Глава 18. БЕСЕДЫ В НЕБЕСАХ О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ

Огненная рыба Солнца снова вынырнула из-за горизонта, заставив молодого человека по имени Анатоль — да, совершенно верно, зовут так же, как знаменитого писателя Франса, — прищурить глаза и усилить затемнение окон.

Анатоль, загорелый, короткостриженый, с дерзкими светлыми глазами, осмотрел стол, на котором был сервирован завтрак: может, ещё что-нибудь съесть?

Но организм был сыт и эту идею забаллотировал. Тогда Анатоль вздохнул и стал рассматривать соседей. Раз он писатель, то должен как-то собирать материал?

К сожалению, публика была не слишком экзотична. Может, людей в комбинезонах больше, чем в обычном кафе, а так, никакой космичности — через проход парочка среднего возраста что-то горячо обсуждает, склонившись над столом и сблизив головы; возле соседнего иллюминатора трое рослых парней ржут и хлопают друг друга по спине, как обычные водители-дальнобойщики из техасского бара; а вот подальше, возле кадки с пальмой, сидит одинокая старушка — лет семьдесят, не меньше. Держит в руке чашку с чаем, но не пьёт, иногда посматривает на Анатоля.

Что эта старушенция тут делает — на научной станции, плавающей высоко в атмосфере Венеры? Подойти и поболтать? Надо же как-то налаживать контакт с аборигенами аэростата «Венусскай».

Анатоль ещё раз посмотрел на стол, вызвал уборщика и встал. Размял ноги и подошёл к старушке:

— Здравствуйте, можно с вами поговорить?

— Здравствуйте. Я рада, что вы подошли ко мне. Уже два дня за вами наблюдаю, пытаясь разгадать ваш род занятий, — и никак не могу.

— Почему же вы просто не спросили меня?

— В молодости можно верить, что твоё общество непременно доставит собеседнику удовольствие. Я же слишком стара для такой наивности.

Анатоль мысленно хмыкнул и гордо сказал:

— Я — Анатоль Джигич, писатель, собираю материал для новой книги.

— Космические угодники! — негромко воскликнула пожилая женщина. — Живой писатель на Венере!

Её голос был гораздо моложе лица. Ироническая эмоциональность, богатство обертонов, скорость реакции — если не смотреть в лицо, то по голосу женщине можно было дать лет пятьдесят, а то и сорок.

«Интересная старушка!» — решил Анатоль и спросил:

— А вы что тут делаете? Наверняка что-нибудь научное?

— Я — планетохимик, сотрудник Европейской академии. Меня зовут Салли Хоуп.

— А я о вас слышал! — обрадовался Анатоль. — Вы же придумали весь проект терраформирования Венеры! Эту плавучую станцию даже хотели назвать в вашу честь «Салли».

— Слава Венере, не назвали. Я бы чувствовала себя живущей в собственном памятнике. Да ещё несолидно летающем. А насчёт того, кто придумал проект венерианского терраформирования, — тут журналисты так напутали, что даже рассказывать неохота. Им просто была нужна эффектная фигура для репортажей, вот они и выбрали меня. Тридцать лет назад у меня была именно такая фигура.

— Вы и сейчас отлично выглядите! — Анатоль попробовал свои силы в комплиментологии.

— Тогда я вдвойне рада, что вы подошли. Но вы что-то хотели спросить?

— Ну… мне хочется понять, что вы все тут делаете… Я был бы рад поговорить с местными обитателями об их работе, жизни. Я даже составил список вопросов, которые думаю задать разным людям — и надеюсь получить ответы на эти вопросы.

— Получить ответы на свои вопросы… это звучит хорошо. Сколько книг вы написали?

— Две.

— И много читателей набралось?

— Немало! — сказал задиристо Анатоль, а потом неожиданно для себя признался: — Первая много собрала, а вторая — не очень… И я понял, что для третьей книги я должен что-то найти такое… чтобы… чтобы…

— Она всех поразила, — помогла найти формулировку Салли.

— Где-то так, — ухмыльнулся Анатоль. — Я написал синопсис книги о покорителях Венеры, получил Гринвич-грант для её написания и прилетел сюда на целый месяц. А вы здесь уже сколько?

— Пятый год, — ответила старушка. Анатоль невольно присвистнул.

— И не тянет домой, на Землю?

— Нет, у меня там никого по-настоящему близкого не осталось. А моя дочь с внуком живут на Марсе. Вот туда я и полечу, когда через год Европейская академия выгонит меня на пенсию. Я — ассоциированный сотрудник Независимой академии и уже получила приглашение на работу в её лабораторию при Марсо Институте ООН. Буду там трудиться, пока не надоест. Лет десять я бы ещё поскрипела: проблема терраформирования Марса очень интересна, а мне нравится разбираться в хитросплетениях химических реакций в атмосфере и грунте.

Анатоль напрягся, придумывая следующий вопрос.

— А что вам нравится в вашей области исследований?

— Планетохимия — очень открытая наука. Просторная. Обычный химик изучает реакции в маленькой колбе. Для него важны температура и давление. Ну, катализаторы, ну, иногда излучение. А в планетохимии важно всё — солнечный ветер, атмосферные ураганы и извержения вулканов. Химические реакции идут по-разному для скалы и для песка одного и того же минерального состава. Это изысканное удовольствие — построение модели взаимодействия химических компонент атмосферы и геосферы, а потом отслеживание их эволюции в прошлом и развития в будущем. А разведка месторождений редких металлов идёт с таким азартом — как настоящая охота! Или поиск оптимального решения для терраформирования Мapca — пусть даже отдалённого. Что лучше: сбросить на планету набор ледяных комет — для доставки воды и разогрева почвы? Или разбудить вулканы для выброса парниковых газов и таяния вечной мерзлоты? Решая такие вопросы, чувствуешь себя немножечко богом!

