Глава 9

БАХ! — вниз головой Леша свалился в огромный белый сугроб. Его моментально облепило морозным холодом, да таким, что ему показалось, будто тысяча колючих иголок расцарапала ему голую кожу до крови. Он заорал от неожиданности, но дыхание его жестоко перехватило, и он несколько секунд молча барахтался среди острых, как ножи, спрессованных ледяных комьев. Его голое до пояса тело вертикально застряло в сугробе, и руки уже подламывались под тяжестью туловища, но он все никак не мог опрокинуться, сдавленный снежной массой со всех сторон, и от ужаса и холода начал задыхаться. Наконец, судорожно раскидав снежную гору, он рухнул плашмя на заснеженную промерзшую землю и по непонятной инерции проехал с полметра по истоптанному колючему снегу, царапая голый живот. 'А-ай, бля!' — заорал он, вскакивая на ноги. Рядом с ним что-то пролетело, вопя, и свалилось в сугроб; Леша немедленно отбежал на несколько метров в сторону и испуганно огляделся. Он увидел выпученные глаза Димы, глядящие на него из сугроба, и рядом с Димой — две торчащие кверху ноги в кроссовках. Дима был тоже гол до пояса, в руке у него болталась какая-то мокрая тряпка. Наверху, на небе, было неуловимое движение. Леша задрал голову и успел увидеть сначала одну, а потом две отштукатуренных не то стены, не то плиты, каждая площадью в несколько квадратных метров, плашмя висящих в воздухе одна над другой на высоте пяти-шести метров над землей, совершенно параллельно земной поверхности; они были осязаемы, как если бы их проносил подъемный кран. Но крана нигде не наблюдалось, а через секунду бесследно исчезли и сами плиты. Леша успел только заметить, что они были окаймлены по краям огненной вспыхивающей полосой; желто-белое пламя призрачно и ярко засветилось на фоне пасмурного неба и тут же исчезло вместе с плитами, оставив в воздухе прямоугольный дымный контур.

Леша от избытка чувств кричал, как абориген-каннибал, сыпля страшными матерными проклятьями и заглушая даже глухие захлебывающиеся вопли Славы, тоже застрявшего в сугробе вверх ногами и панически пытающегося освободиться из снежного плена. Наконец, ноги Славы стукнулись об землю, и из рассыпавшегося сугроба вывалилось остальное туловище. Дима уже стоял на ногах и натягивал футболку. Он выглядел ошеломленным, но в то же время довольным: ведь именно ему ребята были вновь обязаны своим спасением.

Освобожденный Слава, оглядевшись, заорал в полный голос вместе с Лешей.

— Кошма-ааррр! — орал он.

Затем до него окончательно дошло, что случилось; в безумном восторге он сначала на секунду онемел, а потом стал экстатически кричать, вертясь кругом с распахнутыми руками:

— Чувакиии! Мы свобо-одны-ы!… У-р-р-р-р-а-а-а-а-а-а…..

Как ни были ошеломлены ребята произошедшим, и, в особенности снегом и холодом, неожиданное освобождение из коридорного заточения затмило собой все другие события, потому что чудесное спасение пришло в тот самый момент, когда они уже почти потеряли всякую надежду.

Самый обыкновенный и потому невероятный зимний пейзаж простирался вокруг них. Они упали посреди большого поля, которое повсюду уходило в необозримую даль, сливаясь с блеклым серым небосводом, перечеркнутым в некоторых местах черными нитями высоковольтных линий, а одним краем упиралось в два шоссе, сходящиеся таким образом, что образованный ими прямой угол был направлен прямо на ребят. До стыка дорог было метров двести, и обе они разбегались противоположными концами куда-то за горизонт. Оба шоссе со стороны поля были обсажены унылым рядом облетевших деревьев и были совершенно пустынны. Сквозь деревья виднелся самый настоящий населенный пункт. Два длинных одинаковых ряда грязных пятиэтажных хрущевок тянулись вдоль обеих дорог, выходя на поле торцами. На белых стенах чернели маленькие окна-бойницы. Дул холодный ветер. Пейзаж был крайне невзрачный, но для ребят, вырвавшихся из адского коридора, он являл собой восхитительное зрелище.

Слава пребывал почти в состоянии помешательства и после коридора стал уже воспринимать происходящее как временную виртуальную декорацию, наподобие трехмерной компьютерной игры. Несмотря на ощутимый холод (на ребятах были лишь джинсы и футболки, а Леша и вовсе был гол до пояса) ему в какую-то секунду подумалось, что он не может заболеть по-настоящему, потому что все кругом искусственное, и поэтому он неуязвим и бессмертен.

— А-а-а, сволочи! — орал воодушевленно Леша. В Славу ударился колючий снежок. Он вздрогнул. Дима и Леша швыряли друг в друга снежные комья.

— Ура! — заорал опять Слава.

Он зарыл мокрые покрасневшие ладони в снег и слепил порядочный ком. Ком хлопнулся об обнаженный Лешин торс, так что Слава даже сам поежился, хохоча, однако, во все горло.

— Падлы! — задыхаясь, говорил Леша. — С-сволочи проклятые! — Снежки хлопались об него с двух сторон. Славе и Диме тоже досталось.

— Отморозки хреновы! — вдруг заорал Леша, опомнившись. — Мы щас тут замерзнем к гребеням! Я уже ласты отморозил. Побежали в подъезд.

Он первый кинулся через поле к шоссе, смешно прыгая по сугробам и дергая ногами, как кошка, промочившая лапы. Слава и Дима бросились следом. Слава только сейчас почувствовал, как замерз. От холода у него даже перехватило дыхание. В кроссовки всем троим набился снег, заставляя их зябко вскрикивать. Ребята прыгали, как зайцы. Леша так торопился, что, в конце концов, перестал перемахивать через сугробы и пер напролом, расшвыривая снег ногами и оставляя за собой танковый след. Он первым добежал до шоссе и, забыв всякую осторожность, выпрыгнул на проезжую часть. Дима и Слава были метрах в пятидесяти позади. Вопреки привычке мчаться через дорогу сломя голову, Леша остановился прямо в ее центре и убедился, что шоссе пустынно и тихо. Он упер руки в колени и согнулся, тяжело выдыхая пар и уставившись себе под ноги. Он слушал свое сиплое дыхание, к которому примешивался ровный гул, похожий на гудение трансформаторной будки. Асфальт был грязен и покрыт прозрачной ледяной коркой; спускаясь под горку, так что нижней его точки не было видно, дорожное полотно где-то совсем далеко вновь выныривало из низины и, постепенно утончаясь, пропадало в тумане. Позади Леши был стык дорог; до него было около ста метров. Трансформаторный гул быстро нарастал. Леша услышал далекий испуганный окрик Димы: 'эй!'; поднял голову и увидел, что прямо на него, вынырнув из невидимой низины, несется грязно-желтая морда "ЛИАЗа" с открытым квадратным радиатором, ежесекундно увеличиваясь в размерах и дребезжа. Его появление было столь неожиданным, что Леша, замешкавшись, не сразу сообразил, куда бежать, и рванулся одновременно в обе стороны, отчего ноги у него разъехались по ледяной корке, и он стал заваливаться на спину, успев, однако, извернуться и упасть на бок, подставив руку. Но ладонь поехала по скользкому холодному асфальту, и Леша опрокинулся на голое плечо. Огромный ЛИАЗ вдруг вздыбился прямо над ним, обдав его запахом бензина, грязи и горячего воздуха. У Леши от ужаса чуть не остановилось сердце. В некоем мгновенном озарении он явственно увидел свою неотвратимую смерть под колесами нелепого дребезжащего автобуса, и силы вдруг разом покинули его тело — сопротивление было тщетно! Но слабость длилась лишь долю секунды. Совершив над собой неимоверное усилие, Леша неистово рванулся в сторону и оказался сбоку автобуса; тот прогрохотал так близко от него, что Леше почудилось в ужасе, будто автобус переехал ему ноги, однако ноги были уже судорожно согнуты — сработал звериный инстинкт. Отползая дальше от проносящейся мимо махины, он неловко дернул согнутыми ногами и ударил ими в желтый автобусный бок. Сейчас же его закрутило волчком, головой к автобусу, и Леша, не в силах более сдержаться, от ужаса заорал, что было мочи. Но автобус уже промчался мимо: грязно-желтая корма, не снижая скорости, докатилась до поворота и исчезла за ним. Ударься Леша ногами на полсекунды раньше, и автобус переехал бы ему голову.

