Глава 20. Ожившие тени прошлого

Огромные, широкие и необоримые валы накатывались один за одним. Били и били с небрежной веренностью и в то же время яростью — и казалось, не будет им ни конца и ни края. Грызли они стремительно таявшее препятствие и мнилось, вот сейчас захлестнут они и закроют собой окончательно весь этот мир…

Со срежетом поднялось забрало помятое забрало шлема, и обессиленно упаший на колено рыцарь в изуродованных доспехах сплюнул кровью, после чего глухо выругался. Атаки на уже изнемогавших защитников города следовали одна за одной, а помощи ждать неоткуда. Барон Шарто отбыл себе прибрать к рукам оставшуюся без присмотра королевскую корону, опрометчиво считая, будто для его собственных земель худшее уже позади. А вот Тьма из диких земель так не считала. Втихомолку копила силы, таилась по глухим местам, но вот и нахлынула вдруг. Да так, что уже мнилось, будто и не одолеть её вовсе, не отбиться.

Более половины затопившей пограничное баронство орды составляли псоглавцы. Многочисленные, дюжие, осмелевшие от собственной наглости и вволю выпитой человечьей крови. Из Комарёвки почти никто не успел уйти под защиту стен, и сейчас даже представлять не хотелось, что там творилось. Впрочем, если б только они — из неведомых пустошей за пределами обетованного поналезла такая срань, что ни названия, ни описания им не сумел бы сообразить никто. И похожие на троллей демоны в два роста и три обхвата, и похожие на демонов тролли с их неподъёмными каменными дубинами, одним ударом разбивавшими в ошметья добротный пехотный щит. Летучие горгульи и брызжущие ядом сгустки мрака — хорошо хоть, высоты их полёта едва доставало, чтоб подняться на уровень городских стен. А там уж бабы и подростки с арбалетами пока что не плошали…

Питт смачно матюгнулся, кое-как утирая залитое потом и кровью лицо, и с трудом встал на ноги. К нему тут же подбежали ничуть не в более приглядном состоянии несколько десятников и сержантов, посыпались доклады. Что ж, очередной штурм отбит, но потери, потери!

Нахлынувшая орда своих-то не считала. А вот горстка людей, каким-то чудом удерживавших ещё стены, постепенно таяла. Левую привратную башню даже пришлось отбивать, настолько сильным и коварным выдалась очередная атака. Хорошо хоть, убитых людей оказывалось на удивление мало, всё больше раненые. Впрочем, почему на удивление? Пусть большая часть баронской дружины и убыла вместе с сюзереном, но принявший командование Питт безжалостно погнал на стены ветеранов и пацанов. Первые воинскую справу знают как никто, а вторые просто не верят ещё в смерть. Оттого, наверное, ошарашенная такой наглостью безносая в основном и обходила их стороной. Да и доспехи, опять же, добрые — когтями и клыками так просто не пробить.

Даже дядюшка Флетчер залез на стену и так ловко отмахивался от тварей притащенным из кухонь здоровенным мясницким топором, что все только ухмылялись. И даже потеряв своё оружие, когда оно застряло в слишком уж крепком панцире какой-то твари и вместе с нею улетело вниз, отставной сержант присутствия духа не потерял. Со вполне похвальной находчивостью отстегнул он с хромой ноги деревяшку и ну охаживать паразитов! Да так ловко то у него получалось, что добротный дубовый костыль едва в щепу не измолотил, а куча под его участком стены, почитай, самая большая получилась…

Питт мимолётно глянул в хмурые, низко нависшие ржаво-свинцовые тучи, отныне заменявшие небо, и осторожно вздохнул. Что же делать, что же делать? — отчаянно пульсировала в ноющем виске одна и та же мысль.

— Держаться, держаться любой ценой! — хрипло выдохнул бывший десятник, бывший сержант — а отныне возглавивший оборону города Питт.

В это время на площадь позади ворот, куда сумели перебраться самые ловкие и ушлые из наседавших снаружи тварей и где их вовремя покрошило подоспевшее городское ополчение, вымахнул из переулка всадник.

"Да бабы-то что тут делают?" — хотел было рыкнуть Питт, потому как верно соображал — если с луком и арбалетом те управлялись хоть как-то, то в ближнем бою им делать нечего.

Но уже развевался над истерзанной площадью знакомый чёрно-белый плащ, а поверх его в сумраке сиял взор примчавшейся волшебницы.

— Вовремя вы прибыли, — ничуть не стесняясь ни окружающих, ни грязной физиономии Питта, девца вытребовала с последнего свой уже почти законный поцелуй. — Прикажи, чтобы немного расчистили, папенька решил немного подсобить. Ну, и я там пошепчу чего…

На лицах окружающих живо вырисовалось отчуждение и даже неодобрение по поводу того, чтобы приплывший по реке некромансер устроил тут какой-то подозрительный обряд. Но Питт уже вытер с губ помаду Муэрты, сейчас обратившуюся в какую-то приторно-липкую дрянь, и распорядился в том духе, что пока барон в далёком Нахтигейле не надел высшую корону власти, в приграничье и будет полный бардак. А до той поры надо продержаться!

Следом за дочерью на площадь въехала телега с пожитками чернокнижника, отчего все носы подозрительно засвербели. А вон и он сам, выступает важно, словно тут не заваленная окровавленными останками привратная площадь, а дворцовая зала…

— Моё почтение, лорд Шим, — зычно провозгласил Питт и поинтересовался этак вполголоса, но чтобы то слышали окружающие. — Это будет… сильно противозаконно?

Чёрный волшебник хоть и поджал губы да зыркнул неодобрительно, всё же отозвался в том духе, что да ничего подобного.

— В качестве ритуальной жертвы я намерен использовать псоглавца — а ведь, на них королевский закон как бы и не распространяется?

Подумав немного уже просто гудящей от усталости головой, Питт угрюмо кивнул. А сам уже пошарил взглядом по расчищавшим площадь людям и вычленил среди них нескольких табунщиков, недавно пригнавших и продавших барону отменных лошадей и после того на свою беду подзадержавшихся немного в городе.

