Глава 11

После того, как Слава отсиделся в ванной, между ним и Лешей воспоследовала очередная ссора, во время которой Леша сначала некоторое время отвратительно ругался (он успел уже как следует проголодаться), а потом стал едко высмеивать Славу, утверждая, что тот ни на что не способен, и поэтому ему остается только повеситься. Леша был кругом прав, потому что Слава провалил задание; но Слава после всего пережитого был так взбешен, что отпирался решительно от всего и даже сам наорал на Лешу, говоря, что тот один во всем виноват. Потом они оба выдохлись и замолчали. Слава от расстройства напрочь забыл про туманный замок на городской окраине.

— Надо было хоть дорогу-то запомнить, Славик, — несколько неодобрительно сказал Дима, — а теперь мы завтра захотим найти этот магазин, а ты даже не сможешь показать, где он находится.

О том, что Слава чудом не заблудился в незнакомом страшном городе, Дима даже не заикнулся. Слава многозначительно промолчал и с хмурым видом побрел на кухню, где, само собой разумеется, не нашел никакой еды, но зато неожиданно обнаружил в холодильнике еще одну бутылку 'Монастырской избы', на этот раз, с красным вином — Слава никогда раньше такого не видел. Бутылка лежала почему-то в морозильнике.

С холодной бутылью в руках он побежал в гостиную, где Леша и Дима сидели перед телевизором. Вино привело к почти мгновенному примирению, хотя осторожный Леша все же отказался его пить, сославшись на голодный желудок.

— Ну его на хрен, — сказал он, — совсем сопьешься тут с вами. Давай сюда мой 'Колокольчик', негодяй.

Слава с готовностью принес бутылку из прихожей, где она по-прежнему валялась на журнальном столике, а Дима в это время достал из серванта два бокала и открыл красную 'Избу' без всякого штопора. Они разлили в бокалы сразу половину бутылки.

— Да, без закуски немного фиговато, — сказал Слава после первого бокала. Дима невозмутимо разлил остаток и убрал бутылку под стол.

— Да уж, кто бы говорил, — зло сказал Леша, отрываясь от 'Колокольчика'.

— Ничего, нормально, — ободряюще сказал Дима, — завтра с утра сходим. Славик нам покажет дорогу, — тут Дима хохотнул. Смеялся он, однако, так, что не было обидно; он это умел.

— Да, бл…, покажет, это точно, — процедил Леша, — Сусанин хренов. А давайте отрежем Сусанину ногу, бл…! Сейчас же, подонок, найдет нам дорогу!

Дима стал бесшумно хохотать, задрав голову и едва не захлебнувшись вином.

— Да-а, блин…, - сказал Слава растерянно, ему уже не хотелось спорить, он согрелся и был снова пьян, — сам ты Сусанин… Слушайте, а как у вас телевизор работает, если света нет?

— Да мы сами не знаем, — сказал Дима, выражая всем своим видом комичное недоумение, — тут, наверное, две разные проводки. Может быть, в старых домах так делали. Вообще, по-моему, так и должно быть.

— Какая, на хер, разница сколько там, бл…, проводок! — сказал Леша. — Дое…лись до бедной проводки! Работает, и работает! Скажите спасибо. А то, бл… из-за всяких долбаных Славиков сидели бы, как негры, — тут Леша злобно повернулся к Диме и стал выставлять пальцы, один за другим, — без света — без телевизора, бл…, - и без жратвы, бл…! Обоссаться. Я офигеваю, дорогая редакция.

Разговор некоторое время продолжался в том же ключе, пока Леша не насосался "Колокольчика" и не пришел, наконец, в нормальное расположение духа. Ребята уставились в телевизор, ставший теперь их единственной связью с внешним миром и единственным доказательством его существования. По их лицам бегали бледные отсветы экрана; комната вспыхивала фосфоресцирующим светом. Леша отхлебнул 'Колокольчика' и громко, протяжно рыгнул, не меняя позы. Он сидел в кресле ровно, как истукан, расставив ноги и уставившись прямо перед собой. Глаза у него были блеклые и счастливые; он сосал 'Колокольчик', как медведь лапу. Слава сидел рядом с Димой на плюшевом диване. Настроение у него поднялось, на лице вновь засветилась широкая глупая ухмылка.

