"Загадка 602-й версты" - читать интересную книгу автора (Мильчаков Владимир Андреевич)

IV Их было трое

Приехав на место, Иван поставил двух бойцов на посты, чтоб кто-нибудь не затоптал следов, а двух подсменных вместе с Данилой Романовичем отправил в домик. В глубине души Иван считал выставление постов чепухой. Кто может затоптать следы, коль никого постороннего сейчас здесь нет и быть не может. Преступники, конечно, давно удрали. Но, чтобы не вызывать нареканий следователя, Иван поступил так, как сделал бы на его месте не особенно разбирающийся в таких делах, но расторопный и очень бдительный командир взвода охраны.

В баню, так и стоявшую с открытыми дверями, Иван не зашел, а, пробравшись целиной по неглубокому еще снегу, заглянул в банное окошко. Ему удалось рассмотреть только лицо лежавшей навзничь Галины, да кисть ее руки, судорожно вцепившейся в ворот кофточки.

Ивана поразило выражение, теперь уж навсегда оставшееся на лице молодой женщины. В нем не было боли, не было страха, а только глубокое изумление. Казалось, в последнее мгновение своей жизни Галина увидела что-то такое, чего никак не ожидала увидеть. Наверное, это явление было настолько необычным, что она не успела даже испугаться и почувствовать, что умирает.

В домике Иван Полозов застал мертвую тишину. Подсменные бойцы, сняв ремни и расстегнув полушубки, усевшись на лавку, дремали, обняв поставленные между колен винтовки. Данило Романович, так и не скинув тулупа, лежал вниз лицом на топчане, застланном цветастым деревенским ковром из лоскутков. Топчан стоял у перегородки, разделявшей домик на кухню и горницу, и в лучшие дни исполнял обязанности то дивана, то койки для задержавшегося гостя. На стене у окна, между изголовьем топчана и столом, на котором сейчас стоял остывший самовар, висел линейный телефон. Полозов позвонил на станцию и справился о паровозе.

— Вышел с Узловой. В пути уже тридцать четыре минуты. Идет по зеленой улице,— ответил дежурный и после короткой паузы добавил:— Минут через сорок прибудет. Как там у вас?

— Пока ничего нового,— ответил Иван, недовольный, что о происшествии, наверное, уже узнали все на станции. «Из моих кто-то сболтнул,— подумал он.— Вернусь, всыплю, чтоб умели язык на привязи держать» и спросил:— Вы сможете пропустить паровоз прямо сюда? Успеете до четырехчасового московского?

— Безусловно. Минут через сорок ждите,— пообещал дежурный.

Услышав разговор, Когут поднялся и сел. Лицо его всегда румяное, пышущее здоровьем, осунулось и почернело. Борода повисла неряшливыми, перепутанными прядками, глаза ввалились.

— Кто приедет?— глухо спросил Когут.— Сам Могутченко?

— Могутченко сейчас нет в отделе,— ответил Полозов.— Приедут следователь и судебный врач.

— Не к чему это теперь,— деревянным голосом проговорил Когут.— Без всякой пользы...— и после долгой паузы спросил:— Следствие поведут?

— Обязательно, Данило Романович. Нельзя без этого.

— Поздно теперь,— уныло проговорил Когут, и Полозов догадался, что старик отвечает не ему, а самому себе, на какие-то свои мысли.— Не вернешь Галинку. А ведь она говорила... просила меня...

Лицо старика начало кривиться в горькой и беспомощной гримасе. Иван ласково положил руку на его плечо и дружески предложил:

— Поговорить нам надо, Данило Романович. По душам поговорить.

Когут вздрогнул, весь напрягся и уже осмысленно взглянул на Полозова, а затем огляделся вокруг.

— Что это я? В тулупе да и в исподнем так и сижу. Вот беда-то какая.

Он встал, снял тулуп, бережно положил его на лавку около бойцов и медленно побрел за перегородку. Иван, показав бойцам на ходики, тикающие на стене, негромко приказал:

— Через пятнадцать минут смените ребят,— и вышел следом за Данилой Романовичем.

Много раз Иван заходил в эту комнату. Рылся в книгах, слушал рассказы старого Когута о партизанских делах, случалось и выпивал с ним под жирные сибирские пельмени. И всегда хозяева были рады его приходу. Он приходил как друг. А сегодня он здесь потому, что сюда сунуло свою звериную морду преступление. Сейчас молодая красивая женщина, царившая в этой уютной комнате, лежит холодная и неподвижная на мокром полу выстывшей бани, а влюбленный в нее, словно юноша, седой великан бродит скованно, как манекен, не зная, что с собою сделать. И наверное, еще произойдет здесь что-то такое, подлинную сущность чего сможет рассмотреть только глаз чекиста.

