"Личный убийца" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

ГЛАВА 25

Сто сорок пять километров по утренней пустой трассе — сущий пустяк! Не проскочить бы только поворот за райцентром Рыбное. Женька и гнал со скоростью сто сорок — не оттого, что была нужда торопиться, а себе в удовольствие. Шериф стоял почти половину пути на заднем сиденье, дышал в ухо и капал слюной за воротник — соскучился по хозяину, все никак не хотел ложиться. Потом все же не выдержал, растянулся во всю ширину салона.

Валерию они не взяли, кому-то нужно было оставаться на связи в офисе. Решетников отправился на Казанский, Валя Александров — к сестре Неледина, после обеда они должны встречаться с Протопоповым. Дома Столетники почти не были с самого возвращения: вначале гуляли у Илларионовых, назавтра — у сестры Татьяны с Зиновием, забрали Шерифа и завезли парижские сувениры племянникам.

Женька вовремя заметил указатель, перестроился и свернул на асфальтовое шоссе. Теперь до Раменок, а там — поворот на Новоселки.

— Ну, чего тебе не спится, друг? — протянув руку, потрепал он по холке пса. — Вперед собакам не полагается, впереди пристегиваться нужно. Ты же не любишь сидеть на привязи?

Больше всего его беспокоил Каменев. Манера Старого Опера говорить афоризмами или загадками выводила из себя, а в полночном разговоре прозвучала тревога. То ли его прослушивали (что маловероятно: на их сотовых аппаратах была установлена пятиступенчатая защита), то ли допился Старый Опер до чертей наподобие Горохова? За Коломной Женька позвонил Каменевым домой, телефон молчал. Сан Саныч оказался на сотовой связи, но разговор поспешил свернуть.

— Вечером, Женя, вечером, — откликнулся озабоченным и вполне трезвым голосом. — Отбой!

Значит, он все-таки опасался прослушивания. Так или иначе, сейчас они находились в разных областях, помочь друг другу не могли, и ничего не оставалось, как сосредоточиться на тактической задаче. Женька достал из «бардачка» завернутый Валерией бутерброд с копченой колбасой, откусил, остальное отдал Шерифу. За Раменками дорога забирала вправо, в долине показался пойменный заливной луг. За окраинными строениями потянулся подлесок из орешника и можжевеловых кустов. Шел девятый час, холодное желтое солнце слепило; позади, над горизонтом, нависала гряда пепельных облаков, но в целом первый майский восход был ясным, что, по поверью, обещало ведренное лето.

Километров через двенадцать появился указатель, а там и крыши разнородных новоселкинских строений. «Справа от шоссе, последний — ближе к берегу, двухэтажный дом из белого кирпича, под шифером», — вспомнил Женька наставление Рудинской. Был у Петра Андреевича и адрес, но справляться не пришлось, описание оказалось точным.

Женька подъехал вплотную к забору, остановился и выключил зажигание.

— Сиди здесь тихо и не пугай местных собак, — наказал Шерифу, опустив стекло на задней дверце. — И не притворяйся, я тебя за Луховицами выводил!

Едва он подошел к калитке, дверь дома отворилась, и на пороге появился невысокий мужчина лет пятидесяти, походивший или старавшийся походить на Антона Чехова: такая же, как на хрестоматийных фотографиях, бородка клинышком и очки в тонюсенькой оправе издали напоминали пенсне.

— Здравствуйте, Петр Андреевич, — Женька вошел во двор.

— Здравствуйте, — сойдя с крыльца, протянул жилистую, сухую ладонь дядя исчезнувшей Рудинской. — Евгений Викторович?..

— Совершенно верно.

— Как добрались?

— Спасибо, как по маслу. У вас собаки нет?

— Кого?.. — изумился Петр Андреевич. — Ах, собаки!.. Умерла осенью наша Каштанка. А почему вы спросили? Боитесь собак?

— Да нет, собак я не боюсь. Я тут с другом приехал. Вот он боится.

— Так что же вы друга-то не зовете? Нет, нет собаки, зовите его в дом, позавтракаем.

Женька повернулся к невысокому забору, за которым виднелась крыша «Рено», и коротко, пронзительно свистнул. Шериф выпрыгнул в окно и перемахнул через ограду в половину человеческого роста.

Петр Андреевич вскрикнул, но не от испуга, а от изумления и восторга, лицо его озарила счастливая улыбка.

— Наташа! Наташа! Выйди, посмотри, какое чудо! — закричал он.

«Наш человек!» — уважительно подумал о нем Женька.

На пороге появилась молодая женщина в башмаках и домотканом платье, с большими подслеповатыми глазами.

