Глава 10

Для четы Бзилковских дела складывались катастрофически. Несший Олега Олеговича элефант сначала отстал от своих, а потом нарвался на "косилку", которая расстреляла его в упор.

При падении Бзилковский — старший разбил очки и окончательно ослеп. Идя на свет, он увидел бредущую навстречу фигуру.

— Помогите, я ничего не вижу! — попросил он.

— Уйди прочь! Я победила! Я лучшая! — отмахнулась Зоя.

Она сделала два шага и рухнула замертво. Старый учитель присел, зашарил руками, но наткнулся лишь на быстро холодеющее тело со сломанными костями. Отдернул руки, и, потеряв равновесие, упал.

От полного отчаяния закричал:

— Наина!

И сразу понял, что крик его не растворился в темноте, а скорее уткнулся в нечто неосязаемое, но материальное, сгусток темноты, доселе бесстрастно наблюдавший, а после зова вдруг воплотившийся в прекрасную женскую фигуру. Олег Олегович сразу и бесповоротно поверил в чудо.

— Ты?

Ритка молча смотрела на него.

— Наина, где ты была так долго? Я знал, что ты вернешься! Господи, я так долго мечтал об этой встрече, а теперь я даже не вижу тебя! Но теперь я знаю, все будет по-другому. Я вернусь в школу, и у нас будет семья. У нас замечательные дети, Наина.

Земная твердь содрогнулась, когда на соседней улице появился Пончик. Коттеджи ему были по колено.

— Дети? Семья? — усмехнулась Ритка. — Слишком поздно.

— Почему поздно? Мы пойдем искать Феликса и Мишу. У нас будет семья, я вернусь в школу, мы проживем. Наина! — Олег Олегович страстно протягивал к ней руки.

— Прошу вас, тише!

Его охватила тоска, и он жалобно завыл:

— Наина, девочка моя!

Пончик услышал голос, повернулся и, перешагнув целую улицу, оказался напротив них.

— Слишком поздно, — горестно усмехнулась Ритка.

Грохот, производимый Пончиком, перекрыл шум битвы, и она сама собой утихла. Элефанты прекратили борьбу и уставились на колосса, крушившего здания направо и налево якорной цепью с большим океанским якорем на конце. При этом он яростно ревел. Цель упорно ему не поддавалась. Картазаев сразу догадался, что это за цель. Перед глазами стояла та блондинка с короткой челкой, туго затянутая в брючки, которой он пренебрежительно крикнул "Эй, матрос!".

Великан, как и положено великану перемещался быстро. Так что когда Картазаев добрался до места битвы, то застал лишь разгромленные дома да бьющегося в истерике Олега Олеговича.

— Ты должны гордиться своими сыновьями. Они все молодцы у тебя. Ты должна вернуться. Ты должна…

Картазаев поднял его и встряхнул, приводя в чувство:

— Где Рита?

Тот лишь хлопал глазами.

— Почему Рита? Там Наина!

Картазаев кинулся следом. Пончик хорошо просматривался с любой точки, но полковник стал стрелять, только когда был уверен в стопроцентном попадании. Однако пульки затерялись в широкой спинище.

— Рита, уходи! — крикнул Картазаев.

Рита уводила мегаэлефанта в море.

— Рита, нет! Уходи!

Картазаев двигался следом, перемежая крики выстрелами. Когда иссяк магазин "калаша" он завладевал оружием убитых и раненых. И стрелял, стрелял.

Комар против слона!

Его взяло зло. Скоро должен быть начаться крутой морской обрыв, где девушке совершенно не было где укрыться.

И тут он увидел "косилку". Ее поставили прикрывать неосновное направление. Боя здесь не было, а расчет просто сбежал.

Картазаев уселся в кресло стрелка, задрал дуло с расширением пламегасителя на конце, целя в основание черепа монстра.

На море царил штиль. Тишина абсолютная.

