"Стадия серых карликов" - читать интересную книгу автора (Ольшанский Александр Андреевич)
Глава восьмая
«Подобного вдохновения, к которому я вообще привычен, нет, вдохновеньища, должен вам признать, дорогой читатель, в жизни своей, не принимая во внимание фактов моего временного отлучения от магистралей и проспектов научно-технической революции, не видывал ни у себя лично, ни в числе окружающих меня знакомством лиц. Как угорелый от дыма, огня и газов, со всей возможной прытью я ворвался в собственную однокомнатную квартиру, принадлежащую лично мне в жилищно-строительном кооперативе и, воздев руки небу, дрожащим посредством волнения голосом, с мокрыми от благородных, так как я человек непьющий и некурящий, слез глазами, как заклинание шепотом прошептал:
— Цыц, эврика!.. Наконец-то я тебя подловил, эврика! Теперь не трепыхнешься…
Мысленно осознав факт изобретения, а затем и открытие способа им пользования, грандиозные последствия для хомо сапиенс и хомо последующих видов, я хотел еще в яме, уподобившись древнему мужу, воскричать это слово и помчаться с ним, как с флагом, на переговоры в Куда следует. За нарушение ночного покоя меня мог вполне задержать участковый Триконь, и я перетерпел, донес святое слово до кооперативных пенатов и только в их помещении дал волю личным чувствам, голосу, слезам, рукам и ногам, самопроизвольно пустившихся в барыню, на исполнение каковой и получил раздраженную рецензию швабры от нижних соседей через пол.
Вдохновеньище корежило мое нутро торжеством, и ничего не оставалось делать, как успокоиться посредством аутотренинга с валерьяной и помысливать чего-нибудь поплоше во избежание сглаза своей удачи, причем лично своего, направленного на себя же. Не дремучие суеверные предрассудки тому виной, а вечно дремлющие загадки бытия, которые сплошь и рядом, ждущие дальнейших успехов научно-технической революции — она их откроет и объяснит, а объяснив, еще больше откроет.
Взять, к примеру, футурологическое воздействие черного кота, сравнимого по своей отрицательности с пустым бабьим ведром, ежели с ним переходится ваша дорога. А если по той же дороге возвратиться назад — будет удача? Да ни в жизнь! Неадекватное влияние сокрыто и в цвете глаз, в чем и заключается гипотетически явление сглаза. В этом вопросе проглядывает закономерность: усиление черноты глаза прямо пропорционально увеличению вероятности сглаза. Лично мой глаз светел, хотя несколько лупоглаз и водянист, но это от постоянного напора потока мыслей, а в сочетании с чистотой и постоянной передовитостью помыслов делает меня практически безопасным для окружающего общества, и я могу ему угрожать одним лишь прогрессом.
Меж тем жизнь да бытие ставят серьезные, пока еще безответные вопросы. Не буду далеко за убедительным примером ходить: лично я знаю одного достойного человека, который прекрасно ладил с дочерью одного известного гражданина вплоть до того, как в загс в качестве свидетеля с мужской стороны не пригласил своего дружка с карим глазом. И дочь известного гражданина с женской стороны имела фатальную неосторожность пригласить свидетельницу-подружку с глазом вообще чернее самого черного цыганского! И что же? Еще по пути следования в загс молодых как подменили, они вдруг стали выяснять, какое прежде было количество законных мужей у нее и какое соответственно законных жен у него, будто в этой статистике любви и состояло их счастье. Торжественная регистрация брака стала похожа на бракоразводную церемонию, а уж потом жизнь у них пошла в такой перекосяк, что не приведи Господь. А ведь как любили друг друга, ну тебе Ромео да Джульетта, да только наоборот. Неотвратная сила сглаза выразилась и в том, что вместо свидетельства о регистрации брака им вручили сразу же свидетельство о разводе, что и обнаружилось, когда они вознамерились полюбовно разойтись. Все оказалось не только сглаженным, но и донельзя запутанным: чтобы законно разойтись, им надо было законно жениться, а как жениться, если они пришли разводиться? Заведующая загсом, когда к ней обратились, философически заметила, что это еще ничего, могли получить и свидетельство о собственной смерти. Вот что такое сглаз!
