"Сокол на запястье" - читать интересную книгу автора (Елисеева Ольга Игоревна)

V

— Рыжая! Рыжая! — чумазые ребятишки бежали следом за отрядом амазонок и кидались мелкой галькой в перепуганную Беру.

Маленькая деревушка Цемесс, куда спустились с гор всадницы Бреселиды, лежала на северо-восточном берегу Эвксина, отгорожанная от остального мира амфитеатром скалистых хребтов. Она быстро росла, кочевники-тореты сгоняли в нее скот на продажу, из-за моря привозили ткани и пурпурную краску. Каждую весну десятки новых колонистов высаживались на деревянные доски пристани и наполняли Цемесс разноязыкой толпой. Многие оседали на склонах обступивших деревню гор и разбивали на очищенных от можжевельника террасах виноградники.

— Рыжая! Рыжая!

— Что за напасть? — Бреселида сплюнула на землю. — Чего они на нас пялятся?

— Мне не нравится, что здесь одни кочевники. — отозвалась Радка. Она сдавила коленями бока лошади и, приподнявшись над седлом, повертела головой в разные стороны.

К сотнице подъехал Ярмес и неуклюже свесился с седла.

— На море нет ни одного паруса.

— Действительно! — всполошилась Радка. — У пристани не видно кораблей. Даже лодки куда-то подевались.

— Скоро мы все узнаем. — подбодрила спутников сотница. — Минуем центр деревни, встанем на постой в рыбачьих хижинах и разведаем, что тут происходит.

— Боги! Да это же сама Бреселида! — раздался вдруг громкий, как труба, голос. — Милость Девы послала нам тебя и твоих всадниц!

Перед лошадьми выросла мощная женская фигура в охровой пепле и необъятной черной накидке, лихо перехватывавшей грудь и поясницу. Она широко расставила ручищи, преградив путь, и было видно: если «амазонки» не остановятся, встречная готова стряхнуть Бреселиду прямо на дорогу, а потом задушить в своих объятьях.

— Полегче! Полегче, тетя Амага! — ты кричишь, как лосиха над соляной жилой. — по усталому лицу сотницы расплылась улыбка. — Что у вас тут делается? Где люди и откуда столько кочевников?

— А ты зайди в мой трактир. — подбоченясь, заявила Амага. — Там и поболтаем. Говорю же, что Трехликая Мать послала вас нам на выручку! Черт бы побрал этих кочевников, а с ними вместе и трусов-купцов, которые не решаются причаливать к пристани, едва заслышали о разбойниках.

— О каких разбойниках?

— Э-э, девочка, слезай! — Амага похлопала Пандору по холке. — Зайди, пропустим по килику цемесского, старая тетя Амага тебе все расскажет.

— Мы все не забьемся к тебе в трактир. — возразила сотница. — Обожди часок, я расположу отряд и загляну к тебе. А нет, так полезай на круп моей кобыле и рассказывай, что знаешь.

— Тетя Амага знает все! — толстая трактирщица, кряхтя взобралась на лошадь, поддержанная под локти двумя «амазонками».

Ей трудновато было оторвать ноги от земли, и шустрый Элак, спешившись, не преминул подтолкнуть тетку под увесистый зад.

— Брысь! Охальник! — Амага огрела его толстой ладонью по уху. — Чудной у тебя мальчишка, Бреселида! Чистый козленок!

Всадницы дружно захохотали.

— Настоящий козел. — неодобрительно закончила Амага. — Ну, поехали, поехали. — она попрыгала на крупе Пандоры, устраиваясь поудобнее. От чего кобыла даже присела на задние ноги. — Туда направляй! — гаркнула трактирщица в самое ухо сотнице. — Все рыбаки сбежали, их дома пусты. Там и разместитесь.

— Как сбежали? Куда? — удивилась Бреселида. — Их кочевники выгнали?

— То-то что не кочевники. — весело заявила Амага. Кажется, ее доброе расположение духа не могли поколебать даже самые неприятные мысли. — Кочевники сами от страха жмутся к берегу, подальше от гор. А у кого были лодки, так те и вовсе, — бойкая женщина махнула рукой в сторону моря, — ушли на запад к Горгиппии. Так что теперь Цемесс пуст, как амбар весной.

