КРИС БЕКЕТТ АТОМНАЯ ИСТИНА

Выйдя из вращающихся дверей «Ригби, Ригби amp; Стайл», Дженни Филипс угодила прямо в грязную морось и влажные огни ноябрьской лондонской ночи. Была пятница, и она задержалась на работе, убирая свой стол перед недельным отпуском. Завтра в это же время вместе с Беном она будет ужинать уже на Ямайке — под пальмами и звездами.

Дженни отчаянно хотелось немедленно позвонить ему, войти в какое-то соприкосновение. Однако она знала, что Бен занят и улаживает собственные дела на своей работе, к тому же он прямо сказал ей о том, что не хочет, чтобы его беспокоили до того, как он окончательно освободится. Подобные вещи иногда весьма раздражали его. Но Бен обещал позвонить сразу же, как покончит со всеми делами, и ей приходилось довольствоваться этим.

Дженни оглядела оживленную улицу, прикинула, насколько силен дождь, подняла воротник, раскрыла розовый в белый горошек зонтик, ну и, конечно, возложила на нос большие круглые очки. Хорошенькая, изящно одетая, двадцативосьмилетняя… доверенное лицо старшего партнера одной из городских юридических фирм. Очки превращали ее в некое подобие плодовой мошки, однако ей это было безразлично — как и всем остальным на улице. Шли активные разработки глазных имплантов, однако проблемы безопасности еще не были полностью разрешены, и малый, но неприемлемый процент лабораторных животных оставался слепым — так что в текущий момент все носили «мушиные глазки».

То есть почти все. В бургер-баре, соседствовавшем с офисом Дженни, Ричард Пегг соскользнул с табурета, опустил в карман потрепанный блокнот, застегнул молнию на слишком большом для него анораке, доходившем почти до колен, и надвинул шерстяную шапку на самые уши. Он принадлежал к числу тех немногих, еще не достигших семидесятилетия лондонцев, так и не обзаведшихся комплектом лупоглазых приспособлений. Даже бездомные, ночевавшие в дверях магазинов, таковыми владели, однако Ричард вышел под дождь на улицу, не прикрывая лица и глаз. Истина заключалась в том, что он не нуждался в очках, наделявших его фантомами, видениями и голосами. Просто ему приходилось принимать таблетки, чтобы вся эта муть не лезла в голову.

Ричарду, как и Дженни, было двадцать восемь лет, однако он никогда не работал. В очередную поездку по музеям Ричард отправился с одним только блокнотом и карандашами из своей крохотной — в одну спальню — квартирки в Суррее. Сам для себя он называл это занятие «Исследовательской работой» и пытался отыскать тайный смысл бытия посредством окаменелостей и иероглифов, кристаллов и клинописных табличек. На этот раз он заполнил еще один блокнот своим плотным почерком, тремя различными цветами выделяя ключи к загадкам, мистериям и тайным заговорам, густо усыпая страницы заглавными буквами, подчеркиваниями и знаками восклицания.

Оставив бургер-бар, Ричард также оказался перед моросью и электрическими огнями: оранжевыми, белыми, зелеными, красными, голубыми. Однако если Дженни воспринимала повседневность как должное, перед Ричардом ежедневная рутина всегда ставила бесконечную последовательность тревожных вопросов. Что такое дождь? Что суть машины? Что есть электричество? Что за странная штука — пространство, существующее между одним объектом и соседствующим с ним? И что представляет собой воздух? И что означают все эти огни — что, в самом деле, означают они в своей непрестанной смене зеленого на янтарный, потом на красный, повторяющейся снова и снова?

Однако Ричард мог видеть Электрического Человека — четырехметровая, очерченная белым огнем фигура которого как раз возвышалась над снующими внизу людьми и машинами. Электрический Человек взирал прямо на Ричарда лампочками своих глаз, потому что знал — в отличие от всех остальных, Ричард способен видеть его. Прикусив губу, постаравшись поглубже укрыться в недрах своего анорака, и избегая глядеть на Электрического Человека, Ричард направился в сторону станции.

— Атомная истина, — пробормотал он себе под нос, стараясь свести воедино плоды дневных трудов. — Атомная истина. Скрытая правителями мира. Скрытая от мировых лидеров, потому что никто из них не обладает атомными глазами. Они не могут видеть ее, не могут видеть ее в правильной атомной форме. Не могут, насколько это известно мне.

Он громко рассмеялся на ходу, открывая щербатый рот. Люди начали оборачиваться, но он пренебрег их мушиными взглядами.

