"Сокол на запястье" - читать интересную книгу автора (Елисеева Ольга Игоревна)

VI

Элак карабкался все выше и выше к одиноко маячившему ягодному тису. Пан давно заприметил могучий ствол. Тисы любят влагу и высасывают всю воду вокруг себя. Где-то неподалеку и должен быть водопад. Хотя после жаркого лета он едва ли окажется особенно грозным. Так, ручеек-недотрога в тени жадных до воды кустов. Элак уже давно слышал слабое журчание, но хотел повернее определить, откуда оно идет.

Тис отмечал собой верхнюю точку водопада. Раскидистые ветки старика клонились к земле под собственной тяжестью. В пышной кроне Пану почудилась какая-то большая тень. Она была чернее окружающей листвы и шевелилась.

Не успел Элак прянуть в сторону, как тень взмахнула необъятными крыльями и мягко спорхнула на землю, словно большая птица.

— Я уже тебя здесь заждался! — возмущенным голосом заявил Нестор. — Представляешь, ни одно другое дерево в окрестностях меня просто не выдерживает! Позор! Все вырождается! Куда делись горные грабы? Где розовый дуб? Я спрашиваю!

От грифона на версту несло соленой рыбой, и Элак, не выносивший морских запахов, зажал нос.

— В годы моей юности…

— Слушай, хронист, — серьезно сказал сын лесного бога, — Бреселида приказала тебе сидеть внизу.

Нестор распушил перья и стал похож на огромный шар.

— Бреселида, конечно, великий командир и когда-нибудь будет царицей, но, — грифон высоко поднял коготь, — я не воинственная девка с луком из ее сотни и мне она ничего приказать не может. Я сказал, что пойду в разведку.

— Как знаешь, — недовольно пожал плечами Элак, — Но я тебя в спутники не выбирал. Хочешь распугать разбойников вонью? Я с тобой не пойду.

— А как, интересно знать, ты от меня избавишься? — хихикнул хронист. — Я полечу за тобой, вот и все.

В его навязчивости было что-то детское.

— Зачем тебе это нужно? — смягчился Элак.

— Как тебе сказать, — грифон замялся, — Мне, кажется, что я чую поблизости запах моих сородичей. Только вот не пойму, откуда. В общем, дорогой может что-нибудь и прояснится, а одному мне здесь плутать скучно. Мы, грифоны, рождены для общества. Для самого лучшего общества, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Да, для женского. — кивнул Элак.

— Блестяще! В самую точку! Высший балл! — захлопал крыльями Нестор. — Грифоны должны беседовать, вращаться, давать советы, учить… А когда вокруг никого нет, мы теряемся.

— Но я-то не женщина. — усмехнулся Пан, — Скорее наоборот.

— Какая разница! — фыркнул грифон. — Ты ходишь на двух ногах, умеешь говорить, когда не блеешь, мальчик-козел.

— Ладно, пошли. — поняв, что от хрониста не отделаться, Элак махнул рукой. — Но если ты будешь верещать всю дорогу, я проколю тебе бок рогами.

— А чем еще заниматься в пути, — возмутился грифон, — Если не вести изысканные беседы? Ученость, остроумие, свобода от предрассудков — вот мое кредо, мальчик.

«Чтоб ты лопнул! — подумал Элак, — Старая трещотка!» Но вслух угрюмо сказал:

— Слушать лес. Неужели ты ничего не слышишь вокруг, философ? У тебя уши воском залиты?

— Что тут слушать? — еще больше возмутился Нестор. — Темное зверье в темных дубравах вздыхает о темных временах. Мы, грифоны, городские жители и любим…

— Послушай, но ведь твои сородичи обитают в горах? — удивился Пан. — Ты тоже, небось, не в столице родился?

Все-таки Нестор заставил его задать вопрос! Это была победа разума и образования над дикостью и угрюмым варварством.

— Я, — важно произнес грифон, — родился не здесь, а при дворе китайского императора. Мои предки с незапамятных времен служили владыкам династии Цинь. Поэтому я так люблю чай…

— Как же ты попал к нам? — перебил его Элак.

— Превратности судьбы ученого. Интриги. Завистники. — уклончиво отвечал Нестор. — Я составил гороскоп для новорожденного наследника, который предсказывал ему не слишком блестящую судьбу. Проще говоря, он должен был стать тираном. В Китае это случается сплошь и рядом. Императрица обиделась и приказала ощипать меня к обеду. Я вынужден был бежать. Истинный философ не годится для службы сильным мира сего!

— А как же ты служишь царице Тиргитао? — ехидно осведомился Элак.

