"Петрович" - читать интересную книгу автора (Антонов Сергей Петрович)16Балашов увидел Столетова первый раз во время проводов Вари. Нельзя сказать, что инструктор обкома вынес благоприятное впечатление о председателе колхоза. «Правильно сигнализирует Дедюхин, — подумал он. — Надо снимать». Но впоследствии, после короткой беседы со Столетовым, а потом, при разборе его дела на бюро, Балашова незаметно, охватывало чувство любопытства и интереса к немногословному, непреклонному человеку. — Сколько вам лет? — поинтересовался Балашов между прочим. — Тридцать два, — ответил, не улыбаясь, Столетов. Балашов понял: председатель испытывает, как быстро уловит молодой инструктор шутку и как отнесется к ней. — Значит, семнадцать лет не считаете? — спросил Балашов. — А что их считать. — Понятно. С некоторой растерянностью Балашов чувствовал, что в его душе растет симпатия к этому самодуру, игнорирующему распоряжения вышестоящих организаций, к человеку, которому, как полагали в обкоме, невозможно доверять руководство колхозом. Добрые чувства разделяли и многие члены бюро — шофер Костров, Иван Иванович, не говоря уже о Лопатине. Только бригадир второй бригады Костиков, почуяв, что «царствовать» Столетову осталось недолго, накинулся с темными вопросами и намеками. Но, как часто бывает, злобные придирки и мелочные, надуманные обвинения скорее располагали в пользу Столетова, чем против него. Костиков долго дознавался, почему это Светлана отозвала свою жалобу и просила, считать вопрос с овощами исчерпанным. Как ни разъяснял Столетов суть дела, поведение агронома казалось Костикову непонятным, и он выдвигал предположение, не запугал ли чем-нибудь председатель молодую девушку. Дошло до того, что он стал всерьез допытываться, не обладает ли Захар Петрович способностью гипнотизировать, а когда Столетов удивленно поднял на него свои мерцающие глаза, перепугался до смерти, замахал руками и стал кричать: — Ну, ну, на меня глядеть нечего! Меня не задурманишь! Все рассмеялись, но Костиков не сдавался. — А как он про милиционера оправдается? — кричал бригадир. — Уставился на него своими зенками, а тот подплыл к нему и добровольно сдал наган! — Этот милиционер учился у меня в школе, — проговорил Столетов. — Привык уважать учителя. Вот и все. Короткие ответы Столетова были убедительны, и в конце концов из длинного списка его провинностей осталась одна-единственная: игнорирование директивы о мобилизации всех сил на срочную косьбу кукурузы. Обвинение было серьезное, тем более что Столетов некоторое время скрывал директиву от членов правления, нарушая тем самым коллегиальность руководства, и даже Лопатину показал ее не сразу. Довод, приведенный Столетовым в свою защиту выглядел довольно шатким: по его мнению, посевы еще жизнеспособны, и, если в ближайшие дни пойдет дождь, стебли оживут. В глубине души Балашову очень хотелось, чтобы проверка посевов подтвердила правоту Столетова. Тогда можно было бы с цифрами в руках доложить суть дела, не допустить несправедливого взыскания, поддержать хорошего человека, у которого забота о завтрашнем дне колхоза перевесила почтение и страх перед форменным бланком. На это же надеялся и Лопатин. Чувство неловкости оттого, что ему приходилось разбирать персональное дело председателя колхоза, усугублялось воспоминанием о скандале по поводу поездки в обком. В этом скандале Лопатин считал себя виноватым и раскаивался. Да и присутствие Балашова как-то сковывало его. Однако ощутив в репликах инструктора доброжелательность к Столетову, Лопатин оживился и, когда Катя собиралась записать в протокол разговор о гипнозе, накрыл пятерней лист бумаги и сказал решительно: «Не фиксируй! Чепуха!» Заботило его только то, что не было еще данных по проверке кукурузы. Светлана, как всегда, мешкала. Приходилось тянуть и слушать ерунду, которую молол бригадир второй бригады. Во время выступления бригадира зазвонил телефон. Звонили из обкома. Искали Балашова. Балашов взял трубку и начал с шуточки. Но по мере того как он слушал, лицо его бледнело и вытягивалось. Он проговорил: «Загадочная история», — но спохватился и, покосившись на присутствующих, стал слушать молча. Телефон висел на стене, стоять было неудобно, и Балашов сел на край стола. Слушал он довольно долго, произносил только «да» и «нет» и вернулся на свое место, рассеянно извинившись: «Простите, звонили из обкома». — Можно продолжать? — спросил Костиков. Лопатин кивнул. — У меня такая реплика: человеку, который не выполняет прямых указаний выше нас стоящих организаций, колхозники не могут доверить руководство хозяйством. Снять с работы, и все дело. — Не кипело, а поспело! — усмехнулся Иван Иванович. — А я не смехом говорю!.. — вскинулся Костиков. — Поглядите, как он над людями