— Данило Романович!— негромко окликнул старика Иван.— Кто мог это сделать?

— Если бы знать,— срывающимся голосом медленно проговорил Когут.— Если бы знать...— повторил он через мгновение.— Мог один пойти на такое. Так ведь его нет. Еще в двадцать третьем зарубеж утек, да там и сгинул. А если и не сгинул, так нет ему ходу к нам. Не мог он обратно вернуться.

Последние фразы Данило «Романович проговорил с торопливой горячностью. Полозову казалось, что старик не его, а себя убеждает в невозможности возвращения кого-то из-за границы.

— А может, не сгинул тот?— перебил его Иван.— Может, сумел и выжить, и через кордон к нам проскользнуть?

— Не могло этого быть,— упрямо повторил Данило Романович.

— Но, а если все-таки да вдруг?— настаивал Полозов, подавая Когуту рубашку, которую тот не мог никак разыскать, хотя она, приготовленная еще Галиной лежала на кровати, на самом виду.

— Если вдруг...— повторил Когут и посмотрел таким взглядом, что Ивану стало не по себе.— Тогда, значит, только у меня с ним будет разговор. Каждую кишку, каждую жилочку вытягивать буду отдельно.

Иван заколебался. Как вести разговор дальше? Нащупывать обстоятельства, которые привели к гибели Галины? Но ведь Когут может снова потерять контроль над собой. Новый приступ отчаяния приведет к тому, что старику не хватит сил для разговора со следователем. Нет, ни о чем, касавшемся Галины, сейчас спрашивать нельзя. Иван знал, что будет присутствовать при осмотре места происшествия, допросе Когута и даже, если захочет, то и при вскрытии Галины. А следователь, безусловно, задаст Когуту часть тех вопросов, которые интересуют сейчас его. Поэтому Иван спросил о том, что следователь не мог знать.

— Данило Романович! Чем вы были встревожены вчера вечером?

Когут бросил на Ивана короткий, настороженный взгляд. С минуту не отвечая, возился с воротом новой рубашки — пуговицы не пролезали в петли. Затем, словно припоминая, неуверенно проговорил:

— О чем мне было тревожиться? Вчера — не сегодня. Показалось тебе, выходит.

— Но вчера у вас наган лежал в кармане.

— Он и сегодня у меня тут,— перебил Ивана Когут.— Вынул почистить, да все руки не доходят, язви его.

Иван заметил, что эти вопросы как бы пришпорили Когута. Он внутренне окреп, подобрался и в то же время насторожился. В нем произошел какой-то перелом. К лучшему или к худшему, Иван еще не мог разобрать. Но, желая отвлечь мысли Когута от гибели жены, Полозов спросил:

— Данило Романович, вы моего бойца Старостина знаете?

— Старостина?— переспросил Когут.— Это которого Старостина?

— Ну, у меня во взводе всего один Старостин. Григорий. Высокий такой, голосистый. Все украинские песни поет.

— Постой, постой,— заинтересовался Когут.— Это который до этого в пограничниках служил? Сибиряк? Как же, знаю. Приходилось разговаривать. Земляк все же, хоть он и из-под Бийска.

— Не он вам кричал сегодня с полотна?

Данило Романович долго не отвечал, смотрел куда-то мимо лица Полозова, должно быть, вспоминая окрик, послышавшийся ему часа полтора-два тому назад.

— А ведь похоже, паря, Старостин мне кричал. Его голос я слышал. Только ведь двойные рамы замазаны, двери закрыты, разве расслышишь хорошо-то, язви его. Но, выходит, твоя правда, Старостин мне кричал.— И тут же, подозрительно уставясь на Полозова, спросил:— А чего ему здесь надо было?

— Я его в Папиненки посылал,— на ходу придумал Иван.— Не помните, в какое время он кричал?

— Да уж часа полтора, поди, прошло. Из бани я в десять вернулся. Ну пока самовар сгоношил, лучину опускать стал, тут он меня и окрикнул.

«Полтора часа,— прикинул в уме Иван.— Значит, примерно в двадцать два двадцать. Видимо, в это время и убивали Галю. Наверное, Старостин что-то заметил. Но почему он не стрелял? Почему не прибежал сюда? Может быть, сейчас он гонится за убийцами? Чушь. Я приказал ему идти на помощь Когуту. Куда же он делся?»

Не находя ответа на эти вопросы и не желая посвящать в них Когута, Иван решил спросить у Данилы Романовича о вчерашнем запахе дорогих папирос, но в этот момент зазвонил линейный телефон.