— Что такое Тиргитао? — оскорбился Нестор. — Мне скоро три сотни лет, мальчик. Видел я царей и пророков! И земли побогаче этой. Тиргитао! — передразнил он. — Я еще помню, как она слюни в кашу пускала. — грифон распушил перья на воротнике и выпятил грудь. — На редкость противная была девчонка! Вечно дергала меня за хвост! Вот Бреселида — другое дело. — его голос потеплел. — Всегда приносила мне засахаренные орешки и задавала правильные вопросы. Надеюсь, ты понимаешь, что такое правильные вопросы. Это те, на которые можно отвечать долго…

Элак вздохнул.

— Удивительно умная девочка, — продолжал грифон, — И скажу тебе по секрету, она-то куда больше сестры достойна занимать трон.

Пан уже чувствовал, что философ собирается обрушить на него непосильный груз меотийской истории. Нестор оказался по-стариковски болтлив и обидчив. Стоило Элаку отвлечься от хитросплетений придворных интриг и сложных отношений в царской семье, как грифон немедленно надувался и начинал с презрением ругать молодежь, невосприимчивую к урокам прошлого.

Через час блуждания в темноте по горному лесу мальчик-пан знал по именам всех родственниц и советниц Тиргитао, ее мужей, любовников, шутов и кастратов, родословную каждого и пересечения в их гороскопах, которые Нестор обожал составлять для всего двора.

— … и поэтому я уверен, — торжествующим голосом заявил грифон, — что Бреселида в один прекрасный день получит корону, а вместе с ней и еще кое-кого, о ком я тебе говорить не буду. — он загадочно умолк, наслаждаясь впечатлением, которое должны были произвести его слова.

«Ну и не надо, — подумал Элак. — Сам я его что ли не видел?» Пан не стал распространяться о своей способности проникать в мысли людей. Тайна букового леса явно была не по зубам философу.

— Слышишь? — юноша застыл, вытянувшись в струну и предостерегающе подняв руку.

— Что? Где? — захлопал крыльями грифон. — Ничего не слышу.

— Я тоже. — побагровел Элак. — Теперь не слышу! Да закрой ты клюв хоть на секунду!

В наступившей тишине до спутников явственно долетели отзвуки далекого разговора. Ветер доносил грубые мужские голоса, и Нестор помимо своей воли поежился, наконец, ощутив угрозу, которую уже давно всей кожей чувствовал Элак.

Пан припал к корням ближайшего дерева и крадучись двинулся на шум. «Лучше бы ему лететь,» — думал он о Несторе. Но грифон, не привыкший к разведке и от сытой пищи в городе давно забывший, как подкрадываются к добыче, даже не подумал взмыть в воздух, где мог сойти за большую птицу. Он шумно ковылял сзади, и Элаку казалось, что за его спиной по земле волокут громадную ветку.

Вскоре лазутчики увидели отсветы огня и ощутили сильный запах дыма. Несколько костров освещали внутренность глубокой воронкообразной пещеры в склоне горы. Корни кустов держи-дерева цеплялись за ее каменистые края. Плотное кольцо растений образовывало вокруг укрытия прекрасную защиту от посторонних глаз.

— Сиди здесь. — приказал Нестору Элак. — Я подползу к краю. Упаси тебя боги соваться в колючки. Поднимешь шум, и нам крышка!

Не позволив грифону возражать, юноша пополз в глубину кустов, и Нестор готов был поклясться, что ветки страшного держи-дерева сами поднялись, чтоб пропустить Пана внутрь, не оцарапав его кожу. Нахохлившись грифон сел на землю и стал похож на большой камень.

Элак тем временем подобрался к самому краю и заглянул вниз.

Разбойники сидели вокруг трех главных костров и еще по крайней мере шести мелких огоньков, на которых они ничего не готовили. Просто подбрасывали ветки для освещения. Веселое пламя плясало на серых неровных стенах каменной воронки. Здесь лесные скитальцы устроили себе лежбища, набросав соломы в выбоины и ниши.

Иные укрывались шкурами, на других еще сохранились остатки одежды из тканей. Кое у кого были дорогие плащи — добыча недавних грабежей — и даже сандалии. Остальные ходили босиком. Но оружие имелось у всех.

Элак насчитал человек 50 крепких загорелых мужчин с косматыми давно не стриженными бородами и гривами немытых волос. Они были так грязны, что раньше Пан сказал бы: походили на животных. Теперь он никогда бы так не выразился. Только человек, попав в лес, толком не умеет за собой следить. Кто видел оленя в коросте? А вшивых медвежат?