— Привет, Сью, это Дженни! — Изящная женщина, ожидавшая впереди него на пешеходном переходе, когда светофор сменит красный глазок на зеленый, воспользовалась паузой и вызвала через очки одну из своих старших подруг, с которой прежде работала вместе. — Бен слишком занят, чтобы говорить, а я просто должна была кому-то позвонить. Я так волнуюсь и нервничаю! Наш первый совместный отпуск. Как по-твоему, все сложится благополучно?

Благодаря мушиным глазам, Дженни могла слышать свою подругу и видеть ее перед собой. Ричард, конечно же, не мог ни видеть, ни слышать ее, однако он собирал в своей памяти все доносящиеся до него обрывки разговора, укладывая их на хранение с той же почтительностью, с которой копировал иероглифы в Британском музее. Манера людей разговаривать друг с другом, чувствовать себя при этом непринужденно, умение их разделять темы и притягивать чужое внимание были для него такой же тайной, как и надписи на саркофагах, хранивших мумии фараонов: тайной, подобно иероглифам, чреватой таинственным смыслом.

— Привет, Сью, это Дженни! — пробормотал он.

Ричард рассмеялся. Фраза показалась ему забавной. А потом попытался просто повторить имя:

— Дженни, Дженни, Дженни.

Оно прозвучало ласковой песней… сладкой ласковой песней.

— Дженни, Дженни, Дженни.

Дженни перевела свои мушиные глаза на низкую прозрачность. Она еще могла видеть мир таким, как видел его Ричард — огни автомобилей, такси, бурые веера воды, разлетающиеся из-под колес, витрины магазинов, превратившиеся в пещеры, залитые желтым светом, — однако все это утешительным образом было охвачено некоей рамкой. Пользование мушиными глазами придавало миру уют, словно глядишь на него изнутри автомобиля. Эти очки превращали улицы города в разворачивающийся на экране фильм, в пейзаж за окном.

Внизу поля зрения Дженни — как бы перед нею в пространстве — находилась клавиатура с рядком иконок, позволявших управлять видеосистемой очков. Возле верхнего края поля помещался блок аксессуаров — с часами и разнообразной информацией того рода, которую люди находят утешительной, — подобно многочисленным лезвиям швейцарского перочинного ножа, даже если никогда не пользуются ими: такими, как температура воздуха, индекс Доу-Джонса, календарь на пять лет, телепрограмма на ближайший вечер, местное время в Сиднее и Гонконге…

Над блоком аксессуаров одно за другим проплывали объявления: «Когда детективы плачут, увлекательный новый роман Элгара Винтертона, теперь в формате очков у Финлея и Барнса всего за 2,99 фунта… Фрузли, великолепная новая закуска от Нэцко. Если вы здоровы, это не значит, что можно обойтись без…»

Конечно, Дженни и не думала обращать внимание на объявления.

— Бен потратил столько денег на эту поездку, — обратилась она к Сью. — Ты просто не поверишь! Гидроцикл, дайвинг и рафтинг и… словом, он заказал для нас уйму всего. Меня беспокоит, что он сделал слишком много и что мне будет сложно… то есть, я хочу сказать, что ему не обязательно…

Мимо в противоположном направлении рука об руку прошла молодая пара. Пребывая в физическом контакте, благодаря очкам они в этот самый момент находились в совершенно разных мирах. Он моргал, листая Сеть. Она оживленно трещала в пространство.

Сью смотрела на свою подругу Дженни. Мушиные глаза передавали не визуальное изображение, для которого требовалась бы камера, а виртуальное, где движения и мимика воссоздавались по работе лицевых мускулов. И теперь виртуальное лицо Сью взирало на свою дорогую Дженни суженными и встревоженными глазами.

— Просто попробуй… попытайся порадоваться впечатлениям, Дженни! — сказала она. — Хватай и наслаждайся, пока можешь!

Сью помедлила, желая сказать больше, однако так и не сумела подобрать нужных слов. Она была на девять лет старше Дженни, и возраст сделал ее более жесткой.

— Радуйся жизни, Дженни, дорогая, — закончила она наконец. — Не каждый день тебе предлагают слетать на Ямайку, оплатив при этом расходы.

Общение посредством очков парадоксальным образом позволяло видеть собеседников без очков. Однако Ричард видел остальных людей только в мушиных глазах, потому что сам никогда не пользовался ими и не посещал чужие дома, где люди снимают очки, чтобы усесться перед телевизором. Итак, он обитал в мире человекоподобных плодовых мошек. Увидев его нагое лицо, они отворачивались.

