"Чайка" - читать интересную книгу автора (Бирюков Николай Зотович)

Глава седьмая

В кузове грузовика тесно сидели девушки — все из звена Танечки Камневой. Танечка была в том же желтом платье, в котором видела ее Маруся на берегу Волги. Шелковый шарф ее развевался на ветру, задевая концами лица подруг. Катя села с ней рядом, поджав под себя ноги, и шофер включил мотор.

— А может быть, Танечка, ты зря шум поднимаешь? Увидела одну-две травинки, а они тебе за луг показались…

— Да нет же, Катюша, кустами трава.

— Нас тогда, подсидела эта Женька, а сама очковтирательством занимается! — возмущенно зашумели остальные девчата.

— Не нравится мне, девчата, это слово, — хмурясь, сказала Катя. — Что значит «подсидела»? Не подсидела вас Женя, а помогла. Оттого, что, она обнаружила у вас неправильность в подкормке, лен хуже не стал. Самый лучший на весь район.

— Лучший-то лучший, а показатели нам снизили. Мы и сами бы исправили подкормку.

— Вот мы теперь им тоже подсобим… За ночь все поле вычистим, а траву к вам в штаб… Подходит, Чайка?

Не ответив, Катя запела:

Глаза девчат оживились.

подхватили все дружно и звонко.

Песня рвалась на ветру, а голос Кати, выделяясь, забегал вперед, точно ему, как и самой Кате, было некогда:

Так, на полном ходу, машина влетела в Красное Полесье. На улице было тихо и безлюдно. Только у ворот своего дома стоял Тимофей Стребулаев в полотняной рубахе, аккуратно стянутой поясом, в до блеска начищенных сапогах. Чернобородый, смуглый, с лохматыми бровями, он был похож на цыгана.

Грузовик замедлил ход.

— Товарищ Стребулаев, здравствуйте! Где Кулагины живут?

— Здравствуйте, Катерина Ивановна. — Он степенно поклонился. — Вот переулочек проедете, и налево.

Оставив облако пыли, грузовик скрылся в переулке.

— Степка! — позвал Тимофей.

Со двора с вилами в руках вышел кривоногий парень лет двадцати пяти. Лицо у него было круглое, поросшее рыжеватой щетиной.

— Беги к Кулагиным: старуха нонче лошадь просила — в город, что ли, свезти ей чего надо. Скажи — потому отказал, что по хозяйству были заняты, а на завтра — пожалуйста, хоть на целый день. Понял?

Степка с неохотой пробормотал:

— Сейчас, умоюсь.

— Не женихом посылаю, — рассердился отец. — Хватит одного раза-женил дурака на свою шею. Брось вилы и беги, пока Волгина не уехала. Да скажи: я тебя еще в полдень посылал, а ты, дескать, замешкался по хозяйству и забыл.

…Выбежав на шум, Маруся растерянно оглядела сидевших на грузовике девушек. Катя спрыгнула наземь.

— Что, Марусенька, не ожидала так скоро? Смотри, сколько я тебе гостей привезла. Встречай.

Маруся смущенно проговорила:

— Пожалуйста.

— Шучу, Марусенька, — засмеялась Катя. — Мы не в гости, а по делу.

Усадив учительницу на завалинку, она предложила ей обойти всех звеньевых-льноводок, расспросить их о жизни, о работе, о чем мечтают они, и все подробно записать.

— Для меня это очень важно. Я бы сама, да некогда, а надо скорее. Я сразу и вспомнила о тебе.

Маруся задумалась.

— Может быть, времени нет? — спросила Катя.

— Нет, не то. Я думаю, зачем это?

— Обкому нужно, понимаешь? — Катя вынула из рукава кофточки листок. — Вот список.

— И очень скоро надо?

— Очень. Вот если бы ты смогла прямо завтра с утра. Не выйдет?

— Хорошо, — согласилась Маруся и, помолчав, добавила: — Для тебя.

— Конечно, для меня. Может быть, и я пригожусь тебе зачем-нибудь.

…Когда Степка выбежал из переулка, Маруся стояла у калитки одна и задумчиво смотрела вслед отъезжавшей машине.

Шофер, чтобы наверстать время, потраченное на заезд в Красное Полесье, за селом пустил грузовик на «сверхполную» скорость; девчата с хохотом и визгом цеплялись друг за дружку. Танечка ухватилась рукой за край кузова, Катя держалась за ее плечо. Волосы у всех разлохматились, ветер парусами раздувал кофточки.

— Так это она? — сказала Танечка. — Я уж видела ее, на Волге. Скучная она…

— Ничего, будет и веселая. Только ты с ней, Танечка, когда она придет к тебе, от души… Понимаешь?

— Катюша, а что с ней?

— Об этом не надо ее расспрашивать. И вообще ни о чем пока не надо расспрашивать.

