Глава 6 Пробуждение

С ее стороны

— Мать моя женщина…

— А ты сомневалась?

Я в ужасе застыла посреди клочка безлесья, ранее именуемого поляной. Местами выжженная до красновато-коричневой земли, особенно возле останков палатки, покрытая жирным пеплом трава с хрустом ломалась под кроссовками. Недалеко в грязи валялся обугленный котелок. Былая чистота и великолепие цветов и трав сохранились только у границы с лесом. Все выглядело так, словно нечто высосало жизнь из растений. Причем сделало это уже после огненного представления Демма.

Или некто… Неужели опять тот демон?

А главное, как я могла утром не заметить изменений в поляне?

Хотя неудивительно. Кто обращает внимание на то, что мелькает по нескольку раз на день и запомнено вплоть до каждой мелочи? Тем более, мне было не до того.

Но червячок сомнения не переставал точить меня. Что-то не так…

— Посмотри что ты натворил! — для успокоения червячка я решила всю вину перенести на Демма.

— Смотрю.

— И тебе не стыдно?

— Стыдно, — покаянно откликнулся парень.

— Да ничего тебе не стыдно, — проворчала я на чистом упрямстве.

— Не стыдно, — не менее покаянно согласился он.

Атака захлебнулась. Ну как можно с ним спорить, если он со всем согласен?

Я насупилась. Обличительная речь, рассчитанная примерно на час с треском провалилась.

Покаяние, подобно воде, стекло с лица, обнажая уже привычное ехидство.

— Да ладно тебе! — парень размашистым жестом растрепал мои волосы. Я раздраженно фыркнула. Ненавижу, когда трогают мои волосы… — С вами ведь по-другому нельзя.

Я раздвинула мешающую взглянуть на него рыжую завесу.

— В смысле?

— Нельзя не соглашаться со всеми вашими девчоночьими обвинениями. Себе дороже будет. Если будешь спорить, то, во-первых: как уже говорил, ничего не добьешься, кроме головной боли и дрянного настроения на весь оставшийся день; во-вторых: потеряешь подругу, потому что каждое твое слово, не важно какое, даже комплимент, обращается против тебя. Начинаются высказывания типа: "Ах, значит..?", "Вот как..?", и последнее угрожающее "Ну все..!"

Пример. " — Тебя ничто не испортит! — Ничто не испортит? Хочешь сказать, я такая страшная, что и портить нечего? — Дорогая, разве я говорил подобное? — Ах, значит я еще и глухая? — Ты не так поняла! — Вот как? Я к тому же тупая?? Ну все. "

Он разыгрывал этот разговор как бы от двух лиц — женского, скорчив недовольную гримасу и размахивая руками, мужского… в принципе, вел себя, как обычно — сквозившая высокомерностью поза и выражение лица. Мда, с такой-то физиономией… становиться ясно, почему девушка сделала подобные выводы.

— Если вы, девчонки, хотите поскандалить, вас ничего не остановит. Вокруг себя вы видите лишь злобных вражин, стремящихся оскорбить и унизить слабую деву. Единственный выход, соглашаться абсолютно со всем. И тогда на четвертом — пятом обвинении речевой поток иссякнет, девушка впадет в ступор. Дальнейшее зависит от опыта.

Замечательно, я была очередным подопытным кроликом.

— А у тебя, как посмотрю, богатый опыт, великий знаток девушек. — Великий я сказала с некоторой издевкой.

— А то! — парень самодовольно выпятил грудь. Похоже, он не заметил. — Эх, была бы моя воля, я бы изменил характер всех женщин в стране… — мечтательно протянул он, потягиваясь и жмурясь от наслаждения.

— Пример?

Демм приоткрыл один глаз.

— Вот ты. Вместо того, чтобы сигнализацией вопить: "Что ты натворил??" могла бы нежно сказать: "Дорогой, я верю, ты не причастен к этому ужасу, мое сердце…" Чего это ты на земле ищешь?

— Уже ничего… — ласково пропела я, пряча за спиной здоровенные комья грязи. — Когда же "дорогой" ты стал мне так дорог?

Видимо я переборщила. Парень, неизбалованный лаской с моей стороны, насторожился. Эффект неожиданности был утерян и он легко ушел от обстрела.

Я нагнулась за новой порцией снарядов. Наверно, мой слишком воинственный вид вынудил его капитулировать. Ну вот… я только-только пристрелялась…

Подписав мирный договор, мы разделили обязанности поровну. Почти. Я, как неосторожно выразился Демм, делала истинно женскую работу, то есть наводила порядок. Ответив тем же, я послала его за водой и дровами. Как настоящего мужчину.

Настоящий мужчина возвращался дважды. Первый раз с изрядно потрепанным сухим деревом на плече (видимо, из-за своей раскидистости оно цеплялась ветками за все подряд) и второй с отдраенным котелком, наполненным водой. Критически осмотрев дерево и попробовав отломить ветки (о позор, отломились лишь тоненькие хворостины!), я сдалась. Но тут мне на глаза попалась рукоять Деммова меча. Выдвинув вслух идею о приспособлении некоего предмета для рубки, получила злой и резкий отказ: "мой меч не какой-то там сельский топор…" Можно подумать! Парень отвернулся и я, воспользовавшись моментом, попыталась воплотить идею в жизнь. Странные механизмы в верхней части лезвия ожили, иного слова я не нахожу, стоило приблизить к мечу руку. Тут в палатку ворвался Демм (что производило не столь ужасающее впечатление, так как ворвался он на карачках) и опять наорав, вручил крупу, банку тушенки, и отправил готовить. Спасибо, хоть историю с костром не нужно повторять…

Пока котелок набулькивал самую прекрасную в мире мелодию, я знакомилась с найденной на обороте упаковки инструкцией по приготовлению гречки. (Да, я не умею готовить! Ну и что? Дома готовила кухарка или мама.)

