никому не нужной и глупой.

— Я даже не знаю твоего имени, — произнесла Озма с таким ощущением, будто ее слова что-то доказывали. Богиня ничего не ответила.

У богини в руках была глиняная чаша. Она держала ее так, как если бы предлагала Озме выпить. Но чаша была пуста. Статуэтка была старая, уродливая и хрупкая. Наверняка это наименее ценный предмет во всей комнате.

Двинувшись обратно, Озма уловила новый запах, сладкий и вяжущий, очень нетипичный для Брида. В Бриде пахло булыжником, лошадьми, мылом и свечами. А этот аромат был приятнее всего, что Озма нюхала в своей жизни. Этот запах напомнил ей об ароматических маслах, которыми умащивали себя модницы Абала, так пахли их украшенные драгоценностями и завитые локоны, когда дамы склонялись к ней, чтобы сказать, какое она прелестное дитя и до чего же она хороша. В высокие окна полился ленивый, перламутрово-серый свет. Он, как вода, лился на гладкие изгибы висящих и стоящих на полу колоколов. Перед Озмой высился расколотый алтарь, из которого росло дерево.

Все листочки на этом странном, упорном дереве шевелились, словно от дуновений ветра. «Может, это один из богов прошел по залу», — подумала Озма. Но в просторном помещении царили тишина и покой, словно Озма была здесь совершенно одна. В голове у нее наконец прояснилось. Она пригнула к себе веточку и увидела на ней плод, похожий на сливу. Озма сорвала его.

Выйдя в коридор, она сразу наткнулась на Зиллу, та нетерпеливо расхаживала взад-вперед.

— Ты там несколько часов пропадала, — напустилась на Озму мать. — Ну, принесла? Давай сюда

Слива лежала у Озмы в кармане, и девушка решила ее не доставать. Она вытащила из подола вещи из сокровищницы леди Фрэликс и разложила их на полу. Зилла присела на корточки.

— Не то, — постановила она, пролистав книгу. — И это не то. Это ерунда. Это еще хуже, чем ерунда. Подделка. Дешевый сувенир. Ничего полезного. Ты притащила мне кучу хлама и мусора. Кусок мрамора. Рыба. Глиняная чаша. Чем ты только думала, Озма?

— Где мой констебль? — спросила Озма. Она взяла глиняную чашу и протянула ее Зилле. — Вот то, что ты хотела, я же знаю. Ты сказала, что я почувствую. Дай мне констебля, и я отдам тебе чашу.

— А что это у тебя в кармане? Что ты там прячешь от меня? И на что мне эта старая глиняная чаша?

— Скажи, что ты сделала с констеблем, — потребовала Озма, все еще протягивая матери пустую чашу.

— Она вымела его за дверь вместе со всеми остальными призраками, — сказала леди Фрэликс. Она стояла в коридоре, моргая спросонья и позевывая. Остатки ее шевелюры топорщились, как перья у совы. Она тоже была босиком, как и Озма, а ноги у нее были длинные и костлявые.

— Что ты сделала? — переспросила Озма, обращаясь к матери. Зилла махнула рукой. Ничего особенного, — говорил ее жест. Констебль — это ерунда, кучка мусора.

— Зря ты оставила его с ней, — сказала леди Фрэликс. — Надо было думать головой.

— Дай, — требовала Зилла. — Дай мне то, что у тебя в кармане, Озма, и мы уедем отсюда. Поедем домой. Теперь мы сможем туда поехать.

Озму захлестнула волна скорби. Она вот-вот могла смыть ее, как призрака констебля из Абала.

— Ты убила его! — обрушилась Озма на мать. — Прикончила! Ты убийца, и я тебя ненавижу!

Она размахнулась и со всей силой швырнула в Зиллу тем, что было у нее в руках. Зилла с легкостью поймала чашу и бросила ее на пол. Глиняная вещица разбилась на сотни осколков. Ничто, содержавшееся в чаше, разлилось и забрызгало Зиллины ноги и юбки. Пустая чаша на поверку оказалась не такой уж и пустой, точнее она была полна пустоты. И пустоты там было очень, очень много.

Озма уткнулась носом в ладони. Она не могла вынести презрительного выражения на лице матери.

— Ты только посмотри! — воскликнула леди Фрэликс. — Посмотри, что ты сделала, Озма, — повторила она, уже мягче. — Гляди, как она прекрасна.