— А крестьяне? — спросила сотница, — ну те, у кого виноградники?

— Многие здесь, но сидят у родных по домам. На улицу носа не показывают. — ответила Амага. — А те, что посмелее, остались, надо же кому-то урожай собирать. Только у большинства урожай отобрали и самих угнали в горы. Так что им жадность боком вышла! Где они теперь, одни боги знают!

— Да кто угнал-то, Амага? — не выдержала Бреселида. — Что ты главного не говоришь?

— Как? — вытаращила глаза трактирщица. — Да разве ты не из-за них прискакала сюда с целой сотней? — она прищурилась и окинула взглядом отряд амазонок. — Пожалуй, и не с целой. Так вы уже успели повоевать?

— Да, под Дандариком. — нехотя кивнула Бреселида.

— Тоже мужики взбесились? — выпытывала трактирщица. — Охо-хо, что-то не ладно вокруг.

Сотница даже натянула поводья от неожиданности.

— Что значит «тоже»? Откуда тебе известно?

Амага добродушно рассмеялась.

— Не думала я, что разбойники и до болот добрались. А здесь в горах пошаливают. Сама видишь, всех переполошили.

— Что о них известно? — уточнила Бреселида. — Сколько? Где?

— Разное говорят, — пожала необъятными плечами трактирщица. — Мужики ничейные. Сбились в стаю и нападают на всех. Скот угоняют, режут баб, жгут святилища. И не признают ничьей власти.

Бреселида смотрела, как с каждой секундой сереет лицо Радки, еще не забывшей растерзанные трупы жриц на поле за Дандариком.

— Если они напугали столько народу, то их должна быть целая армия, — предположила синдийка.

— У страха глаза велики. — остановила подругу Бреселида. — В горах и горстка бойцов может наделать много шуму. — она сдула прилипшую на лоб прядь волос. — Я не верю, чтоб люди целыми семьями уничтожали своих матерей и сестер.

— А Дандарик?

Сотница не знала, что ответить. Для нее события на болотах до сих пор оставались загадкой.

— Роды мирно живут веками. — покачала она головой. — А тут в одну осень… И Дандарик, и Дорос, и Цемесс. Если б семьи нападали друг на друга, тогда я знала бы, что делать. Но здесь! И как они, интересно, собираются жить без женщин?

— То-то и оно, — вставила Амага, уязвленная невниманием Бреселиды. — Это пока они баб выгнали, а потом грозятся прийти домой и устроить все по-своему. Они хотят найти Золотую Колыбель и завладеть ею. Говорят, де они должны править родами, решать, когда гнать скот, а когда пахать землю. Алтари Великой Матери снести. Нечего, говорят, понапрасну людей изводить. Что это за мать, которая своих детей режет?

«Не могу упрекнуть их в отсутствии логики,» — вздохнула Бреселида.

Миновав центр Цемесса: тесную площадь, рынок и дом собраний — отряд выехал в рыбачье предместье.

На камне у обочины дороги сидел тощий старик в засаленной хламиде и продавал почтовых голубей. Его плетеные ивовые клетки свисали с мощных веток шелковицы, как гигантские диковинные плоды. Он был, наверное, последним из оставшихся в Цемессе уличных торговцев и просто не знал, что делать со своим товаром.

Долгим тревожным взглядом старик проводил отряд, зацепившись глазами за высокую фигуру Ярмеса.

— Ну, довольно, — сказала Амаге «амазонка». — Накаталась. Слезай. Мы расположимся здесь и пойдем к кочевникам повыспросить, что они знают о бандитах. — она спешилась, помогла трактирщице благополучно спуститься на землю и только тут заметила, как внимательно наблюдает за нами Ярмес.

Вероятно, он и дорогой, держась поодаль, изо всех сил прислушивался к разговору.

Бреселида знаком подозвала горца.

— Ты о них слышал? О бандитах, я говорю?

Ярмес нехотя кивнул.

— Что?