Дима вырвался на шоссе первым. Ничуть не наученный горьким Лешиным опытом, он бежал через дорогу, не глядя по сторонам и скользя по шершавому льду. Слава, как всегда, опоздал и не успел ничего увидеть.

Исцарапанный Леша стоял на противоположной обочине и нервно отдыхал.

— Блин, ну ты даешь, — говорил Дима, добежав до Леши, — экстремал, блин!

— А чего случилось? — спросил запыхавшийся Слава.

— Да вон автобус чуть этого балбеса не задавил, — отвечал Дима, по привычке качая склоненной головой. — Вон проехал.

— Чего, опять, что ли? — спросил Слава, вспомнив Лешин рассказ в коридоре. — Ну… ты, блин, даешь. Кошмар. Самое смешное, машин больше нет. Вообще ни одной машины. Посмотрите. Как это тебя угораздило?

На шоссе и в самом деле было пустынно, как в чистом поле. Ребята сейчас только обратили внимание, что и на улицах не было ни души. Диме это сразу напомнило момент исчезновения Славы. Ему стало страшновато.

Леша ничего не ответил Славе и только смотрел перед собой злым и затравленным взглядом.

— Бля, переконил я конкретно, — наконец, выдавил он.

— Надо думать! — аффектированно отвечал Дима, будто услышал что-то крайне забавное. — Я бы уже вообще помер от страха! Чувак второй раз под один автобус чуть не попал! Надо думать!

— Че, думаешь, это тот же? — спросил Леша глухо.

— Да тот же, — сказал Дима, сочувственно глядя на Лешу, — у меня-то глаз уже наметан. Это тот, который без водителя. Второй раз уже. Тебе прямо даже не везет, я бы сказал. — При этих словах Дима неловко хохотнул.

— На первом повороте он был еще живой, — сказал Леша задумчиво, — на третьем повороте он сделался мертвец.

— По-моему, ему н-наоборот везет, — сказал Слава, ежась, — могло з-задавить, и все.

— Да… уж, — сказал Леша.

— Но третий раз тебе не стоит попадать под автобус, — сказал Слава, — потому что он тебя тогда точно переедет. Ты шансы все уже исчерпал. Вот у меня брат Толян. Он, когда был мелкий, в детстве в розетку сунул цепочку от часов. У нас были такие часы-ходики с гирей. Она так опускалась постепенно до пола, и надо было ее снова поднимать каждый раз, чтобы часы не останавливались. И вот он эту цепь отломал оттуда и в розетку сунул. Прикиньте? Короче, цепь вся порвалась на куски и обуглилась. Просто порвалась как нитка! А ему ничего не было. Вообще, офигеть. Я ему тогда сказал: больше в розетку никогда ничего не суй! Потому что второй раз тебе уже так не повезет.

— Да уж, — сказал Леша.

Слава посмотрел на Лешу и сказал:

— Блин, главное, стоит так, как будто ему все пофигу. Посмотри, он весь избитый, окровавленный, голый вообще, и все по барабану! Че случилось? Ты меня пугаешь.

— Это все фигня, — сказал Леша, — это царапины.

— Да, — сказал Дима шутливо, осторожно дотрагиваясь до Лешиного торса, — чувак больше всех пострадал. Это вообще! Все удары на себя принял!

— Д-да ему уже пора медаль дать! — сказал Слава. — За это, за героическую борьбу с монстрами, автобусами и этими….

— И сугробами! — подхватил Дима, засмеявшись.

— Слушайте, а как одинцовский автобус мог сюда приехать? — вдруг спросил Слава. — Это мы в Одинцово, получается!

— Да что-то не похоже, — сказал Дима, — это уж, скорее, Звенигород какой-нибудь!

— Так мы чего, до Звенигорода пешком дошли? — изумился Слава. — Ни фига себе, коридор!

— Да легко, — сказал Дима, — может, напрямую. Может, это прямая дорога была!

— Обалдеть, — с чувством сказал Слава, раскрывая глаза совсем как Дима, сам не свой от изумления. — Так, блин, мы тогда на электричке уедем!

— Если уедем, — глухо сказал Леша.

— Ну, еще не факт, что Звенигород, — сказал Дима, — надо еще узнать.

— Блин, давайте сначала зайдем куда-нибудь, — сказал Слава, — чего-то меня уже тоже колбасит от холода. Сначала вроде нормально было, но сейчас я чего-то за-закоченел.

— А мне ничего не будет, — похвастался Дима, выдыхая облако пара, — я закаленный. Я зимой по лесу босиком бегал, помните, балбесы? Я вообще практически не болею никогда.

— Когда же ты, наконец, сдохнешь? — спросил Леша задумчиво.

— Да это скорее ты сдохнешь, — сказал ему Дима, — если мы подъезд не найдем. Побежали в дом! Мне-то ничего не будет. Мне вас жалко.

Ребята снялись с места и помчались в ближайший двор.

Дворы в неизвестном населенном пункте были совершенно такие же обыкновенные и невзрачные, как и в любом подмосковном городе. Сиротливые облупленные хрущевки вытянулись в ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Вдоль каждого дома тянулась неширокая тропинка с двумя черными раскисшими колеями — следами шин. Дорожка с обеих боков обсажена куцыми голыми березками. Подъезды были с низкими толстыми козырьками, нависавшими над самыми дверьми, которые, как ни странно, были оборудованы домофонами, вполне в исправном состоянии, в чем ребята быстро убедились. Проклятые двери не хотели открываться даже после могучих Лешиных ударов. Ребята обегали уже с десяток подъездов. Слава, несмотря на постоянный сумасшедший бег, замерзал все больше.

— Бл…, ни одного ослопупа нет кругом, — со злобной досадой говорил Леша, остервенело дергая дверь за ржавую ручку. От холода и быстрого бега он пришел в себя. — Где все, я вас внимательно спрашиваю?

— Побежали в другую дверь, — говорил Дима оживленно. — Фигня, мы все равно найдем, где войти. Вон сколько домов.

Скоро ребята действительно нашли дверь, сиротливо распахнутую почти настежь, за которой угадывался подъезд с узкими закругленными ступенями и резными перилами, ведущими куда-то вглубь и вверх. В подъезде был синий полумрак.

С криками радости замерзшие ребята устремились в подъезд, топоча по снегу. Ворвавшись в теплый, пахучий уют, они с воплями устремились к огромной стенной батарее, похожей на гармонь и выкрашенной в голубое. Слава порядочно замерз и чувствовал себя уже совсем плохо. Он даже начал икать от холода, втянув голову в плечи, и ноги у него почти не гнулись. Леша успел первым и закрыл широкой голой спиной почти всю батарею. Он, правда, сейчас же с воплем отскочил от нее, потому что она оказалась адски горячей, но сразу загородил ее снова, отталкивая друзей и стараясь не становиться к батарее вплотную.