— Дженни, — прошептал Ричард. — Дженни.

И рассмеялся, но без насмешки, а с восхищением.

Дженни закончила свой разговор со Сью. Она пересекла оживленную улицу, затем заметила нужную иконку и дважды моргнула. Открылось почтовое окошко, и она принялась просматривать непрочитанные сообщения. Одно из них пришло из книжного клуба для обладателей очков, в который она была записана, и требовало срочного ответа — иначе ей придется заплатить за ненужную книгу.

Она моргнула, отправляя сообщение. Находившаяся примерно в полумиле релейная станция приняла сигнал, вытряхнула содержимое из цифрового кода и перевела его в крошечные вспышки света, отправив их в подземное путешествие со скоростью 300 000 километров в секунду по стекловолокну на спутниковую станцию, располагавшуюся на корнуоллском побережье, где вспышки вновь преобразовали в радиосигнал и, вставив как одну-единственную струйку в никогда не пересыхающий поток, отправили в космос. Висевший в пятистах километрах над головой спутник принял отправленный Дженни сигнал вместе с сотнями тысяч других, усилил его и вернул назад на Землю.

— 101011101001010010100010111010111010100101010010101000… — вещал вниз сателлит, несший свою одинокую вахту на самом краю пустоты.

— …10001010100011101… - уносилось вниз к деловитой поверхности планеты.

— Спасибо, — проговорил спутник от лица Дженни. — Прошу вас не отправлять мне со скидкой очковое издание книги «Когда детективы плачут».

Спутниковая тарелка на мысе Кейп-Код приняла сигнал и отослала его своим путем.

Ричард бросил взгляд в узкий боковой переулок и заметил двух лис. Они свалили стопку деревянных подносов на заднем дворе ресторана и теперь бойко хватали куски недоеденных мяса и рыбы. Под светом городских электрических фонарей зверьки казались бледными и бесцветными и ничуть не напоминали лис из детских сказок — с их веселыми мордочками и хитрющими глазами. Никто, кроме Ричарда, даже не заметил их.

— Эй, смотрите-ка! Лисы! — громко проговорил он, останавливаясь в надежде на то, что Дженни может обернуться и посмотреть.

Он успел понять, что она встревожена, и подумал, что зверьки могут отвлечь ее. Женщины ведь любят животных, не так ли? Он нисколько не сомневался в том, что им нравятся подобные вещи.

— Посмотрите-ка! — снова позвал Ричард. — Две лисы! Прямо посреди города!

Позади лис и над ними маячил Шакалья Голова — дух-покровитель собак, лис и прочих псов. Шакалья Голова не отводил от него сверкающих глаз, но Ричард, ничего более не говоря, отвернулся. По своему опыту он знал, что подобных Шакальей Голове — в очках или без очков — не видит никто из людей, и потому сконцентрировал свое внимание на лисах.

— Две лисы! — вновь воскликнул он.

Мужчина в коричневом дождевике бросил на Ричарда вопросительный взгляд, но поленился поворачивать голову в указанном направлении. Даже при беглом взгляде на Ричарда становилось понятно, что с ним не все в порядке. Громоздкий анорак… прямые нечесаные волосы… двухдневная щетина на подбородке… и никаких мушиных глаз.

— Две лисы!

И снова никто не обратил внимания. Ощущение усталости и одиночества овладело Ричардом. Они так заняты своими очками… в этом вся проблема… они разговаривают с какими-то далекими людьми о вещах, совершенно непонятных ему — непостижимых, как ни пытайся понять.

Тут он заметил, что Дженни идет впереди него. Ричард видел, как ее зонтик — розовый в белый горошек — подпрыгивает над толпой, и бросился догонять. Ему было приятно находиться вблизи нее. Это как-то согревало Ричарда.

— Дженни, — сказал он самому себе, — Дженни, Дженни, Дженни.

И снова от удовольствия усмехнулся щербатым ртом.

— Дженни, Пенни, Хенни, — проговорил он вслух.

«Зеро, единственный йогурт, содержащий менее одной десятой калории на порцию…»

Дженни шла быстро, прогоняя на ходу в памяти все, что ей следовало сделать до завтра. Бен рассердится на нее, если в последнюю минуту все окончится тем, что она примется за розыски забытой, но нужной вещи. Бен ненавидел беспорядок. Он ненавидел любую неэффективность. Дженни и сама была очень успешным доверенным лицом и расходовала свое рабочее время именно на устроение весьма впечатляющего порядка. Однако по какой-то неведомой причине Бен рождал в ней ощущение собственной неловкости и некомпетентности.

