ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Анна Савельевна с трудом поднималась с постели. Врачи советовали лечь в боль-ницу, но не обнадеживали, не утешали домашних. Прасковья Кирилловна с деревенской простотой простосердечно и с жалостью к Анне сказала Дмитрию Даниловичу, что нечего мучить больницей, пусть уж дома побудет до конца дней своих земных. И самим на душе легче, коли на глазах-то, под своим присмотром будет. Анна была беќзучастна, но от больницы отказалась, пусть уж дома полежу, потерпиќте. Больше любила, когда возле нее сидела Светлана. На дочерей гляќдела как на гостей, а Светлана — хозяйка. Прибегали в комнату внуки и внучки. Но она уставала от них и ласково отсылала: "Ну и подите, погуляйте милые!"

Как-то Светлане сказала:

— Уж и потерпи, доченька. Немного и осталось, — недоговорила, но глаза досказали, — скоро вот и отмаюсь.

Светлана называла ее мамой. Прониклась уважением к простоте ее суќждений, тер-пению, виды в этом непреходящую житейскую мудрость, не распознаваемую сразу за обыденностью деревенского обихода.

Анна Савельевна вспоминала о ферме и о коровах, рассказывала, как они все, доярки, берегли каждую, считая, что таких удойниц, как у них в Мохове, нигде нет. Говорила и о доме. За работой по хозяйстќву Светлана и сама испытывала радость такого труда, любовалась краќсотой ухоженных грядок. Пересматривала свои записи рассказов Анны Савельевны о дедушке Даниле. Он полнее открывался ей через душевную щедрость самой Анны Савельевны. Дедушка жил чувством большой веры крестьяниќна в свое счастье быть у своей земли.

Иногда Светлана читала вслух у постели Анны Савельевны. И удивляќлась, что мир книжных героев не казался ей духовно богаче жизни саќмой Анны Савельевны. Только, пожалуй, в быте женщины-крестьянки не было живой отдушины, когда она могла бы приглядеться к себе самой, задуматься и этим защититься от беспросвета… С дедушкой Данилом бывали и споры, и несогласия с ним. О том и жалела теперь Анна Савельевна. Она была недовольна тем же, чем был недоволен и сам дедушка, председатель колхоза. И не для себя была их обоих жизнь. "Что же это было-то, да и есть, за время такое?.. — задумывалась не без робости Светлана. — Из каких вот далей можно будет увидеть правду его?.."

Как-то в минуты облегчения от недуга Анна Савельевна пооткровенниќчала. Был солнечный день. Жара поспала. За окном опускала к земле тонкие свои плети ветвей ста-рая береза, вся в бликах послеполуденќного солнца. Береза и была целым миром больной.

— Свои вот дочери в городе, — глядя на этот мир в окне, сказала она Светлане, — а ты вот городская. И за больной ухаживаќешь как за родной матерью… Редко ныне такое. Все больше в одиноќчестве старики век свой доживают… Плохо человеку в летнюю пору рас-хвораться. Все в поле, а он один дома. Детушки если испить подадут. А ты — благодетель-ница, сердцем добрая… В деревне-то жизнь людќская виднее для чего она.

Светлана, смущенная, оправдывала Тамару и Настю. Но Анна Савельевна со спо-койной примиренностью рассказала, как доживали свой век в их роду. Говорила, как бы принимая и свою неминуемую кончину, к которой, чтобы без страха придти, надо много претерпеть без обиды на прожитые свои годы.

Светлана вспомнила об академике Павлове. Как он, умирая, объяснял на себе смерть отдельного человека. Или вот Сократ — как стынет все тело, немеет, и что-то ухо-дит из тебя… Но это были великие люди. Но и Анне Савельевне думалось, что ее жизнь, и работа ее отданы людям, кои будут делать то же, что и она. Поэтому ей и легко было ду-мать о себе. Она унесет печаль из этого дома, а радость свою остаќвит в нем.

— Старики не больно заживались. И при хвори своей старались по доќму. В труде с малолетства до старости. Доля наша такая… — Не жалоќвалась, а только вспоминала Анна Савельевна. — В лености, без загляда наперед, без своих дум, какое житье… А и надо бы себя-то щадить, разумно житье свое беречь. От этого и легче бы всем, и душе светлей.