Дима и Слава испустили злые крики.

— Ах ты сво-олочь! — разочарованно протянул Дима, дотронувшись до горячего окрашенного металла окоченевшими руками.

— А-ах, хорошо! — с наслаждением взревел Леша. — Гниды казематные! Дуйте наверх.

Дима со Славой наперегонки помчались вверх по ступеням. Ступени были маленькие и толстые, темно-серые с мелким зернистым рисунком, как грязный кусок гранита под увеличительным стеклом. Лестничная площадка между первым и вторым этажами выложена потрескавшейся шахматной плиткой. Маленькое окно начинается от пола. В окне виден козырек подъезда внизу. Над окном голубая батарея-гармошка, в точности как на первом этаже, но поменьше. Все стены в подъезде выкрашены голубой краской. Дима добежал до батареи на секунду раньше Славы и стал торопливо пристраиваться к ней. Закоченевший Слава ругнулся 'черт!' и с топотом побежал выше. Скоро оттуда донесся его удовлетворенный вопль.

Затем все смолкло: друзья молча грелись, забыв друг о друге. Почти в полном молчании прошло минут тридцать. За эти полчаса у каждого из них было время поразмыслить над своим положением, подумать над тем, куда они попали на этот раз и, наконец, ощутить сильнейший голод, который вследствие последних удивительных приключений почти не давал о себе знать. У Славы скручивало живот, и тело колотилось в ознобе, несмотря на страшно горячую плиту, о которую он пару раз обжегся, забывшись. Даже самый жар плиты отзывался в теле уколами морозного холода. Джинсы задубели и холодили ноги. Однако, постепенно он отогрелся и даже как будто пропитался жарким запахом батареи. Боль в животе на время ослабла. Тепло обволокло его мозг. Он незаметно задремал. В коридоре нервное напряжение не давало ему уснуть, неприятно напружинивая мышцы и не позволяя расслабиться, если не считать тревожного забытья в самом начале его страшного путешествия, которое было результатом упадка сил после эмоционального шока. Но постепенно все странные вещи, запечатлевшиеся в его измученной голове, стали терять свою свежесть и стираться из памяти, он начал уже привыкать к ним, и даже Голова теперь казалась лишь смутным видением, не в последнюю очередь потому, что за встречей с ней последовало падение в сугроб, которое в буквальном смысле слова остудило его. Чувство голода также говорило о том, что с его организмом все в полном порядке. Когда Слава испытывал беспокойство или попадал в незнакомую обстановку, аппетит у него перебивался тревогой и дискомфортом. Но теперь именно голод вернул его к жизни. Кроме того, каким бы странным ни было падение в поле и нахождение в незнакомом городе, все же и поле, и город были настоящими, натуральными, если не считать того, что вокруг не было ни одной живой души. Но к таким 'чудесам' ребята уже привыкли.

Полутемная лестничная площадка окутывалась сонным мраком, и закругленные низкие ступени вдруг стали удлиняться перед Славой и уплывать в неразличимую темноту. Он проснулся, вздрогнув. Спина была горячая, как будто он лежал на раскаленной кухонной плите. Ступни были неприятно мокрыми и теплыми. Слава поморщился. С полминуты он приходил в себя и шевелил отекшим телом. Потом встал на ноги и осторожно побрел вниз. Димы на втором этаже не было. Слава подумал, что сейчас он, пожалуй, испугается, но его слух уже успел уловить приглушенные голоса, доносящиеся снизу. Он невольно пошел быстрее. В полумраке сенцов Леша и Дима о чем-то вполголоса спорили. Дверь подъезда была приоткрыта, в проем дул холодный ветер. Белела полоса снега на крыльце.

— Дверь-то че не закрыли? — спросил Слава, вяло поеживаясь.

— Не закрывается, — объяснил Дима.

— Ну, блин, ты нашел подъезд.

— Какой был, — сказал Леша, — а ты, бл…, на улице хочешь жить? Тогда вали отсюда. Ты здесь и так на хрен не нужен.

— Почему на улице-то? — удивился Слава.

— Потому что везде домофоны!

— А-а, — сказал Слава.

— Балбес, главное, нас сам выгнал с батареи на другой этаж, — сказал Дима, усмехаясь, — а оказалось, что тут дверь не закрывается! Мы там нормально погрелись, в тепле посидели, а он тут замерз весь! Ха-ха-ха!

— Сволочи, однозначно, — прорычал Леша.

— Во! — сказал Дима. — Пусть Славик узнает! Чего мы тут спорим, только время теряем зря.

— Правильно, — сказал Леша, — давно пора уже ему пользу принести. Толку от него никакого. Иди, давай, и чтобы одна нога здесь, другая там.

— А я все равно ничего не понял, — сказал Слава, — куда идти? Чего узнать? Что за заговор такой? Выражайтесь членоразборчиво.

Дима прыснул. Леша сказал как можно более обыденным тоном:

— Иди, узнай, что это за дерьмовый город. Правда, бл…, как ты это будешь делать, я не знаю, говорю сразу. Но это уже твои проблемы. И чтоб, бл…, без елки не возвращался!

— Ага, Славик, ты выйди на улицу, найди кого-нибудь и спроси: 'идея? Иде я нахожусь?' — сказал Дима.

— Че, значит, это не Звенигород? — спросил Слава постно. Настроение у него сразу испортилось.

— Да, нет, не похоже, — сказал Дима. — Я Звенигород хорошо знаю.

— А почему я? — сказал Слава. — Чего я, рыжий?

— А как же! — сказал Леша. — Ты же дедушку лопатой убил, гаденыш. Нет, посмотрите на этого, бл…: ни хера не делает, никаких от него доходов, одни расходы, и еще, бл…, че-то тут из себя строит. Давай пошел бегом, ножками, ножками!

— А не проще постучаться к кому-нибудь и спросить? — сказал Слава с досадой. Ему очень не хотелось выходить на мороз. — И вообще, я из вас двоих точно заболею первым. Я так замерз, что у меня до сих пор руки и ноги холодные. Сколько спиной к плите простоял, и все равно.

— В принципе, можно и постучаться, — начал было Дима, но тут Леша, схватив его за мокрый рукав, заорал:

— Вон ослопуп бежит, иди, лови его быстрее!

Дима, вздрогнув, выглянул за дверь. Слава подошел к Диме и тоже посмотрел. Метрах в десяти от подъезда, хрустя ботинками по снегу, шагал человек в черном длинном пальто и черных брюках. Череп его был непокрыт и совсем лыс. Человек как-то странно сутулился и руки держал в карманах, глядя себе под ноги.

— Славик, беги! — зашипел Леша, блестя глазами. — Быстрее!

— Блин! — заныл Слава. — Ну, не хочу я идти! Кто у нас тут самый закаленный, блин? И вообще мужик какой-то подозрительный. Давайте лучше спросим в квартире у кого-нибудь, че, трудно, что ли? Тем более, раз уж тут люди все-таки есть.

— Твою мать! — заорал Леша в негодовании.

— Ладно, я сейчас узнаю, — не выдержал Дима, — ждите меня тут.

— Давай, шевели поршнями! — сказал Леша. — Он щас уйдет.

Дима выскочил из подъезда и затрусил, скользя по снегу и размахивая руками.

— Ну, надо же, вообще, — говорил Слава с удивлением, ему было немного неловко, — человек! Я уж думал, тут вообще никто не живет!

— Вымерли все нах, — сказал Леша, — или на стадион пошли, футбол гребаный смотреть.