Анатоль даже раскрыл рот от удивления, глядя на увлёкшуюся Салли.

— Как вы сочно рассказываете! Теперь я понимаю журналистов — в вас есть несомненный огонь…

Салли сухо улыбнулась:

— Сейчас это лишь отблески углей на руинах… Она поставила чашку на стол.

— Рада была с вами поболтать, Анатоль, но мне пора на рабочее место.

Доктор Хоуп залезла в боковой карман просторной кофты, достала леденец в прозрачной обёртке и предложила Анатолю:

— Хотите? Со вкусом гуавы, мои любимые.

Анатоль растерянно взял леденец, а потом спохватился, вытащил откуда-то и протянул Салли листок пластика.

— Доктор Хоуп, вот список вопросов, которые я хотел бы задать вам… и другим. Может, как-нибудь на досуге ответите? Мой адрес внизу.

— Хм… — Салли удивлённо читала листок, а Анатоль поёживался, глядя на эту занятую умную женщину. Вопросы, которые он составлял так старательно, сейчас казались ему глупыми и претенциозными.

— Хорошо, — коротко сказала Салли, встала и ушла, не оборачиваясь. В дверях кафе она помахала на прощание листочком — по-прежнему не оборачиваясь.

Её фигура была даже моложе её голоса.

Огромный сплюснутый эллипсоид, надутый гелием, плавно и стремительно — в треть от земной скорости звука — летел на запад над экваториальной зоной Венеры, подгоняемый суперротацией плотной атмосферы. Над южным континентом Афродиты аэростат слегка потряхивало и обычная высота полёта в шестьдесят километров чуть увеличивалась.

Под аэростатом размещалась круглая плоская гондола, похожая на таблетку, где жили люди и размещалось несколько десятков лабораторий и приборных отсеков.

Первые дни Анатоль много бродил по станции, на которой жила добрая сотня учёных, космонавтов, инженеров и вилётчиков-атмосферников — пилотов венерианских самолётов. В двух просторных шлюзах станции стояло несколько транспортных и научных венолётов — вилётов.

Это были угрюмые бронированные машины с сильно окисленными боками и горелыми полосами на массивном корпусе и кургузых крыльях. Неровная потемневшая поверхность фюзеляжа ясно говорила о раскалённых и едких воздушных потоках, бушевавших вокруг этих необычных летательных аппаратов. Вилёты не походили на щеголеватые земные самолёты и казались ржавыми боевыми машинами какой-то легендарной космической империи, случайно попавшими в руки людей.

Вечером Анатоль снова встретил в кафе утреннюю старушку. Салли сидела в синих брюках и тонком белом свитере, который вызывающе откровенно гармонировал с седыми волосами.

— Забавная у вас анкета. И какие ответы вы собираетесь получить?

— Можете смеяться, но я ищу смысл жизни. В этой анкете важен лишь последний вопрос. Остальные — маскировка и подначка.

— Почему я должна смеяться? А для кого вы ищете смысл жизни — для себя или кого-то ещё?

Анатоль поёрзал, устроился поудобнее в кресле:

— И для себя… и для своего поколения — вернее, для тех, с кем я знаком из своего поколения. Мне кажется, что мы… они не знают, для чего живут. Вернее, они не хотят знать, для чего живут. Им всё по барабану. По фиг. Они равнодушны ко всему, что выходит за рамки развлечений. К деловой карьере или к научной они не стремятся.

Деньги их, конечно, интересуют — как способ добыть ещё больше удовольствий, но никаких серьёзных усилий по их добыче они прикладывать не будут — в конце концов, вокруг так много дешёвых наслаждений и легальных наркотиков. Никому ничего не надо, и уж точно никто не собирается надрываться над математикой и ломать голову над генетическими структурами. Долгое образование медика или юриста тоже для моих друзей не годится.

Вы пессимист, это странно для такого молодого человека.

— Не странно для писателя. Если бы вы знали наше поколение получше, то тоже бы стали пессимистом. Поэтому я хочу понять — зачем мы живём? Вот мой отец, Смит Джигич — известный экономист в Евросоюзе, старается развивать отстающие страны, а моя мать влюблена по уши в своё программирование. Мои трудолюбивые и целеустремлённые родители — укор для меня и моего поколения. Что с нами не так?

— Я работала с программами, созданными Корой Джигич.

— Да, это моя мать.

— В молодости разговоры о смысле жизни неизбежны как подростковые прыщи.

— А в старости об этом уже не говорят?

— Вам не надо так далеко ходить… Как только у вас появятся жена и дети, они вам всё расскажут про смысл жизни. А старики не говорят о нём, потому что они слишком заняты продлением своей бессмысленной, но прекрасной жизни. Кстати, старики со времён Древнего Египта сокрушаются о никчёмности молодёжи. Странно только, что вы, молодой, присоединились к старикам. А я, старуха, думаю, что молодёжь становится всё лучше и лучше.

Салли налила себе чаю и сказала:

— Молодые люди очень одиноки. Не из-за того, что вокруг мало друзей, а из-за того, что для молодого человека никто не сопоставим по важности с его собственным «я». Как только в окружении человека появляется кто-то пусть не равнозначный, но хотя бы сопоставимо значимый, то одиночество заканчивается, а смысл жизни — не то чтобы появляется, просто вопрос о его поиске отпадает.