— Ласло! Венц! А ну-ка, изловите мне одну из тех бестий.

Лохматый и чернявый парняги понимающе кивнули и, оставив свою работу, потрусили к лестнице на стену, оскальзываясь на ошметьях и уже на ходу раскручивая волосяной аркан. А что, это Питт дело придумал…

Дальнейшее, право, не стоит того, чтоб его вспоминать — после хотя бы беглого описания сотворённого некромансером обряда аппетит, а то и сон отшибает напрочь. Замечу лишь, что подручным для чёрного колдуна вызвался баронский палач, мастер Ден собственной персоной — и старикан не подкачал.

Вот уже она, вот уже занялась тёмно-багровым сиянием большая, вырисованная прямо на истерзанном булыжнике пятилучевая звесда Власти. Смрадным жаром веяло вблизи, тленом и ещё чем-то, не к добру будь помянутым. И суетился вокруг неё осунувшийся от усталости лорд Шим с засученными и по локоть заляпанными рукавами.

— Мне нужно пять устойчивых сущностей, — озадаченно пробормотал он, потирая подбородок и не замечая, как у окружающих буквально дыбом встали грязные и пропотелые волосы — чернокнижник размазывал по лицу так похожую на человеческую кровь!

И опять, опять решать проблемы взвалившему на себя бремя ответственности Питту… вздохнув, он распорядился притащить сюда семейство ювелира Соломона. Пусть на того нынче и весьма подозрительно косились — сосед его по кварталу Фрич сгорел дотла после попадания зажигательного снаряда — вместе с домочадцами, слугами и несколькими пришедшими спешно кое-что продать клиентами — а самому Соломону хоть бы хны. С другой стороны лавки и чуть наискосок, заведение ван Зейдена вдруг взвихрилось чёрным дымом, да так и провалилось в неведомые подземные глубины — а с этого ювелира и его семейства даже и волосок не упал…

— У них охранные амулеты из истинного серебра, Ридд где-то добыл, — шепнул Питт чернокнижнику, и тот понятливо хмыкнул.

Почуявшие хоть и необычную, но надежду люди управились быстро — на изгвазданную площадь, мрачно и торжественно освещённую дюжиной факелов, уже притащили бледного ювелира и его семейство. И хотя дядюшка Соломон причитал и всё сокрушался по тому поводу, что на арбалетные болты и наконечники стрел для защитников города извёл аж цельных десять фунтов серебра, никто его не слушал.

— Возмите по свече и встаньте по углам!

С этими словами от повелительного жеста руки сами собою занялись толстые чёрные свечи, которые чародей до поры держал в руке. Уже ничему не удивлявшиеся люди покорно разобрали эти огоньки. Последней на угол звезды ступила красавица Сонька, младшенькая-на-выданье, которую вытащили прямо из постели и приволокли как была — в полупрозрачной ночнушке, не столько скрывавшей, сколько подчёркивавшей девичьи прелести. Робко приподнялся непроницаемый тёмный взгляд, и осторожно ступила босая ножка на залитое кровью и багровым сиянием место.

Успевший пристегнуть на место ободранный костыль и пришкандыбать сюда дядюшка Флетчер одобрительно крякнул — у девицы огонёк свечи вдруг игриво переменился цветом на зелёный. Хм, непробованная, надо же какая прелесть… Зато леди Муэрта, поправлявшая чуть криво, наспех начертанную линию, ощутила вдруг ревнивый укол в сердце и подумала мимолётно, что вот от этой огонь-девки, Питта, пожалуй, стоит и поберечь.

— Ах вот что папенька задумал, — молодая волшебница фыркнула на упавшую в глаза рыжую прядь и легкомысленно заправила её за ушко. — Это не совсем чтобы чёрный обряд — па хочет просто направить силу одного тёмного бога на другого. А пока те будут меж собою отношения выяснять, у нас появится шанс и проскочить.

Надо ли и упоминать, что прислушивавшиеся к тому посторонние уши весьма порадовало это немедля рапространённое известие, равно как и прозвучавшие в нём намёки? Потому, хотя на камлавшего чернокнижника и поглядывали старательно-насупленно, но вот прежнего недоверия во взглядах откровенно поубавилось…

Нарисованные багровым пламенем линии напряглись, загудели басовитым звуком и натянулись вдруг так, что у всех обступивших площадь перехватило дыхание.

Питт обвёл взглядом окружение и подивился — огни факелов постепенно померкли. И казалось, сейчас нет в мире иных источников света, нежели эти пять чуть дрожащих огоньков да облитая неверным сиянием фигура чародея в центре. Что он там проделывал, понимания самого парня не хватало, да по правде говоря, он к тому особо и не стремился. Если подруга сердешная, которая в тех делах разбирается получше, одобрила — значит, так тому и быть.

А мгновения утекали за мгновениями, и присутствовавшие вдруг поймали себя на ощущении, что глухо шумящий за городскими стенами ветер им не померещился. Да нет, что я — то не ветер, а прямо сорвавшиеся со своих цепей демоны завыли вдруг. И что там творилось с обсевшими город тварями, не хотелось даже и представлять. Вот он резко усилился до такой степени, что задрожал под ногами добротный булыжник — и резко оборвался в тот миг, когда казалось, что сейчас рухнет этот весь не выдержавший такого напора мир…

— Осталось последнее, — устало проронил волшебник, с которого грязными пятнами утекали вниз остатки чародейства.

То бегом, то неспешным шагом, чернокнижник рыскал по обезображенному руинами и пожарищу городу. Периодически он то шептал что-то, то вдруг прикладывал ладонь к брусчатке, словно что-то выискивая особенное — но в конце концов удовольствовался лысым пологим пригорком в виду замка, ещё недавно представлявшим собою скопище лачуг, а ныне унылое пепелище.

— Что ж, мастер Питт — вам стоит только приказать, — чародей устало ссутулился и сейчас больше походил на костлявого, чуть взъерошенного и замёрзшего в предутренней зябкости чёрного ворона.

Впоследствии сам Питт даже наедине сам с собой не мог сказать, какие же мысли и чувства его обуревали. Во всяком случае, там оказалось понамешано предостаточно… да ещё и Муэрта проворно вплелась под руку нежной лаской.