— О! — в удивлении сказал Слава. — Вот это, блин, умная мысль!

Дима, нагоняя черного человека, забежал за угол соседнего дома и пропал из вида.

Слава попытался захлопнуть дверь, но она вновь медленно, со скрипом, распахнулась, загребая снег. Он отошел к лестничным поручням и сказал:

— Блин, я, короче, точно заболею. Из носа течет уже. — Нагнувшись, он натужно покашлял несколько раз.

— Тише, твою мать! — сказал Леша. — Чего вы кашляете, кругом люди спят.

— Да никого тут нет, — сказал Слава.

— Щас, бл…, из ближайшей квартиры выйдут и настучат тебе по рубцу, — сказал Леша и поерзал спиной по горячей батарее, — тогда посмотришь. Простудифилис ходячий. Выгонят нас к гребеням, пока другой подъезд найдем, все вымерзнем, как мамонты.

— Ты тогда тоже не ори, — сказал Слава, — сам только что вопил тут.

— А потому что, — сказал Леша, — потому что вас, хорьков скрипучих, хрен по-другому заставишь что-то сделать. На вас можно только наорать как следует. Вон балбес возвращается.

— Бли-ин! — выдохнул холодный Дима, вваливаясь в подъезд. Глаза у него были вытаращены. Он громко зашептал: — Исчез мужик!

— Как это, бл…, 'исчез'? — подозрительно спросил Леша, сощурившись.

— Ну, иди, посмотри! — испуганно говорил Дима. Он перевел дух. — Я его обогнал, — начал он рассказывать, — обошел его слева, раз, поворачиваюсь к нему и говорю… короче, спросил у него что-то. Смотрю, а его нет! Исчез вот просто так на ровном месте.

— Пить меньше надо! — сказал Леша. — У этого уже глюки начались!

— Да, блин, я же говорю вам! — повторял Дима перепуганно. — Ну, что за балбесы! Я, главное, рассказываю, а они не верят.

— При чем здесь глюки-то? — холодея, сказал Слава. — Мы же все его видели.

— Значит, ваши глюки уже мне передаются, — зло сказал Леша. — Да врет этот негодяй, однозначно. Небось мужика не догнал. Или вообще заблудился, кот помойный. Разве вы можете хоть что-нибудь сделать правильно.

— Нет, блин, я жалею, что один пошел, — говорил напуганный Дима, качая головой и пытаясь говорить с иронией, но губы его дрожали, — надо было тебя, балбеса, взять, чтобы ты сам все увидел. Или самому надо было идти. Ты бы все увидел своими глазами. Ты бы от страха сюда прибежал бы, как ошпаренный!

— Бредит, бедняга, — сказал Леша.

— После всего того, что мы увидели, по-моему, такое исчезновение вообще не удивительно, — сказал Слава, от страха заговорив складно, как он обычно говорил в отсутствие Леши и Димы. Он сразу поверил Диме, так как тешил себя надеждой, что их новое местопребывание не преподнесет им невероятных сюрпризов, но сам же чувствовал несбыточность этой надежды. Димин рассказ окончательно похоронил ее. Слава, замолчав, поднялся вверх на несколько ступеней, прошелся мимо четырех квартир на лестничной площадке и спустился обратно в сенцы.

— Кошмар, — сказал он.

— Короче, фиг с ним, с мужиком пока, — сказал Дима, растерянно чеша затылок, — надо, действительно, постучаться, что ли, к кому-нибудь в квартиру, хоть своим по телефону позвонить. Они там вешаются уже все.

— Если они тут есть, телефоны ваши, — сказал Леша.

— Ну, я надеюсь, — сказал Дима. Он все еще был в смятении.

— А я, кстати, знаю, что это был за мужик, — произнес Слава и посмотрел на Лешу и Диму.

Леша и Дима для вида немного помолчали.

— Ну? И кто? — спросил Лешин голос.

— Водитель автобуса, — отвечал Слава многозначительно.

— Ха-ха-ха! — сказал Дима и вздрогнул. — Да не-ет…

— Водитель кобылы! — нервно сказал Леша.

Слава сказал:

— Не верите? Я точно говорю. Смотрите: автобус ездит сам по себе. Мужик ходит сам по себе. Автобус — единственная машина, которую мы здесь видели. Мужик — единственный человек. Значит, он и есть водитель.

— А почему ты, Славик, думаешь, что это единственный автобус? — спросил Дима.

— Не знаю, — отвечал Слава, — ничего не могу сказать. Но я почему-то почти уверен. Мне кажется, я начинаю чувствовать какую-то логику того, что с нами происходит. Ты ведь сказал, что это тот же самый автобус, который Леху сбил?

— Если бы сбил, меня бы уже с вами не было! — воскликнул Леша. — Хорош каркать, гнида.

— Ну, я понял, Славик, — почему-то поспешил согласиться Дима. — Чуть не сбил практически. Ну да, это тот же самый автобус. Один к одному. И номер вроде тоже тот же. Хотя я в этот раз не успел разглядеть.

— Ну вот, — сказал Слава, — может быть, блин, этот автобус вообще за нами гоняется! Может, он нас сбить хочет. Короче, я не знаю, что ему нужно, но я почему-то уверен, что больше здесь ни одной машины нет. И ни одного человека.

— Ну, один-то точно есть, — сказал Дима.

— Получается, и его теперь нет! — сказал Слава.

— Слава яйцам! — сказал Леша. — Значит, за мной только один автобус ездит! Если их здесь несколько, бл…, лучше сразу повеситься.

— Ну вот, — сказал Слава, — видишь, тебе тоже выгодно, чтобы автобус был один. — Сказав это, он замолчал, дивясь странности завязавшегося разговора.

— Ну, хорошо, — сказал Леша, — предположим, бл…, что этот мундель — водитель. Спрашивается, какого хрена он по улицам шляется, вместо того, чтобы, бл…, автобус водить? Я вас внимательно спрашиваю.

— Хм, — сказал Слава, — а зачем он будет водить автобус, если он сам ездит?

— На хренá тогда водитель нужен? — заорал Леша.

— Вот с этого и надо было начинать, — усмехнулся Дима, — я сразу так и подумал. Нет, Славик, ты тут ошибаешься.

— Ну, — сказал Слава, — он нужен, наверное, чтобы автобусом управлять. То есть, получается, он сам может ездить, но сам он ездит как-то по-глючному и давит всех! А водитель не хочет его водить! Он отлынивает.

Слава не выдержал и сам засмеялся своим словам. Однако, как ни странно, на Лешу с Димой они произвели некоторое впечатление, потому что они ничего ему не ответили и даже как будто задумались.

— Народа тут точно нет, — продолжал Слава словно в каком-то просветлении, — смотрите, сколько мы тут уже сидим в подъезде, и еще ни один человек не вошел и не вышел.

— Это да, — сказал Леша.

— Слушайте, балбесы, — протянул Слава, чего-то вспомнив, — а вы точно видели в Одинцово этот же автобус?

— Точно, — заверил его Дима.

— То есть, именно этот же автобус, не такой же, а именно этот самый?

— Ну, да, — подтвердил Дима.

— Так, случайте, чуваки, тогда надо просто садиться на него и ехать домой.

— Куда домой?

— В Одинцово, естественно.

— Блин, точно! — Дима даже вскочил на ноги, и глаза у него округлились. Он повернулся к Леше. — Слышал, балбес?!