Светлане пришли на память строки неизвестного ей поэта. И она поќвторила их про себя: "Я просил у Бога легкой жизни… Легкой смерти надо бы просить". Анна Савельевна легкой кончины в страдании и ждаќла. А она, Светлана, узнала от страдалицы великий смысл этих строк поэта.

2

Светлана просидела в тот вечер возле Анны Савельевны до прихода Ивана. Скоти-ну застали ребята, принесли травы в корзинах, напоили. Корову подоила старшая внучка. Сказала: тетя Светлана, учительница, ухаживает за коровой, и нам надо.

Заслышав возле дома мотоцикл, Анна Савельевна забеспокоилась: "Ведь и само-вар-то не поставлен?.." Но самовар был поставлен… Шумел, когда Светлана вошла на кухню. Сказала об этом Анќне Савельевне, и увидела, как она обрадовалась.

Тогда же Светлана как-то уже по-серьезному спросила себя: "А что же такое жизнь?.. Вот мама, деревенская женщина, умирает. Не столько непосильная тяжесть тру-да, сколько унижающая нескладица быта-бытия, укоротили ее годы. Бытие ускорило ее кончину, и это вопреќки ее сознанию…" — высказалось в себе. Вроде как неизбежно так все и должно было произойти. Заговоренное нынешними фарисеями — демиургынами рабство и будет тянуться. И кто знает, сколько ему еще длиться при нас таких.

Виделось что-то схожее с судьбой солдата на войне. Солдат вступаќет в смертный бой, забывает, что может быть убит тут же, а ходить по земле, в которой он упокоится, будут другие. И, прежде всего те, кто хитростью, трусостью, увернулся от войны.

Зачем Анне Савельевне надо было снова идти на ферму и ухаживать за быком, ко-торый ее пободал? Семья не ее заработком в колхозе кормилась. А она считает, что при всей и такой работе было ее счастье: "Как землю не бросишь, так и скотину не оставишь, она не виновата".

А если бы ей, Светлане, такая доля?.. Вытерпела бы?.. Как отвеќтит на такие вопро-сы и выспросы себя?..

Почему вот в думы об Анне Савельевне ворвалась мысль о солдате и бое, для него смертном?.. Поступок без выбора?.. А так ли необходиќмы "бой" в повседневной жизни и кличи "как в бою"? Не прикрытие ли это своего неразумения в том деле, за которое взял-ся. Жаждущие влаќсти и получившие ее, так и держатся при ней силой без разума.

Анна Савельевна могла бы и образование получить. Так не за счет ли ее нынешнее благополучие многих?.. И ее вот, самой Светланы?.. Иван окончил институт с отличием, вернулся в свою деревню, туда, где прошла жизнь его дедушки. Но Иван не разу не ска-зал, что вернулќся в колхоз, а вот приехал домой. Светлане претило слово колхоз, колхоз-ник. А Анна Савельевна, как и другие, ставшие колхозниками, притерпелись к этому как к привязи… Но вот Иван, муж Светланы, колхозник. Значит и она тоже колхозница. Гор-шечник, лукошечник, саќпожник — это понятно, прозвание по профессии. А колхозник?.. Вроде как чей-то, не сам по себе, не сам свой… По-прежнему под крепостью новоявленного крепостника, по-нынешнему — демиургына.

Светлана ни разу не слышала дома слова колхозник, сказанного без какого-то внутреннего протеста в себе. Разве что в высмехах городской родќни. Поэт вот гордо ска-зал: "У меня отец крестьянин, ну а я — крестьќянский сын…" А мог бы он сказать: "Ну а я колхозный (колхозника) сын?.." Анна Савельевна страдала от осознаваемого, но не высказываќемого самой душевного угнетения. Не было у нее своей жизни, к котоќрой тоскливо стремилась. Точила глухая боль в переживаниях за детей. И медленно копило в груди душевный яд это демоническое слово колхоќзник. Что же этим словом определялось в задуме? И определяется в яве?.. Что же это — особая профессия-звание, при которой ты исполниќтель однообразной тупой работы. Тогда "колхозник" такая же насмешка над тобой, как скажем, ходячее в молве словцо "скобарь"… Есть еще и другое словечко, выпущенное демиургынами в свет: "Совхозник"… Мертвые слова — угнетатели воли… Вот уже крестьянина, как и сына крестьянского, вроде бы и нет. Прежний крепостной жил без "виду", а нынешний колхозник — без паспорта. Мы не вышли из крепостничества "по положению", но обрели в подпор себе "железные костыли". И хромаем, опираясь на них, ходя по земле Святой Руси не освященными истинным