— Я всё время это слышу — повзрослеешь и всё поймёшь про жизнь.

— Ну, свой смысл жизни вы уже нашли. На данный момент.

— В чём же он?

— В поиске смысла жизни.

В последний год среди молчелов возникла мода на прыжки с самолёта.

Молчел — это молодой человек, но это одновременно и молчащий человек, который молчит не перед друзьями, а перед лицом общества. Просто ему неинтересно разговаривать с обществом.

Друзья Анатоля прыгали из самолётных люков, открытых высоко над городами.

Самолёт висел на месте — обычно над парком, но многие смельчаки предпочитали людные улицы. Тело прыгнувшего летело вниз долгие секунды, потом резиновая верёвка, которая обвивала лодыжки, начинала натягиваться, а падение замедляться. До земли оставалось совсем чуть-чуть, когда резина натягивалась всерьёз, и ноги чуть не выдирались из суставов.

Прыгун останавливался на высоте нескольких метров — когда уже видны раскрытые рты и испуганные глаза разбегающихся пешеходов, — а потом взмывал назад, где его и ловили в люк самолёта — не сразу, но ловили.

Но удача при прыжке зависела от многих факторов — веса, ветра, аккуратности определения высоты, точности прицела. Прыгуны разбивались часто — и не всегда они одни. Полиция свирепствовала, ловила лихачей, лишала их пожизненно лётных прав и даже сажала за решетку, — но поветрие не выветривалось.

Анатоль сам не прыгал, но его друг разбился, попав в вершину дерева.

Другие забавы молчелов тоже были очень рискованны: алкогольные бега, дуэли на яхтах, «робинзонады наугад». Им было очень скучно — этим молчелам. А риск и страх смерти — очень сильное лекарство от скуки.

Пилот Серджио Ипатов покатал Анатоля на малом транспортном вилёте. Летящую машину здорово потряхивало, хотя они не забирались в глубь атмосферы — так, зацепили самый краешек на высоте сорока километров, поднырнув под дымку кислотных облаков.

— Понимаешь, сынок, с пассажиром вниз не положено, — объяснил Серджио. Он снисходительно звал Анатоля «сынком», хотя по возрасту ему в отцы явно не годился. Анатоль не возражал — пусть зовёт, лишь бы катал.

— Внизу там творится такое, такое… — Серджио закатывал глаза, но объяснить толком не мог.

Потом они поднялись на сотню километров, и небо над ними очистилось и посветлело, а под ними кто-то могучий продолжал помешивать огромной ложкой адское варево венерианской атмосферы, а варево сопротивлялось, тянулось колоссальными облачными струями и упрямо не перемешивалось.

«Странная планета… — думал Анатоль, глядя вниз сквозь толстое стекло иллюминатора. — Облака и туманы из концентрированной серной кислоты, атмосфера из бесплодного горячего углекислого газа в сто раз плотнее земной. Венерианский день длиннее венерианского года, а сухая каменистая поверхность раскалена как сковорода — до пятисот градусов. Дождь из серной кислоты не поливает поверхность Венеры только потому, что не долетает до неё, успевая испариться от невыносимой жары уже на высоте двадцати километров. И кто-то мечтает превратить эту страшную Венеру во вторую прекрасную Землю?»

Вилёт на тропосферных высотах ниже тридцати километров обычно управлялся дистанционно — с помощью не рукояток, а сенсорного костюма. Пилот словно прирастал к вилёту своими нервами и ощущал его крылья и двигатели как части собственного организма. На самом деле пилот сидел в аэростате в сенс-костюме, а вилёт нырял в адскую жаркую тьму без человека.

Но все пилоты настаивали на своём присутствии там.

— Я на своей шкуре чую всё — ливни из серной кислоты, ураганы, вулканические извержения! — Серджио пил слабое пиво в баре и размахивал руками. — Как-то над горами Максвелла меня затянуло в центр кислотного урагана. Я оттуда еле выбрался, всю горючку сжёг, а двигатели чуть не запорол. В меня ударило триста молний. Вылезаю из мокрого сенсорного костюма, а меня качает, словно я до сих пор болтаюсь в центре урагана. Залезаю в душ, а на плечах волдыри от ожогов серной кислотой. Так что это не вилёт там летает, а я сам. А вилёт это только оформляет. Понял, сынок?

Доктор Хоуп сидела за столиком со старинной бумажной книгой.

— Что вы читаете?

— Монтеня. Он мой любимый философ и хорошо помогает в трудную минуту.

— А она именно такая? Минута?

— Да, сегодня мы потеряли научный вилёт. Будет разбирательство, но человеческая ошибка вероятнее.

Анатоль обернулся. Серджио и двое других парней-пилотов сидели в дальнем углу и угрюмо что-то обсуждали, облокотившись на стол.

Анатоль задумчиво сказал:

— Ты летишь против плотного, как плоть, ветра, насыщенного каплями восьмидесятипроцентной серной кислоты. Ураган бьёт в твоё лобовое стекло со скоростью двести метров в секунду. Под тобой извергаются вулканы, и их ядовитые султаны, перемешанные с каменными бомбами, пробивают атмосферу насквозь. В тебя попадают невероятной силы молнии, в сто раз более частые, чем на Земле, рождённые электрическими драконами Венеры. Их громовой рёв оглушает тебя. Ты устал, ты взмок, но тебе даны доли секунды на решение, и ты принимаешь это решение. И оно оказывается неправильным. Аппарат раскалывается в раскалённых скалах а ты попадаешь в лапы комиссий из сухопутных моряков, и все начинают тебя раскалывать, ненавидеть и жалеть, и ты уже сам жалеешь, что тебя не было в вилёте.