— Да, слышал, слышал, не глухой, — сказал Леша. Он грубовато и презрительно сощурился, не выказывая никакого энтузиазма, — спасибо, бл… В бешеный автобус без водителя я хер полезу. К тому же он тебя хер к себе подпустит, идиота кусок. А меня тем более! Нет уж, давайте лучше разберемся во всех здешних автобусах, хренобусах, и домой позвоним. И пусть за нами приедут, потому что если мы поедем сами, то только еще больше заблудимся, бл…!

Дима стал нервно ходить по сенцам и убеждать Лешу ловить автобус немедленно, но уговоры были бесполезными. Леша, помедлив, оторвался от трубы и с треском потянулся, сгибая и разгибая руки и поясницу.

— Да, согрелся я конкретно, — пробурчал он, выпрямляясь, — осталось только обожраться и домой позвонить.

Дима махнул рукой и зашарил по карманам.

— Блин, я удостоверение не взял, — озабоченно сказал он, — сейчас меня бы куда угодно сразу впустили. Ну, мы и так позвоним.

— Балбес, — сказал Леша, — кто ж за пивом без удостоверения ходит!

Дима, ухмыльнувшись, поднялся на несколько ступеней, отделявших сенцы от лестничной площадки первого этажа, и позвонил в ближайшую дверь, пухло обтянутую темно-вишневым кожзамом. Позолоченная выпуклая цифра "4" тускло мерцала в полумраке.

Ребята затаили дыхание. Дима подождал ровно столько, сколько было нужно, чтобы убедиться, что никто не собирается ему открывать, и, отойдя на два шага в сторону, позвонил в соседнюю дверь. Никто не ответил. С третьей дверью повторилось то же самое.

— Ну, чего, на второй этаж идти? — спросил Дима, обернувшись к друзьям.

— Естественно, — сказал Леша из сенцов, — никого нет дома. На фронт ушли.

— Я в три квартиры позвонил, — сказал Дима. — По-моему, можно дальше не проверять.

— Да ты балбес, — отвечал ему Леша.

— А как тогда мы войдем-то? — спросил Слава.

— Ну, не знаю, — сказал Дима. — Придется, наверно, через окно лезть. На первых этажах иногда форточки не закрывают.

— Да, точно, — оживился Слава, — я в свое окно так залезал, когда мы жили на первом этаже. Пошел в школу и ключ забыл. Возвратился, стучу, стучу — дома нет никого. Пришлось через форточку лезть. Я тогда чуть все окно не разворотил. Народ на улице, наверное, прикалывался стоял.

— Да, я представляю, — засмеялся Дима. Почесав пятерней затылок, он сказал:

— Можно, в крайнем случае, и окно разбить.

— Да хрен ты угадал, — сразу возразил Леша. — Потом в холоде собачьем сидеть. Нет уж.

— Ну, тогда надо смотреть, может, кто-нибудь дверь забыл закрыть, — сказал Дима.

— Давайте проверим, — подхватил Слава.

Он поднялся на площадку к Диме и толкнул железную дверь слева, ту самую единственную дверь, в которую Дима не успел прозвониться. Дверь подалась и, бесшумно отъехав в сторону, ударилась в стену маленькой темной прихожей.

Слава от неожиданности сделал шаг назад. Леша дернулся, словно собираясь убежать.

— Круто, — сказал Дима. — Ух, ты!..

— Давайте проверим и другие двери, — бодро сказал Слава, стараясь держать себя в руках. От волнения у него немного срывался голос. Он обошел площадку, подергав по очереди остальные три двери. — Закрыты, — сообщил он.

Леша настороженно поблескивал глазами под лестницей в сенцах. Входная дверь в подъезд была по-прежнему открыта, из нее дуло.

— Идемте, — сказал Дима. В глазах у него зажегся азартный огонек. — Славик, идешь со мной?

— Стойте, ослопупы, позвоните сначала! — сказал Леша. — Может, они просто забыли дверь закрыть. Вы же в эту дверь не звонили!

Дима позвонил, немного выждал и позвонил снова. Никто не ответил. Он обернулся.

— Ну, что, идем?

— Давай ты первый, — отвечал Слава, волнуясь.

Дима осторожно шагнул в тесную прихожую; Слава, немного помедлив, последовал за ним. Он остановился в прихожей и стал оглядывать ее. Потолок здесь был ниже, чем на лестничной клетке, и, возможно, оттого в квартире было еще темнее, чем в подъезде. Слева виднелась кухня, дверь в которую была приоткрыта. Прихожая тянулась узким коридором на несколько метров вглубь. В левой ее стене был светлый проем, по-видимому, вход в гостиную. Коридор уходил во мрак и упирался в стену, в которой смутно белели два прямоугольника — двери туалета и ванной. Справа от них смутно угадывалась ниша — вероятно, дверь в спальню. Дима пошел сначала на кухню; затем, вернувшись в прихожую, он прошелся по длинному холлу и, завернув в нишу справа, исчез в темноте. Слышно было, как открылась, заскрипев, невидимая дверь. Димины шаги гулко топали. Скоро он вернулся. Дверь в гостиную в левой стене прихожей-коридора была открыта настежь. Дима не стал заходить в нее, а остановился на пороге и внимательно оглядел. Его темно-серый силуэт выделялся в светлом дверном проеме. Пошарив рукой по внутренней стене, Дима щелкнул выключателем. Проем осветился ярко-желтым. Димин силуэт стал черен. Слава невольно вздрогнул. В первую секунду он даже испугался, потому что успел уже отвыкнуть от электрического света, хотя с тех пор, как он провалился под землю, прошло не так много времени. Дима выключил свет и повернулся к Славе.

— Никого нет, — сказал он, — пусть балбес заходит. Славик, скажи ему.

Он начал не спеша разуваться, роняя обувь на пол.

Слава выглянул на лестничную площадку. Полуголый исцарапанный Леша стоял прямо перед входом в квартиру, напряженно глядя ему в глаза. Слава, высунув голову, посмотрел сквозь приоткрытую дверь подъезда на улицу. Со двора несло холодом. Снег на крыльце немного посинел — начинались сумерки.

— Заходи, — ободряюще сказал Слава и поманил Лешу рукой, — никого нет.

Ключей в квартире не оказалось, поэтому осторожный Леша закрыл дверь на щеколду. Дима начал сразу же обшаривать квартиру в поисках телефона, но не нашел ни телефонного аппарата, ни розетки к нему. Воспитанный Слава разулся, оставив мокрые кроссовки в прихожей, и робко вошел в гостиную, как будто в ней были хозяева, не забыв, правда, надеть стоптанные клетчатые тапочки довольно внушительного размера, валявшиеся у входной двери. Другой обуви в квартире не обнаружилось. Дима опять ушел в спальню и что-то с грохотом в ней опрокинул. Слава из гостиной отправился на кухню, увидев на ходу свое отражение в большом овальном зеркале, висящем в прихожей. Леша, не разуваясь, сразу же зашел в туалет и долго не выходил оттуда, потом, наконец, с шумом спустил воду и вернулся в гостиную, натягивая на ходу джинсы.

— О. Зашибись! — довольно сказал он.

— Короче, — сказал Дима, выныривая из полутемной спальни, — телефона здесь нет. Надо по этажам пройтись, может, кто-нибудь откроет. Неужели тут во всем доме ни одного человека не живет!

Он развел руками, показывая всем своим видом, что такого не может быть.

— А сотовый проверял, так и не пашет? — спросил Леша.

— Да проверял, — сказал Дима, — уже несколько раз.

— Ну, давай тогда, шевели поршнями, — благодушно сказал Леша, — да, подожди, ослопуп хренов! Куда, блин, ломанулся? Короче, если откроет кто, ты сразу не звони, а зови нас, нé хрена там, один будет звонить, потом другой. Пойдем все сразу. Понял?