— РИТА, УХОДИ! — закричал Картазаев, порождая громоподобное эхо, и нажал на гашетку.

Он выпустил весь картридж одной бесконечной очередью. До последнего патрона. У этого мощного оружия имелся существенный недостаток. Большой разброс. Но не в этот раз. Руки полковника побелели от чудовищного усилия, и не одна из пуль не прошла мимо. Разрывные и кумулятивные, они били в то место, где шея переходила в спину гиганта. Загривок колосса воспламенился.

После щелчка опустошенного затвора наступила не менее оглушительная тишина. Пончик впервые за все время перестал реветь. Он был смертельно ранен, но все еще силен. Великан развернулся и посмотрел на обидчика. Якорная цепь колоколом звенела в его руке.

Картазаев слез с места стрелка. Бежать ему было некуда. Вдвоем с соперником они стояли друг напротив друга на лысом горном плато. Хотя какие они соперники? Комар и слон.

Картазаев достал табельный пистолет (где у кого прихватил он ПМ, и главное, зачем, в великана стрелять, не смешите), сплюнул.

— Ну, что, Пончик встал? Слово за слово, хреном по столу?

И пошел садить пулю за пулей. И сам пошел вперед, словно хотел действительно набить великану морду.

Пончик взмахнул рукой, и океанский якорь со свистом начал падение со стометровой высоты.

Внезапно хрупкая фигурка метнулась со скалы в лицо великану. Колосс отшатнулся и забалансировал на краю. Пытаясь оторвать Риту, окончательно перекрывшую и так поврежденные Картазаевым дыхательные пути, он окончательно потерял равновесие и рухнул с обрыва.

Удар получился такой силы, что поднял волну двадцатиметровой высоты. Мегаэлефант поднял голову, пытаясь вздохнуть и не имея возможности это сделать: Рита по-прежнему обхватывала ему лицо. Картинка повторилась несколько раз. Потом гигант ушел под воду. Навсегда.

Картазаев брать Мошонкина на "Гелион" не хотел. На душе было муторно. Он чертовски устал.

С Картазаевым пошли Бклоу, Михаил Бзилковский и профессор Закатов.

Мошонкину полковник сказал:

— Будешь в Москве, зайди в дом на набережной, назовешь мое имя, и тебе дадут ключи. Можешь жить сколько захочешь.

Тот демонстративно промолчал и полез в рубку субмарины. Картазаева заметил на это, что ключи им, пожалуй, больше не понадобятся обоим.

Михаил Бзилковский был классным хакером-самоучкой, но все равно когда нашел потайной порт, это явилось неожиданностью даже для него самого. Заняв место за командирским компьютером, он вдоволь наэкпериментировался с "полями", как вдруг рабочее место плавно раскрылось в стороны металлическими лепестками, выпуская наружу изящный модем. Воздух затрепетал, превращаясь в объемный монитор с висящими по сторонам непонятными значками.

— Как все просто! — с этими словами пальцы Михаила втыкались в воздух, тасуя значки.

Барон и Картазаев бросились к сумасшедшему с разных сторон, но никто не успел. Барон куда-то делся, хотя все люди остались на своих местах. Их даже стало больше. На них появилась форма ВМС, пилотки с "крабами". В рубке вокруг пульта сидели моряки из экипажа "Кобры". Картазаев благоразумно сдержал рвущиеся наружу эмоции и отшагнул из рубки. В коридоре было пусто, но стоило ему выйти в кубрик, как он увидел лежащих по обе стороны в два яруса матросов. Глаза были закрыты, матросики спали мертвым сном. Словосочетание с нехорошим подтекстом, нельзя так говорить про живых, но были ли они живыми? Никто из лежащих даже не шелохнулся. Обычно во время сна люди переворачиваются, шевелят губами, храпят. Здесь же полная неподвижность и неестественно зеленые лица. Полковнику попались навстречу несколько человек, и никто из них не обратил на него никакого внимания, хотя своей замызганной и порванной гражданской одеждой он сразу выделялся, несмотря на то, что свет внутри субмарины был тускловат. Как под землей.