— Что у них собираются люди без родов. Сами по себе. Как я. — он опустил голову и теребил в руках уздечку.

— И? — всадница сдвинула брови.

— Ну и я к ним хотел податься. А что? — Ярмес вскинул на нее взгляд. — У Собак разве лучше? У людоедов? Я потому с вами и увязался: думал, убегу по дороге. Да Умму пожалел. И мальчишка твой, козел, все ночи на пролет на меня зелеными глазищами пялился. Думал, отойду два шага, точно съест. Не человек он вовсе.

— Это правда. — согласилась Бреселида. — Я ему приказала за тобой следить. Значит, была права: ты ненадежен.

— Выходит так. — согласился Ярмес.

— Вот дурак! — ахнула Амага, изумленно глядя на горца. — Чего ж ты, сынок, в таких вещах признаешься?

— Он дикарь. — остановила ее Бреселида. — Его мама врать не научила.

— Извини, — обратилась она уже к Ярмесу, — но теперь нам придется тебя связать. Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь в моем отряде проснулся с перерезанным горлом как раз тогда, когда рядом разбойники.

— Как скажите. — вздохнул горец. — Только напрасно это. Я вас не предавал.

— Но можешь предать. — покачала головой сотница. — Умма!

Девушка-медведь едва живая от усталости сползла на землю.

— Придется тебе караулить своего приятеля, чтоб не сбежал к разбойникам. — обратилась к ней командир. — Мы видели, как он дерется, и никому из нас не хотелось бы сойтись с ним на узкой тропе. Ты же помни, что он единственный свидетель по делу о твоем брате. Без него царица тебе не поверит.

Меотянки, ведя лошадей под уздцы, разбрелись по рыбацким дворам в поисках места для отдыха.

Кочевники, заполонившие Цемесс, ничего нового не добавили к рассказу Амаги. В сопровождении охраны из 20 спутниц Бреселида отправилась побродить среди пестрых кибиток, раскинувшихся за поселком по подолу холма. Здесь были разные роды: доильщики кобылиц с Гипаниса, горные и равнинные арихи, керкеты с татуированными ляжками. Все они держались особняком друг от друга и старались не пересекать воображаемых границ, пролегавших между стадами.

Синдийки в цветных платках и ярких вязаных шапочках привычно распоряжались на стоянке, громко болтали и тыкали пальцами во всех проходящих. Они обступили Бреселиду гурьбой, жаловались и махали руками. Выходило, что подданными Тиргитао их роды себя не считают, но немедленной защиты от разбойников требуют именно у всадниц царицы.

— Раз вы гости, то и кочуйте себе на север. — заявила Бреселида. — Ваши пастбища далеко отсюда. Властью, данной мне, я закрываю Цемесс для торговли, пока не выбью шайку с горы.

— Мы проехать не можем! — возмущались женщины. — Выданное ли дело, гнать скот прямо в лапы бандитам? Сначала расчисти дорогу!

— Да ваш скот сам кого хочешь затопчет! — возмутилась «амазонка». — Если думаете остаться, дайте мне отряд в сто лучниц для поддержки.

— Сто не дадим. — упрямились синдийки. — У нас мужики сами не свои, как узнали про разбойников. Того и гляди в горы сбегут. Боимся, как бы не ударили в спину! 20 еще куда ни шло.

— Смешно слушать.

— Ну 25.

— Проваливайте!

— 30 и не всадницей больше.

— Я не торгуюсь. Лошадей оставьте внизу. Лучницы мне нужны. Лучницы!

— Твое право. 50.

На том и сговорились. Оказалось, что в последний раз разбойников видели над водопадом. Возможно, там они только брали воду, а жили где-то выше в горах.

— Прежде чем делать засаду, надо отправить кого-нибудь на разведку. — Бреселида помешивала палкой пепел в рыбачьем очаге.

Командиры десяток сгрудились в одной хижине и вполголоса обсуждали положение. В трактир к Амаге, не смотря на обещание, сегодня никто не пошел.

— Ну и попали мы. — подала голос Гикая. — Думали дорогу сократить. Сократили.