— Да, понял, понял, — сказал Дима, неопределенно улыбаясь. — Все. Сейчас вернусь.

Дима хлопнул дверью, и было слышно, как его шаги затопали наверх. Леша со Славой остались вдвоем в незнакомой квартире.

Квартира была двухкомнатная и странной планировки: кухня и гостиная выходили в одну сторону, а полутемная спальня — в другую, забирая пространство у соседней квартиры, находившейся за стеной, так что ей, по расчетам Леши, почти не оставалось места. Посреди спальни стояла широкая кровать, покрытая шерстяным одеялом неуютного салатового цвета. Одеяло свисало с обоих боков до пола. Кровать была белая и скрипела. Изголовье ее представляло собой низкий длинный шкафчик, занимающий почти всю стену от края до края и оборудованный выдвижными ящиками. У входа стоял белый, в тон кровати, одежный шкаф. На цвет обоев Слава не обратил внимания: он никогда не обращал внимания на такие вещи.

— Во, и кровать двуспальная, — сказал Леша, пнув ногой деревянную изогнутую ножку. Кровать сдвинулась, заскрипев. — Как раз для вас с Димычем.

— Почему для нас? — не понял Слава.

— Почему, почему. Потому что вы педики траурные, оба два.

— Ой, вообще, — сказал Слава постно, — вот как было бы хорошо, если бы какой-нибудь такой махровый голубой, причем активный партнер, тебя, гад, оттрахал прямо на улице, чтобы все твои скотские мысли выбить напрочь!

Леша, совершенно не обидевшись, громко заржал, приняв слова Славы за чрезвычайно смешную шутку.

Слава с постным лицом вышел из спальни и вернулся в гостиную, оглядывая ее. Это была достаточно просторная комната, самая светлая из всех, с окном, занимавшим половину противоположной стены и завешенным белой дымчатой занавеской; сквозь нее струился пасмурный свет. Под окном на тумбе стоял черный телевизор. Он выглядел сиротливым и заброшенным, как будто его давно не включали; выпуклый экран был покрыт пылью. Вдоль правой стены стоял старый плюшевый диван, вполне способный вместить трех человек. На левой стене, напротив дивана, висел простенький весенний пейзажик в золоченой раме; под ним были два парных плюшевых кресла, а между ними — маленький журнальный столик. В углу, у окна, почти до потолка возвышался темно-коричневый шкаф. Застекленные дверцы распахивались в стороны. Стекло было прозрачным, но с коричневым оттенком, под стать всей приглушенной обстановке комнаты. Сквозь окошки тускло блестел на стеклянных полках хрусталь. Пол выложен бледно-коричневым скрипучим паркетом, совершенно не гармонировавшим с мебелью. Кроме того, в комнате стояли два деревянных стула совершенно непонятного предназначения: сидеть на них за низким столиком было неудобно.

В маленькой пустынной прихожей стоял низенький пуфик. Слава потерянно уселся на него, хотя в гостиной были кресла и диван, и, прислонившись спиной к стене, стал ждать Диму. Коридор был совсем небольшой, но казался длинным, возможно, оттого, что был темен и узок. В квартире висел неуютный чужой запах. Слава слышал, как Леша хозяйничал на кухне, грохоча сковородами и кастрюлями и периодически матерясь. Слава был голоден, в животе у него урчало. Он прошел на кухню и обнаружил на столе кусок черствого белого хлеба. Не раздумывая, он съел его. Леша шумно открывал и закрывал полки и шкафчики. Слава помолчал. Искать еду при Леше ему почему-то было неудобно. Он вдруг почувствовал, что все тело у него холодное, как ледышка.

— А че я здесь сижу-то? — опомнился он. — Пойду вообще в ванную. Жрать перед душем все равно нельзя. А вы вообще тут что хотите, то и делайте.

— Ага, давай, лезь, — сказал Леша, — и можешь не вылезать. Щас еще хозяева тебе настучат по рубцу.

— Да мне пофигу, — огрызнулся Слава, — я тут из-за вас чуть от холода не сдох. Еще из-за каких-то несуществующих хозяев я буду тут заболевать. Хрен вам. Да я все равно заболею, так что это все бессмысленно.

Пройдя по коридору, Слава отворил белую дверь ванной. Выключатель щелкнул, осветив бледную бесцветную плитку, голубую тесную ванну, красный прямоугольник махрового полотенца на сушителе. Плитка кое-где отвалилась. Над маленькой раковиной была прибита стеклянная полочка, на которой стоял шампунь в зеленой бутылочке и пустая почему-то мыльница. Они отражались в разводах настенного зеркала. Потолок здесь был еще ниже, чем в комнатах.

Разобравшись с душем, Слава с шипением включил его и обмыл ванную: ему было неприятно лезть в нее после хозяина. Он разделся, свалив одежду на пол, влез в скользкую голубую эмаль и заткнул круглую черную дыру пробкой. Вода начала набираться, обнимая его снизу. Верхнюю часть тела охватил приятный озноб. Он только сейчас понял, как замерз: пальцы ног еще долго не хотели согреваться даже под колыхающимся прозрачным теплом. Потом его стало обволакивать сонное одурение. Масса горячей воды давила на него, он стал шумно отдуваться. Однако, он не вылезал из ванны, решив полностью вытопить из тела холод: он знал, что иначе заболеет. Он слышал сквозь шум льющейся воды, как хлопнула входная дверь: вернулся Дима. Потом Леша чего-то крикнул, по всей видимости, ему, но Слава даже не пошевелился: горячая вода уже бултыхалась у него где-то в голове, ванную окутал пар, зеркало на стене помутнело, руки и ноги стали тяжелыми, как мешки.

…Когда он вышел на кухню, в прохладу квартиры, натянув на себя свою одежду и чужие тапочки, Дима с Лешей сидели за кухонным столом. На столе перед ними стояли две зеленые бутылки 'Монастырской избы' и несколько пустых тарелок. Слава вытаращил глаза.

— Это вы где вино нашли? — изумленно сказал он.

— А-а, — сказал Дима довольно, — а вот не скажу. Если я вам скажу, вы еще найдéте!

— А, так это ты с собой принес! — догадался Слава.

— Нет, — сказал Дима, — не с собой. Кто бы мне бесплатно вино дал? — Он засмеялся. — И тем более нет никого. Я здесь, в квартире и нашел.

— Я говорю: этот ослопуп хуже Васька, блин! — сказал Леша, не удерживаясь, однако, от улыбки. — Это ж надо таким алкоголиком быть. Я офигеваю вообще с вас!

— Две бутылочки, — сказал Дима весело, — на нас троих как раз хватит. А потом еще найдем. Щас бы еще пивка…

— Вообще, — сказал распаренный Слава, — я, если честно, тоже просто удивляюсь на некоторых. Главное, еду он не нашел ни разу. А выпить сразу нашел!

— А! Еда тоже есть, — сказал Дима. — Вон яйца в холодильнике лежат. Полный холодильник яиц! И больше ничего нет! — Дима снова засмеялся. — Леха нашел.

— Как, вообще одни яйца, что ли? — удивился Слава.

— Ну, да.

Слава открыл холодильник. Все верно. Странно.

— Бл…, здесь просто ослопуп какой-то живет, в натуре, — сказал Леша.

— Ну, — сказал Слава, — удивляться нечему.

— Ни х… себе, нечему! — сказал Леша.

— Я в смысле, что уже пора перестать удивляться, — сказал Слава, — сам факт, что мы здесь находимся, да еще зимой, мягко говоря, достоин удивления. Так что, то, что тут одни яйца лежат, это… чего тут удивляться вообще? Блин. Ну, вы все поняли, короче. Это все ерунда по сравнению со всей картиной в целом.