Дима, вытянув руку, орудовал пультом. На экране возник цветастый концертный зал; шелестели аплодисменты, сверкали костюмы, гремела музыка.

— Клара… Новикова! — восторженно закричал ведущий.

— С-сара Новикова! — сказал Леша и рыгнул.

— Да-а! — засмеялся Слава. — Ха! Ха-ха-ха!

— Че так звук-то врубили, пандалы в ушах, что ли? — сказал Леша. — Дай сюда пульт.

— А мы просто очень любим Клару Новикову, — сказал Слава развязно. — Че тише сделал? А ну, сделал громче, однозначно! Я за Клару Новикову пасть вообще порву.

Дима с Лешей заржали.

— Не, а Клара Новикова несмешная вообще, да? — Слава повернулся к Диме. — Откуда она такой известной стала, вообще не понимаю. Я сколько раз видел, как она выступает, и никто вообще не смеется.

— Ага, точно, — подтвердил Дима с готовностью.

В этот самый момент истерический монолог Новиковой прервался зрительским хохотом.

— Посмеялись, — усмехнулся Дима, — с легонца.

Он взял пульт и прицелился им в телевизор. Тот замолк, но изображение не исчезло.

Леша, сосавший 'Колокольчик', оторвался от бутылки и сказал:

— Где звук, бл… Звук где? Дай сюда пульт.

— Не, там реклама просто, — сказал Дима лениво. Он положил пульт на столик.

— Опять эта голимая бланка? — спросил Слава, взглянув на экран. — Или что это такое? А, это какая-то еда для собак, как ее там, блин.

— Педигри, — сказал Дима.

— Педики! — сказал Леша.

— Вообще, это ни хрена не правильно, — заявил Слава, наблюдая, как упитанные щенки, толкая друг друга, жадно поедают корм из миски, — потому что у собаки должны быть зубы крепкие. Не, ну в натуре. Им нужно грызть кости, морковку нужно жрать. Че эти рекламщики гонят вообще! И, главное, у хозяев, видимо, денег нет, чтобы хотя бы пару мисок купить! Смотрите, все жрут из одной!

— Если она жрет, как слон, — изрек Леша, рыгая, — то ей догоняться нужно. 'Педиками'. Костей не хватает ни разу. А потом, блин, нажравшись, как насрет на диване!

— Вот в городе Зима, где наши родственники живут, там собаки, у них такие зубы тренированные вообще, — Слава ударился в воспоминания. — Я один раз шел маленький по улице, и такой деревянный забор, и за забором собаки на цепи, в каждом дворе. Одна собака — пофигу — вылезла из-под забора и на меня набросилась! Вообще. Она была на цепи, но там такая охренительная цепь, что она пролезла и цап меня за кроссовку! (Дима начал хохотать). Короче, пока вырвался, она всю кроссовку мне изодрала, и пришлось, естественно, обе кроссовки выкинуть на хрен. Вообще. Такие зубищи! Они их там кормят чем-то таким.

Ребята поржали. Дима, отхохотавшись, сказал:

— А мы поехали с Аксеновым на дачу — помнишь Аксенова, балбес? — и это, пошли к их соседям, за дровами, что ли или еще за чем, а я на улице стою. У них такая собака — овчарка — здорровая вообще, как собака Баскервилей, раз, такая выбегает — ну, я так стою, думаю, не будет же она меня кусать, она раз, так вроде со мной нормально, ничего не нападает. Раз, так ее погладил, дай лапу, раз, она мне лапу дает…

Леша (глупо качая головой, как пьяный): ага, такая: налей и мне тоже! И иди на х..! (смех).