— Здрасьте, — улыбнулась Женьке и, невзирая на грозный вид кавказца, легко сбежала по ступенькам псу навстречу. — Ох ты, какой!.. Ну, иди сюда, мохнач, дай, я тебя обниму!..

Шериф мгновенно оценил ситуацию: раз хозяева его не испугались — значит, нечего на них и лаять, а если он им еще и понравился — значит, пожрать дадут.

Минут десять ушло на разговоры о том, о сем. Введенский (такова была фамилия Петра Андреевича) оказался человеком умным и влюбленным в

свой край. В доме Женька увидел иконы, книги, на письменном столе — большой, в два обхвата, глобус.

— Что вы преподаете, Петр Андреевич? — спросил он.

— Литературу. А вообще-то я историк, да вот Наташа папу обскакала, окончила педагогический институт и забрала историю себе. А учительница литературы уехала от нас в Рязань. Ешьте, Евгений Викторович, — придвинул он сковородку с яичницей поближе к гостю. — Наташу можно не ждать, она теперь от вашего друга не отвяжется.

В окно видно было, как женщина, присев на корточки, потчует Шерифа из большой эмалированной миски.

— Наша Каштанка лайкой была. Четырнадцать лет прожила и умерла от старости. Грустно. Пусть хотя бы год пройдет, а там мы заведем себе новую собаку, может, выпьем, Евгений Викторович, в честь праздничка?

— Спасибо, давайте лучше не будем. Да и праздник какой-то сомнительный, — отказался Женька.

— Еремея-то? — удивился хозяин.

— Что?

— Еремея-запрягальника сегодня — середина посева. «Сей неделю после Егорея, да другую после Еремея», — у нас говорят. Хороший праздник, да и распогодилось, значит, уборка хлеба пригожей будет.

Женька понял, что здесь живут по другим приметам, датам, праздникам и законам, что Введенский в пропитой и распроданной, тунеядствующей и паразитирующей на России Москве будет себя чувствовать, как рыба, выброшенная на жаркий пляжный песок.

— Да нет, все равно спасибо, я же за рулем, — подтвердил свой отказ, с аппетитом поедая яичницу на сале, густо посыпанную репчатым луком.

— Не смею уговаривать, а то у нас и до завтра, до Бориса и Глеба, можно остаться. Заодно проверим, запоют ли соловьи. И другу вашему здесь будет раздольe, а то что он там в Москве? Водите небось на поводке.

— Друг у меня рабочий, Петр Андреевич, — улыбнулся Женька. — Специалист по охране и задержанию. К тому же — дело. Я ведь взялся за поручение Натальи Андреевны, так что, пока Нину не найдем, об отдыхе придется забыть.

Введенский внимательно посмотрел на него и сразу замолчал, должно быть, испытав неловкость от того, что первым не заговорил о племяннице.

— Да, неприятность, — проговорил чуть слышно, наполняя кислым молоком из трехлитровой банки глиняные кружки. — Неприятность, не то слово. Ума не приложу, что там могло произойти. Неглупая девица, хваткая, шустрая. Угораздило ее на дачу приехать. Да еще в такое время, когда никого вокруг, в непогоду.

— Похоже это на нее? — спросил Женька.

— Стала к двадцати годам взбалмошной. Богему из себя изображала. Рудинские, особенно Валентин, в строгости ее воспитывали. А потом этот бизнес — знаете, то командировки, то приемы-презентации, производство и прочие дела. Развернулись. Впрочем, я никого не склонен винить, кроме самой Нины. Не маленькая, давно могла замуж выйти. — Он говорил с осторожностью, словно подбирался к чему-то главному и опасался оговорить родственницу. — Свобода, понимаете ли, — взглядов, образа жизни, нравов. Оно, может, и хорошо, только молодые нынешние не выдерживают испытания свободой, понимают ее весьма превратно. Она для них необходимость, но далеко не всегда осознанная.

«Для того, чтобы страна могла быть действительно свободной, все население ее должно бы состоять из философов, а правители должны бы быть богами», — сказал Наполеон. — Наташа отключила электрический самовар и стала выставлять из буфета чашки. Женька не услышал, как она вернулась в дом. — Шериф Евгеньевич наелись и теперь слушают, не приближается ли поезд.

Мужчины привстали и выглянули в окно. Шериф действительно лежал без движения на боку, прижавшись ухом к земле. Легкость, с которой Наталья умела налаживать контакты с животными и людьми, основывалась на юморе и уверенности: так себя вести мог человек, крепко стоящий на земле.

— У вас кур нет? — спросил Женька ни с того, ни с сего.