— Ваши запросились с полустанка,— сообщил дежурный.— Через станцию пропустим с ходу. Ждите минут через восемь.

Иван взглянул на часы. «Здорово поднажали,— мелькнуло у него в голове.— На двадцать минут раньше срока».

И действительно, не прошло и десяти минут, как паровоз, весь окутавшись паром, с громким шипением затормозил против домика Когутов. Из единственного вагона выскочил такой же высокий, как и Полозов, человек в меховой кожаной куртке и помог спуститься со ступенек полному светловолосому толстяку в добротном ватном пальто с маленьким чемоданчиком в руках.

— Горин,— представился Ивану человек в кожанке.— По заданию Могутченко,— добавил он, знакомя Ивана с усатым толстяком.— Врач Шубин.

Полозов повел прибывших в домик, объясняя по дороге, где находится баня, в каком положении он видел тело Гали и как исчез посланный в дозор боец Старостин, которого сейчас ищут. Горин, дойдя до крылечка, огляделся, посмотрел на усыпанное крупными звездами черное небо и сказал:

— Пожалуй, подождем рассвета. Ни снегопада, ни оттепели не предвидится. Как вы думаете, Виталий Викентьевич?

— Для меня, конечно, удобнее делать вскрытие днем,— отдуваясь, ответил толстяк...— Но сейчас я должен посмотреть тело.

— Следы не затопчут?— спросил Ивана Горин, когда они втроем шли около тропинки, ведущей к бане.

— Некому,— ответил следователю Иван.— Кроме того, я выставил два поста.

— Очень хорошо,— одобрил Горин.— Прекрасно справились с задачей, товарищ командир взвода.

Доктор Шубин наклонился над телом Гали, внимательно оглядел ее лицо и, негромко произнося раздельно каждое слово, сказал:

— Мертва. Задушена. Руками.— Затем, взяв руку покойницы за кисть, несколько раз согнул и разогнул ее в локте и осторожно опустил на пол. Выпрямившись, он взглянул на Горина.— Преступление совершено не более двух часов тому назад. Вам это может пригодиться.

— Безусловно,— кивнул Горин.— Остальное вы считаете возможным отложить до рассвета?

— Конечно. Вскрытие только подтвердит то, что я вам уже оказал.

«Не более двух часов,— подумал Полозов, услышав слова врача.— Как раз в тот момент, когда Старостин кричал что-то Когуту. Значит, Старостин видел убийц. Теперь главное — разыскать Старостина».

Все трое, закрыв двери бани, направились в дом. Горин начал разговор с Данилой Романовичем, а доктор Шубин, послушав несколько минут, прикорнул на топчане, подложив под голову свой чемоданчик.

Горин оказался опытным следователем. Попросив Полозова записывать показания Когута, он повел допрос так, как будто это было не следствие, а участливый разговор человека, сочувствующего другу, попавшему в беду.

Уже с первых слов допроса Иван убедился, что о Когуте он знал все-таки мало. Прежде всего оказалось, что Даниле Романовичу не далеко за пятьдесят, как считал Иван, а всего сорок шесть лет. Старила его необычная могучесть, густая староверческая борода и, конечно, пережитое в годы гражданской войны. И Галине, оказалось, не двадцать три, а все тридцать. О своем прошлом Данило Романович говорил довольно подробно. Да, он из богатой семьи. В селе под Красноярском у них было большое хозяйство и, кроме того, в тайге хорошая заимка. Всего их три брата, живших нераздельно. Всем верховодил старик-отец, умерший уже после гражданской войны. Между братьями ладу не было. Старший Павел тянулся в верха, выслужил офицерский чин и революцию принял с ненавистью. Наступал с Колчаком до Урала, отступал с интервентами до Тихого океана, да там где-то и сгинул. Младший Сергей во всем шел наперекор старшему брату. Еще в шестнадцатом году он путался с анархистами, но затем, круто и бесповоротно порвав с ними, стал большевиком. Сейчас он где-то за границей. Большие дела вершит. Раза три-четыре в год письма присылает. Сам Данило Романович сначала пытался примирить всех—«свои же люди, думал, договоримся», но увидел, что все вокруг пошло в раскол, в начале гражданской войны повернул на дорожку младшего брата. О своих партизанских делах Когут сообщил очень коротко:

— Был. Воевал. Говорят, неплохо воевал, награжден два раза.— Затем, подумав, добавил:— Об этом уже все записывали и когда пенсию давали, и до этого еще...