"Всыпать крупу в кипящую воду, добавить специи, варить пятнадцать минут" — вроде бы ничего сложного. После того, как ощутимо запахло гарью, у меня отобрали ложку и выгнали со словами, что есть приготовленную мною бурду будет только человек, решивший совершить изощренное самоубийство. Я крепко обиделась и ушла в добровольную ссылку под вековую сосну.

"Бурда… самоубийство… Тоже мне, великий повар!" — насупилась я, стараясь не вслушиваться в нетихие бормотания насчет загубленных продуктов. По правде говоря, я лукавила, потрясающий аромат спасенного завтрако-обеда пропитал все в округе. Я жадно вдыхала необычайно вкусный воздух, одновременно стараясь сделать вопения желудка не такими громкими. Ухо изогнулось под невообразимым углом, вслушиваясь в милый сердцу и всему остальному стук металлической ложки. Я потрясла головой. Нет, я твердо решила не поддаваться соблазну! Не буду есть приготовленную этим нахалом еду, вот! Я сильная!

Очередной душераздирающий крик желудка.

Ох, кого я обманываю…

— Мм… чавк… какой вкус… я определенно классно готовлю! Не был бы наследником, пошел в повара. Определенно. А эти нежнейшие кусочки мясо так и тают во рту…

Демон! Самый настоящий демон! Ну разве можно так… голодного человека…

Пока я обливала слюной разнесчастную сосну, он с преувеличенным шумом гремел ложкой и продолжал расхваливать себя и гречку.

— А, кстати, — между делом бросил он, — говорят, что гадюки предпочитают селиться под соснами.

Думаю, мой… визг?.. крик?.. ор?.. слышали даже в настоящем мире. Отпрыгнув метров на пять от с виду безобидного дерева (о, великая сила страх!), стала судорожно озираться в поисках гадюк. Ненавижу змей!! Теперь, кода я знаю, что они где-то здесь, постоянно слышались подозрительные шорохи и обязательно за спиной. Повернусь, а там уже никого нет. Мама…

Демм призывно кашлянул. Ну чего он еще хочет сказать?

— Не надоело? — он протянул ложку. Взглянув в эти изумрудные глаза, отражающие пламя костра.

— Ты насчет змей пошутил, да?

— Ничуть, — спокойно ответил он, начисто развеивая все надежды.

Тонко взвыв, я шмыгнула к костру. Как представлю себе: противные, склизкие… бррр! Ну почему у меня такое хорошее воображение??

— Паникерша, — заявил он, вручая ложку.

Я показала ему язык. Выхватит предлагаемый инструмент, мрачно спросила:

— Прямо так, из общего котла?

— Извините, леди, не ресторан.

Язва.

Минут на десять повисла тишина, нарушаемая лишь звоном ложек и воплями. Моими: "Хватит перетаскивать мясо себе!" и его "Поставь котелок на место!!", когда мне надоело безуспешно отвоевывать драгоценные кусочки и я, подхватив котел, нарезала круги по поляне.

В принципе, мы вновь поладили. Парень изредка вставлял в разговор ершистые шуточки и улыбался, когда я отворачивалась (думал, я не вижу), а я почти простила его за оскорбления (почти). Мы стали добродушнее что ли. Может оттого, что стали сыты. Ведь не даром говорят — голодный человек всегда злой.

А я обдумывала все, что он мне рассказал.

Очень сложно вот так сразу принять всю правду.

Демм демон-полукровка, что у него есть мать и сестра из демонов… Стоп! Получается, что умершие правители не его настоящая семья?! Хотя, отец-то настоящий может и настоящий, а вот мать…

Как все сложно… Может, спросить у него?

Нет, я не хочу заставлять его вспоминать подробности смерти его семьи. Не хочу, чтобы он грустил.

Каша давно закончилась, но я продолжала с остервенением скрести по стенкам в поисках вкусных поджарок. Демм с таким же остервенением вырывал котелок у меня.

— Больная, это есть нельзя!

— Ты еще и фу мне скажи! — пыхтела я, высвобождая руку для отмахивания…

Ту-дум! Ударило сердце и затихло. Я с удивлением наблюдала за своими руками, очень, очень медленно отпускающими ручку котелка и приближающимися к груди, чтобы сжать футболку в месте, где раньше билось сердце. Ложка подает в котел, с опозданием слышится звон от удара, который растягивается в вечность. Как меняется выражение лица Демма, я успевала разглядеть движение каждой черточки и мышцы. Я хотела оглядеться. Голова едва подчиняется. Видимо, только глаза движутся нормально.

Мир словно замедлил свой бег. Что происходит? Я не…

Ту-дум!! С новым ударом все наполняющие мир краски болью резанули по глазам. Зелень превратилась в неоново лимонный, коричневое смазалось в одно черное пятно, а черное стало алым. Его лицо полыхало оранжем, глаза — два сгустка тьмы, фигура источала слабое белое свечение. Эхом отдавала тяжесть моего дыхания.

Ту-дум!!! Удар слился со звоном в опустевшей голове, словно превратившейся в колокол. Слишком болезненный колокол, потому что вместе со звоном пришла боль. Сумасшедшая. Дикая. Нет, невозможно найти слова, что точно определяют эту боль. Голова распадалась на части. Ощущение, что с меня сдирают скальп и по кускам разламывают череп, усилилось. Краски стали меняться местами. Зеленый — сплошная чернота, потом алый, оранж, лимонный, белоснежный… и так со всеми частями картинки, что видят глаза. Они менялись… быстро… все быстрее и быстрее, наскакивали друг на друга, смешивались, пока не превратились в ослепительный смерч, затягивающий сознание. Чем старательнее пытаюсь остановиться на каком-нибудь одном цвете, тем глубже оно затягивается.

Остановись… остановись же наконец!!

Но, почему-то, на черном удалось задержаться. Но не стоило этого делать.

Тьма с утроенной силой затягивала меня. Хватило единственного проявление слабости и она поглотила окончательно.

Разум словно разделилась. Одна "я" сходила с ума в безумной пляске цветов. Другая стояла на самом краю черной бездны, веющей спокойствием и забытьем.