— Кур?.. Вы уже спрашивали насчет собаки. Следует ли понимать это так, что, если я отвечу отрицательно, вы свистнете, и через забор перелетит ваша подружка-курица?

Они от души посмеялись и стали пить чай.

— Нет, нет кур, — ответила за отца Наталья Петровна. — Когда-то, когда еще была жива мама, мы держали кур. И даже коза была. Дали всем имена, а потом пришло время резать… Раздали живность по дворам. С нашими характерами нужно попугая какаду держать — он живет, говорят, триста лет. Во всяком случае, дольше нашего.

Чай был с мятой. Глубокая ваза с остатками съеденного Шерифом пирога и домашнего печенья, как чаша в рублевской «Троице», стояла на столе.

— А вы, Наталья Петровна, что думаете в отношении кузины?

Она ответила не сразу, пауза понадобилась ей, чтобы взвесить слова. Женька почувствовал сходство с «железной бизнесменшей» Рудинской, проявлявшееся в умении держать дистанцию.

— Когда-то мы вместе росли, — отпив чаю, проговорила она негромко. — Бегали вот тут босиком, на Оку ходили купаться, сачками бабочек ловили. Потом отец ее, мой дядя, круто вверх пошел. Был парторгом на комбинате «Химволокно» и в перестройку не растерялся, стал приватизировать, акционировать, тетю в лабораторию определил, уже тогда, наверно, наметив, что эта лаборатория должна стать отдельным производством — все экспортные заказы, инвестиции, самые толковые специалисты туда направлялись. И она, конечно, молодец — схватила время.

— Схватила время? — понравилась Женьке фраза.

— Вот именно. Нет тут зависти, не подумайте, есть только оценка ситуации, которая сложилась в их семье: какой-то трудоголизм — делать, строить, еще, еще, еще… Но всякая медаль имеет две стороны. Ниночка стала ускользать. До поры, до времени ее удерживали окриками, шлепками, лимитом денег «на завтраки», потом стали сулить златые горы, если она благополучно закончит учебу. Курсе на третьем она хотела выйти замуж… Папа… это ничего, что я рассказываю?

— Нормально, рассказывай все, — махнул рукой Петр Андреевич. — Авось найдется зацепочка. Должен же детектив знать, кого он ищет.

«Молодец мужик, — снова подумал Женька, — сечет!»

— Ну так вот… Замуж ей выйти просто не позволили. Парень был издалека, из глубокой провинции — вятский, что ли. Хороший, способный, учился здесь по направлению, кажется, «Вятской правды». В общем, не вдаваясь в подробности: бойкот они ей объявили, скандалили, отговаривали. А она к тому времени уже вкусила жизненных благ, поняла, что если уйдет с ним, то и за квартиру платить нечем будет. Да и что потом? Он-то должен назад возвращаться. Неспособной на настоящую любовь оказалась Ниночка. Ну и начались тусовочки, командировочки, презентации. И в общении она стала уж не той — надменность появилась и легкость в отношении к жизни. Каждые каникулы проводила то на Кипре, то на Канарах, говорила, что это ее «журналистский багаж». Тетя собиралась ей к окончанию университета машину подарить.

Она замолчала. Шериф вдруг встрепенулся, вскочил на лапы и во всю прыть помчался к забору — попытался сбить лапой ворону, но не успел и грозно зарычал вслед.

— Перекормили специалиста по задержанию, — констатировал Женька и посмотрел на часы. — Спасибо, — отодвинул пустую чашку.

— На здоровье.

Хозяин вышел в соседнюю комнату, его дочь принялась убирать посуду.

— Как вы думаете, найдется она? — спросила негромко.

— Найдется, — уверенно ответил Женька. — Вопрос только, где, когда и в каком виде.

— То есть… вы что, думаете, ее могли…

— Я ничего не думаю, Наталья Петровна. Но подозреваю, что в этот раз ваша кузина не улетела на Канары с очередным кавалером. Только и на киднеппинг с каждым днем остается все меньше надежды. Потому что если бы за нее хотели получить выкуп, то уже позвонили бы родителям. К тому же этот кадрик на даче, сотовый аппарат, который у нее был и который исчез, — не прослеживается контрольный сигнал на спутник, значит, его уничтожили. И кое-что еще не укладывается ни в одну из схем похищения.

— А этот фотограф, который с ней был накануне, он что говорит?

— Фотограф пока ничего не говорит, он сидит в следственном изоляторе по подозрению. Ладно, Наталья Петровна. Будем исходить из того, что надежда умирает последней. Очень рад был с вами познакомиться. Думаю, мы не в последний раз видимся.