Иван рассчитывал, что Данило Романович так же откровенно будет говорить и об убийстве Галины. Однако едва разговор зашел о сегодняшнем трагическом событии, как Данило Романович не то что замкнулся, но стал говорить только о том, что видел сам, что случилось с ним, не допуская никаких догадок и предположений.

— Кого вы подозреваете?— спросил Горин, выслушав все, что рассказал ему Когут о событиях прошедшего вечера.

— Не знаю, на кого и думать,— глядя на Горина безучастно, ответил Когут.— Никого из станционных подозревать не могу. Со всеми у нас было все по-хорошему. Да и мало кто до нас касался. На отшибе живем.

— Может, с лесорубами не поладили?

— Я, как начался сезон, ни одного лесоруба не видел. А Галина, та и вовсе, по хозяйству все. Нет, с лесорубами ничего ни плохого, ни хорошего у нас не было.

— Никто из лесорубов не заходил к вам в дом?— уточнил Горин, и Полозов понял, что у следователя есть какая-то ниточка, ведущая в лес, в артели крестьян, завербованных на лесоразработки.

— Никогда такого не было,— категорическим тоном ответил Когут и в первый раз с начала допроса посмотрел на Полозова. Иван ответил ему невозмутимо-безразличным взглядом.

— Интересно, есть ли здесь в лесосеках рабочие, приехавшие из Сибири?— не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Горин.

Когут ничего не ответил, но Иван понял, что этот вопрос неприятен Даниле Романовичу. Не дождавшись ответа от Когута, Горин взглянул на Ивана.

— Вы не интересовались этим, товарищ Полозов?

— А чего здесь делать сибирякам,— не дав открыть Ивану рта, ответил Когут.— В Сибири, паря, тайга-матушка на тыщи верст. Работы всем хватит.

— Да, конечно,— согласился Горин.— Вряд ли лесорубы из Сибири поедут сюда на работу. Но может быть, случайно кто-либо?

— Поинтересоваться, конечно, можно. Может, и найдется какой заблудный,— с безразличным видом ответил Когут и выжидательно взглянул на Горина. Но следователь, казалось, думал о другом.

— За продуктами на Узловую ездите?

— Продукты свои. У меня корова, свинья,— довольный переменой темы, начал перечислять Когут.— Картошки, капусты и прочего осенью еще купил. А муку, сахар и разную мелочь на станции покупаем.

Из дальнейшего допроса Ивану ничего нового узнать не удалось. Горин явно старался нащупать, нет ли у Данилы Романовича врагов: здесь, на станции, или в лесосеках, или там, откуда он приехал, в селе под Красноярском. Данило Романович старательно припоминал, но так и не мог вспомнить ни одного врага.

— В гражданскую, конечно, были такие, и немало их было,— подытожил старый партизан.— Так ведь мы с ними за все рассчитались. Теперь, поди, и костей от этих подлецов не сыщешь.

Внимательно слушая ответы Когута следователю, Иван сделал для себя несколько важных выводов. Данила Романович скрыл от Горина, что вчера к нему кто-то приходил, и явно испугался вопроса о приехавших из Сибири лесорубах.

«Может быть, напомнить старику о вчерашнем...» — подумал Полозов, но тут же отказался от этой мысли. Он сам хотел разобраться во всем, да и приказ Могутченко держаться в рамках командира взвода охраны связывал ему руки. В то же время Иван понял, что Горин, видимо, от Могутченко знает такое, о чем ему, Полозову, еще не известно.

Немного уязвленный, Иван про себя снова обозвал своего начальника «чертовым мотрогоном». «Следователю сообщил, а своему брату-чекисту не доверил».

Но в глубине души Иван должен был признать, что Горин как следователь много сильнее и опытнее его. «Видать, прав чертов мотрогон — придется и мне подучиться. С клинком и маузером я управляюсь получше любого Горина, но ведь клинком врагов рубать сподручно, а к своему советскому человеку в душу с ним не полезешь».

Между тем рассвело. В сопровождении успевшего неплохо всхрапнуть доктора Шубина все вышли из домика. За ними поспешил и Данило Романович.

Направляясь к бане, Горин, понизив голос, сказал Когуту:

— Не бередите себя, товарищ Когут. Мы и без вас справимся. Идите в дом, прилягте.

Но Данило Романович только упрямо передернул плечами и после паузы тихо сказал:

— Мне надо видеть. В последний раз видеть. Выдержу.

И Когут в самом деле все выдержал. Когда нужно стало перенести тело Гали в дом, он никому не позволил этого сделать. Осторожно, словно боясь разбудить, он поднял ее на руки и медленно, стараясь не слишком припадать на левую ногу, не «шкандыбать», понес через двор. Глаза его блестели сухим недобрым блеском, лицо сделалось совсем черным, и лишь у висков да на переносице выступили мертвенно бледные пятна. Ивану показалось, что если бы в этот момент кто-нибудь громко закричал: «Га-а-л-л-я-я!, Данило Романович упал бы мертвым.

