"Карабарчик. Детство Викеши. Две повести" - читать интересную книгу автора (Глебов Николай Александрович)

Часть вторая

В один из солнечных зимних дней над Тюдралой понеслись тревожные звуки церковного набата. Всё село пришло в движение: скакали верховые, шли пешие, скрипели колёсами таратайки, ржали кони. На маленьких лохматых лошадях, густой колонной, к центру села двигались с Темиром алтайцы.

Группа фронтовиков, во главе с Прокопием и Печёроким, вышла на площадь с красным знаменем. Позади шагали Кирик и Янька. Сегодня Степанида надела на них новые рубахи, нарядила точно на праздник. Прокопий махнул звонарю, и тот умолк. Солнце заливало село, голубые горы и леса и, сверкая на льду реки, отражалось в окнах избушек.

Народ прибывал. Со стороны заимки Зотникова на окраину Тюдралы выскочил всадник. Покружил вороного коня и, подняв его на дыбы, яростно ударил нагайкой. Сверкнули на солнце серебряные накладки седла. Повернув лошадь, всадник бешеным галопом помчался обратно. Среди деревьев замелькали его богатая шуба и нахлобученная шапка, опушенная мехом выдры. Это был кривой Яжнай. Рано утром, объезжая зимние пастбища, он не нашёл на месте пастухов и, узнав, что табунщики и чабаны уехали вместе с Темиром в Тюдралу, поскакал туда. При виде тысячной толпы народа бай струсил и погнал своего коня на заимку Зотникова.

Митинг открыл Прокопий.

— Товарищи! Буржуазное правительство пало! — говорил он. — В стране утвердилась власть рабочих и крестьян. Трудовой народ стал хозяином своей судьбы. Только через Советы мы придём к счастливой жизни. Да здравствует отец и учитель мирового пролетариата — Ленин!

По площади, точно вешний поток, прокатился гул голосов; он нарастал откуда-то издалека и превращался в могучий рокот:

— Слава Ленину!

— Да здравствует власть Советов!

— Смерть мироедам!

После Прокопия выступил Печёрский, за ним — Темир. Говорил он по-алтайски. При упоминании Сапока и Яжная лицо его мрачнело и озарялось улыбкой радости, когда он называл русских братьев — Печёрского и Прокопия.

В этот день тюдралинцы выбрали свой первый Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов с председателем Прокопием Кобяковым.

Военным комиссаром отряда самоохраны был избран Иван Печёрский, его заместителем — Темир.

Но враги советской власти не дремали.

Вечером на заимку Зотникова приехали Сапок, Аргымай и кривой Яжнай. Ночью же сюда на взмыленном коне прискакал Ершов — бывший царский офицер. Его сопровождал Огарков.

Евстигней и все присутствующие при виде Ершова поднялись с мест.

Когда забрезжил рассвет, гости Зотникова разъехались в разные стороны. Провожая Ершова, Евстигней задержал его на крыльце.

— Как же держаться с большевиками?

— Тише воды, ниже травы, постарайся втереться к ним в доверие, — и, наклонившись к уху хозяина, Ершов прошептал: — Скоро так нажмём на коммунистов, что кровь из них ручьём брызнет! — глаза Ершова сверкнули. — А сейчас притихни. Съезди завтра в Тюдралу, в сельсовет. Так, мол, и так, я, Евстигней Зотников, стою за социализм, — Ершов зло усмехнулся, — а поэтому отдаю, мол, в общее пользование маральник. Понял? — Видя, что хозяин нахмурился, Ершов похлопал его по плечу. — Потом мы его вернём. Всё будет в порядке, — и, вскочив на коня, исчез в предутреннем тумане.

Евстигней явился в Тюдралинский сельсовет. Долго шарил глазами по стенам и, не найдя иконы, опустился на лавку.

— Зачем пожаловал? — спросил сурово Прокопий.

Зотников не спеша погладил окладистую бороду, проговорил вкрадчиво:

— Значит, теперь и показаться нельзя? А ежели, к слову доведись, я сочувствующий советской власти, можешь ты меня гнать?

— Ну хорошо. Говори, зачем пришёл?

Евстигней крякнул:

— Желаю свой маральник в общее пользование передать.

— Хорошо. Завтра пошлю комиссию, маральник примем. Ещё что?

— Бумаги мне никакой не надо. Только запиши где-нибудь, что Евстигней Зотников желает строить… как его… этот самый… — Евстигней наморщил лоб, — социализм, — медленно произнёс он незнакомое слово, слышанное от Ершова.

— Всё? — с трудом сдерживая гнев, спросил Прокопий.

— Ещё желаю отдать старую собачью доху, что купил на ярмарке в Бийске, и комолую корову. Ещё… — видя, как побледнел Прокопий, Зотников умолк и в страхе попятился к дверям.

— Вон отсюда! — Прокопий грохнул кулаком по столу и, схватив шапку Зотникова, швырнул её вслед хозяину: — Паразит!

Вскочив на лошадь и не оглядываясь, Евстигней помчался во весь карьер к заимке.

Через некоторое время в Мендур-Сокон, в сопровождении Темира и Кирика, приехала русская девушка.

— Наш фельдшер, — объявил Темир Мундусу. — Завтра освободим один из аилов, где она будет жить и принимать больных, а сегодня пусть заночует у нас.

Мундус вынул изо рта трубку и, кивая головой девушке, приветствовал её по-алтайски:

— Каменный твой очаг пусть будет крепким, пусть будут у тебя кучи пепла и толокна!

Это значило, что он желает приезжей спокойной, счастливой жизни в стойбище.

Наутро, надев белый халат, фельдшерица стала обходить аилы. Переводчиком ей был Кирик. Зашли к снохе слепого Барамая, Куйрук.

Куйрук неохотно поднялась навстречу.

Девушка окинула взглядом бедную обстановку аила и спросила Куйрук о здоровье. Куйрук отодвинулась от гостьи, пробормотав что-то невнятное.

— Что она говорит?

— Она говорит, — запинаясь, начал Кирик, — что русским лекарям не верит.

— А кому же она верит?

Кирик перевёл вопрос, по Куйрук, бросив палочку, которой она ковыряла пепел в очаге, отвернулась и не отвечала.

— Скажи, чтобы она вскипятила воду в казане, — сдвинув брови, строго оказала фельдшерица. — Я через полчаса зайду.

Фельдшерица и Кирик вышли из жилья.

В соседнем аиле нудно плакал ребёнок и раздавался сердитый женский голос.

У самого входа топтался привязанный телёнок. Фельдшерица погладила его по блестящей спине и повернулась к сидящей старухе. Та оказалась словоохотливой. Кивнув головой на люльку, вернее, на небольшую деревянную колодку, где перехваченный ремешком лежал ребёнок, она рассказала, что внучка Урмат день и ночь не даёт ей покоя.

Фельдшерица подошла к люльке, развязала ремешки и приподняла девочку. Дно колодки было мокрое и грязное. Фельдшерица переложила девочку на сухую одежду и сказала старухе, чтобы та выбросила колодку за дверь. Вымыв ребёнка, девушка вернулась в аил Темира и попросила дать ей помощницу. Потом вместе с двоюродной сестрой Темира, Танай, опять направилась к Куйрук.

Хозяйка, сидя у кипевшего казана, косо поглядела на вошедших и отрицательно покачала головой:

— Нет, своё счастье смывать не буду.

Лишь после долгих уговоров энергичной Танай удалось вымыть женщину.

Провожая девушек, Куйрук провела рукой по чистому лицу и раскрыла в улыбке беззубый рот.

Прошло несколько дней.

В аил белокурой девушки Сарыкыс — так стали звать фельдшерицу — всё чаще и чаще стали заходить жители Мендур-Сокона.

Следом за фельдшерицей в стойбище приехал бойкий паренёк. Остановил лошадь недалеко от аила Барамая и, не слезая с тележки, крикнул хозяев. Вышла Куйрук. Не выпуская длинной трубки изо рта, спросила:

— Чего тебе?

— Где живёт Темир?

Женщина показала.

Паренёк повернул лошадь и сопровождаемый лаем собак подъехал к аилу охотника.

Дверь открыл Мундус. Посмотрел добрыми старческими глазами на приезжего, оказал приветливо:

— Проходи, гостем будешь. Карабарчик, помоги выпрячь лошадь.

Возле таратайки приезжего уже толпились ребята, разглядывая с любопытством странный груз.

Приезжий снял полог, которым были закрыты книги и широкие листы бумаги, и весело позвал ребят.

— Ну, карапузик, неси-ка вот это в аил! — он передал пачку книг одному из мальчиков.

Тот неумело взял её в руки; бечёвка, которой была связана пачка, соскочила, и книги рассыпались.

Запахнув рваную шубёнку, мальчик присел на корточки перед раскрывшейся книгой и с любопытством стал разглядывать рисунки.

Рядом опустились на землю другие ребята.

На рисунке была изображена большая голова с длинными усами и широкой бородой. Из ноздрей и изо рта страшилища дул сильный ветер, пригибая степной ковыль. Перед головой на могучем коне сидел всадник с обнажённым мечом.

— Уй! — мальчик обвёл глазами своих товарищей и поманил Кирика к себе: — Кто нарисован?

— Яжнай.

Глаза ребят заблестели.

— А это? — мальчик показал на богатыря с обнажённым мечом.

— Темир.

— Уй! — радостно воскликнули ребята.

— Это сказка знаменитого русского поэта Пушкина, — объяснил приезжий и стал собирать книги. — Вот скоро откроем избу-читальню, я вам буду читать много хороших книг… Тебя как зовут? — обратился паренёк к мальчику, который уронил книги.

— Бакаш. Я бы ту страшную голову палкой стукнул!

— Айда-ка, подойди! Вот какой ветер изо рта дует, конь едва стоит, — заметил один из ребят.

— А я бы сзади подошёл да по затылку! — не сдавался Бакаш.

— Ишь ты, какой хитрый! — улыбнулся приезжий.

Вечером вернулся Темир. С ним было трое русских.

— Это плотники, отец, — сказал он Мундусу. — Поставят большую избу для Сарыкыс. Там она будет принимать больных. Потом баню построят и избу-читальню.

На помощь плотникам пришли все жители стойбища. От старших не отставали и ребята. В лесу застучали топоры. С треском валились могучие лиственницы. Очистив деревья от сучьев, их волокли на лошадях в Мендур-Сокон.