— Что ты хочешь нам доказать? — грохотал рослый детина в драной тунике и дорогом кожаном поясе с золотым теснением. Повелительный тон выдавал в нем вожака. — Чего ты ждешь, Эвмил?

Он обращался к черному костлявому мужчине с крючковатым носом и близко посаженными глазами.

— Мы не можем здесь сидеть без дела и ждать неизвестно чего! Нам надо добывать себе пропитание!

— Я привез вам еду. — с едва скрываемым раздражением возразил Эвмил. Он походил на недовольного всклокоченного ворона, готового вот-вот ринуться в драку. — Оружия у вас навалом, одежда тоже найдется. Зачем же грабить поселок?

— Мои люди засиделись без дела. — угрюмо гнул свое вожак. — Мы не подыхать сюда пришли!

— Верно! — зашумели вокруг. — Цемесс богат! Он давно намозолил нам глаза! Сидим тут, когда могли бы сорвать яблочко и схрупать!

— На черта вам сдались полсотни глиняных лачуг? — выпрямился черный. — Вы за неделю проедите все, что там награбите. Зато раньше времени обратите на нас внимание.

— Когда оно придет, твое время? — передразнил его кто-то из разбойников.

— Раньше — позже, какая разница, раз мы взялись потрошить баб и забирать все, что нам причитается?! — заключил вожак. — Завтра же спустимся к деревне. Там одного скота на лодку золота. Кочевницы — не помеха, их мужики нас поддержат, я думаю.

Эвмил плюнул себе под ноги.

— Да мне все одно: хоть завтра Цемесс брать, хоть через месяц! — зло заявил он. — Но я посыльный и обязан вам передать: без приказа вы с места не сдвинетесь. Целая армия в Фуллах, да еще по горам с десяток шаек, как ваша, дожидаются слова предводителя. А им видите ли в заднице свербит деревню сжечь!

— Когда он скажет слово-то? — недовольно заворчали разбойники.

— И вообще, кто он такой?

— Кто, не знаю, врать не буду. — черный Эвмил прямо смотрел в лицо вожаку. — Но оружие и припасы нам поставляет регулярно. Человек он значительный, глаза и уши у него везде. Без этого столько народу в горных крепостях не собрать, да так, чтоб ни одна мышь не пикнула! И ты, дружище, поостерегись: рука у него тяжелая.

Атаман расхохотался.

— Что он мне сделает? Где он меня найдет? Слово Родоманта, завтра я возьму Цемесс, и половина твоих людишек из крепостей перебежит ко мне. — вожак заносчиво вскинул голову. — Люди любят успех и добычу! Правда, ребята?

В ответ ему раздался одобрительный гул.

— Ну что ж, — тяжело произнес Эвмил, — Вижу, вас не свернуть. Плохой выходит из меня посол, ну да ладно. — он обвел собравшихся долгим недобрым взглядом. — Я на рассвете возвращаюсь в Фуллы. Кто со мной?

От группы сидевших в дальнем углу мужчин отделилась рослая фигура, и Элак чуть не заблеял от удивления. К костру на свет вышел Ярмес, который по всем понятиям должен был сидеть связанный в рыбачьей хижине на берегу.

Хорошо зная дорогу в лагерь разбойников, Харс провел его, не плутая, прямо к пещере, пока молодой Пан в кампании грифона предавались поискам тропинок.

— Охотники из рода Волков уйдут с тобой. — сказал Ярмес, бросив взгляд на своих молчаливых сородичей. — Мы ищем людей с Фулл и хотим присоединиться к ним. Грабеж — не наше дело.

Эвмил одобрительно кивнул.

— Сколько вас?

Ярмес показал ему пять пальцев на руке.

— Оружие есть?

— Луки и ножи.

— А боевое?

Волк покачал головой.

— А баб своих вы из луков стреляли или камнями забили? — язвительно поинтересовался вожак, крайне раздраженный тем, что из его шайки утекают люди.

— Не твое дело. — отрезал Ярмес и так взглянул на атамана, что продолжения расспросов не последовало. — Волки тебе не подчиняются. Они просто ждали здесь меня. А за гостеприимство мы расплатились дичью и сведениями, которые приносил тебе наш колдун.

Элаку показалось странным, что ни сам Ярмес, ни старик, тоже подошедший к костру, не упомянули о сотне меотянок, прибывших в поселок. Похоже, разбойники о них ничего не знали. Сатир напрягся, уставившись на освободившегося пленника, и попытался прочесть его мысли. На этот раз ему удалось. Ярмес избавился от страха и растерянности. Он, наконец, чувствовал себя на своем месте. Пан понял, что волк не собирается сообщать разбойникам об отряде Бреселиды и не даст старику-голубятнику проболтаться.