Вышел Петр Андреевич. На нем была брезентовая охотничья куртка, на ногах — кирзачи с отвернутыми голенищами.

— Поехали?

Наталья опрометью бросилась в спальню, отодвинула ящик комода и, порывшись, нашла там маленькую морскую раковину с надписью: «На память Наташе от Нины. Сочи. 1985 г.».

— Возьмите, — протянула Женьке. — Нина подарила мне ее, когда они вернулись с курорта. Пусть будет талисманом в поиске.

Женька спрятал раковину в карман, подумав, что если на что-то и можно надеяться, то только на нее.

— Эх-хе-хе, — вздохнул Введенский, — неужто нет защиты от вымогателей?

— Есть, — уверенно ответил Женька. — Полная нищета.

На дачах в Белощапове уже жили. Просушивали бревенчатые и дощатые домики, избы, срубы — дым курился над разномастными кровлями; чернели аккуратные квадратики свежевспаханных огородов, стояли машины с рязанскими номерами во дворах, лаяли собаки, вдоль штакетников Женька заметил приготовленные саженцы.

— Вот здесь, за кустами смородины, направо и прямо, их дом… вот, крыша замшелая, из грунтованной жести… да, да, да, сюда! — направлял Петр Андреевич.

«2-я линия, 14», — прочитал Женька на порыжевшей, но все еще белой табличке на углу дома с высокой верандой и крыльцом с перилами.

Женька вошел в дом. Затхлый воздух, крашеные деревянные полы, слишком потертые для городской квартиры, но вполне пригодные для дачи ковры и коврики, такие же б/у занавески, скатерки, холщовое полотенце у входа на косяке и прочие подробности дачного быта — все они представали взору Евгения по мере того, как Введенский открывал ставни.

— Ну вот, — вернулся он в дом, — не знаю, даст ли вам что-нибудь осмотр.

— Кто наводил порядок?

— Наташа.

— Ваша дочь или ваша сестра?

— Нет, сестра, Наталья Андреевна, конечно. Вначале милиция не разрешала ничего трогать, потом приехал следователь из районной прокуратуры, а с ним эксперт. Они тут все осмотрели, еще через два дня Валентин привез капитана из Москвы…

— Протопопова?

— Да, кажется.

— Чего ему здесь надо было? — ворчливо проговорил Женька. — Это все не его епархия.

— Я не знаю. Могу рассказать, что видел, когда приехал поздно вечером двадцать второго.

— На чем приехали?

— На велосипеде.

— И что же? — Женька медленно ходил по дому, изредка приседая и вглядываясь то под стол, то под кровать, с досадой отмечая тщательность, с которой Рудинская произвела уборку.

Введенский осторожно следовал за ним, машинально повторяя его движения.

— Было очень много следов обуви. На улице моросило, во дворе было полно грязи. И на крыльце, и на веранде.

— А во дворе?

— Во дворе было темно. Я же с фонариком тут лазил. Нам передали только в половине девятого вечера, что Наташа велела позвонить. А наутро приехала местная милиция с собакой, и нам входить сюда вообще не разрешили, даже во двор.

— Что собака?

— Собака потянула вон туда, к дороге, и там заметалась, потеряла след.

— Кусочек пленки кто нашел?

— Оперуполномоченный уголовного розыска.

— Где?

— Я не знаю, Наташа говорила — под кроватью.

— А потом?

— Потом, ближе к полудню, они пошли по дороге в сторону просеки, по маршруту рейсового автобуса.

— Куда автобус?

— В райцентр, в Рыбное. А там — кому куда надо. Можно в Москву уехать, можно до Коломны — и на электричке. Хотя на электричке и из Луховиц удобно…

Женька его почти не слушал, уже понял, что искать следы и улики в многократно осмотренном экспертами и тщательно убранном хозяйкой-аккуратисткой доме — только время терять.

— А по расписанию отсюда автобус когда идет?

— По расписанию в девять утра, но он всегда опаздывает минут на пятнадцать — на полчаса.

— Как отсюда другим путем выбраться?

— Обычно ходят по дороге над болотом, а там через луг, потом до трассы. По ней на попутке можно доехать до Раменок, как минимум, а если повезет, то и до Москвы.

— Можем мы пройти этим путем?

— Отчего же нет, пойдемте!

Грязь на некогда асфальтированной поверхности дороги засохла, обочина в колдобинах и трещинах походила на солончаки. Первую сотню метров они прошли молча. Шериф то трусил рядом, то вдруг находил для себя что-то интересное справа и слева, отставал, а потом трусцой догонял хозяина, виновато поглядывая на него: «Извини, совсем забыл, что тебя надо охранять».