Строительство амбулатории и избы-читальни подходило к концу. Пока плотники заканчивали потолок и крышу, Костя — так звали избача — занялся с ребятами уборкой помещения. В глубине маленькой сцены повесили портрет Ленина и украсили его молодыми ветками пихты.

В день открытия избы-читальни к мендур-соконцам приехал Прокопий с сыном. Кирик повел Яньку по стойбищу показывать новостройки.

Из тайги прибыли нарядно одетые пастухи и охотники. Мендур-соконцы тоже принарядились. Даже Бакаш выглядел франтом. Новая меховая шапка с кистью из кручёного шёлка закрывала его густо намасленные чёрные волосы. На ногах мальчика были мягкие, без каблуков, алтайские сапоги. Хотя шуба была не по росту и Бакаш часто наступал на её длинные полы и рукава, опускавшиеся до самой земли, зато это была праздничная шуба, которую он надел первый раз в жизни.

Торжество открыл Прокопий. Он рассказал о партии большевиков, которая принесла счастье народам, освободив их от кабалы купцов, помещиков и баев.

Потом на маленькую сцену вышел сказитель. Усевшись на узорчатую кошму, он провёл по струнам топшура и запел:

Люди вскочили с мест, захлопали.

Молодёжь открыла танцы и игры. Фельдшерица с Костей плясали «казачка». Сестра Темира — черноглазая Танай — кружилась с молодым охотником Аматом. Ребята вместе с Кириком и Янькой играли у реки в лапту. Прокопий и старики сидели в аиле Темира, разговаривая о делах, пили крепкий чай с маслом и солью.

Над тайгой висело ласковое полуденное солнце и, бросая яркие лучи на деревья, как бы радовалось вместе с людьми новому, что принесла в Горный Алтай советская власть.

На следующий день Янька, взяв с Кирика обещание, что он вскоре приедет в Тюдралу, простился со своим другом.

В тот месяц в Мендур-Соконе произошло ещё одно важное событие. Как только плотники закончили баню и уехали домой, сноха слепого Барамая, Куйрук, вместе с Танай пошла в жарко натопленную баню и, вымывшись, бросила в предбаннике платье вдовы, которое она не снимала с плеч несколько лет. Одевшись, как и все русские женщины, провожаемая любопытными взглядами соседок, она направилась к своему аилу.

— Куйрук нарушила закон наших предков, — говорили старухи.

— Злой дух Эрлик пошлёт на нас несчастье. Беда! — вздыхал Уктубай. Это был немолодой суеверный алтаец, служивший раньше пастухом у Яжная.

Но молодёжь прониклась уважением к смелой снохе Барамая и помогала ей в домашней работе.

Однажды, проходя мимо аила Бакаша, Кирик услышал лай собак и остановился. На возу, который тащила медленно шагающая по дороге лошадь, он увидел незнакомого мужчину. Тот заметил мальчика, помахал ему рукой и стал поторапливать лошадь. Когда воз поравнялся с Кириком, мальчик разглядел несколько ящиков, закрытых брезентом.

— Где найти Темира? — спросил приезжий.

Кирик ответил, что охотник сейчас в Тюдрале и вернётся только к вечеру.

— Ну хорошо, я подожду его около аила.

Темир в этот день вернулся поздно. Приезжий уже спал, и его решили не будить.

Рано утром, когда солнце ещё пряталось за горы, отец Темира разбудил приезжего:

— Айда чай пить! Темир скоро опять уедет.

Мужчина быстро соскочил с телеги и вошёл в аил.

Узнав, что гость работает в Усть-Кане продавцом и приехал на стойбище с товарами, Темир оказал Кирику, чтобы он оповестил жителей.

Мальчик позвал Бакаша, и они вдвоём быстро обежали аилы.

Первой пришла сноха Барамая — Куйрук. За плечами у неё висел мешок с овечьей шерстью. Сбросив его на землю, женщина показала рукой на иголки.

— Сколько тебе? — спросил продавец.

Куйрук взяла две иголки, пришпилила их к кофточке и, вытряхнув шерсть из мешка, направилась домой.

— Эй, постой! — крикнул продавец.

Куйрук остановилась.

— Зачем шерсть бросила?

— Как зачем? Ты мне две иголки дал, а я тебе — шерсть.

— Да разве можно так! — развёл продавец руками. — Разве две иголки мешок шерсти стоят?

— Купец Мишка Попов всегда так брал, а тебе мало? — женщина помрачнела.

Продавец улыбнулся.

— Сейчас подсчитаем, сколько стоит мешок шерсти. Дай-ка сюда.

Куйрук подала порожний мешок. Продавец сложил в него шерсть и, взвесив, стал щёлкать на счётах.

— За шерсть тебе полагается пять метров ситца, осьмушка чаю и три иголки. Будешь брать?

Куйрук недоверчиво посмотрела на продавца: «Смеётся, наверное». Но, увидев улыбающегося Темира, повеселела и, забрав покупки, быстро зашагала к аилу.

Торговля шла бойко. Народ прибывал. Мундус, Барамай и горбатый Кичиней купили табаку и соли. Бакаш принёс в шапке четыре яйца, которые он выпросил у матери, и получил взамен красивый рожок с красными и голубыми линиями. Сунув его в рот, Бакаш извлёк нежный звук. Глаза музыканта так и сияли от радости. Выбравшись из толпы, он важно зашагал к своему аилу, не переставая трубить, но вскоре вернулся и купил блестящий, из жести, пистолет и две коробки бумажных пистонов. Бережно взял свою покупку, взвёл курок и, вложив пистон, направил дуло пистолета в стоявшего рядом с ним Кичинея.

Тот сделал испуганное лицо и попятился от мальчика:

— Уй, боюсь!

Когда раздался выстрел, Кичиней упал под дружный хохот односельчан.

Наступила весна 1919 года. День и ночь, не умолкая, шумели бурные реки Алтая. Буйно поднимались травы, яркое солнце согнало с междугорий последний снег. Жители Тюдралы и Мендур-Сокона приступили к севу.

Но над Горным Алтаем собрались грозные тучи.

…Глубокая полночь. В сельсовете светит огонёк. Склонившись над столом, пишет что-то Прокопий. Его усталое, давно не бритое лицо кажется старым. Много забот. Недавно он получил известие от Ивана Печёрского: молодая Советская республика находилась в опасности. Предстояла тяжёлая борьба с контрреволюцией.

На Сибирь надвигались белогвардейские полчища злейшего врага трудового народа Колчака.

Поднимали голову местные кулаки.

Прокопий потравил свет в лампе и зашагал по комнате. Нет, он не один. Сегодня были Темир, Алмадак и несколько большевиков из стойбищ. Приходили фронтовики-коммунисты.

Прокопий не знал покоя. Вместе с Печёрским он объезжал ближайшие сёла и деревни, создавая мощный партизанский отряд.

— Не быть белякам на советской земле! Не задушить им волю трудового народа, его стремление к свободе и счастью! — говорил он. Простые люди слушали Прокопия, и в их сердцах закипала ненависть к заклятым врагам.

Оставив плуги и бороны, взялись за винтовки жители гор. Ушли в партизаны фельдшерица и весёлый паренёк Костя.

Иван Печёрский принял командование сводным отрядом партизан. Связным у него был Янька.

Печёрский подарил мальчику казачью шашку. Правда, она была великовата, но зато с ней Янька выглядел настоящим кавалеристом.

Кирик вместе с Темиром, Мундусом и Кичинеем охраняли маралов на бывшей заимке Зотникова.

В Мендур-Соконе остались лишь женщины и дети.

Однажды на стойбище нагрянула банда Яжная. Налётчики сожгли избу-читальню, разгромили амбулаторию и баню. Когда бандиты ускакали, Бакаш припал к лежавшей на овчинах избитой бандитами матери.

— Мама, я уйду из Мендур-Сокона! — сказал он сквозь слёзы.

— Куда? — женщина с трудом приподнялась и посмотрела на сына.

— К Алмадаку, в партизанский отряд.

— Не примут тебя — ещё мал. Да и где искать отряд — тайга большая. Иди лучше к Темиру на маральник. Будешь помогать дедушке Мундусу и Кичинею.

Через несколько дней, когда мать поправилась, Бакаш ушёл на бывшую заимку Зотникова, но Темира там уже не застал. Его вызвал к себе Прокопий Кобяков.

Охотник приехал в село в полдень.

— А, Темир! — обрадовался Кобяков. Крепко пожав алтайцу руку, приступил прямо к делу:

— Вот что, Темир. На днях отряд Абраменко разбил банду кривого Яжная. Но главарь бежал и, по донесению людей Печёрского, направился через Тигирецкие белки в Казахстан. Так ли это, неизвестно. Ясно одно: он скрывается в тайге, и его нужно перехватить. Мы поручаем это тебе как коммунисту, хорошо знающему район Тигирецких белков. Если Яжнай не один, немедленно сообщи нам. Я подготовлю отряд.

— Завтра же отправлюсь в путь, — ответил Темир.

— Один?

— Нет, с Кириком.

Прокопий молча прошёлся по комнате.

— Повторяю, задание сопряжено с опасностью, значит, не для мальчика. Кстати, сколько ему теперь лет, тринадцать?

— Тринадцать, — подтвердил Темир и, боясь возражений Кобякова, сказал с теплотой: — Прокопий Иванович, хотел бы я брать Кирика или не хотел, он всё равно от меня не отстанет. К тому же Кирик — неплохой стрелок, и его помощь будет мне нужна для связи с вами.

— Так, — проговорил в раздумье Прокопий. — Ну, что ж, лишних людей сейчас нет. Пусть будет по-твоему. Только будь осторожен, — Кобяков вышел в соседнюю комнату и вынес оттуда лёгкий карабин. — Передай Кирику от меня в подарок. Вот и патроны, — Прокопий вытащил из ящика стола тяжёлую коробку с патронами.

Темир погладил гладкий ствол карабина.

— Лучшего подарка для Кирика не придумаешь, — с благодарностью промолвил он. — Мальчик давно мечтает о карабине… Да, чуть было не забыл! Кирик просил узнать, где сейчас Янька.

— Янька теперь связной в отряде Печёрского. Помнишь матроса?

— Ну как же? — глаза Темира потеплели. — Где его отряд?

— На Усть-Канской дороге сдерживает натиск Ершова.

Сообщив Кобякову план розыска Яжная, Темир собрался уходить. Прокопий его не задерживал.