В комнате, положив Галю на топчан, Когут отошел к окну, прижался лбом к холодному заледеневшему стеклу и стоял молча, уставясь взглядом в покрытую снегом насыпь железнодорожного полотна.

Доктор Шубин еще до этого установил, что Галя задушена. Сейчас его правоту подтвердили черные пятна, выступившие на шее Гали. Но, осмотрев при полном дневном свете тело, Шубин взял Горина за рукав и вывел на улицу. О чем они там говорили, Полозов не знал, так как по знаку Горина остался в комнате около Данилы Романовича. Но, видимо, всего повидавший на своем веку, доктор Шубин нашел что-то такое в этих зловещих черных пятнах на шее покойницы, что спутало весь прежде намеченный план. Вернувшись с улицы, Горин подошел к Когуту.

— Данило Романович,— негромко окликнул он все еще стоявшего у окна Когута.— Такое дело... вскрытие здесь делать нельзя. Тело вашей жены придется увезти.

Повернувшийся было к следователю, Когут отшатнулся.

— Как увезти?! Куда? Не дам!— закричал он.— Сам здесь похороню! На ее любимом месте.

— Вы меня не поняли, Данило Романович,— мягко сказал Горин.— Мы увезем тело вашей жены всего на пять-шесть часов. Это необходимо в интересах следствия.

— Не дам!— отчаянно выкрикнул Когут, и в его голосе Иван снова услышал истерические нотки.— Искромсаете всю... голубку мою...

— Обещаю вам, что сделаю все очень осторожно,— с теплотой в голосе пообещал Шубин.

— Ведь всего на пять-шесть часов,— уговаривал Когута Горин.— И для вас это облегчение. Обратно мы привезем ее в гробу, как положено. Оповестим народ, и многие придут проводить ее. Я уверен, что ваша жена погибла от руки не простого убийцы.

Хотя последнюю фразу Горин сказал самым дружеским тоном, Когут дрогнул и смирился. Иван видел, что только невероятным напряжением воли Данило Романович задушил рвавшийся из горла вопль. И вновь показалось, что старый Когут чего-то испугался.

Через несколько минут вызванный со станции паровоз с вагоном остановился на путях против домика. Данило Романович сам донес тело жены до подножек вагона.

Все было готово к отправлению, когда на полотне дороги показался боец. На бегу он махал рукой и что-то кричал, но слов разобрать было невозможно. «Старостина нашли...— обожгла Ивана догадка.— Живого ли?»

— Товарищ командир! Нашли! Несут!.. Отделком Козаринов...— выдохнул в несколько приемов боец, подбежав к Ивану.

— Живой?!— нетерпеливо перебил его Полозов.

— Нет. Не живой. Убитого несут.

Доктор Шубин, уже забравшийся было в вагон, снова спустился на насыпь. Поползли минуты нетерпеливого ожидания. Наконец показалась группа медленно шагавших бойцов.

Старостина принесли на носилках, сделанных на скорую руку из двух жердочек и упругих лап пихтача. Он лежал молодой, красивый, совсем не похожий на мертвеца, только с чересчур белым бескровным лицом. Полозов, глядя на отслужившего свою службу бойца, подумал: «Как и Галина, удивился чему-то в смертный час». На лице Старостина сохранилось выражение удивления, не испуга и боли, а именно удивления. Никаких следов борьбы. Кавалерийский полушубок нигде не порван, не собрался пузырями или морщинами, а по-военному щеголевато расправлен под туго подпоясанным ремнем. Только на левой стороне груди, на полушубке пушилось коротенькими шерстинками узкое, как щель, отверстие. «Как же они сумели тебя, Гриша, без борьбы, как теленка, взять на нож?» — с горьким упреком подумал Иван.

— Почему крови нет?— нарушил тяжелое молчание Горин.— Там, где он упал, была кровь?— спросил следователь у Козаринова.

— Он не там упал,— ответил Козаринов.— Его туда принесли. Крови там не было.

— Э, батенька! Какая кровь.— Почему-то раздраженно ответил Шубин.— Тут опытный мерзавец работал. Точно в сердце ударил. Видимо, поднаторел в таких ударах.

Козаринов протянул Полозову карабин Старостина. Иван осмотрел оружие. Карабин был спущен с предохранителя, стоял на боевом взводе. «Видимо. Старостин готовился стрелять,— предположил Иван.— Почему же тогда он подпустил к себе человека, в котором подозревал врага? Увидел что-то сильно его удивившее и не успел выстрелить. Что же он увидел?»