негромко процитировал Петр Андреевич Пастернака.

Они прошли мимо сбитой тяжелой машиной опоры со знаком «Конец населенного пункта», представлявшим собою табличку «БЕЛОЩАПОВО», перечеркнутую красной линией. Справа показались корпуса заброшенной фермы, впереди слева начинался лес.

Введенский остановился, показал пальцем на кусты в преддверии леса:

— Вот здесь целлофановый мешок с бутылками из-под коньяка нашли. Наш участковый лейтенант Зыков вчера сказал, будто коньяк тот самый, что оставался на донышках стаканов Рудинской и Неледина. И отпечатки пальцев на стаканах и бутылках совпадали.

Женька спустился, побродил среди кустов, уже «отмеченных» Шерифом.

— А на той ферме проводили осмотр?

— Даже землю щупами протыкали. Но ничего, конечно, не нашли. На войне, как на войне, — немного невпопад сказал Введенский.

Тропинка привела их в лес, вначале смешанный, из осин и орешника, по мере углубления все чаще попадались можжевельник и сосны.

— Вот вы давеча войну помянули. Вы, что же, воевали?..

— К сожалению, — неожиданно для Женьки ответил «Антон Павлович». — В Афганистане полтора года. Если бы не гепатит, неизвестно, как бы у меня все сложилось.

— В каком же качестве вы там находились?

— В качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда», — не очень охотно пояснил Введенский. — Меня туда по блату устроили. После того, как два моих любимых ученика погибли под Файзабадом, я позвонил однокашнику и напросился. Дело в том, что тема моей дипломной работы, а потом и кандидатской диссертации была связана с историей Афганистана, я даже немножко дари знаю. Изучал историю в диапазоне от Дурранийской державы до провозглашения независимости Амануллой-ханом.

— Черт знает что! — засмеялся Евгений.

— Пути Господни неисповедимы…

Женька остановился. Влево от тропинки под углом в тридцать градусов ответвлялась точно такая же по ширине, но поросшая травой лесная дорога, по которой давным-давно никто не ездил — посередине успели вырасти деревца.

— Нам прямо, — крикнул обошедший его на несколько метров Введенский, — по этой дороге вы никуда не попадете.

— Разве не она ведет к храму? — пошутил Женька.

— Она ведет к обрыву. Через поляну, бывшую когда-то колхозным полем. Еще когда Белощапово было жилой деревней и здесь размещалась МТС. Но это давно, в шестидесятые годы. Тогда и дом Рудинских был построен, только он уже видоизменился снаружи, конечно.

— Что за обрыв?

— Обрыв?.. Такой обрывистый склон, песчаный. Оттуда брали песок для кирпичного завода. Я помню, возили его такими старыми «МАЗами» с фигурками зубров на капотах, знаете?..

Он шел впереди, Женька — за ним, изредка останавливаясь и всматриваясь в деревья, мох, траву; голос Петра Андреевича затихал, расстояние между ними увеличивалось, слышно было, как шумели верхушки сосен и хрустел валежник под лапами восьмидесятикилограммового Шерифа.

— Потрясающие края! — продолжал Введенский, когда Женька догонял его. — Здесь неподалеку озеро есть, там язи, судаки и даже стерлядь ловятся. Из Москвы охотники приезжают, в лесах медведей и волков, белок и лисиц полно. Да у нас тут енотовидные собаки попадаются и даже пятнистые олени, правда, южнее, на территории заповедника.

Женька слушал и не слушал его, и чем дальше они углублялись в лес, тем больше он приходил к убеждению, что сегодняшнее путешествие ограничится знакомством с этими милыми людьми.

Дышать весенним лесным воздухом, безусловно, полезно, не будь поручения клиентки, у которой пропала единственная дочь, и непочатого края работы в Москве. Он понимал, почему так словоохотлив его спутник: за рассказами он прятал обеспокоенность судьбой пусть непутевой, но все же племянницы, неверие в результативность поиска — прятал прежде всего от себя, оттягивая момент, когда придется признать, что ее уже нет в живых.

Вдалеке показался просвет, узкая, не более километра, лесополоса близилась к концу.

Женька скользнул взглядом по ближним деревьям. Прошел «по спирали», все увеличивая диаметры кругов от того места, где лежала гильза, заметил сломанные сухие ветки, но определить давность следов едва ли смогла бы даже экспертиза.

— Вы что-то нашли? — вернулся Петр Андреевич.

Женька положил гильзу в карман.

— А что, разве сейчас на кого-нибудь охотятся? — задал он встречный вопрос.

— Н-не могу сказать наверняка, но, по крайней мере, браконьеры всегда находятся, даже когда сезон закрыт.