Из Дандарика в Горгиппию был прямой путь — строго на юг. Но прямой — не всегда самый короткий. Из-за разлива Гипаниса долину реки заболотило, и всадницам пришлось сделать крюк, переправиться выше по течению, взобраться в горы, выйти к Цемесской бухте и двигаться к столице по побережью.

— Навести в Цемессе порядок — наша прямая обязанность. — заявила Бреселида. — Так кто пойдет?

— Степных не посылать. — подала голос Радка. — Мои всадницы в горах, как дети на базаре. Ничего не поймут, в любую яму свалятся.

— Хорошо тебе! — зашумели другие. — Всегда ты, Радка, свих выгораживаешь! Пользуешься дружбой с командиром!

— Завтра перед разбойниками все будете равны. — одернула их Бреселида.

— Можно я пойду? — робко вызвалась Умма. — Не могу больше Ярмеса караулить. Жалко. Того и гляди отпущу.

— Только попробуй. — пригрозила сотница. — И на суд Тиргитао можешь не рассчитывать.

— Пусть идет! — загалдели «амазонки». — Горы — ее дом.

— Ее дом высоко. — раздался от двери голос Элака. — Умма и на вершине, как медведь, только ветки ломает. А таскаться по кустам и козьим тропам — не ее дело. Хотите потерять человека, посылайте Беру.

— Ты не сам ли напрашиваешься? — подозрительно покосилась на него хозяйка.

— А почему нет? — не растерялся мальчик-пан. — Я одной крови с каждой травинкой на склоне. Как ветер проскользну, никто не заметит. Смотреть в упор будут — не увидят, я взгляд отведу.

— Может и так. — протянула старая Гикая. — Но стоит ли на тебя полагаться? Разве ты не мужчина?

Элак зашелся блеющим смехом.

— Совсем недавно ты звала меня козлом!

— Довольно. — Бреселида хлопнула ладонью по колену. — Я решила: пойдет он. — сотница ободряюще улыбнулась подругам. — Не стоит его опасаться. Если Элак не одного пола с нами, то он и не одной крови с разбойниками. Он дух леса, хотя и на половину, поэтому с мужчинами связан гораздо меньше, чем с женщинами.

— Я бы сказал: я им враждебен. — вставил Элак. — Они только попусту тратят с вами время, тогда как я…

В хижине раздался смех. Многие из отряда за последние дни испытали домогательства юного Пана и далеко не все отказали козлоногому мальчику. Во всяком случае никто не жаловался.

— Хорошо, пойдешь ты. — Бреселида вытерла с глаз набежавшие слезы. — А теперь спать. Радка, проверь караулы. Я после торговли с твоими сородичами не в силах.

Однако сразу улечься всадницам не удалось. За окном на улице раздался плеск мощных крыльев, словно на землю спускалась целая старя бакланов.

— Боги, только не это. — простонала сотница. — Как он нас нашел?

— Бреселида, девочка, здравствуй! — орлиный клекот огласил побережье. — Я с ног сбился тебя искать!

В сумеречном небе зависла огромная туша и на фоне догорающего заката на землю плавно спустился мощный черно-золотой грифон.

— Нестор! Какими судьбами? — особого энтузиазма в голосе командира не было.

— Хочу есть! — заявил зверь. — Ты совсем отбилась от рук, девочка! Разве так встречают друзей?

Бреселида не удостоила его ответом. Сейчас он ей мешал.

Нестор надулся и хлопнул крыльями, делая вид, что собирается взлететь.

— Куда? — молодая женщина вовремя схватила его за загривок. — Нам и без тебя хватает хлопот. В горах разбойники.

— Разбойники? — оживился Нестор. — Какая потеха! Вы уже устроили засаду? Я пойду на разведку…

«Боги, нет!» — взмолилась сотица.

— Сиди смирно. — вслух сказала она. — Мы уже выбрали лазутчика.

— Я мог бы обидеться. — зверь потянулся львиным телом и встряхнул головой. — Но вижу, ты не в настроении шутить. Так вот, — его клюв щелкнул в воздухе, — твоя сестра недовольна и просит тебя поторопиться домой. Вы слишком долго ездите за паршивым хлебным обозом. Где он, кстати?