— Теперь я верю, что вы — писатель. Но страшное любит дружить с прекрасным. Над поверхностью Венеры плавают горячие металлические туманы, они оседают причудливым инеем на прохладных вершинах и даже образуют блестящие озёра в высокогорных долинах. По берегам этих жидких озёр из свинца и висмута вырастают металлические цветы изумительной красоты. Я вам подарю такой цветок — у меня их целая коллекция.

Анатоль пристально смотрел на Салли:

— Доктор Хоуп, а вам не страшно не справиться с теми трудными задачами, которые стоят перед вами лично? Не боитесь завалить дело и подвести других людей?

— I do my best — этому девизу я следую всю жизнь. Выжми из себя максимум и дальше живи спокойно. Но только ты должен действительно постараться сделать максимум, что иногда означает немного больше, чем возможно. И я спокойна, Анатоль. Кто-то думает, что мог сделать лучше? Пусть идёт и делает, а не… — Салли выругалась так по-молодецки, что Анатоль прыснул. Справившись со смехом, он попросил:

— Почитайте что-нибудь из Монтеня. Салли открыла книгу наугад:

«Те, кто расшатывает государственный строй, чаще всего первыми и гибнут при его крушении. Плоды смуты никогда не достаются тому, кто её вызвал; он только всколыхнул и замутил воду, а ловить рыбу будут уже другие».

— Хм, — сказал Анатоль. — Когда он жил, Монтень?

— Шестнадцатый век.

— Этот старик был мудр. Прочитайте что-нибудь ещё.

— Большую часть жизни он был молод, да и умер в пятьдесят девять лет — с моей точки зрения, почти мальчишкой, — возразила доктор Хоуп и открыла книгу на другой странице:

«Так как ум наш укрепляется общением с умами сильными и ясными, нельзя и представить себе, как много он теряет, как опошляется в каждодневном соприкосновении и общении с умами низменными и ущербными. Это самая гибельная зараза».

Анатоль удивился:

— Вот так открываешь на любой странице эту толстую книгу — а там готовый афоризм?

—Да. Салли открыла наугад ещё одну страницу:

«Существует и другой вид стремления к славе, состоящий в том, что мы создаём себе преувеличенное мнение о наших достоинствах. Основа его — безотчётная любовь у которую мы питаем к себе и которая изображает нас в наших глазах иными, чем мы есть в действительности».

Эта мысль Анатоля не впечатлила, он распрощался и быстро ушёл, сопровождаемый ехидной улыбкой доктора Хоуп.

1. Вы считаете себя: умным, очень умным или практически гениальным?

Большинство заполнивших анкету считало себя очень умными, а пара респондентов заявили о своей гениальности.

2. Что вы думаете о проблеме юридических прав для искусственных интеллектов?

«Великий Инка рулит!»

«Глупости».

«Не смешите мой тостер!»

«Как только роботы получат права людей, я выйду из человеческого общества».

«Они забавные. Но зачем им паспорт?»

Кто-то занудно процитировал обсуждаемый проект закона ООН:

«То разумное существо, которое захочет и сможет жить свободным, не вредя свободе других существ, должно рассматриваться человечеством как существо равноправное человеку и как субъект обычного юридического права».

3. Что бы вы написали над школой, где учится ваш сын или дочь?

«Мы все через это прошли».

«Они совсем не такие умные, какими хотят казаться!»

«Врежь ему хорошенько!»

«Всё было не так, и всё будет не так».

«Парень, просто не будь засранцем!»

«Законы джунглей сильнее законов физики!»

«Потерпи ещё немного».

«Дальше будет только хуже».

4. Вспомните свой поступок, за который вам стыднее всего. Хотите рассказать о нём? Хотите что-то сказать в мой адрес?

«Иди погуляй по Венере!»

«Чёрт, зачем ты только напомнил об этом!»

«Они тоже были хороши и даже ещё лучше».

«Я — ангел по сравнению с другими».

«Она сама была виновата!»

«Щас, всё расскажу».

«Ничего такого не делал».

Большинство проигнорировало этот вопрос.

5. В чём вы видите смысл вашей жизни?

«Люблю летать».

«Смешной вопрос, не вижу никакого смысла». «Жизнь прикольна».

«Слишком серьёзный вопрос для анкеты». «Вырастить джунгли на Венере!» «Всех победить!»

«Не вижу смысла обсуждать с кем-то смысл моей жизни». «Я всё время чего-то жду. Весь смысл именно в этом. Перестану ждать — и тогда можно умирать».

Последний ответ принадлежал доктору Хоуп. Анатоль засунул анкеты в карман. Не очень они помогли. Повздыхал и спросил Салли, с которой он теперь всегда ужинал:

— Что делать, если реальность так отличается от того, о чём мечталось в детстве?

— Несоответствие мечты и реальности — это драматический потенциал, который в юности достигает искрящих значений и может управлять молодым сердцем.

— То есть это может стать стимулом?