Парень со странным чувством смотрел в эти блестящие надеждой глаза, потом кое-как оторвался и обвёл взглядом невыразительные в сумраке лица вокруг. И в тот миг, когда ветер немного утих, Питт воздел свою крепкую десницу в ту сторону, где на восходе едва-едва виднелась розоватая полоска — всё, чем последнее время представал рассвет — и повелительно выдохнул:

— Да воссияет свет — и да сгинет тьма!

Старый чародей краем глаза, искоса и неприметно наблюдал за статным парнем в изодранных доспехах, по-хозяйски и прилюдно обнявшим к себе его дочь. Так, Питер, так — теперь ты знаешь, что такое бремя власти…

Огромная стая нетопырей, до поры небезуспешно изображавшая собою огромную мрачную тучу на горизонте и старательно загораживавшая собою рассвет, с облегчением ощутила неслышный отпускающий приказ. Ну наконец-то можно укрыться от этого гадкого, мерзкого света!

В обратившиеся в ту сторону лица ударили первые, ещё розовые лучи столь желанного солнца. Высекли золотистую искру из глаз, проникая, казалось, в самый мозг… некоторые от избытка чувств даже попадали — кто навзничь в памороки, а кто и на колени от избытка чувств. Весь немалый город едва не захлебнулся от восторженного ахх! И того сладкого полузабытого чувства, которое пииты и прочие виршеплёты упрямо именуют счастием.

Можно рассмотреть дом изнутри, но можно и с некоторого отдаления. Понятное дело, вид и впечатления окажутся совсем разными. Одно дело любоваться бегущим по волнам парусником — но совсем другое стоять на его шаткой подрагивающей палубе и нестись меж горбатых, покрытых пеной морских исполинов.

То же самое и наш мир. Мы с самого первого вздоха обретаемся в нём и оттого привыкли воспринимать увиденное и услышанное за единственно возможную реальность. Но вот если — ах уж, это если — неким чудом выбраться за пределы не просто упорядоченного, а и вовсе возможного, то взгляду смелого откроются совсем иные истины.

Ну вот представьте себе монету. Или даже выудите из кошеля серебряный флорин да повертите в пальцах так и сяк. Казалось бы, ну что тут необыденного? Ан нет, при взгляде извне досужий и ищущий пищу для размышлений ум и тут нашёл бы немало поучительного и даже поводов для раздумий.

Две стороны. Вон, с одной орлиным взором смотрит августейший Фандор в окружении витиеватого орнамента и запрятавшегося в нём девиза глорио мундес. А с другой — массивное здание арсенала на Купеческой, где располагался тогдашний монетный двор, и величественная цифра 1 над ним свидетельствуют, что полновесная серебрушка отчеканена там, одобрена высочайше, к хождению и размену дозволена.

Но суть не в том. Скорее, совсем не в том, что же изображено на обеих сторонах — в конце концов, всяк делает деньгу по своему разумению, а некогда даже и бароны имели право чеканить свою монету, отчего постоянно возникали всяческие коллизии — с выгодой, естественно, для менял. А в том тут истина кроется, что две стороны монеты всегда рядом, всегда вместе. Неразлучны — и в то же время никогда, ни при каких обстоятельствах они не свидятся.

Конечно, можно обзавестись клещами и выгнуть кругляшок так, чтобы славный король мог полюбопытствовать видом на монетный двор — а тот потешить своё самолюбие тем, что сам монарх обратил на него светлый взор. Да вот только, после таковой операции то, что останется от монеты, придётся либо выбросить, либо отдать за бесценок в переплавку.

Но вот нахальный муравьишка, которого неуёмное любопытство, помноженное на везение, неустанно гоняет по свету, при некоторых обстоятельствах может и переползти через реборду на иную сторону — то бишь, свершить изрядной смелости проступок…

Ничего этого Ридд, разумеется, не знал. Вернее, мог бы додумать и сам, буде к тому принудили бы его обстоятельства — но вот подобными забавными размышлениями голову себе пока что не забивал. Хотя стоило бы признать, некие подобные мысли так и гуляли в его голове, пугая опечаленную дриаду.

Короче, на уступе высокой горы стоял всадник и недоверчиво взирал вниз, где в долине копошился и тёк к огромным воротам работный люд. Вечер и садившееся за вершинами солнце сами по себе поощряли к этому — но вовсе не от того Ридд хмурился и мрачнел с каждым мгновением. Ибо поток внизу при более пристальном рассмотрении людом как раз и не являлся.

Прямо в почти отвесной стене прихотью камнетёсов и мастеров оказывались высечены могучие бастионы, изобиловавшие и бойницами, и площадками, и сиявшими огнями галереями с балкончиками. Обрамляли они самые исполинские ворота, какие только можно было себе представить. И хотя те исполнены были с немалым вкусом и даже изяществом, а также богато украшены, в них без труда мог бы пролезть даже и немалого размера дракон.

В общем, по неким признакам, а также по разглядывании плечистых коротышек с инструментами на плечах (каждый второй оказывался обильно бородат) — во всём этом взгляд Ридда признал расу подгорных рудокопов.

То бишь, гнумы. Дварфы, карлы — как на сей счёт только ни изгалялись борзописцы.

Но коль скоро последние века оных никто не только не видал, но даже и не слыхал про них, то Ридду перво-наперво пришлось хорошенько проморгаться, прежде чем всмотреться ещё раз. Да ещё и старательно ущипнуть себя за бок.

И всё же стоило признать — гномы, которым даже в головы не пришло задрать оные части тела да узреть обретавшегося над ними всадника — этими самыми гномами и являлись. Теперь уже Ридд не спутал бы их ни с кем, уж картин и барельефов, да и иллюстраций в книгах он насмотрелся вдоволь.

— Ты что-нибудь понимаешь? — на всякий случай поинтересовался он. Но дриада только хмыкнула что-то недоверчивое, и пока предпочла весьма мудро помалкивать.