Сотница только молча развела руками.

— Ну да ладно. Это не мое дело. — продолжал зверь. — Грифоны хлеба не едят. Я согласился передать тебе, если встречу. У меня здесь свои заботы.

Бреселида кивнула. Грифоны издавна служили царицам «амазонок». Эти чудесные животные с телом льва и орлиной головой даже стали символом всадниц. С годами они повывелись, но Нестор утверждал, что высоко в горах еще живет несколько почтенных семейств его сородичей. Сам Нестор был придворным хронистом. В молодости он много путешествовал и даже участвовал в битвах, но под старость обленился, полюбил греть кости у очага и вести бесконечные беседы о прошлом.

Бреселида слышала, что обычно грифоны живут лет 300. Нестору недавно исполнилось 280, величиной он был с хорошего теленка, уже заметно отяжелел и летал не без труда. Что заставило его пуститься в далекий путь? Во всяком случае не желание угодить царице. Хронист давно хотел поискать себе ученика из хорошей грифоньей семьи с древней родословной. Лет десять Нестор намеревался учить нового летописца, а там сдать ему дела и остаток жизни повести под платаном, потягивая горячее вино и паря перед сном лапы.

— Мы рады тебе, — сказала сестра царицы, стараясь придать осипшему голосу мягкость. — Но, клянусь богами, ты прибыл в опасное время. В горах, может, и есть твои сородичи. Но куда больше там бандитов.

— Эх, не знавала ты меня в лучшие деньки. — снисходительно хмыкнул зверь и заковылял к рыбачьим засолочным цистернам, от которых явственно несло рыбой.

Ночная дорога над Цемессом была тихой. Она огибала поселок и поднималась в предгорья. С высоты было хорошо видно, что сама деревня пуста. В ее черной сердцевине не теплилось ни одного огонька. Зато по краям, где расположились кочевники, темноту озаряли крошечные глазки костров. Поселок казался Элаку гигантским цветком с огненными лепестками.

Пан покинул засыпающих «амазонок» сразу, как только Бреселида разрешила ему тронуться в путь. С тех дней, когда Элак считал себя человеком, прошла целая вечность. В одну ночь он потерял мать, дом, сородичей и обрел самого себя. Стал вечно юным лесным богом. Вернее готовился им стать и получить в наследство целое царство красоты. Он словно застыл в прыжке к своей лесной короне — задние ноги уже оторвались от земли, а передние еще не успели ее вновь коснуться. Элак поймал себя на том, что думает о себе, как о животном. Это не огорчило его. Сейчас он чувствовал большую близость к черной громаде гор, поросшей темным можжевельником, чем к крошечному островку человеческой жизни на побережье.

Единственным звеном, связывавшим мир людей с его новым — более прекрасным и просторным домом — были женщины, все еще соприкасавшиеся с вечной силой земли пальцами, чтоб потом передать ее веретену. Они приходили в леса любить и принимать в свое лоно мощь первородных стихий. Они пропитывались ими до корней волос. По тонкой грани между людьми и всеми остальными скользили существа его крови, созданные только для того, чтоб не прерывать нить.

Прошлой ночью пан ощутил свою силу и показал ее хозяйке. Теперь Бреселида знала, что он честно служит ей и на него можно положиться. Элак считал это маленькой победой над ее великим недоверием. Когда после страшной ночи Дионисид он очнулся едва живой и увидел Бреселиду, склонявшуюся над горой похолодевших тел, солнце било ей в спину. В золотом венце лучей она была окружена теплым сиянием, как существо из его мира.

Мальчик был тогда напуган, растерян, едва жив, а собравшиеся вокруг всадницы наперебой требовали «добить козла»! Элак хорошо помнил, кто оставил ему жизнь и надежду со временем окончательно стать собой. Иногда он думал, что было бы, если б обещанным «первым встречным» оказался тупой пастух с горы или староста соседней деревни. Тогда юный Пан со всеми своими талантами вынужден был бы служить таким же враждебным к нему крестьянам, как и его односельчане.