— Интересно, этот балбес тут один живет? — спросил Дима.

— Ебстественно, — сказал Леша. — Какой-то дебил типа меня. Я когда дома один остаюсь на выходные, маманька с батей валят на дачу, у меня такой же срач стоит и жрать нечего! — Леша заржал.

— Ну да, главное, никаких женских вещей нет, — сказал Слава, — вы заметили? Я заметил. Один мужские. Посмотрите.

— Да-а, точно! — сказал Дима, сделав круглые глаза.

— Дрочок траурный, — высказался о хозяине Леша.

— Позвонить не удалось? — спросил Слава.

— Нет, — сказал Дима, — Я же говорил, никого нет. Я уж устал по этажам бегать.

— А вино где взял-то?

— В холодильнике, — с готовностью ответил Дима, — в самом низу лежало. Я удивляюсь, как вы с Лехой не заметили!

Хлеба тоже не оказалось ни крошки. Видимо, Слава съел последний кусок. Ему стало неудобно, он сказал:

— Давайте я вам яичницу сварю. То есть, пожарю. Это быстро. Две минуты. Хоть без хлеба пожрать что-нибудь. У меня уже от голода в глазах темно.

— Вари, давай, только шевели поршнями, — сказал Леша.

— Давай, Славик, — сказал Дима, — а мы посмотрим, как ты готовишь.

— Надо, мать вашу, сегодня нажраться, — сказал Леша, — чтобы, бл…, про этот гребаный коридор не вспоминать ни разу. И завтра в школу не пойдем. Но с вами, бл…, разве можно нажраться? Где, бл…, мое вино, я внимательно спрашиваю? Это что, вино? Да я все это выжру в одно рыло!

— Ну, мы посмотрим, — усмехнулся Дима, — посмотрим со Славиком, как ты выжрешь… Да даже если выжрешь, мы еще купим. Тут, по-моему, можно просто пойти в любую палатку и нагрузиться продуктами по полной! Никого нет! Тут война ядерная случилась, видимо.

— Блин, я так и подумал, — признался Слава, — только я подумал, что это испытания какие-нибудь. Слушайте, тут, наверное, радиация офигенная. Сейчас еще наедимся радиоактивных продуктов.

— Ты хочешь сказать, это от радиации весь народ сдох? — спросил Леша.

— Ну, наверное, да, — сказал Слава.

— Ага, — сказал Леша, — от радиации они исчезли, что ли, бл…?

— Ну, не исчезли, — сказал Слава, — их вывезли просто.

— Или похоронили всю кучу! — Леша загоготал.

— А че смешного, — сказал Слава, — если тут такая радиация, что все из города уехали или вообще умерли, то я представляю, что с нами будет. В лучшем случае мутируем в каких-нибудь гигантских тараканов.

— Да нет, — добродушно сказал Дима, — если бы радиация, мы бы сюда с вами не попали. Это была бы закрытая зона. Тут везде кордоны бы стояли.

— Ну, так по-нормальному бы не попали, — сказал Леша, — а через ваш гребаный коридор как раз попали!

Славу напугали слова Леши.

— Да нет, — сказал Дима почти уверенно, хотя было видно, что он засомневался. — Да ну. Короче, не хочу даже об этом думать.

— Ну, в общем, ладно, — сказал Слава нервно. — Слушайте, а, может, просто все жители с ума сошли? Знаете морские истории про корабли, которые находят в море, а на них нет ни одного моряка? Они из-за каких-то радиоволн или еще чего-то, что в море образуется, начинают все сразу с ума сходить и в воду прыгают.

— Чушь это все собачья! — отмахнулся Леша. — С ума поодиночке сходят, а не все сразу. Тем более, тут воды нет ни хрена. Куда им прыгать, твою мать?

Ребята засмеялись.

— Ладно, я схожу, куплю чего-нибудь, если повезет, — сказал Слава, не подумав. — Если, конечно, в магазинах че-нибудь будет. И если вообще магазины будут! Потом, когда пожрем. Мутировать так мутировать.

— Вот-вот, — сказал Леша, — в морг, значит, в морг. И белые тапочки не забудь купить. И, давай, не рассусоливай тут. А я потом пойду в ванну согреться децл.

Слава извлек из шкапа тяжеленную чугунную сковородку и промыл ее в раковине, потом с грохотом поставил на белую газовую плиту и зажег газ. Конфорка вспыхнула синим и тонко зашипела, настраиваясь. Слава нашел пачку масла, отрезал от нее кусок, бросил на сковороду. Желтый ломтик заскользил по горячему металлу, шипя и расплавливаясь. Слава расколотил ножом с десяток белых яиц, с треском выливая их на сковороду. Скоро студенистая желтоватая масса побелела, выпуклые желтки, расползаясь, смешались друг с другом. Все потрескивало, пузырилось и пахло.

— А-а! — сказал Слава, наклонившись над сковородой и вдыхая. — Я щас один все это съем!

— Ну-ка, не жри мою яичницу, негодяй! — сказал Леша. — Отвали вообще от сковороды. Обжора. — Обернувшись к Диме, он сказал:

— Тащи пузыри в большую комнату. Тут стаканы-то есть?

— Да, Славик, а, ну-ка, не жри Лехину радиоактивную яичницу! — засмеялся Дима. — А, стаканы? Наверное, есть. Должны быть.

— Там бокалы в шкафу, — сказал Слава, — в серванте. — Он выключил газ, взял фырчащую сковороду двумя руками и понес в гостиную. Леша расстелил на журнальном столике старую рваную газету. Слава поставил на нее сковороду; от яиц шел пар. Дима вытащил из серванта три пузатых бокала-тюльпана. Из кухни принесли тарелки и вилки. Посуда звенела. Леша начал резать яичницу первым, вывалив себе на тарелку половину сковороды и при этом нагло загоготав и облизываясь. Дима со Славой разделили оставшееся. Дима с выражением хитрого предвкушения в глазах вытащил пробку, зеленая бутыль хлопнула. Он разлил по бокалам желтую прозрачную жидкость. Леша к тому времени успел уплести почти полтарелки.

— Балбес, все сразу-то не жри, — сказал Дима, — закусывать чем будешь?

— Ничего, нам Славик еще пожарит, — чавкая, сказал Леша. — Он у нас сегодня негром работает. В холодильнике яиц херова туча. Давай сюда стакан.

— Много будешь жрать, скоро поправишься, — сказал Слава, неприязненно глядя на Лешу.

— Да уж некуда, — сказал Леша, — я и так уже мамон вырастил круче, чем у Васька!

Ребята выпили без тоста.

— Зашибись! — Леша рыгнул. — Щас нас с такой жрачки будет нести, как недоносков!

— Меня точно будет, — сказал Слава. Отпив из своего бокала, он отвалился от столика и упал на спинку кресла. В голове что-то мягко стукнуло и загудело. За окном все еще было светло. Круглые часы на стене показывали пять. В комнате стоял полумрак. Очнувшись, Слава увидел, что его бокал снова полон, а Дима убирает пустую бутылку под стол.

— Даешь тост! — сказал Слава.

— Ну, — протянул Леша с ленивой развязностью, — за то, чтобы, бл…, мы все проснулись, наконец! А то нам всем снится какая-то херня, понимаешь. — Он протянул руку, бокалы зазвенели, ударившись друг об друга.

— Да, это правильно, — сказал Слава, выпивая, — а то мне почему-то все время снятся какие-то два балбеса!

— Ага, мне тоже! — засмеялся Дима, дурашливо выпучив глаза. — Леха и Славик!

