"Стрелы Перуна" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава  седьмая Оседлавший удачу от беды уйдет

Белый каганов конь не ведал усталости. За семь часов непрерывной скачки он даже не сбил дыхания. Правда, и наездник был опытным: он знал, как править благородным скакуном, чтобы не загнать его. Наутро, после покушения на Санджар-хана, Кирша, оставив далеко позади погоню, достиг места, где его ждали буртасы с двумя заводными конями.

— Вот и ты, батыр! — первым заметил русса молодой оборванец. — О-о! Конь какой! Где взял?

— Другого там нет! — отрезал Кирша. — Все ли готово?

— Да! Два скакуна ждут вон в той балке. Поехали, покажу где.

На дне глубокого оврага тлел без дыма маленький костерок. Трое сидели около и вели неторопливый разговор. Рядом стояли их кони. Когда раздался топот копыт наверху, кочевники вскочили, схватившись за оружие.

Сопровождавший Киршу степняк тихо свистнул трижды. Кочевники успокоились, но остались стоять.

При виде каганова коня глаза их вспыхнули.

— Сарабаир[109] самого Тенгри-хана! — воскликнул один.

— Конь-молния! — подхватил другой.

— Где ты взял его? — нетерпеливо спросил третий.

— Могу подарить, он мне не нужен. — Русс говорил по-хазарски чисто: буртасы его хорошо понимали, но не догадывались, кто он на самом деле.

— Как «подарить»? — спросил первый. — Сколько хочешь за него?

— Ничего не хочу. Так могу отдать. Только, братья, конь этот приметен больно, и тот, кто сядет на него, может голову потерять. Опасный скакун.

— Что, хозяин велик?

— Куда уж больше!

— Понятно... — Молодой оборванец подумал, потом заявил решительно: — Я не боюсь голову потерять. Мне давай. Иметь такого коня — мечта моей жизни. — И глаза разбойника загорелись бесовским огнем.

Более опытные товарищи пытались отговорить его, но молодой карапшик упорствовал.

— Бери, удалец, — рассмеялся Кирша. — Только сбрую я возьму себе на память.

— Оставляй, — согласился кочевник. — К чему она мне, я не хан. Братья, раз я получил сарабаира, мне не надо доли от продажи коней.

— Дело твое, — усмехнулись его товарищи. — Богатур, давай семьдесят дирхемов вместо ста. Мы согласны.

Кирша отсчитал серебро.

— Где мои кони?

— Вот. — Ему подвели двух оседланных скакунов. Русс оглядел их. Один черный жеребец-полукровка едва слушался людей, косил огненным взором и норовил все время встать на дыбы. Другой, пегий конь-трехлетка, был хазарской крови. Кирша поморщился:

— Другого нет? Этот слабак!

— Есть у меня араб, — помедлив, ответил старший из кочевников. — Четырехлетка, сильный и выносливый. Но он стоит не меньше двухсот динаров.

— Добро, получишь двести золотых.

Кочевник медлил. Кирша удивленно посмотрел на него.

— Давай седло за коня, — попросил степняк.

— Седло?! — изумился русс. — Седло десятка таких коней стоит, а может, и больше. Да и опасно на нем сидеть. Хозяин увидит, в землю живым закопает.

— Я не боюсь.

— Смотри, у хозяина тысячи рук, и все они сейчас по степи шарят: ищут сарабаира с этим седлом.

Страх мелькнул в глазах разбойного скотовода.

— Я понял. Давай деньги. Не надо седла.

Молодой оборванец уже сидел на кагановом коне.

— Прощайте, братья, — махнул он рукой. — К огузам поскачу. Если повезет, уйду от погони. Может быть, больше не увидимся.

— Помоги тебе Тенгри-хан! — напутствовали его товарищи.

— Отдых коню дай, а потом скачи поскорее. Да ал-арсиям не попадись, — предостерег его Кирша.

— Хорошо! Рядом у меня стоянка тайная есть, там сарабаир хорошо отдохнет... — отозвался удалец, срывая коня в галоп.

Кирша отсчитал деньги за аргамака и вскоре остался один. Пожелав щедрому «хану» удачи, кочевники разъехались в разные стороны.

— Добро, — пробормотал русс. — Теперь покойнее мне будет, бо погоня пойдет по другому следу.

Беглец вынул из ножен кинжал и стал срывать с дорогого седла жемчуг, золотые бляшки и драгоценные камни. Потом он саблей выкопал в стене оврага яму, положил туда опасную улику, засыпал глиной и замаскировал.