Потому что сейчас некий хитрый лис и в самом деле прокрался на другую грань мира, воспользовавшись не столько своими способностями, сколь волею случая и необычностью места. И вполне резонно было бы предположить, что при других обстоятельствах возможно было бы оказаться в сокрытом от досужих умов Вечном Лесу, древней и легендарной обители эльфов. А то и ещё где, в куда менее благополучных местностях…

И хотя приведенная ранее аллюзия покажется тут неуместной — в самом деле, трудно представить себе монету с тремя и более сторонами, подобные размышления только сейчас и пришли Ридду на ум.

— Эй, не балуйте, — шикнул он в сторону расшалившихся кобылок, беззастенчиво прервавших его ленивые умствования.

В самом деле, воздух тут отменнейшей чистоты, из погод нынче наблюдалось лето. А потому философски и даже наплевательски отнесясь к перипетиям судьбы (пусть по сему поводу хозяин голову ломает), обе негодницы уже потянулись мордами к заинтересовавшим их зарослям с меленькими цветочками. Однако недрёманая Флора тотчас распознала в этих вполне безобидных с виду растениях семейство каких-то там паслёновых — по её уверениям, самоуверенные кобылки от такой жрачки быстренько отправятся на шкуродёрню — и подняла в голове несусветный хай.

Получившие нагоняй животные старательно изобразили на хитрых мордах должную меру раскаяния, но маленько присмирели. А Ридд вернулся к созерцанию величественной арки ворот. Что-то нашёптывало ему предчувствие — а посему он пристально всмотрелся в орнамент, обрамлявший вход в несокрушимую гномью цитадель. Фигурки и вьющиеся арабесками руны кривлялись оттуда, приплясывали и даже чуть ли не корчили рожицы. Крылись в тенях, перемешивались и уплывали, но и Ридду терпения было не занимать. И наконец, повинуясь внимательному взгляду, постепенно средь пышных узоров появился хитро замаскированный девиз.

— Jedem das Seine, — задумчиво попробовал парень на вкус наконец открывшиеся ему слова гномьего языка. — Каждому своё?

Что-то меня мороз продирает от этого, — пожаловалась дриада.

— Принцип весьма здравый, — нехотя признал парень. — Если, конечно, не доводить его до абсолюта. Да уж, непростой народ, эти гномы.

Вливавшийся в ворота поток постепенно истончился, пока не превратился в редких запоздалых — а там и иссяк совсем. И в тот миг, когда усталое солнце окончательно провалилось в чёрную прогалину меж гор, с устрашающей плавностью бесшумно затворились огромные каменные створки. Надёжно отрезали уютный подгорный мирок от большого и полного страстей мира снаружи. И в быстро сгущающемся сумраке лишь светился орнамент над аркой да многочисленные окошки и бойницы в нависающих над входом бастионах.

— Хм-м, — вздохнул Ридд, наслаждаясь мягким покоем и тишиной летнего вечера. — Да ведь, в наших храмах тоже проповедуют нечто подобное? Да воздастся каждому по делам его… или что-то в таком духе.

Флора не была бы самой собой, если бы не прошлась в весьма язвительных выражениях по сословию храмовых жрецов, их бесстыжим весталкам, а также проповедуемому теми бреду.

— Еретичка, — добродушно ухмыльнулся Ридд и оторвал наконец взгляд от величественного сооружения гномов.

В добавление к уже привычным обеим лунам здесь имелась ещё и третья — маленькая и ноздревато-светлая, будто случайно залетевшая в небеса потёртая серебряная монета. Возможно, шлялись там и ещё, до поры сокрытые за горизонтом — но парень по сему поводу заморачиваться не стал. Только шикнул на опять что-то не поделивших кобылок и снова вперил взор в небеса. Осторожно Ридд поворошил лунными лучами, чуть отодвинув их в сторону и внимательно присмотревшись к укрываемым ими теням.

И увиденное отсюда, со стороны, его потрясло. Хотя и не оттолкнуло, пусть даже холодной мукой и стянуло закаменевшее лицо.

— А ведь папенька-барон, похоже, что-то знал и даже пытался бороться, — весь полон сомнений, Ридд отступился в полном смущении, но вскоре снова обратил взгляд вверх.

Однако столь же быстро внимание его соскользнуло обратно, на ничуть не подумавших утихомириться животных. Хм-м… быстро-быстро Ридд стрельнул глазами в небо и опять сюда. А ведь, серебристая и золотисто-рыжая бестии точь-в-точь как Белль и Соль — да и с последней в небесах откровенно творилось что-то непонятное, уж больно пленительно она манила взор.

И в тот миг, когда расходившиеся кобылы ударились грудь в грудь, отчаянный зов почти сокрытой подругой рыжей луны поймал в себя взгляд парня. Да так, что мягко покачнулся весь мир вокруг. Вот он закружился несколько непонятным образом — и стал быстро удаляться. Да уж, есть места, в которых мы откровенно лишние…

Волновался ли он? Да ничуть. Мельница богов хоть и неспешно вращает свои жернова, но всё же что-то смелет и выдаст на твою голову. А если уж вдруг что — не успеешь и испугаться. Так что, попросту нет смысла и волноваться-то.

Привычно Ридд перетёк в тень, прячась от нескромных взоров лун, и первым делом осмотрелся. Что-то уж больно знакомо всё как-то, да и запахи из ночи наплывали совсем не чужие.

Рука его приподнялась и чутко погладила нависающие над головой листья, которые даже в осени сохранили в себе жар впитанного солнца. Да, есть нечто такое особенное в виноградной лозе — хотя возможно, как раз в пестующих её людях?

— Дом. Как же я давно не был дома, — еле слышно выдохнул он, старательно загоняя вглубь что-то сладко грызанувшее прямо за сердце.

Это не я!

Куда менее деликатные кони отозвались недоумённым ржанием откуда-то снизу холма. Да-да, того самого, расплывшегося до еле заметной пологости бугра на излучине, который ногами малолетнего тогда ещё Ридда избеган был вдоль и поперёк.