В Жуково они приехали в половине двенадцатого ночи и сразу же пошли на поле. Пробирались пшеницей по меже, освещая тропинку фонариками. Издали донесся шум голосов.

Когда подходили к льняному полю, слышался уже только один голос Жени Омельченко, задушевно рассказывавшей:

— Ой, дивчата, який Днипр! Едешь на челне, наклонишься через край и, як в громадное зеркало, дивуешься. А степи! Ой, що за степи! Пойдешь ляжешь, и вся цветами да травами пропитаешься. Недели на две нияких одеколонов и духов не треба. На бахчах — кавуны, як поросята круглые. Що за сады! А скрозь сады хаты — чистеньки, белы, будто тильки що народились и дивуются, як все вокруг гарно, зелено да солнцем богато. А писни яки!.. Дивно у нас по вечерам спивають. Раз послухаешь — век не забудешь. А гопак!.. Дивчина пройдет по кругу — монисты звенят. А парубки!..

— Здравствуйте, девчата! — поздоровалась Катя. Женя оглянулась и, увидев головлевских льноводок, прошептала подругам, лежавшим вместе с ней на лугу:

— Ну що, неправду я говорила? Она быстро поднялась.

— Будь здорова, Катюша! А кто це с тобой? Ба, Танечка! И со всем отрядом… До нас? Будьте ласковы, — в голосе ее слышалась плохо скрываемая насмешка.

— Спасибо за привет, — настороженно поблагодарила Танечка. — Что это вы ночью здесь делаете?

— Що?! Да нищо! Пошли под окна писни спивать, про лен разбалакались, да и пришли сюда, и вот дивимся, дивимся, сил нет очи отвести, и до дома неохота.

Женя была на целую голову выше Танечки да еще нарочно встала на бугорок, и Танечке приходилось смотреть снизу вверх.

— Женя! В нашем договоре есть пункт, чтобы поля до самой уборки содержались в чистоте — ни одной травинки. Так? — Голос ее звучал ласково, вкрадчиво.

— Це так, Танечка, — добродушно подтвердила Женя.

— Твое звено по чистоте первое место занимает в районе. Об этом и в газете написано.

— Це так.

Жуковские льноводки, шумно здороваясь, насмешливо поглядывали на головлевских.

— Ты очковтирательством занимаешься, Женька, — резко изменила тон Танечка. — У тебя травы — хоть сенокос устраивай.

— Вот це не так, Танечка.

— Проверим.

— Будь ласкова.

Танечка позвала своих подруг, и они следом за ней гурьбой пошли в поле. Под светом фонариков нежно, дрожащими полосами заголубел лен.

— Ох, коли потопчете — головы оторву! — крикнула Женя.

Где-то вдали играла гармонь.

— Прогуляемся, Женечка, — предложила Катя, любуясь небом, которое высоко-высоко поднялось над темными полями и было часто исколото звездами, похожими на брызги раскаленного добела металла. Они отошли в сторону, и Катя коротко рассказала о Марусе Кулагиной и о поручении, которое ей дала.

— А що я кажу той Марусе? — удивилась Женя.

— Все, что близко тебе, Женя. О своем родном селе расскажи, о том, как ты его любишь.

Женя лукаво подмигнула подругам, прислушивавшимся к их разговору.

— Щоб она до моего села вместе со мной поихала?

— Нет, она здесь останется. Ты все расскажи, и про то, почему туда уехать не можешь, что удерживает тебя здесь…

На краю поля показались головлевские девчата. Танечка смущенно подошла к Кате.

— Ни одной травинки…

— Я же сказала, що ни, — засмеялась Женя. Резко повернувшись к ней, Танечка спросила:

— Сейчас выдернули?

— Та ни! Снимите с меня голову, коли где травинка выдранная лежит! Поищите!

…Гости прошлись с фонариками вдоль поля и на вопросительный взгляд своей звеньевой промолчали.

— Сама видела сенокос целый, — раздраженно сказала Танечка.

Женя спросила ее ласково, вкрадчиво:

— А когда, Танечка, це було?

— Вчера, когда же! Шла на гулянье мимо и решила посмотреть, какое такое образцовое по чистоте поле.

— А ты, Танечка, после праздника спала трошечки!

— Ну, спала, что ж из этого?

— Так вот, во сне ты и бачила.

Женины подруги расхохотались; вместе с ними и Катя.

Танечка схватила украинку за руки.

— Девчата, посветите.

Несколько бледных лучей скрестились на больших ладонях Жени, черных от засохшей на них земли.

— Ну что? Тильки дивились на лен или траву в нем дергали? — торжествующе спросила Танечка. Ее подруги осматривали руки у вырывающихся жуковских льноводок и злорадствовали.

— Попались! Те молчали.