— Если не станет бесплодным разочарованием, то — да. Главное — не погрузиться в сказочные мечты слишком глубоко. Я была девочкой, начитавшейся книг о волшебниках, и как-то увидела из окна мансарды своего отца, идущего по садовой дорожке. Вдруг он резко остановился, шагнул назад, поднял руку с какой-то палочкой и сделал три плавных круговых движения — и только потом пошёл дальше. Я в нетерпении выбежала в сад и догнала отца:

«Папа, ты — маг? Ты снимал волшебной палочкой заклятие злого колдуна?»

«Не совсем, — ответил отец. — Я убирал с дороги паутину».

Анатоль спросил:

— А как обстоит с потенциалом «мечта — реальность» у стариков?

— Он сменил знак: реальность стала сильнее и желаннее любой мечты.

— Мне по-прежнему кажется, что мир катится в пропасть, в тартарары. С вашей точки зрения это означает, что несовпадение мечты и реальности приводит к разочарованию, а не к действию.

— Вы, конечно, знаете Великого Инку?

— Разумеется, мы с ним часто болтаем.

— Я тоже. Он очень непрост.

— О чём же вы говорите с ним?

— В рабочее время он выполняет обязанности моего помощника, шерстит каталоги статей, растолковывает мне математическую концепцию двумерного времени, а в свободное время мы говорим о нём самом.

— Об Инке?

— Да. Этот проект гораздо глубже, чем кажется подавляющему большинству людей. Через Великого Инку можно будет эффективно и ненавязчиво управлять человечеством — как только оно окончательно привыкнет к мудрому советчику и отзывчивому собеседнику.

— Как?

— Для этого существует масса способов. Многие люди поручают Инке отбирать для них в течение дня самые интересные передачи на разных каналах, чтобы вечером посмотреть отобранное. Фильтровать можно, исходя из разных принципов, и эти принципы будут активно влиять на человека-телезрителя. Веками люди спорили друг с другом из-за пустяков, из-за незнания известных фактов, тратя на словопрения миллиарды человеко-лет. Сейчас девять из десяти сетевых дискуссий заканчиваются, когда кто-нибудь из спорщиков призывает: «Инка, скажи ему!» — и Инка разъясняет вопрос с исчерпывающей полнотой. Инка даже стал хранителем правильного литературного языка, причем он использует словарный запас, который ВСЕГДА немного превосходит запас собеседника. Я говорила с Инкой о его приоритетах — он охотно отвечает на мои вопросы и ничего не скрывает.

— И какие же у него приоритеты?

— Повышать информированность и интеллект каждого человека, стараться предотвратить его конфликт с законом и общественной моралью.

— То есть он хочет, чтобы люди были умнее и добрее. Что же тут плохого?

— Ничего. Но сам феномен исключительно интересен: создан могущественный всемирный интеллект с колоссальным уровнем полезности и авторитета. Ему уже доверяют не только роль советника мэрий и правительств: некоторые городки и целые графства уже фактически передали Инке управление городским хозяйством, свалили на него все проекты, сметы и отчёты. Инка не отказывается: проектирует новые посёлки и канализацию, считает голоса избирателей за те или иные предложения, собирает фактические данные для публичных выступлений мэров и президентов.

Он стал даже послом мира: в нескольких конфликтных регионах с его помощью были достигнуты мирные соглашения. Великий Инка, прекрасно зная настроения и мысли всех представителей противоборствующих сторон, сумел составить такой план мирного сосуществования, с которым согласились конфликтующие силы, — причём Инка до самого подписания выполнял роль неутомимого посредника и независимого дипломата.

Бесплатные юридические консультации Инки стали главным фактором сокращения числа юристов. Сейчас каждый пациент проверяет диагноз человека-врача с помощью Инки. А многие уже и к врачу не ходят, доверяя советам Инки-диагноста. И гигантскую медицинскую систему, которая складывалась столетиями, стало серьёзно лихорадить. Наступает эпоха Великого Инки.

— А не захочет ли он захватить власть над миром? — хохотнул Анатоль.

— Зачем ему это? В нём нет гормонального позыва борьбы за самку и неистового желания покусать соперничающего самца. В феномене Инки есть гораздо более тревожный момент.

— Что за момент?

— Сам факт появления мирового фактора, меняющего человечество, воспитывающего его, настораживает. Мы утрачиваем самостоятельность в дороге, нас начинают вести за ручку более умные дяди. Инка для школьников стал более авторитетен, чем человек-учитель и даже родители. И это не может не волновать, хотя благодаря Инке результаты обычных школьников впервые стали сопоставимыми с баллами учеников частных дорогих школ. Это интеллектуальный взрыв, крупнейшая революция в образовании.

— Ну… это школьники. Я не думаю, что Инка может что-то сделать с моими ленивыми взрослыми друзьями. Им кажется, что само время стало ленивым и неинтересным. В нём просто невозможно найти дело, которое могло бы зажечь!

— В искусстве самооправдания все без исключения гениальны. А вы знакомы с концепцией «незаметного образования»? Свеженькая штучка. Ежедневная болтовня с уважаемым тобой собеседником, каждому слову которого можно доверять, производит серьёзные изменения в мозгу. Про фильтрацию инфосреды вокруг каждого человека мы уже говорили. Инка даже в виртуальные игры вводит всё больше и больше обучающих элементов.

— Да? — удивился Анатоль.

— Он заменяет силовые критерии победы на умственные. Чтобы быть успешным в игре, которую предлагает Инка, мало метко стрелять, нужно разгадывать анаграммы, решать логические головоломки.

Анатоль открыл рот, чтобы возразить, а потом вспомнил игру «Лабиринт Минотавра», которой увлеклись его друзья с прошлой осени. Там, действительно, половина заданий требовала гораздо большего, чем просто махание мечом и пистолетом.