— А охотинспекция?

— Да здесь ее нет, — махнул рукой Петр Андреевич, — это место не считается охотничьими угодьями. Кстати, километрах в восьми на восток есть полигон. Когда-то перед призывом в армию там собирали наших мальчишек, учили их стрелять из автоматов.

— А сейчас?

— Сейчас не знаю, не могу сказать, кто-то говорил, учебная база милиции или ФСБ.

Женька сломал ветку и воткнул ее в кочку, где лежала гильза.

— Дойдем все же до трассы. Только я вас попрошу, Петр Андреевич, идите по противоположной стороне тропинки и смотрите на землю. Если что-нибудь найдете — тут же скажите мне.

— Я понял вас, — включился в поиск Введенский и весь дальнейший путь исполнял поручение с прилежанием гимназиста.

Ничего, однако, они не нашли. Четырехполосная асфальтированная трасса с двумя рядами стройных тополей по обочинам была пустынной, лишь несколько легковых автомобилей да туристский «Икарус» двигались на большом расстоянии друг от друга в сторону областного центра.

— По воскресеньям и праздникам здесь мало ездят, в основном — грузовые в будние дни, — объяснил Введенский.

— Мы можем дойти до обрыва и вернуться по той старой лесной дороге?

— Да.

— Вы не устали?

— Что вы! Я могу ходить по лесу сутками.

Женька пошел по колее, всматриваясь в кусты и траву, и Петр Андреевич, следуя за ним, усердно продолжал исполнять возложенную на него обязанность; если бы не ранняя весна, их можно было принять за грибников. Шериф уже набегался вдоволь и трусил позади, шумно дыша и высунув язык. Постепенно колея увела их в лес, трассы не стало видно, и только далекий шум моторов напоминал о ней, но вскоре и он затих. Пронзительно щебетали птицы.

— Здесь еще какие-то следы! — громко сказал Введенский и склонился над взрыхленным песчаным участком. — Наверно, легковой автомобиль.

— Какой же это автомобиль, Петр Андреевич? Посмотрите, куда ведет этот след, — показал Женька пальцем на две березы, между которыми проходил след рифленого протектора. — Это мотоцикл. Много здесь мотоциклов?

— Полно. И с колясками, и без. Как только мальчишке исполняется шестнадцать, родители считают своим долгом посадить его в седло хотя бы мокика. «Чезетты» и «Явы», но в основном «Ковровцы» — недорого, а проходимость не хуже.

— Это тяжелый мотоцикл, — Женька наклонился и поднял еще одну гильзу калибра 7,62. Посмотрите — говорит вам это о чем-нибудь?

Петр Андреевич взял гильзу, понюхал.

— Не пахнет. Давно здесь лежит, да? От винтовки.

— Вот именно, от винтовки. Как она могла здесь оказаться?

— Может быть, кто-то стрелял, а может, мальчишки потеряли. Следы-то от «полигона» тянутся.

Женька достал из кармана гильзу, найденную ранее:

— А это?

— Ого! Даже не знаю… от пулемета какого-то?

— Не прошел для вас бесследно Афган, Петр Андреевич, — улыбнулся Женька. — Может быть, от пулемета «ДШК», а может, от снайперской винтовки «В-94», состоящей на вооружении спецназа. Из такой винтовочки несложно попасть за две тысячи метров в спичечный коробок. И та гильза, которую вы в руках держите, вполне подойдет к «СВД».

— Не знаю, не знаю, — вернул находку Введенский, — какое все это имеет отношение к Нине?

Женька и сам не знал, более того, был уверен, что никакого отношения гильзы от патронов военного образца к Нине не имеют. Тем более не имеют следы грузовика и мотоциклов, тянущиеся параллельно трассе в нескольких километрах от дачи Рудинских. Знал наверняка, что и снайперские винтовки, и пулеметы сегодня есть не только на вооружении спецназа, но и под сиденьями «БМВ» солнцевских, люберецких, рязанских и даже добропорядочных граждан, озабоченных безопасностью семей. Они пошли дальше, все время почти молчали, любая тема разговора казалась нелепой, как нелеп был и сам поиск неизвестно чего и неизвестно где. Шли, поглядывая по сторонам и слушая птиц.

— Для того, чтобы прочесать окрестные леса, нужна дивизия пехотинцев, — мрачно сказал Введенский.

Женька почувствовал в его словах насмешку, напрашивалось продолжение: «…а ты приехая со своей собакой и решил в одиночку отыскать мою племянницу».

— Очень даже может быть, — согласился Женька.

Через пару километров Введенский окликнул его:

— Волчий след!