светом правды. В ранимой и гордой душе Анны Савельевны медленно и осознавалось унижение человеков, коим означено быть кормильцами всего своего люќда. Выше-то этого, чем еще мог Бог тебя одарить. Родом Анна Савельќевна из Кирюхиных — крестьян-художников по складу души. Аристократов от природы. Такие же вот и Корины. Парнишка Кирюха Кирюхин — лепщик из глины, на именинах Виктора отпрянул гордо от Тарапуни и Андрея Семеновича. Тарапуня тащил его за руку, считая за честь, если Кирю-ха покажет свои фигурки настоящему художнику. А он вот — нет. Я сам по себе и в радость себе все это делаю.

С какой-то раздирающей душу тоской Светлана повторила в себе высказанное Анной Савельевной в общем мирном разговоре за вечерним чаем: "Вот говорят о новой жизни. Счастливой и светлой ее хотят сдеќлать. А нынешняя-то наша уж совсем что ли не-годная, темношная. Как вот из нее выбраться к этому суленому свету?.. Коли глазом сво-им его не видишь, то и нет его…"

Эти слова "простой колхозницы-крестьянки" поразили Светлану. Кто-то ведь, на-верное, такое по-ученому высказал. Но вот кто, где?.. Неладной, "потемошной" жизнью жили и живут мужики-колхозники как слепые от рождения. И кем вот такая жизнь будет осуждена?.. Она длится как наследственная болезнь и к ней привыкают. Судий на нее нет, гасится всякий судный глас. Как вот решиться о самих себе худо сказать?.. Но судия, неизбежный приход его, неустанно ждется. Иначе-то как — себя вот и утешаешь такой надеждой. Анна Савельевна прожила в этой клятой и постылой жизни. Осознание этого приходило исподволь, тоской по минувшему. И об этом она по-своему рассудила: "И то сказать, откуда взяться добру, когда дедовы нажитки в осмеянии и охаивании". И Светлана, как бы заглядывая в родослоќвие будущих Кориных, подумала: "Дедово, это то, что дает тебе силы. Оно невидимо держится в твоем корне. Молодое от этого корня и береќтся, и крепнет. А как вот тянуться ввысь, когда корни нещадно поќкорежены и порваны?.."

Вот ведь как!.. Анна Савельевна осознает себя этими корнями. Всќлед за ней должна осознать это в себе и Светлана. Она станет глубиќнным корнем Коринской жизни. И только ли Коринской. Думай у Вселенќской! Жизнь человекам дает только земля под небом, труд на ней паќхаря крестьянина. И как это могло забыться?.. И что — если надолго!? И как тогда остаться Божьим человеком в своей первозданной чистоте?!

Светлана угадывала, что Анна Савельевна порывается высказать ее еще какую-то свою думу-заботу. Начинала не раз разговор и гасила… Это касалось Дмитрия Даниловича И вот решилась, пуще всего боясь не успеть: "Пускай уж Митя-то порадуется, поживет как надо… Не старик ведь". И попросила тут же, как заветала: "Вы с Ваней не осуждайте его… Татьяна тоже одна одинешенька. Не потаскуха какая, сте-пенная. Мы с Митей хорошо прожили. Что ему теперь-то вдовцом чахнуть. На разговоры чего глядеть. Без понятия-то кого молва не ославит. Я-то в своей памяти. Так вот и прошу вас с Ваней…"

Такой Анна Савельевна и входила в сознание Светланы.

Слухи ползли о Татьяне Носковой. Большесельские старухи, доброжеќлательницы и жалельщицы, приходя проведать Анну Савельевну, непремеќнно почитали долгом пове-дать и о том намеками. А она высказала им с упреком: "За что Митю-то с Татьяной огова-ривать. Разве дело?.." И Прасковью Кирилловну просила укротить разговоры старух о Мите: "Коќли крест на гавитане носят, то хулу-то чего бы нести в мир…"

Дмитрий Данилович, прослышал о высказе Анны старухам, сгорал со стыда. Избегал даже уличной встречи с Татьяной. И это Анне было поќведано, но уже с оп-равданием Дмитрия Даниловича: "Чего не наплетут зазря-то", — оправдывались доброжелательницы.

Под исповедью Анны Савельевны Светлана задумалась: "Какой должна быть вы-сокая любовь, чтобы победить в себе всесильный эгоизм — ревќность, и одарить другого чувством глубокого самоуважения".

