"Павлик Морозов" - читать интересную книгу автора (Губарев Виталий Георгиевич)

Глава V НОЧНОЙ ГОСТЬ

Павел, запыхавшись, влетел в избу. Мать стояла у окна, вглядываясь в темень и кутаясь в шаль. Услышав стук двери, повернулась к сыну, облегченно вздохнула:

- Тебя что ж, хворостиной надо домой загонять?

- Маманька, мы там с приезжим заговорились.

- Заговорились! Вон дождь какой находит... Идем к деду.

- Зачем?

- Отец велел.

Павел помолчал.

- А где братья?

- Давно у деда. Идем скорей, а то отец придет, осерчает.

Павел стоял, не двигаясь, хмуро шевелил бровями. Брови у него крутые, черные, над правой - маленькая коричневая родинка.

- Ну, идем же, Паша.

Он вдруг сорвался с места, подошел к матери, зашептал горячо:

- Маманька... почему, как плохая погода, нам всегда к деду идти? Почему? Опять к нему хромой из лагеря придет?

Мать быстро наклонилась к сыну:

- Пашутка, сынок, не трогай ты отца, не путайся в его дела! Слышишь, сынок? Сердце у меня болит - прибьет он тебя!

Мальчик смотрел в бледное лицо матери, в ее встревоженные, усталые глаза и чувствовал, как у него начинает дрожать подбородок. Он легко высвободился из рук матери, надел длиннополую куртку, широкий отцовский картуз.

- Я к Яшке Юдову пойду. Сегодня из Тавды газеты пришли, читать будем.

- Ну, ступай... А я у деда буду.

Они вышли вместе. Павел дождался, когда мать исчезла в темноте, и, озираясь, присел под сараем.

Бесновался ветер. Дождь шумел вокруг мощно и ровно, заглушая гул недалекой тайги. По временам, когда вспыхивала молния, было видно, как под ветром гнутся острые верхушки деревьев. Павел поежился: с крыши за шиворот потекла холодная струйка.

Глаза привыкли к темноте, и теперь ему было хорошо видно крыльцо.

Сначала, покачиваясь и шлепая по лужам сапогами, отец прошел. «Пьян», - подумал Павел. Он ждал другого, и тот, другой, явился со стороны огорода так внезапно, что мальчик едва сдержал испуганный крик. Высокий незнакомец, прихрамывая, медленно прошел мимо притаившегося мальчика и исчез в избе.

Павел поднялся, ежась. Его знобило. Мысли в голове такие страшные, неясные - не поймешь, что делать... Да, что делать?

Он взбежал на крыльцо, прислушался, приоткрыл дверь, заглянул.

В комнате было пусто. В другой комнате мигал свет лампы от ворвавшегося ветра. Наверно, отец и хромой там.

Ветер вырвал дверь из рук, широко распахнул, стукнул о стену.

Теперь раздумывать нельзя больше ни секунды. Рядом с дверью - печь, на которой Павел спит с Федей... Можно скрыться на ней...

Он неслышно скользнул на печь, свернулся калачиком.

Ветер играл дверью.

Отец вышел, выглянул во двор, захлопнул дверь, вернулся к столу.

- Что там? - услышал Павел глухой голос незнакомца.

- Ветер...

- Ну и буря! - Незнакомец кашлянул. - Так как же, Трофим Сергеевич?

- Мало даете. - Отец длинно зевнул; было слышно, как он сел на затрещавшую кровать. - Ты пойми, мне это, может, жизни стоит, а вам денег жалко.

- Так мы ж не жалеем, Трофим Сергеевич.

- Жалеете! А меня за решетку - и никаких разговоров... Понял? - Отец щелкнул замком портфеля, зашелестел бумажками. - Вот они, удостоверения. Гляди, тут я пропуск сделал: сами фамилии впишете, какие хотите.

Молчание. Должно быть, незнакомец читал.

- Хорошие бумажки, Трофим Сергеевич.

Отец рассмеялся:

- С такими удостоверениями хоть в Москву езжай, в самый Кремль!

Незнакомец ответил не сразу, а когда заговорил, в его низком, глухом голосе послышалась такая ярость, что Павел вздрогнул:

- Это мы знаем, куда ехать надо.

Отец заворочался на кровати, спросил чуть удивленно:

- И много там вас... таких, как ты?