— Зайди к Степаниде, она о тебе соскучилась, — сказал он, пожимая на прощанье руку Темиру.

Стоял тёплый вечер. Шумел Чарыш, и за рекой мычали коровы. Улица была пустынна. Отвязав коня, охотник направился к избе Кобякова.

Степанида встретила его радостно. Напоила чаем, долго расспрашивала про Кирика.

— Стосковалась я по нём, хотя бы на денёк приехал. Да и Янька дома не бывает, — вздохнула она.

— Время такое, — ответил Темир, — некогда по домам сидеть. Тайга горит, тушить надо.

— Скорее бы расправиться с бандитами!

Поговорив с Темиром о домашних делах, Степанида пожаловалась:

— Не знаю, что с Делбеюом делать. Держу всё время взаперти — как бы не убежал к Яньке в отряд. Мужу сейчас не до него. Взял бы ты, Темир, собаку к себе. Пускай поживёт на ферме.

— Ладно, возьму. Мойнок болен, остался на стойбище, пусть его пока Делбек заменит.

Закурив, он вышел вместе с хозяйкой из избы и направился к сарайчику, где был закрыт Делбек.

— Поберегись! — отодвигая засов, крикнула Степанида.

В тот же миг из сарая выскочила лохматая собака и, узнав Темира, чуть не сшибла его с ног. Радостно повизгивая, пёс метнулся к Степаниде и лизнул её в лицо.

— Вот леший, прямо одурел, — сказала она.

Через полчаса, приторочив ружьё и патроны к седлу, охотник выехал на ферму.

Огненным шаром висит над зелёным морем палящее июльское солнце. В междугорьях пахнет сыростью, пряным запахом прелых трав. Чуть журча, бьют, растекаясь, холодные родники.

Далеко, точно застывшие на месте кучевые облака, видны Тигирецкие белки. К ним в сопровождении огромной сибирской овчарки спешат два всадника.

Это Темир и Кирик. Они бродят по тайге в поисках Яжная. В полдень, когда путники переезжали вброд горную речку, они, наконец, наткнулись на след, который тянулся вдоль берега по направлению к Тигирецким белкам. Соскочив с лошади, Темир стал внимательно его рассматривать. След был крупный и принадлежал, видимо, человеку, обутому в русские сапоги.

— Если прошёл алтайский охотник, зачем ему тяжёлые сапоги? — размышлял вслух Темир. — А вот и второй след. Кирик, ты видишь? Ого! Их трое. Смотри правее! — живо проговорил охотник. — Шаг третьего то короче, то длиннее. А вот здесь, у обрыва, человек думал: идти ему вперёд или повернуть обратно. По-моему, это прошёл Яжнай и с ним ещё двое. Видишь, следы повернули вправо, — охотник вытер рукавом потный лоб. — Там проходит горная река, она берёт начало с ледников. Бандит, наверное, решил идти берегом, мимо «пещеры злых духов». Это хитрая лиса! Он знает, что алтайцы из-за страха перед Чулмусом — злым духом — побоятся приблизиться даже к окрестностям пещеры.

— А в пещеру попасть можно?

— Конечно! Она имеет два хода: с северной стороны и на южном склоне. У южного входа есть площадка. На неё можно спуститься с горы по верёвке.

— Страшно!

— Опасно: можно каждую минуту свалиться вниз.

— Ну, а выбраться из пещеры как? Тоже по верёвке?

— Да. Однако, Кирик, я пойду на разведку, ты останешься здесь.

Темир расседлал и стреножил коней. Увидев, как помрачнело лицо мальчика, добавил:

— Обо мне не беспокойся. Если ничего не случится, вернусь часа через два. Если же встречу бандитов, дам знать двумя выстрелами, тогда садись на лошадь и гони к Прокопию.

— Я с тобой пойду…

— Нет, нельзя!

Оставшись один, мальчик занялся карабином. Внутренность ствола блестела, как зеркало: видимо, Прокопий умел держать ружьё в порядке. Загнав патрон, Кирик прицелился в парившего в небе коршуна. Нет, стрелять нельзя. Может, Яжнай бродит недалеко; услышит выстрел — тогда всё пропало.

Опустив ружьё, Кирик задумался. Жаль, что здесь нет Яньки! Они бы вдвоём обследовали пещеру, и Темир не подвергался бы опасности. Мальчик вздохнул.

Время шло медленно. Прислушиваясь к шуму воды, Кирик начал дремать. Тёмная ночь постепенно окутала тайгу, а Темир всё не возвращался. Беспокойство охватило Кирика. Он спустился к берегу на песчаную отмель. В однообразном рокоте горной реки было что-то успокаивающее.

Высоко в небе сверкали яркие звёзды. Вот одна из них скатилась за тору, оставив бледную полоску света. Мальчик несколько минут стоял неподвижно. Ничто не нарушало безмолвия ночной тайги, лишь невидимые волны, ударяясь о камни, беспокойно шумели. Опершись на ружьё, Кирик вглядывался в ночную темь.

Вдруг Делбек глухо зарычал. В тот же миг раздался крик человека. Прозвучал выстрел, что-то тяжёлое упало в воду. Что делать? Кирик, не раздумывая, указал Делбеку на реку, и собака ринулась в поток.

Прошло несколько томительных минут. Из-за горы медленно выплыла луна, и Кирик увидел барахтавшегося в воде Делбека, который выволакивал на берег чьё-то тело.

Мальчик бросился в воду, помог неизвестному выбраться на берег и вскрикнул от удивления.

Перед ним лежай Уктубай из Мендур-Сокона. Раненный в грудь пастух задыхался. Кирик поспешно расстегнул ему шубу. Приподняв с усилием голову, Уктубай пристально посмотрел на Кирика и, узнав его, торопливо зашептал:

— В пещере Чулмуса… вход завален камнями… Яжнай…

— Яжнай не один?

— С ним Атаган… Он меня пристрелил…

Дыхание пастуха становилось прерывистым. Он пытался ещё что-то сказать, но безуспешно шевелил губами. Вдруг старик приподнялся и произнёс отчётливо:

— В горе Чулмуса, в третьей пещере у северного входа, в углублении, где белый камень, спрятано японское оружие. Яжнай доставил из Монголии… — вздрогнув всем телом, Уктубай опрокинулся навзничь и затих.

Кирик не знал, что предпринять: Темир, наверное, в пещере, закрыт… Жив ли он?

Наступил рассвет. В сером полумраке уже были видны очертания гор. Лёгкий туман, висевший над тайгой, начал рассеиваться. Река и горы, кустарники и деревья виднелись уже отчётливо.

Завалив камнями тело Уктубая, Кирик отвязал от седла арканы и, переправившись на противоположный берег, остановился в густом лозняке. Здесь было тихо. Лишь недалеко возилась небольшая стайка кедровок, но и она, вспугнутая Делбеком, скрылась в пихтаче. Совсем рядом просвистел бурундук. Избегая открытых мест, мальчик осторожно двинулся к пещере Чулмуса.

Гора угрюмо висела над тайгой. Северный склон её был покрыт густым лесом, южная сторона представляла выветренные, без признака растительности скалы. Круто сбегая вниз, они обрывались над рекой.

Забравшись на высокую лиственницу, Кирик оглядел местность. Он опасался встречи с Яжнаем. Если бандите Атаганом бродят недалеко, значит, они обязательно разведут костёр… Однако дыма нигде не было видно. Мальчик спустился с дерева и увидел, что Делбек, подняв голову, напряженно что — то вынюхивает, затем побежал к северному склону горы. Кирик последовал за собакой и наткнулся на надломленную ветку, а в пяти шагах от неё — на вторую. Значит, здесь прошёл Темир. Кирик знал привычку таёжных охотников отмечать свой путь.

Держа ружьё наготове, мальчик не отставал от собаки.

Почти у самой горы Делбек сделал стойку, сунул нос в траву.

Молодой следопыт насторожился и, опустившись возле собаки, стал внимательно осматривать примятую траву. Два следа пересекли путь Темиру и шли дальше, за выступ скалы.

Впереди у подножия горы виднелась груда камней. Это был вход в пещеру Чулмуса. То, что сказал Уктубай перед смертью, было правдой: вход оказался заваленным огромными камнями.

Кирик попытался отвалить один, но даже не мог его сдвинуть с места. Как выручить друга? Ехать к Прокопию? Пройдёт много времени… Да, ведь есть ещё южный вход!

Окрылённый надеждой, мальчик бросился к перевалу.

Поднявшись на перевал, Кирик окинул глазами расстилавшуюся перед ним тайгу. Причудливой формы горы, покрытые лесом, уходили далеко на запад. Среди пышной растительности серебристой лентой вилась река. Леса стояли нетронутые. Нога человека ступала здесь редко: суеверный страх гнал людей дальше от страшной горы.

Бросив ещё раз взгляд на тайгу, мальчик зашагал по склону горы. Достигнув южной стороны, остановился.

«Где-то здесь должен быть вход в пещеру», — подумал он. Закрепив один конец верёвки за старую, высохшую лиственницу и не выпуская из рук аркана, Кирик заглянул в бездну и невольно отвёл глаза. Далеко внизу кружили птицы, едва слышно шумела бурная река. Крепко держась за аркан, Кирик вновь глянул вниз: надо было отыскать выступ — площадку, о которой говорил Темир.

В нескольких метрах внизу был виден каменный выступ. Значит, вход в пещеру здесь. «Но как быть с Делбеком? Оставить его наверху и одному искать Темира? Трудно. Разве спустить сначала собаку на верёвке? А хватит ли одного аркана для спуска? — Наклонившись над пропастью, он стал опускать другой канат. Его едва-едва хватило. — Верёвку с собакой надо выпустить в тот момент, когда Делбек будет над выступом. Хорошо, если собака прочно встанет на камень. А если неудачно?»

Однако раздумывать было некогда.

Обмотав аркан вокруг туловища овчарки, он показал рукой в пропасть, сказал:

— Делбек, вниз! Темир там!

Собака посмотрела умными глазами на мальчика и поползла к краю обрыва. У самого края она в нерешительности остановилась.

— Темир там, — повторил ласково Кирик и почувствовал, как натянулась в его руке верёвка. Опираясь ногой о камень, он стал медленно спускать собаку.