Этого было довольно. Молодой бог леса без симпатии относился ко всякого рода путам и клеткам. Если его хозяйке не будет нанесено вреда, он готов приветствовать бегство Ярмеса. Волк должен жить на воле.

В это время за его спиной раздался предательский хруст веток, и через плечо юноши свесилась всклокоченная голова грифона.

— Ну? Что там? — проклекотал тот. — За это время можно яйца высидеть.

— Отсидеть. — ехидно поправил его Пан. — Смываемся, удод-переросток. Нас заметили!

Действительно, шумное явление Нестора на краю освещенного амфитеатра пещеры вызвало у публики фурор. Если Элак сливался с зеленью, то громадная голова клювастого чудовища, нависшая из темноты, оказалась хорошо видна.

Несколько десятков рук разом схватились за луки. Нестор заметил укладывающиеся на ложбинки стрелы и не стал медлить. С завидной для его лет горячностью он вцепился когтями в плечи Элака и, думая, что спасает друга, взмыл вместе с ним в воздух.

Минуту, пока грифон, тяжело взмахивая крыльями, пересекал освещенное пространство над пещерой, молодой сатир не мог забыть всю жизнь.

Он был совершенно беззащитен и болтался у всех на виду, прикрывая собой брюхо Нестора. А в него целились из всех имевшихся у разбойников луков.

Туча стрел взметнулась вверх, и Элак кожей ощутил быстрое дуновение разрезаемого ими воздуха. Только крайней растерянностью людей внизу можно было объяснить то, что ни одна из стрел не достигла цели.

Когда разбойники справились с потрясением и начали целиться более внимательно, Нестор уже скрылся в темноте.

— Что? Что это было? — кричали внизу.

— Танатос поволок свою жертву!

— Да нет, просто большой орел задрал козла!

— Ага, орел с львиными ногами!

Только тут Элак почувствовал, как больно его плечам, в которые немилосердно вонзились когти грифона.

— Ах, ты, летучая кошка! — заорал он, потрясая кулаками. — Я мог на земле скрыться за любым кустом! А ты мною загораживался! Летел бы себе, куда надо! Зачем других хватать?

Потрясенный такой неблагодарностью Нестор даже на мгновение перестал махать крыльями.

— Ты хотел туда? — щелкнул он клювом. — Твое дело.

Его когти разжались, и Пан камнем полетел к черным древесным кронам, выглядевшим с высоты, как упругий шерстяной ковер.

Ломая ветки, он приземлился, к счастью, достаточно далеко от пещеры и, проклиная дураков-философов, бросился в чащу.

Сатир вернулся в Цемесс за час до рассвета. Блуждая по лесу, козлоногий бог задержался у рыженькой нимфы, обитавшей в фисташковой рощице. Она лечила его ушибы и раны на плечах одним только нимфам известными способами.

Когда же вполне здоровый, но зверски усталый Элак, чуть прихрамывая ввалился в хижину Бреселиды, там все спали.

— Девочки, подъем! — заревел он из последних сил. — Чую, до места вам придется нести меня на руках. Я сбил себе все копыта!

К водопаду, который жители Цемесса называли «летучей водой» меотянки добрались по серому предрассветному туману. На зоре пошел мелкий дождь. Его струи тонкими нитями висели в воздухе, почти не пробивая одежды. Бреселида была довольна: в дождь люди крепче спят, а ей не хотелось, чтоб разбойники обнаружили их раньше времени.

Она уже знала о бегстве Ярмеса, но не стала говорить остальным — женщины сочли бы это дурным знаком и заранее шли в лес с упавшим сердцем. Довольно и того, что угрюмая Умма шагала в хвосте, прикрывая ладонью ссадину на подбородке. Волк все же поцарапал ее, когда зажимал рот.

— Из тебя сторож, как из меня храмовая танцовщица. — обругала ее командир. — Странно, что он тебя не убил. Хотя мог.

— Я отомщу. — проглотила слезы Бера. — Он поплатится.

— Не думаю. — сотница покачала головой. — Ты должна быть ему благодарна.

Девушка вскинула на нее удивленные глаза.

— Тебе оставили жизнь, дуреха. — пояснила командир. — Что уже немало в наше время. Пошли.

Она твердо решила сделать из Беры всадницу. Сил у медведицы было не меряно. Честности тоже хватало. Правда, Умма казалась диковата и через чур доверчива, но это со временем пройдет.

Сейчас провинившаяся стражница тащила на себе запасные колчаны со стрелами, а остальные «амазонки» карабкались в гору налегке. Их сопровождали несколько десятков молодых кочевниц, шарахавшихся в лесу от каждого куста.