Того, что Нину задрали волки, Женька не предполагал, как не было у него сомнений, что по ней не стали стрелять из пулемета «ДШК» или снайперской винтовки.

— Вы устали, Петр Андреевич? — усмехнулся он, склонившись над четкими отпечатками лап на просеке. — Это не волк, а волкодав. Вон он стоит, хвостом виляет.

Напряжение было снято мгновенно. Оба расхохотались. распугивая лесных птиц и приводя в недоумение наследившего Шерифа.

Стало ясно, что искать дальше бессмысленно. Они дошли до большой поляны, не менее километра в диаметре, бывшей, по словам Введенского, колхозным полем в шестидесятые.

И еще три гильзы, на сей раз от 9-мм патронов, нашли они, но теперь уже не стали обсуждать находок: не обращали внимания и на многочисленные следы массивных колес, неоднократно размытых дождями и просушенных солнцем: и без того было ясно, что мафиози или какое-то воинское формирование выезжали сюда для стрельбы. Шериф вдруг остановился и опрометью бросился в лес. В это же мгновение Женька и его проводник увидели крупного зайца-русака, во весь опор мчавшегося в сторону оврага. Шериф скрылся в кустах неподалеку от разлапистой ели, оттуда послышался его лай.

— Да, не гончий пес, — с улыбкой констатировал Введенский. — Видимо, у него другое назначение.

Шериф от досады рыл землю; куски мха, ветки, сырая земля фонтаном летели из-под его лап. Вырыв ямку, положил в нее огромную башку, при этом выгнувшись дугой и отклячив зад в ту сторону, куда убежал заяц.

— Что, стыдно, тяжеловес? — подошел к нему Женька. — Прячься, прячься! Такой конфуз бывает с каждым, кто начинает рубить сук не по себе. Тебе бы волка — он бы не ушел, да?

В знак согласия пес вильнул хвостом. Женька наклонился и поднял черный бумажный комок, привлекший его внимание своей инородностью среди веток, шишек и клочьев разорванного широкими лапами волкодава мха. Бумага была влажной, Женька сперва подумал, что это кусок упаковочного материала, каким прокладывают ящики с запчастями, кем-то скомканный и выброшенный.

— Как, по-вашему, Петр Андреич, что это такое? — разгладив на колене квадратик, спросил он у подошедшего Введенского.

Тот присел рядом.

— По-моему… по-моему, это пакетик светонепроницаемой бумаги, в таких хранятся фотокарточки. Нет?

— Мне тоже так показалось. — Женька осторожно, чтобы не разлезлась бумага, заглянул внутрь пакетика и, убедившись, что он пуст, спрятал его в портмоне.

— Думаете, это улика?

— Улика это или не улика, я не знаю, — встал Женька и, согнувшись, приступил к обследованию пятачка вокруг опушки с двумя древними пнями, — но знаю, что Фрол Неледин фотограф, что при нем была сумка с фотоаппаратом и пленками. Во всяком случае, одной пленкой — той, которая была заснята на даче Рудинских, а впоследствии проявлена, и кадрик из которой назавтра был обнаружен уполномоченным вашего утро.

Они стали медленно обходить кусты и деревья, вглядываясь в мох, рытвины, кочки, пни.

— Ну как же он мог здесь оказаться? — недоумевал Введенский.

— Понятия не имею. Возможно, пакетик принадлежал вообще не ему. Не рассматривал же он фотографии в лесу. Но, вы знаете, если бы я оказался на той развилке без вас, наверняка бы пошел по лесной дороге. Просто инстинктивно: она и шире, и прямее на первый взгляд. А если допустить, что дело было двадцать второго утром, после дождя, то и суше и тверже.

Женька обратил внимание на ветки сосен, валявшиеся тут и там. Не то срезанные, не то обломанные, но свежие совсем, с зелеными, чуть блеклыми иглами. Присмотревшись повнимательнее, он заметил, что хвойное крошево разбросано в весьма определенном направлении — вдоль молодняка, а еще несколько найденных гильз с большей вероятностью позволяли предположить, что ветки срезаны автоматными очередями.

— А это что? — показал одну из гильз Введенскому.

— Это гильза, — неохотно отозвался тот. Все эти «детские» находки, не имевшие никакого отношения к поиску Нины, начинали раздражать его. — Но от какого оружия, я не знаю, не специалист.

— Я тоже не большой специалист, но типы гильз, пуль и патронов изучал на практических занятиях по криминалистике в трассологической лаборатории, — задумчиво проговорил Женька, взвешивая находки на ладони. — Гильза от патрона «СП-6», калибр девять миллиметров, начальная скорость полета пули — двести девяносто метров в секунду.