Нет сил для борьбы… устала…

Шагнув вперед, я провалилась в бездну.

…Да… больше нет ни страданий, ни боли…

Ту…

Конец не суждено мне услышать.

***

— …Тревога. Тревога. Опасная нагрузка в отделе Z. Повторяю. Опасная нагрузка в отделе Z. Рекомендуется произвести аварийное отключение…

— Видели Высшего?

— Нет.

— Кто-нибудь видел Высшего?

— … конфликта с оборудованием. Тревога. Тревога. Опасная нагрузка…

— Да когда же оно заткнется?? Видели Высшего?

— Наблюдатель!

— … Тревога. Опасная…

— Да, я здесь!

— Отдел Z, немедленно! Высший направился туда.

— …может стать причиной конфликта с оборудованием… Повторяю… произвести аварийное отключение…

— Повысить концентрацию ПЖ 1 на единицу. Поместить на колбу дополнительные энергические блокираторы.

— Концентрация повышена. Текущий уровень четыре и восемь.

— Установлен максимум блокираторов из всех доступных.

— Наблюдатель Авенума прибыла, Мессир!

— Понижены на два ранга. Вы прибыли с опозданием на три минуты.

— Мессир, я…

— У нас нет времени для выслушивания нелепых оправданий. Отчет на мой стол к вечернему построению. А сейчас немедленно приступайте к прямым обязанностям.

— Слушаюсь. Обстановка?

— Приборы не выдерживают, они попросту не рассчитаны на такую нагрузку!..

— Энергетический уровень резко подскочил минуту назад и продолжает расти. Блокираторы не справляются.

— Черт! Что же вызвало…

— Первый слой защитного кокона разрушен!

— Слушающие, что с колбой?

— Норма!.. Нет, она… открыла глаза…

— Идет разрушение со второго по пятый слой!

— Всю энергию комплекса на построение новых слоев.

— Мессир…

— Делайте, что говорю. Мы не должны допустить ее пробуждения!

— Слышали? Отделы с A по G аварийное отключение! Энергия на слои!

— Разрушены шесть слоев из десяти! Мы не успеваем выстроить новые!

— Приборы выходят из строя…

— Утерян контроль за блокираторами!..

— Она улыбается…

— Мессир!

***

— Всем подключиться к каналу для передачи энергии.

— Падший, это и тебя касается!

— Да, да… Спешу и падаю.

— Как ты см…

— Меня ваш Высший вызывал.

— Для такого отброса, как ты, он Хозяин!

— Секретарь. Тебе не надоели эти постоянные споры? Я не слуга, чтобы иметь хозяина. Где Высший? Да не пыхти ты, просто скажи, где он и я тут же уйду, и перестану мозолить своим жалким видом глаза высокоуважаемого общества.

— Наглец… Однажды ты попадешься со своими вероломными речами Мессиру.

— После тебя, только после тебя.

— Как же ты надоел. Имя и титул.

— Хейрат Мадемиус Тору де Схаат из ночных охотников. Не знал, что кое-кто страдает склерозом.

— К сожалению, Мессир слишком занят и не может принять столь "важных" гостей.

— По меньше ехидства, старичок. Я чувствую сильный всплеск смутно знакомой энергии. Случайно не связанным с этим он занят? Расскажешь и никто не узнает о "случайной" потере некоторых секретных докладов. Ну, как?

— Все-то ты знаешь… похоже, выбора нет. Слушай сюда. До меня дошел очень достоверный слух, что отключение света и все остальное связано с духом плененной сидки, что решил в данный момент пошалить и порушить отдел Z.

— И?

— Нечто пробудило ее и, пусть покинет меня сила, если я ошибаюсь, в ближайшее время она прорвется в верхний мир.

— Серьезное заявление. А это не проявление маразма?

— Говори, что хочешь, мне все равно. Ты же чувствуешь эту силу! Ее хватит на разрушение всех неугодных ей преград…

О! Слышишь сирену? Вот она и прорвалась. Теперь хватит, чтобы ты забыл про доклады?.. Эй, куда ты делся?

— Эта энергия… Я ощущал ее у той девчонки.

Неужели… пробудилась?

Тогда у этого предателя большие проблемы… Ведь это сид. А сиды наши кровные враги. Тем более она. Разорвет и не заметит!

А мне-то какое дело? Он меня не помнит, дружба забыта. И вообще, если она его прикончит, мне не придется возвращаться послезавтра наверх для битвы.

Никакой грязной работы, лишь заслуженные лавры победителя…

…

… Идиот, ну куда ты лезешь???

***

"Алекс…"

Падаю…

Глубже…

Глубже…

Нет. Она засасывает меня…

Бездна.

Быстро.

Но незаметно…

Темнота.

Куда не повернешь голову, одна лишь тьма.

Густая, что можно зачерпнуть ее ладонью.

Словно воду.

Красивый сон разрушен.

Слишком грубо.

Слишком больно.

Но память об этой боли почти стерлась.

Осталось лишь слабое напоминание…

Я ничего не чувствую. Это странно и непривычно.

Сосущая пустота…

Зачем мне снился этот сон?

Зачем дали шанс пожить еще чуть-чуть?

Три дня жизни, которые перекрывают все, что были ранее.

Зеленый мир, яркий свет, свежий, легкий воздух…

И я была не одна. Первый раз не одна.

Нет, ушла только физическая боль. Духовная осталась.

И именно эта духовная боль терзает меня, едва я вспоминаю…

…Сон должен был разрушиться до того, как я снова привыкну жить.

— Алекс…

Мне кажется или я действительно слышу чей-то голос? Но разве здесь может быть кто-то еще?

Я села.

Как странно… Не вижу пола, но он все-таки существует.

Машинально потерла левое запястье. Там висел браслет, нет, даже не браслет, а простой черный шнур, на какие вешают невзрачные дешевые безделушки. Медальон, что был на нем — единственное упоминание о бабушке. Единственном человеке, который по-настоящему меня любил. Он всегда был со мной, всю жизнь.