Наконец, верёвка кончилась. «Но висит ли Делбек над выступом?» Взглянув вниз, Кирик убедился, что его расчёт верен: Делбек над камнем. Мальчик выпустил из рук верёвку и зажмурился, но тут же вздохнул облегчённо: отдалённый лай Делбека свидетельствовал, что собака благополучно добралась до пещеры.

Теперь можно было спускаться и самому. Кирик закрепил верёвку за лиственницу, пристроил карабин и, держась за аркан, повис над бездной.

Через несколько минут он почувствовал, что его ноги упираются в камень. Радостно забилось сердце. Теперь-то Темир будет найден!

У полукруглой арки — входа в пещеру — стоял, весело помахивая хвостом, Делбек. Кирик огляделся. У его ног была куча птичьего помёта, пух и перья. Видимо, здесь гнездились птицы. Из глубины каменного коридора пахло сырым воздухом. Пустив вперёд Делбека, Кирик сделал несколько шагов. С потолка поднялась встревоженная стая летучих мышей и бесшумно закружилась над ним.

Метров через пятнадцать коридор повернул под прямым углом вправо. Пройдя несколько шагов, Кирик и Делбек оказались в темноте.

«Как бы не заблудиться!» — пронеслось в голове у мальчика. Он шёл медленно, ощупывая на каждом шагу сырые стены. Внезапно Делбек остановился. Привыкшие к темноте глаза мальчика разглядели глубокую яму, зиявшую во всю ширину прохода.

Кирик бросил в неё камешек и, прислушиваясь к его падению, вздрогнул. Ему показалось, что на дне ямы кто-то запыхтел.

— Чулмус!

Делбек тревожно повёл ушами. Из ямы вновь послышался странный звук, потом раздалось дробное щёлканье, и какое-то тяжёлое пернатое существо, махая крыльями, поднялось в воздух. Мальчик прижался к стене и вскинул ружьё.

Большая птица со взъерошенными перьями, жёлтыми глазами и белым клювом, перевернувшись в воздухе, упала и забилась в зубах Делбека. Это был филин.

— Так вот он какой, Чулмус! А я думал, в самом деле какое-нибудь страшилище! — радостно прошептал Кирик.

Нащупав в темноте у своих ног большой обломок графита, он бросил его в яму. Камень покатился по наклонной плоскости вниз.

Кирика осенила догадка: видимо, в яме есть ещё какой-то выход.

— Вперёд, Делбек! — скомандовал он.

Повторять дважды не пришлось: Делбек в ту же минуту был в яме. Держа карабин над головой, мальчик последовал за ним. Дно было покатым, подземные воды пробили себе в мягкой породе путь куда-то вниз. Выше над головой виднелся широкий выступ, где только что сидел напугавший Кирика филин.

Привыкнув к темноте, мальчик заметил в углу отверстие. Исследовав его, Кирик убедился, что это выход в своеобразную каменную трубу, идущую покато вниз. Не выпуская аркана, он пустил собаку вперёд. Неожиданно пёс рванулся, и конец верёвки выскользнул из рук Кирика.

— Делбек! Делбек! — позвал он, но собака бежала, не останавливаясь.

Вдруг вдали блеснула слабая полоска света, донёсся глухой лай Делбека. Быстро работая локтями, Кирик дополз до конца-трубы, который круто обрывался на высоте двух метров..

— Эге, брат, да ты точно суслик в норе! Ну-ка, вылезай! — услышал Кирик радостный голос Темира.

Кирик прыгнул вниз и оказался в маленькой пещере, около Темира. Делбек, выражая свой восторг, весело помахивал хвостом, стараясь лизнуть Кирика в щёку.

— Как ты сюда попал?

Кирик, счастливый и взволнованный, рассказал, каким образом оказался в пещере.

— Да, — задумчиво проговорил Темир, — на этот раз Яжнай перехитрил меня, — и, помолчав, ласково добавил: — А ты смелый…

Охотник и Кирик поспешили к северному входу, где, по словам Уктубая, было спрятано оружие.

Они исследовали всю пещеру, но ничего не нашли. Темир и Кирик помрачнели: не обманул ли их старый Уктубай? Вдруг Темир заметил белый, наподобие плиты, камень:

— Подожди, Кирик! Давай-ка сдвинем вот это.

Дружными усилиями камень сдвинули с места. В углублении лежала груда гранат: английские «миллсы» и японские «шимозы».

— Так вот что готовил нам проклятый изменник! — сжал кулаки охотник. — Хорошо же! Ну-ка, Кирик, помогай. Положим плиту на старое место.

— А как будем выходить из пещеры?

— Через южный вход. Сначала ты поднимешься, поднимем Делбека, а потом и я выберусь.

Захватив с собой две гранаты, они пошли к южному входу.

Оседлав лошадей, двинулись вверх по реке.

Вдруг Кирик схватил охотника за руку.

— Темир, — сказал он тихо, — смотри!

На пологом берегу лежал в странной позе человек. Уткнувшись лицом в песок, он спрятал одну руку под себя, вторая была откинута и казалась безжизненной. Спешившись, Темир перевернул ого на спину и тотчас узнал приятеля Яжная, белобандита Атагана. Атаган был мёртв.

— Яжнай, видимо, действовал по указке Сапока и Ершова. Однако надо торопиться. Бандит не должен уйти от нас, — сказал Темир, разглядывая убитого.

До белков, куда ушёл, судя по всему, Яжнай, оставалось километров десять, и друзья, не теряя времени, помчались к снежным горам. Достигнув подножья белков, они остановились и спрятали лошадей. Яжнай не должен был видеть преследователей.

Перед путниками открылось высокогорное плато с редкими зарослями карликовой берёзы. На вязкой почве, покрытой ржавыми пятнами, росли красноватые лишайники и какие-то бледные, стелющиеся по земле травы. Дальше шли голые камни и ледники.

С вершины гор дул резкий, пронизывающий ветер и, казалось, тысячами игл впивался в тело.

Под вечер они заметили следы человека, которые могли принадлежать только Яжнаю. Бандит, видимо, прошёл здесь недавно. Пустив Делбека вперёд, Темир и Кирик двинулись за ним.

Быстро наступили сумерки, а за ними — ночь. В темноте следы потерялись. Двигаться вперёд было бесполезно, да и небезопасно: путники сами могли попасть в лапы врага. Поэтому они выбрали сухое место между камнями и решили отдохнуть до рассвета.

Как только в серой полумгле стали обрисовываться контуры гор, Темир и Кирик вышли из своего укрытия и вскоре обнаружили след, который вёл на крутой подъём белков.

Однако через некоторое время толстая корка льда, затянутая порошей, скрыла путь Яжная. Теперь приходилось полагаться только на тонкое чутьё Делбека.

Наконец, поднявшись на одну из высот, путники заметили далеко на горизонте человека.

Кирика охватило волнение:

— Яжнай!

— Да, это Яжнай!

Не спуская глаз с бандита, Темир перезарядил свою винтовку и стал спускаться с горы.

Мальчик не отставал. Расстояние между ними и Яжнаем сокращалось. Бандит спешил в обход соседней горы.

— А если нам идти напрямик? — предложил Кирик. — Мы тогда его перехватим на той стороне.

Охотник молча осмотрел местность. Междугорье, где они находились, было неглубоким и опоясывало соседнюю гору, которую Яжнай обходил с севера на юг. Подъём был тяжёл, но значительно сокращал путь.

— Идём через гору, — согласился Темир.

Выбирая опору для ног, Темир поднимался сам и помогал Кирику следовать за собой. Труднее всего было собаке. Непривычные к ледяной поверхности ноги Делбека разъезжались по сторонам. Кирик хватал его за густую шерсть и подтягивал к себе. Через полчаса утомительного подъёма путники оказались на вершине горы. Яжнай всё ещё шёл по северному склону, не подозревая об опасности.

Спустившись в междугорье, друзья спрятались за камнями. Возле них, насторожив уши, лежал Делбек. Вдруг собака забеспокоилась и, поднявшись на ноги, вздыбила шерсть.

Яжнай приближался.

Темир молча показал Кирику на собаку, и мальчик, поняв охотника, зажал пасть рычавшему Делбеку.

Когда Яжнай был метрах в пяти от места, где притаились Темир и Кирик, охотник, не торопясь, поднял винтовку. Раздался гулкий выстрел. Взмахнув руками, бандит упал.

Размышляя о последних событиях, Прокопий Кобяков взволнованно шагал из угла в угол. Карательные части колчаковского полковника Ершова двигались по Чуйскому тракту. Их натиск сдерживали партизаны, но всё же белогвардейские части, подкреплённые артиллерией и пулемётами, упорно рвались к Тюдрале.

Заскрипела дверь. Прокопий оглянулся и увидел Темира.

— Наконец-то! Приехал кстати! — заговорил обрадованно Кобяков. — Как мальчик? Да вот и он сам! — улыбнулся Прокопий. — Наш скворец не замёрз на ледниках?

— Скворец не только не замёрз, но и помог заклевать коршуна, — сказал многозначительно Темир.

— О! — произнёс одобрительно Прокопий. — Ну, докладывай, где Яжнай?

— Бандит убит.

Коротко рассказав, как они обнаружили Яжная, Темир вынул из кожаной сумки гранату и подал её Прокопию.

— Да ведь это японская граната! Где ты её взял?

— В пещере Чулмуса, там их целая груда. Оружие привез из Монголии Яжнай.

— Подожди, подожди! — брови Кобякова сдвинулись. — Теперь я кое-что начинаю понимать. — Прокопий подошёл к столу и вынул из ящика какую-то бумажку. — Не связано ли то, что вы нашли в пещере, вот с этим документом? — он положил смятую записку на стол. — Сегодня партизаны пристрелили вражеского лазутчика. В его потайном кармане нашли зашифрованное письмо.

Кобяков прочитал записку.

«В большой горе Чулмуса, с северной стороны, японское оружие…»

— Теперь мне понятно, — сказал Прокопий. — Бандиты намеревались вывезти японское оружие. Но это им не удалось. Нужно немедленно рассказать обо всём Печёрскому. Можешь, Темир, сегодня же поехать со мной к нему?

— Готов хоть сейчас.

— Надо будет взять несколько человек и попутно доставить оружие, которое спрятано в пещере.

— Хорошо.

— А ты, скворец, отдыхай и жди Яньку. Он скоро должен приехать.

Кобяков вместе с Темиром выехали в расположение отрядов Печёрского, а Кирик, вымытый и накормленный Степанидой, рассказывал ей, как он помогает гнать с Алтая баев.