Дима:…тут Аксенов такой выходит, я ему — смотри, щас она мне даст лапу, ей — дай лапу! — она раз, мне дает лапу, а я ей случайно рукой так прижал лапу — схватил, хотел так потрясти и прижал, короче, она как вскочит, такая, цап меня! Сначала за руку укусила, я руку отдергиваю, она цап, меня за ногу укусила! Как за ногу меня тяпнула! Я вообще еле ноги унес. Аксенов ржет. Мы возвращаемся, он такой мне: нашел с кем играть, говорит, эта овчарка знаешь, что в свободное время делает? Говорит, я не раз наблюдал: берет кирпич, и этот кирпич грызет! — Дима схватил воображаемый кирпич, скосил глаза и начал его грызть, ерзая на диване. Леша и Слава, глядя на него, смеялись. — Лежит там, хрум хрум, все кости, главное, грызут, а она кирпич грызет! (Смех).

Слава: это она потому тебя укусила, что ты ей не налил! (хохочет).

Леша (хохочет): абассышься!

Слава: вот в этом городе Зима, там тоже собаки все такие же бешеные. Там… они их там с волками вообще скрещивают, там такие были мутанты, вообще, это кошмар. Они всех рвали вообще, пофигу, свой, чужой!… (Дима хохочет).

Леша: как это 'свой', бл…?

Слава: ну, в смысле, свои их тоже боялись.

Леша: 'свой', это че, бл… который в будке сидит?

(Смех).

Прикинь, из будки чувак выползает: я 'свой', бл…! Пес такой: ну, ладно…

Слава: 'свой' в смысле хозяин, блин. А еще у моих родственников там кот жил одноглазый. С одним глазом кот!

Дима: на лбу глаз, что ли?

Леша: у-ху-хуу! Последний, бл…!

(все смеются).

Леша: балбес, вруби звук, реклама кончилась.

Слава сидел на краю дивана, положив левую руку на подлокотник. Ему скоро наскучило глядеть на экран; он отвернулся и посмотрел на дверь гостиной. Дверь была открыта, в прямоугольном проеме чернела невидимая прихожая; свет телевизора не проникал в нее. Славе стало неуютно. Он сидел к двери ближе всех, и ему казалось, что из проема тянет ледяным холодом. Почему-то он вспомнил, как Леша в коридоре появился из клубов дыма. Он с опаской посмотрел на друга: Леша так и не удосужился одеться и сидел на диване голый по пояс. На теле его красовались ссадины, в темноте похожие на грязные разводы. Слава с полминуты смотрел на Лешу. Затем он снова повернулся к проему и увидел, что в темной глубине прихожей мелькают какие-то не то блики, не то искорки. Он похолодел. Фосфорные блики вспыхивали с непостижимой, логичной последовательностью, он улавливал ее, но не мог понять. Он хотел было встать и посмотреть, что там, забыв, что не работает электричество. Вдруг он понял — это зеркало.

— Тьфу ты, блин, это телевизор там отражается! — выдохнул он с облегчением.

— Чего, где? — не понял сидевший рядом Дима.

— Вон там зеркало висит в коридоре, в прихожей, то есть, — сказал Слава, — отражает телевизор.

Дима посмотрел.

— Ну, да, — сказал он, — а ты что, не заметил?

— Да заметил, — сказал Слава, — но как-то все равно неожиданно.

Потом он сказал:

— Может, дверь закроем? Чего-то сквозит.

— Закрой, кто тебе мешает, — сказал Леша, глядя на экран.

Слава встал с дивана и попытался закрыть дверь, но язычок не хотел защелкиваться: что-то мешало ему. Дверь, шурша по полу, вновь отворилась и тихо стукнулась о стену.

Слава недовольно вздохнул. Он сел на место и, помолчав, сказал:

— А вы не пробовали по квартирам еще раз пройти? Пока меня не было. Вдруг кто-нибудь уже дома.

— Пробовали, — сказал Дима, — да вот пока нет никого. Может, еще раз сходить? — спросил он Лешу.

Леша сказал:

— Охренела твоя голова? На часы посмотри. Все давно спят в одном ботинке. Завтра с утра сходим.

— Это хорошо, если спят, — сказал Слава.

— Почему? — удивился Дима.

— Ну, потому что, значит, кто-то дома есть, — объяснил Слава, — раз они спят.

— А, ну да, — усмехнулся Дима, — будем надеяться.

Он встал, подошел к выключателю и щелкнул им. Света не было.

— Оставь так, — сказал Леша, — не выключай, хоть будем знать, когда дадут. А потом догонят и еще добавят, твою мать.