При переходе из отсека в отсек, Картазаев неожиданно столкнулся с неким офицером и козырнул ему. Тот посмотрел на него как на дурака и ушел. "Они меня видят!" — понял Картазаев. Странно. Выходит, все его чудесно видели, и никто не пытался убить. А то он себя уже человеком невидимкой стал считать. Его дернули за плечо. Это был мичман Лауэр.

— Это я тебя спас! — сообщил он. — Когда мы экстренно эвакуировались, я отнес тебя в кубрик.

— В знак благодарности, что я потушил тебя при пожаре?

— Я не знаю что такое благодарность. Благой дар? Бесплатный значит. Бессмыслица какая-то. Я спас тебя, чтобы посмотреть, как тебя классно убьют. Ты не представляешь, какая смерть тебя ожидает. Да и всех остальных тоже. Ты что же думал, что у тебя есть шанс против геллов? Смешно! Я бы хотел увидеть ваши лица в финальный момент.

— Ну и когда он наступит, этот финальный момент?

— Сюрприз, — ухмыльнулся Лауэр.

— Ну и вали тогда отсюда, раскаркался! — раздраженно воскликнул Картазаев.

Лицо Лауэра внезапно завернулось винтом. Коридор был слева, а стал справа. Его вывернуло как старый носок, причем сквозь Картазаева. С невыносимой тяжестью на душе, он пропустил через себя многотонную многометровую лодку, и даже от одной этой мысли, что он это сделал, ему сделалось плохо. Его вырвало, но легче не стало, голова раскалывалась, мучительно хотелось пить, сухое тело хрустело. Тошнило все сильнее, пробил пот, руки горели. Мучительно хотелось умереть, и даже от этой вроде собственной мысли, выражающей свое желание, сделалось тоже плохо. Потом стало хуже. И сердце остановилось, напоследок едва не продавив своими ударами грудную клетку.

Очнулся полковник оттого, что Мошонкин лил воду на лицо. Поначалу ему показалось, что расцвело, пока он не понял, что находится на пирсе, расположенном неведомо где. Во всяком случае, солнца в этом мире предусмотрено не было. Все уже были на ногах, и полковника задело, что он очнулся последним. Рядом с пирсом располагался ангар, в котором рядами стояли батискафы.

— Я здесь все знаю, — повторил барон.

Без долгих разговоров они погрузились, на этот раз сидя, закрыли прозрачный колпак и двинули в море. Когда они отплыли мили на две, барон сказал:

— "Гелион" под нами.

— Как близко, — пожал плечами Картазаев. — Я думал, вы его так упрятали, год придется плыть.

Барон молча посмотрел на него, никак не отреагировав на колкий выпад. Вода забурлила, потом скользнула вдоль покатых бортов, выдавилась верх. Батискаф погружался с полчаса.

— Ни у кого нет клаустрофобии? — обеспокоено спросил Закатов.

Судя по бросаемым на него зверским взглядам, клаустрофобии не было. Барон включил донный прожектор, который глубоко внизу в мутной воде осветил продолговатую сигару. На некоторое время все свары прекратились. Внутри батискафа воцарилась потрясенная тишина. Они были у самой цели.

"Гелион" лежал, чуть накренившись и слегка погрузившись в илистое дно. Ржа основательно тронуло его большое тело, на винты намотались длинные водоросли, тянущиеся куда-то в темноту. В иллюминаторах был свет, который периодически подмаргивал.

— Оптический эффект, — сказал барон. — На самом деле на ней все спят. Пять миллиардов замороженных детенышей. Цвет нашей цивилизации.

— Не жалко? — прямо спросил Мошонкин, барон лишь усмехнулся, а полковник невзначай наступил Василию на ногу.

— Немного не по себе. Это как холодильник с замороженной спермой, — поежился Закатов. — Какая там внутри температура?