Очень усталый Элак брел впереди, указывая дорогу. От водопада отряд еще некоторое время карабкался вверх. Наконец, по сигналу руки Пана женщины остановились, и юноша пополз к пещере проверить все ли в порядке. К его радости Ярмес со своими Волками уже ушел, а остальные разбойники спали, натянув на головы плащи и поплотнее завернувшись в шкуры. Но скоро, Элак знал, падет роса, и многие, не выдержав утреннего холода, встанут, чтоб согреться, походить, собрать ветки для костра…

Пан знаком подозвал «амазонок» к каменному устью пещеры. Рассыпавшись вокруг воронки, каждая взяла лук и выбрала себе жертву.

— Цельтесь хорошо. — шепотом приказала Бреселида. — Чтоб сбить сразу, как только они пошевелятся. Ты, Элак, разбуди их как-нибудь. Нельзя стрелять в спящих.

В душе она понимала, что избиение еще не очнувшихся от сна людей мало чем отличается от убийства спящих. Но и ближнего боя Бреселида допустить не могла: разбойники превосходили их, если не числом, то силой. Ей вспомнился страшный бой за Совиный холм и то, граничащее с ужасом удивление, которое испытали меотянки, когда, ценой невероятных потерь взяв вал, обнаружили, что его защищало всего 30 человек. Почти все они погибли… Дальше Бреселида запретила себе думать.

Громкий козлиный рев разнесся над пещерой. Элак орал так, словно в кустах собралась сотня горных духов и устроила адскую вакханалию прями при входе в разбойничье логово.

Мужчины повскакали с мест и тут же начали падать на землю, сбиваемые ураганом стрел. Меотянки стреляли хорошо. Ни один их разбойников не успел пробежать и трех шагов. Через несколько минут все было закончено. Куча трупов валялась в небольших лужицах крови, натекавших из ран.

Выждав еще немного, сотница приказала первой десятке «амазонок» во главе с Радкой спуститься и осмотреть пещеру. Остальные продолжали держать луки наготове, чтоб пресечь всякое шевеление внутри каменной воронки. Несколько стрел еще пришлось послать в недобитых разбойников, и жертвы окончательно угомонились. После чего в пещеру вошли остальные всадницы.

— Надо сказать местным жителям, пусть придут закопают их. — бросила сотница.

В это время над пещерой послышался плеск могучих крыл, и в воронку торжественно спустился Нестор.

— Ты подоспел к шапочному разбору. — сказала ему Бреселида. — Надо меньше дрыхнуть. Вот Элак, всю ночь на ногах, а держится молодцом.

Грифон с подозрением покосился на юношу, но ничего не сказал. Его раздирало любопытство: проболтался ли Пан о ночном происшествии. Но Элак сделал самую невинную физиономию, на которую был только способен, и скрылся за кустами грабинника.

— Ну и вонища! — возмутился Нестор. — Как эти разбойники тут только жили? — он втянул воздух и защелкал от неожиданности клювом. — Боги! Я чую благородный грифоний запах, среди тысячи человеческих нечистот.

Не обращая внимания на валяющиеся кругом трупы, хронист затрусил вглубь пещеры и ненадолго скрылся из глаз. Некотрое время он молчал, потом вдруг раздался душераздирающий вой, и Нестор с выпученными глазами вылетел из темноты.

— Там! Там! — орал он. — Варвары! Звери! Недоноски! Пожиратели падали!

«Амазонки» озадаченно смотрели на него.

— Там! — завопил он еще громче. — Идите же вы, тупицы! О, мое бедное сердце! Я не думал, что на старости лет доживу до такого!

Бреселида решительно взяла палку, намотала на нее плащ одного из разбойников и велела Радке поджечь этот факел. Человеческие глаза не так хорошо видели в темноте, как грифоньи.

Очень скоро она и ее спутницы, вошедшие вглубь пещеры, обнаружили то, над чем убивался бедняга Нестор. Огромное грифонье гнездо, устроенное волшебными животными в отдаленном конце каменного туннеля. Оказывается, разбойники захватили не пустую пещеру, а предварительно убили хозяев. Пара трупов взрослых грифонов так и осталась валяться среди гор битой скорлупы. Громадные синебокие яйца лежали тут и там, они были пробиты мечами, а извлеченные из них невылупившиеся птенцы, вероятно, съедены.

— Проклятые кровососы! — стенал Нестор. — Они надругались над самым святым, что есть на свете: над семейным гнездовьем! Мы, грифоны, откладываем яйца раз в сто лет и бережем их, как зеницу ока! О боги, боги, за что мои старые глаза должны видеть все это?