измывается! Вспомни, как на посевной чудил. Велел семена на штуки мерить. Мы перед им гусаками тянулись, рапортовали: «Засеяно сорок тысяч семян на гектар…» Это же курам на смех! А теперь косить не дает! — Я и сейчас считаю, что косить рано, — сказал Столетов. — За Дедюхиным гнался, чтобы доказать… Упоминание о Дедюхине почему-то обеспокоило Балашова. — Одну минутку, — насторожился он. — Какие у вас отношения с Дедюхиным? — Не жалует он меня. — Почему? — Маячу я у него перед глазами «воплощенной укоризною», — грустно улыбнулся Столетов. — За это и ненавидит. Лопатин не понял и переглянулся с Балашовым. — Надо было убедить его, — сказал Балашов. — Открыто отстаивать свою правоту. — Я и старался, — объяснил Столетов. — Гнался за ним до самой станции. — До станции? — Балашов растерянно взглянул на Столетова. — Одну минутку. Когда это было? — Позавчера? — Когда именно? — Ну днем… Под вечер… Вопросы Балашова вызывали недоумение, но все молчали. — И что же вы с ним, поссорились? — продолжал Балашов. — Почему поссорились? Мирно беседовали. Даже выпивали. — Минутку! Вам было известно, что Дедюхину нельзя выпивать? — Выпивать никому нельзя. — А вы пили? — Пили. — Что? — Зверобой… Нет, зубровку, кажется, — Сколько? — Пол-литра. — Где вы пили? — В садике. Возле станции. — А почему не в буфете? — Не понимаю. — Почему в саду, а не в буфете? Терпение Столетова лопнуло. Он поднялся со стула и проговорил: — Есть такая поговорка, что один чудак может задать столько вопросов, что… — Спокойно, Захар Петрович! — постучал карандашом по столу Лопатин. — Почему, почему… Спросите у Дедюхина, он вам разъяснит. Жирно разъяснит, по-дедюхински. Балашов встал и сказал, опустив голову: — Дедюхин теперь ничего, к сожалению, не разъяснит, Вчера тело председателя исполкома было обнаружено на станции… Столетов ошеломленно спросил: — Где? В садике? Выдержав небольшую паузу, Балашов ответил: — Да, в садике. Возле клумбы. И сразу спросил: — Как вы попали на станцию? На попутной? На мотоцикле? Шофер Костров испуганно-вопросительно посмотрел на Столетова. — Чего ты боишься? — сказал Столетов. — Говори, как было. — Ну, значит, еду с известью, — начал Костров, запинаясь. — У околицы Захар Петрович. Вскакивает на подножку. «Вези на станцию». — «Сперва известь, — говорю, — надо сгрузить, Захар Петрович». — «Мне, — говорит, — срочно. После, — говорит, — сгрузишь. Мне, — говорит, — с одним приятелем надо покончить». Приехали на станцию. Захар Петрович соскочил… «Езжай, — говорит, — домой, известь сгружать…» — «А вы, — говорю, — как же?» — «А я пешком дойду, — говорит…» Больше ничего не знаю, — добавил он с облегчением. Все молчали. Только бригадир обратился за уточнением к Кострову: — Так он тебе прямо и сказал — «Покончить»? Костров растерялся, а Столетов раздраженно бросил: — Да. Так и сказал. — А тогда у меня к тебе, Петрович, будет вопросик… Только не знаю, как сформулировать. — А ты давай без формулировок, — посоветовал Лопатин. — По-будничному. — Про какую это он укоризну говорил? — наклонился бригадир в сторону Столетова, словно приготовился не упустить ответа. — Про ненависть? Я недопонял. Пускай разъяснит. Столетов молчал. Он вспоминал свою последнюю беседу с Дедюхиным, вспоминал его бледное лицо, мутные глаза, вспоминал словечко «Паганель» и с недоумением чувствовал, что ему жаль этого человека. — Разъясни, Захар Петрович, — напомнил ему Лопатин. — Не имеет, значения… Дела личные. Нечего тут разъяснять. — Конечно, — протянул Костиков. — Поскольку «приятеля прикончить», значит разъяснять нечего… — Не «приятеля», а «с приятелем», и не «прикончить», а «покончить». Да ты что? — потемнел Столетов. — Думаешь, я ему в рот воронку загнал? — А ты не ори! — сказал бригадир. — Не на посиделках. — А ты не плети чего не следует… — впервые за все заседание Столетов вышел из себя. Начался шум, но в это время принесли данные подсчета стеблей, принесли для наглядности и образцы кукурузы, и члены бюро склонились над цифрами. Результаты проверки оказались неутешительными. Уцелело пятнадцать-двадцать процентов стеблей — не больше. Остальные опалены так, что их не оживишь и святой водой, не то что дождями. — Не может быть, — сказал Столетов. — Наверное, Светлана на тычке считала. — Хочешь сказать, что она нарочно, с целью? — осклабился бригадир. — Гробит своего любимого председателя? — Этого я не хочу сказать. Просто по неопытности. Дошла до ближнего бугра и стала считать. А там и так видно, что все посохло. Там суховей обдувает… — Минутку! — сказал Балашов. Он один не подходил к столу и совершенно не интересовался состоянием посевов. То обстоятельство, что Дедюхин был на полустанке вместе со Столетовым, поразило его. В обкоме этого еще не знали. По телефону сообщили