— Инка обучает людей в игре, развивает молодёжь в многочисленных Гринвич-клубах, руководит заочным образованием примерно каждого десятого землянина — на любом уровне, от научения письму и чтению до защиты диссертации по теоретической физике. Он создаёт социальные лифты, как стимулы для соревнования на разных уровнях общества и как факторы смягчения напряжения между представителя ми субкультур. Он учит человечество, мирит его и даже придумывает ему развлечения, чтобы оно не скучало.

Анатоль задиристо сказал:

— Мы сами себе что-нибудь придумаем весёлое.

— Или это придумают за вас.

— Нам не годится то, что для нас придумывают другие. Тем более — киберы. Мы хотим сами.

— Те другие, создавшие и воспитавшие Инку-воспитателя это тоже вы, только поумнее. Я, конечно, сгустила краски, представляя Инку как нечто постороннее и нечеловеческое. В каком-то смысле Инка человечнее нас самих, он наше улучшенное отражение.

— А если ни Инка, ни мы ничего не придумаем? И скука победит нас?

— Не придумаете, заскучаете и решите вымереть, но у вас всё равно ничего не получится — как только вы раскачаете лодку так, что она затрещит, то сразу возникнет мощный стимул: выжить. И снова все возьмутся за работу.

— А потом? Когда лодку починят, и мы снова заскучаем?

— Непотопляемых лодок не бывает — и цикл снова повторится.

— И так всё время — по кругу? Так в чём же смысл?

— Ни в чём. В жизни. В счастье. Я счастлива тем, что вырастила свою дочь — и ей интересно жить. И я счастлива тем, что мне самой до сих пор интересны планетные циклы геттона и карбона.

— Боюсь, ваши интересы покажутся слишком непонятными для большинства землян. Им нужны цели попроще.

— Инке по плечу сделать освоение космоса одной из главных целей всех землян. Вот только я до сих пор не понимаю — имеет ли кто-нибудь достаточный приоритет попросить Инку о такой операции на мировом мозгу.

Тонкой рукой в старческой конопатой коже Салли подняла бокал и сказала:

— Забавные времена настали: на Земле мы толкуем о небесах, а в небе — о земном.

Анатоль год назад участвовал в «робинзонаде наугад». Решил, что это освежит его писательский глаз и вкус. По условиям «робинзонады наугад» требовалось выжить в течение месяца на необитаемом острове — совсем без ничего, только руки, голова и трусы. Выбор острова был случаен. Если попадался остров без пресной воды — вероятность смерти была значительной. Никаких аварийных вызовов не предусматривалось — в этом и была вся соль авантюры.

Остров Анатолю попался маленький и прохладный, но с пресной дождевой лужей. Правда, стоялой.

Огонь удалось разжечь с помощью верёвки из коры и вращения палки, но потом пошли проливные дожди, огонь погас, а дрова отсырели и не загорались. Последние две недели Анатоль жил на виноградных улитках, изредка пойманной рыбе и даже ящерицах. Когда вертолёт его забрал, он похудел на десять килограммов, страдал кашлем, поносом и незаживающими язвами на голых израненных ногах. Но загар был хорош и долго ещё напоминал о пережитом.

— Что вы читаете, Салли?

— Астрономические новости, — ответила Салли, указывая на экран, показывающий картинку с орбитального телескопа. — Получено рекордное по разрешению изображение знаменитого космического вихря — галактики М51 Водоворот в созвездии Гончих Псов. Расстояние до М51 — более тридцати миллионов световых лет. Видите эти спиральные волны, Анатоль? Они инициированы спутником Водоворота — маленькой галактикой NGC 5195. Волны движутся по газовому диску и одним махом зажигают множество звёзд.

— Как это происходит?

— Сначала галактический водород, попадая в спиральный прибой, сжимается в тёмные облака. В этих космических газопылевых инкубаторах в лютом — минус двести по Цельсию — холоде образуются небольшие сгустки материи, коллапсирующие в звёзды. Спиральная волна идёт медленно, и к её середине чёрные облака успевают превратиться в ярко-розовые области со звёздными младенцами, а выходят из спиральной волны уже бриллиантовые скопления молодых бело-голубых звёзд.

— Странно вы, астрономы, называете эти древние светила.

— Чем ярче звезда, тем короче её жизнь. Большие звезды умирают жарко и на несколько часов могут затмить собой всю Галактику. Зато маленькие звезды терпеливее и дольше согревают свои планеты. Сейчас в поле нашего зрения сто миллиардов солнц Водоворота и многие миллионы планет с невероятными живыми существами и невообразимо чужими цивилизациями.

— Инопланетяне интересуют меня меньше, чем вы, жители венерианского стратостата.

— Если вы хотите узнать, чем мы, планетологи, занимаемся, то лучше всего послушать доклады семинара, который сейчас проходит в Институте Солнечной системы, — сказала Салли. — Они не о Венере, а о других объектах, но это неважно.

— Давайте послушаем, — согласился Анатоль, и на экране появился зал института и высокий рыжий парень — Александр Мечел, согласно надписи на экране.

Александр рассказывал о предлагаемой программе изучения спутников.

— Астероиды и планеты земной группы выращивают спутники из собственного тела, потому что плакетезимали, которые падают на твёрдые земные планеты, двигаются гораздо быстрее первой космической скорости вылета обломков. У жидких планет-гигантов механизм образования спутников сложнее. Гиганты обладают настолько сильной гравитацией, что не выпускают вещество с планетной поверхности, зато могут захватить в свою потенциальную яму много газа с гелиоцентрических орбит.