Экран телевизора снова привлек Славино внимание. Он неожиданно померк, так что в комнате стало почти совсем темно, а затем на нем появилась сверкающая россыпь звезд, которые стали медленно уплывать куда-то вверх, за границу экрана. Звезды сплетались в удивительные трехмерные скопления, которые никогда не увидишь в городском небе; такую картину можно наблюдать только в ясную погоду в деревне, что Слава однажды и делал, валяясь в теплом стогу сена и глядя на умопомрачительные звездные феерии, рассыпанные по всему небу от края до края, как светящиеся молочные брызги. Больше он нигде такого не видел.

— Ну-ка, сделай громче, — сказал он Леше, — чего-то знакомое. Какая-то фантастика, по-моему.

— Бл…, куда пульт дели? — сказал Леша, вертясь в кресле. — Только что здесь был.

— Ты ж его сам в руках держал! — Дима хохотнул. — Минуту назад.

— Блин, ну ничего вам доверять нельзя, — ворчливо сказал Слава, поднимаясь с кресла. Он подошел к телевизору и зашарил по панели, присев на корточки и пытаясь нащупать кнопки. — Где тут громкость? Щас все кончится из-за вас. — Вдруг он сказал: — Ой. Ой-ёй-ёй! — и отскочил от экрана, как ошпаренный.

— Что случилось? — спросил Дима, округлив глаза.

— Мамочки! — кричал Слава в ужасе, пытаясь спрятаться за диван, но между диваном и стеной не было свободного пространства, и он в панике побежал к выходу, но вступить в черную прихожую почему-то побоялся. Он продолжал нервно прыгать по комнате и что-то восклицать; казалось, что он немного придуривается, однако, чтобы придуриваться таким образом ни с того, ни с сего, нужно было хотя бы чуть-чуть испугаться взаправду.

— Телевизор! Телевизор! — кричал Слава в ужасе, бегая по комнате и опрокидывая стулья.

Леша и Дима одновременно встали на ноги и подошли к экрану, на котором по-прежнему сияли плывущие по небу звезды. Ничего особенного они там не увидели.

— Что опять случилось? — раздраженно спросил Леша, наполовину оборачиваясь к напуганному Славе.

— Рука проходит! — орал Слава. — У меня рука проходит! Попробуй! Попробуй!

Леша сначала не понял; потом, догадавшись, машинально сунул руку в экран, пребольно ударившись костяшками пальцев о стекло.

— Ну, и что ты гонишь, негодяй проклятый? — гневно вопросил он. — Допился, бл…, до чертиков.

Дима тоже дотронулся до экрана, и его пальцы сразу исчезли, будто погрузившись в песок. Ойкнув, он выхватил руку обратно.

— Правда! — вскрикнул он восхищенно и испуганно. — Ой, ни фига себе! Гляди, балбес!

Дима, не задумываясь, повторил движение, и рука на этот раз погрузилась в экран по локоть. Погруженной части не было видно, как будто она была отрезана.

— Видал?

Дима вытащил руку.

Зачарованный Леша, от изумления забыв про осторожность, но все же с опаской провел по экрану пальцами, вызвав слабый статический треск.

Слава оттолкнул Лешу и сказал Диме взволнованно:

— У тебя тоже проходит, да? Да? Но у меня вон как, смотри. — Он сунул руку в телевизор, и Леша с Димой увидели, что его погруженная в экран ладонь засветилась.

— Видишь, у тебя руку не видно, а у меня видно, — прошептал Слава.

— А теперь, алкаши хреновы, объясните мне, что это за херня! — заорал Леша. — А ну, бл…, давайте, делайте все обратно, как было, вашу мать!

— Да, подожди ты, — сказал Дима, напряженно смотря на Славину руку. — Успеем. Видишь, какой телевизор офигенный. Да, блин, такого я еще не видел. За все годы работы в милиции…

Слава стоял на коленях, на лице у него была блаженная улыбка. Он расслабленно закрыл глаза и сунул голову в экран.

— Ты чего, бл…, хорек скрипучий!.. — испугался Леша.