От тела исходит слабое лиловое свечение, отчего кожа приобрела непривычный оттенок. Как у покойника.

— Алекс! Алекс очнись, не надо пугать…

Чей это голос? Смутно знакомый… Я слышала его раньше.

Алекс. Мое… имя?

Может, если пойду на голос, то узнаю?

Тьма дохнула в лицо.

Светло. Много зелени и коричневого. Когда зрение прояснилось, я различила всюду окружающие меня стволы деревьев. Лес?..

Я обернулась, но за спиной был все тот же лес. Куда делась тьма?

Усыпанная иголками земля не колола босые ноги. Я не чувствовала, что стою на ней. Еще одна странность.

— Алекс, ну наконец-то!

В пяти шагах от меня стояла женщина, одетая так, как будто на дворе была осень. Свитер под горло и длинная юбка никак не сочетались с зеленью листвы.

Она стояла на коленях возле поднимающегося с земли ребенка с огненно-рыжими волосами, такими рыжими, что затмевали своей яркостью зелень. Что-то екнуло, когда я увидела эти волосы.

— Сколько раз я говорила, не ходи в лес без взрослых. Что случилось?

Женщина выудила платок и начала оттирать грязь с лица ребенка, попутно другой рукой вытряхивала всякий сор из волос.

— Прости, мама. Я хотела залезть на дерево, высоко-высоко, чтобы увидеть папу. — Судя по голосу, это была девочка.

Это уже было… Алекс… мама…

— Ох, Алекс… Ты могла расшибиться! Не делай так больше никогда, слышишь, никогда! Папа слишком далеко и как бы ты высоко не взбиралась, не сможешь увидеть его.

Я не видела лица той женщины, но, почему-то знала какое выражение запечатлено на нем. Отголоски пережитого ужаса слышались и в голосе.

Вдруг девочка посмотрела прямо на меня. Глаза цвета фуксии… мои глаза.

— Мама, что за тетя стоит позади тебя? Мне страшно… — она обхватила ручонками мамину руку. Женщина резко обернулась.

Это же моя мама! И этот ребенок — я?

Теперь понятно, почему мне казалось, что я где-то уже это видела.

Получается, я вернулась в настоящий мир? Но почему в мое прошлое?

Столько испуга, злобы вспыхнуло у нее на лице.

Мама, за что?..

Больно… тут, в груди.

— Монстр!! Не подходи, ты не получишь мою девочку! — лицо светилось решимостью сражаться до конца.

Но почему? Почему ты так ненавидишь меня?..

— Мама, это же я…

— Мама, — тут же заголосил ребенок, — почему эта тетя называет тебя мамой?

Женщина не отрывала от меня расширенных от ужаса глаза. Правой рукой она нашаривала что-то в земле.

Мама… не надо… Почему ты ведешь себя так?

— Прочь, демон!!!

Камень пролетел сквозь лоб, не причинив никакого вреда. Женщина зажмурилась, заслонила от меня девочку.

Девочка, ведь я. Она защищает меня…

Если она настоящая "я", тогда кто я сама? Нет, я…

Девочка продолжала смотреть на меня.

— Уходи! Теперь это моя мама. Тебе она не нужна. — От ее улыбки меня пробрала бы дрожь, если бы я могла чувствовать и ощущать. — Ты мертва.

Я бросилась прочь не разбирая дороги. От невозможности выплакаться боль стала еще сильней.

Почему я вижу все это? Что происходит??

На секунду лес смазался, а потом превратился в непроглядную тьму. Я остановилась.

— Хочешь, расскажу тебе сказку?

Нет. Я больше не хочу…

Я побежала в противоположную от голоса сторону, но видение само настигло меня. Стена с выцветшими обоями в замысловатый цветочек возникла перед самым носом. Все еще под воздействием паники, я уперлась в нее руками, в безнадежной попытке сдвинуть с места. И опять же, никаких ощущений от прикосновения, только еще одно подтверждение, что стена материальна.

Я не хотела оборачиваться. Потому что, да что скрывать, боялась, очень сильно боялась. Но разве у меня есть выбор? Я в ловушке…

— Ты же знаешь, мама запрещает слушать тебя. Она называет эти сказки бредом.

И опять я — главная героиня. Обычно, как мне казалось, средний голос со стороны казался противно-писклявым. Меня даже передернуло.

Хотя какое это теперь имеет значение?

Шагнув назад, я чуть не свалила какой-то шкаф.

Нет, не шкаф… Стеллаж. Огромный, во всю стену стеллаж из темно-вишневого дерева, упирающийся в потолок. И книги, книги, книги… Неисчислимое количество самых разнообразных книг ровными рядами выстроились на его полках.

Пальцы легонько пробежали по корешкам. Тканевые переплеты с золотым и серебряным тиснением… Я помню тяжелый запах пыли и старой бумаги, от которого на языке оставался привкус молока. Она всегда запрещала их трогать. Называла их единственной драгоценностью в своей жизни.

Книги — одна из немногих вещей, что мы брали с собой, переезжая с места на место в постоянных скитаниях. Спустя три года после смерти бабушки, когда нашей семье вернули статус аристократов, я едва спасла эти книги. Мама уничтожала каждую вещь, связанную с ней. Вела себя, как одержимая, кричала, когда я сбивала пламя с тканевых переплетов и кричала в ответ. И тогда, и сейчас я не понимаю причины столь странного поведения. Она не любила свою мать, точнее не замечала ее вовсе… Может, именно поэтому мама хотела стереть всякую память о ней? Спасенное сокровище я разместила в своей комнате — наиболее подходящее место во всем доме, куда не имеет доступ никто, кроме меня.

Ошибки быть не может — это комната бабушки. Неповторимая в особом духе, что парит меж книг. Духе, дарящим всем входящим ощущение спокойствия и умиротворения.

Да… А чуть по дальше должен стоять еще один двусторонний стеллаж. Вон виден его бок. Пройти влево до конца стены — миниатюрная односпальная кровать…

— Ну и пусть называет! Разве ты тоже так считаешь?