Утром его разбудил Янька.

— Кирик, вставай, хватит спать! — затормошил он друга и, заметив, что тот приоткрыл глаза, скомандовал: — Становись во фронт перед связным командующего партизанскими отрядами!

Кирик быстро вскочил с постели и вытянулся по-военному.

— Доложите, чем занимались эти дни, — наступал на него Янька.

— Охранял маралов, искал Яжная! — чётко отрапортовал Кирик.

Оба, не выдержав, расхохотались и бросились друг к другу. Поднялся такой шум, что Степанида вынуждена была прикрикнуть на расшалившихся ребят.

Выскочив из избы, они помчались к реке. Сбросив одежду. кинулись в Чарыш и, рассекая волны, поплыли против течения.

Возвращаясь с реки, Янька и Кирик неожиданно наткнулись на Кичинея. Он бежал им навстречу:

— Беда, большая беда!

По встревоженному лицу старика ребята поняли, что на маральнике случилось несчастье: Кичиней без причины не оставил бы его.

— В чём дело, дедушка?

— Сегодня ночью кто-то взломал изгородь, и олени убежали в тайгу. Как быть? Нет Темира, нет Кобякова! — старик застонал от горя.

Кирик и Янька переглянулись. Положение было, действительно, сложное. Потерять маралов — большой урон. Но как помочь? Прокопий и Темир вернутся только к вечеру, да если и вернутся, кто поедет на розыски? Мужчины — в партизанских отрядах.

Ребята стали утешать старика, и их бодрый, уверенный вид заставил его приободриться.

Вечером приехали Прокопий и Темир. Весть о потере маралов взволновала Прокопия.

— Это дело рук бандита Зотникова. Наши люди с ног сбились, разыскивая его по тайге.

— Я думаю, — сказал Темир, — направиться на Бешпельтир. Кичиней с отцом поедут в противоположную сторону.

— Ты считаешь, что олени ушли в Бешпельтир?

— Да.

— Почему?

— Олень всегда выбирает самые глухие места, а Бешпельтир безлюден.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Кобяков. — Какая тебе требуется помощь?

— Небольшая, — махнул рукой Темир. — Возьму для связи Яньку и Кирика. Обнаружу следы оленей, пришлю одного из ребят, тогда высылай загонщиков.

И трое друзей в сопровождении Делбека выехали из села. Миновав Усть-Кан, они поднялись на Бешпельтирский перевал, окутанный густым туманом.

Водяная пыль забивалась за воротники, прозрачными капельками свисала с ресниц и бровей.

— Что нахохлились, точно мокрые куры? — спросил Темир.

— Да и ты не лучше нас выглядишь, — отозвался Янька. — Как петух под дождём.

— Нет, он на петуха не похож, — хитро подмигнув, сказал Кирик.

— А на кого? — сдерживая смех, спросил тот.

— На старый раскисший гриб.

— Вот это здорово! — промолвил добродушно Темир и, придержав лошадь, дёрнул ветвь пихты: с густой листвы дерева на ребят посыпался дождь.

— Темир, перестань! — ребята втянули головы в плечи.

— А кто меня называл мокрым петухом? Кто называл лесным грибом? Получайте! — встряхнув ещё раз дерево, Темир скомандовал: — Привал! На ночёвку!

Ребята мигом соскочили с сёдел, привязали лошадей и забрались под пихту. Там было сухо. Вскоре запылал костёр. Гонимый огнём сизый дым с трудом пробивался через густые ветви и, достигнув вершины дерева, лёгким облаком повисал над ним.

Отдохнув за ночь, друзья двинулись дальше. Они свернули на запад и углубились в глухой лес.

Наступил рассвет. Туман не рассеивался. Ехать было трудно. Лошади то и дело спотыкались о поваленные бурей деревья, старые пни и коряги.

Опускаясь в одно из междугорий, Темир заметил примятую траву. Он внимательно осмотрел следы: здесь побывали маралы.

Стадо шло по направлению террасовых гор, которые начинались за перевалом. Ведя лошадей, наши разведчики двинулись по следам оленей.

Густая пелена тумана, медленно отделяясь от земли, поднималась над верхушками деревьев и ползла по склонам гор. Подул ветерок. Выглянуло солнце, и вскоре его тёплые, ласкающие лучи хлынули в междугорье.

Было далеко за полдень. Поднявшись на вершину перевала, путники увидели гряду террасовых гор, которая, сбегая большими выступами-площадками, терялась в густой зелени золотистых акаций.

На каменистой почве следы маралов потерялись. Но, спустившись в междугорье, друзья вновь обнаружили их: вот клок шерсти, потерянный одним из животных, а вот отпечаток большого копыта.

— Здесь прошёл Каштак, вожак стада! — воскликнул Темир. — Маралы сейчас находятся возле устья пяти рек. Надо сообщить Прокопию, чтобы прислал загонщиков. Кто из вас поедет?

— Я! — откликнулся Янька. Ему хотелось как можно скорее обрадовать отца.

— Ну, хорошо, — согласился Темир. — Не забудь место. А для верности отмечай свой путь.

— Ладно. Не забуду.

Делбек кинулся было вслед за Янькой, но сердитый окрик мальчика заставил его остановиться.

В сумерках Темир и Кирик достигли Бешпельтира и, поднявшись на гору, увидели в широкой долине стадо оленей.

— Маралы! — закричал Кирик.

Стреножив лошадей, они устроились под каменным навесом так, чтобы видеть животных, но утомлённые тяжёлыми переходами уснули. Возле них, свернувшись, пристроился Делбек…

Кромкой обрыва, приближаясь к спящим, шёл крадучись незнакомец. Бросив внимательный взгляд на стреноженных лошадей, он осторожно взвёл курок и лёг, выжидая. Внизу по-прежнему было тихо.

Неизвестный в нетерпении повернулся и задел ногой небольшой камень. Сбивая на своём пути мелкую россыпь, камень с шумом упал на дно ущелья.

Из-под навеса выскочил Делбек, заливаясь неистовым лаем.

Человек бесшумно отполз от обрыва и скрылся в чаще. Захрапели испуганные кони. Темир, проснувшись, схватил винтовку, но его остановил Кирик.

— Подожди, — прошептал он, — наверху кто-то бродит… Человек или зверь, не знаю.

Делбек продолжал лаять. Но тайга по-прежнему безмолвствовала, и собака успокоилась. Остаток ночи прошёл спокойно. На рассвете с долины послышался крик марала. Темир вскочил на ноги.

— Вот что, Кирик. Я останусь здесь, а тебе придётся выехать навстречу загонщикам: боюсь, как бы они не заплутались в тайге, — помолчав, Темир проговорил в раздумье: — Только тревожит меня ночной гость, пожалуй, небезопасно отпускать тебя одного.

— Что ты, Темир! Что может случиться? Ружьё со мной, Делбека возьму.

— Ну хорошо, поезжай, — согласился Темир после некоторого колебания. — Только будь осторожен.

Свистнув собаку, Кирик вскочил на коня и скрылся из виду.

Кирик благополучно проехал террасовые горы и стал медленно подниматься на Бешпельтирский перевал. Делбек всю дорогу охотился за зайцами, и Кирик перестал обращать внимание на его длительные исчезновения.

Вспоминая всю свою короткую жизнь, мальчик не заметил, как из его уст полилась алтайская песня.

Внезапно рядом с ним, словно из-под земли, появился всадник, закутанный в башлык. Кирик схватился за ружьё, но было уже поздно. Сильным ударом человек выбил из рук мальчика ружьё. Остальное Кирик помнил плохо.

Очнулся он от резкой боли в ногах и руках: они были плотно притянуты верёвкой к седлу и туловищу коня. Рот был завязан грязной тряпкой. Мальчик открыл глаза и увидел рядом всадника. Широкая спина и могучие плечи показались Кирику знакомыми. Когда человек повернулся к нему, мальчик узнал Евстигнея Зотникова.

— Ну как, жив, алтайская душа? — спросил он зло. — Я тебе ещё и не то приготовил!

Остановив коней, Евстигней прислушался. Со стороны дороги нёсся лай Делбека. Вынув из чехла обрез, Евстигней стал ждать. Когда между деревьями замелькало гибкое тело собаки, Зотников выстрелил. Делбек взвыл от боли.

Лошадь, к которой был привязан Кирик, испуганно шарахнулась в сторону и, вырвав повод из рук Зотникова, умчалась в тайгу. Разъярённая собака бросилась на Зотникова и, подпрыгнув, впилась зубами в его ногу. Евстигней подстегнул коня. Делбек протащился ещё несколько метров и, с трудом разжав челюсти, свалился в траву.

Тайгу окутал туман. Спустился он неожиданно. Сначала показалось небольшое серое облако, оно закрыло солнце и, как бы раздумывая, куда держать свой путь, легло на вершины гор. Через час всё утонуло в полумгле. Стало сыро и холодно.

В тумане, опустив низко голову, брёл конь. На его спине, крепко привязанный к седлу, полулежал мальчик. За ними, прихрамывая, следовала собака. Обходя осторожно скользкие камни, конь стал подниматься вверх по склону горы. Сделав попытку освободить руку, мальчик застонал от боли. Звать кого-нибудь на помощь было бесполезно, да он и не мог: завязанная крепким узлом плотная тряпка по-прежнему закрывала рот.

Конь поднимался всё выше и выше… Казалось, он плыл среди безбрежной белёсой мглы. Наконец, он выбрался из тумана и, озарённый последними лучами солнца, остановился на гребне горы.

В небе, играя вечерними красками, уходило за горы солнце, внизу всё было покрыто плотной пеленой тумана. Конь стоял неподвижно, переступая с ноги на ногу.

Не чувствуя руки хозяина, он бесцельно побрёл по склону и вскоре исчез в тумане.

Спасаясь от разъярённого Делбека, Зотников не заметил, как конь Кирика исчез в тайге. Настёгивая своего коня, Евстигней промчался через редкий кустарник и, не доезжая Бешпельтира, ослабил повод. Конь пошёл тише. Зотников, чувствуя боль в ноге, слез с седла. Прихрамывая, привязал коня к лиственнице и потянул сапог. Сбросив пропитанные кровью онучи, осмотрел рану. Из неё продолжала сочиться кровь. «Глубоко укусил, проклятый!» Евстигней выругался и, оторвав кусок грязной штанины, перевязал рану. Однако сапог надеть уже не мог. Взобравшись на коня, Евстигней заметил едущих по Шебалинской дороге трёх всадников и поспешно свернул в чащу леса.