— Нормальная температура, — грубо ответил барон.

Он подвел батискаф к кормовому люку и состыковался. Соединивший их рукав окутался роем пузырьков, когда включилась продувка. Вскоре канал был освобожден от воды. Ход в "Гелион" был открыт.

Раздраив люк, они по очереди спустились. Барон спустился первым, неловко толкнув устремившегося к люку Мошонкина. Внизу был коридор, начинавшийся от люка и тянувшийся в обе стороны, насколько хватало глаз: на километры. По обеим сторонам располагались стеклянные кубы из толстого непрозрачного стекла. Замороженные тела темнели внутри неясными пятнами. Пол и потолок были белоснежными. Воздух был сухой и колючий, но дышалось легко. При каждом выдохе вырывались легкие клубы пара, но холодно не было. Свежо.

— Внутри поддерживается стабильная температура, — гордо сказал барон, он приосанился, вышагивал степенно точно павлин, в общем, соответствовал своему сану.

— Где рубка? — грубо спросил Картазаев, которому было глубоко начхать на то, кто как выглядит, в первую очередь он сам. Если барон был аккуратист, то полковник смотрелся непрезентабельно в порванной сорочке и штанах с прорехами, в которых его не пустили бы даже на улицу, но он спасал свою расу, этим сказано все.

— Конечно, пройдемте! — великосветски сказал барон, поведя рукой, мол, вперед, прошу, господа.

Картазаев пошел первым, нарочно топая ботинками. По пути он двинул по стеклянной стенке рукой, так, прочность проверить, а заодно и кое-кого на вшивость.

— Осторожнее! — вскричал барон. — Вы же можете разбить!

В его голосе проскользнула настоящая обеспокоенность.

— Скоро здесь все будет разрушено, — пожал плечами Картазаев, от которого не укрылась реакция барона.

— Карфаген должен быть разрушен! — философски заявил Закатов.

Барон ожег его огненным взглядом, зрачки загорелись, словно у кошки в темной комнате, профессор нырнул за широкую спину Мошонкина. Барон повел огненными очами, чтобы столкнуться с пристальным взглядом Картазаева.

— Барон, я не пойму вашего беспокойства. Может быть, вам стало жалко своего детища?

Взгляд гелла разом угас, словно задули свечу, и он с напускным безразличием пожал плечами.

— О вас же забочусь. Внутри температура почти минус триста.

Когда он прошел вперед, Мошонкин сказал:

— Врет он. Чего-то замыслил. Владимир Петрович, может, свяжем его?

Картазаев запретил даже думать об этом. Но сам думать не мог. Он вдруг понял, что в случае, если барону вздумается пойти на попятную, они по существу ничего не смогут ему противопоставить. Реакция у гелла отменная. Силы не занимать. Оружия при них никакого. Так что получается, что они дышат, пока он им разрешает. Если барон захочет их убить, он убьет их одного за другим, как слепых котят.

— Зря ты, Вася, на берегу не остался, — вздохнул Картазаев.

Гелл шел ровно, как лом проглотил, чувствовалась вышколенность. Картазаеву еще отец — фронтовик рассказывал, что так ходили офицеры СС из дивизии "Мертвая голова". В своих черных мундирах они шли как по линейке даже по пересеченной местности. А как они убивали! Парад черной смерти, так они это сами называли.

Дорогу преградил бездонный колодец метров 30-ти в диаметре. Через него был перекинут узкий стеклянный переход, проложенный на огромной высоте. Стены, насколько хватало глаз, были изрыты коридорами со стенами из кубов-саркофагов. Здесь действительно была вся раса.

— Что ж вы даже перил не поставили? — попенял Мошонкин.

— "Гелион" не предполагает наличие живых на борту.

— А как же осуществляется охрана?

— Есть специальные охранные системы, но они опасны только непосвященным. Как я уже говорил, я принимал участие в проекте с начальной стадии, так что знаю здесь все. Со мной вы можете ничего не опасаться.