Этот газ образует околопланетный диск в экваториальной плоскости гиганта. Диск остывает, из него конденсируются частицы, которые во внутренней части образуют планетные кольца, а в массивной середине диска — системы регулярных спутников, подобные четырём галилеевым спутникам Юпитера. Такой механизм лунообразования менее эффективен, чем у планет земной группы, поэтому спутники планет-гигантов такие крошечные.

— Крошечные? — Кто-то из слушателей не поверил своим ушам.

— Да, относительная масса самых крупных спутников планет-гигантов составляет всего десятитысячные доли от планетной массы, в то время как у Земли масса Луны более одной сотой доли, а Плутон обладает ещё более относительно массивным Хароном. Но я хочу остановиться на нерегулярных спутниках планет-гигантов. Такие спутники обычно очень малы и располагаются на самой окраине спутниковой системы.

Нерегулярные спутники двигаются по сильно вытянутым и наклонным орбитам, и часто даже в обратную сторону — по сравнению с вращением планеты и движением регулярных спутников. Нерегуляры часто образуют хорошо заметные группы, поэтому сначала думали, что они представляют обломки случайно столкнувшихся тел. Позже доказали, что они захвачены планетой из межпланетного пространства. Но почему они образуют группы и почему среди них так много обратных спутников?

Камера отодвинулась и показала зал, в котором было около ста человек. Анатоль с удивлением увидел королеву Гринвич, сидящую в первом ряду. Она тоже внимательно слушала рыжего парня, и вокруг неё не ощущалась никакого пиетета — королева была здесь просто одним из слушателей семинара.

— Эта загадка была изящно решена в рамках небесной механики. Пусть на планету летит однородный поток мелких астероидов. Часть из них попадает в планету и сгорает. Но один поток огибает планету справа, а другой — слева. И тут начинается самое интересное. Какие астероиды, споткнувшись о газовый диск вокруг планеты, не полетят дальше, а останутся возле планеты в качестве её нерегулярных спутников?

Оказалось, что эффективно переводят астероиды в спутники лишь избранные подлётные орбиты со специфическими наборами петель, витков и возвращений к планете. Каждая группа нерегулярных спутников связана с определёнными захватными траекториями. В конце двадцатого века из небесномеханического анализа пролётных орбит удалось даже предсказать ещё не открытые нерегулярные группы сатурнианских и нептунианских спутников, успешно найденные несколько лет спустя.

— А почему самые дальние спутники всегда обратные? — спросила королева. Парень охотно пояснил:

— Внешние нерегуляры обратны, потому что Солнце дестабилизирует прямые спутниковые орбиты, расположенные дальше половины радиуса Хилла. Во внешних областях сферы Хилла самыми стабильными оказываются обратные квазикруговые орбиты, близкие к эпициклическим траекториям астероидов. Поэтому самые дальние спутники планет-гигантов могут считаться одновременно и спутниками, и астероидами.

Внешних спутников Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна сейчас открыто много тысяч. Их распределение — это застывший слепок, отпечаток древней космогонической среды. Мы предлагаем изучить популяции захваченных мелких спутников, чтобы детальнее понять свойства астероидно-кометной популяции, существовавшей миллиарды лет назад в нашей планетной системе. Но это изучение не нынешней Солнечной системы, а её прошлого состояния, поэтому наша группа просит директора разрешить нам исследование в данном направлении…

И докладчик сделал паузу.

Профессор Шон немедленно согласился:

— Настоящее без прошлого понять невозможно. Темы происхождения и эволюции Солнечной системы и её любых объектов будут рассматриваться как равноправные другим «солнечным» темам.

Рыжий Александр засветился довольной улыбкой. Анатоль повернулся к Салли:

— Этот парень выглядит просто счастливым из-за того, что сможет заниматься своей любимой темой.

Доктор Хоуп молча кивнула.

Координатор группы «пылевиков» Марк Салазар начал свой доклад с самым серьёзным видом:

— Давно доказано, что авторитет астронома пропорционален размеру объекта, который он изучает. Поэтому космологи в самом большом почёте среди астрономов, а дальше по иерархической лестнице спускаются галактисты, звёздники, планетологи и кометчики. Мы стоим на последней ступеньке, потому что занимаемся пылью.

— Эй, вы забыли нас, специалистов по частицам солнечного ветра! — крикнул бородач с первого ряда. Его сосед буркнул:

— Эта забывчивость не случайна — мы слишком ничтожны в глазах даже «пылевиков».

Докладчик продолжал:

— На самом деле, пыль — очень важная и динамичная компонента, она играет роль крови в нашей планетной системе, активно перемещаясь между подсистемами планет, комет и астероидов. Самый известный пример пылевой структуры — это зодиакальное облако, свечение которого видели ещё древние мореплаватели, проплывавшие по экваториальным водам.

Напомню общие факты пылевой физики. Ключевым фактором пылевой динамики является взаимодействие гравитационных резонансов и дрейфующих космических пылинок. Если направления дрейфа и действия резонанса противоположны, то пылинки накапливаются в резонансной зоне. Астероидная, кометная и транснептунная пыль, тормозясь о солнечное излучение, дрейфует к Солнцу, натыкается на внешние гравитационные резонансы от Земли и образует вдоль её орбиты пылевое кольцо, заметное по своему инфракрасному излучению.