Больная нога горела, как в огне, знобило. «Как бы огневица не началась», — подумал он с тревогой и стал поторапливать коня.

В сумерках Зотников подъехал к одинокому аилу охотника и, встреченный лаем собак, крикнул:

— Эй, кто там!

На зов вышел алтаец и, узнав заимщика, спросил сурово:

— Чего тебе?

— Ночевать у тебя думаю, — не слезая с лошади, ответил Евстигней.

— Пущенная стрела не возвращается, бедняк с богачом вместе к очоку не сядут. Проезжай! — махнул охотник рукой.

Зотников выругался и, стегнув коня нагайкой, исчез за деревьями. Ночью, у костра, он попытался снять повязку, но грязная тряпка прилипла к ране плотно. Под утро ему стало хуже, опухоль увеличивалась, но он всё же двинулся дальше. Стороной объехал русское село и, поднявшись на перевал, остановил коня.

Через толщу тумана, точно зубцы старинных башен, виднелись выступы террасовых гор. Вспомнив про маралов, Евстигней злобно заскрежетал зубами и погрозил кому-то кулаком.

Вечер застал его лежащим у лиственницы в одной из лощин Бешпельтира.

Поднявшись с трудом на здоровую ногу, он обхватил руками ствол дерева и медленно снова опустился на землю. Сил больше не было.

В тайге стояла тишина. Туман исчез. Лучи заходящего солнца мягким, ласкающим светом проникли сквозь деревья и осветили фигуру неподвижно лежащего человека. Над ним, качаясь на тонкой ветке, пела какая-то пичужка.

Ночью привязанная невдалеке лошадь, почуяв зверя, рванула повод и в страхе понеслась по тайге.

Из-за густых лиственниц высунулась круглая голова медведя. Потянув носом, зверь направился к человеку…

Весть о том, что маралы найдены, обрадовала Прокопия Кобякова, и он направил группу загонщиков к Темиру. С ними были Янька и школьный сторож дед Востриков. Подъезжая к Бешпельтиру, они увидели охотника, который стерёг стадо оленей у подножия террасовых гор.

Янька пришпорил коня и, круто остановив его перед охотником, стал искать глазами Кирика:

— Где Кирик?

Охотник в изумлении посмотрел на Яньку.

— А разве он не был в Тюдрале?

— Нет.

— Кирика я направил, чтобы он встретил тебя с загонщиками, — промолвил растерянно Темир.

— Давно?

— Вчера.

Подъехали загонщики. Узнав о том, что Кирик не вернулся в село, один из них высказал догадку, что мальчик мог попасть в руки бандитов.

Покормив лошадей, люди разбились на две группы и отправились на розыски пропавшего. Темир с охотниками поехал на Бешпельтирский перевал, где Делбек поднял ночную тревогу, Янька и дед Востриков — к террасовым горам.

Как назло, туман не спадал. Густая пелена легла на горные долины, медленно ползла вверх и, перевалив через каменные громады, окутала тайгу. Деревья, кустарники, камни, высокая, в рост человека, дурмень-трава — всё утонуло в белёсой мгле.

Лошадь Яньки постоянно спотыкалась о поваленные бурей деревья, старые, покрытые мохом коряги, и мальчик часто терял в тумане ехавшего впереди Вострикова.

Сдвинув на ухо старую солдатскую фуражку, не выпуская трубки изо рта, тот подбадривал своего юного спутника:

— Не горюй, Яков Прокопьевич, разыщем твоего друга! У меня одна думка есть… Не подняться ли нам с тобой на перевал?

— А какой толк? Видишь, туман, — заметил Янька. — Ну, выберемся из него и будем смотреть, как он расстилается по тайге, а дальше что?

Янька еле сдерживал готовые хлынуть слёзы.

— Не вешай головы, паренёк! Может, Кирик на перевале, — ответил бодро старик.

— Ну, поедем.

Тронув стремена, путники стали подниматься на перевал.

Туман не рассеивался. От лошадей шёл пар. Одежда на Яньке и Вострикове покрылась серебристым налётом водяной пыли. Подъём был тяжёлый — пришлось сойти с коней.

Достигнув вершины, Востриков огляделся. Внизу по-прежнему покрытая туманом лежала тайга. Ни ветерка. Гнетущая тишина, лесное безмолвие.

Дед крякнул от досады…

— Ничего не видать… Пальнём, что ли? — предложил он.

Два выстрела прозвучали одновременно. Из тумана донёсся отдалённый лай собаки. Дед и Янька ещё раз выстрелили.

Лай приближался. Вскоре из густой пелены тумана вынырнула хромая собака. Радостно повизгивая, она вертелась возле Яньки, как бы приглашая ого последовать за собой.

— Делбек! Он ранен!

Янька обхватил собаку. Делбек положил могучую голову на плечо мальчика и тихо заскулил.

— У него кость перешиблена пулей, — заметил с жалостью мальчик и, погладив собаку, вскочил в седло.

Востриков последовал за ним.

— Делбек, искать Кирика!

Услышав знакомое имя, собака поспешно заковыляла с перевала.

Не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, Востриков и Янька спускались за Делбеком по склону горы.

Лошадь Кирика, запутавшись поводом за лежавшее дерево, стояла с опущенной головой.

Мальчик был без памяти.

Поспешно распутав верёвку, которой Кирик был привязан к седлу, они осторожно сняли его с лошади и положили на траву.

Стоял тихий августовский вечер. Яркое солнце низко висело над дремотной тайгой, освещая безжизненные вершины далёких белков. Было слышно, как шумел Чарыш и в лесу раздавалось однотонное: ку-ку…

Ребята слушали птицу-ворожейку и считали, сколько раз она прокукует. Потеряв счет, Янька спросил своего друга, не раздумал ли он идти на Коргон.

— Нет, — ответил Кирик.

Мысль сходить на старую заброшенную каменоломню, где много цветных камней — яшмы и порфира, у ребят возникла давно.

— А хорошо бы, Кирик, сделать из цветных камней рамку для портрета Ленина! Правда ведь?

— А кто её будет склеивать?

— Дед Востриков. Я уже с ним договорился.

За обедом попросились у отца с матерью сходить на Коргон.

— Хорошо, я подумаю, — ответил уклончиво отец.

Степанида вздохнула:

— Кирик ещё не поправился. Надо бы подождать.

— Нет, мама, я здоров, — Кирик с надеждой посмотрел на Степаниду. — Разреши!

На следующий день утром Прокопий сказал жене:

— Буди-ка, мать, ребят. Пусть идут на Коргон. В том районе спокойно, а мне надо письмо в Талицу передать.

Степанида неохотно стала будить Кирика и Яньку.

— Вставайте, а то отец скоро уйдёт.

Янька быстро вскочил на ноги; за ним, протирая глаза, последовал и Кирик.

— Ну, коргонцы! Что-то долго спите! — сказал им весело Прокопий. По лицу отца Янька понял, что он согласен отпустить их на каменоломни. — Пейте чай и отправляйтесь в путь. С собой возьмите карабины и Делбека. По пути зайдите в Талицу и передайте вот этот пакет, — Прокопий вынул из кармана гимнастёрки бумагу.

Степанида недовольно посмотрела на мужа, но возражать не стала.

Прокопий надел солдатскую фуражку, поправил ремень, на котором висел револьвер, и, обняв по очереди ребят, ушёл.

Захватив с собой немного хлеба и оружие, ребята отправились в путь. В Талице они передали пакет и пошли вверх по мелкой речушке Коргону, которая впадает в шумный Кумир. Окрестности Кумира считались одним из самых живописных мест Горного Алтая.

Утренний воздух был чист и прозрачен. Вправо виднелись заросли золотистой акации, слева — небольшая поляна, по краям которой росла горная ромашка. Из неё робко выглядывали троецветки, вьюнки и сиреневые лепестки красавицы-хохлатки. Посередине поляны, раскрыв розовые чашечки, нежились на солнце алтайские маки. Спускаясь к обрыву, широкой полосой раскинулся синий ковёр незабудок. За ним виднелись пышные хризантемы и кусты горной астры.

Мальчики долго стояли на отвесном берегу реки. Точно вырвавшись из каменных объятий, река вливалась в небольшую зажатую с двух сторон долину, берега которой были усыпаны бледно-розовым маральником. Основное русло реки уходило вправо. С берега было видно, как в воде, сверкая серебристой чешуёй, играли хариусы[25]. В зеркальную гладь озера гляделись горы, и ярко-жёлтые кувшинки, тихо качаясь, раскрывали широкие лепестки щедрому солнцу.

А внизу грохотал непокорный Кумир. Горная река петляла между скал, прячась в ущельях, и, повернув круто на восток, серебристой змейкой исчезала в дымке далёких гор.

Часа через два Кирик с Янькой достигли подножия Коргонской каменоломни. Перебравшись по шатким лавам на другой берег, они остановились перед заброшенными постройками, которые когда-то принадлежали Колыванской шлифовальной фабрике уральского заводчика Демидова.

Сама каменоломня лежала высоко над уровнем моря, в трудно доступном ущелье. Здесь в 1786 году мастер-камнерез Шаньгин нашёл богатое месторождение яшмы и порфира.

Сторож каменоломни, отставной солдат Журавей, увидев ребят, поднялся с порога избы и крикнул, насколько позволяли ему лёгкие:

— Команда, стоп!

Кирик и Янька остановились.

— Ружья к но-о-гип!

Ребята сняли ружья с плеч.

— Два шага назад, арш-ш! — пропел Журавей фистулой и довольный послушанием ребят спросил мягко: — Откуда, рыжики?

— Рыжики в сырых местах водятся, а мы тюдралинские.

— Чьи будете?

— Я Прокопия Ивановича Кобякова сын, а это мой брат, — кивнул на друга Янька.

— Смотри-ко, да когда ты вырос? — развел руками старик. — Давно ли я был у вас — ты ещё с соской ходил. С твоим-то дедом, покойничком, мы ведь в одном гренадёрском полку служили, — гордо добавил он и, открыв дверь избы, сказал ласково: — Я вас сейчас чайком угощу, рыжики.

Много интересного услышали в этот вечер гости от славного старика.