Прочтя данное мое соображение и мой пример, иной отрицающий оппонент может подкузьмить аргументом, дескать, все это антинаучно или околонаучно. Должен буду ему признать авторитетно, что поскольку мироздание научно, то в нем в строго научном смысле нет ничего антинаучного, а околонаучное — это то самое, куда наука еще не добралась. Хе-хе, да я здесь дока подкованный, сколько симпозиумов, совещаний, коллоквиумов, конференций, семинаров, коллегий, секретариатов, президиумов и заседаний за жизнь высидел и вытерпел, могу спорить предметно и аргументировано хоть до конца полного истощения терпения вашей стороной. Меня переспорить невозможно, тем более на ниве науки. Ведь наш отдел, окромя базовых, то есть овощных, а также полевых работ по дальнейшему подъему сельского хозяйства, во внесезонное время несет основное бремя представительства на всевозможных научных обсуждениях, которые узким специалистам по тонкой технологии были неинтересны А кому-то же надо отмечаться о присутствии от имени родного НИИ! Поскольку с самого начала научно-технической революции основной навар ожидался от стыков да смычек разных наук, разных областей техники, то, Господи, уж чего я только не наслушался за эти годы! Такие политехникумы проходить начал невольным слушателем, а затем приохотился — первые места занимал в отделе, да и во всем институте, в соревновании по научным отсидкам.
Не хвастайся, Аэроплан Леонидович, ты человек скромный и для отведения напрочь сглаза, пока не вызрел план претворения твоего гениального открытия-изобретения, лучше-ка, дружок, подумывай чего поплоше. Ведь недаром замечено: если снится дерьмо, то к деньгам.
Если уж думать о плохом, то хуже, чем мои отношения с Иваном Где-то и придумать невозможно. Лет десять назад я вдруг почувствовал в себе общественного писателя. И до этого записывал все и обо всем, вкладывал в диван. Неизвестно откеда берется это желание рассказать всем людям Земли, о чем ты сильно думаешь и что ты сильно чувствуешь. И принцип тут в любви, не иначе. А имелась у меня на то время жена Маша Лошакова, деревня деревней и сама, ясное дело, из деревни, работала в молочном отделе магазина.
Поскольку я человек положительный, не пью, не курю, на футбольные стадионы не хожу, в козлиное домино не играю, поскольку оно по интеллектуально-мысленному уровню считается на втором месте после перетягивания каната двумя противоположными командами. Откуда у женского пола исключительное чутье на мужскую положительность? Никому не достоверно, наука сюда еще не забралась, а вот Маша почувствовала во мне сугубую положительность и в ответ на нее приноровилась оставлять мне различные деликатесные сырки. Должен вам признать, никаких излишеств в питании себе я не допускаю, разве что иногда стакан пива выпью, да и то в редкости редчайшей, потому как болит впоследствии голова и становлюсь я дурак дураком прямо-таки набитым, неспособным ни на какую простейшую здравую мысль, не говоря уж о творческой как таковой. Виной тому здесь, думаю, моя тонкая организация и передовой организм, предвосхищающий алкогольной непереносимостью грядущее третье тысячелетие. Мне достоверны и обратные случаи. Пример тут можно снять с соседа Степки, шофера-левака и пьяницы. Частенько супруга на него полаивает: «У людей по утром хоть головы болят, а у тебя за столько лет хоть бы чуть-чуточку затрещала!.. У-у-у, татаро-монгольское иго!» Она, должно быть, триста лет собирается жить-поживать со Степаном.
Вспомнив Степкину голову, я вспомнил и свою, подошел к зеркалу и, сколько бы тщательнейшим образом ни исследовал личный череп, малость пооблысевший от не устали и не усыпи, не нашел и малейшего следа от попадания в бордюрный камень. Возрадоваться или восплакать? Никому не достоверно, была ли у Ньютона шишка, за давностью лет, по причине неразвитости мемуарного дела и несовершенства на мало научной основе поставленных архивных дел об этом уж никому не узнать, но в моем данном случае, когда всего час с четвертью назад бордюрный камень звенел, то что-то ведь повергло его в такое состояние.
Ежели прибегнуть к гипотезе, то должна торчать шишка. Или нечто подобное в этом роде. Ничего! Ведь следуя ньютоновскому закону, на воздействующее тело действуют те же силы, кои испытывает и воздействуемое тело. Тютелька в тютельку!
А что мы имеем в неопровержимом наличии? Нарушение одного из важнейших законов мироздания, полное отсутствие одной тютельки при явном присутствии второй. Научное промедление тут грозит полным ниспровержением основ мироздания. Ньютону в происшествие с яблоком сколько веков назад поверили и верят посейчас, а кто поверит мне в бордюрный камень?
И тут меня форменно осенило. Ну, не-е-ет, во избежание выхождения плохого, радоваться преждевременно не стану.