«Роковое лето, душераздирающая повесть об обреченной любви, в годы глобальной войны…»

Провайдер, предлагавший Дженни книги для очков, знал, что ей 28 лет, она одинока и принадлежит к перспективному средне-верхнему административно-профессиональному классу. Кроме того, было известно, что она предпочитает обезжиренный йогурт и невысокого пошиба романы, и потому провайдер по многу раз на дню предлагал ей новые диетические продукты и легкие романчики, помимо прочих предметов, которые, как правило, интересовали перспективный средне-верхний административно-профессиональный персонал.

«Неужели один фунт в день такая уж высокая плата за пожизненную охрану?..»

«Одинока, бездетна и не влюблена? Самое время подумать о плате за школу! Обратитесь в Школьное планирование. Просто потому, что жизнь так коротка…»

Но если Дженни относилась к «перспективному средне-верхнему административно-профессиональному персоналу», то к какому разряду населения принадлежал Ричард? Он не мог назвать себя даже типичным членом слоя — «хронически безработного/претендующего на социальное пособие», — образованного людьми с низким доходом, которые тем не менее в целом составляли вполне определенный и доходный рынок. Дело в том, что в возрасте одного года его усыновила и вырастила благополучная семья профессионалов, к тому же он никогда не ассоциировал себя с прочими претендентами на пособие, жившими в стороне от заселенных кварталов в районах социальной застройки. Однако, поскольку Ричард не обладал мушиными глазами, компьютером, телефоном и кредитной карточкой, он просто не мог оставить в публичном домене достаточно глубокий след, который позволил бы обоснованно отнести его к какому-либо социальному слою.

Ричард представлял собой изолят — одиночку. Приемные родители так и не научились любить этого странного ребенка-интроверта. Он ушел от них в семнадцать и теперь практически не поддерживал никаких контактов, хотя они купили ему крохотную квартирку в Гилдфорде, а мать по-прежнему присылала ему деньги и посылки с продуктами.

Трое молодых людей в костюмах — явно биржевые торговцы из Сити — крупными шагами нагнали сначала Ричарда, а потом Дженни. Все они были в очках и пользовались при этом опцией под названием БКВ — или Ближнее консенсуальное видение, — позволяющей обладателям мушиных очей ретранслировать принимаемые ими сигналы по открытому каналу, чтобы слышали окружающие. Это позволяло всей троице одновременно переговариваться с коллегой — четвертым молодым биржевиком по имени Фредди, виртуально присутствовавшим при переговорах.

— Фредди, тупой ублюдок. А ты действительно потерял вчера 90 тыщ за один час?

— Фредди, тупой ублюдок, — пробормотал Ричард себе под нос, укладывая в памяти на хранение для последующего исследования эту странную и абсолютно восхитительную комбинацию дружелюбия и оскорбления. — Фредди, тупой ублюдок, — произнес он погромче.

Ричард рассмеялся. Один из молодых людей повернулся и ожег его яростным взглядом.

Ричард, конечно же, не мог видеть Фредди или слышать его ответ. Однако Дженни, из чисто спортивного интереса, включила движением век БКВ в своих очках, чтобы поглядеть на него (принцип этот как раз и породил весь мушино-очковый бум: тот, кого здесь нет, всегда кажется куда более интересным, чем тот, кто на самом деле присутствует).

— Угу, потерял, как раз 90 тыщ, — говорил Фредди. — А вот на прошлой неделе зацепил 50. Хороший торговец умеет рисковать, дети мои. Смотрите на старого доброго дядю Фредди и учитесь.

«Еще один хвастливый мальчишка в строгом костюме — такой же, как и его друзья», — заключила Дженни, переводя взгляд на часы в блоке аксессуаров, после чего запросила в Интернете расписание поездов. Результаты высветились в левой стороне ее поля зрения. Она моргнула сперва на папку «транспортная информация», а потом на «ж/д». Появившееся окошко потребовало, чтобы она назвала начальную и конечную станции предполагаемого путешествия. Дженни пробормотала названия станций, моргнула и получила расписание двух следующих поездов. Особенного запаса времени у нее не было, поэтому, на ходу оплатив проезд — на что потребовалось только четыре движения век, — она прибавила шагу.