— Что, поди, за камешками пришли? — улыбнулся старик. — Много их у меня, вся гора изрыта. А вот таких теперь, пожалуй, не скоро найдёшь, — открыв железную шкатулку, Журавей подал ребятам два серо-фиолетовых камня яшмы. — Оставил мне их на память покойный мастер Терентий Лукич. Знаменитый умелец был! Из цельного камня яшмы сделал вазу высотой два аршина и полтора вершка и в 1851 году отправил эту вазу на всемирную выставку в Лондон… Да, постойте! У меня книжка сохранилась насчёт этой вазы, — старик поднялся с лавки и, пошарив за иконой, подал ребятам красочный альбом изделий Колыванской фабрики.

Ребята смотрели на изображение чудесной вазы из коргонской яшмы. Янька прочёл текст:

«…Жюри не может умолчать об отзыве своего комиссара — оценщика, а именно: размеры и вес этих масс твёрдого камня таковы, что я, должен сознаться, не знаю других подобных изделий. Я не думаю даже, чтобы столь трудные и так хорошо отделанные произведения были когда-либо исполнены со времён греков и римлян. В пример изделий такого рода из тех времён я привёл бы статуи Рима в Капитолии и превосходный остаток драпировки, чрезвычайно тщательно отделанной…»

— Вот это да… — протянул Кирик.

Он понял из прочитанного, что русский человек сделал вазу, равной которой не было во всём мире.

Ребята начали перелистывать альбом.

— А это что за ваза?

— Погоди, найду очки…

Старик засуетился. Взяв в руки альбом, он поднес его к окну и, увидев знакомый рисунок, произнёс с лёгким смешком:

— Это о том, как наши колыванцы Наполеона удивили. Ну-ко, читай.

Янька, не торопясь, начал читать:

«…В 1807 году сопровождавший транспорт с изделиями Колыванской фабрики мастер Яков Протопопов был отправлен кабинетом его величества в Париж с вазой из коргонского порфира, подаренной Наполеону I. Там его одели во фрак, в котором Протопопов чувствовал себя скверно; Наполеон, любуясь подарком, заметил и Протопопова. На его вопрос: «Что это за человек?» — ему ответили, что это русский мастер, делавший вазу.

«Неужели этот медведь может сделать что-нибудь изящное?» — спросил с удивлением Наполеон.

Затем Протопопова наградили и отправили домой…».

— Здорово! — произнёс довольный Янька. — Вот так наши колыванцы! Утёрли нос самому Наполеону.

…На следующий день ребята сбегали на каменоломню и, набрав цветных камней, стали собираться в обратный путь. Однако неожиданный приход алтайца Удагана расстроил их план.

Пришелец рассказал, что белогвардейцы вчера вечером, заняв Талицу, вышли на Тюдралинскую дорогу. Путь с Коргона был отрезан. Заставы врага, видимо, были разбросаны по реке. Оставалось одно — идти в обход, тайгой. Но и там можно было легко наткнуться на мелкие группы каракорумцев[26], которые бежали под ударами отряда Печёрского.

— Моей деревне белый всех порол: старик порол, девка, баба, малайка порол, — говорил Удаган на ломаном русском языке. — Меня хлестал — вот смотри! — сняв шубу, он показал свежие кровоподтёки на спине. — Мой малайка порол… — алтаец тяжело вздохнул. — Сначала малайка шибко ревел, потом не ревел: мёртвый был.

— Насмерть запороли мальчишку! — седые брови Журавея сдвинулись.

— А не слышал, как там моя племянница Устинья, — спросил старик. — Муж-то её в партизанах.

— Как не слыхал! Вся деревня видела, — закивал головой Удаган. — Твой Устинья белый шибко хлестал. Потом руки вязал, ноги вязал, осина привязал, муравей тащил, под Устинья клал. Где нагайкой бил, муравей кучей сидел, в рот заползал, уши заползал, кусал, уй! — рассказчик закрыл глаза. — Народ стал кричать: «Зачем Устинья мучишь?». Белый конём народ топтал, а сегодня деревню жёг.

— Замучили… — голос старика дрогнул, — замучили Устиньюшку, изверги!

— Гады! — Янька вскочил на ноги.

— Пойдём, Удаган, с нами в Тюдралу! — обратился Кирик к алтайцу.

— Пойдём, пойдём, — закивал головой. — Моя все тропы Коргона знает. Дорога нельзя. Тайга пойдём. Партизан бумажка пишем, — сказал он решительно. — Ружьё шибко надо, стрелять Колчак будем. Когда пойдём?

— Сейчас.

Мальчики повернулись к старику и остановились изумлённые. Добродушное лицо Журавея было суровым. Он лихорадочно собирался. Надел сапоги, старую солдатскую фуражку с выцветшим малиновым околышем и кокардой, похожей на потемневшую копейку. Из шкатулки, где хранились редкие камни, достал два георгиевских креста и медаль. Из-под нар вытащил чёрную кожаную сумку. Не забыл и ружьё.

Никто не стал спрашивать, куда собрался старик.

Шёл Журавей твёрдым, размашистым шагом и всю дорогу молчал… Только на привале, когда все уселись отдохнуть, он спросил Яньку:

— Отец дома?

Мальчик ответил.

— А чей отряд на Чарыше?

— Алексея Громоздина.

Отдохнув, путники двинулись дальше. Ночь они провели в тайге, а утром Удаган вывел их к Тюдрале.

Возле избы Кобякова стояло несколько оседланных лошадей. Председатель собрал совещание командиров отрядов.

— Тюдралу нужно оставить в тылу и принять бой с карателями ниже Чарыша, — говорил он. — Нам необходимо до прихода основных сил Печёрского организовать защиту села. Отряд Громоздина займёт дорогу в версте от Тюдралы. Тебе, Темир, — обратился Прокопий к охотнику, — придётся принять первый удар врага. Выматывая колчаковцев, ты должен постепенно отходить под заслон отряда Громоздина. Если Печёрский подойдёт вовремя, тогда… — он выдержал небольшую паузу, — это будет последний, решительный бой. Так ли я говорю, товарищи?

— Смерть паразитам! — Алексей Громоздин грохнул кулаком по столу. — Сбросим колчаковцев в Чарыш!

— Правильно! Тюдралу мы должны отстоять! — раздались дружные голоса.

Прокопий был внешне спокоен.

— Итак, товарищи, — продолжал он, — план есть. Но прежде всего нам нужно знать, какими резервами располагает враг. Задание, как видите, сложное и требует сноровки.

— Из моего отряда любой пойдёт в разведку, — отозвался Громоздин.

— И мои не отстанут, — сказал Темир.

— Я пойду в разведку, — раздался вдруг старческий голос. К столу протиснулся Журавей. — Я пойду, — повторил он.

— И я! — Янька с надеждой посмотрел на отца.

— И я! — шагнул к столу Кирик.

— И моя пойдёт, — Удаган встал рядом с Кириком.

— Ого! Нашего полку прибыло! — удивился Кобяков. — Ушли на Коргон двое, а пришли четверо. Хорошо. А лучшего разведчика, как дед Журавей, нам не найти. Солдат он бывалый и лесные тропы знает хорошо.

— Только вот что, Прокопий Иванович, — заговорил старый хранитель каменоломни. — В этом деле мне нужен помощник. Если вы, товарищи, согласны, — обратился он уже к командирам отрядов, — отпустите со мной Кирика.

— Ну как, Прокопий Иванович, решим? — спросил Громоздин.

— А сбережёшь Кирика? Ведь дело опасное! — Прокопий испытующе посмотрел на Журавея. Услышав, что дед Журавей берёт его в разведку, Кирик обрадовался.

— Знаешь что? — зашептал он Яньке. — Когда мы с Журавеем проберёмся к белым, я где-нибудь спрячусь и начну палить из ружья.

Янька и сам не знал, что такое военная разведка, и ответил своему другу:

— Ты постарайся их главного начальника подстрелить.

— Ладно, — кивнул головой Кирик.

На следующий день из Тюдралы вышел нищий. Положив руку на плечо идущего впереди мальчика, он старательно семенил ревматическими ногами, стараясь не отстать от своего молодого спутника.

Это был старый Журавей. Одетый в лохмотья, босой, он походил на бродягу, которого можно было встретить на любой из просёлочных дорог. Придерживая на ходу кошель, где вместе с хлебными крошками лежали две гранаты, Журавей поучал Кирика:

— Как только придём в Талицу, всё примечай. Где стоят пулемёты, пушки — запоминай, а я займусь другим делом. Если выну из кошеля корку хлеба — это тебе знак: утекай от меня подальше. Понял?

Кирик кивнул головой.

— Ежели что случится, скажи Прокопию, чтобы хранил мои георгиевские кресты и медали в сельсовете.

— А ты разве домой не придёшь? — мальчик вопросительно посмотрел на Журавея.

— Гадать не буду, потому боевая обстановка, а ты наказ выполни.

Через час путники заметили группу вооружённых всадников.

— Кто-то едет, — Журавей сгорбился и, продолжая опираться на плечи Кирика, направился навстречу конникам. — Что буду говорить — не вмешивайся, — прошептал он мальчику и, став на обочину дороги, опёрся на клюшку.

Разъезд приближался. Поравнявшись с Журавеем и Кириком, ехавший впереди всадник с нашивками урядника круто остановил коня.

— Дед, партизан здесь нет близко?

Журавей прикинулся глухим:

— Ась?

— Партизан, говорю, нет близко?

— Не чую, — старик приложил руку к уху.

— Глухая тетеря! — выругался колчаковец. — Я тебя спрашиваю, где партизаны? — рявкнул он.

— Ну, теперь понял, — закивал головой Журавей. — Партизаны — они везде. Может, тут… может, там… — он показал на горы. — А видать не видал.

— А ты кто? — урядник пытливо смотрел на старика.

— Ась?

— Спрашиваю, кто такой? — крикнул каратель.

— Я человек божий, покрыт кожей, родом из Нерчинска Пензенской губернии.

— Да ведь Нерчинск-то за Иркутском, а Пенза-то около Москвы, бродяга!

— Никак нет, вашбродь! — ответил по-солдатски Журавей. — Имею от зелёного прокурора документ, где прописано жить мне летом по дорогам, а зимой — на усмотрение.

— А алтайца где взял? — белогвардеец показал на молчавшего Кирика.

— Мальчонка — сирота, ну и пристал ко мне. Я ношу боковик, а он — горбовик. — Старик слегка похлопал рукой по кошелю. — Двоим-то сподручнее.