Баронский замок на утёсе оказывался столь же тёмен, как и окружившая его ночь. Нет, на самом деле он весь был облит двойным лунным сиянием и виден как на ладони — да вот, не горели в его окнах огни, не светились факелы у ворот. Но взгляд Ридда упрямо соскользнул с этого огромного сооружения и заметался по тому месту, где и сейчас ещё виднелся мост, возле которого глаз упрямо дорисовывал форт. Тот самый, вместо которого действителность подсовывала непривычно пустое место.

И всё же, он не двигался с места. Потому и понятно, что терпение Ридда оказалось вознаграждено — с той стороны, где ему то ли почудился, то ли и вовсе померещился какой-то чуть не такой шорох, на него стремительно напрыгнула тень. Но вовсе не та, которую надлежало встречать хорошим ударом или отскоком в сторону. Потому что изрядно воспрявшая духом дриада упреждающе шепнула — лови её, Ридд, лови и никогда не отпускай.

— Наконец-то я тебя нашла, — прошептали горячие девичьи губы, прежде чем замолчали надолго, найдя себе куда более сладостное занятие…

Подъёмный мост оказался опущен, и судя по тому, как торцевой конец ушёл немного в землю, не поднимался давненько. Створки ворот распахнуты, а одна даже перекосилась. Да и окружавший стены ров вместо воды теперь полнился буйными зарослями бурьяна — словом, при взгляде вблизи величественный баронский замок оказался грязным и изрядно запущенным.

Под аркой ворот негромко и как-то устало отозвался колокол. И хотя звук его, казалось, не потревожил окружающую тишину, две юрко проскользнувшие в проём тени встрепенулись.

— Надо же такое, а я уже и забыл о нём, — Ридд задрал голову, словно силясь разглядеть в темноте под сводом ещё в прошлом веке укреплённый там небольшой бронзовый колокол, на который маг тогдашнего барона навесил хитрое заклятие — чтоб тот прилежно оповещал всех каждый раз, если через ворота проследовал кто-то из семьи.

— А ведь, признал, — Меана опять притянула парня к себе и с восторгом новообращённой снова нашла его губы.

— Гадкий мальчик, — со вздохом отозвалась она спустя некоторое, куда-то сладко исчезнувшее время. — И ты всё время лишал — меня — этого?

Они оба дрожали в какой-то сладкой и горячей лихорадке, которую едва ли остужала зябкая неподвижность осенней ночи. Он знал, что она знала… и так далее. Что нынешняя встреча и нынешняя ночь не пройдут просто так, бесследно.

И всё-таки, скользя бесшумной походкой по внутренней галерее, Ридд остановился в одном месте. Память соврать не могла… и он осторожно добыл из кармашка виал с задремавшей в нём феечкой.

— А ну, присвети, мелкая, — он легонько встряхнул круглый сосуд, пробуждая угревшуюся и беспечно посапывавшую лентяйку к бодрствованию.

Наверное, оставшаяся далеко на полудне отсюда королева фей таки здорово воспитала своих фрейлин — одна из них сейчас дерзко и вполне узнаваемо задрала носопырку, но тем не менее прилежно засияла. И пусть свет её большей частью скрывался обхватившей виал ладонью, широкий луч осветил каменную стену.

И висевшую на нём большую картину.

Ридд широко и осторожно провёл пару раз ладонью, снимая мохнатящуюся пылью паутину, а потом долго-долго всматривался в проступившие из прошлого лица. Долго и пристально, отчего казалось, будто и те с непонятным вниманием приглядываются в ответ.

— Как там сказанул некогда барон Шарто? А прошлое всё равно настигает нас и упрямо напоминает о себе…

Посторонний и несведущий при одном только взгляде на эту помпезную, полную парадных излишеств потускневшую пышность пожал бы плечами и заметил: да обычная картина, на которой изображён момент коронации их сиятельства Фандора. Такие, мол, наличествуют в почти каждом замке вельможных дворян — согласно этикету и как некое свидетельство лояльности вассала к сюзерену. Знаток же добавил бы, что вот именно эта мазня принадлежит кисти престарелого уже тогда академика Рафаэльо. И даже припомнил бы, что старикан по своему обыкновению мало заботился о чисто внешнем облике, но куда более тщательное внимание уделял так называемой и весьма спорной по сути душе.

Вот и сейчас, затаивший дыхание Ридд припомнил из своих детских игр, когда он со своими старшими братьями носился по замку и окрестностям — детей здесь любили и дозволяли им весьма многое — так вот, он припомнил, что папенька-барон иногда подолгу простаивал именно возле этой картины, весь погружённый в глубокие и непонятные раздумья…

Столько раз целованный пальчик Меаны уже указал на несколько знакомых ей фигур, а её нежный голосок назвал титулы. Ну да, всё верно — вон блистательный Фандор чуть склонил голову, на которую уже вот-вот ляжет тяжесть королевской короны. Рядом с ним весёлый и дерзкий брат в горделиво-изысканной позе подмышку с сестрой и своей пассией. По бокам и чуть позади теснятся ряды вельмож — по традиции, с обнажёнными клинками у мужчин и цветущими ветвями у женщин. Вон и молодой тогда ещё папенька с чуть задумчивым лицом и своей костлявой мымрой… вот было бы смеху, если б он на коронацию притащил вместо опостылевшей благоверной супруги красавицу-ведьму! Половина придворных дам позеленели бы от зависти, да и кавалеры их тоже.

Ридд мимолётно усмехнулся своим мыслям. А ведь, отец как-то заметил, что эта картина одно из самых удачных творений мэтра, и что старик Рафаэльо на самом деле сработал лучше, чем даже сам о том догадывался… взгляд парня без труда нашёл рядом с королём ярко-алое даже сейчас платье вот-вот уже королевы Марго, тогда ещё просто дочери виконта Камю. А потом, попетляв по строго предписанной канонами зелени в качестве фона, наконец обнаружил и искомое — меж кустов изящной, хотя и совсем не по-летнему цветущей сирени.

— Плохо, плохо ты знаешь историю, леди Меана. И за это кое-кто заслуживает… чего?

Судя по тому, как мило пахнуло желанием от прильнувшей эльфийки, продолжения отношений она ожидала чуть ли не с нетерпением. Ну держись, милая. Надеюсь, ты выдержишь этот удар…

— Скажи, nya mello — ты хорошо помнишь свою мать и отца?