— Ты слишком много говоришь для искренне потрясенного. — сурово сказал Элак.

— Что ты понимаешь в трагедии? — возмутился Нестор. — Я только начал взывать к богам. — Сейчас будет Зевс, потом Артемида, а когда я дойду до Геры…

— Смотрите, одно яйцо цело, — Пан наклонился и, разрыв ветки, осколки, труху и перья, поднял увесистый белый шар, покрытый подозрительными крапинками. — Правда оно какое-то странное. Пятнистое.

— Тухлое, ты хочешь сказать. — взвыл Нестор. — Отдай, козел. Мы должны погрести последнее дитя вместе с родителями и воздвигнуть склеп…

— Боюсь, что для склепа у нас маловато времени. — вмешалась Бреселида. — А что касается яйца… Да что вы его тянете друг у друга?

— Я не тяну!

— Я не тяну! — хором сказали Элак и Нестор и одновременно разжали руки.

Шар со стуком упал на пол. По его стенкам побежала паутина трещин, потом изнутри яйца кто-то несмело долбанул скорлупу, и ее кусочки, склеенные белесой внутренней пленкой, посыпались на землю.

— Он живой. — снова в один голос выдохнули Пан и грифон.

— Убери руки, старый летучий плакальщик. — лесной бог осторожно опустил ладони в скорлупу и принял новорожденного грифоньего сироту.

— Нет, это ты убери руки, волосатое чудовище! — Нестор оттолкнул юношу. — Истинный грифон, появляясь на свет, должен сразу попасть в просвещенные лапы сородича! Фу, какой он дохлый и синий. — через минуту добавил хронист, брезгливо разглядывая совершенно лысое существо с клювом и неправдоподобно хилыми крылышками. — Что-то в нем не то. Вы не находите? — Нестор обвел собравшихся вопросительным взглядом.

Меотянки растерянно молчали.

— Он рыжий. — сообщил Элак. — Только и всего.

Теперь многие разглядели на белесом теле младенца россыпь мелких оранжевых крапинок.

— И какой же, с позволения сказать, он будет, когда вырастет? — осторожно спросил Нестор, держа птенца за одну лапу и с сомнением поворачивая из стороны в сторону. — Настоящие грифоны черные с золотом.

— А этот будет рыжий. — невозмутимо заявил Элак.

— Альбинос-с. — прошипел хронист. — И надо же было, чтоб из всей кладки порядочных родителей уцелел именно этот уродец!

— Ты же искал ученика. — вмешалась Бреселида. — Ну и бери, что боги посылают!

Элак снова отобрал птенца у философа и нянчил его на руках.

— Ему надо дать имя, — сказал Пан. — К тому же он сирота и следует подумать, чем его кормить. Что едят маленькие грифонята? Молоко? Червяков?

— Червяков! — так и подскочил Нестор. — Печень врагов! — хронист сделал страшные глаза.

Как огромная летучая мышь, он устремился к выходу из пещеры, набросился на труп первого попавшегося разбойника, когтями разорвал ему бок и извлек на свет дымящуюся окровавленную печень.

— Подожди, — Гикая склонилась над телом рядом с Нестором. — Он еще маленький и не может глотать такие большие куски. — она достала меч и, отрезав немного печени, протянула птенцу на кончике.

Тот с невероятной для новорожденного прожорливостью проглотил подношение и жадно защелкал клювом. Гикая отрезала еще.

— Ты настоящая нянька. — усмехнулась Бреселида. — Будешь присматривать за птенцом в дороге. На Нестора надежда плохая: вечно ворон клювом ловит.

— Философ не обязан менять пеленки. — с достоинством заявил грифон. — Кстати, об имени…

— Как на счет Диониса? — поинтересовался Элак. — Малыш родился в лесу.

— Вот еще! — фыркнул Нестор. — Каждый грифон — воплощение разума. Ваши пьяные скачки не для него.

— Тогда Гектор. — предложила Радка. — Давая такое имя, мы желаем ему расти здоровым и ловким…

— И в один прекрасный день повстречать более здорового и ловкого! — перебил Нестор, — Как говорил Конфуций…

Птенец издал гортанный крик и вытянул шею.

— Что? Что? — всполошились все вокруг.

— Он обделался!

— Я говорю, Конфуций…

Птенец снова заверещал.

— Все ясно, — заключила Бреселида. — Он откликается на прозвище Конфуций. — Дурацкая, конечно, кличка, особенно для придворного хрониста.

— Зато замечательное имя для философа. — Твердо заявил Нестор. — Оно напоминает мне родину: мудрость Срединной империи, Запретный город, запах туши на непросохшем шелке… — грифон закатил глаза.