Просвет между верхушками книг и полкой позволил вновь взглянуть на самого дорогого мне человека.

Бабушка… Такая же, какой я ее помнила.

Неяркий свет пыльной люстры серебром играл на распущенных белых волосах, полностью скрывших спинку кресла, на которую она расслаблено откинулась, и кольцами свивались на ковре. Она имела привычку откидывать волосы назад, чтобы не мешали. По утрам я всегда помогала бабушке заплетать тугую косу, а по вечерам расплетала и расчесывала. Ведь из-за длины, она не могла делать это самостоятельно.

Если не видеть бабушкиного лица, а только слушать голос, то можно дать ей не больше двадцати. Чистый, звонкий, как колокольчик. Но не радость звучит в нем. Тоска по некогда потерянному, боль от этой потери, горечь, безысходность… все это едва можно различить и то хорошенько прислушавшись. Я никогда не спрашивала ее о прошлом, знала, за толщей времен кроется нечто страшное. Не бередила душу. Потому что уважала ее решение и потому что любила.

Прекрасный голос, приличествующий больше красавице, достался скелету, обтянутому прозрачной кожей, такой прозрачной, что на виду была каждая жилка. Тонкое, с острым подбородком лицо, белыми губами, намеком на нормальный нос, серыми провалами глазниц, где прятались выцветшие глаза. Кисти рук — сплошные кости со вздувшимися сизыми венами. Она страдала болезнью, что буквально выпивала из тела все соки. И с каждым годом болезнь прогрессировала.

Остальное тело бабушка тщательно прятала за широкими глухими платьями, а когда выходила на улицу, что очень редко бывало из-за боли в ослабших ногах, на руки одевала еще и перчатки, а на голову какую-нибудь шляпу.

Да, я знаю, что она не всю свою жизнь прожила с таким телом, но, как ни стараюсь, не могу представить ее выглядящей иначе.

Обычно в семьях хранится множество фотографий — у нас они тоже были, но ни одной бабушкиной. Ни какой она была раньше, ни какой стала сейчас.

Сейчас… я до сих пор говорю так, как будто она жива…

— Нет, нет, конечно, нет! Расскажи, пожалуйста!

А вот и я. Теперь понятно, почему голос такой писклявый. Хотя в десять лет мне так не казалось. В то время я еще не носила челки, поэтому лицо казалось несколько незавершенным.

— Хватило бы и одного нет… Ну хорошо, только перестань ломать мое кресло, — с нежностью сказала бабушка подпрыгивающей от нетерпения девчонке.

Я еще сильнее приникла к щели. Почему-то я не помнила этого разговора.

— Две тысячи лет назад, во времена, когда голубое, как река, небо принадлежало единственному солнцу, не существовало людей…

— Как это так — не существовало людей?

— Нехорошо прерывать старших, Алексин, — бабушка покачала головой. — Можно подумать, что ты плохо воспитана.

— Прости, бабушка. Я просто удивилась и не смогла сдержать порыва. Но как же без людей? Если не мы, то кто населял планету?

— Дай мне продолжить и я все объясню.

— Еще раз прости. Продолжай, пожалуйста.

— Вместо людей на планете обитали удивительные существа. Если сравнивать с нашей точки зрения, они немного походили на людей. Хотя правильнее сказать наоборот: это мы походим на них… бледная копия былого могущества… — еле слышным шепотом добавила она, но тут же взяла себя в руки. — Такое же тело: голова, две руки, две ноги, по десять пальцев на кистях, рот, нос, два глаза, брови. Были мужчины, были женщины. Единый биологический вид так сказать, если ты понимаешь, о чем я.

Девчонка усиленно покивала. Кажется, в эту минуту она согласится на все.

Я с нетерпением ждала, когда пауза закончится. Меня бабушка тоже заинтриговала. Хотя ничего удивительного, ведь девчонка и я — одно и то же.

— Отличия тоже имели место. Самые заметные — это уши. Не скруглялись на концах, как у нас, а заострялись. Не самый лучший пример, но… Примерно вот так, — она отвела волосы с правой половины лица, пальцами провела по уху, очерчивая его воображаемый острый кончик.

— Они называли себя "аредаль", мы же называли их "сиды" или "древние". Эти могущественные существа были едины с природой. Настолько сильно, что могли повелевать ею. Силу их единения называется магией…

— Магией? — и поспешно зажала ладошками рот.

— …А некоторые, высшие, имели еще и крылья. На равнее с птицами, они рассекали небесную гладь.

Мир, в котором они жили был идеален, ибо гармония пронизывала каждую клеточку этого мира.

Огромные деревья, такие, что и не обхватят и двадцать человек, упирались кронами с небо. Внутри обитали души умерших сидов. Их плоть была сотворена из плоти дерева. По щедрой земле стелилась сочная изумрудная трава и прекраснейшие цветы, покоряющие своей чистотой и невинностью, размерами, начиная с наперстка и заканчивая метровыми гигантами. Тут и там сновали звери, совершенно не боясь сидов. Каждая частичка мира была пронизана магией. И она стала настолько привычна обитателям, что стала нужна, как воздух.

— Ба, расскажи про магию! — Просипела сквозь пальцы девчонка. Она так потешно испугалась, что я, не удержавшись, фыркнула.

Бабушка покачала головой.

— Не рановато ли будет? Десять лет не возраст для постижения древних тайн.

— А я и не буду постигать! Ты просто расскажешь, а я сделаю вид, что не поняла! — она состроила жалобную гримаску, растопившую бы даже самое черствое сердце. — Пожалуйста…

— Хорошо, расскажу, — бабушка цыкнула на распрыгавшуюся девчонку. — Только пообещай, слышишь, Алексин Норах Химмель, пообещай, что не будешь использовать эти знания до шестнадцати лет!

— Клянусь, клянусь! — протараторила она.

— Ох, не нравиться мне что-то. Я не верю. Еще раз!

— Ба, не привередничай!

— Какие слова мы знаем! Все равно…

— Ба!!