Он дернул Славу за плечи и вытащил из экрана. Слава, не сопротивляясь, опрокинулся спиной на пол и остался лежать на нем. Глаза его были закрыты, но губы улыбались по-прежнему.

— Ты живой? — тряс его Леша. Слава открыл глаза, его взгляд ничего не выражал, кроме чувства полнейшей умиротворенности. — Чего видел-то?

— Ничего, — прошептал Слава, — я глаза закрыл.

Дима, убедившись, что со Славой все в порядке, встал на колени и осторожно попробовал сунуть голову в экран. Ребята услышали глухой стук; Дима схватился за голову, отшатнувшись от телевизора.

— Блин! — вскрикнул он удивленно и почесывая лоб. — Я же только что проходил!

Ребята смотрели на него.

— Славик, попробуй еще, — сказал ушибленный Дима, — посмотрим, получится у тебя или нет. Что-то у меня больше не выходит. Наверно, я что-то не так делаю.

— И посмотри, что там, не жмурься, как дятел, — сказал Леша, сгорая от любопытства. Он даже немного присел, по привычке готовясь моментально удрать. Недопитый 'Колокольчик' стоял на столике.

Слава, не сопротивляясь, двинулся к экрану. Он опустился на колени и закрыл глаза, как молящийся.

— Не закрывай глаза, бл…! — прошипел Леша.

Слава, вздрогнув, открыл глаза как можно шире и даже вытаращил их. Пол под ним скрипел. На темном экране светились звезды. Наклонившись и обхватив телевизор за бока, Слава медленно ввел голову в экран. Она свободно прошла сквозь него, и Леша с Димой увидели, что его голова засветилась, как будто внутри нее включили галогенные лампочки.

Слава увидел бесконечный захватывающий космос.

Это было невероятное, удивительное чудо. Трехмерные, совсем живые, настоящие планеты бесшумно проносились вокруг него. Он увидел, как расширяется и сжимается Вселенная, и мириады планет и звезд меняют очертания и перетекают одна в другую, и весь безбрежный космос ежесекундно меняет цвет и форму, оставаясь, однако единым, вечным и гомогенным. Это было упоительное зрелище. Вдруг он почувствовал, как в нем словно сломалась какая-то преграда, мешавшая жить. Он вдохнул воздуха, и тот проник во все поры и клеточки его тела, наполнив его в одно мгновение кристально-чистым ощущением совершенной свободы и легкости, и все на свете вдруг приобрело новое, волнующее значение, и воспоминания обо всех горестях тотчас же испарились из его мозга. Повсюду — слева, справа, снизу, даже позади него, — везде безбрежное, невероятное пространство уносилось бесконечно вдаль. Он оглядел себя по плечи, остальной части тела не было видно. Он догадался, протянул вперед руки и увидел их — они светились, будто фосфорные. Слава счастливо засмеялся.

— Эй! — крикнул он в темноту; и как на волшебных волнах эхо понесло его сильный, все более крепнущий голос в пространство, и даже звезды вышли из состояния текучего покоя и оживленно разлетелись по всем направлениям бесконечности, проходя друг сквозь друга, как нейтрино. В совершенном, упоительном избытке чувств Слава сунул голову поглубже в экран, пытаясь заглянуть под себя, но голова его вдруг невероятно отяжелела, и он нечаянно вывалился весь.

Ему показалось, что Леша и Дима зовут его по имени. Затем крики стихли. Он в последний раз обернулся, движимый остатками какого-то тревожного чувства — комплекса, вины, чем бы оно ни было — но никого не увидел. И чувство сразу прошло.

Он ахнул, но не от страха, а от наслаждения — наслаждения полетом, свободой и невесомостью. Все ненужное, нелепое и непонятное исчезло, растворилось, рассыпалось на атомы и унеслось прочь.

На короткое время вновь возник страх — и тотчас на дальней границе Вселенной появился желтый автобус. Ревя мотором и дребезжа всем корпусом, он мчался по небу, как по дороге, и прогрохотал мимо Славы, едва не задев его грязным боком. Славино тело, почти потерявшее вес и светящееся, само мчалось с огромной быстротой, поэтому скорость сближения была столь велика, что не успел он заметить автобус далеко впереди, как тот уже пролетел мимо, а еще через мгновение превратился в маленькую желтую точку и исчез.