— Ладно, дайте мне это Кон…фи. фуц суда. — потребовала Гикая. — совсем затискали ребенка.

Она завернула маленького грифона в плащ, и отря Бреселиды двинулся в обратный путь к Цемессу.

Тетя Амага разливала по киликам молодое вино, то и дело стряхивая пальцем розовую пену с краев чаш. После разгрома банды горных разбойников меотянки с середины дня засели в трактире, чтоб на славу отметить свою победу. Хозяйка почему-то приписывала себе честь завлечения сотни Бреселиды в Цемесс и старалась во всю.

— Девочки, вам еще вина?

— Вина, рыбы и мальчиков!

— Элак, да не щиплись ты! Коленки болят!

— Бера, из килика не лакают! Пей через край.

— Гикая, а тебе не пора к младенцу?

— С ним Нестор посидит. Этот птенец уделал мне всю тунику, пока я несла его с горы!

— Радка, где Бреселида? Мы пьем за нее второй час!

— За лучшую сотницу Меотиды!

— Ура!

Стук сдвинутой разом глиняной посуды заглушил хмельные голоса.

На пороге, переводя дыхание, стояла Бреселида. Она задержалась, из вежливости выслушивая разглагольствования Нестора о воспитании детей. Глядя на раскрасневшихся и веселых подруг, сотница позавидовала им: хорошо вот так беззаботно пить, зная, что обо всем за тебя позаботятся другие.

Сама она расслаблялась редко и чаща всего случайно. Даже когда у костра в степи шла задушевная пьянка, Бреселида не позволяла себе больше трех неразбавленных чаш, а потом до отвращения трезвыми глазами следила за всем происходящим вокруг.

Из зала сотнице уже махали руками. Радка подняла ладонь, чтоб в клубах кухонного дыма Бреселида легче смогла найти своих. Трактир был забит до отказа. В нем пировали не только меотянки, но и кочевницы всех мастей. Трое рабов Амаги еле успевали крутиться между длинными гладко обструганными столами, разнося миски с яйцами, сыром, копченой и жареной рыбой, горы лепешек, зелень и моченые оливки.

Прямо напротив входа за широким столом сидели синдийки в цветастых платках, накрученных на головы. Они походили на больших шумных птиц у корыта с просом. Их крики покрывали остальной шум в трактире. Бреселиде не понравилось, что стол ее всадниц стоит так близко к столу синдиек. Обе стороны не отличались дружелюбием. Ей показалось, что Радка через чур напряженно вслушивается в болтовню соседок.

— И тогда я всадила кентавру копье в бок и пригвоздила его к дереву! — хвасталась одна из кочевниц. — Он умер в мучениях.

— Сука! — вдруг заорала Радка и, опрокидывая чашки, полезла через стол. — Кентавры — мирные существа! Все это знают!

— Что ты сказала? — Над синдийским столом, пошатываясь, воздвиглась рослая фигура. Плоское лицо кочевницы лоснилось от пота.

— Я сказала, что ты: мерзкая тварь, раз охотилась на кентавров! — отчеканила Радка. — И ты поплатишься за убийство! Кентавры учили меня ездить верхом…

— Может они и еще кое-чему тебя учили?! — подняла ее на смех синдийка. — Наш-то был блудлив, как ишак! Перед смертью мы заставили его взять кобылу. А потом сняли с него шкуру и сделали накидку на телегу. Иди посмотри!

Радка с воем кинулась на обидчицу.

— Ой! Как страшно! — хохотала кочевница. — Это на кого ж ты руку подняла? Недомерок! На Псамату? На первую поединщицу?

Удар в челюсть заставил ее прикусить язык. Синдийка заревела и с силой отшвырнула от себя Радку. «Амазонка» едва доходила противнице до локтя и была раза в три тоньше. Псамата могла переломить ей хребет простым шлепком по спине.

— Ты служишь меотийцам! — издевалась кочевница. — Где тебе тягаться с вольными синдами? Царская приживалка!

Этого Радка снести уже не могла.

— Может выйдем на улицу? — всадница отстегнула меч.

— Да я тебя здесь прирежу! Как свинью! — грузная синдийка, готовая раздавить задом боевого слона, двинулась на нее.

Не желая оставлять подругу в беде, «амазонки» повскакали с мест и вытащили оружие. Им на встречу из-за стола дружной стеной поднялись синдийки.

— Сидеть! — резко гаркнула Бреселида. — Они сами разберутся!

Ее всадницы, приученные к повиновению, послушались. Синдийки тоже нехотя отвалили к стене, оставив Радку и Псамату один на один.