— Вот настырная девчонка. И в кого ты такая выродилась? — проворчала бабушка.

Девчушка щербато улыбнулась.

— В тебя!

Бабушка тем временем вытащила с полки потрепанную долгой жизнью книгу. Издалека было плохо видно, какие знаки покрывали ее обложку. Память тоже молчала.

— Смотри, Алексин, это магическая книга.

Девчонка протянула восхищенное "о-о-о…" и вытаращилась на книгу. Она открыла рот, но бабушка подняла палец, призывая к молчанию. Положив книгу на столик, она продолжила:

— Если эту книгу кто-нибудь чужой, то не обнаружит ничего под обложкой, чистые листы. А вот если мы…

Она провела большим пальцем по корешку. Символы вспыхнули золотистым светом, отзываясь на прикосновение.

Девчонка вскочила.

— Ух ты… А мне она подчинится?

— Эта книга никому не подчиняется, — бабушка убрала палец. — Она отзывается. На зов ее Хранителей.

Девчонка задумалась.

— Ты ведь Хранитель… А я?

Бабушка наклонила голову, серебряная прядь упала на лицо.

— Нет, — ответила она. Увидев, как расстроилась девчонка, она погладила ее по растрепанной макушке. — Просто время еще не пришло. Но она обязательно откликнется.

— Правда? — надежда вспыхнула на ее лице.

— Конечно правда. Нужно только подождать да твоего шестнадцатилетия. И книга признает тебя новой хозяйкой.

— А кто старая?

Бабушка неопределенно пожала плечами.

— Я принесла книгу не затем, чтобы тебя расстраивать. В ней хранятся знания, часть которых ты упросила меня поведать.

— О магии, — кивнула девчонка.

— Да.

Магия очень сложная сила, но ее можно примерно разделить на четыре части: огонь, вода, воздух, земля. Она окутывает незримым коконом наш мир, защищая от врагов. Оттуда мы и черпаем ее.

— Кто эти враги? — прошелестела девчонка.

— Твари хаоса, — злостно выплюнула бабушка. — Демоны.

Девчонка скривилась.

Да, тогда я считала всех демонов ужаснейшими существами и у меня был хороший повод.

— Если магия защищает мир, то как демоны попали к нам?

— Ты задала очень хороший вопрос. Боюсь ответ мы узнаем только у самих демонов. На чем я остановилась?.. Ах, да. Изначально, при рождении, магией наделен каждый человек. Но из-за своей природы они не могут ее накапливать и быстро тратят изначальный запас, совсем не замечая. Лишь те, в ком течет кровь сидов, обладают полным контролем над магией. Могут и накапливать, и использовать ее.

Отвечая на один из твоих невысказанных вопросов, скажу: тех, в ком течет кровь сидов называют Хранителями.

— Их много?

— Нет. Очень мало. До войны было около сорока… После войны, — в голосе бабушки слышалась боль, — остались трое. А сейчас лишь двое.

Она долго смотрела в потолок. Девчонка послушно ждала, когда она вновь заговорит.

Она сказала: "Жив ли он?.." или мне послышалось?

"Какой же я была глупой. Только сейчас, наблюдая со стороны, замечаю, как тяжело было бабушке, как больно…"

Бабушка тряхнула головой, словно изгоняя дурные мысли.

— Кроме Хранителей, есть еще один человек, да простят меня предки за такое сравнение, обладатель крови великих сидов. Ключ.

— Ключ. Человек? А что он открывает?

— Вечность для настоящий людей. И однажды станет спасителем или палачом их страшного мира.

Повисла пауза. Девочка опустила голову. Два раза вскидывала ее и открывала рот, но ничего не говорила.

— Ба, почему ты отзываешься о нашем мире так, словно ты не человек?

Бабушка посмотрела на нее.

— Но так и есть. Я не человек и горжусь этим.

Девочка напряглась и вцепилась в подлокотники так, что пальцы побелели.

Бабушка заметила это и успокаивающе сказала:

— И не демон, не надо подозревать.

— Тогда кто?

— Хранитель, — просто ответила она.

Девчонка мгновенно просияла.

— Та самая? Одна из двух?

— Да.

— Здорово! И ты умеешь пользоваться магией, да?

— Увы.

— Почему?.. — поникла она сразу.

— Я отдала силы, что бы спасти своего… друга.

Бабушка судорожно вздохнула и поежилась, хотя ей никогда не было холодно.

— И как, спасла?

Она поджала губы.

— Нет.

"Ох уж неугомонная девчонка!.. То есть я… Ну почему я не обращала внимания на состояние бабушки?"

— Хранители… вы так называетесь, потому что что-то охраняете?

Бабушка отрешенно отозвалась:

— Наша главная задача — оберегать людей от тварей хаоса и от них же самих, и их безумных творений. Но зачастую мы оберегаем мир от людей. Но есть менее значимые задачи.

— А у тебя? У тебя есть другие задачи?

Голос бабушки сразу потеплел.

— Только одна. Оберегать тебя…

Заклубившаяся тьма скрыла комнату. Я вновь осталась одна. Хотелось бы еще чуть-чуть побыть там, в воспоминании, просто послушать голос бабушки.

Я ведь так сильно ее любила.

Раскинув руки, я опрокинулась на спину.

Этот странный пол, который есть и одновременно его нет. Под лопатками свербит от ощущения, что там, внизу пропасть, самая глубочайшая, какая только может существовать. И ты лежишь над нею на хрупком стекле, грозящем вот-вот треснуть.

Я поднесла ладонь к лицу. От нее исходило слабое лиловое свечение.

Ключ… Ключ жизни. Что открывает вечность для людей. Что станет спасителем или палачом их мира.

Спаситель или палач…

Я?

Звучит глупо.

У меня нет каких-то особых сил. Вообще никаких нет. Я обычный человек. Одна из многих.

Она сказала их мира… не моего?.. Получается, я не человек…

Но кто я?

Что охраняет страж. Мой страж.

… Что охранял страж.

Не успев обрести — потеряла.