Миновав мост, они продолжили путь по коридору, напоминающем предыдущий как брат-близнец. Мошонкин обратил внимание на темную полоску, выделяющуюся на белой стене. Чуть дальше обнаружилась еще одна полоска, только на противоположной стене. Мошонкин шагнул широко, покачнувшись и задев обе стены, предположительно, так наследил неизвестный.

— Прекратите паясничать! — сморщил свой аристократический носик барон.

— Вы уверены, что здесь никого нет кроме нас? — недоверчиво спросил Закатов, стараясь взять соскоб с пятна с помощью ногтя.

— Ничего здесь не трогайте! — взорвался барон. — Повторяю, здесь никого нет живых!

— А мертвых? — тихо подал голос доселе молчавший Михаил и сам испугался своего вопроса, вернее того, что на него ответят утвердительно.

Барон красноречиво промолчал, после чего сухо предложил продолжить путь, предупредив, что осталось недолго, но есть одно опасное место. Настырный Василий сразу спросил какое.

— Коридор спящих шагов, — сказал барон.

Из хода, по которому они доселе двигались, имелось ответвление, практически незаметное на фоне белых стен. Вполне возможно, что такие ответвления-невидимки имелись везде, на них можно было смотреть с двух шагов и не видеть. Ответвление заканчивалось изящной аркой. Мошонкин шагнул под нее и едва не сломал ноги, разом приклеившиеся к полу. Некоторое время он торчал под немыслимым углом, движения его стали плавными как у балерины. Вскоре все почувствовали на себе прелесть нового препятствия. Шаги давались с огромным трудом, ноги приходилось каждый раз с силой отлеплять от пола, очень скоро заболели мышцы. Иван с обидой посмотрел на барона, ведь если бы он шагнул порезче, то вполне вероятно, кость бы не выдержала нагрузок, однако барон ответил ему равнодушным взглядом.

— Белая кость! — бросил Мошонкин, но барон остался холоден.

— С какой целью вы создали этот коридор? Участок повышенной гравитации, вероятно? — спросил профессор.

— Это ловушка!

— Какая же это ловушка, ведь мы же все равно движемся?

— Иногда бывает важно не само движение, а его скорость, — туманно ответил барон. — Но вам это не понадобится.

Его слова прозвучали двусмысленно, и дальше спутники двигались молча. Барон выглядел сосредоточенным и более бледным, чем обычно. Почти белым. Коридор спящих шагов закончился через сотню метров, показывавшихся бесконечными, оставив после себя тупую боль в икрах и острую в отбитых подошвах. Сильнее всех устали Михаил и профессор. Мошонкин в силу деревенской закалки смотрелся получше. Картазаев сделал вид, что еле стоит на ногах. Или это был не только вид? Кажется, он начинал терять форму.

— Нам надо отдохнуть! Мы не такие крепкие, как геллы! — рассердившись, сказал полковник.

— Да, ваша раса слаба! — не преминул подчеркнуть гелл свое превосходство.

Барон указал на неприметный ход, оказавшийся входом в крохотную комнату с несколькими мягкими образованиями, на которых можно было сидеть. Сам он даже не присел.

— Даю вам пятнадцать минут, — холодно сказал он.

— Ты нам не командир. Нам товарищ полковник командир! — горячо возразил Мошонкин.

— Десять! — урезал срок отдыха гелл.

— Вообще обнаглел, Владимир Петрович, поставьте его на место! — взмолился Мошонкин, и в глазах его была такая вера, что он сейчас рыкнет на гелла, и тот подожмет не в меру распушенный хвост, что Картазаеву даже стало его жалко.

— Мы здесь гости, и не можем диктовать свои условия, — примирительно произнес он, разом упав в глазах Василия.

— Вы даже не гости.9минут!