И посему мысленно я возвращаюсь к Марье Лошаковой. Не в смысле воссоединения брака, не бывать тому, а в смысле мысленном.
Бывало, как зайду в магазин, а она вся сияет, вся улыбается по-родственному и говорит радостно: «Здравствуйте, Аэроплан Леонидович! А я вам оставила…» А я и знаю, что мне оставлено. Выбиваю чек, иду к прилавку, какая бы очередь ни была, Маша меня заметит, без очереди обслужит, грубиянам, как говорится, не отходя от кассы, даст сдачи. Мол, это товарищ, то есть я, из вышестоящей контролирующей профсоюзной организации, весь день магазин проверял, еще с утра сырки взял, и неужто ему, общественнику, нельзя отдать пару вонючих, простите, деликатесных сырков в собственные руки? Шустра была, ох, шустра… И такое ее внимание ко мне не раз и не два грозило быть записанным в книгу жалоб и предложений, лишением премий, прогрессивок и тринадцатой зарплаты в установленном порядке и размере.
Дальнейшее развитие событий и предшествующих им фактов описано мною в романе «Маша и Оля, девушки с одной деревни, но с разной судьбой». Я написал его год спустя после законной регистрации брака с гражданкой Марьей Лошаковой, когда посчитал, что хорошо узнал ее, и отослал первую рукопись в первую редакцию с таким письмом препровождения:
«Глубокоуважаемый директор издательства, не имея чести назвать Вас по фамилии, вынужден обращаться именно в таком смысле обращения.
Из-за неимения достаточно свободного времени и не имея своего секретаря, который мог бы устранивать повторение слов и вставления безо всякой надобности лишних добавлений для понятий, я и вынужден выслать в таком состоянии свою работу, чтобы поместить в печать.
Не скрою с гордостью, торопился писать, чтоб еще о многом написать и жизнь в разных направлениях генерально отразить. А в поспешности, да еще в шумной коммунальной квартире, где до тебя на каждой минуте обращаются, то по делу, то по какому-нибудь вопросу, написанное получается грязное. Повторение слов, лишние вставки, а иногда и слова посторонних механически ложатся в текст повествования. Проверяя рукопись, которую знаешь наизусть, впоследствии совсем не замечаешь опечаток, пропущенных букв, вставку несоответствующих гласных, а то и механических слов…»
Со всею откровенностью должен вам признать: копия письма хранится в моем личном архиве и находится в параграфе 16, дело 1, лист 347. У меня здесь образцовый порядок, даже час и минута помечена на каждом документе, не то что в некоторых министерствах да редакциях, злоумышленно путающих для ответов автору не только число и месяц, а нередко даже год, бывает же и — пятилетку. И все оттого, считает авторский актив, что привычка редакций к тематическому планированию не в пример сильнее привычки к самому изданию книг.
А отчего же сильнее? Поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, личность язвительная и ядовитая, непонятная в смысле того, где она ерничает, а где всерьез, при мне вразумлял одного молодого стихотворца: тематическое планирование — это основа основ литературного процесса, которым, как общеизвестно, руководит сам Феникс Фуксинович. Правда, Феникс Фуксинович в силу ведомственной разобщенности, так как он по писательской линии, не принимает совсем во внимание это обстоятельство, тем не менее все время руководит у руля.
И тут разгорелась между нами прямо-таки идеологическая сеча. Я не позволил принципиально, когда Иван Где-то, поглаживая собственную блестящую и розовую, как первомайский воздушный шарик, тыквообразную лысину, съерничал в сторону самих наших основ:
— В определенном периоде от 1917 года, мгм-мгм, отчасти сильно развилось вообще планирование как бы вместо самой работы. Впрочем, планирование тоже как бы поддергивается или одергивается соревнованием, превращаясь в живое творчество масс. Потому-то и набрало такую силу в книжном деле планирование из-за отсутствия какого-либо организованного соревнования в среде авторов. Аэроплан Леонидович, — поворотился он ко мне лично, — это же в вашем романе «Соревнование» передовой начальник передового коллектива цеха выпускает по 120, 130, 140, 150 рам для экскаваторов, а отстающий начальник отстающего коллектива цеха изготавливает только по 70 экскаваторных лебедок, как и предписано ему планом!
— Не прибегайте к наветности, Иван Петрович, — строго юридически сказал я. — У меня такого романа в творческом багаже не имеется.