Зелёные глаза перворождённой миг-другой пытливо изучали лицо Ридда, а потом она строптиво дёрнула плечиком.

— Совсем не помню. Мой ярл как-то обронил, что мать умерла, но распространяться на эту тему не пожелал. И что отец наверняка жив. Тебе что-то известно?

Мягко и в то же время властно Ридд сильнее обнял за талию это гибкое и зовущее к себе тело. А другую руку протянул вперёд, закрыв ладонью на картине глаза под пышной причёской красавицы в алом.

— У нас ведь не так много по-настоящему сногсшибательных красоток, да и среди перворождённых тоже. А ну-ка, убери взглядом красные шелка и одень Марго в вельветовый охотничий костюмчик с кружевами.

Судя по тому, как вздрогнула и напряглась в его объятиях Меана, увиденное её потрясло.

— Но ведь, я Эльфийка…

Вместо ответа Ридд повёл рукой чуть в сторону и положил ладонь на белую кипень сирени — так, что среди зелени и цветов неумолимо проявилось лицо прибывшего на коронацию своего собрата ярла Иллидара.

— Оказывается, баллады и рондо о любовных приключениях знатного эльфа ничуть не преувеличение.

— Знаешь, Ридд, мне страшно. И всё же, продолжай, — Меана тряслась словно то ли от холода, то ли от сжигавшей её любовной лихорадки.

Но всё-таки, на ногах она не удержалась. Ведь блудливая королева в алом не просто своей прихотью оставила короля Фандора без потомства, так ещё и тайком принимала в своём будуаре ярла эльфов… Ридд подхватил обмякшее девичье тело на руки и продолжил.

— Если бы я поддался первому… да и второму порыву — да и прирезал бы барона Шарто вместе с его матушкой — кто бы тогда сел на трон?

Даже в полуобморочном состоянии эта девица соображала весьма недурственно. Обняв Ридда за шею и словно ища у него то ли защиты, то ли утешения, она доверчиво хлюпнула носом.

— Чтоб не допустить безвластия и не передраться друг с другом, ваши бароны и графья скорее всего усадили бы на трон младшего принца — пусть он даже и не имеет на него никаких прав. Зато более-менее всех устраивает… — Меана оторвала от шеи Ридда заплаканное, искажённое болью лицо и подняла вверх.

Она догадалась только сейчас.

— Значит, младший принц Элендил, которого назвали эльфийским именем по некой прихоти матери — выходит, он мой брат?

— Это значит, что хитроумный ярл Иллидар на самом деле расчищал дорогу к королевскому трону — для своего сына. О да, без вторгшихся армий, мирно и чужими руками. А резервный вариант это ты, nya mello. Ведь баронесса Шарто, мнящая себя величайшей интриганкой, на самом деле слепо шла в поводу его замыслов и едва не подсунула тебя своему сыну, — жёстко отрезал Ридд.

Он сжался, ожидая вспышки или по крайней мере пощёчины во гневе. И всё же, не дождался её. Как ни крути, народ эльфов не столь горяч нравом, как мы, люди…

— Какая грязь, — лихорадочный взор эльфийки слепо блуждал по сторонам, и имела та в виду вовсе не окружавшую этих двоих запущенность.

Меана предёрнулась от омерзения, даже дёрнула ножкой, словно почувствовавшая под лапкой сырость чистюля-кошка, а затем изумруды её обратившихся на парня глаз заволокло той влагой, что стократ воспета бардами и тысячекратно проклята проливавшими её женщинами.

— Выходит, если б ты укоротил на голову баронское семейство Шарто…

— То весьма вскоре где-нибудь в глуши обязательно поймал бы спиной что-нибудь острое и белооперённое, — хмуро продолжил Ридд. — Причём, принятые ярлом меры получили бы полную поддержку и одобрение любого в нашем королевстве. Твой папенька всё здорово рассчитал.

Эльфийка снова прильнула к своему другу. Доверчиво обмякла, растеклась на плече, лишь часто-часто роняла на его шею что-то горячее и мокрое.

— Я, конечно, догадывалась, какая же мерзость эта политика — но однажды вдруг ощутить всё это на своей собственной шкурке? Клянусь вечным Лесом, это уже чересчур. Неужели в подлунном мире нет ничего чистого?

Что-то неясное пронеслось в голове, будоража и щекоча вображение. Хотя возможно, то просто шевельнулась дриада, наслаждаясь и страдая одновременно? Мир мягко покачивался вокруг… ах нет, то Ридд просто баюкал на руках одну маленькую и отчаянную, заблудившуюся в жизни девчонку.

— А мы с тобой? — стоило признать, слова эти хоть и родились в глубине души, но всё же нелегко далось парню это почти признание в нежной страсти. И какой же дурак придумал, будто романтика это прекрасно?

Нет, дорогие мои и не очень — куда более правы те, кто рифмовал любофф и крофф…

— Ридди, — горячо зашептала встрепенувшаяся Эльфийка. И хотя голос её странно прерывался словно горячечный бред безумной, странная дрожь пробрала парня с такой силой, что бедная Флора отчётливо ойкнула.

— Ридди, милый — я не знаю, что с нами будет завтра, и как папик отплатит за разрушенные планы. Но подари мне хотя бы немного счастья, чтоб не так было скучно в аду, который весьма вскорости несомненно нас ждёт.

И хотя всё существо Ридда рвалось ответить да самым милым и нетерпеливым образом, он ещё кое-как держался.

— Но… но ведь ты принцесса — причём и по папеньке, и вроде как по маменьке.

Уму непостижимо! Из сбившейся в нечто милое и очаровательное шелковистой гривки уже сияли лукавством весенние глаза.

— А разве ты не мечтал когда-нибудь разложить настоящую принцессу? Или как вы, мужчины, там говорите меж собой?