Боевой настрой пропал и у Мошонкина при таком обороте дел. На мгновение у него мелькнула крамольная мысль, что полковник боится гелла! Кто поймет этих интеллигентов. Хоть раньше Картазаев не подводил его и вел себя как настоящий мужик, но кто его знает, чему его научили в высоких кабинетах. Есть такая наука-дипломатия, которая учит задницу всем подставлять. Мошонкин с досады сплюнул, почти попав на штиблет полковника. Барона аж перекосило от злости.

— Не мусорьте здесь!

Заметив его отношение к полковнику, Закатов по-отечески положил ему руку на плечо и проговорил:

— У каждого есть свои слабости. Владимир Петрович тоже не железный и не панацея от всех бед.

— Убери лапу, не то получишь в дыню! — предупредил Иван, не оценив его благородного порыва.

— Все, встали, встали! — хлопнул барон в ладоши. — Уже немного осталось. Осталось пройти через стерильный участок, и мы на месте, в рубке "Гелиона".

Когда гелл открыл узкую, но высокую, метра три в высоту, дверку, все ахнули.

— Ничего себе стерильный участок! — вырвалось у Мошонкина.

Когда-то это был белый коридор с белыми же стенами, теперь на полу появился темный след с комьями откровенной грязи, будто нечто проволочили по всей длине коридора, попутно лапая стены грязными руками (лапами?). Комья грязи были даже на потолке. Над входной дверью располагалось нечто вроде сетчатого ящика (кондиционера?), с него свешивалась клейкая сосулька. Стоило Мошонкину дотронуться до нее, как она оторвалась и звучно капнула на пол.

— Что-то здесь не так, — проговорил Василий и поплатился.

Со словами "Я же сказал, ничего здесь не трогать!" гелл влепил ему затрещину. Это для него она была затрещиной, для человека же явилась мощным ударом. Василий не удержался на ногах, упал и, сидя, утирал кровавую струйку из носа. Смотрел он только на полковника, но тот отвернулся. Мошонкин опять сплюнул, и кровавая слюна попала на полковничий-таки штиблет. Барон переводил взгляд с одного на другого и особенно долго смотрел полковнику в глаза. Он испытывал удовольствие от унижения одного другим. Картазаев, казалось, ничего не замечал.

— Когда рубка? — как ни в чем не бывало, спросил он.

— Уже пришли, — барон сделал приглашающий жест.

В рубку вела еще одна высокая и узкая дверь, на этот раз гелл проследил, чтобы все вошли впереди него. Помещение, в котором они оказались, своей эргономичностью напоминала кабину космического корабля. Панели приборов округлых, будто зализанных форм. Оптические дисплеи: картинки висели в воздухе. Откидные ложементы, в рост человека, с множеством анатомических подробностей, подлокотников, подголовников, с подводящими кабелями системы жизнеобеспечения.

Люди бессильно опустились в кресла, наблюдая картинки с призрачных мониторов. Они были практически одинаковы: коридоры с анабиозными камерами, стены из камер, целые залы, забитые стеклянными кубами. И везде тела, тела.

— Мальки! — прошептал Мошонкин. — Чисто мальки, которых в пруд запустить собираются!

— Убить их, это расизм! — выпалил Михаил.

— Да, расизм, — спокойно согласился профессор. — Вся история человечества есть расизм. На словах мы его осуждаем, все за гуманизм, а когда начинается война, самец не щадит никого: ни женщин, ни детей. Знаете почему? Потому что у человека есть свои детеныши, своя женщина, которую он не хочет делить с другим самцом. Вообще современная история ведет к тому, что некоторые расы должны исчезнуть с земли, чтобы другие могли спать спокойно.

— Это сказал Гитлер! — заявил Михаил.