Озма посмотрела в щелочку между пальцев. Волосы Зиллы рассыпались по плечам. Она была так прекрасна, что на нее больно было смотреть. На ней по-прежнему был серый наряд экономки, но в тех местах, где на платье попала пустота, ничто, — ткань сияла как серебряная парча.

— Ох, — вымолвила Зилла, а потом еще раз: — Ох…

Пальцы Озмы сжались в кулаки. Девушка уставилась в пол. Она думала о констебле. О том, как он обещал любить ее преданно и вечно. Перед ее мысленным взором снова встала та сцена: он умирал в Зиллиной гостиной в Абале. До чего же удивленный вид у него был. Его призрак отчаянно цеплялся за ленточку Зиллы, чтобы его не вымели прочь.

— Озма, — сказала Зилла. — Озма, посмотри на меня. — Она чихнула, потом опять и опять. — Я была не в себе, но теперь я снова стала прежней. И это только благодаря тебе, Озма. Ты принесла вещь, которая была мне нужна. Я как будто спала все это время, а ты меня разбудила! Ты, Озма! — голос у нее был звонкий и радостный.

Озма так и не подняла взгляда. Она заплакала. В коридоре было светло, словно кто-то зажег тысячу свечей. Все было залито прохладным серебристым светом.

— Моя маленькая Принцесса-Обезьянка, — сказала Зилла. — Озма. Посмотри на меня, доченька.

Озма не слушалась. Она ощутила, как до ее горящей щеки дотронулись прохладные пальцы Зиллы. Кто-то вздохнул. Откуда-то из далекого далека донесся звук, похожий на звон колокола. Серебристый свет угас.

— Она ушла, упрямая ты девчонка. И это к лучшему. Думаю, если бы она задержалась тут еще хоть чуть-чуть, дом бы не выдержал и рухнул.

— Что? — Озма не поверила своим ушам. — Куда это она ушла? Почему не взяла меня с собой? Что я ей плохого сделала?

Она утерла зареванные глаза. Там, где совсем недавно стояла Зилла, осталась только расколотая глиняная чаша. Леди Фрэликс нагнулась и бережно подобрала осколки, как будто они были бесценны. Она завернула их в носовой платок и опустила в один из карманов. Другую руку она протянула Озме и помогла ей встать.

— Она отправилась домой, — сказала леди Фрэликс. — Вспомнила, кто она на самом деле.

— И кто же? Что вы имели в виду, когда сказали «кто она на самом деле»? Почему никто никогда ничего мне не объясняет? — лепетала Озма. Она чувствовала внутри себя густой ком гнева, огорчения и чего-то вроде ужаса. — Разве я слишком глупа, чтобы понять? Я что, маленький глупый ребенок?

— Твоя мать богиня, — сказала леди Фрэликс. — Я поняла это тотчас же, как только она пришла наниматься ко мне экономкой. Мне пришлось мириться с бесконечными уборками, вытиранием пыли и мытьем. Должна признаться, я рада, что все это наконец позади. Это, знаешь ли, целое испытание для нервов — знать, что богиня выбивает твои ковры, готовит тебе ужин и случайно прижигает твои платья утюгом.

— Зилла никакая не богиня, — возразила Озма. Ей казалось, будто мир вокруг нее рушится и что стоит только топнуть посильнее, и весь дом рассыплется в прах. — Она моя мать.

— Да, — терпеливо подтвердила леди Фрэликс. — Твоя мать богиня.

— Моя мать — лгунья, воровка и убийца, — отрезала Озма.

— Да, — снова повторила леди Фрэликс. — Она делала и кое-что похуже. Из богов получаются не самые хорошие люди. Им слишком быстро становится скучно. А когда им скучно, они делаются жестокими. Чем больше зла она творила, тем быстрее забывала свою истинную природу. Подумать только, богиня смерти придумывала всякие фокусы как обычная знахарка и шарлатанка, сажала призраков на веревочки, шантажировала богатых глупых клуш и учила свою дочурку взламывать замки и мошенничать при игре в карты.

— Зилла — богиня смерти? — переспросила Озма. Ее пробрал озноб. Пол леденил ступни, а воздух, кажется, стал еще холоднее, чем ночью. — Но это же просто смешно. Вы так говорите только потому, что мы можем видеть призраков. Но вы ведь тоже их видите, и я вижу. Это совершенно ничего не значит. Зилла вообще недолюбливала призраков. Она никогда не была с ними добра, даже когда мы жили в Абале.