«Теперь все! — удовлетворенно подумал он. — Теперь сабля каганова. Ее мы так...».— Русс снял архалук, замотал в него дорогой клинок и засунул сверток в переметную суму у седла. Постоял немного, внимательно оглядел лошадей, надел на себя короткий овчинный полушубок и косматую шапку скотовода, поправил на поясе узкий хазарский меч...

Карабаир-полукровка, как запасной конь, был привязан на длинном поводе к седлу аргамака. Кирша вывел лошадей из оврага, огляделся: в серой, холодной от нерастаявших плешин снега степи было пусто.

Русс вскочил в седло, дал шпоры и птицей полетел вслед за уходящим солнцем, на Русь. Путь до дома предстоял тысячеверстный по немирной земле, а потому он вдвойне был труднее, чем по безлюдной пустыне. Бывший невольник скакал по той же рабской сакме[110], по которой два месяца назад шел связанным под неусыпным надзором в Итиль-кел.

Беглец понимал, что поступок его всколыхнет всю степь и сразу уйти на Русь вряд ли удастся: дозоры, особенно на этом пути, будут проверять каждого подозрительного человека. А одинокий всадник в степи всегда вызывает подозрение, если он не гонец какого-нибудь хана или эльтебера. Да и гонцы редко ездят по одному, без охраны.

За два года плена Кирша повидал всякого, порядки на земле кагановой изучил хорошо. Если первые несколько дней он будет скакать без отдыха, весть о разбое на пиру у Санджар-тархана не обгонит его, ибо он будет лететь впереди слухов, а потом...

Степь в это время весеннего голодного предтравья казалась совершенно пустой. Почти все хазары откочевали к югу, где уже появился подножный корм скоту, где жизнь пастуха и табунщика была сытнее. Кирше важно было именно в это время проскочить через центр враждебной земли. Те немногие становища, что встречались ему на пути, беглец обходил стороной.

На пятые сутки не выдержал скачки арабский жеребец, казавшийся таким выносливым и резвым. Кирша бросил его в степи на радость волкам, которые все время бежали по его следу. Теперь только конь-полукровка, уставший, но упорный, нес всадника вперед. Темп бега сразу упал.

Ночью на дне глубокой балки Кирша развел костер из кустарникового сухостоя и несколько часов провел в полудреме, дав длительный отдых коню. По русскому обычаю всадник вез в переметных сумах около пятидесяти фунтов овса, и это поддерживало упорного и на диво выносливого карабаира. Сам всадник за эти сутки почти ничего не ел.

Перед рассветом его разбудил волчий вой. Видимо, туши одного коня им показалось мало, и звери настойчиво преследовали другого. Русс знал: пока волки воют, они не опасны. Вот когда замолкнут, тогда... Тогда, значит, зверье ступило на горячий след, тогда, значит, серые разбойники рядом.

Костер прогорел. Кирша подошел к коню, подтянул подпругу, взял в руки лук с наложенной стрелой. Вороной дрожал, похрапывал от страха. Волчий вой заставлял его торопиться. У выхода из балки зверья еще не было, и Кирша отпустил повод. Карабаир полетел птицей. Всадник оглянулся: на вершине высокого кургана неподалеку стоял изваянием на бело-розовом полотне утренней зари крупный зверь и, задрав морду вверх, голосил надрывно, видимо, жалуясь небу на свою вечно голодную жизнь...

Беглец иногда сворачивал с прямого пути, чтобы сбить со следа возможную погоню. Однажды он, отдыхая у подножия кургана, услыхал отдаленный звон бубенцов и топот многих копыт. Русс поспешно завел коня в овраг, а сам, пригнувшись, вернулся: далеко в степи беглец увидел темную колеблющуюся полосу.

— Караван купецкий, — сразу определил он. — Должно, на Русь идет. Это удача! Только ежели они меня за разбойника степного не примут.

Караван шел прямо на него, и русс решил не открываться купцам до поры до времени.

Первыми мимо проскакали несколько воинов в тюрбанах, коротких шерстяных плащах, с кривыми саблями на поясах.

— Агаряне[111], — прошептал Кирша.

За передовым дозором в голове каравана шествовали проводники. К поясу первого был привязан ременный повод от головного верблюда. Вереница вьючных животных растянулась почти на версту.