И тут перед ней возник знаменитый ведущий ТВ-шоу Джонни Лэм, прямо со своей знаменитой фразой на устах: «Давайте войдем!». В данный момент он приглашал ее войти в один из магазинов сети, торговавшей модными аксессуарами. Дженни улыбнулась. Магазины лишь недавно начали пользоваться БКВ для привлечения внимания прохожих, и столкнуться вдруг нос к носу на улице со знаменитостью было еще непривычно. Так что она прошла прямо сквозь Джонни Лэма, попутно отключив при этом БКВ.

Ричард, конечно же, никак не мог заметить кратковременного появления Джонни Лэма, однако он увидел, что Дженни прибавила шагу, и поспешил следом за ней. Они уже подходили к станции. Нащупав в кармане билет — картонный обратный билет, действительный не в часы пик и купленный за наличные, — он вошел в вестибюль вокзала.

Двое полицейских, Кеннет и Честити, дежурили под табло отправления. Вооружившись особыми профессиональными очками со специально упрочненной поверхностью, прибором ночного видения и доступом к конфиденциальной личной информации, они высматривали в толпе нелегалов.

Каждая идентификационная карта содержала крошечный передатчик, который могли обнаружить сенсоры, расположенные на улицах и в общественных местах. Очки Кена и Чес рисовали узкие зеленые гало над головами людей, располагавших непросроченными документами, и огромные красные стрелы, указывавшие на лиц, таковыми не располагавших, — например, нелегальных мигрантов или беглых заключенных. Было забавно видеть, как какой-нибудь нелегал пытается незамеченным укрыться в толпе под огромной красной стрелой, прыгающей над его головой.

Голову Дженни, конечно же, окружало гало. Ричард же был помечен янтарным вопросительным знаком. Загогулина эта указывала на то, что он располагает подлинной идентификационной картой, однако или отягощен криминальным прошлым, или имеет какие-то другие проблемы, по каковой причине его следовало допросить в случае сколько-нибудь подозрительного поведения.

А он и ведет себя подозрительно, подумал констебль Кеннет Райт, толкая в бок свою партнершу. Даже очков на нем нет!

— И какой неандерталец будет в наше время ходить с босым лицом? — вопросил он.

Действительно, зрелище могло показаться непристойным. Чес мрачно кивнула и вызвала дело Ричарда, посмотрев прямо на янтарный вопросительный знак над его головой и дважды моргнув.

— Психически нездоров. Диагноз: шизофрения. Три раза лежал в госпитале. Три года назад получил предупреждение за отсутствие идентификационной карты, — зачитала она выдержки из дела.

Приходилось против желания признать, что на преступление века эти прегрешения никак не тянули.

— Должно быть, оставил свою карту дома из принципа, — вздохнул Кен. — Из какого-нибудь дурацкого и никому не понятного принципа. И очки не носит по той же причине. Не стоит его останавливать, Чес. Сегодня-то карта при нем.

Однако Честити сочла предложение Кена нарушением бдительности. Мир этот, конечно же, несовершенен — приходилось признать, что в нем существуют и либералы, и кровоточащие сердца, и борцы за права человека, — однако разве можно позволить потенциальному смутьяну беспрепятственно бродить по городу, если по долгу службы ты имеешь полное право остановить его, допросить и, по крайней мере, дать понять, что за ним наблюдают?

— Простите, мистер Пегг, — сказала она, делая шаг вперед (Честити обожала возможности, предоставляемые этими новыми технологиями; обращение по имени сразу же ставило подозрительных лиц на место). — Не назовете ли вы мне причину, заставляющую вас отказаться от мушиных глаз?

Ричард моргнул, бросив тревожный взгляд в сторону удалявшейся Дженни, которую, возможно, ему более не придется увидеть.

Итак, почему он не носит очков? Объяснить трудно, почти невозможно. Понятно было только одно: если он заведет очки, то утонет в них.

— Разве уже существует закон, требующий, чтобы люди обязательно носили их в городе? — пробормотал Ричард, вновь посмотрев на Дженни, вместе с розовым зонтиком самым жестоким образом садившуюся на тот самый поезд, которым он рассчитывал уехать.

Тон его ни в коей мере не понравился Честити.

— Пока еще нет, — сказала она, — но скоро будет, как и относительно идентификационной карты. И раз уж мы коснулись этой темы, мне хотелось бы посмотреть на вашу…

Тут коллега ткнул ее в бок. На противоположном конце вестибюля над толпой запрыгала крупная красная стрела, указывавшая вниз — на молодого выходца из Малави по имени Гладстон Мулузи, виза которого закончилась на предыдущей неделе.