Кочевница была уже пьяна и плохо контролировала свои движения. Вставая она своротила скамью. Потом угловой стол. Ругань и грохот разбитой посуды заглушали ее хриплое дыхание.

— Здесь! — рявкнула Псамата, показывая на пустое место перед стойкой. Дальше ее просто ноги не несли.

Выхватив акинак, она замахнулась на Радку. Та с визгом бросилась вперед, выставив перед собой короткий меч. Кочевница инстинктивно отшатнулась, наступила на раздавленное яйцо, и потеряв равновесие, всей грудой осела на Радку.

«Амазонка», придавленная к полу, орала благим матом. Ей казалось, что на нее рухнул боевой конь. Она побелела от удушья. Псамата же, наоборот, покраснела, как от натуги, и вдруг у нее горлом хлынула кровь. Всадница, все еще не в силах понять, что произошло, с ужасом смотрела, как пузырится алая пена на покрытой черными усиками верхней губе противницы.

Синдийки разом загалдели и ринулись поднимать Псамату. Меотянки подхватили полупридушенную Радку. При виде окровавленного меча в руках подруги Бреселиду точно ударило молнией.

— Все видели, что Псамата начала поединок? — крикнула она.

Кочевницы враждебно таращились на нее из-под лобья.

— Это важно. — второй раз окликнула их сотница. — Между царицей Тиргитао и вашими почтенными родами договор. Убийство может его разорвать. Хотите войны?

Всадницы Бреселиды сгрудились вокруг нее и держали руки на оружии.

Синдийки плотной стеной обступили тело соплеменницы.

— Твоя всадница должна заплатить роду Псаматы выкуп золотом. — сказала одна из них. — Мы подтвердим, что поединок был честным. Никто не хочет войны. Твой женщина поедет с нами в стойбище, получать стада побежденной. Но привезет выкуп.

— Что она говорит? — слабым голосом осведомилась Радка.

Бреселида подошла к ней и присела на край скамьи.

— Она говорит, что ты должна поехать с ними, отвезти золото сородичам Псаматы…

— Только-то? — усмехнулась подруга.

Бреселида стиснула ее руку.

— У нас, кажется, нет другого выхода. — шепнула она. — Твой отказ синды воспримут как повод к набегу…

— Чего ты беспокоишься? — пожала плечами всадница. — Можешь отпустить и меня, и золото. Нас доставят в целости и сохранности. Вот потом, — девушка облизнула пересохшие губы, — начнутся сложности с родом Псаматы. Все, что угодно, вплоть до поединка с наследниками этой коровы, — Радка ткнула пальцем в сторону мертвой кочевницы. — Ведь мне, как победительнице, переходит ее имущество.

— Я не хочу отпускать тебя одну, и не могу ехать с тобой. — вздохнула сотница. — Возьмешь два десятка лучниц. Хотя это, — она махнула рукой, — Капля в море.

— Даже весь наш отряд будет каплей в море против нескольких родов. — успокоила ее всадница. — Я поеду с синдийками одна. Не бойся. Я же вижу, что ты очень торопишься в Гаргиппию.

Бреселида помотала головой, прекрасно понимая, что оставляет Радку фактически заложницей, пока не расскажет Тиргитао о том, что творится в горах.

— Сможешь потянуть у синдов время? — спросила она. — Мы доскачем до столицы, я возьму подкрепление — сотни две — еще золота и к тебе. Думаю, дело с родом Псаматы кончится миром.

Радка кивнула.

Бреселида повернулась к спутницам Псаматы.

— Я обещаю по паре овец каждой, но голова моей подруги должна остаться на месте.

Те согласно закивали.

Вечером «амазонки» в рыбачьей хижине командира собирали золото в расстеленный на полу плащ Радки.

— Снимайте все. — грустно потребовала Бреселида, и первая стянула с головы обруч, перехватывавший волосы. — С оружия тоже.

Стуча, на пол падали кольца, браслеты, диадемы — маленькие, чтоб удобно было носить под шлем. Пришлось расстаться с золотыми накладками на ножны, седла и удила, выколотить драгоценные камни из рукояток мечей, снять обкладку с колчанов, вынуть из кожаных мешков дорогие чаши…

— Мы выглядим так, словно нас обобрали разбойники. — Фыркнула Гикая.

— В следующем походе возьмете себе двойную долю. — отозвалась сотница. — А Радка — четвертую часть всего. За риск.

— Спасибо, что не хоронишь. — хлопнула ее по плечу подруга, но голос у синдийки был грустным.

На следующий день она вместе со спутницами Псаматы покинула Цемесс.