Можно было принять все за жертвенность больной. Но жертвенности не было. Бы-ли врожденная вера в добро и высокий дух человека, взраќщенного праведным трудом, желание другому радости, как и себе счаќстья. И никакой страдальческой обреченности. Святая свобода души христианской. И это свойство не литературного героя, а неприметной доярки-колхозницы. Как мы наивны, грубы и не чутки к человеку, котоќрого привыкли считать "простым", "маленьким". Будто есть на свете каќкие-то еще "непростые" и "немаленькие", а сляпанные из особого тесќта и по-особому обжаренные. Честный и нечестный, праведќный и неправедный — вот единственная грань, отделяющая одного челоќвека от другого. Все остальное от Бога. Чем же тут кичиться "непросќтому" перед "простым"?..

Анна Савельевна рассуждала по-житейски мудро о своей жизни: "Не претерпи мы с дедушкой Данилом и Митей всего, так и деткам нашим теќрпеть за нас бы осталось. А так претерпением своим мы что-то и изќменим, образумится люд и увидеть неладность свою. Себя не понять, как измениться. По-иному в жизни нашей добру не прибавиться, только коли через себя самому. Вот бы и дали нам каждому в согласии с миќром по себе жить. От чьего-то хорошего житья и другому бы польза…" Светлана изумилась: "Да может ли так судить о себе, о своей жизни, "простой" человек?.. Свои лишения за благо принимать, чтобы деткам легче жилось?.. В Анне Савельевне крепилась вера в неизбежность таќкого своего переживания-претерпения, чтобы этим изжить вековое раб-ство, навалившееся на Русь по чьей-то злой воле. Беды находят на нас и уживаются словно бесы в грешниках. Изгнать их и можно только молитвой праведников… Как вот и кто позволил оневолить души человеческие борьбой за надуманное какое-то светлое будущее, приподнесенное тебе черной рукой демона?.. И люд вынужден не сотворять сам лад своей жизни, а изо дня в день бороться с напавшим сатанизмом своим претерпением, чтобы так самим же и образумиться.

Светлану потаенно мучило, даже не без боязни признаться себе; что кто-то вот прямо виновен в тяжкой доле и Анны Савельевны, и страдаќниях дедушки, надругательст-вах над всем деревенским людом, как вот, тоже кто-то прямо виновен в начале воин, в смерти люда в этих войќнах. Осознание этого и есть наша Правда. Она вот и должна осознаться через праведников, примером их жизни. Может дому Кориных это вот предречено.

И тут же другое, противоположное: "А что если беды наши оттого, что мы такие терпеливые и покорные, не свои в себе?.. Не осознающие себя личностями, единицами неделимого целого в этом мире греховном?"

Лавина мыслей обрушивалась. А душа-то и самой Светланы к слепой вере приру-чена. Вот и робеет прямого ответа и ищет верного слова.

Анну Савельевну она больше слушала, понимая, что ей и нужно только то, чтобы высказать свою боль, не унести ее в немоте с собой. Немота оставляет твои страдания другим. Слушая, Светлана и вела осоќбый разговор с покорным человеком с непокорной душой, жизнь котороќго обрывается раньше своего времени. Кто знает, может тоже во ис-куќпление грехов других.

3

Рожь сжали. И Дмитрий Данилович с Лестеньковым снова корпели во дворе мас-терских над новым комбайном. Готовились к уборке яровых. Поспевал ячмень, подгоняла и пшеница. В эту осень решили бескомбайќновым способом убрать часть полей своего звена. Новизны в этом ниќкакой — древность. И верно говорится, что новое — это увиденное стаќрое. В крестьянстве ныне такое сплошь и радом. Дмитрий Данилович был уверен, что будущее у них за исконно крестьянским способом убоќрки хлебов. Он предполагает простую надежную технику, исключающую потери. Сохранить урожая — это вторая главная половина дела.

Стояли наготове переоборудованная валковая жатка, старый комбайн со снятой молотилкой… Изготовлены короба-прицепы для перевозки "хлебной массы". Новое вот словечко — куда от него денешься. Уборку решили начать с ячменя у Барских прудов. Часть сжать прямым комбайнированием, другую половину с обмолотом в нагуменнике. И сравнить.

Своей затеей Дмитрий Данилович заразил и звено Тарапуни. И он возќмечтал о мо-лотильном токе.