— Ну, разумеется, она их не любила, — сказала леди Фрэликс. — Они напоминали ей о том, чем ей следовало бы заниматься, но она никак не могла вспомнить, чем именно. — Она приняла растирать Озмины ладони. — Ты замерла, дитя мое. Давай-ка я принесу тебе одеяло и какие-нибудь тапочки.

— Я не дитя, — отрезала Озма.

— Конечно, нет, — охотно согласилась леди Фрэликс. — Я вижу, теперь ты девушка. И это очень разумно. Вот, смотри, что у меня есть для тебя. — Она выудила что-то из кармана.

Это был констебль. Он тут же осведомился: «Ты принесла мне то, о чем я просил?»

Озма недоуменно поглядела на леди Фрэликс.

— Плод, который ты сорвала с дерева, — пояснила старуха. — Теперь-то я поняла: он зрел для тебя, а не для меня. И это кое-что да значит. Если ты дашь плод мне, я его съем. Но, полагаю, ты должна отдать плод ему.

— А для чего он нужен, этот плод? — спросила Озма.

— Если я его съем, то снова помолодею, — сказала леди Фрэликс. — Мне бы, пожалуй, это понравилось. Он возвращает жизненные силы. Не знаю, поможет ли этот плод какому другому призраку, но твой констебль — только наполовину дух. Да, думаю, ты должна отдать плод ему.

— Почему наполовину? — поинтересовалась Озма. — И что произойдет, если я скормлю ему плод?

— Ты давала ему пить свою кровь, — сказала леди Фрэликс. — А это весьма мощная субстанция, ведь в твоих жилах течет кровь богини. Именно она и делала твоего констебля таким очаровательным и необыкновенным. Таким живым. Ты не давала ему позабыть жизнь и удалиться в мир смерти. Отдай ему плод.

«Дай мне то, о чем я прошу, — сказал констебль. — Хоть один кусочек. Только чтобы распробовать вкус этого великолепного плода».

Озма забрала призрака у леди Фрэликс и развязала ленточку Зиллы, к которой он был привязан. Дала ему плод и опустила на пол.

— О да, — со страстью промолвила леди Фрэликс. Они смотрели, как констебль ест плод. Сок сбегал вниз по подбородку. — Я так мечтала отведать этого плода. Надеюсь, твой констебль оценит его по достоинству.

И он оценил. Он набросился на плод, как будто сильно изголодался. Его лицо снова обрело краски. Теперь он стал выше Озмы и леди Фрэликс и, возможно, утратил часть своего призрачного обаяния. Но в остальном это был все тот же констебль, которого Озма несколько месяцев таскала в кармане. Он схватился рукой за шею, будто вспоминал, как умер. А потом его рука снова спокойно опустилась. «Странно, — подумала Озма, — как легко оказалось отменить смерть. Как будто смерть — это всего лишь очередная хитрость Зиллы».

— Озма, — окликнул ее констебль.

Озма покраснела. Ночнушка на ней была совсем тоненькой, и девушка гадала, не видно ли чего сквозь ткань. Она скрестила руки на груди. Было непривычно снова ощущать у себя женские формы.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Коттер Лемп, — сказал констебль. Он усмехался, как будто для него оказалось открытием, что она не знает его имени. — Так вот он какой, Брид.

— Это не Брид, а дом леди Фрэликс, — поправила его Озма. Констебль поклонился старухе, а та ответила книксеном. Но констебль уже не смотрел на нее, он не сводил глаз с Озмы, как будто та была опасной преступницей и в любой миг могла смыться. Или как будто она была редкостью и диковинкой и могла ни с того ни с сего исчезнуть. Озма подумала о Зилле.

— Мне некуда идти, у меня нет дома, — сказала Озма. Она и сама не осознавала, что произнесла эти слова вслух.

— Озма, дитя мое, — сказала леди Фрэликс, — твой дом теперь здесь.

— Но Брид мне не нравится, — возразила Озма.

— Тогда мы отправимся путешествовать, — предложила старуха. — Но Брид все равно останется нашим домом. И мы неизменно будем сюда возвращаться. Каждому нужен дом, Озма, даже тебе.

Тут в разговор вмешался Коттер Лемп:

— Мы можем отправиться, куда ты пожелаешь, Озма. Если Брид кажется тебе слишком добропорядочным, на свете найдется немало других городов.

— Увижу ли я ее еще хоть раз? — спросила Озма.

И вот, пока над городом, освещая крыши, всходило солнце, еще до того, как Джемма успела сойти вниз, растопить печь и поставить воду для утреннего чая, леди Фрэликс и констебль Коттер Лемп повели Озму в храм, где она могла увидеть свою мать.