— Можно подумать, ты всю жизнь только и мечтала — где-нибудь в паутине, с бродягой человеческого роду-племени…

Ридд огляделся, будто в этой темени мог разглядеть что-нибудь. А колдовать сейчас что-то не тянуло. Однако память услужливо подсказывала каждый поворот и каждый закоулок. Даже предупредила услужливо про вон ту чуть не по уровню сделанную ступеньку — переступившие через неё ноги несли своего обладателя легко и быстро, как на крыльях. Да и ноги ли? Право, сама судьба сейчас несла своего баловня по воздушным замкам мечты, а в объятиях нежилась самая лучшая и единственная во всех мирах женщина.

И всё-таки, уже возле прохода в верхний коридор с опочивальнями, куда самому Ридду в своё время было строго-настрого запрещено, Меана самую чуточку — еле заметно напряглась. Хотя и вовсе не по той причине, как подумал бы размечтавшийся любитель клубнички.

Остановившийся здесь парень чуть пренебрежительно ухмыльнулся, заслышав слегка запоздалое сообщение насчёт того, что король желал бы прикупить за любую цену кувшинчик хорошего портвейна. Что ж, перед предстоящей коронацией некие слова обретают совсем иной смысл?

— Пусть кошка царапнула больно, зато и ластится теперь — всё по классике… Будет ему, будет кувшинчик вина — и даже чуток побольше. А вот насчёт второго, — Ридд на миг задумался, а там и коварная Меана нашла его замолчавшим губам куда более милое сейчас занятие. — Уй, какая ж ты сладкая и горячая! Таинство касаемо волшебных свойств родового вина всегда передавалось от отца к сыну, так что тут мне ничего не известно. Но думается отчего-то, что как-нибудь всё утрясётся?

Забегая чуть вперёд, можно поведать, что сей отпрыск славного рода угадал точно. И наутро крестьяне, уныло месившие ногами осеннюю грязь, вдруг обнаружили исходящий из истомлённых солнцем виноградников тот самый, единственный и неповторимый аромат. А ещё еле заметное мерцание, охватывавшее на миг каждую гроздь, стоило её только срезать. Слух о том пронёсся по всему баронству со скоростью раздуваемого ураганом пожара. На сбор урожая, ещё вчера казавшегося никчемным и ненужным, высыпали все — от мала до велика.

Работали чуть больше даже, нежели просто от зари до зари. И нередко можно было видеть, как истомлённый непрерывным трудом человек или хоббит опускался прямо меж лоз. И лишь чуть переведя дух и дождавшись, пока отойдут сведённые судорогой руки, вновь принимался за нож и особые, крючком изогнутые ножницы…

Но, всё то было потом. Уже наутро. Утро, которого ещё следовало дождаться и которому только предстояло наступить. Да и наступит ли? Право, когда за спиной маячит тень разгневанного эльфийского ярла, не стоит строить планы даже на ближайшие полчаса. Весьма опрометчиво, знаете ли — если не сказать, бесполезно.

А сейчас, когда Ридд набрался не столько смелости, сколько нахальства и вознамерился не без известного трепета внести на своих руках красавицу — да не куда-нибудь, а в двери баронской опочивальни — с лестницы раздались шаркающие шаги. Затрепетал красноватый и дрожащий, так непохожий на феечкино сияние, свет масляного фонаря.

— Господа грабители — если вы вознамерились тут чем поживиться, то сообщу, что всё ценное уже увезено коронерами в Нахтигейл, в королевскую казну. И лучше бы вам удалиться, не дожидаясь, пока прибудут стражники, — шамкал и бубнел скрюченный старикашка, кроме фонаря в руке для вящей храбрости вооружившийся ещё и кочергой.

В другое время обернувшийся через плечо Ридд нетерпеливо послал бы старого слугу куда подальше, а то и попотчевал бы ударом дворянской десницы. В четверть силы, разумеется, и по плечу.

— Глаза разуй, Патрик! И уши прочисть, если не расслышал колокол под воротной аркой.

Согбенный старикан подпрыгнул на месте, растеряв из рук свои причиндалы, словно ему ещё в детстве стегнули крапивой по извечно страдающему за шалости месту, и прислушался к этому возмужавшему голосу.

— Ох, пресветлый Динас, а я-то думал, что померещилось аль ветер шалит, — слуга бухнулся на колени и с хрустом то ли в коленях, то ли сора под ними, пополз к парочке. — Милорд Риддерик, уж не прогневайтесь — да никто ведь вас уж давно и не чаял…

Ридд содрогнулся. Никто и никогда не называл его так. И даже в самых смелых мечтах он не поднимался выше офицера в королевской армии или капитана торговой калоши — обычные пути для бастардов — если не жрецом в храм или глотать книжную пыль где-нибудь в научном заведении, куда охотно принимали младших сыновей дворян.

И как же страшно оказалось вблизи увидеть эти слезящиеся стариковские глаза. Дрожащие, скрученные возрастом и подагрой руки.

— Встань, Патрик, я ещё не твой барон… пока. Да и за верную службу наказывать никак нельзя?

Но упрямый старик всё же дополз к своему объявившемуся не иначе как из перисподней благодетелю. Сослепу едва не облобызал вместо господской руки сапожок эльфийки, сердито отпихнул его. А затем… Ридд никак не думал, что слёзы с этой прижашейся к ладони дряблой щеки могут так обжигать. И что это доверие, эту надежду надо оправдывать куда сильнее, нежели даже августейшую волю. Всею твёрдостью души и целеустремлённостью деяний. Ведь старый мажордом служил ещё отцу. А его отец, соответственно, деду — и так далее. Все они были Патрики, все профессионалы с хорошей репутацией, и потому гордились оной династией ничуть не меньше, чем господа своей пышной баронской родословной.

— Ладно, будет тебе, — примирительно и расчувствованно проворчал Ридд, когда слуга с сомнением втянул носом воздух возле сребряношпорого сапожка притихшей Меаны, но на всякий случай облобызал и его. — Сейчас приготовь мне спальню. А на завтра оповести крестьян, найди слуг и начинай приводить замок в порядок. И ещё…

После сообщения, что через несколько дней молодой лорд отбывает на коронацию к новому монаху, и что славному баронскому роду Фернандо никак нельзя ударить в грязь лицом перед какими-то там графьями с маркизами, слуга часто-часто закивал. Получив столь ясное и недвусмысленное руководство к действию, старый мажордом преобразился. И даже спина приобрела какую-то горделивую осанку, когда он с кряхтением поднялся на ноги.