Теперь Элак по крайней мере мог посмотреть мир. Бреселида была сестрой самой царицы и направлялась в столицу! Не говоря уже о том, что служить «амазонке» куда почетнее, чем получать пинки от углежогов и пахарей.

Сейчас он увивался вокруг сотни женщин. Вооруженных женщин! Ему это нравилось.

Кроме того, выбор божественным родителем Бреселиды в качестве хозяйки для будущего царя леса не мог объясняться ни случайностью, ни винными парами. Старый Пан знал, что судьба «амазонки» как-то связаны с судьбой сына: оба должны помочь друг другу достичь чего-то важного, недостижимого поодиночке.

Понять, в чем состоит эта связи и к какой цели она ведет, значило для Элака в конечном счете обрести обещанную зеленую корону и перепрыгнуть барьер, отделявший его от счастья абсолютной божественности.

А потому он охотно лез во все дыры, куда только не обращала взгляд Бреселида, и уже сейчас, на четвертый день знакомства знал о ней куда больше, чем она могла предположить. Молодой Пан чувствовал, например, что всадница неизвестно почему уверенна, будто разбойники над Цемессом, не просто очередная банда громил, а часть чего-то большего, опасного и неотвратимого, что еще не показалось целиком, но отбрасывало свою пугающую тень на обе стороны пролива. Другими частями этой головоломки были сожженный Дандарик, уничтоженный менадами Дорос, съеденный брат Уммы и угрюмый неразговорчивый Ярмес, который рассказал далеко не все, что знал о людях в горах.

— Умма.

Золотое колечко света вокруг глиняной лампы-лодочки с девятью рожками становилось все уже. Масло догорало. Его никто не доливал. В чужом доме нельзя найти даже соли, гласила старая меотийская пословица. Оказавшись в брошенных хижинах рыбаков «амазонки» убедились в ее справедливости. Они и не пытались разобраться в нехитром хозяйстве прибрежных жителей. Похватали циновки и одеяла, кое-как устроились среди рваных сетей и корзин из ивовых веток.

Сон в пропахших рыбой лачугах был плохим. Многие ушли на воздух. Но и здесь с каждым порывом ветра от коптильни доносился стойкий аромат вяленой камбалы.

Бреселиду всегда выворачивало при одном виде сырой рыбы, а уж запах стоячей воды, старого рассола для бычков, в котором на жаре гнили и разлагались забытые тушки, буквально довел сотницу до исступления. Взяв плащ, она по примеру подруг отправилась на берег.

Лишь Бера, вынужденная сторожить Ярмеса, осталась сидеть в хижине и вдыхать непривычный аромат соли, тины и йода.

— Умма. — снова повелительно повторил голос в темноте. — Развяжи меня, ты же знаешь, что я вам не враг.

— Ты сбежишь. — отозвалась девушка.

— Клянусь, что нет.

— Тогда зачем тебя развязывать? — медведице казалось, что она очень сообразительна.

— Ты заснешь, а Собаки меня зарежут. — возразил Ярмес. — Я им не выгоден на суде.

Бера помялась.

— Я бы отпустила тебя. — с сомнением в голосе сказала она. — Но ты же знаешь, Бреселида приказала…

Ярмес не удержался от досадливого смешка.

— Бреселида! — передразнил он. — Я заступился за тебя, там, в стойбище, когда Собаки кинулись грызть тебя, как кость. А ты не можешь даже…

Он осекся, потому что за стеной послышался шорох. К двери в хижину явно кто-то пробирался.

— Скорее. — процедил Ярмес сквозь зубы. — Перережь веревки и мы их скрутим при попытке нового убийства.

Умма повиновалась. Она сама не знала, почему верит волку. Он вел себя странно, и где-то в глубине души медведица догадывалась, что с Ярмесом все совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Но она почему-то не могла не слушаться его.

Бронзовым ножом девушка принялась пилить веревку на руках, и чуть только первый моток лопнул, Ярмес отобрал у нее нож, чтоб освободить ноги.

Они успели как раз во время. Приоткрытая дверь заскрипела, и в хижину широкой полосой проникла уличная темнота. Но вместо сестер-собак на пороге возникла сухонькая фигура старика.