— Вот я это и говорю, — сказал Слава, — только ты одного балбеса перепутал!

- 'Леху'! — сказал Леша.

Дима захохотал.

— Давайте выпьем за то, чтобы все это поскорее кончилось, а вино чтобы не кончалось! — сказал он и выпил один.

— И пусть хозяин не приходит вообще! — пьяно воскликнул Слава.

— Нет уж, пусть приходит, — заявил Леша, — и объяснит нам, что это за клоака такая помойная, в которую мы попали, и как отсюда обратно выбраться!

— Короче, давайте лучше выпьем за мою яичницу, — предложил Слава, осовело улыбаясь, в глазах у него был пьяный блеск.

Дима с Лешей почему-то громко засмеялись. Слава растерялся.

— Чего ржете, негодяи? — спросил он.

— Это яичница, бл…? — спросил Леша издевательски. — В рот тебе чих-пых. Если бы еще яичница, а то помои какие-то, еще и несоленые. Повар хренов.

— Блин, — сказал Слава, расстроившись, — все из-за тебя! Ты там на кухне сидел и меня специально отвлекал, — он замолчал, думая, что бы еще сказать. — А сóли-то и нет, кстати.

— Да хрен тебе, — возразил Леша, — как же не было, целый, бл…, жбан стоит на столе, соли, не хочу.

— А что же ты мне не сказал, сволочь! — сказал Слава. — Это ты все специально сделал, я знаю.

— Естественно, — сказал Леша, — тебе, гнида, этого еще мало. Надо, бл…, тебя самого на яичницу пустить, кот помойный. Раз у тебя клешни из задницы растут. — Он заржал.

— Короче, в следующий раз сам будешь готовить, — заявил Слава со злобой, в беспамятстве допивая свое вино, как воду, и со стуком поставил бокал на стол, в то время как Дима уже невозмутимо откупоривал вторую бутылку. — Посмотрим, какое дерьмо ты приготовишь.

— Не, ему лучше не давать готовить, — засмеялся Дима, разливая вино. — Он все испортит. Ну, давайте! За яичницу! За лучшего на свете повара!

— Чтоб ты сдох! — сказал Леша Славе, чокаясь.

— Не дождетесь, — выпивая, парировал Слава.

— Вы хоть телевизор включите, — сказал Леша. — Сидят тут, как сычи.

— Да вот че-то пульта нигде нет, — Дима стал оглядываться по сторонам. — Я уже пытался найти.

— Здесь где-то валялся, на диване.

Дима, поднявшись, стал искать по комнате. Пульт нашелся на полу под столом. Экран телевизора вспыхнул, осветившись. Шла какая-то автопередача.

— Оставь, — сказал Леша. — Дай сюда пульт, а то щас переключишь на какое-нибудь дерьмо. — Он забрал у Димы пульт и стал настраивать изображение. — Бл…, телевизор, конечно, еще тот.

— Если у вас снизилась яркость изображения, — процитировал Слава пьяно, — просто сотрите пыль с экрана! Посмотрите, он же грязный весь.

— Да че толку, — сказал Леша, орудуя пультом, — отстой он и есть отстой. Разливай, давай, че жалом водишь! Там осталось еще децл.

Дима разлил оставшееся вино и поставил бутылку на пол, стукнув ее о первую.

— По полбокала, — сказал он, разглядывая свой прозрачный зеленый бокал, вино в котором тоже казалось зеленым, — видели, как я разлил? Всем ровно по полбокала. Учитесь. Я думаю, так только Васек может, Славика знакомый. — Дима подмигнул Славе.

— Это еще, блин, вопрос, кто из вас, бешеных алкоголиков, жрет больше, — сказал Леша, — этот балбес любого Васька сделает, как щегла!

— Славик, а ты знаешь загадку про бокал, который наполовину полный, а наполовину пустой? — сказал Дима Славе, хитро прищуриваясь.

— Знаю, — сказал Слава лениво. — Не бокал, а стакан.

— Ну да, — сказал Дима, — просто у нас ведь бокалы, поэтому я и сказал 'бокал'.

— Ну, понятно, — вежливо кивнул Слава.

— Ну, тогда скажи, какой он: наполовину полный или наполовину пустой? Наверняка ты не знаешь. — Дима явно подзуживал.

— Это, — сказал Слава, самодовольно улыбнувшись, — нельзя сказать, то есть, нельзя ответить на такой вопрос, исходя из тех условий, которые ты поставил. То есть, у тебя в вопросе содержится мало условий для того, чтобы можно было правильно ответить. Это типа такой софизм. Софизм это такая фраза, которая звучит вроде правильно, но на самом деле, она неправильная, то есть, она ложная и вводит отвечающего в заблуждение, намеренно. В ней изначально неправильные логические посылки. Поэтому этот вопрос, грубо говоря, не имеет смысла в том виде, в каком ты его задал.

— А ну, не увиливай, гнида! — заорал Леша и грохнул кулаком по столу, так что задребезжала посуда. — Я так и знал, бл…, что он все равно ни хера не соображает!

Дима и Слава засмеялись.

— Почему не имеет смысла, Славик? — отсмеявшись, заинтересованно спросил Дима. Он сохранил на лице ироничную мину, пытаясь удержать свой милицейский престиж.

— Ну, потому что нужны дополнительные детали, — объяснил Слава, — это то, что переводчики называют 'контекст'. Это такая информация, без которой слово нельзя перевести, потому что в разных контекстах у слова разные значения могут быть. А в этом случае контекст — это то, относительно чего все происходит. Блин, запутался я тут с вами. Это все ваша 'Монастырская изба'!

— Пить меньше надо, — процедил Леша.

— Короче, все объясняется относительно чего-то другого, — сказал Слава. Он поставил недопитый бокал на стол и стал жестикулировать. — Здесь в данном случае важно, что именно делали со стаканом до того, как задали этот вопрос. Если мы скажем, что он 'полный' — не важно, наполовину или совсем — значит, его перед этим наполняли. Если он пустой — значит, его опустошали, выливали из него жидкость или что там в нем было. Понимаете? То есть, если его только что наполнили до половины, значит, он наполовину полный, а если он был сначала полный, а потом из него половину вылили, то есть, опустошили, значит, он теперь наполовину пустой. То есть, это тот самый контекст или условия, которые я у тебя просил. Без таких условий, в абсолютном смысле, этот вопрос однозначно неразрешим, потому что он будет иметь два одинаково правильных решения.

— Да, да, правильно, правильно, — сказал Дима, кивая головой, — я согласен.

— Да-а, — протянул Леша, смотря прямо перед собой. Он поставил бокал меж раздвинутых ног и придерживал его пальцами, — и с кем я связался, не понимаю… Ты сам-то хоть понял, что сказал?

— Вот видишь, балбес, — назидательно сказал Дима Леше, — говорила тебе мама, учись, Леша, в школе, ходи в вечорку, иначе балбесом вырастешь.

— Чушь! — сказал Леша с величайшим презрением. — Все эти ваши дебильные, бл…, математики и философии. А меня учить, что мертвого лечить.

— Это точно, — сказал Слава, с довольным видом откидываясь в кресле.

Ребята не стали чокаться и молча посасывали кисловатую пьянящую жидкость. У Славы рот разошелся до ушей и больше не закрывался. Леша молчал, глядя пустым взглядом в телевизор. Дима неожиданно обнаружил, что потерял пистолет. Он встал и принялся озабоченно искать его во всех комнатах, но так и не нашел. Как ни странно, пропажа пистолета не рассмешила Лешу. Он лишь лениво отругал Диму, презрительно отвернувшись в сторону.