Ридд и принежившаяся на его руках Эльфийка с любопытством смотрели за работой потомственного мажордома, который в своём деле оказывался мастером куда там волшебникам.

В самом деле, Патрик добыл из-за пазухи потёртый серебряный свисток на цепочке. Вроде тех, которыми пользуются на охоте псари или же опытные конюшие. Нестерпимо высокий, за гранью слышимости звук, заставивший Ридда улыбнуться воспоминаниям детства — но поёжиться эльфийку — и прямо из-под земли в дымном вихре выскочили трое лохматых до чрезвычайности невысоких существ. Владеющие своей тайной, хоть и мелкой магией, они оказывались весьма удобны для работ по дому.

Но вместо того, чтобы поклониться вызвавшему их и тут же с усердием приняться за работу, домовёнки набросились на мажордома с попрёками, что дескать старый пьяница и греховодник опять никак не уймётся. И до того дошло, что сердито вздыбив шёрстку, они принялись с несомненными жестами все втроём наступать на Патрика, весьма смутившегося таким натиском.

— Кхм! — по-хозяйски зычно кашлянул сообразивший напомнить о себе Ридд. — В ухо, что ли, давно не получали? Или приказать выпороть на конюшнях?

А затем, чуть приглядевшись искоса (краем глаза, как то всегда проделывала маменька), на каком-то наитии он перечислил их даже не имена (домовые такового не признают), а вспомнившиеся ещё со времён детства клички:

— Дэт, Тиге, Скади…

Это стоило видеть. Первая мгновенно сдулась, словно в ней проделали выпустившую весь пар дырочку, вторая живо навострила обнаружившиеся в шёрстке лохматые ушки и закивала — а третья испуганно икнула и тут же захрумкала как всегда имевшейся при ней морковкой. Да уж, привычки их не изменились даже с годами.

— Ура, Ридди вернулся! — завопили негодницы и бросились обнимать-тормошить своего друга детства и соратника тогдашних игр, но тут и до них дошло. — Лорд Ридд… ой! Их милость барон!

Но коль скоро едва сдерживавший смех Ридд не нашёл в себе никакого желания и в самом деле надавать лохматым стервочкам по ушам, то кое-как взлохматил им шёрстку в выражении приязни и даже разрешил тем потрогать за ногу самую настоящую принцессу. А не какую-то подозрительную шлюшку, как громко предположили было отнюдь не страдавшие стеснительностью домовёнки.

— Вау… Сей! Час! Всё! Сделаем! — только и донеслось вслед за умчавшимся в спальню мохнатым вихрем, едва Патрик властным, хоть и чуть дребезшащим голосом отдал соответствующие распоряжения.

Давившаяся от хохота Меана весьма мудро отвела тем времени ровно один поцелуй. И хотя длился он бесконечно долго и сладостно, в конце концов Ридд шагнул в гостеприимно раскрывшиеся перед ним двери. Изнутри пахнуло устоявшимся теплом, чистотой и уютом. Домашне и чуть торжественно мерцали огоньки свечей, отражаясь от полированной бронзы и пары зеркал по сторонам. Впрочем, зеркала отражали ещё и роскошный венецийский ковёр. Медвежью шкуру у окна, добытую лично ещё отцом, расписные с лепниной по краям потолки. А также грандиозное сооружение по центру — под старинным балдахином, по ещё тогдашней моде. Да уж, домовёнки умеют работать быстро и на совесть…

— Погоди, — оживилась Меана, когда за парочкой уже столь же мягко и неслышно затворились створки. — Дай мне чуток впечатлиться этим девичьим трепетом.

Вот уж в чём Ридд меньше всего подозревал эльфийскую головорезку, так в подобной впечатлительности, о чём он и шепнул в любопытно подставленное ушко. Эльфийка в ответ ласково цапнула зубками — да так, что по спине пробежали огненные муравьишки — а потом совершенно непоследовательно поинтересовалась. — Когда ты догадался насчёт меня, Ридд?

Догадался не догадался, а первые подозрения возникли почти сразу же, быстро оформясь в уверенность. Которую, соответственно, осталось только проверить соответствующим образом. Это когда при первой же встрече строптивая некта ухватилась опрометчиво за зачарованный кинжал. Дело-то в том, милая, что ни один настоящий взломщик даже в критической ситуации не возьмёт в руки оружие — вопреки россказням потерявших всякий стыд борзописцев. Одно дело кража, за которую можно отделаться некоторой отсидкой в баронских подвалах и потом высылкой…

— А вот вооружённый грабёж или даже разбой это совсем иная статья королевских уложений. Куда более тяжёлая и наказуемая усекновением чего-нибудь вплоть до головы, — просветил эльфийку Ридд, беззастенчиво лаская своё лицо одним лишь прикосновением её волос. — А вот как ты догадалась насчёт меня?

Меана щекотно дунула усмешкой в ухо.

— Я тогда, в роще, старательно напрашивалась на плюху и некоторую злость с твоей стороны. Потому что иначе, по всем канонам, ты должен был разложить и… меня прямо там — уж по глазам-то я всё видела… ну дура была, дура. Сейчас жалею.

"Флора, милая — а сходи-ка погуляй до утра? Лошадей проверь или на виноградники посмотри. Считай себя во временном отпуске" — кое-как, на остатках стремительно утекающего соображения вспомнил Ридд.

Дриада сожалеюще проворчала что-то. Но перед тем, как исчезнуть, старательно напомнила парню о его обещании проткнуть некую эльфийку.

Так что, выполняй — только, не кинжалом, а тем, что досталось от отца, — строго напомнила она с такими интонациями, что Ридд и не захотел бы, да вспомнил сейчас свою маменьку.

А дальше? Кхм-м! Скажу лишь, что весёлые домовёнки вместе с несколькими прибежавшими на шум и свет крестьянами из села устроили в коридоре и на галереях шумный пир до утра. Всё честь честью, как и положено по старой традиции то проделывать — прямо под дверьми в покои новобрачных.

Наверное, чтоб тем слишком уж сладко не было?