— Ярмес, — позвал он шепотом. — Пора уходить.

Умма не успела вскрикнуть, потому что сильная деревянная ладонь зажала ей рот и нос.

— Я уже иду. — сдавленно прохрипел пленник, продолжая держать Беру в тяжелых объятьях.

Девушка несколько раз дернулась всем телом и затихла, лишившись возможности дышать. Ярмес немедленно отнял руку от ее лица и осторожно пощупал пульс на шее.

— Обморок. — удовлетворенно кивнул он. — Боялся не рассчитать.

— Лучше бы ты ее убил. — отозвался старик от двери.

— Помалкивай. — повелительно оборвал его Ярмес. Он осторожно уложил тело Уммы на пол, подсунул под голову свернутый плащ и, сотворив над девушкой знак оберега, выпрямился. — Прости меня, Бера, сестра Бера. — в его шепоте слышалась грусть, почти раскаяние. — Жаль, что так вышло. — он обернулся к старику. — Идем.

Оба, как тени выскользнули на улицу.

Ночь не была тихой: то тут, то там всхрапывали лошади, скрипел песок под ногами прогуливавшихся между домами меотянок, слышались обрывки приглушенных разговоров.

«А я его по самые уши в землю…»

«Будет знать, как таскать сено из стойла!»

«Два абола в неделю? Да это смешно!»

«Хорошая лошадь стоит…»

«А раб…»

«И вот он мне говорит: завтра тебе снесут голову, куда я с детьми денусь?»

«Ну Тиргитао, ну сука! Два абола!»

— Как ты меня нашел. — Ярмес засунул кинжал Уммы себе за пояс. — Как ты вообще попал в Цемесс?

Согнувшись, они двинулись вдоль плетневого забора к коптильне и только за ее глинобитной стеной выпрямились в полный рост. Но не успели спутники сделать и пары шагов, как им на встречу от стены отделились две фигуры. Крадучись, они шли к хижине, которую только что покинул пленный. Вероятно, гости не ожидали наткнуться на чужаков. От неожиданности женщины взвизгнули, но не успели закричать громко. Ярмес вскинул бронзовый нож и одним длинным ударом полоснул обеих по горлам. Жертвы, как подкошенные, рухнули на землю.

Даже в темноте старик заметил, что их грубые безрукавки мехом внутрь не похожи на кожаные туники меотянок.

— Это Собаки? — с удивлением прошептал он. — Зачем они…

— Все-таки я был прав. — Ярмес кивнул своим мыслям. — Что ж, по крайней мере Умма теперь может спать спокойно.

Беглецы торопливо миновали рыбачье предместье, оставили в стороне кибитки кочевников и, обогнув Цемесс, двинулись к реке.

— Так как ты здесь очутился, Харс? — вновь потребовал ответа Ярмес.

— Я и не чаял тебя встретить. — отозвался старик. Его беззубый рот, так же как и впалые глазницы, напоминали молодому охотнику черные дыры. — После того, как тебя поймали Собаки, мы не знали, как подступиться к их стойбищу. Ты удрал?

— Если бы. — невесело хмыкнул спутник. — Мое первое бегство, сам видишь, увенчалось полным успехом. — в его голосе звучал едкий сарказм. — Собаки нашли меня уже в Дубовой яйле и едва не забили до смерти, чтоб больше не пришло в голову бросать родичей. Но потом опомнились: кому охота кормить калеку? — Ярмес снова зло хмыкнул. — Однако за пределы стойбища я больше не выходил. Спасибо, на веревке не держали. Но все котлы, камни, бревна, которые им надо было перетащить, передвинуть, отмыть или взгромоздить куда-нибудь, были мои. Короче, — прервал он свои излияния. — Где наши?

— Ты слишком тороплив. — с неудовольствием заметил старик. — Я ведь не ответил на твой второй вопрос. Или ты думаешь, что старый Харс и правда торгует голубями?

Его спутник поморщился.