Он вспомнил Алину — как она лежит на диване, а он смотрит на нее сквозь полупрозрачную вуаль, и ее обнаженное тело освещено светом лампы, и каштановые волосы разметались на белом, а вся остальная комната погружена во мрак. Такой она запечатлелась у него в памяти.

К своему изумлению, он скоро увидел и сам диван: тот летал в светящейся космической тьме, а над ним, как приклеенное, висело окно с белой рамой и подоконником. По оконному стеклу бликами скользили отражения звезд. Он сразу вспомнил, что, когда он фотографировал Алину, диван действительно стоял под окном. Когда же это было?..

Слава попробовал изменить траекторию своего полета, и это ему легко удалось. Он помчался вдогонку за диваном и скоро нагнал его. Диван был в точности таким, как в его комнате: тот был старенький, мышино-серого цвета, с деревянными подлокотниками, потертыми и исцарапанными, один из которых держался на честном слове, и стоило его задеть, он тотчас же отваливался и падал на пол.

Слава, нагнав диван, вскарабкался на него с ногами и схватился за оконную раму. Над его головой, и под диваном, и везде кругом, плыли сверкающие звезды. Он летел сквозь Вселенную, как космический корабль. Ощущение было непередаваемое. На пике экстаза Славе неожиданно почему-то вспомнилось подземелье с летающими чудовищами, но на этот раз воспоминание не наполнило его ужасом, а, напротив, вызвало расслабленную меланхолию. Он в спокойном восторге осознал, что опасность эта для него давно ничего не значит — она показалась эфемерной и зыбкой, и, пока он о ней думал, уже начала ускользать из памяти, как случайное сновидение. Он лег на диван и вытянулся на нем, свесив руку вниз. Боковые створки дивана, которые служили подлокотниками и которые можно было раздвинуть, чтобы удлинить его, были подняты, и он не мог растянуться во весь рост, поэтому ему пришлось немного подогнуть ноги. Он вытянул шею и заглянул вниз, под диван: там маленькие сияющие звезды стремительно летали по темно-синему, почти черному небу, и некоторые из них оставляли за собой тонкий шлейф света; может быть, это были кометы или метеоры.

Он перевернулся на спину и стал смотреть над собой, сцепив руки на затылке. За спинкой дивана высилась оконная рама, которая немного закрывала обзор с левой стороны. Иногда звезды пролетали так близко, что их световой шлейф на долю секунды освещал диван, как прожектор; в оконном стекле вспыхивали зайчики. Он увидел, что медленно проплывающие мимо звездные скопления отражаются в окне, как в зеркале. Заинтересовавшись этим, Слава поднялся с дивана и забрался на подоконник, крепко вцепившись в оконную раму и стукнувшись носом о стекло, и как только он это сделал, диван отцепился от окна и улетел прочь, быстро затерявшись среди созвездий.

Слава посмотрел в окно, и тут его взору предстало то, чего он вовсе не ожидал увидеть: перед ним раскинулся его собственный двор, залитый солнцем, каким он выглядел в аккурат перед уходом Славы на улицу. Даже перспектива была такая, как из окна его комнаты: с высоты четвертого этажа он смотрел на изумрудную травяную лужайку, чуть поодаль было футбольное поле, а между ними коричневое кирпичное здание школы, перед которым ездил туда-сюда оранжевый каток, весь покрытый черной копотью. Вся эта идиллия предстала перед изумленным Славой, как на экране телевизора. Летний двор был еще чудеснее и удивительнее, нежели вся бездонная Вселенная, вращающаяся кругом.

Мало того: он чувствовал, что двор медленно и неумолимо затягивает его в себя, поглощает его мысли, километр за километром уничтожая раскинувшийся повсюду Космос.

Затем он обернулся и увидел за спиной свою комнату. Он забрался на подоконник и стоял на нем на коленях, чтобы посмотреть в окно. Вдруг все звуки летнего дня хлынули внутрь через открытую форточку, оглушив Славу. Вне себя от волнения он разжал руки и спрыгнул с подоконника на пол, едва не опрокинувшись на письменный стол.