Нет, нет, нет!

Забудь о нем. О всей жизни. Так надо… так будет проще…

Я спрятала лицо в ладонях. Хоть и хотелось спрятаться от всего мира в руках моего…

Я хочу жить!!!

Звенящая тишина давила.

Я чувствовала себя такой маленькой, вынужденной влачить жалкое существование в безбрежном океане вечности.

Без надежды на возвращение.

Хочу умереть… окончательно. Чтобы на земле не осталось ни единой части, ни единого воспоминания.

Просто исчезла. Чтобы не причинять боль тем немногим людям, которым я дорога.

Горячая слеза скользнула по виску, теряясь в волосах.

— Бедное дитя.

Нет. Я больше не хочу. Оставьте меня в покое, безумные воспоминания. Холодная рука коснулась плеча. Намного холоднее, чем моя кожа.

Чувствую?..

Я вздрогнула от этого прикосновения, села.

Рядом сидела девушка. Лицо, волосы… то, что я вижу каждый день в отражении зеркала. Моя точная копия. До мельчайших черт. Но было одно отличие. Синие, как глубокое озеро, глаза, полные пронзительной грусти.

Не мои.

Она неожиданно обняла меня.

— Не бойся.

Ее голос был подобен шелесту сухой листвы. Бесцветный, мертвый голос. Пробирающий до глубины души скрытым в нем безликим ужасом. Хоть ранее не боялась, я начала боятся.

Копия чуть улыбнулась уголками губ. Большим пальцем вытерла с моей щеки остатки слез.

— Что же ты хочешь… Жизнь?.. Забвение?..

Она лизнула палец и исчезла. Мгновенно растворилась во тьме.

Из пола выплыли шершавые, блекло-серые каменные плиты.

Я чувствовала их шероховатость.

Почему?..

Выросли стены, образовался коридор, которому не видно было конца. И двери. Бесчисленное множество черных дверей — близнецов.

Я встала и толкнула ближнюю. Не знаю зачем я это сделала.

Та не поддалась. Перешла в противоположной. Потом еще… еще… Переходила к третьей, пятой, седьмой… Я потеряла счет этим дверям.

Бездумно подходила и толкала.

… Сколько я уже прошла?

— Они закрыты. Все до единой. И ты это знаешь. — В двух шагах материализовалась копия. — Так почему ты пытаешься их открыть?

Я подошла к очередной двери. Провела по ее дереву. Почувствовала каждую шероховатость, наслаждаясь прикосновением.

Я чувствую…

— Они закрыты, да. Но почему я должна это знать?

Собственный голос был не лучше ее. Так же глух и безжизнен.

Она не ответила. Лишь смотрела на меня.

— Мне наверно все равно, что они закрыты… — пробормотала я, проходя мимо нее к следующей двери. — Я буду дальше подходить и толкать их. Не знаю, для чего и почему…

Закрыта.

— Может потому, что это единственное, что я могу делать. А может, чтобы не сойти с ума.

Но я не сказала то, что больше всего было близко к правде. Я бездумно совершала одни и те же действия, чтобы успокоится и отгородится от всего.

От собственных мыслей.

Вновь и вновь она оказывалась впереди, сколько бы раз я ее не проходила.

Эти синие глаза… Мне показалось или она теперь смотрела по-другому?

Смотрела с выражением человека, наблюдающего за бестолковым копошением муравьев под ногами.

С презрением и чувством собственного превосходства.

Но, отвернувшись и посмотрев снова, опять увидела грусть и сочувствие.

— Совершая эти действия, ты хочешь заглушить боль, терзающую тебя. — Прозвучало не как вопрос, как утверждение.

— Боль? — Я остановилась.

— Да, боль. От потери всего привычного.

Копия на мгновение исчезла и вновь появилась в паре сантиметрах.

— Это нормально. Человек, лишившийся всего, представляет собой полый сосуд. И старается заполнить пустоту хоть чем-то… для начала.

А я… Я могу помочь тебе.

Она нежно провела по моей щеке.

— Бедное дитя… Не нужно страдать от чего-то теперь уже не существенного.

Ее рука скользнула к затылку и притянула голову к своему плечу.

Такие мягкие волосы… пахнут сухой осенней листвой.

— Ты мучила себя, решая, что лучше: жить или исчезнуть, — тихий шепот щекотнул ухо.

Не смотря на необычайный холод ее тела, мне было так хорошо. Спокойно.

Как в теперь таком далеком детстве в объятиях бабушки.

— Хоть желание жить было так сильно, но кратко, покой забвения манил сильнее и дольше. Потому что ты думаешь, что жизнь — это одно очень большое разочарование, затянувшееся слишком долго. Невыносимо.

Обиды. Страхи. Боль. Смерть. Разрушение без возможности созидания. Эти чувства были спутниками твоей жизни. Почему бы не избавится, наконец, о них?

Смерть, хоть и слово звучит страшно, добрее и милосерднее, чем жизнь. Она дарит свободу. От тяжких оков, что создала жестокая жизнь. От воспоминаний. Ты же хочешь этого?

Что я могу ответить… Она права.

Целиком и полностью.

Глаза защипало. Слезы катились по щекам, теряясь в ее чудесных волосах.

— Шшш… — шептала она, гладя меня по голове, — Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Я помогу тебе избавится от боли, дитя… Помогу исчезнуть. Как ты и хотела, навсегда и без остатка. Ты так хотела этого…

Но я была слишком слабой для принятия окончательного решения… Да, так лучше.

— Только ты должна мне помочь.

Она отстранилась и обхватила ладонями мое лицо.

Синие глаза были так близко…

Бездонная пропасть.

Стоило всмотреться в них, и она начала поглощать меня…

— Ты должна добровольно отказаться от всего, что было в твоей жизни. Забыть. Всех и вся, — доносилось как сквозь толщу воды.

"Забыть все…" — шептал голос внутри.

Такое ощущение, словно я нырнула в синее озеро. И тонула.

Не видно дна, но и если повернуться, то не видно и намека на поверхность.