— Добыча! — выдохнула Чес.

— Еще бы! — согласился Кен.

— Значит, я могу идти? — спросил Ричард, с тоской глядя на священный теперь поезд, внутри которого находилась сейчас милая и сладкая Дженни.

— Ступайте, — отрезала Чес, не отводя глаз от новой жертвы.

Ричард бросился к поезду и успел вскочить в вагон за миг до того, как сомкнулись двери. После этого он прошел три вагона в поисках Дженни, переступая через чемоданы и грубо расталкивая людей, укладывавших свои пожитки на багажные полки. Некоторые пассажиры готовы были вскипеть, поскольку ему даже в голову не пришло произнести эти два слова: «извините» или «простите».

Но кого это волновало? Только не Ричарда. Он и не замечал общей реакции на себя. Главное было в другом: вот она, Дженни, сидящая в одиночестве в рядке обращенных вперед сидений. Приблизившись, Ричард с бьющимся сердцем впервые обратился к ней со словами:

— Эти места свободны?

— Да, свободны, — ответила Дженни.

Голос ее был полон музыки. Ричард рассмеялся. Дженни коротко улыбнулась и посмотрела в сторону, посчитав его странным, но безвредным, удивившись тому, что на нем нет очков, и с неудовольствием отметив кислый запах заношенной одежды. Старший брат Дженни был аутистом, так что ко всяким странностям она успела привыкнуть и потому отреагировала на Ричарда без враждебности и недружелюбия, каковые испытали бы на ее месте многие. Кроме того, в данный момент ей было абсолютно не до него. А запашок можно было и потерпеть.

Тут поезд тронулся с места, и, глянув на иконку непрозрачности, она уморгала ее до восьмидесяти процентов. На улице очки приходилось держать почти прозрачными, чтобы не попасть под машину и не сталкиваться с другими людьми. Но теперь смотреть вперед был обязан машинист. Дженни более не нуждалась в реальности и могла соответствующим образом снизить ее вклад в поток нервных сигналов, достигающих зрительной коры ее мозга. Предметы и люди в физическом мире сразу стали водянистыми и призрачными. Мир очков, напротив, обрел реальность и сделался красочным и ощутимым.

«Какая жалость, что кроме зрения нельзя отключить и запах», — подумала она, бросив взгляд на Ричарда и морща нос.

Ричард неуместным образом рассмеялся, и Дженни снова поглядела на него, точнее на призрачный силуэт, который она могла воспринимать двадцатью процентами своего зрения, пытаясь понять, что же так развлекло этого человека. Он смотрел не на нее — на что-то такое, что было за окном. Это показалось ей симпатичным, и Дженни улыбнулась.

Устроившись на своих местах, почти все в вагоне прикрутили на семьдесят пять — девяносто процентов прозрачность своих мушиных глаз. Послышался негромкий общий ропот — пассажиры стали вызывать мужей, жен, детей, приятелей и подруг, передавая весть о том, что уже находятся в пути.

Дженни глянула на часы в блоке аксессуаров.

«Скоро позвонит Бен, — подумала она. — Лучше не буду никого вызывать, а то он не сможет пробиться».

Дело было в том, что когда ее номер оказывался занятым, у него слишком быстро заканчивалось терпение.

Поэтому, моргнув на почту, Дженни отправила сообщение боссу: Не забудьте переговорить с мистером Джексоном из Службы обработки данных до начала утренней планерки!

Она уже оставила такую запись в его ежедневнике, однако шеф настолько уже привык ко всякого рода напоминаниям, что часто просто забывал посмотреть туда. Поддерживая порядок, она напоминала ему в течение дня. Однако в отношении Бена Дженни ощущала себя круглой дурой.

Ропоток голосов в вагоне начинал стихать, звонки один за другим заканчивались, и пассажиры погружались в собственные мушиные миры. Одни смотрели телепрограммы. Другие читали газеты и книги. Студентка из Канады продолжила партию в шахматы, которую играла со своей подругой, находившейся дома — по ту. сторону Атлантики. Мальчишка из Уокинга погрузился в «стрелялку». Рыжеволосая адвокатша принялась изучать собственный банковский счет. Страховой агент нырнул в сетевое порно, перед этим дважды проверив — точно ли отключено его БКВ (на прошлой неделе его откровенно осмеяла группа нахальных школьников).