— Так, так… — урядник что-то обдумывал. — А не сможешь ли окольными путями нас к Тюдрале провести?

— Ась?

— В Тюдралу, кроме этой дороги, как можно пройти?

— Мы не здешние, таёжных троп не знаем, — уклонился Журавей от ответа и, приподняв рваную шапчонку над лысой головой, проговорил с чуть заметной усмешкой: — До свидания!

Урядник покосился на бродягу, но, махнув рукой, поехал дальше. Разъезд последовал за ним.

Журавей продолжал поучать Кирика.

— Разведка — дело сложное: нужны смелость, находчивость и хитрость, а лезть напролом — кроме беды, ничего не наживёшь.

Кирик смутился: он вспомнил свой разговор с Янькой о том, как он хотел вести себя в разведке, и с уважением посмотрел на старого солдата.

Вечером, заметив расположенную у талицких ворот заставу, они обошли её стороной и, пробравшись огородами, оказались в центре села.

Там было людно.

Кроме кавалерийских частей, на площади расположился отряд пехотинцев и артиллерия. Возле церковной ограды, подняв длинные стволы к безоблачному небу, выстроились в ряд английские пулемёты. Здесь же виднелись горные пушки. Чуть подальше стояла виселица с почерневшими трупами.

В коротких расстёгнутых френчах и широчайших галифе сновали солдаты.

— Заграничное всё, — определил Журавей, — английское.

Пройдя площадь, путники остановились недалеко от поповского дома, из открытых окон которого слышались пьяные голоса, смех и музыка.

— Господа офицеры гуляют! — усмехнулся зло Журавей, нащупывая рукой гранату.

— Эй, дед, — услышал он голос подходившего к нему часового, — стоять здесь нельзя.

— Ась?

— Уходи, говорю, чёртова перечница!

Глаза Журавея вспыхнули и тотчас погасли. Бросив беглый взгляд на поповские постройки и небольшой садик, разведчики отошли.

— Штаб Ершова в поповском доме, — сказал Журавей. — Надо дождаться ночи, а там видно будет. Сейчас пойдем к пехоте. Пока я с солдатами буду лясы точить, ты пересчитай зарядные ящики и пушки.

Кирик кивнул головой:

— Ладно!

На площади Журавей начал рассказывать окружившим его колчаковским солдатам разные небылицы.

— Что за собрание? — раздался окрик офицера.

— Да вот старик анекдоты чудно рассказывает, — поднимаясь с земли, козырнул старший и показал на Журавея.

Офицер был навеселе.

— Отлично! Господин полковник — большой любитель весёлых рассказов. Поднимайся, старик!

Поддерживая кошель, Журавей поднялся на ноги.

— Сейчас пойдём в дом, — офицер кивнул головой на штабную квартиру.

Вынув из кошеля корку хлеба, старик поднёс её ко рту. Это был условный знак.

Кирик неохотно отошёл от Журавея и исчез в толпе.

Спускалась ночь. Яркий свет из окон поповского дома ложился на деревья, на широкий мощёный двор, где возле крыльца прохаживался часовой. Завидев офицера, он вытянулся в струнку.

Поднявшись по крутым ступенькам, Журавей перешагнул порог комнаты и закрыл глаза от ослепительного света.

— Господин полковник! — услышал он голос офицера, — Вы большой любитель весёлых анекдотов…

Журавей открыл глаза и увидел Ершова. Вожак карательных отрядов сидел в небрежной позе в углу на диване, рядом с пухлой хозяйкой дома.

Перед взором старого хранителя Коргонской каменоломни на миг промелькнули опустошённые алтайские сёла, картина смерти Устиньи. Быстро сунув руку в кошель, Журавей выхватил гранату.

Взрыв потряс поповский дом и эхом прозвучал в горах. С площади к штабу бежали испуганные колчаковцы.

— Партизаны!

Захлопали беспорядочные выстрелы, затакал пулемёт, началась паника. Белогвардейцы с руганью носились по площади, по улицам, по задворкам, разыскивая таинственных партизан.

Бросив первую гранату, старый гренадёр почувствовал, что ранен. Падая, выхватил вторую гранату и, собрав остатки сил, метнул её на середину комнаты. Последнее, что уловил он, был громовой грохот. Затем наступила глубокая тишина…

Услышав взрывы, Кирик понял, что Журавей погиб.

Пробравшись в переулок, Кирик оглянулся. Со стороны площади всё ещё доносились шум и выстрелы. Спустившись к реке, он спрятался в кустах, затаив глубоко в душе горе и гнев. Вечером, когда стемнело, Кирик выбрался на Талицкую дорогу и поспешно зашагал к Тюдрале.

Взбешенные гибелью штаба Ершова, колчаковцы повели яростное наступление на Тюдралу.

Но партизаны, получив нужные сведения от Кирика, достойно встретили белогвардейцев. По дорогам были выставлены крепкие заслоны, замаскированные пулемётные гнёзда поливали беспрерывным огнём атакующих беляков.

На Тюдралинской площади толпа сельчан окружила Прокопия.

— Как с бабами и ребятишками быть?

— Коров и овец куда девать?

Далёким эхом над селом прозвучал орудийный выстрел, за ним — второй; за рекой раздался грохот взрыва.

Прокопий, воспользовавшись наступившей тишиной, произнёс:

— Старики, женщины и дети должны немедленно уходить в горы. Старшим назначаю Вострикова. Остальные — на защиту села!

— Оружие давай! — перебил Кобякова звонкий юношеский голос.

— Да, да, оружие давай! — поддержал народ.

— Постоим за власть Советов!

— Смерть карателям!

— Не быть колчаковцам в Тюдрале!

Прокопий начал вместе с Громоздиным раздавать винтовки и гранаты.

Разбившись на отряды, тюдралинцы двинулись по Талицкой дороге.

За селом их обогнал отряд конницы Алексея Громоздина. Сам командир ехал впереди и, поравнявшись с Прокопием, спросил шутливо:

— Вывел свою команду?

Кобяков улыбнулся.

— Тебе в помощь.

— Добре! — Громоздин пришпорил коня.

За его отрядом на маленьких, юрких лошадях промелькнули алтайские всадники под командой Алмадака.

Прокопий проводил их ласковым взглядом:

— Молодцы ребята! Орлы!

В пяти километрах от села партизаны остановились. На совещании командиров общее руководство боевыми действиями было доверено Прокопию Кобякову.

Прокопий коротко изложил план защиты села и в сопровождении командиров направился к отрядам, ожидавшим приказа.

— Товарищи! Молодую Советскую республику хотят задушить враги. Они хотят, чтобы баи, помещики и капиталисты снова сосали народную кровь. Но нет в мире силы, которая могла бы преодолеть нашу любовь к свободе, наше стремление к лучшей жизни! Смерть палачам! Вперёд, партизаны, за власть Советов!

Громоподобное «ура» огласило долину.

— Слушай, Кирик, давай-ка заберемся на Чёрную скалу, займём там позицию, — зашептал своему приятелю Янька.

Глаза у Кирика заблестели:

— Правильно!

Со стороны Талицкой дороги Чёрная скала представляла собой гладкую стену, лишённую растительности. Подъём на неё был возможен лишь с южной стороны. Ребята бегом направились в Тюдралу, так как партизанские отряды уже двинулись вперёд.

Артиллерийская стрельба усиливалась. Передовые заслоны партизан под натиском колчаковцев медленно отходили. Прокопий расположил свой отряд у намеченной ранее позиции. В небольшой долине разворачивалась конница Громоздина и Алмадака.

Враг приближался. Прокопий скомандовал:

— Залечь по обочинам и камням!

Когда партизанские заслоны, отстреливаясь, отошли в тыл и показались колчаковцы, он подал команду:

— Огонь!

Из-за камней и кустов грянул дружный залп.

— Огонь!

Перешагивая через трупы своих солдат, пьяные колчаковцы густой колонной двигались вперёд.

— Огонь по контрреволюции!

Огненная полоса с двух сторон хлестнула по врагам.

— За советскую власть! В атаку!

Прокопий выскочил па дорогу, за ним высыпали тюдралинцы и схватились с врагом врукопашную.

Между тем Янька и Кирик, промчавшись по одному из переулков, углубились в лес. Их внимание привлёк человек, сидевший на пне. Он размахивал руками и ругался отчаянным образом.

— Да ведь это дед Востриков! — разглядев тощую фигуру старика, радостно воскликнул Янька.

Увидев ребят, Востриков сказал деловито: «А ну-ка, ребята, пособите ящичек поднять. Вся спина вспотела».

Пень, на котором сидел старый солдат, оказался небольшим ящиком с гранатами.

— А ты куда идёшь-то? — заинтересовался Янька.

— Туда, где мне надо быть! — ответил ворчливо старик. — Ступайте за мной! — приказал он и торопливо зашагал в сторону боя.

Ребята едва поспевали за ним.

У склона Чёрной скалы старик остановился и вынул из ящика две гранаты.

— Я эти «ваньки-встаньки» по русско-японской войне знаю, — ухмыльнулся он в седые усы. — Слушать команду! Подносчики гранат, за мной!

Ребята осторожно вынули несколько гранат и стали подниматься на вершину скалы. Чем выше они поднимались, тем шире открывалась перед ними панорама боя.

Белогвардейцы прорвались к Чёрной скале.

Прокопий был отрезан от конницы Алмадака и Громоздина. Колчаковцы, получив подкрепление, густыми колоннами двигались на поредевший отряд тюдралинцев. Резервы Печёрского и Темира не подходили. Создалась опасность полного окружения. Белогвардейцы заранее торжествовали победу.

Неожиданно в самый разгар боя с вершины Чёрной скалы в гущу колчаковцев полетела граната, за ней — вторая, третья.

— За власть Советов! — кричал старый канонир.

Взрывы потрясли воздух, вызывая смятение среди врага. Ребята едва успевали подносить гранаты, и когда их осталось всего несколько штук, они услышали радостный голос Вострикова:

— Наши, смотри!

Кирик с Янькой взглянули в сторону села, но ничего, кроме облака пыли, не увидели.

До них донёсся лишь отдалённый топот копыт. То летела конница Печёрского и Темира.

— Ура-а-а!

Не выдержав стремительного натиска, белогвардейцы в панике бросились бежать. Победа у Чёрной скалы была полной.