По бокам каравана гарцевали всадники на горбоносых арабских конях. Кирша внимательно наблюдал за ними. В группе наиболее богато одетых воинов один показался Кирше знакомым. Он был дороден, сухолиц и сидел верхом не так ловко, как другие. По-видимому, это был хозяин каравана. Кирша напряг память и вспомнил: Махмуд, слуга Хаджи-Хасана!

Тогда русс сел на коня и решительно выехал наперерез шествию. Тотчас десяток воинов ринулся к нему с копьями и луками наготове. Кирша стоял неподвижно, воздев безоружную руку над головой, показывая этим, что ждет арабов с мирными намерениями.

Воины подскакали. Один со свирепым бородатым лицом выкрикнул грубо:

— Ты кто такой?!

— Друг!

— Все так говорят. Ты карапшик! Отвечай, где твои друзья?! Нас не обманешь!

— Зачем бы я стал выезжать так открыто? — ответил Кирша.

— Кто вас знает, степных грабителей?

Караван остановился. Охрана его приготовилась к бою.

— Я друг купца Махмуда, — решился заявить Кирша, не трогаясь с места. Он подумал, а помнит ли его этот самый Махмуд, и холодок тревоги сразу запал в сердце.

Всадник со свирепым лицом опустил копье.

— Откуда ты его знаешь?

— Зачем я должен объяснять это тебе? Сведи меня к хозяину. Он сам скажет, если посчитает нужным, откуда он меня знает.

— Хорошо, поехали. Только меч и кинжал мне отдай.

— Бери...

Пока русс разоружался, Махмуд сам подъехал к ним.

— Он говорит, что вы знакомы, — кивнул на Киршу бородатый воин.

— Я не видел его ни разу, — равнодушно сообщил купец. — Ты кто? Карапшик, наверное.

— Русского посла Летку знаешь? — спросил Кирша.

— Его знаю, а тебя... А-а! Это ты-и! — сразу преобразился Махмуд. — Тебя Курша зовут. Это кардаш мой, — сообщил он воинам.

Кирше вернули оружие.

— Как ты тут оказался? — стал расспрашивать Махмуд. — Я думал, ты с коназем Рудмером и Ашин Летко уехал. Давно из Итиль-кела?

— Дней десять в пути.

— А мы почти месяц по степи идем. Как там, в городе? Перед нашим отъездом грозой пахло.

— Была гроза. Рубились промеж собой козары. Много бедноты к торкам ушло. Долго рассказывать, Махмуд.

— Так я и знал, что гроза будет. Каган-беки Асмид совсем дурной правитель. А ты куда едешь на своем измученном коне?

— Видимо, туда же, куда и вы. На Русь.

— Верно! Мы в Куяву идем. Присоединяйся к нам. Вместе веселей ехать, да и безопасней: еще одна острая сабля в караване прибавится. Это хорошо.

— Добро! Я и сам хотел просить тебя о том же.

— Я рад. Однако пора бы и на привал. Здесь где-то недалеко речка есть?

— Да вон влево, шагов триста, — показал Кирша. — И бережок тут пологий песчаный, и обзор для сторожи добрый. На кургане дозорного поставить можно.

— О-о, да ты настоящий бек, Курша, — изумился Махмуд. — В один миг все увидел. А ты как думаешь? — спросил он начальника стражи каравана.

Бородатый воин со свирепым лицом внимательно огляделся, хмыкнул одобрительно, сказал:

— Все верно. Здесь хорошее место для ночлега. Если карапшики захотят напасть на нас, им не удастся сделать это внезапно...

По команде старшого караван повернул налево, и вскоре погонщики уже ставили животных на колени, снимали тяжелые вьюки, устанавливали шатер для Махмуда. Воины в ста шагах от стоянки полукругом вбили низкие колышки и соединили их веревкой, унизанной железными шипами. Если бы разбойники попытались внезапно атаковать лагерь, кони их наверняка пострадали бы от этой ловушки.

На вершине кургана схоронился дозорный с сигнальным рожком на поясе...

Кирша, как почетный гость, сидел в шатре Махмуда. Сначала тут был и начальник охраны, но, наскоро перекусив, он ушел по неотложным делам.

Когда араб и русс остались одни, Кирша сказал:

— Я обещал отплатить тебе за добро. Дозволь принесу поминок?

Купец замахал руками:

— Нет-нет! Я же сделал это из дружбы к Ашин Летке. А потом мой ничтожный дар тебе и так оплачен господину моему Хаджи-Хасану тамгой[112] кагана Святосляба на беспошлинную торговлю в Куяве. Там и мне кое-что перепадет. Спасибо за доброту, Курша, но мне ничего от тебя не надо!

