"Сын" - читать интересную книгу автора (Антокольский Павел Григорьевич)

7

Весь день он спал, не сняв сапог, в шинели, С открытым ртом, усталый человек. Виски немного впали, посинели Таинственные выпуклости век. Я подходил на цыпочках, боялся Дохнуть на сына. Вот он, наконец, Из дальних стран вернулся восвояси, Так рано оперившийся птенец. Он встал, надел ремень и портупею, Слегка меня ударил по плечу. Наверно, думал:                 «Нет. Ещё успею, Зачем тревожить! Лучше помолчу». Последний ужин. Засиделись поздно. Весь выпит чай и высмеян весь смех, И сын молчит, неузнан, неопознан И так безумно близок, ближе всех. Как мысль гнетёт его? Как скудно Освещена под лампой часть лица! Меняется лицо ежесекундно. Он смотрит и не смотрит на отца. И всё в нём недолюбленное, недо — любившее.           В мозгу — как звон косы, Как взмах косы: «Я еду, еду, еду». Он смотрит и не смотрит на часы. Сегодня в ночь я сына провожаю. Не знает сын, не разобрал отец, Чья кровь стучит, своя или чужая, — Всё потерялось в стуке двух сердец. Всё дело в том, что…                        Стой! Но в чём же дело? Всю жизнь я восхищался им и ждал, Чтоб в сторону мою хоть поглядел он. Ждал. Восхищался. Вот и опоздал. И он прервал неконченую фразу: — Не провожай. Так лучше. Я пойду С товарищами. Я умею сразу Переключаться в новую среду. Так проще для меня. Да и тебе ведь Не стоит волноваться. — Но, без сил, Отец взмолился. Было восемь, девять. Я ровно в десять сына упросил. Пошли мы на вокзал — таким беспечным И лёгким шагом, как всегда вдвоём. Лежал табак в мешке его заплечном, Хлеб, концентраты, узелок с бельём. Ни дать ни взять — шёл ученик из класса В экскурсию под выходной денёк. Мой лейтенант и вправду мог поклясться, Что в поезде не будет одинок: Уже в метро попутчиков он встретил. И лейтенанты вышли впятером. Я был шестым. Крепчал ненастный ветер. Зенитки били. Где-то грянул гром. Как будто дождь накрапывал. А может, Дождь начался совсем в другую ночь… Да что тут: был ли, нет ли — не поможет, Тут и гораздо большим не помочь.
Мы были близко. Рядом. Сжали руки. Сильней. Больней. На столько долгих дней. На столько долгих месяцев разлуки. Но разве знали правду мы о ней? А тут же, с матерями и без близких, С букетиками маленьких гвоздик, Выпускники из школ артиллерийских С Москвой прощались.                      Мрак уже воздвиг Железный грубый занавес у входа В ночной вокзал.                  Кричали рупора. Пошла посадка…                  — Сколько до отхода? Что? Полчаса?               — Ну, а теперь пора. Гражданских на вокзал не пустят.                                  — Ну, так Обнимемся под небом, под дождём. — Постой.           — Прощай.                     — Постой хоть пять минуток. Пока пройдёт команда, переждём. Отец не знает, сына провожая, Чья кровь, как молот, ухает в виски, Чья кровь стучит, своя или чужая. — Ну а теперь — ещё раз, по-мужски. — И, робко, виновато улыбаясь, Он очень долго руку жмёт мою. И очень нежно, ниже нагибаясь, Простое что-то шепчет про семью: Мать и сестру.                А рядом, за порогом, Ночной вокзал в сиянье синих ламп. А где-то там, по фронтовым дорогам, Вдоль речек, по некошеным полям, По взорванным голодным пепелищам, От пункта Эн на запад напрямик Несётся время. Мы его не ищем. Оно само найдёт нас в нужный миг. Несётся время, синее, сквозное, Несёт в охапках солнце и грозу, Вверху синеет тучами от зноя И голубеет реками внизу. И в свете синих ламп он тоже синим Становится, и лёгким, и сквозным, — Тот, кто недавно мне казался сыном. А там теснятся сверстники за ним. На загоревших юношеских лицах Играет в беглых бликах синева, И кубари пришиты на петлицах. А между ними, видимый едва, Единственный мой сын, Володя, Вова, Пришедший восемнадцать лет назад На праздник мироздания живого, Спешит на фронт, спешит в железный ад. Он хочет что-то досказать и машет Фуражкой.           Но теснит его толпа. А ночь летит и синей лампой пляшет В глазах отца. Но и она слепа.