За окном промелькнула стройплощадка, освещенная ледяными галогеновыми огнями. Экскаваторы и краны были вовсю заняты делом, и впереди их ждала целая ночь.

«ГКВ Лондон, — гласили окружавшие строительство гигантские плакаты. — Мы строим мечту».

Сооружалась совершенно новая передающая станция, которой предстояло кольцом окружить город, создавая новое Городское консенсуальное видение. После завершения строительства всех станций каждый из лондонцев, обладавший мушиными очками, получал возможность поселиться в виртуальном городе — одном из нескольких, наложенных на реальный город из кирпича и камня.

В Лондонском Тауэре возникнут привидения; неведомая рука станет чертить по небу письмена; на каждом перекрестке появятся виртуальные полицейские-бобби… Станет видимым прошлое; и будущее восстанет, как феникс, из бетона и асфальта; и люди, при желании, смогут благополучно оставаться дома, высылая гулять на улицы города свои цифровые аватары.

Дверь в конце вагона отъехала в сторону, пропуская контролера. Предоставляемые железнодорожной компанией спецочки показывали ему огромный билет над головой каждого пассажира в вагоне — за исключением одного-единственного, — и контролер с первого взгляда видел, что билеты эти находятся в полном порядке. Лишь у Ричарда над головой парила пустота. Инспектор коротко посмотрел на предъявленную картонку.

— Должно быть, забыли сегодня дома очки, сэр? — любезным тоном поинтересовался он, нащупывая в кармане почти ненужный компостер.

Удивленная раздавшимся рядом голосом контролера, Дженни даже чуть вздрогнула. Не только для нее, но почти для каждого в этом вагоне — с его белыми огоньками, синими сиденьями и алюминиевыми багажными полками — контролер представлял собой всего лишь мутное сновидение. А старые гаражи и обветшавшие фабрики, отлетавшие назад за темным окном, имели слишком мало значения, чтобы обращать к ним очки, отрегулированные на прозрачность менее тридцати процентов.

Лишь Ричард в полном одиночестве находился в мире атомов… мире материи и пространства.

«Однажды они попросту перестанут что-либо видеть, — размышлял Ричард. — Мир существует только ради меня».

Он усмехнулся.

«Настанет день, инопланетяне вторгнутся на Землю, и только я смогу их увидеть. Так, как вижу лис и мышей, шныряющих по железнодорожному полотну. Как увидел того оленя».

Воспоминание это обладало властью над ним. Однажды он проснулся в два часа ночи, ощутив внезапную потребность подойти к окну своей маленькой спальни и выглянуть наружу. На улице было пусто, и огни светофоров переключались с красного на янтарный, а потом на зеленый, подчиняясь собственному ритму — тайному и известному только им самим.

Но посреди дороги трусил белый олень — белый-белый, с огромными раскидистыми рогами, он миновал ночной магазин с рекламой очковых карт, притихший паб, магазинчик, в котором продавали уцененные поздравительные открытки и нераспроданные книги, темную прачечную. Проследовав мимо, олень обогнул угол и исчез из вида.

Потом на мостовой появилась одинокая машина, мчавшаяся слишком быстро; взвизгнув тормозами, она обогнула угол, проскочила на красный свет и рыкнула, исчезнув в кварталах города. А потом тишина воцарилась снова, и ничто более не двигалось, кроме этих огней, каждые несколько минут сменявших зеленый на желтый и красный…

— На спине его был всадник, — вслух произнес Ричард в железнодорожном вагоне, внезапно припомнив этот факт. — И он держал…

Тут он умолк, потому что Дженни смотрела на него и улыбалась.

Очаровательную улыбку не портили даже мушиные глаза. И наполняла ее нежная радость.

Ричард ответил на нее своей щербатой ухмылкой.

— Привет, милый! — шепнула Дженни трехмерному изображению своего приятеля Бена, висевшему как раз там, где сидел Ричард. — Как прошел сегодняшний день? Я так жду нашего совместного отпуска!

Конечно же, Ричард не мог видеть нахмурившегося Бена, посоветовавшего Дженни не быть глупой девочкой и не сходить с ума невесть из-за чего.

Окончив разговор, Дженни переключилась на совсем непрозрачные девяносто пять процентов, чтобы посмотреть новую документальную ленту под названием «Джейни», повествующую о повседневной жизни такой же, как она, молодой секретарши.