— Дивчата, та що вы стесняетесь? Кажите, як было, — весело проговорила Женя. — Мы, Танечка, играли тут трошечки — кто быстрее вкруг поля на четвереньках допрыгает.

С минуту стояла тишина, потом прыснули, рассмеялись жуковские девчата, а за ними и некоторые из головлевских. Танечка сердито махнула рукой и легла на траву.

— Вот так и играли, — серьезно повторила Женя. Катя, смеясь, обняла ее.

— Выдергали?

Женя вздохнула:

— Выдергали.

— А трава где?

— Маня Карпова до дому снесла и, мабудь, зараз козла ею кормит.

Новый взрыв хохота покрыл ее слова.

Женя угрюмо оглядела девчат и подошла к Танечке.

— Пиши акт.

— Какой акт?

— За яким ехала, — сурово проговорила Женя. — Щоб показатели мне снизить.

Танечка посмотрела на Катю. Та полулегла на траву и, глядя в сторону, грызла стебелек ромашки.

— Конечно, напишем. Ты нам подкормку записала, — зашумели головлевские. Одна из них сунула руку в вырез платья.

— У нас и бумажка для такого случая есть.

Девушки из жениного звена сидели притихшие, потупив глаза.

— А я бы на вашем месте не стала записывать, — сказала Катя.

Растерявшись от неожиданного заступничества Чайки, смолкли и головлевские.

— А Женя даст нам товарищеское обещание, что больше такое дело у нее не повторится, — продолжала Катя. — Не повторится ведь, Женя?

— Ни.

— Они-то нас подсидели, а мы — прощать! — с обидой вскрикнула головлевская девушка, приготовившая листок бумаги.

— Опять это слово! — укорила ее Катя. — Поймите, у вас же совсем другое было. Неизвестно, сделала бы вы сами подкормку без жениной указки. А Женя… Женя допустила сорняк — правда, но она сумела быстра исправить свой промах — вырвала траву до того, как ей на это указали. И если бы она сама не призналась, вы ничем не смогли бы доказать, что у нее на поле была трава! Козла в свидетели не позовешь.

Танечка оглядела своих подруг.

— Ну как, девчата?

— Придется простить, что с ней поделаешь, — отозвалось несколько голосов.

— Счастье твое, Женька, что ты быстро выдергала… — Танечка нерешительно улыбнулась. — Прощаем…

Глубокий вздох вырвался у многих жуковских девчат. Они радостно зашумели, а некоторые принялись обнимать гостей.

— Не хочу прощенья, — громко сказала Женя. Какое-то время, казалось очень долгое, слышна было, как стрекотал в траве потревоженный кузнечик.

— Женька! Что ты, дурочка! — испуганно вскрикнула одна из жуковских девушек, а другая негодующе и тревожно шепнула:

— Показатели-то снизят…

Женя отстранила подруг так резко, что монисты ее зазвенели, и повернулась к Танечке:

— Пиши акт.

Танечка отрицательно покачала головой. Женя вздохнула, исподлобья посмотрела на Катю.

— Коли может так быть, щоб показатели не трогать — будьте ласковы. Тильки дивчата не должны срама терпеть. Я звеньевая, на мне и ответ. Мне одной будет наказание. Не треба прощения. Сама не хочу.

— Ты как в мысли мои глядела, — засмеялась Катя. — Показатели-то, пожалуй, не тронем, а за халатность… Как думаете, девчата, за такое дело стоит по комсомольской линии выговор дать?

Все — и головлевские и жуковские — с молчаливым сочувствием поглядывали на Женю.

— Стоит, — глухо ответила она.

Кате хотелось крепко расцеловать ее, но она сдержалась. Стараясь придать голосу строгость, сказала:

— Если до конца уборки не случится у тебя таких промахов, совсем выговора не будет, а случится, то уж не обижайся, Женя.

Она оглянулась на Танечку.

— Все с этим вопросом?

— Все, — поколебавшись, ответила та.

— Тогда поцелуйтесь, морды противные. Два месяца дуются.

Девушки со смехом потащили Женю и Танечку друг к дружке. Рассмеявшись, они обнялись.

Со стороны льняного поля налетел ветер и, прохладной волной пробежав по лужку, зашуршал в пшенице.

— Вот и у нас близенько к Днепру такой же ветер! — воскликнула Женя. Она взволнованно повела взглядом. — Коли б все, що полюбила тут, с чем душой породнилась, взять бы все — и Катю и вас всех — да в мое село ридное. Вот так бы взять… — Она широко раскинула руки: сцепив их, прижала к груди. — Тогда б сердцу ничего больше не треба було. — Она засмеялась сквозь слезы. — Ну, а як це неможно, тогда начнем писни спивать. Подходит, Катюша?

— Подходит, — растроганно отозвалась Катя. — Запевайте.