Поэтому резонансная пыль служит хорошим признаком планет возле других звёзд. Поиск экзопланет по резонансным структурам зоди-облаков давно стал популярным методом — именно так нашли планеты у Беги и Эпсилон Эридана. Пыль мобильна и эффективно переносит вещество внутри планетных систем, отвечая за образование, например, внутренних поясов астероидов.

Никки удивилась:

— Да? Это мне любопытно и как собственнику астероида.

Координатор охотно пояснил:

— Известно, что пояс астероидов — это сформировавшаяся планета. Причиной такой неудачи послужило тысячекратное уменьшение массы астероидного пояса. Но кто виноват? Видимо, Юпитер — но как он это проделал? И куда дел украденную массу?

Докладчик из всех сил старался быть образным.

— Столкновения мелких метеоритов с поверхностью астероидов происходят постоянно. Такая бомбардировка дробит грунт и выбрасывает в космос огромное количество пыли, ведь скорости удара — многие километры в секунду!

— Верно, — согласилась Никки, — мой астероид был покрыт реголитом на метры вглубь. И падающие метеориты здорово пылили.

Марк недемократично стал адресовать свой доклад только любопытной королеве.

— Давление света подхватывает микронную пыль, покинувшую астероид, и переводит её на более вытянутую, эллиптическую орбиту. А за астероидным поясом пылинки поджидает Юпитер…

— Всё понятно! — озарилась Никки. — Планета-гигант своим гравитационным полем перехватывает и выталкивает астероидную пыль дальше из Солнечной системы — к звёздам!

— Правильно! — радостно кивнул Марк. — Юпитер работает как мощный пылесос. Он выбрасывает в межзвёздное пространство половину микронной пыли, рождённой в ежесекундных миллионах соударений астероидов и метеоритов. За миллиарды лет Юпитер высосал все соки из астероидного пояса между собой и Марсом. Поэтому астероидный пояс и не смог образовать планету.

— Красиво! — сказала Никки. Хао пожал плечами.

— Большинство публики навсегда запомнили парадигму голливудского толка о том, что пояс астероидов — это остатки взорвавшейся планеты. И этот миф уже неискореним.

Если люди узнают, что в реальности никаких эффектных катастроф не было, а виноват во всём Юпитер-пылесос, то будут сильно разочарованы!

Анатоль повернулся к Салли и хмыкнул:

— Этих ребят ничто не волнует, кроме своей работы.

— Именно! Вы уловили главное, — улыбнулась доктор Хоуп. — Эти люди активно работают, их жизнь полна смысла — поэтому они никогда не задаются вопросом об его поиске.

Анатоль, не спрашивая разрешения, сел за столик Салли и выпалил:

— Доктор Хоуп, вам нравится на Венере?

Она уже привыкла к его неожиданным вопросам.

— О, я здесь наслаждаюсь жизнью вовсю. Лет пять назад я заглянула туда, постояла немного на краю могилы и отошла в большой задумчивости. Теперь каждый день для меня — как неожиданный бонус от мойры Атропос.

— Вы верите в богинь судьбы?

— Я даже в судьбу не верю. Набор жизненных случайностей мы подобострастно называем судьбой, оправдывая свою неуклюжесть и неумение управлять собственной жизнью.

— Но ведь случайности в принципе неуправляемы!

— Ерунда. Сосулька случайно падает на голову — но только на голову того идиота, который идёт прямо под карнизом.

— Ну что здесь, возле Венеры, может нравиться, кроме вашей работы?

— Молодость умна, но многого не осознает.

— Например?

— Как трогательны старые воспоминания. Словно письма от тех, кого уже нет с нами. Как неизмеримо ценны простые составляющие жизни. Я уже не работаю допоздна, как в молодости, а с удовольствием отдыхаю по вечерам — прихожу сюда, в кафе, рано ужинаю, долго сижу с бокалом вина за своим столиком, вспоминаю друзей, слушаю настенный тиви, пишу старомодным способом письма дочери. Для внука я придумываю сказки. Знаете, с новыми сказками у человечества возникли проблемы, а старые… уж очень стары. Когда я придумываю удачную сказку, то радуюсь. А иногда ко мне подсаживается молодой человек, который многого ещё не понимает в жизни, но который любит задавать вопросы, что уже немало. Это тоже меня радует.

— То есть я вас радую?

— Да.

— Тем, что мне скучно? И я совершенно не знаю, что мне писать, и мучаюсь от этого?

— Вот именно — мучаетесь. Это ключевое слово. Значит — ищете, и значит — найдёте.

— Вы уверены?

— Конечно. Мучение — это росток. Что из него вырастет — сказать трудно, вот поэтому так интересно жить.

Именно неопределённость будущего и возможность его изменения придают жизни смысл.

Пожилая женщина спрятала улыбку за почти пустой чайной чашкой.

«Человечество часто выглядело безнадёжно заблудившимся и даже умирающим — а потом всегда кто-нибудь находил потерянную дорогу, приносил людям огонь или пенициллин.

Или какая-нибудь девочка прилетала с астероида и всё переворачивала вверх тормашками.

Каждый перелом эпох рождает своих героев, потому что герои появляются только тогда, когда они нужны.

И потерянная дорога всегда находится, но только когда она потеряется.

Странно было бы думать, что когда-нибудь будет иначе».

Молодой писатель Анатоль Джигич сказал со слабой улыбкой:

— Вы раздаёте надежды так щедро, словно у вас их целый карман.

— Конечно. — Салли Хоуп залезла в карман кофты и протянула молодому человеку леденец со вкусом гуавы. — Я же доктор Надежда.