Сплошная синева.

Забыть все…

А разве есть что забывать?

…

Лишь синева. Вокруг меня… проникает внутрь…

…

Перед глазами мелькали неясные образы, контуры. Чего-то смутно знакомого.

Образы…

И один из них на десятую долю мгновения застыл. И исчез, как другие. Но мне хватило этого мгновения, чтобы вспомнить.

Лицо человека, нет, она была выше их. Хранителя. Которая так искренне любила меня.

Также, как и я ее всем сердцем.

Бабушка… родная.

От которой на этом свете остались лишь мои воспоминания да старые, полуобгоревшие книги. Они не в силах рассказать что-либо о своей хозяйке… в отличие от меня.

Ее образ плакал. Я впервые видела ее слезы.

Стало так горько.

Бабушка жива, в некотором смысле. Пока я помню ее.

И я чуть не убила ее так поспешно принятым решением. Даже не принятым. Я, особо не задумываясь, просто согласилась с чужим.

С таким грузом разве я имею право решать жить мне или умирать?

Нет, не имею.

Человек может распоряжаться только своей жизнью. Не чужой.

Я забарахталась. Эта синева уже не имела надо мной власти, и я смогла вынырнуть.

От копии я отпрянула так, что упала на шершавые плиты.

— Зачем ты сопротивляешься? — мягко спросила она, но в ее глазах не было ни капли мягкости. Лишь остро отточенная сталь блестела в них.

— Я не хочу.

То ласковые, то холодные и жестокие. Она смотрела на меня и так, и так. Меняла их выражение, когда…

… Когда хотела повлиять на мое решение.

Да… Так аккуратно и ненавязчиво толкала в сторону принятия нужного для нее решения.

О смерти.

Но зачем ей так нужна моя смерть?..

Не для того, чтобы просто помочь мне, как ранее казалось.

И кто она вообще такая?

Меня посещали лишь знакомые образы, воспоминания, хоть и искаженные, все же знакомые. И хоть похожа на меня внешне, почти точная копия, не похожа внутри. Совершенно чужое сознание, облеченное в мою внешность, как в оболочку.

Она надвигалась на меня. Источая тот ранее замеченный мною смертельный ужас, ставший осязаемым.

— Ты не хочешь… Решила, что мне нужна твоя смерть?

— Как…

— Как я узнала? Ты до сих пор не поняла, что я знаю о всех твоих мыслях? О да, они настолько громки, что их трудно не услышать!

Пятно, порочащее весь мой род. Мне стыдно, что моя кровь течет в твоих жилах. И что я должна возрождаться в таком теле, оскверненным гнилой кровью этих животных. И предательством твоей матери.

Я рада, что ты догадалась. Мне, по крайней мере, не придется больше сдерживать мое презрение.

"Бедное дитя" — я говорила? Чушь! Ты отродье, не достойное жалости. Ты вообще не должна была рождаться.

Да к тому же еще и глупое, как камень!

Думаешь, ты умерла? Отнюдь.

Простая потеря сознания под воздействием моей воли. Твое тело сейчас валяется на земле, хоть и холодное, но никак не мертвое.

Я внушала тебе мысль, что ты мертва, насылала правильные картинки, создавала нужные ощущения. Довольно успешно до этой минуты.

Вышло очень похоже, не правда ли?

Копия счастливо рассмеялась.

— Да, мне нужна твоя смерть. Прошу прощения, не так, исчезновение тебя — сознания, что живет внутри этого тела. Оно мне нужно.

— Зачем?.. Зачем тебе красть мое тело?

Она нахмурилась.

— Красть? Это ты украла мое тело! Нагло присвоила! Да еще и повесила на меня ярлык "копия". Хотя именно ты бледная тень моего могущества!

Я всего лишь хочу возвратить свое. Что в этом плохого?

А ты… ты просто должна исчезнуть.

Я бросилась бежать прочь, чувствуя, как она сверлит в спину взглядом. И ощущая ее постоянное присутствие рядом.

Я толкала двери, тешась призрачной надеждой.

И одна из них поддалась.

От неожиданности, я упала. И с головой погрузилась в какую-то жидкость. Противно соленую. Я здорово ее наглоталась, когда выныривала.

Вкус пришел позже того, что я увидела.

Темно-красная жидкость…

И соленый вкус…

… Кровь??

Я сидела на коленях, до талии скрытая кровью.

Нет…

Это все очередное видение…

— Да, ты права. Это насланное мною видение.

Копия присела на корточки, зачерпнула кровь сложенными лодочкой ладонями и медленно начала пропускать сквозь пальцы.

Я знала, что от не убежать.

— Не убежать, — подтвердила она. — Ведь это нутро твоего тела и я заперла тебя здесь. Вместе с собой.

И вернуться может только один. Это должна быть я.

Я встала.

— Я не уйду. Я должна продолжать жить.

— Ты заняла чужое место! — она тоже поднялась.

— Это мое тело. — И все-таки мой голос дрогнул.

— Я ждала слишком долго. И не хочу более тратить его, когда почти достигла цели, — она выбросила вперед руку.

Tcorli'e!

Я почувствовала, как неведомая сила резко вздернула меня вверх.

Она сомкнула пальцы.

Короткое ощущение падения и я больно ударилась коленями о железные прутья.

Клетка?

— Раз так — живи. Сиди в этой клетке, лишенная всяких сил изменить то, что будешь видеть.

Ты еще пожалеешь, что не сдалась, когда была возможность.

Копия исчезла.

— Стой! — заорала я, вцепившись в прутья. — Куда ты?

— Занимать твое место, конечно. — Словно ото всюду зазвучал ее голос.

На секунду глаза застила тьма. А потом…

Стены передо мной превратились в огромные экраны.

Лилово-красное небо.

Изумрудные глаза на перекошенном лице.

Демм… Он беззвучно кричал что-то.

— Смотри внимательно.

И проклинай себя.

Ведь в тысячу раз больнее бессильно наблюдать за тем, как умирают те, кто дорог…