«Помни, что меня показывают по национальному телевидению, — говорила Джейни своему приятелю Рею. — Люди по всей стране видят меня в своих очках. Так что говори мне правду. И что ты в самом деле собрался делать?»

Согласно последнему опросу, девять из одиннадцати миллионов владельцев мушиных очков сходились на том, что Рей недостаточно хорош для нее, однако Джейни самым трагическим, героическим и сумасшедшим образом оставалась с ним.

Дженни подумала о Бене и его остром язычке. Он и в самом деле смущал ее, заставлял чувствовать себя маленькой, глупой и беззащитной. Как-то у них сложатся отношения на Ямайке? Будет ли им хорошо? Может ли она на это рассчитывать?

Ричард тем временем разглядывал за окном заброшенный индустриальный пейзаж. «Никто не видит этого. Никто, кроме меня одного».

Мимо пролетали разрушенные фабрики, склады, локомотивные депо.

«Понятно, кто вот-вот явится», — подумал он с внутренним вздохом.

И конечно, тут же явился Стальной Человек — железнорукий, удерживаемый магнитными силами в оранжевом городском небе. И конечно, он немедленно заметил Ричарда и уставился на него своими жгучими и внимательными глазами.

Ричард в смущении отвернулся, подобно дитяти, избегающему смотреть на взрослого, уже отправившего ребенка в кровать. Он сгорбился на своем сиденье, дергаясь и поджимая Тубы, а потом принялся подчеркнуто внимательно рассматривать почерневшие от дыма стены викторианских доходных домов, плети будлей, обвивавших трубы, старые доски объявлений, оклеенные выгоревшими и отстающими объявлениями о забытых продуктах (никто более и никогда не станет подклеивать сморщенные бумажные листки; всякий, кто пожелает подать объявление, может повесить его в небе, прибегнув к услугам Городского консенсуального поля).

— Если бы все это было устроено не для меня, — вслух произнес Ричард Пегг, глядя в непрозрачные очки, закрывавшие глаза Дженни, и старательно избегая взгляда Стального Человека. — То едва ли…

Он умолк.

Из-под мушиных очков Дженни выкатилась слеза… большая, подкрашенная тушью. Растроганный и потрясенный Ричард завороженно следил за тем, как она скатывалась вниз по правой щеке.

Вернув очкам прозрачность, Дженни принялась рыться в сумочке.

Но Ричард опередил ее: выудив растрепанный пакетик с салфетками из правого кармана своего анорака, он протянул его девушке.

Сняв с глаз очки, Дженни с улыбкой приняла салфетки.

— Спасибо, — проговорила она, извлекая одну из них и промакивая глаза, — огромное вам спасибо. Вы очень любезны.

Ричард рассмеялся.

— Там был невидимый человек, — продолжил он изложение заветных мыслей.

— Простите?

— На спине того оленя ехал невидимый человек… невидимка с рогами на голове.

Обыкновенно он никому не рассказывал о таких вещах, но Дженни явно была достойна высшего доверия.

— Bay, — отозвалась Дженни. — Похоже, это было действительно нечто особенное.

Ричард рассмеялся.

— Конечно, — проговорил он. — Потому-то Необходимость и разбудила меня. Момент атомной истины.

Дженни с улыбкой вернула ему салфетки. А потом снова полились слезы, и Ричард опять предложил пакетик и в очаровании, полный неосознанной им нежности, следил за тем, как Дженни снова промакивала глаза.

— Вот что скажу вам, — хлюпнула носом Дженни. — Я решила хорошенько провести время на Ямайке, что бы там ни твердили предчувствия. И я буду счастлива, несмотря ни на что. — Она улыбнулась. — Как по-вашему, можно мои слова назвать атомной истиной?

Ричард громко рассмеялся.

Из дальнего конца вагона донесся чей-то смех, не имевший ничего общего с Ричардом или Дженни, не имевший ничего общего с тем, что физически присутствовало вокруг.

— Спасибо, — снова произнесла Дженни. — Вы были очень добры ко мне.

Слезы ее высохли. Вернув Ричарду пакетик с салфетками, она улыбнулась ему еще раз и спрятала глаза под мушиными очками.

Ричард устроился поудобнее на своем сиденье, стараясь не смотреть на Ночного Человека, огромной совой парившего над темными полями и угрюмо взиравшего на него большими огненными глазами. Без унылого Ночного Человека вполне можно было обойтись, все-таки день прошел на редкость удачно.

Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ

© Chris Beckett, Atomic Truth. 2009. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2009 году.