— Разве?! — удивился серыми глазами поэт и литконсультант. — А я почему-то считал этот роман вашим. Меня в этом произведении сильно заинтересовала коллизия: зачем клепать полторы сотни рам, если завод может выпустить только 70 экскаваторов?
— Вы хотите этим сказать, — перешел я на принципиальный тон, — что вместо дела — план, а соревнование — вместо работы? Позвольте, а на каком таком основании все бы получали соревновательные премии? С посредством одних лишь приписок, да? Вы хотите сказать, что соревнование стимулирует приписки?! Да соревнование — первоэлемент нашей жизни, как слово — первоэлемент литературы! В соревновании ведь главное суметь не приписать, а победить. Или вы за конкуренцию, где главное не победить, а удавить? Никак реставрировать желаете, не так ли?
— Ах, какие у вас гиперболы, Аэроплан Леонидович. Кстати, приписка — та же гипербола. И вообще у нас не жизнь, а сплошная гипербола. А я хотел всего лишь сказать молодому нашему таланту, что рукописей стихов в нашем издательстве накопилось на шесть лет вперед, и это не преувеличение, стало быть, только на седьмой год можем в план выпуска поставить, а может, только в план редакционной подготовки.
— Какой редакционной подготовки? — прыщи у молодого дарования сразу взялись синим отливом. — Рецензент же пишет, что моя рукопись абсолютно готова к набору! Этак я из молодого сразу старым стану!
— Эх, молодой человек, — покачал назидательно своей розовой тыквой Иван Где-то. — «Хлопоты сочинителя вам непонятны» — кто написал? Не знаете. Александр Сергеевич Пушкин давал разъяснение кавалерист-девице Надежде Андреевне Дуровой. И тут же продолжал: «Издать книгу нельзя в одну неделю; на то требуется по крайней мере месяца два». Понимаете, сам Пушкин, гений нашей литературы, не мог издать книгу менее чем за два месяца, так что же вы от нас хотите? У нас крайней мерой пользуются только писательские секретари.
— А нельзя ли заключить договор со мной сейчас?
— Но вы же не секретарь! — Иван Где-то слегка даже подвозмутился наглостью молодого дарования.
— И в других издательствах также? — вконец расстроилось молодое дарование, даже заикаться начало.
— Если не хуже, — сказал Иван Где-то.
Могу голову класть на плаху: молодое дарование ничуть не вдохновилось такими перспективами, и пребывая отнюдь не в лирическом и не в гражданственном состоянии духа, оставило рукопись Ивану Где-то и ушло. А я понял, что Иван Где-то своими разъяснениями попросту взбулгачивает нашенскую молодежь против нашенских издательских порядков, от которых я исстраданный весь, и допускает форменное издевательство над издательствами.
Вообще политическое лицо Ивана Где-то требует сильного прояснения. Все мои разговоры личные с глазу на глаз и при посторонних, бестелефонные и телефонные, мной тщательно протоколируются, подписываются и помещаются в определенном фонде. Благодаря этому я могу в любое время сказать вам, о чем шел у нас разговор напротив Елисеевского магазина, скажем, 9 декабря 1949 года с 16 часов 23 минут до 16 часов 41 минуты, если факт такого события состоялся. Надо ли говорить, какой огромный материал находится у меня, рядового генералиссимуса пера, в полном распоряжении? Я стал общественным писателем только на 56 году от рождения своей жизни, но до этого у меня уже имелись десятки тысяч записных писательских страниц в ученических тетрадях. Под протокол зафиксировано такое, что многим из большого числа моих знакомых, которые и не подозревают ничего, не поздоровилось бы, вздумай я все мои архивные фонды предать всеобщей гласности.
Тут я, чистосердечно признаюсь, не соответствую полностью моменту времени, но зато спокоен в нынешних своих обстоятельствах, грозящих мне ухождением на заслуженный упокой. Пусть только определится какое-нибудь конкретное лицо из сослуживцев, которое против меня, я ему такое досье неприличных фактов в двадцать четыре часа для громкой гласности сострою, что не приведи Господь! Потому я и нравственно чистейшей пробы, что первым лично ничего не позволяю, а если позволю, то для очищения собственной совести на предмет упрека, если спросят, дескать, знал, а покрывал. Так что никому не желаю вступать со мной в контры, в том числе и вам, дорогой читатель, настоятельно советую, а то ведь мало ли что… От критики самокритикой можете прикрыться, а от гласности — чем, а? Гласность — это как слово, а слово — как воробей, а воробья как выпустишь, то не поймаешь. Каждый лист написан собственноручно и подписан