— Здесь в горах над Цемессом живут разбойники. — продолжал старик. — Наши мужчины, оставшиеся в живых, присоединились к ним. Их главная крепость в Фуллах, по ту сторону пролива, и там, по слухам, целая армия. Одни боги знают, к чему они готовятся, но, — Харс поднял палец, — нас приняли с радостью. Ну и мы, понятное дело, готовы оказать помощь тем, кто поделился с нами лепешкой. Меня, как видишь, послали вниз, в Цемесс, разведать, что тут и как. Много ли народу? Есть оружие? Хотят взять поселок. Еды в горах и сейчас не густо, а прикинь зимой?

Ярмес кивнул.

— Я — старик, подозрений не вызываю. Выходит не зря ходил. Целая сотня меотянок свалилась, как снег на голову. Обождать бы денек-другой, пока уедут, а там можно и деревню брать.

Ярмес снова поморщился.

— Ты-то с ними как? — допытывался Харс.

— Они помогли мне уйти от Собак. — уклончиво ответил охотник. — Ты знал, что родичи моей матери людоеды?

— Что ж такого? — старик глухо захихикал. — В голодные годы всякое бывает. И мы колдуны…

Ярмес резко схватил его за руку.

— Запомни, Харс, я до сих пор не знаю, правильно ли мы поступили, убив их всех? — даже в темноте лицо охотника казалось суровым, а в глазах застыл упрек. — Может быть, был другой путь? Но ты заставил нас пойти этим. И мы поверили тебе.

— Вам всем не терпелось под нож? — свистящим шепотом осведомился колдун.

— Но мы могли заставить их подчиниться. — сухо заявил его спутник.

— Этих нет, — Харс был тверд. — Тот, кто помнит свою власть, никогда не уступит. Или затаится, чтоб потом вернее ударить в спину. — он похлопал Ярмеса по плечу. — Эхе-хе, молодые мужчины! Всех-то вам жалко!

Но охотник сбросил его руку.

— А тебе не жаль никого. Потому что твои штаны давно пусты. Где мы найдем новых женщин, чтоб продолжить свой род? Наш дом мертв. Мы сами, как снег на ветру. Теперь вот прилепились к разбойникам. Что завтра?

— Завтра твои меотянки, я слышал, собираются устроить засаду у водопада. — невозмутимо отозвался колдун. — А ты даже не сказал мне об этом. Я специально сделал вид, что ничего не знаю…

— Ты и дальше будешь делать вид. — оборвал его спутник. — Или я сломаю тебе шею.

— Но как же…

— Сегодня, если хочешь, поднимемся к твоим новым друзьям. А с рассветом мужчины нашего рода уходят. Мы охотники, а не живодеры. Будем пробираться к Фуллам. Если там готовится целая армия, то надо узнать, зачем. Вдруг они хотят того же, что и мы? За право не бояться жертвенного котла я готов драться. А чтоб разнести какой-то Цемесс и сожрать все, что там осталось после бегства хозяев… — он презрительно сплюнул. — Что мы без рук, без ног и не настреляем себе дичи?

Старик молчал.

— Значит ты не собираешься рассказывать разбойникам о засаде? — наконец, спросил он.

— Ты меня правильно понял. — кивнул охотник. — И если я только заподозрю, что ты… Ты меня знаешь.

— Но почему? Ради предков! — взвыл колдун. — Что тебе эти бабы внизу? Тем более с оружием!

— Так или иначе они мне помогли, — пожал плечами Ярмес. — Я не хочу, чтоб их убили. Умму в особенности.

— Они бы тебя не пожалели!

Спутники шли той же белевшей в темноте дорогой, по которой час назад, весело цокая копытами, проскакал золотой зверь. Шум реки, огибавшей Цемесс с севера, становился все слышнее. Миновали каменный мост, нависавший не столько над водой, сколько над оврагом. Дальше тропинка круто уходила на север и начинала взбираться в гору.

Под ногами то и дело осыпалась сланцевая крошка. Ярмес несколько раз поскользнулся и выругался в темноту.

— Ты слишком тяжелый! — хихикнул Харс. — Тебя мышцы к земле тянут. К земле и к женщинам. — обвиняющим тоном закончил колдун. — Разве нужен такой вожак стае, где нет волчиц?