— Нет, это сказал я, — скромно уточнил Закатов.-99 процентов терроризма идет из арабского мира. Допускаю, что там не все ублюдки, дела это не меняет. Никто не виноват, так сложилось. Почему остальные должны страдать? Как говорится, Боливар двоих не выдержит. В силах современной евроамериканской цивилизации сделать так, чтобы арабы вообще исчезли. Причем даже из информационного поля. Выпустить закон, по которому запретить упоминать о некогда существовавших странах. Переписать учебники истории и географии. Через полвека никто даже не вспомнит, кто такие мусульмане. Единая физически- информационная стерильная зона. И можно будет спать спокойно, не боясь, что диван под тобой взлетит от заряда гексагена.

— А как же китайцы? — хитро спросил Мошонкин.

— Не понял, при чем здесь китайцы?

— После арабов, китайцы начнут вам мешать, вы тоже их в топку? Потом японцы.

— При чем тут китайцы и японцы? — взорвался профессор.

— Не хочется вас прерывать, но я должен сообщить вам, зачем вас сюда привел, — сказал барон.

Картазаев единственно из всех не севший в кресло и продолжавший обход рубки, остановился у выбранного им пульта и заявил:

— Это и так ясно. Вы привели нас сюда, чтобы убить.

Наступила немая сцена. Лица у всех присутствующих вытянулись, исключая гелла и Картазаева.

— Эт-то шутка? — Закатов стал заикаться.

Ответил ему как ни странно Картазаев.

— Какие уж тут шутки? Барон нас через столько препятствий провел, столько всего перенес вместе с нами, уж не для какой-нибудь ерунды. А что бы по-честному нас всех тут и положить. Силы у него не занимать, да и оружие наверняка имеется. Придется здесь все немного испачкать, не так ли, барон? Люди наполнены жидкостью, в каждом не меньше 5 литров, которая имеет обыкновение выливаться при всякого рода непредусмотренных природой отверстиях. Так что придется потерпеть. Мы тут и останемся лежать, истекающие кровью, бьющиеся в агониях, каждый в своей. Я думаю, многие останутся в креслах, с которых не успеют даже встать. Ну, разве что Мошонкин успеет вскочить, все-таки бывший десантник, но его барон убьет с особой жестокостью. Ведь вы его с самого начала невзлюбили, не так ли? Я тоже умру стоя, не из-за своей реакции, я ведь не сел.

— Что за комедию вы тут устроили, полковник? — вскричал профессор, сползая, однако под кресло, и прячась, как малый ребенок, который считает, что если закрыть глаза, его не увидит и не съест страшный волк. — А вы, барон, что молчите? Скажите же что-нибудь!

Барон смерил Картазаева взглядом и проговорил:

— Теперь я вижу, что о вас мне говорили правду. Вам действительно безразлично все на свете, в первую очередь, это касается вашей жизни. Что для вас главное, Вольд? Долг? Сомневаюсь. С вашим извращенным понятием у вас не может быть такого понятия как долг по определению. Вы никто и задание у вас никакое, чтобы там не считало ваше командование.

— Я слишком поздно вспомнил, где я слышал твой голос раньше, — сказал Картазаев. — Может служить оправданием, что я слышал всего пару фраз. Тогда на "Сабаре", это был ты?

— Умный, значит мертвый, — усмехнулся гелл.

— Ну, что испачкаем мебель? — спросил Картазаев. — Предупреждаю, человек при смертельном ранении иногда гадит под себя.

— Черви! — презрительно произнес Бклоу. — Я отвечаю за операцию, и я специально взял вас под свой контроль, и я привел вас сюда, потому что знал, что вы пойдете за мной как привязанные, и вы соберетесь в одном месте, конкретно, в этой рубке, чтобы я мог раздавить вас одним сжатием кулака. Вот и решилось, чья раса достойна жизни больше. Потому что есть вещи, которые решает только сила. Грубая сила. Закон эволюции, господа. Наше потомство талантливее, лучше вашего. Вы не видели их рисунков, их научных работ, вы не видели насколько они красивее ваших детей, да и не увидите. Потому что уроды уходят, а геллы остаются.