- Да нет... (Мальчику почудилось, что гость горько усмехнулся). Есть и такие, что непрочь по-советски жить. Только это не для тех, у кого огонь душу печет! Так как же, Трофим Сергеевич?

- Возьми вот этих пару.

- Только пару?

- Остальные после дам... Понял? Когда все деньги заплатите. Вот так, значит.

- Ну, добре... - Незнакомец зашелестел мокрым дождевиком. - Я слышал, к вам приехал из района кто-то?

- Приехал один. Да ты не бойся.

- Меня не запугаешь! Прощевайте, Трофим Сергеевич.

- До встречи...

Незнакомец ушел. Отец походил по избе, бормоча что-то, прикрутил лампу, снял сапоги. Скоро Павел услышал его храп.

Мальчик осторожно спустился с печки. Его больше не знобило. Было жарко, и лицо горело так, словно он лежал в крапиве. На цыпочках пробрался в соседнюю комнату. Отец лежал на кровати, свесив ногу. Рот у него приоткрыт. По отвислой губе ползает муха.

Павел искал портфель. Его смятый угол он увидел торчащим из-под подушки.

С бьющимся сердцем подошел к постели, задерживая дыхание, потянул портфель. Отец заворочался, забормотал, повернулся к стене.

Мальчик перевел дыхание: оно, казалось, распирало грудь. Трясущимися пальцами снова потянул портфель, и тот, освобожденный от тяжести отцовской головы, теперь легко выскользнул из-под подушки.

Не сводя глаз с отца, подошел к свету, открыл портфель, поспешно перелистал бумаги. Вот! Несколько продолговатых листков. Он вынул один.

Удостоверение

27 июля 1932 года.

Дано сие гражданину . . . . . . . . . в том, что он действительно является жителем села Герасимовки Тавдинского района Уральской области и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.

Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ

Мальчик смотрел на бумажку широко открытыми глазами. Портфель вдруг выпал из рук, гулко шлепнулся о пол. Отец встрепенулся, приподнялся на локте, уставился на сына мутными, непонимающими глазами.

- Пашка?

Павел громко всхлипнул. Зажал в кулаке бумажку, рванулся к двери. Трофим увидел на полу портфель, вскочил, и ужас внезапно перекосил его смятое, серое лицо.

- Пашка! Пашка! Стой!

Но Павла уже не было.

Ударом ноги Трофим распахнул дверь, завопил в шумящую темноту:

- Паша-а!.. Сынок!.. Родимый!..

Босой, спрыгнул с крыльца, заметался под дождем, размахивая руками, и, теряя от ужаса голос, долго хрипел:

- Паша-а... сыно-ок...

Среди ночи Василий Потупчик проснулся от стука в дверь. С фонарем вышел в сени, спросил сердитым басом:

- Кого там черти носят?

- Пусти, дядя Вася...

- Пашка?

- Я...

Охотник загремел запорами и, осветив мальчика фонарем, качнул головой.

- Э, парень, да ты белый как смерть!

- Где... Дымов?

- Спит. Где же ему быть?

Потупчик ввел Павла в избу. Из соседней комнаты, наскоро натягивая рубашку, выглянул Дымов. Кутаясь в одеяло, пришла сонная Мотя. Испуганно прижалась к стене под широкими рогами лося (убил когда-то отец). Все молча, с изумлением смотрели на Павла. Дымов шагнул к мальчику:

- Что случилось, Паша?

Павел разжал кулак, протянул бумажку. Уполномоченный, нагнувшись к фонарю, быстро пробежал ее глазами.

- Ну, и что же?

Павел силится что-то сказать — не может. Дрожит родинка над правой бровью.

- Эти... эти бумажки... мой отец продает сосланным кулакам...

Дымов несколько секунд удивленно смотрит на мальчика, потом обнимает его, мокрого и дрожащего, целует. И Павел прижимается к большой груди этого человека, совсем мало знакомого, но такого родного и близкого, и вздрагивает от прорвавшихся наконец рыданий.

- Дяденька Дымов... дяденька Дымов... - шепчет он задыхаясь.

Дымов торопливо гладит его по голове, по мокрой спине и говорит глухо:

- Не надо, Паша... ну, не надо, мальчик, - и чувствует, как у самого глаза становятся влажными. - Ну, не надо, Паша! Ты... ты ведь настоящий пионер!