— Хочешь обидеть? У нас не принято отказываться от подарка.

— Ну, если так. — Махмуд развел руками.

Кирша вышел и вскоре вернулся с продолговатым свертком.

— Прикажи слугам выйти, — попросил он купца. Тот только бровью повел, и двое прислужников словно в воздухе растворились.

— Посмотрите, чтобы никто не шатался возле шатра, — бросил он им вслед.

Кирша развернул архалук, и свету явился каганов меч.

— О-о! — изумился араб. — Я знаю эту саблю. Ее ковал уста Саттар из Дамаска.

Махмуд вытянул клинок из ножен, вгляделся в знак на лезвии, поднял настороженные глаза на Киршу:

— Ты возвеличен великим каганом Хазарии, урус-богатур?

— Нет покамест, — ухмыльнулся гость.

— Как же? Такой саблей великий каган одаривает хана, когда назначает его на высокую должность правителя области... Правда, еще белый конь должен быть под богатым седлом.

— Конь к торкам поскакал, — зевнул равнодушно Кирша.

— Да? Расскажи все, если можешь. Такой подарок подобен занесенному над головой кинжалу или топору палача. Если бы я не знал тебя, то подумал, что ты хочешь погубить меня и господина моего Хаджи-Хасана.

— Я знаю, кому и что дарить, — ответил Кирша. — За эту саблю мне косяк боевых коней давали, но я остерег покупателя. А ты, Махмуд, сумеешь сплавить клинок сей куда-нито подале. Поведать, говоришь, о делах моих? Што ж, слушай... — И русс подробно рассказал о своих похождениях по немилостивой Хазарской земле; о том, что произошло на подворье возвеличенного каганом Сан-джар-эльтебера в ту памятную ночь.

— Так ты поразил его смертью?!

— Должно быть, убил, — ответил мститель.

— Ты говоришь, что исполнил обряд кровной мести, но на Санджар-хане не было твоей крови.

— Это так. Однако он распорядился моей жизнью не по праву. Как раб я не принадлежал ему. Меня взял в полон пастух Оразгул. По велению какого же бога князь Санджар продал меня в неволю еще раз, если по слову Оразгула я был отпущен на волю?

— Та-ак... — Махмуд задумался, потом встрепенулся вдруг, глянул на Киршу испуганно. — Но ведь сейчас тебя ищут по всей Хазарии. И горе тому, кто укроет врага самого кагана.

— Не страшись, Махмуд. Погоня в любом разе отстала дней на пять. Да и не ведают козары, кого им искать надобно. Когда я мечом, ударил Санджара и коня его увел, лицо мое наполовину скрыто было. Скорее всего, погоня по следу сарабаира пойдет, а он, я уже сказывал, к торкам поскакал.

— Это хорошо, — чуть успокоился араб. — Хорошо и то, что в караване моем нет посторонних. Трое хазар шли с нами, да отстали вчера. Но на границе с Урусией нас проверять строго будут. К тому времени слух об убийстве тархана хазарского обгонит нас и туда долетит. Как быть?

— Отдаюсь на волю твою, Махмуд.

— Сделаем так! — после некоторого раздумья решил купец. — Ты сейчас же переоденешься в доспехи арабского богатура. Твою одежду тут же, в шатре, в землю зароем... За подарок спасибо. Хоть и опасен он, а цена ему — целое состояние. В Урусии я продавать его не стану, беду себе нажить можно. Но караван мой потом дальше пойдет, в страну народа угру-мадьяр. Вот там у меня и купит саблю кагана какой-нибудь богатый коназ.

Махмуд крикнул слуг...

Через полчаса Киршу было не узнать: тюрбан, бурнус, сапоги на высоких каблуках сделали из него вылитого араба, не отличишь.

Коня Кирша тоже получил другого — нисийца золотистой масти. А полукровку-карабаира, как ни жалко, пришлось заколоть для ужина...

Через месяц, когда вся Великая степь взялась буйным цветом, караван Махмуда переходил через брод безымянной речки, как раз напротив русской сторожевой крепости.

Летко Волчий Хвост стоял на площадке воротной башни. От каравана отделился сухощавый наездник на золотистом коне и крикнул задорно:

— Аль не признал меня, друг-побратим?!

Воевода вгляделся, губы поплыли в улыбке:

— Кирша Рачьи Глаза?! А ведь это ты!

— Да яз! А кто ж еще-та?!