В поле, в мастерских за работой Дмитрий Данилович как-то забывалќся. Но каждый раз с тревогой шел домой. Анна не выходила из дому. Его встречала на крыльце Светла-на. По выражению ее лица он и угадыќвал как дома. Притихшими были и дети. Дочери с мужьями уехали, конќчились отпуска. Не переодеваясь, он первым делом заглядывал в комќнату к Анне. Она любила идущий от него запах поля, железа, бензина. Спрашивала, что делал. Заботливо посылала, чтобы умылся, переоделся да и поел.

Дмитрий Данилович не мог заглушить в себе мысли, что Анна умирает. Это ей предрешено судьбой. Если бы не разъяренный бык, так что-то другое подловило бы ее. Непосильная схватка души и сердца подломила и дедушку Данила. Во все времена труд-ных лет тихие совестливые люќди взваливали на свои плечи тяжкий непосильный груз, и несли его как свой крест искупления за грехи остального люда. Совестливые всегда неза-метны. Страдание их в себе, и они больнее других переноќсят общий недуг мирского люда. От окрика и хулы обороняются молчаќнием, привыкая к неволе как к зимнему вою ветра в печной трубе. И только боль сердца от скорбного гласа обиженной земли не унимается в них.

Мысли об Анне, что дни ее сочтены, наводили Дмитрия Даниловича на покаянные размышления. Может, и он чем-то обидел ее, словом, мыслью, взглядом… Дедушка просил Анну простить его. Винился, что вот не уберег. Но как он, председатель колхоза, мог уберечь ее, доярку, от зверя — быка, за которым она ухаживала. Но сама Анна пуще, в страданиях, винилась перед ним, умирающим, за свою порой несдержанность. Легче расставаться с жизнью, когда есть вера в свою праведность. Она, праќвда твоя, за тебя и остается на земле, в твоем доме. У Дмитрия Даниќловича расставание с отцом было по-крестьянски простым. Отец сказал: "Береги, Митя землю, держись ее, а меня прости за все". Дмитрий тоќже просил прощения у отца и заверил его: "От земли своей, от дома, куда мне, батюшка". Друг перед другом у них вины не было. А перед Анной, матерью, вина у каждого. И она вселенская: всех, всего люда, всего мира, перед матерью-родительницей. Так же, как и перед землей кормилицей.

Час прощания подошел неожиданно. Такое — всегда неожиданно.

Он подъехал к дому. Светлана выбежала к калитке, позвала, сказала:

— Все ждет, спрашивает, где Митя… Велела послать за дьяком Акиндием, чтобы особороваться.

Он сел возле ее изголовья. Анна смотрела на него без печали. И он в эту минуту с явью увидел, как возле их подбитого танка умирал от ран паренек пехотинец. "Ты давай вперед, — сказал он Дмитрию Данилоќвичу, — а я уж свое сделал…" И это чувство виноватости перед погиќбающим сотоварищем он вновь испытал. Все сливалось воедино. Никогда не привыкаешь к смерти человека, если она приходит раньше… Дед Галибихин, умирая, прощался с накопившейся годами усталостью. Отхоќдил как бы на отдых. И его мирно провожали в свой путь, где вечный покой.

Анна повела глазами в его сторону. Он взял ее руку и ощутил холод в ней. Не та-кой, когда зябнут руки, а текущий по жилам изнутри.

— Боялась не дождаться… — понял он скорее по губам эти ее слова. Потом голос ее поотвердел. — Митя, меня прости. А на тебя обиды нет никакой…

— И ты прости, — высказал он скорбно, с тоской, будто вина перед Анной была не-прощаемой.

Потом она вроде бы что-то вспоминала. И в ясном сознании высказаќла, как самое важное и необходимое:

— С Татьяной-то дай вам бог счастья… Душа-то моя и будет споќкойна…

Он не стал возражать ей, боясь невольной неправды. Промолчал. Во взоре ее уви-дел покой. Глаза полузакрылись в дреме. Она сделала последнее дело, которое непремен-но надо было сделать. И ушла.

Кажется, дедушка как-то сказал в беседе со стариками: "Если челоќвек осознает свою вину перед кем-то, даже обидчиком своим, это праќведный человек". Он свою Вину перед Анной осознавал, хотя и невольќной она была. Анна тоже винилась перед ним, же-лая, чтобы ему жилось лучше. А кто вот виновник во вселенской вине каждого перед каждым!..