— И что?

— А то, что на дистанции в четыреста метров такая пуля пробивает любой бронежилет и даже способна вывести из строя самоходную артиллерийскую установку.

— Вы думаете, что по поляне ездили такие установки, а по ним стреляли?

— Так я не думаю, но факт, что либо стреляли на поражение, либо с абсолютной уверенностью, что в радиусе четырехсот метров нет ни одной живой души. Но ведь это не специализированный полигон, к тому же в направлении выстрелов — видите, как располагаются ветки, срезанные очередями? — участок не просматривается даже на пятьдесят метров, сплошные заросли. С уверенностью могли стрелять по мишеням на поляне. Я так и думал вначале. Но стреляли как раз в противоположном направлении, наугад. Кто мог гарантировать, что там никого нет?

Введенский никакого интереса к его предположениям не проявил:

— Я читал в газетах, что какие-то мафиозные разборки производились в Москве в непосредственной близости от Лубянки. Палили друг в друга из всех видов стрелкового оружия, не думая о гарантиях безопасности прохожих, средь бела дня. Кажется, несколько человек даже погибло, в том числе детей. А уж в лесу-то?.. Что пытаться искать какую-то систему в применении оружия во времена правового беспредела? Тем более если стреляли наркоманы!

— Ну, с чего вы взяли?..

Женька не договорил, увидев в вытянутой руке Введенского ампулу.

— Амфетамин, — рассмотрел он ампулу на просвет.

— Да, да, — подтвердил Введенский. — Мощный прилив энергии, хочется кричать от сознания своей силы…

— Ого? Откуда такие познания?

Введенский встал, отряхнулся:

— Оттуда же, — вздохнул. — Давали такие спецподразделениям перед атакой. Я долго вынашивал планы, как бы об этом написать. Представляете, в начале восьмидесятых появилась бы в «Красной звезде» заметка о том, что нашим спецназовцам вводят психостимуляторы? Я много раз потом представлял себе, что мои ученики, которые погибли на афганской земле, шли на смерть, одурманенные этим препаратом… А потом, уже после вывода войск, подобных публикаций появилось множество, оказывается, обо всем этом писали западные журналисты и беллетристы в изобилии.

Женька на войне не был, но адский химпрепарат был ему хорошо известен. Сразу вспомнился Приморск, где они с Саней Субботиным дрались на подпольном тотализаторе — их противникам кололи амфетамин. Он зашвырнул ампулу в кусты.

— Полагаете, это не пригодится? — насмешливо спросил Введенский.

— Вряд ли удастся теперь доказать, что гильзы всех трех калибров, наркотик и все прочее оставлено одними и теми же людьми в одно и то же время. Приехали на грузовике браконьеры, погрузили убитого лося и уехали. Назавтра заскочили фээсбэшники, что, по вашим словам, обретаются тут на учебной базе — постреляли из специального оружия; потом завернули мотоциклисты, они же наркоманы, укололись, побалдели, умчались в Рязань или Москву с гиканьем и визгом, преисполненные сознания своей непобедимости… Шериф, айда домой!..

…В Белощапово они вернулись в пятнадцать минут шестого.

— Вы расстроены, Петр Андреевич? — спросил Женька, хотя ответ был написан на лице Введенского.

— Как вам сказать. Всякий день, прожитый зря, жалко.

— Вы считаете, что прожили сегодняшний день зря?

— А вы?

— Даже если исключить огромную пользу, которую приносят лесные прогулки и знакомство с интересным человеком, я хорошо изучил с вашей помощью местность. Как знать, возможно, мне еще предстоит встреча с кем-то из причастных к исчезновению Нины, а с Нелединым наверняка предстоит. Теперь я не позволю поставить себя в тупик. — Женька открыл заднюю дверцу и свистнул Шерифа. Бедный пес с трудом вскарабкался на сиденье и, шумно вздохнув, завалился спать. — Садитесь, Петр Андреевич, подброшу вас до Новоселок.

— А вы?.. Вы разве не зайдете к нам?

— А я еще не все здесь осмотрел. Ведь я не побывал на вашем «полигоне».

Введенский удивленно посмотрел на него, протер носовым платком стеклышки очков.

— Вас туда не пустят, — усомнился в целесообразности затеи. — Я же рассказывал…

— А мне не больно-то и хотелось! — подмигнул ему Женька. — Я просто любопытный.

Введенский постоял в нерешительности, потом обошел машину со стороны багажника и распахнул дверцу:

— Поехали, Евгений Викторович! Без меня вы «полигон» найдете не скоро.