Поставив карабин на предохранитель, Иван вернул его Козаринову. И тут Полозов встретился взглядом с Данилой Романовичем. В глазах Когута была боль и растерянность.

Взгляд Полозова смутил Данилу Романовича. Он торопливо отвёл глаза, неожиданно низким, поясным поклоном поклонился телу убитого бойца и, круто повернувшись, пошатываясь, начал спускаться с насыпи. Его никто не остановил. Горин ничего не заметил, а Полозов промолчал. Его время еще не наступило.

Через несколько минут паровоз умчал доктора Шубина и тела погибших на Узловую. Горин остался. Он хотел разобраться в следах убийц на снегу во дворе Когутов.

Когда следы были распутаны, выяснилась неожиданная картина. Преступников было трое. Пришли сюда они задолго до того, как начали действовать, быть может, еще во время, снегопада. Во всяком случае за стеной хлева, обращенной к лесу, осталась узкая полоса плотно утоптанного снега. В одном из углов, образованных концами бревен сруба, Иван заметил кучку окурков и был сильно разочарован. Ведь в тот день в домике Когута пахло дорогими папиросами, а здесь обычные окурки цигарок. Правда, в окурках была не махорка, а легкий табак и бумага не газетная, а специально курительная, так называемая рисовая. На всякий случай, Иван собрал окурки и, завернув их в бумажку, сунул в карман полушубка.

— Зачем это?— удивился Горин.— Просто укажем в протоколе, что один из преступников курит легкий табак в рисовой бумаге, и довольно.

— А может, в них табак какой особенный?— ответил Полозов, смущаясь тем, что нарушил приказ Могутченко и проявил интерес, не свойственный командиру взвода.

— Ну, хватил,— усмехнулся Горин.— У нас в отделе пока что только дактилоскопия налажена. Табак на анализ в Москву посылать надо, а это знаешь сколько протянется? Месяца три не меньше.

Иван согласился, что посылать табак в Москву — дело долгое, но окурки из кармана все-таки не выбросил.

— Что же получается,— рассуждая вслух, заговорил Горин.— Преступники пробыли здесь долго. Может быть, часа четыре-пять.

— Часов девять, не меньше,— поправил следователя Иван.

— Откуда такая точность?— насмешливо спросил Горин.

— Восемнадцать окурков. На морозе часто крутить не будешь, а курил, судя по прикусу, один человек.

— Пожалуй, ты прав,— согласился следователь, с уважением взглянув на сообразительного взводного.— Значит, пока покойница обряжала скотину, топила баню, эта троица сидела в засаде и следила за каждым ее шагом. Почему же они не напали на нее раньше? По-моему, потому, что и сам Когут все время был на дворе.

— Данило Романович два раз уходил в обход,— вставил Иван.

— Надолго уходил?

— Каждый раз часа на полтора-два.

— Тогда, значит, они караулили его. Но каждый раз им что-нибудь мешало. Днем по линии у вас народу много ходит?

— Порядочно. Магазинчик на станции торгует бойко. Особенно сорокаградусной.

— Вот, вот, а вечером их спугнул твой боец... как его?.. Старостин.

— Почему же вечером они начали с убийства Гали?

— Это пока неизвестно, но мы это узнаем. Итак, убедившись, что старик ушел, что женщина в бане одна, бандиты начали действовать. Пойдем по следам дальше.

А дальше выяснилось, что в баню зашел только один из троих. Судя по ширине шага, Иван определил, что это был самый высокий из преступников.

От бани все трое направились к домику, но, не дойдя до крыльца, вдруг круто свернули и стали за стеной сеней. «В этот момент их окликнул с насыпи Старостин»,— догадался Иван, эту же догадку высказал вслух и Горин. Затем, выйдя из-за угла сеней, трое преступников направились к насыпи, где их ждал с карабином на боевом взводе опытный боец, бывший пограничник Старостин.

— Что же произошло дальше? Как они могли убить Старостина? Ведь он же был насторожен, он уже заподозрил их в чем-то?— спросил, поднявшись вместе с Полозовым на насыпь, Горин.

Иван молча пожал плечами. Говорить он не мог. Только искоса взглянул на следователя, удивляясь, что тот не замечает ошеломившей его находки. Ведь из-за угла сеней бандитов к насыпи вел Данило Романович. Вот след его деревяшки, Иван был растерян, даже испуган. С таким чудовищным преступлением, с таким бездонным предательством ему пришлось столкнуться в первый раз. Самая мысль о соучастии Данилы Романовича в убийстве Гали показалась Ивану настолько дикой, что у него зарябило в глазах и снова замозжило простреленное плечо. Нет, не может быть такого. Однако вот они, отпечатки деревяшки Когута. Они прямо кричат. Почему этот опытный в распутывании разных преступлений следователь не видит такой явной, ужасной, противоестественной улики.