только, что причиной сердечного приступа был алкоголь. Таково было медицинское заключение. Одинокая выпивка председателя исполкома на полустанке казалась необъяснимой и смахивала скорее на самоубийство, чем на выпивку. Запуганный врачами Дедюхин боялся спиртного, как огня, и не пил не только водки, но даже и пива. Теперь, когда выяснилось, что выпивал он не один, а со Столетовым, дело осложнялось еще больше. Отношения Столетова с покойным были далеко не приятельскими — это знали все. Реплика Столетова о том, что Дедюхин его ненавидит, вряд ли звучала сильным преувеличением. Чем больше обдумывал Балашов несчастное событие на полустанке, тем темнее оно казалось. И правда, каким образом два недруга, один вовсе непьющий, другой тоже спиртное не особенно жалующий, сели за пол-литра и стали чокаться? Почему они свиделись не где-нибудь, а именно на пустом, безлюдном полустанке? Что подразумевал Столетов под «воплощенной укоризной»? Если Костиков станет утверждать, что Столетов заставил Дедюхина выпить насильно, — опровергнуть такое утверждение, каким бы диким оно ни казалось, — будет нелегко. Самому господу богу не разобраться, что было у Столетова на уме, когда он выпивал с Дедюхиным. «А не проявляю ли я близорукость? — подумал Балашов, — Не слишком ли поддаюсь благодушным настроениям… Ведь таких категорий, как принципиальность и бдительность, никто не отменял. Если разобраться — что хорошего в этом Столетове? Чем он вызывает сочувствие? Тем, что сидел, и ничем больше. Человек своевольный, закрытый, себе на уме. Отношения с людьми у него не простые. Чего стоит, например, инцидент на проводах Вари Суворовой…» — Минутку! — повторил Балашов. — Вот что, товарищи. Есть предложение не отвлекаться и заканчивать с вопросом Захара Петровича. Причем учтите, случай на полустанке — особая статья. Этот случай на наше решение влиять не должен. — Последние слова он произнес с особенным нажимом, словно старался убедить не только других, но и себя. — Вместе с тем прошу вас отнестись к вопросу серьезней, с должной ответственностью, продумать объективные факты и до конца оценить их. Возьмем нечуткое отношение к Задунайской. Разве так нас учит партия относиться к специалистам? А сопротивление милиции? А материальный урон колхозу и государству, который еще придется подсчитать с карандашом в руках… Я имею в виду холостую гонку косилок из МТС и обратно в МТС. И это в то время, когда колхозы буквально стонут от недостатка косилок. А состояние посевов, не соответствующее оптимистическим уверениям товарища Столетова? Во всем этом надо скрупулезно разобраться и дать принципиальную, партийную оценку. Балашов сел прямей, достал из нагрудного кармана гребенку и причесался. А когда Столетов с горечью отшутился на какой-то нелепый вопрос бригадира, подул на гребенку и сказал жестко: — Давайте серьезней, товарищи. Мы действительно не на посиделках. И все пошло по второму кругу. Костиков сочувственно взглянул на Столетова и начал: — Мы тут стараемся, ангела из Петровича лепим, выгородить его норовим. И я не злодей. И я в общем не против. Петрович вперед на много грехов отстрадался. А все ж таки давайте оглянемся на народ. Ну, уважим мы Петровича, ну, простим. А что народ скажет? Ведь все же видали: является товарищ Столетов на личный огород агронома, отпихивает Светлану, так что она, добрая душа, коленку покорябала, и силком, как оккупант какой-нибудь, скрупулезно отбирает все ее личные овощи и замыкает на колхозном складе. Меня народ спросит — так партия учит относиться к молодым специалистам? Что я людям скажу?.. Есть предложение пока что снять с работы, а там видать будет. И все дела. — Ишь ты! — сказал Иван Иванович. — Не жила а родила!.. Надо вперед разобраться. — А мы и так разобрались. — Костиков развел руками. — И новые факты появились. Портрет дорисовывают. — До того дорисовывают, что Захар Петрович уж и на себя походить перестал, — сказал Лопатин. — У меня предложение — отложить заседание… Давайте передохнем. А то дров наломаем. — Чего откладывать, — удивился Балашов. — Все ясно. Давайте решать. Так Дедюхин, навредивший Столетову при жизни, не оставил его в покое и после своей кончины. В результате обсуждения решили: объявить Столетову по партийной линии строгий выговор с занесением в личное дело, а общему собранию колхоза рекомендовать снять его с должности председателя. — А пока работай с прежней энергией, Захар Петрович, — сказал Балашов, когда все, не глядя друг на друга, расходились. Балашов был человек честный и умный. Он быстро выдвинулся, стал секретарем райкома, перешел на руководящую работу в область. Прошло с той поры несколько лет, но ему всегда было стыдно вспоминать и эту фразу и обстоятельства, при которых она была сказана. |
||
|