Не заметив удивленного взгляда Горина, Иван повернулся и начал спускаться с насыпи, Горин потянулся за ним. Иван еще раз прошел по следу к углу сеней. Нет, все правильно. Следы деревяшки утверждают, что здесь вместе с убийцами жены стоял Данило Романович.

— Какие-то странные следы,— словно издалека донесся до Полозова голос Горина.— Необычная обувь.

Иван оглянулся. Горин стоял в трех шагах от него, рассматривая следы преступников, ведущие от бани. Еще сам не понимая, для чего он это делает, но определенно желая отвлечь внимание следователя от непонятного следа старого Когута, Иван отошел к Горину и, взглянув на заинтересовавший того след, ответил:

— Пустяки. Обычные сапоги обмотали тряпками, вот они так и отпечатались. Приемчик нехитрый, на дурака рассчитан.

— Значит, по-твоему, на меня,— беззлобно расхохотался Горин.— Благодарю за аттестацию.

— Ну, что ты,— смутился Иван.— Я про тебя и не думал. Просто так говорится.

— Ладно, ладно, все ясно,— примирительно ответил Горин. Ивану же только теперь стало понятно, почему следователь не обратил внимания на отпечаток деревяшки среди следов преступников. Сплошной хотя и неглубокий снег, лежавший на дворе, был весь испещрен этими отпечатками. Ведь Данило Романович после снегопада не один раз прошел и в баню, и в хлев, и к колодцу. Только опытный следопыт мог разобрать, что след деревяшки за углом сеней имеет отношение к цепочке следов преступников. «Жаль,— подумал Иван.— Снег тонок, а земля мерзлая. Снять отпечатки невозможно».

— Ты давно на этой станции, товарищ Полозов?— перебил мысли Ивана Горин.— Людей знаешь, обстановку знаешь. Что ты думаешь об этом убийстве?

Следователь взял Ивана за локоть, и они отошли к колодцу, стоявшему как раз посредине исхоженного ими вдоль и поперек двора. Здесь их никто не мог подслушать, если бы даже и захотел. Впрочем, Горин напрасно так берегся. Даже на полотне дороги никого не было, а Когут в домике с помощью двух бойцов растапливал печь, наводил порядок в комнатах и, кажется, намеревался кормить своих нежданных гостей то ли поздним завтраком, то ли ранним обедом. Двух бойцов, оберегавших следы, Иван еще раньше отпустил в казарму.

Опершись о сруб, заглянув зачем-то в глубину колодца, Иван с минуту молчал, а затем, взглянув на терпеливо ожидавшего Горина, ответил:

— Откровенно говоря, ни черта не понимаю. Одно для меня ясно, Галю убили не станционные.

— Думаешь, убийцы из лесорубов?

— Из тех, кто прикидывается лесорубами. Думаю, что убийцы приехали сюда из-за Когута. Но почему они начали с Гали?

— На первый взгляд убийство женщины бессмысленно,— согласился Горин.— Может быть, ее убили из мести. А может, она мешала убийцам расправиться с Когутом.

— Из мести?— задумчиво повторил Иван.— Едва ли. Скорее она действительно им чем-то помешала.

Иван вел разговор с Гориным, а в голове стояло: «Показать ему след Когута или не показывать? По горячке он дров наломать может. Нет, не покажу».

—- Ну, насчет женщины все выяснится позднее,— заговорил Горин.— Вот что, товарищ Полозов. Убийцы, видимо, приезжие, но у них есть подсобник среди ваших станционных. Такой, который может следить за Когутом и обо всем информировать преступников.

— Откуда ты это взял?— удивился Иван.

— Не я взял, а есть такие данные.

— А поточнее нельзя?

— Сведения об этом пока что очень неопределенные,— уклонился от ответа следователь.

«Не хочешь говорить и не надо,— с обидой подумал Иван.— Сам до всего доберусь. Еще пораньше, чем ты».

— Возможна и такая версия, что в убийстве жены замешан сам Когут,— понизив голос, сообщил Горин.

— Ты это всерьез?!— скорее с испугом, чем с удивлением спросил Иван, а в голове мелькнуло: «Значит, заметил след. А я-то думал, что он только в бумагах петрит. Вот, черт!»

— Каждую версию надо отрабатывать серьезно,— назидательно проговорил Горин.— Ведь очень подозрительно, что преступники, убив жену, не тронули мужа. Могли же они напасть на него, когда он шел из бани.

— Не могли,— твердо отверг это предложение Иван, с облегчением убедившись, что Горин в следах не разобрался.— Не могли,— еще раз повторил он.— С Данилой Романовичем они и втроем не справились бы. Силен старик, как бугай. Это раз. Потом у него всегда с собой оружие, а стреляет он, как бог. Это два. В-третьих, схватись они с ним на улице, часовой на мосту услышал бы шум борьбы и поднял бы тревогу. А кроме того, здесь еще патрулировал Старостин.

— Чего ты сердишься?— сделал удивленные глаза Горин.— Ведь я говорю: предположим такую версию, что старику почему-либо понадобилось убрать жену. Самому убирать нельзя, все равно докопаемся. Вот он и привлек трех дружков, приехавших из Сибири. Те дело сделали, а старик к тебе прибежал, истерику устроил. Причем это была настоящая истерика, а не розыгрыш. Старик очень любил свою жену, но вынужден был почему-то избавиться от нее. Почему? Пока не знаю. Но думаю, что найду и объяснения и доказательства.

«Все это очень похоже, на правду и все же это неправда»,— почти с отчаянием подумал Полозов, понимая, что сейчас отпечатки деревяшки за углом сеней для Горина вполне достаточная улика, чтоб немедленно же арестовать Данилу Романовича и предъявить ему обвинение в убийстве жены. Чувствуя, как в нем поднимается неприязнь к этому самоуверенному человеку, Иван все же заставил себя усилием воли стать таким же спокойным и ответить с ядовитой усмешкой:

— Ты, версия, не брякни эту чушь Даниле Романовичу. А то он тебя, как муху пришибет, да и мне влетит за твою глупость. Он мужик горячий, ему одной такой, как ты, версии для успокоения нервов может не хватить. Эх, ты, версия...— уколов еще раз напоследок Горина этим непонятным и, как ему показалось, очень обидным словом, Иван отвернулся от него и зашагал к домику. Но Горин догнал его и, снова взяв за руку, добродушно рассмеялся.

— Не сердись. Я тебя нарочно разыграл за твое определение «на дурака рассчитано». Все-таки я, ей-богу, не дурак и твоего Данилу Романовича ни в чем не подозреваю. Я ведь из гимназии на фронт сразу штабным писарем угодил, а потом из меня секретаря трибунала сделали. Так что научиться следы читать мне было не от кого. А ты что кончал?

— Четыре класса и три коридора церковноприходского,— все еще не остыв, хмуро ответил Полозов.

— Нет, серьезно?— допытывался Горин.— Хватит тебе сердиться.

— Да не сержусь я. А насчет школы правду сказал. Не учился я. Две зимы сторожихе из церковноприходского помогал полы мыть да печи топить, ну кое-чего и нахватался. А позднее двухмесячные курсы комсостава,— закончил Иван и покраснел. Ему вспомнилось, как он на этих курсах довел до столбняка преподавателя русского языка, написав в диктанте «у Тришки...» вместе, но при этом «у» и «т» старательно вывел заглавными. Придя в себя, преподаватель с трудом начертал за диктант тройку, опасливо косясь на именной маузер, висевший на боку Ивана.

Данило Романович, узнав, что преступники вчера чуть не весь день скрывались за его коровником, вскинул голову и недоверчиво взглянул на Горина.

— А не спутались вы? Неужели так было?

— Так, Данило Романович,— подтвердил Горин.

Когут долго молчал, орудуя рогачом у шестка. Наконец, всунув в протопившуюся печь чугунок с варевом, он поставил рогач и внимательно посмотрел на Ивана.

— Значит так и было?— не то спросил, не то подтвердил он.— Жаль выходит, что я вчера не заглянул за коровник. Я бы из них мешенюху для свиньи сделал.

— Но ведь их было трое,— напомнил Иван.— Они не дали бы вам и опомниться.

— Убили бы и все,— добавил Горин.

— Ну, убивать-то им меня не расчет,— зло бросил Когут и сразу же осекся.— Говорю, не вышло бы у них осилить. Я бы из них нащепал лучины.

Горин еще раз попытался добиться от Данилы Романовича дополнительных сведений, но безуспешно. Когут ничего больше не добавил и все время только жалел, что не заскочил вчера за коровник, «чтобы прищучить всю сволочню одним разом».

К полудню Горин ушел на станцию, чтобы первым же проходящим поездом уехать на Узловую. Бойцов Иван отослал в казарму и наконец-то смог остаться наедине с Когутом.